Страница:
Я много расспрашивал бушменов и бакалахари, близко знакомых с особенностями и жизнью диких животных, и они рассказали мне много интересного, особенно о хищниках. Хищники, оказывается, бывают подвержены разным болезням, и, больные, они становятся просто жалкими. Львы, когда у них портятся зубы, худеют и погибают. Когда лев становится слишком старым, чтобы ловить добычу, он часто принимается за охоту на коз в деревнях; вышедшие ночью из хижины женщина или ребенок тоже становятся его жертвами. В старости это становится для него единственным способом поддерживать свое существование. Отсюда и возникло представление, будто бы лев, однажды отведавший человеческого мяса, предпочитает его всему. Но людоедом всегда оказывается старый лев, и когда он преодолевает свой страх перед человеком настолько, что приходит из-за коз в самую деревню, то люди говорят: «У него износились зубы, он скоро начнет умерщвлять людей». И они тут же признают необходимым немедленно действовать и решают уничтожить его. Когда лев живет далеко от людей или же, как бывает иногда, он испытывает непреодолимый страх перед бушменами и бакалахари, то, как только болезнь или старость берут над ним верх, он начинает ловить мышей и других мелких грызунов и даже есть траву; туземцы, увидев в его помете непережеванную растительную пищу, идут по его следам в полной уверенности, что они найдут его где-нибудь под деревом едва способным двигаться, и там без труда расправляются с ним. Быть может, лев ест траву в качестве лекарства, как собаки.
У хищников страх перед человеком бывает часто чрезвычайно сильным, что доказывают хорошо проверенные случаи, когда львицы, находясь около городов, – откуда пламенем костров безвозвратно изгнаны все крупные животные, – утоляли свой голод, пожирая своих маленьких львят. При этом нужно сказать, что достаточно бывает только одного запаха от следов человеческих ног, чтобы лев избегал близости к деревне, однако бывают и исключения: когда мы перевозились на Колобенг, то в Чонуане около наших наполовину опустевших домов бродило столько львов, что туземцы, оставшиеся с мистрис Ливингстон, боялись вечером показаться за дверь. Известно, что собаки здесь тоже повинны в чудовищно противоестественном пожирании своих щенков, вероятно, это вследствие громадной потребности в животной пище, которую испытывают также и жители деревень.
Если лев встречается днем, – обстоятельство, отнюдь не часто случающееся в здешних местах с путешественниками, – и если предвзятое мнение не заставляет их ожидать увидеть что-то «благородное» или «величественное», то они увидят перед собой животное немного побольше самой большой собаки, которую им приходилось видеть, и очень близко напоминающее своими чертами собаку. Его морда совсем не похожа на обычное изображение льва; нос у него несколько продолговатый, как у собаки, совсем не такой, каким изображают его наши художники, хотя они и могли бы получше изучить его в зоологических садах; свои представления о величественности льва художники обычно выражают тем, что рисуют морду льва похожей на старуху в ночном колпаке. Когда лев встречается с человеком в дневное время, то сначала он стоит секунду или две, пристально глядя на него, затем медленно поворачивается и так же медленно отходит шагов двенадцать, все время озираясь через плечо; затем он принимается бежать легкой рысцой, и когда думает, что его уже не видно, то убегает во всю прыть, как борзая собака. Днем и в светлую лунную ночь лев, как правило, ни в малейшей степени не опасен для человека, если последний сам не нападет на него, за исключением того времени, когда львом овладевает инстинкт размножения, который заставляет его смело идти навстречу любой опасности. Если в это время случится, что человек идет с той стороны, откуда дует ветер, то и лев и львица оба в ярости бросаются на него, как собака, когда она бывает со щенками. Это бывает не часто, и мне известны лишь два или три таких случая. В одном случае, когда ветер дул с той стороны, где проходил человек, лев набросился на него и укусил его раньше, чем он мог взобраться на дерево, а в другой раз при таких же обстоятельствах лев вцепился зубами в ногу человека, ехавшего на лошади. Однако при лунном свете уверенность в своей безопасности была у нас так велика, что мы в это время редко связывали своих быков, предоставляя им свободно лежать около повозок, но если в темную ненастную ночь поблизости есть лев, то можно быть почти уверенным, что он отважится утащить быка. Приближается он всегда крадучись, если только не ранен. Однако всегда бывает достаточно только видимости какой-нибудь ловушки, чтобы заставить его отказаться от намерения сделать последний решительный прыжок на облюбованную им жертву. Это – характерная черта всех кошачьих пород. Когда в Индии, с целью дать возможность охотнику ночью застрелить тигра, привязывают козу к колу, то, если кол вбит прямо на поляне, тигр так быстро сдергивает козу своей лапой, что никто не успевает прицелиться в него; чтобы он медлил, не осмеливаясь на решительные действия, выкапывают на поляне небольшую яму и привязывают козу к колу, водруженному в этой яме; в ухо козы вкладывают небольшой камень, заставляющий ее все время блеять. Когда тигр видит кажущуюся ему ловушку, то он только бродит вокруг ямы и позволяет охотнику, который лежит притаившись, сделать верный прицел.
Когда лев бывает очень голоден и лежит где-нибудь выжидая, то при появлении в поле его зрения какого-нибудь животного он начинает красться к нему. В одном случае, когда человек крадучись подползал к носорогу и случайно оглянулся назад, он, к своему ужасу, вдруг увидел, что за ним самим крадется лев; он избежал гибели только тем, что прыгнул, как кошка, на дерево. Однажды в Лопепе львица прыгнула на круп лошади Освелла, и когда мы подъехали к нему, то увидели на лошади следы когтей; рука Освелла была оцарапана. Лошадь, почувствовав на себе льва, поскакала, а всадник, зацепившись за терновый куст, был сброшен на землю и потерял сознание. Его спасли собаки. Другой английский джентльмен (капитан Годрингтон) был захвачен врасплох точно таким же образом, когда он не занимался охотой на львов; обернувшись назад, он наповал убил льва выстрелом в шею. Лошадь Годрингтона однажды нечаянно убежала, но, зацепившись в одном месте уздой за пень, простояла там два дня; когда ее нашли, то вся почва вокруг нее была покрыта следами львов. Очевидно, они побоялись напасть на взнузданную лошадь, опасаясь, что это ловушка. В другой раз ночью два льва подходили на 3 ярда [около 3 м] к быку, привязанному к повозке, и к барану, привязанному к дереву, и стояли рыча, но сделать прыжок побоялись. Был еще один случай в Машуе, когда ночью все люди, крайне утомленные трудами предыдущего дня, спали, и даже два сторожа свалились и крепко заснули около почти потухшего костра. Лев подошел на три ярда к костру и, вместо того чтобы прыгнуть, поднял рев; он не последовал голосу инстинкта и не доставил себе мясного блюда только потому, что быки были привязаны к кустам; потом он отошел на бугор, находившийся от нас на расстоянии 300 ярдов [270 м] и всю ночь громко ревел, и рев его все еще продолжался утром, когда мы все отправились в путь.
