Давыдов Павел. Этюд о крысином смехе (опубликованный вариант)

   — Сюда, Уотсон! — донеслось до меня. Я не обладал решимостью Холмса и судорожно вцепился в решетку. Она покачнулась и медленно рухнула. Дно ушло из-под ног, и меня понесло вслед за моим другом.
   — Это происки Мориарти! — кричал Холмс, отплевываясь. — Даже после смерти он продолжает мстить мне! Уотсон, хватайтесь за что-нибудь — нас несет к водопаду!
   Я нащупал ногу Холмса, схватился за нее и крепко зажмурил глаза. Внезапно я почувствовал, что поднимаюсь из пучины вод, и еще сильнее вцепился в ногу.
   — Мы спасены! — услышал я голос моего друга и открыл глаза.
   Мы висели футах в двадцати над ревущим водоворотом. Холмс крепко держался за скобу лестницы, поднимающейся вверх. В зубах у него был потайной фонарь. Я тоже ухватился за скобу и отпустил его ногу. Несколько минут мы, тяжело дыша, осматривались по сторонам.
   Холмс задумался, еще раз огляделся по сторонам и уверенно сказал:
   — От жажды мы не умрем, а без пищи здоровый человек может продержаться до трех недель. — Он скептически оглядел меня и добавил: — Или до двух. Итак, на чем мы остановились?
   — На лестнице, — пробормотал я, стараясь не смотреть вниз.
   — Я не об этом, Уотсон. Леди Гудгейт! Я навестил ее после второго завтрака. Эта выжившая из ума фурия не дала мне даже раскрыть рта. Она вбила себе в голову, что я стал на стезю порока, и мою душу необходимо спасти. «И тогда Господь призвал к себе сынов израилевых…». Тьфу, дьявол! До сих пор перед глазами стоит ее душераздирающая улыбка. Она прочла мне половину Библии, а когда я убегал, всучила целую кипу книжонок о кознях дьявола и святых угодниках. Но самое главное, заметьте, Уотсон, общая стоимость брошюр составила пятьдесят шесть фунтов стерлингов — я все точно подсчитал потом. Пятьдесят шесть и не пенсом меньше! Теперь вы понимаете? У Блэквуда пропала та же сумма. Остается только поставить ее перед лицом фактов и — закон есть закон!
   — Потрясающе! — воскликнул я. — Вы превзошли самого себя! Но скажите, кто были те джентльмены, которые гнались за вами?
   Холмс замялся.
   — Понимаете, — доверительно начал он, — я попытался избавиться от этих брошюр и предложил одному пожилому господину приобрести некоторые из них. Прочитав название первой: — это была книжка «Развратная старость — дорога в ад» — он страшно оскорбился и стал звать на помощь, ну а потом… Вы сами видели, что было потом… — Холмс замолчал, задумчиво уставясь на водоворот.
   Несколько минут мы молчали. Потом Холмс забормотал что-то про себя, отбивая ритм каблуком по скобам. Мою душу наполнили нехорошие предчувствия, и я с опасением взглянул на великого сыщика.
   — Вы знаете, Уотсон, — проговорил он. — Мне сейчас в голову пришел великолепный верлибр. Вы только послушайте!..
   На душе у меня сразу стало безнадежно тоскливо. Я даже подумал, что в воде было не так уж плохо, поскольку там в голову Холмса не приходило ничего великолепного.
   — Верлибр номер двести шесть! — торжественно провозгласил он, обращаясь, по-видимому, к обитателям лондонской канализации. — Итак…
   Большая грязная лужа.
   Не нужен носильщику быстрый страус.
   Эхом труба вонзилась
   И наклонилась.
   Мимо проносят восемь
   Сосен, пылающих ярко,
   Под триумфальную арку.
   Дождь можно резать.
   Но гадом будет тот,
   Кто «не надо мерить ни разу»
   Скажет и засмеется
   Лишь коршуну удается
   Чистить зубы камнем,
   Напоминающим сонеты Шекспира
   Или что-то подобное,
   Но это не важно. Важно
   Лишь то, что на свете есть
   Честь и быстрые лошади.
