Давыдычев Лев Иванович. Лёлишна из третьего подъезда

   Милиционеры от удивления брали под козырёк.
   Аризона бежала, как привыкла бегать на арене, – быстрым ровным шагом, лебедино выгнув шею.
   У дома Лёлишны Эмма натянула поводья.
   Аризона остановилась, словно сказочный конь. Казалось, что вот-вот из её трепетных ноздрей вылетит пламя. Она переступала ногами, как бы пробуя асфальт.
   Все жильцы смотрели во все глаза изо всех окон.
   Григорий Васильевич уже стучался в квартиру на пятом этаже.
   Разгорячённая бегом, необычной обстановкой, чувствуя на себе десятки глаз, Аризона, видимо, вспомнила молодость – как она выступала в цирке. Она не могла стоять на месте – пританцовывала.
   Изумлённая Лёлишна остановилась на крыльце.
   – Садись! – коротко сказал Григорий Васильевич и помог ей взобраться на лошадь.
   – Алле! – приказала Эмма.
   Аризона зацокала копытами.
   И все жильцы изо всех сил замахали всеми руками.
   Григорий Васильевич вернулся к дедушке.
   Аризона красиво и гордо бежала по вечернему городу, и не она боялась автомобилей, автобусов, троллейбусов и трамваев, а шофёры, водители и вагоновожатые удивлённо тормозили, увидев маленьких всадниц.
   Лёлишна крепко держалась за Эмму.
   Было и страшно, и весело, и ещё как-то.
   На одном из перекрёстков милиционер пропустил их даже на красный свет.
   И, конечно, откозырял.
   А когда проезжали мимо большого кинотеатра, выходившие из него зрители зааплодировали.
   А старичок один помахал шляпой и крикнул:
   – Брависсимо!
   А дяденька один крикнул:
   – Сила!
   А другой дяденька от радости до того растерялся, что потребовал:
   – Шай-бу! Шай-бу!
   И опять, видимо вспомнив свою молодость, Аризона остановилась и опустилась перед зрителями на одно колено – спасибо вам!
   И ни одна машина не объехала её.
   Все шофёры затормозили и двинулись вперёд лишь вслед за лошадью.
   На цирковом дворике девочек встретил взволнованный Эдуард Иванович. Он помог им слезть и обнял Лёлишну.
   – Идём, идём, – позвал он. – А ты, Эмма, сразу после номера – за Григорием Васильевичем.
   – Не беспокойтесь, – сказала Эмма.
   Все зрители увидели, как в проходе появился седой человек в халате – а потом все узнали в нём укротителя львов, – приставил к первому ряду стул и усадил на него обыкновенную девочку, с обыкновенными косичками, в обыкновенном ситцевом платьице.
   И все зрители, конечно, подумали: а кто же она такая, за что ей такой почёт?
   И ещё – позавидовали.
   А тут начался

ОДИН ИЗ САМЫХ ИНТЕРЕСНЕЙШИХ НОМЕРОВ НАШЕЙ ПРОГРАММЫ!
С участием Петьки-Пары, Головёшки, Горшкова и Сусанны Кольчиковой