Из всего, что я когда-либо слышал о львах, нет ничего, что давало бы возможность приписывать ему свирепость или, наоборот, благородное великодушие, приписываемое им иными. Он не обладает благородством, свойственным породам ньюфаундленда или сенбернара. Что касается его огромной силы, то в ней не может быть сомнения. Масса мускулов вокруг его челюстей, плеч, передних лап свидетельствует действительно о чудовищной силе. Но сила их, кажется, уступает силе мускулов индийского тигра. В большинстве случаев проявления этой силы, которые я видел, когда, например, лев утащил быка, он не несет его в зубах, а тянет или волочит тушу по земле. Бывают случаи, когда львы прыгают на круп лошади, но никто никогда не видел их на шее жирафа. Они не прыгают на круп даже южноафриканской антилопы, но стараются свалить ее с ног, разрывая когтями. Освелл и Вардон однажды видели, как три льва пытались свалить с ног буйвола и в течение некоторого времени не были в состоянии сделать это, несмотря на то что буйвол был смертельно ранен пулей.
Лев, нападая на животное, всегда хватает его за бок ближе к задней ноге или прямо за горло, под челюстью. Интересно, пытается ли он когда-нибудь вцепиться животному в загривок? Бок – обычное место, в которое он впивается зубами, и этой частью туши он начинает лакомиться прежде всего. Туземцы очень сходятся со львами во вкусах при выборе наиболее лакомого куска. Кишки и покрытые жиром внутренности составляют полный обед даже для самого крупного льва. Иногда во время такого обеда, принюхиваясь, близко подходит шакал и частенько платится за свою отвагу жизнью от одного только удара львиной лапы. Наевшись до отвала, лев быстро засыпает, и тогда с ним легко разделаться. Охота на льва с собаками менее опасна, чем охота на тигра в Индии, потому что собаки, выгоняя льва из укрытия и заставляя его отчаянно защищаться, дают охотнику достаточно времени для обдуманного прицела и меткого выстрела.
Где больше диких животных, там и львы водятся в пропорционально большем количестве. Львов никогда не увидишь стаями. Но иногда шесть или восемь львов, вероятно, целое семейство, охотятся на добычу вместе. Когда человек ходит по улицам Лондона, то он скорее может быть раздавлен колесами экипажей, чем, находясь в Африке, будет съеден львами. Из всего, что я слышал о львах, ничто не может заставить людей, обладающих обыкновенной смелостью и предприимчивостью, отказаться от поездки в Африку.
То чувство, которое побудило современного художника изображать льва в утрированно искаженном виде, заставляет сентиментальных людей считать рев льва самым страшным из всех звуков в мире. Мы всегда слышим о «величественном реве царя зверей». Конечно, когда в этой стране вы слышите рев льва во время непроглядной черной ночи при страшных раскатах грома, когда каждая вспышка ослепительной молнии оставляет вас в еще большей темноте, а дождь при этом льет с такой силой, что ваш костер гаснет и вы не можете даже под деревом укрыться от ливня, когда вы не можете сделать выстрела, так как у вас подмочен порох, то тогда этот рев может вызвать страх. Но если вы находитесь в уютной комнате или даже в повозке, то это совсем другое дело; здесь вы его слышите без всякого страха или тревоги. Глупый страус ревет так же громко, как лев, и однако человек никогда не страшится этого звука. Разговоры о величественном реве льва – только величайшая болтовня. Когда несколько лет назад я говорил об этом, то к моим словам отнеслись с сомнением, и я с тех пор стал тщательно осведомляться у европейцев, которые слышали рев льва и крик страуса, – могли ли они обнаружить какую-нибудь разницу между тем и другим; мне всегда отвечали, что когда лев был на некотором расстоянии, то они не могли обнаружить никакой разницы. Туземцы утверждают, что существует разница между началом звука у того и у другого. Следует сказать при этом, что, конечно, есть значительная разница между певучим звуком голоса льва, когда он бывает сыт, и между его низким грубым рычанием, когда он голоден. Вообще кажется, что голос у льва имеет более грудной, а у страуса – более гортанный оттенок, но я по сей день могу с уверенностью различать их, только зная, что страус ревет днем, а лев – ночью.
Шерсть у африканского льва имеет рыжевато-коричневый цвет, как у некоторых мастифов [английских догов]. Самец имеет большую гриву, которая внушает мысль о сильной властности. У некоторых из них концы волос гривы – черные; этих львов называют черногривыми, хотя в целом волосы гривы желтого, рыжевато-коричневого цвета. Во время открытия оз. Нгами Освелл и Вардон застрелили два экземпляра другой разновидности льва. У одного из них, старого льва, от его зубов остались только обломки, и изношенные его когти совершенно затупились; у другого, убитого в самом расцвете сил, были превосходные, сверкавшие белизной зубы; оба были самцы, но ни у того, ни у другого совсем не было гривы. Живущие в окрестностях озера львы ревут реже, чем южноафриканские. Мы почти не слышали их рева.