   Не надо под сенью акации
   Думать о канализации!
   «Не надо», — подумал я, а Холмс, тем временем, продолжал с завыванием:
   Хотя, пыхтя и кряхтя,
   Я ухожу вдаль.
   Боль.
   Уотсон без головы — Уотсон.
   Лиса без хвоста — лиса,
   Небеса — вот они, рядом!
   Не надо, Гудгейт, не надо
   Их заменять сатином.
   Скотина. Хотя, вполне вероятно,
   Что арфа, все же, духовой инструмент…
   «Мент, мент, мент…» — разнеслось в темноте эхо. Я подумал, что канализация — самое подходящее место для верлибров. Холмс перевел дыхание и осведомился:
   — Ну, как, Уотсон? Как мои новые стихи? Вот, например, верлибр номер…
   Неожиданно сверху на пас упал луч света и гаечный ключ. Мы подняли головы. Над нами зияло открытое отверстие канализационного люка.
   — Джереми, — услышали мы грубый голос, — подай инструмент.
   Сверху показались чьи-то ноги в грязных ботинках.
   — Эй, осторожнее, это моя голова, — торопливо предупредил Холмс, но было уже поздно.
   Через несколько минут, выудив сорвавшегося вниз великого сыщика, мы с рабочими вылезли наверх. В розовых лучах заходящегося солнца взорам нашим предстал наш дом. Мимо пробежал мальчишка-газетчик.
   — Последние новости! Сенсация! Лорд Хьюго Блэквуд скончался! Кому достанется миллионное состояние?! Сенсация! Сенсация! — кричал он, размахивая свежим номером «Дейли телеграф»
   Холмс сел на мостовую и задумался.
   Глава 5.
   На следующее утро Холмс поднял меня раньше обычного.
   — Собирайтесь быстрее, Уотсон, мы едем к Блэквудам. Сегодня похороны старого лорда. Предчувствие подсказывает мне, что наше присутствие там необходимо.
   Моя служба в колониальных войсках приучила меня не задавать лишних вопросов. Я вскочил и принялся одеваться.
   К Блэквудам мы прибыли когда все уже были в сборе. Около узорных чугунных ворот с гербом (до сих пор не могу понять, что на нем было изображено) теснились многочисленные экипажи, кругом сновали слуги и репортеры. С трудом протиснувшись через толпу зевак, мы с Холмсом прошли в ворота и зашагали по дорожке к замку.
   Теперь, при свете дня, я, наконец, смог разглядеть его. К четырехэтажному зданию с массивными старинными башнями по бокам примыкали два крыла более поздней пристройки. Над Центральным строением возвышалась башня с узким готическим шпилем. Большие часы на ней были лишены минутной стрелки и доброй половины цифр. Фасад здания, похоже, не раз подвергался многочисленным переделкам. Увитые плющом лепные карнизы, амуры, атланты, нависающие над краем крыши химеры («У-у, какие гнусные морды», — пробормотал Холмс, завидев их) — все это разнообразие складывалось в неповторимый бредовый ансамбль. На вес над парадным подъездом поддерживали две мужеподобные кариатиды. Рядом с восстановленными дверями стоял дворецкий Квентин в черном костюме и мрачно смотрел на царившую кругом суматоху.
   — Добрый день, джентльмены, — сказал он, заметив нас. — Если вы к старому лорду, то он умер.
   — Вы слышите? — обратился ко мне Холмс. — Он и вправду умер. Это хорошо. Значит, народу будет много.
   В этот момент дверь распахнулась, и рванувшийся внутрь Холмс сшиб с ног священника в черной сутане, который выходил из замка под руку с высоким человеком в темно-синем плаще. Последний помог святому отцу подняться, затем сурово посмотрел на Холмса и, погрозив ему пальцем, произнес:
   — Как говорили древние египтяне — «когито эрго сум» [мыслю, следовательно существую (лат) — прим. OCR] — что означает: не зная броду, не суйся в воду. Пейте элениум.
   — Кто это? — спросил я у Квентина, когда странная пара удалилась.