Помимо человека, истребляющего львов, существует еще много препятствий, ограничивающих чрезмерное их размножение. Лев редко нападает на взрослых животных; часто, когда им бывает схвачен, например, теленок буйвола, мать всегда бросается на выручку, и ее удар часто бывает для льва смертельным. Один найденный нами мертвый лев был убит именно таким образом, а на р. Лиамбье (Замбези) у другого льва, издохшего близ Сешеке, были все признаки, показывающие, что он получил смертельный удар от буйвола. Интересно, нападает ли когда-нибудь лев один на один на буйвола? Необычайная сила львиного рева по ночам в тех случаях, когда бывает умерщвлен буйвол, показывает, по-видимому, что нападение в этих случаях производится не одним, а несколькими львами.
Был еще случай, когда на одной равнине стадо буйволов не допустило до своих телят большое количество львов; все самцы стада выступили вперед, нагнув головы и угрожая львам рогами, а телята с самками оставались позади. Один удар рогами может убить наповал самого сильного льва. Мне говорили, что в Индии даже домашние буйволы чувствуют свое превосходство над некоторыми дикими животными; видели, например, как буйволы загнали тигров на бугор с таким ревом, как будто они наслаждались этим спортом. К слонам львы никогда не подходят близко, разве только к маленьким, которые иногда становятся их добычей; завидя царственного слона, всякое животное удаляется; и все-таки взрослый слон может стать более легкой добычей, чем носорог. Лев всегда опрометью убегает при одном только появлении последнего.
В местности, прилегающей к Машуе, водится большое количество различных видов мышей. Почва там до того изрыта их норами, что нога на каждом шагу уходит в нее. Одной разновидностью этих маленьких тварей сделаны небольшие копны сена высотой около 2 футов [0,6 м] в высоту и несколько более в ширину. То же самое делается ими в областях, покрываемых ежегодно снегом, с очевидной целью, но догадаться о причинах такой заготовки сена в африканском климате очень трудно.
Где много мышей, там должно быть много змей, потому что змеи питаются мышами. Поэтому кошка является хорошим препятствием для проникновения в дом этих ядовитых пресмыкающихся. Иногда, впрочем, несмотря на все предосторожности, змеи находят себе дорогу в дом; но даже и самые ядовитые породы кусают только тогда, когда им самим угрожает явная опасность, например когда на них наступят или когда наступает период их спаривания. Находясь в этой стране, не испытываешь ничего похожего на тот страх и отвращение к змеям, которые мы можем переживать, сидя в уютной английской комнате и занимаясь чтением о них. И все-таки это отвратительные существа, и чувство отвращения к ним, по-видимому, инстинктивно. Когда я делал дверь для нашего дома в Мабоце, то случайно в нижнем ее углу осталось отверстие. Однажды рано утром ко мне пришел один человек за вещью, которую я ему обещал дать. Я сейчас же подошел к двери, – а было еще темно, – и наступил на змею. И в тот момент, когда я почувствовал, как вокруг моей ноги обвивается холодная чешуя змеиной кожи, во мне разом проснулся дремлющий инстинкт, и я подпрыгнул выше, чем прыгал когда-либо и чем могу надеяться сделать это когда-нибудь еще, и стряхнул змею с ноги. Вероятно, я наступил на нее близко к голове и тем помешал ей укусить меня.
Некоторые из змей особенно ядовиты. Одна змея темно-коричневого, почти черного цвета, убитая на Колобенге, имела в длину 8 футов 3 дюйма [2 м 53 см]. Этот вид (пикахолу) снабжен таким большим количеством яда, что когда на змею нападает много собак, то первая укушенная ею собака погибает моментально, вторая – приблизительно через пять минут, третья – через час, а четвертая может жить несколько часов. Таким же точно образом эта змея причиняет огромную убыль скота в скотных загонах. Одна из змей, убитых нами на Колобенге, продолжала целыми часами выделять из зубов прозрачный яд уже после того, как ее голова была отрублена. Это была, вероятно, та змея, которая известна под названием «плюющей змеи»; думают, что она может брызгать ядом в глаза, когда ветер благоприятствует ее усилиям. Все змеи имеют потребность в воде и в поисках ее проходят большое расстояние до Зоуги и других рек и болот. Есть здесь еще другая опасная змея – надутая гадюка и другие виды гадюк. Одна из них, называемая туземцами «нога пуцане», или «козья змея», издает ночью крик, совершенно одинаковый с блеяньем козленка. Я сам слышал однажды такой звук в таком месте, где никогда не могло быть никакого козленка. Туземцы думают, что этим блеяньем змея заманивает к себе путешественников. Некоторые разновидности змей, будучи встревожены, издают особый запах, по которому люди узнают об их присутствии в доме. Есть здесь также и кобры (Naia haje Смита) разных цветов и разновидностей. В раздражении они поднимают голову приблизительно на 1 фут [около 30 см] над землей и угрожающе надувают шею, очень быстро высовывая и втягивая обратно свой язык; неподвижно устремленные на вас ее стеклянные глаза сверкают гневом. Есть еще несколько видов из рода Dendrophis, как, например, Bucephalus viridis, или зеленый древолаз. В поисках птиц они взбираются на деревья, и тогда все находящиеся по соседству птицы скоро обнаруживают их присутствие, слетаются и поднимают тревожный крик. Их зубы приспособлены не столько для выделения яда, сколько для удержания в пасти животного или птицы, которыми они овладели. У Dasypeltis inornatus имеются небольшие зубы, устроенные так, что они могут пронзать яичную скорлупу, не раздавливая ее. Яйцо вбирается целым в пасть и втягивается в глотку дюйма на два [около 5 см] за голову. Находящиеся в этом месте пищевода особые зубы ломают скорлупу, не проливая содержимого, что неизбежно случилось бы, если бы передние зубы у этой змеи были большие; затем содержимое яйца высасывается. Есть здесь и безвредные и даже съедобные змеи. Из съедобных пород пользуется известностью большой питон, меце паллаг, или тари. Самые большие экземпляры этой породы имеют в длину 15 или 20 футов [4,5–6 м]; они совершенно безвредны и поддерживают свое существование мелкими животными, главным образом грызунами. Иногда их жертвами становятся горный козел и паллаг, которых они всасывают в свою сравнительно небольшую пасть по способу боа-констриктора. Одна застреленная нами змея этой породы имела в длину 11 футов 6 дюймов [около 3,5 м] и была толщиной в ногу человека. Когда пуля пробила ей позвоночник, она была еще в состоянии поднять голову футов на пять (метра на полтора) от земли и угрожающе открыть пасть, но все-таки была больше склонна уползти. Бушмены и бакалахари очень любят ее мясо; каждый из них уносит свою долю как бревна, на плечах.
Некоторые люди из племени байейе, с которыми мы встретились у потока Себитуане, заявляли, что они будто бы не терпят никакого вреда от укусов змей, и ловко показывали, как змеи, не имеющие ядовитых зубов, ранят их руки. С целью обратить на себя внимание они также глотают яд. Но доктор Эндрью Смит подверг испытанию их искренность, предложив им взять в руки действительно ядовитую змею и дать ей укусить себя, от чего они, конечно, отказались.
Возвышенности Бамангвато являются частью горного хребта, называемого Бакаа. Этот хребет поднимается над окружающими его равнинами приблизительно на 700 или 800 футов [около 215–245 м]; он состоит из больших масс черного базальта. Хребет представляет собой, вероятно, позднейшую серию вулканических пород в Южной Африке. На восточной оконечности этих возвышенностей имеются любопытные блюдообразные впадины такой величины, что они производят впечатление кратеров. Внутри впадины находятся призматические отдельности. Верхушки этих призм имеют вполне отчетливую шестиугольную форму как основание сотовой ячейки, но призмы не отделены друг от друга. Во многих местах можно увидеть потоки застывшей лавы. Когда мы сидели, бывало, вечером после жаркого дня, то всегда слышали, как базальтовые массы раскалываются и падают грудами обломков, сопровождая падение особым звенящим звуком, который заставляет людей думать, будто эта порода содержит много железа. Иногда огромные, нагретые солнцем массы этой породы, раскалываясь под действием внезапно наступающего холода, скатываются вниз по склонам возвышенностей и, ударяясь друг о друга, образуют выбоины, в которых люди из племени бакаа нашли себе убежище от врагов. Многочисленные трещины и расщелины, оставшиеся в этой породе, лишили врагов бакаа возможности выкурить их оттуда, как это было сделано бурами с народом манкопане.
Этот базальтовый массив длиной около 6 миль [11 км] приподнял горные породы как на востоке, так и на западе; смещенные пласты являются древними силурийскими сланцами, которые образовали дно великой первобытной котловины и, подобно всем позднейшим вулканическим породам этой страны, имеют по соседству горячий источник, называемый Серинане.
Это последние возвышенности, которые мы должны будем видеть месяцами. Далее страна состоит из больших участков туфа, на которых очень мало почвы и растительности, за исключением травы, растущей отдельными пучками, и терновника «подожди немножко»; участки туфа окружены обширными песчаными равнинами, заросшими травой. Эти равнины однообразного желтого цвета, поросшие травой и кустами моретлоа и махатла, образуют основную характерную черту страны. В продолжение большей части года преобладающим цветом ландшафта является желтый и светло-коричневый. Баквейнские возвышенности в этом отношении представляются единственным исключением на всей плоской поверхности, потому что они сверху донизу покрыты зелеными деревьями, и долины здесь тоже самого приятного зеленого цвета.
Деревья на возвышенностях – большие, и даже в долине страны баквейнов растет не кустарник, а деревья. Если вы посмотрите на север с возвышенностей, которые мы теперь оставляем, то вы увидите, что лежащая перед вами страна имеет одинаковый характер со страной баквейнов. Она представляется плоскостью, покрытой лесом; деревья, из которых состоит лес, – обыкновенной величины от 20 до 30 футов [6–9 м] в высоту; но когда вы поедете по этому лесу, то окажется, что он необычайно густой и ваша повозка может лишь с большим трудом проходить между деревьями.
Ни в одной части этой страны невозможно выращивать ни одну из европейских зерновых культур без искусственного орошения. Туземцы садят дурру, или сорго, кукурузу, тыквы, арбузы и различные сорта бобов, но урожай всецело зависит от дождя.
Единственным орудием для обработки земли у них является мотыга; весь труд обработки ложится только на женщин. В этом отношении бечуаны очень похожи на кафров. Мужчины у них занимаются охотой, доят коров, и на них лежит весь уход за скотом; они занимаются выделкой кожи, шьют одежду и во многих отношениях могут считаться классом портных.
28 января. По дороге к Летлоче, отъехав около двадцати миль за Бамангвато, мы нашли порядочный запас воды. В этой стране вода является такой насущной проблемой, что первое, о чем мы спрашивали прохожих, это – попадалась ли вам вода? Первое, о чем туземец осведомляется у своих соотечественников, это – есть ли где дождь? И хотя туземцы отнюдь не лживый народ, они всегда отвечают на это следующее: «Не знаю, нет дождя, мы убиты солнцем и голодом». Если у них спрашивают о новостях, они всегда начинают так: «Новостей нет, я слышал только одну ложь», и затем уже рассказывают все, что они знают.
Это место было самой дальней северной станцией мистера Гордона Кемминга. Наш дом на Колобенге находился в самой излюбленной охотниками стране; мимо нас иногда пробегали носороги и буйволы, и я однажды застрелил двух буйволов из двери своего дома. В настоящее время охотники не нашли бы там столько животных, потому что у туземцев появилось много огнестрельного оружия и все эти прекрасные животные исчезли, как снег весной. В более отдаленных областях, где нет огнестрельного оружия, диких животных можно найти в гораздо большем количестве, чем когда-либо на своем веку встретил их мистер Кемминг, наш знаменитый охотник. Однако цеце является непреодолимым барьером для охоты с лошадью, а европейцы не могут охотиться без лошади. Когда слон бросается на охотника, то шаг у слона при этом бывает хотя и не быстрый, но такой широкий, что скорость его бега равняется легкому галопу хорошей лошади. Как бы ловко ни охотился молодой спортсмен на фазанов и лисиц с гончими собаками, он хорошо сделал бы, если бы остановился, прежде чем решиться на явный риск такого страшного нападения. Когда слон бывает разъярен, то пронзительный крик или рев этого огромного зверя больше всего напоминает мощный рев паровозного гудка, услышанного в непосредственной близости к паровозу; непривыкшая к нему лошадь, вместо того чтобы умчать своего всадника от опасности, задрожав от ужаса, остается на месте как вкопанная. Часто ноги бедных лошадей так плохо слушались их, что они даже падали, предоставляя своим всадникам быть растоптанными насмерть, или бывало и так, что всадник, потеряв присутствие духа, предоставлял лошади ринуться вскачь под дерево и раскраивал себе череп о низко нависший крепкий сук.