   — Длинный — это доктор Мак-Кензи, — ответил тот, — а священника я и сам первый раз вижу.
   — Пойдемте внутрь, Уотсон, — подергал меня за рукав Холмс — Истина требует нашего присутствия.
   Наконец-то мы оказались в зале. Былая пустота сменилась многолюдной толпой — здесь собрался весь цвет Лондона. Пробираясь вперед, мы неожиданно очутились лицом к лицу с мистером — нет, теперь уже с лордом — Дэниелом Блэквудом. Как это ни странно, он был трезв.
   — О, друзья мои, вы пришли! А у меня такое горе! — Дэниел зарыдал.
   — Мужайтесь, мужайтесь! — говорил Холмс. — Мужчине не пристало плакать!
   Я тем временем осматривал зал и приглядывался к гостям. Леди Гудгейт привлекала всеобщее внимание, но это было внимание, каким пользуются прокаженные: на них всем хочется посмотреть, но подойти близко никто не решается. Угол, который она занимала, старательно обходили стороной. Если вы видели гиппопотама Джимми в лондонском зоопарке, вы можете смело утверждать, что видели леди Гудгейт, различие совсем небольшое. Слой румян не мог скрыть ее возраста, приближавшегося к шестидесяти. В руке она держала молитвенник, а в ее очах фанатичным огнем горела неиссякаемая вера. Мне стало страшно.
   — На самом верху — донесся из-за моей спины голос Холмса. — Уотсон, вы слышите? Оказывается, книга с деньгами лежала на самом верху шкафа!
   Я задрал голову. Высота шкафа была, по меньшей мере, десять футов.
   — Ну и что? — спросил я.
   Холмс досадливо поморщился: — Не находите ли вы, что леди Гудгейт, как это ни прискорбно, просто не в состоянии достать книгу с такой высоты? Следовательно, деньги взяла не она, а кто-то другой.
   — А если бы она встала на стул?
   — Вы что, с ума сошли, Уотсон? Да ее же не выдержит ни один стул! Тут гранитный постамент нужен! Дэниел, у вас есть гранитный постамент?
   — Нет, — оторопело пролепетал новый хозяин замка.
   Да, кажется, Холмс был прав. Версия, созданная с таким трудом, рухнула.
   — Ну что же, придется начать все сначала, — решительно сказал Холмс.
   Я с ужасом вспомнил вечер, проведенный с пьяным Дэниелом, разъяренную толпу в Гайд-парке, наши похождения в канализации и понял, что еще раз этого не переживу.
   — Дэниел! — раздался вдруг чей-то голос. К нам приблизился молодой человек лет двадцати пяти в строгом черном костюме.
   — Знакомьтесь, — сказал Дэниел, это мой брат Грегори. Грегори был очень похож на старшего брата. Так, вероятно, выглядел Дэниел лет десять назад.
   — Шерлок Холмс, — представился мой друг, пожимая руку Грегори. — А это доктор Уотсон, мой друг и помощник. — Я поклонился и пожал протянутую мне руку.
   — Брат, — обратился Грегори к Дэниелу, — нам пора.
   Эти слова, хотя и сказанные вполголоса, были услышаны всеми. Толпа потянулась к выходу.
   Погода, между тем, окончательно испортилась и как нельзя лучше подходила для похорон. Лил проливной дождь, сверкали молнии, холодный ветер пронизывал до костей. За те неполные полтора часа, которые заняла дорога до кладбища, я продрог и вымок до нитки.
   Саму церемонию погребения я описывать не буду, потому что мне было не до нее. Единственное, что мне хотелось в этот момент, это выпить стакан горячего грога, принять ванну и лечь в сухую, теплую постель. Да и всем остальным, по-видимому, хотелось того же.
   Исключение составлял, пожалуй, один священник. Он отпевал покойного с такой страстью, как будто хоронили его самого. Священника не смущали ни дождь, ни ветер, ни злобный шепот леди Гудгейт: «Закругляйся, приятель!» Он взывал к Господу, заглушая гром, и размахивая руками, как ветряная мельница. Мне почему-то вспомнился Дон-Кихот.