У хищников страх перед человеком бывает часто чрезвычайно сильным, что доказывают хорошо проверенные случаи, когда львицы, находясь около городов, – откуда пламенем костров безвозвратно изгнаны все крупные животные, – утоляли свой голод, пожирая своих маленьких львят. При этом нужно сказать, что достаточно бывает только одного запаха от следов человеческих ног, чтобы лев избегал близости к деревне, однако бывают и исключения: когда мы перевозились на Колобенг, то в Чонуане около наших наполовину опустевших домов бродило столько львов, что туземцы, оставшиеся с мистрис Ливингстон, боялись вечером показаться за дверь. Известно, что собаки здесь тоже повинны в чудовищно противоестественном пожирании своих щенков, вероятно, это вследствие громадной потребности в животной пище, которую испытывают также и жители деревень.
Если лев встречается днем, – обстоятельство, отнюдь не часто случающееся в здешних местах с путешественниками, – и если предвзятое мнение не заставляет их ожидать увидеть что-то «благородное» или «величественное», то они увидят перед собой животное немного побольше самой большой собаки, которую им приходилось видеть, и очень близко напоминающее своими чертами собаку. Его морда совсем не похожа на обычное изображение льва; нос у него несколько продолговатый, как у собаки, совсем не такой, каким изображают его наши художники, хотя они и могли бы получше изучить его в зоологических садах; свои представления о величественности льва художники обычно выражают тем, что рисуют морду льва похожей на старуху в ночном колпаке. Когда лев встречается с человеком в дневное время, то сначала он стоит секунду или две, пристально глядя на него, затем медленно поворачивается и так же медленно отходит шагов двенадцать, все время озираясь через плечо; затем он принимается бежать легкой рысцой, и когда думает, что его уже не видно, то убегает во всю прыть, как борзая собака. Днем и в светлую лунную ночь лев, как правило, ни в малейшей степени не опасен для человека, если последний сам не нападет на него, за исключением того времени, когда львом овладевает инстинкт размножения, который заставляет его смело идти навстречу любой опасности. Если в это время случится, что человек идет с той стороны, откуда дует ветер, то и лев и львица оба в ярости бросаются на него, как собака, когда она бывает со щенками. Это бывает не часто, и мне известны лишь два или три таких случая. В одном случае, когда ветер дул с той стороны, где проходил человек, лев набросился на него и укусил его раньше, чем он мог взобраться на дерево, а в другой раз при таких же обстоятельствах лев вцепился зубами в ногу человека, ехавшего на лошади. Однако при лунном свете уверенность в своей безопасности была у нас так велика, что мы в это время редко связывали своих быков, предоставляя им свободно лежать около повозок, но если в темную ненастную ночь поблизости есть лев, то можно быть почти уверенным, что он отважится утащить быка. Приближается он всегда крадучись, если только не ранен. Однако всегда бывает достаточно только видимости какой-нибудь ловушки, чтобы заставить его отказаться от намерения сделать последний решительный прыжок на облюбованную им жертву. Это – характерная черта всех кошачьих пород. Когда в Индии, с целью дать возможность охотнику ночью застрелить тигра, привязывают козу к колу, то, если кол вбит прямо на поляне, тигр так быстро сдергивает козу своей лапой, что никто не успевает прицелиться в него; чтобы он медлил, не осмеливаясь на решительные действия, выкапывают на поляне небольшую яму и привязывают козу к колу, водруженному в этой яме; в ухо козы вкладывают небольшой камень, заставляющий ее все время блеять. Когда тигр видит кажущуюся ему ловушку, то он только бродит вокруг ямы и позволяет охотнику, который лежит притаившись, сделать верный прицел.
Когда лев бывает очень голоден и лежит где-нибудь выжидая, то при появлении в поле его зрения какого-нибудь животного он начинает красться к нему. В одном случае, когда человек крадучись подползал к носорогу и случайно оглянулся назад, он, к своему ужасу, вдруг увидел, что за ним самим крадется лев; он избежал гибели только тем, что прыгнул, как кошка, на дерево. Однажды в Лопепе львица прыгнула на круп лошади Освелла, и когда мы подъехали к нему, то увидели на лошади следы когтей; рука Освелла была оцарапана. Лошадь, почувствовав на себе льва, поскакала, а всадник, зацепившись за терновый куст, был сброшен на землю и потерял сознание. Его спасли собаки. Другой английский джентльмен (капитан Годрингтон) был захвачен врасплох точно таким же образом, когда он не занимался охотой на львов; обернувшись назад, он наповал убил льва выстрелом в шею. Лошадь Годрингтона однажды нечаянно убежала, но, зацепившись в одном месте уздой за пень, простояла там два дня; когда ее нашли, то вся почва вокруг нее была покрыта следами львов. Очевидно, они побоялись напасть на взнузданную лошадь, опасаясь, что это ловушка. В другой раз ночью два льва подходили на 3 ярда [около 3 м] к быку, привязанному к повозке, и к барану, привязанному к дереву, и стояли рыча, но сделать прыжок побоялись. Был еще один случай в Машуе, когда ночью все люди, крайне утомленные трудами предыдущего дня, спали, и даже два сторожа свалились и крепко заснули около почти потухшего костра. Лев подошел на три ярда к костру и, вместо того чтобы прыгнуть, поднял рев; он не последовал голосу инстинкта и не доставил себе мясного блюда только потому, что быки были привязаны к кустам; потом он отошел на бугор, находившийся от нас на расстоянии 300 ярдов [270 м] и всю ночь громко ревел, и рев его все еще продолжался утром, когда мы все отправились в путь.
Из всего, что я когда-либо слышал о львах, нет ничего, что давало бы возможность приписывать ему свирепость или, наоборот, благородное великодушие, приписываемое им иными. Он не обладает благородством, свойственным породам ньюфаундленда или сенбернара. Что касается его огромной силы, то в ней не может быть сомнения. Масса мускулов вокруг его челюстей, плеч, передних лап свидетельствует действительно о чудовищной силе. Но сила их, кажется, уступает силе мускулов индийского тигра. В большинстве случаев проявления этой силы, которые я видел, когда, например, лев утащил быка, он не несет его в зубах, а тянет или волочит тушу по земле. Бывают случаи, когда львы прыгают на круп лошади, но никто никогда не видел их на шее жирафа. Они не прыгают на круп даже южноафриканской антилопы, но стараются свалить ее с ног, разрывая когтями. Освелл и Вардон однажды видели, как три льва пытались свалить с ног буйвола и в течение некоторого времени не были в состоянии сделать это, несмотря на то что буйвол был смертельно ранен пулей.
Лев, нападая на животное, всегда хватает его за бок ближе к задней ноге или прямо за горло, под челюстью. Интересно, пытается ли он когда-нибудь вцепиться животному в загривок? Бок – обычное место, в которое он впивается зубами, и этой частью туши он начинает лакомиться прежде всего. Туземцы очень сходятся со львами во вкусах при выборе наиболее лакомого куска. Кишки и покрытые жиром внутренности составляют полный обед даже для самого крупного льва. Иногда во время такого обеда, принюхиваясь, близко подходит шакал и частенько платится за свою отвагу жизнью от одного только удара львиной лапы. Наевшись до отвала, лев быстро засыпает, и тогда с ним легко разделаться. Охота на льва с собаками менее опасна, чем охота на тигра в Индии, потому что собаки, выгоняя льва из укрытия и заставляя его отчаянно защищаться, дают охотнику достаточно времени для обдуманного прицела и меткого выстрела.
Где больше диких животных, там и львы водятся в пропорционально большем количестве. Львов никогда не увидишь стаями. Но иногда шесть или восемь львов, вероятно, целое семейство, охотятся на добычу вместе. Когда человек ходит по улицам Лондона, то он скорее может быть раздавлен колесами экипажей, чем, находясь в Африке, будет съеден львами. Из всего, что я слышал о львах, ничто не может заставить людей, обладающих обыкновенной смелостью и предприимчивостью, отказаться от поездки в Африку.
То чувство, которое побудило современного художника изображать льва в утрированно искаженном виде, заставляет сентиментальных людей считать рев льва самым страшным из всех звуков в мире. Мы всегда слышим о «величественном реве царя зверей». Конечно, когда в этой стране вы слышите рев льва во время непроглядной черной ночи при страшных раскатах грома, когда каждая вспышка ослепительной молнии оставляет вас в еще большей темноте, а дождь при этом льет с такой силой, что ваш костер гаснет и вы не можете даже под деревом укрыться от ливня, когда вы не можете сделать выстрела, так как у вас подмочен порох, то тогда этот рев может вызвать страх. Но если вы находитесь в уютной комнате или даже в повозке, то это совсем другое дело; здесь вы его слышите без всякого страха или тревоги. Глупый страус ревет так же громко, как лев, и однако человек никогда не страшится этого звука. Разговоры о величественном реве льва – только величайшая болтовня. Когда несколько лет назад я говорил об этом, то к моим словам отнеслись с сомнением, и я с тех пор стал тщательно осведомляться у европейцев, которые слышали рев льва и крик страуса, – могли ли они обнаружить какую-нибудь разницу между тем и другим; мне всегда отвечали, что когда лев был на некотором расстоянии, то они не могли обнаружить никакой разницы. Туземцы утверждают, что существует разница между началом звука у того и у другого. Следует сказать при этом, что, конечно, есть значительная разница между певучим звуком голоса льва, когда он бывает сыт, и между его низким грубым рычанием, когда он голоден. Вообще кажется, что голос у льва имеет более грудной, а у страуса – более гортанный оттенок, но я по сей день могу с уверенностью различать их, только зная, что страус ревет днем, а лев – ночью.
Шерсть у африканского льва имеет рыжевато-коричневый цвет, как у некоторых мастифов [английских догов]. Самец имеет большую гриву, которая внушает мысль о сильной властности. У некоторых из них концы волос гривы – черные; этих львов называют черногривыми, хотя в целом волосы гривы желтого, рыжевато-коричневого цвета. Во время открытия оз. Нгами Освелл и Вардон застрелили два экземпляра другой разновидности льва. У одного из них, старого льва, от его зубов остались только обломки, и изношенные его когти совершенно затупились; у другого, убитого в самом расцвете сил, были превосходные, сверкавшие белизной зубы; оба были самцы, но ни у того, ни у другого совсем не было гривы. Живущие в окрестностях озера львы ревут реже, чем южноафриканские. Мы почти не слышали их рева.
Помимо человека, истребляющего львов, существует еще много препятствий, ограничивающих чрезмерное их размножение. Лев редко нападает на взрослых животных; часто, когда им бывает схвачен, например, теленок буйвола, мать всегда бросается на выручку, и ее удар часто бывает для льва смертельным. Один найденный нами мертвый лев был убит именно таким образом, а на р. Лиамбье (Замбези) у другого льва, издохшего близ Сешеке, были все признаки, показывающие, что он получил смертельный удар от буйвола. Интересно, нападает ли когда-нибудь лев один на один на буйвола? Необычайная сила львиного рева по ночам в тех случаях, когда бывает умерщвлен буйвол, показывает, по-видимому, что нападение в этих случаях производится не одним, а несколькими львами.