   — Холмс, вы читали Сервантеса? — спросил я.
   — Вы намекаете на святого отца? — очевидно ход мыслей Холмса совпадал с моим. — И где они только такого откопали? — С этими словами Холмс повернулся и затерялся в толпе.
   Когда все вернулись в замок, я нашел небольшой безлюдный холл, сел в кресло и решил, что не встану, пока не высохну. В эту минуту в холле появился Холмс. Он был мрачен.
   — Вас-то я и ищу, — сказал Холмс, записывая что-то в маленькую книжечку. — Уотсон, мне надо сообщить вам важную новость: я знаю преступника.
   Глава 6.
   — Неужели! — воскликнул я.
   — Да, — твердо сказал Холмс, — и ошибка исключена. Я вскочил с кресла.
   — Поздравляю вас, Холмс! Вы самый великий сыщик на свете! Но кто же он?
   — Отойдем в сторону, — Холмс выразительно поглядел по сторонам и, взяв меня за руку, вывел в коридор. Мы спрятались в самый темный угол, спугнув при этом стаю летучих мышей.
   — Вот он! — сказал Холмс и протянул мне записную книжечку. — Преступник один из этих ста двенадцати человек.
   В полумраке я с трудом разобрал длинный список имен и фамилий, заканчивавшийся моими.
   — Преступника всегда тянет на место преступления — торжественно сказал Холмс. — Поэтому в настоящий момент он находится в замке. Он — один из ста двенадцати присутствующих. Теперь остается только узнать, кто же именно похититель. У вас есть какие-нибудь подозрения?
   Все это было несколько неожиданно для меня. Напрягая зрение, я еще раз пробежал взглядом весь список и, хорошенько подумав, сказал:
   — Я подозреваю жену лорда Дэниела Блэквуда — леди Джейн.
   — Спасибо, Уотсон! — воскликнул Холмс, потирая руки. Он отнял у меня книжечку и вычеркнул леди Джейн из списка. — Теперь я уверен, что она не виновна. Осталось всего сто одиннадцать человек. Может быть, вы подозреваете еще кого-нибудь?
   Я промолчал, не в силах постичь логику великого сыщика.
   — Так значит больше никого? Досадно! — сказал Холмс. — А может, они действовали сообща? Тогда им досталось… — Холмс извлек из нагрудного кармана счеты и долго гремел костяшками, — им досталось больше, чем по полфунта. Весьма вероятно! Кстати, я узнал откуда взялся тот священник! Вчера утром его поймал конюх Фред и потащил исповедовать лорда. С тех пор из замка его не выпускали, а чтобы он не сбежал, приставили к нему доктора. Немудрено, что он так быстро исчез после похорон. — Холмс усмехнулся и задумался.
   Тем временем, в конце коридора показался Дэниел с незнакомой юной мисс по правую руку и костылем в левой. Он заметил нас.
   — О! Холмс! Уотсон! Рад вас видеть! Знакомьтесь, это моя кузина. Кузина — корзина… Ха-ха-ха! Это я сам придумал.
   Я понял, что Дэниел не так трезв, как хотелось бы.
   — Да, — вспомнил лорд Блэквуд, — там собираются читать за вещание! Пошли, послушаем.
   Когда мы появились в зале, пробиться к нотариусу не было никакой возможности.
   — Давайте заберемся на галерею, — предложил Холмс, — оттуда очень удобно наблюдать за происходящим.
   — И бросаться бутылками, — добавил Дэниел. Мы дружно отправились наверх по скрипучей лестнице, заваленной тряпьем, окурками и ржавыми ведрами. С галерей зал был виден, как на ладони. Плотная толпа обступила нотариуса, вскрывавшего пакет с завещанием.