Был еще случай, когда на одной равнине стадо буйволов не допустило до своих телят большое количество львов; все самцы стада выступили вперед, нагнув головы и угрожая львам рогами, а телята с самками оставались позади. Один удар рогами может убить наповал самого сильного льва. Мне говорили, что в Индии даже домашние буйволы чувствуют свое превосходство над некоторыми дикими животными; видели, например, как буйволы загнали тигров на бугор с таким ревом, как будто они наслаждались этим спортом. К слонам львы никогда не подходят близко, разве только к маленьким, которые иногда становятся их добычей; завидя царственного слона, всякое животное удаляется; и все-таки взрослый слон может стать более легкой добычей, чем носорог. Лев всегда опрометью убегает при одном только появлении последнего.
В местности, прилегающей к Машуе, водится большое количество различных видов мышей. Почва там до того изрыта их норами, что нога на каждом шагу уходит в нее. Одной разновидностью этих маленьких тварей сделаны небольшие копны сена высотой около 2 футов [0,6 м] в высоту и несколько более в ширину. То же самое делается ими в областях, покрываемых ежегодно снегом, с очевидной целью, но догадаться о причинах такой заготовки сена в африканском климате очень трудно.
Где много мышей, там должно быть много змей, потому что змеи питаются мышами. Поэтому кошка является хорошим препятствием для проникновения в дом этих ядовитых пресмыкающихся. Иногда, впрочем, несмотря на все предосторожности, змеи находят себе дорогу в дом; но даже и самые ядовитые породы кусают только тогда, когда им самим угрожает явная опасность, например когда на них наступят или когда наступает период их спаривания. Находясь в этой стране, не испытываешь ничего похожего на тот страх и отвращение к змеям, которые мы можем переживать, сидя в уютной английской комнате и занимаясь чтением о них. И все-таки это отвратительные существа, и чувство отвращения к ним, по-видимому, инстинктивно. Когда я делал дверь для нашего дома в Мабоце, то случайно в нижнем ее углу осталось отверстие. Однажды рано утром ко мне пришел один человек за вещью, которую я ему обещал дать. Я сейчас же подошел к двери, – а было еще темно, – и наступил на змею. И в тот момент, когда я почувствовал, как вокруг моей ноги обвивается холодная чешуя змеиной кожи, во мне разом проснулся дремлющий инстинкт, и я подпрыгнул выше, чем прыгал когда-либо и чем могу надеяться сделать это когда-нибудь еще, и стряхнул змею с ноги. Вероятно, я наступил на нее близко к голове и тем помешал ей укусить меня.
Некоторые из змей особенно ядовиты. Одна змея темно-коричневого, почти черного цвета, убитая на Колобенге, имела в длину 8 футов 3 дюйма [2 м 53 см]. Этот вид (пикахолу) снабжен таким большим количеством яда, что когда на змею нападает много собак, то первая укушенная ею собака погибает моментально, вторая – приблизительно через пять минут, третья – через час, а четвертая может жить несколько часов. Таким же точно образом эта змея причиняет огромную убыль скота в скотных загонах. Одна из змей, убитых нами на Колобенге, продолжала целыми часами выделять из зубов прозрачный яд уже после того, как ее голова была отрублена. Это была, вероятно, та змея, которая известна под названием «плюющей змеи»; думают, что она может брызгать ядом в глаза, когда ветер благоприятствует ее усилиям. Все змеи имеют потребность в воде и в поисках ее проходят большое расстояние до Зоуги и других рек и болот. Есть здесь еще другая опасная змея – надутая гадюка и другие виды гадюк. Одна из них, называемая туземцами «нога пуцане», или «козья змея», издает ночью крик, совершенно одинаковый с блеяньем козленка. Я сам слышал однажды такой звук в таком месте, где никогда не могло быть никакого козленка. Туземцы думают, что этим блеяньем змея заманивает к себе путешественников. Некоторые разновидности змей, будучи встревожены, издают особый запах, по которому люди узнают об их присутствии в доме. Есть здесь также и кобры (Naia haje Смита) разных цветов и разновидностей. В раздражении они поднимают голову приблизительно на 1 фут [около 30 см] над землей и угрожающе надувают шею, очень быстро высовывая и втягивая обратно свой язык; неподвижно устремленные на вас ее стеклянные глаза сверкают гневом. Есть еще несколько видов из рода Dendrophis, как, например, Bucephalus viridis, или зеленый древолаз. В поисках птиц они взбираются на деревья, и тогда все находящиеся по соседству птицы скоро обнаруживают их присутствие, слетаются и поднимают тревожный крик. Их зубы приспособлены не столько для выделения яда, сколько для удержания в пасти животного или птицы, которыми они овладели. У Dasypeltis inornatus имеются небольшие зубы, устроенные так, что они могут пронзать яичную скорлупу, не раздавливая ее. Яйцо вбирается целым в пасть и втягивается в глотку дюйма на два [около 5 см] за голову. Находящиеся в этом месте пищевода особые зубы ломают скорлупу, не проливая содержимого, что неизбежно случилось бы, если бы передние зубы у этой змеи были большие; затем содержимое яйца высасывается. Есть здесь и безвредные и даже съедобные змеи. Из съедобных пород пользуется известностью большой питон, меце паллаг, или тари. Самые большие экземпляры этой породы имеют в длину 15 или 20 футов [4,5–6 м]; они совершенно безвредны и поддерживают свое существование мелкими животными, главным образом грызунами. Иногда их жертвами становятся горный козел и паллаг, которых они всасывают в свою сравнительно небольшую пасть по способу боа-констриктора. Одна застреленная нами змея этой породы имела в длину 11 футов 6 дюймов [около 3,5 м] и была толщиной в ногу человека. Когда пуля пробила ей позвоночник, она была еще в состоянии поднять голову футов на пять (метра на полтора) от земли и угрожающе открыть пасть, но все-таки была больше склонна уползти. Бушмены и бакалахари очень любят ее мясо; каждый из них уносит свою долю как бревна, на плечах.
Некоторые люди из племени байейе, с которыми мы встретились у потока Себитуане, заявляли, что они будто бы не терпят никакого вреда от укусов змей, и ловко показывали, как змеи, не имеющие ядовитых зубов, ранят их руки. С целью обратить на себя внимание они также глотают яд. Но доктор Эндрью Смит подверг испытанию их искренность, предложив им взять в руки действительно ядовитую змею и дать ей укусить себя, от чего они, конечно, отказались.
Возвышенности Бамангвато являются частью горного хребта, называемого Бакаа. Этот хребет поднимается над окружающими его равнинами приблизительно на 700 или 800 футов [около 215–245 м]; он состоит из больших масс черного базальта. Хребет представляет собой, вероятно, позднейшую серию вулканических пород в Южной Африке. На восточной оконечности этих возвышенностей имеются любопытные блюдообразные впадины такой величины, что они производят впечатление кратеров. Внутри впадины находятся призматические отдельности. Верхушки этих призм имеют вполне отчетливую шестиугольную форму как основание сотовой ячейки, но призмы не отделены друг от друга. Во многих местах можно увидеть потоки застывшей лавы. Когда мы сидели, бывало, вечером после жаркого дня, то всегда слышали, как базальтовые массы раскалываются и падают грудами обломков, сопровождая падение особым звенящим звуком, который заставляет людей думать, будто эта порода содержит много железа. Иногда огромные, нагретые солнцем массы этой породы, раскалываясь под действием внезапно наступающего холода, скатываются вниз по склонам возвышенностей и, ударяясь друг о друга, образуют выбоины, в которых люди из племени бакаа нашли себе убежище от врагов. Многочисленные трещины и расщелины, оставшиеся в этой породе, лишили врагов бакаа возможности выкурить их оттуда, как это было сделано бурами с народом манкопане.
Этот базальтовый массив длиной около 6 миль [11 км] приподнял горные породы как на востоке, так и на западе; смещенные пласты являются древними силурийскими сланцами, которые образовали дно великой первобытной котловины и, подобно всем позднейшим вулканическим породам этой страны, имеют по соседству горячий источник, называемый Серинане.
Это последние возвышенности, которые мы должны будем видеть месяцами. Далее страна состоит из больших участков туфа, на которых очень мало почвы и растительности, за исключением травы, растущей отдельными пучками, и терновника «подожди немножко»; участки туфа окружены обширными песчаными равнинами, заросшими травой. Эти равнины однообразного желтого цвета, поросшие травой и кустами моретлоа и махатла, образуют основную характерную черту страны. В продолжение большей части года преобладающим цветом ландшафта является желтый и светло-коричневый. Баквейнские возвышенности в этом отношении представляются единственным исключением на всей плоской поверхности, потому что они сверху донизу покрыты зелеными деревьями, и долины здесь тоже самого приятного зеленого цвета.
Деревья на возвышенностях – большие, и даже в долине страны баквейнов растет не кустарник, а деревья. Если вы посмотрите на север с возвышенностей, которые мы теперь оставляем, то вы увидите, что лежащая перед вами страна имеет одинаковый характер со страной баквейнов. Она представляется плоскостью, покрытой лесом; деревья, из которых состоит лес, – обыкновенной величины от 20 до 30 футов [6–9 м] в высоту; но когда вы поедете по этому лесу, то окажется, что он необычайно густой и ваша повозка может лишь с большим трудом проходить между деревьями.
Ни в одной части этой страны невозможно выращивать ни одну из европейских зерновых культур без искусственного орошения. Туземцы садят дурру, или сорго, кукурузу, тыквы, арбузы и различные сорта бобов, но урожай всецело зависит от дождя.
Единственным орудием для обработки земли у них является мотыга; весь труд обработки ложится только на женщин. В этом отношении бечуаны очень похожи на кафров. Мужчины у них занимаются охотой, доят коров, и на них лежит весь уход за скотом; они занимаются выделкой кожи, шьют одежду и во многих отношениях могут считаться классом портных.
28 января. По дороге к Летлоче, отъехав около двадцати миль за Бамангвато, мы нашли порядочный запас воды. В этой стране вода является такой насущной проблемой, что первое, о чем мы спрашивали прохожих, это – попадалась ли вам вода? Первое, о чем туземец осведомляется у своих соотечественников, это – есть ли где дождь? И хотя туземцы отнюдь не лживый народ, они всегда отвечают на это следующее: «Не знаю, нет дождя, мы убиты солнцем и голодом». Если у них спрашивают о новостях, они всегда начинают так: «Новостей нет, я слышал только одну ложь», и затем уже рассказывают все, что они знают.
Это место было самой дальней северной станцией мистера Гордона Кемминга. Наш дом на Колобенге находился в самой излюбленной охотниками стране; мимо нас иногда пробегали носороги и буйволы, и я однажды застрелил двух буйволов из двери своего дома. В настоящее время охотники не нашли бы там столько животных, потому что у туземцев появилось много огнестрельного оружия и все эти прекрасные животные исчезли, как снег весной. В более отдаленных областях, где нет огнестрельного оружия, диких животных можно найти в гораздо большем количестве, чем когда-либо на своем веку встретил их мистер Кемминг, наш знаменитый охотник. Однако цеце является непреодолимым барьером для охоты с лошадью, а европейцы не могут охотиться без лошади. Когда слон бросается на охотника, то шаг у слона при этом бывает хотя и не быстрый, но такой широкий, что скорость его бега равняется легкому галопу хорошей лошади. Как бы ловко ни охотился молодой спортсмен на фазанов и лисиц с гончими собаками, он хорошо сделал бы, если бы остановился, прежде чем решиться на явный риск такого страшного нападения. Когда слон бывает разъярен, то пронзительный крик или рев этого огромного зверя больше всего напоминает мощный рев паровозного гудка, услышанного в непосредственной близости к паровозу; непривыкшая к нему лошадь, вместо того чтобы умчать своего всадника от опасности, задрожав от ужаса, остается на месте как вкопанная. Часто ноги бедных лошадей так плохо слушались их, что они даже падали, предоставляя своим всадникам быть растоптанными насмерть, или бывало и так, что всадник, потеряв присутствие духа, предоставлял лошади ринуться вскачь под дерево и раскраивал себе череп о низко нависший крепкий сук.