   — «Я, лорд Хьюго Блэквуд, — гнусаво начал нотариус, — находясь в здравом уме и твердой памяти, завещаю все свое движимое и недвижимое имущество, оцениваемое в восемь миллионов девятьсот тысяч пятьсот двадцать пять фунтов стерлингов, а именно: родовой замок Блэквуд-холл в Девоншире, а также поместья Гринфилд и Эндлесс-хоул в графстве Мидлсекс и усадьбу Эмпти-Плейс в Хемпшире, а также свой лондонский замок, со всеми примыкающими к ним угодьями и со всей обстановкой, сбережения в ценных бумагах и ассигнациях, а также все мои конюшни и псарни…» — нотариус сделал долгую паузу, чтобы перевести дух.
   В зале стояла гнетущая тишина. Кузина Блэквуда вцепилась мне в руку. Дэниел невозмутимо вырезал ножиком свое имя на перилах галереи.
   — «…завещаю все это моему старшему сыну Дэниелу Блэквуду!».
   Все ахнули. Чтобы не вызвать нездоровых толков, я тоже ахнул. Холмс, отличаясь яркой индивидуальностью, ахать не стал. Внизу кто-то упал в обморок. Это был сорвавшийся с галереи Дэниел. Лицо его выражало крайнюю степень изумления.
   — Принесите стакан вина! — крикнула леди Джейн, склонившись над безжизненным телом мужа. — Быстрее! Дэниелу плохо!
   — Да-да, принесите вина! — сказал Дэниел, моментально очнувшись.
   Нотариус, тем временем, продолжал:
   — «…младшему же моему сыну — Грегори — завещаю книгу «Торжество добродетели», хранящуюся в верхнем ящике моего письменного стола, ибо уверен в нем и считаю, что он сам в силах добиться всего, чего пожелает, и материально обеспечить свое будущее». Завещание вступает в силу через десять дней, дата, подпись и… и все, господа…
   Толпа зашумела. Большинство собравшихся было разочаровано. Все бурно обменивались впечатлениями.
   Мы с Холмсом спустились вниз, пробились к лорду Блэквуду и поздравили его с получением наследства. Дэниел сидел на полу и хлопал в ладоши. Рядом с ним стоял Грегори. Вопреки моим ожиданиям, он был спокоен. Грегори воспринял случившееся, как должное.
   Люди хлынули к выходу, и через две минуты холл опустел. В холле, не считая нас с Холмсом, остались только братья и доктор Мак-Кензи. За окнами темнело. Волнами подкатывала усталость. С галереи свалилась крыса, но не разбилась — проломился пол, и она с хохотом провалилась в образовавшуюся дыру. Я почувствовала, что схожу с ума.
   — Уотсон, вам кажется, что вы сходите с ума? — спросил Холмс, пристально вглядываясь в мои глаза.
   — С вами немудрено, — огрызнулся я, сообразив, что хохотала не крыса, а Холмс.
   — Не обижайтесь, старина, я просто хотел вас разыграть. Дело в том, что меня давно занимал вопрос о том, могут ли крысы смеяться. Я даже написал небольшую монографию на эту тему. — И Холмс с гордостью посмотрел на меня.
   — Гениально! — устало сказал я, догадавшись, что Холмсу очень хочется услышать это слово.
   — Из темноты, как призрак, возник Квентин.
   — Между прочим, сэр, — мрачно сказал он Дэниелу, — вы тут развлекаетесь, а дверь в кабинет покойного лорда открыта настежь, и у порога валяется сломанный замок. К чему бы это?
   — Надеюсь, ничего не пропало? — безразлично осведомился Холмс.
   — О Боже! — воскликнул Грегори. — Там хранится завещанная мне книга! Последняя память об отце!
   Переглянувшись, братья бросились вверх по лестнице. Впереди бежал Грегори — за ним, задевая костылем за перила, несся Дэниел.
   — За мной, Уотсон! — вскричал Холмс. В одно мгновенье он обогнал братьев и скрылся за углом.
   Я бросился за Холмсом, но не смог обогнать даже Дэниела. Сзади, не отставая, пыхтел доктор Мак-Кензи, бормоча на ходу латинские числительные. Мы проносились по темным сырым коридорам, поднимались по бесчисленным лестницам, путались в переходах, сшибая статуи, рыцарские доспехи и друг друга. Три или четыре раза нас обгонял Холмс, вновь исчезая где-то вдали. Наконец, мы, запыхавшиеся, все в синяках и ссадинах, остановились около распахнутой двери в кабинет Блэквуда.
   Нас встретил Квентин.
   — Моя книга! — прохрипел Грегори, пытаясь отдышаться.
   — Да, сэр. Ее нет, сэр! — торжественно произнес Квентин. Все его существо как бы говорило: «Что, съели?»
   Мы ворвались в кабинет. Первое, что предстало нашему взору, были пустые ящики, выдернутые из стола. Кругом были разбросаны какие-то бумаги, гаванские сигары, всякая мелочь. Книги «Торжество добродетели» нигде не было.
   Глава 7.
   В дверях появился Холмс.
   — Как, вы уже здесь? — сказал он. — А я искал вас этажом выше!
   — И как вам понравилась крыша замка? — мрачно съязвил Квентин.
   Некоторое время Холмс тупо молчал. Но не прошло и пяти минут, как он открыл рот и разразился демоническим хохотом. О его чувстве юмора в Англии ходили легенды.
   — А книгу-то украли… — некстати ввернул Дэниел. Холмс закончил смеяться так же внезапно, как и начал.
   — Как укра… — поперхнулся он. — Ну, конечно. Я так и думал. Было бы очень удивительно, если бы она оказалась на месте!.. Надеюсь, вы искали в камине, в матрасе и под подушкой? Нет? Ну и не надо. Ее наверняка нет.
   — Но кто же мог совершить столь подлый поступок? — с благородным негодованием воскликнул Грегори.
   Холмс просиял.
   — Надеюсь, ни у кого из присутствующих… — многозначительно начал он, — не вызывает сомнения утверждение, что лишь одно гнусное существо могло совершить это преступление.
   — Если вы намекаете на леди Гудгейт, — меланхолично заметил я, — то могу вас обрадовать: она ни на секунду не покидала зал.
   — Вечно вы смотрите не туда, куда нужно, Уотсон! — взорвался Холмс. — Подумать только! Загубить такую версию! А сами-то вы можете предложить что-нибудь дельное?! Крик Холмса разбудил задремавшего Квентина.
   — Да, сэр? — сказал Квентин.
   — Вот! — просиял Холмс. — Золотая голова! Квентин, переезжайте ко мне на Бейкер-стрит. Как вы относитесь к игре на скрипке и химическим экспериментом? Вот, например, вы знаете, что при окислении перекиси водорода перманганатом калия получается…
   — Привидение. Я думаю, это привидение, — неожиданно сказал Дэниел, уставившись в камин.
   Это предположение прозвучало так некстати и так нелепо, что Холмс осекся.
   — Что? — подозрительно спросил он.
   — Я думаю, что привидение украло книгу, — сказал новый хозяин замка, — наше фамильное привидение, — с гордостью прибавил он, ударив себя кулаком в грудь.
   — Видите ли, мистер Холмс, — извиняющимся тоном начал Грегори, — в нашем роду из поколения в поколение передается легенда о призраке замка Блэквудов. Конечно, это древняя сказка, и не один здравомыслящий человек не станет принимать ее всерьез.
   — Призрак вполне мог стащить книгу, он такой. Например, в тысяча триста пятнадцатом году он сожрал все окорока, заготовленные на зиму сэром Уильямом Блэквудом. А в одна тысяча шестисотом году, когда в Лондоне открылся всемирно известный театр «Глобус», он украл из замка глобус — глобус Англии, изготовленный по специальному заказу Ричарда Блэквуда — королевского постельничего. Это была большая потеря для Англии, — Дэниел всхлипнул и утер дрожащей рукой слезу.
   — Позвольте мне задать вам вопрос, джентльмены, — подал голос доктор Мак-Кензи. В течение всего разговора он сидел на кресле в углу, держа в тонких нервных пальцах сигару, и внимательно наблюдал за происходящим. — Мне хочется спросить, когда впервые появился этот призрак, так сказать, «аб иницио» [с начала (лат) — прим. OCR], в терминологии североамериканских полинезийцев?
   — Первое упоминание о призраке замка Блэквудов, — вступил мистер Грегори, — датируется тысяча триста восемьдесят четвертым годом. Он появился в замке после таинственной смерти старшего сына барона Кристиана Блэквуда, который был найден с искаженным от ужаса лицом и разорванным горлом рядом с гигантской мышеловкой собственной конструкции, поставленной им на крысу-оборотня, обитавшую по преданию в мрачных подземельях нашего замка.
   Дэниел, напряженно внимавший рассказу брата, вздрогнул и покосился куда-то в темноту, за спину Холмса.
   — Слуги, — продолжал Грегори, — напуганные появлением призрака, в ужасе бежали из замка. Все оставшиеся, включая барона и его супругу, погибли. Их конец был поистине ужасен: барон был найден задушенным в собственной постели, лучший друг барона по боевым походам граф йоркширский Генрих Спесивый был заколот, лекарь барона был отравлен, а супругу Кристиана извлекли из колодца…
   Внезапно темное ночное небо за окном прорезала ослепительная молния. Дэниел, лицо которого и без того было мертвенно бледным, побледнел еще больше и придвинулся поближе ко мне. По чести говоря, мне тоже было как-то не по себе от рассказов младшего Блэквуда.
   — И впредь призрак появлялся в замке всякий раз, — голос Грегори дрогнул, — как умирал очередной его хозяин. Хозяева очень редко умирали здесь — в основном, смерть настигала их на поле брани. Поэтому призрак появлялся лишь семь раз за шестьсот прошедших лет. И каждый раз история повторялась: всякий, кто оставался в замке на вторую ночь после появления призрака, был обречен.
   — Я вижу, вы не очень-то боитесь посланцев потустороннего мира, если так спокойно рассказываете об этом, — заметил Холмс.
   — На подошве моего ботинка выбит крест, — улыбнулся Грегори. — Говорят, это помогает. — Он обвел взглядом наши бледные лица. — К тому же, это всего лишь красивая древняя сказка. На Блэквуда старшего последние слова не произвели ни малейшего впечатления. Он забился под кресло-качалку, в котором Хьюго Блэквуд провел последние часы, и дрожал крупной дрожью. Создалось неловкое молчание.
   — Извините, джентльмены, мне пора, — грустно сказал Грегори. — Утром у меня деловая встреча в Сити.
   — Да, — согласно кивнул доктор Мак-Кензи. — Эст модус ин рэбус [всему есть мера (лат) — прим. OCR]. Всему есть предел. Пора и честь знать. — И он потянулся за шляпой.
   — Пожалуй, нам тоже пора, — серьезно сказал Холмс, когда Грегори и доктор вышли. — Мне необходимо хорошенько подумать
   — Не оставляйте меня одного!!! — заорал Дэниел. Он пулей вылетел из-под кресла и вцепился в Холмса мертвой хваткой. — Будьте моими гостями хоть на одну ночь!
   — Нет, нет, — с ужасом сказал я. — Вы же слышали? Нам надо подумать. Хорошенько подумать. — И я стал пробираться к выходу. Тогда Дэниел внезапно отпустил Холмса и вцепился в меня.
   — Нет, мой милый Уотсон, не уходите! Я не могу нарушить законы гостеприимства… К тому же, мне очень-очень страшно.
   Постепенно мне удалось выбраться в коридор. Стало ясно, что если я буду продвигаться к выходу такими темпами, то провести ночь мне все равно придется в замке. Я сдался.
   — Ладно. Я согласен, — обречено сказал я, в моем мозгу мелькнула последняя надежда. — Если, конечно, согласен мистер Холмс!
   — А почему бы и нет? — невозмутимо сказал Холмс. — Здесь вполне можно думать.
   — Было бы чем, — как всегда мрачно добавил некстати проснувшийся Квентин. — Только вот куда мы их денем?
   — Да хоть сюда! — обрадовано воскликнул Дэниел, показывая на ближайшую дверь. — Тут у нас, кажется, довольно большой чулан.