   Эх, не зря боялся Горшков цирка, не зря усиливал бдительность, не зря почти на каждом шагу ждал подвоха!
   Вот он осторожно вошёл в зрительный зал, чтобы случайно не попасть на глаза товарищу майору с супругой, а самому чтоб взглянуть: нравится им или нет.
   Хорошо бы – если бы не нравилось! Тогда бы после представления подошёл бы Горшков и сказал бы:
   – Теперь вы меня поймёте, товарищ майор. Каково мне здесь.
   – Понял, Горшков, понял, – ответил бы товарищ майор. – Бросай ты этот цирк немедленно и приходи работать ко мне, в уголовный розыск. Ты человек серьёзный, и не к лицу тебе цирковые штучки.
   Горшков улыбнулся своим мыслям, окинул взглядом зрительный зал и…
   Протёр глаза.
   «Задави меня грузовик, – подумал он, – если это не Головёшка! Нет, не Головёшка. Нет, Голове… нет… но…»
   Но тут милиционер увидел Петьку. Того самого, который вчера исчез из дому и которого не могут найти. (Не знал он, что в милицию уже сообщили о возвращении Петьки домой.)
   Кончился номер, следующий ещё не объявили.
   Оркестр заиграл весёлую польку.
   И Горшков шагнул через барьер.
   На арену.
   А Петька и Владик, вдруг увидев идущего прямо к ним милиционера, как люди, всегда в чём-нибудь виноватые, бросились бежать.
   В разные стороны.
   Вдоль барьера.
   Горшков дунул в свисток так, что чуть не заглушил оркестр.
   Публика дружно захохотала, подумав, что это – очередной клоунский номер. (Вы же помните, что Горшков был не меньше двух метров ростом, и его погоня за мальчишками никем всерьёз не воспринималась.)
   Бежать между барьером и первым рядом – значит, бежать по ногам зрителей.
   И мальчишки вспрыгнули на барьер.
   Они мчались навстречу друг другу.
   А милиционер уже расставил руки, намереваясь схватить обоих враз.
   Если бы Петька и Владик стукнулись лбами, лбы у них треснули бы.
   Поэтому мальчишки спрыгнули на арену и – два носа к одному – столкнулись с Горшковым.
   И нырнули – проскочили у него между ногами.
   Милиционер озирался: куда исчезли беглецы?
   Публика хохотала так, что было слышно на другом конце города.
   Тётеньки-контролёрши знали, что идёт не номер, а настоящая погоня.
   И они стали помогать Горшкову: не давали мальчишкам убежать с арены.
   А зрители подбадривали их возгласами.
   Горшков трёхметровыми шагами носился за Петькой и Владиком.
   То в одну сторону бросится, то
   .юугурд в
   Цирк!
   И неизвестно, сколько бы времени всё это продолжалось, если бы не Сусанна.
   Сначала она просто кричала, визжала и подпрыгивала на сиденье, а потом не выдержала.
   Перескочила через барьер.
   И подставила Петьке подножку.
   А Горшков поймал за шиворот Владика.
   А Сусанна, восторженно хихикая, взяла за шиворот бедного Петьку.
   Аплодисменты, как говорится, грянули.
   А когда через барьер перелезла младшая бабушка, зрители подумали, что сегодня их решили ухохотать.
   Горшков увёл ребят за кулисы. Бабушка увела Сусанну на место. Публика ещё долго не могла успокоиться.
   И Виктор с Лёлишной не могли успокоиться. Им не терпелось узнать, почему милиционер устроил погоню, которую зрители приняли за очень смешной номер.

В цирке антракт, но нам с вами, уважаемые читатели, отдыхать некогда.
Нам надо узнать, что происходит за кулисами, куда милиционер увёл ребят

   Что же происходило за кулисами?
   Там происходил смех.
   Один Горшков стоял невозмутимый, скорбный, держа мальчишек обеими руками за плечи.
   Между нами говоря, он до сих пор не знал, зачем он ловил Владика.
   А Владик не знал, зачем он убегал.
   – Вы прирождённый комик, – сквозь смех сказал Эдуард Иванович.
   – Я прирождённый человек, – возразил Горшков, – по профессии милиционер. А вы из меня клоуна сделали.
   Тут прибежала Лёлишна с Виктором, и все недоразумения были выяснены.
   – В общем и целом, – мрачно произнёс Горшков, – здорово получилось. А в первом ряду товарищ майор с супругой сидит. Понимаете? Если меня уволят из милиции, – голос его дрогнул, – одна мне дорога осталась – в клоуны. И всё из-за вас!
   – Вы ни в чём не виноваты, – сказала Лёлишна, – вы просто выполнили свой долг.
   – И мы свой долг выполняли, – сказал Владик, – убегали сколько могли. А то, что посмеялись над нами, не беда.
   – Смех – дело полезное, – добавил Петька.
   – Смотря для кого, – ответил милиционер. – При исполнении служебных обязанностей смеяться нельзя. Пойду товарища майора спрошу, какого он теперь обо мне мнения.
   Когда он ушёл, ребята рассмеялись, – не над ним, конечно, а просто так, весело им было потому что.
   В клетках порыкивали львы, будто волновались перед выступлением, как артисты.
   Верещали и пронзительно вскрикивали попугаи.
   Мимо сновали артисты в ярких костюмах.
   Рабочие проносили и катили какие-то диковинные сооружения, странные предметы.
   Прибежала Эмма, протянула ребятам эскимо – каждому по штуке – и сказала:
   – Это вам от Эдуарда Ивановича. Я выступаю сейчас первой, потом поеду сидеть с дедушкой, а Григорий Васильевич приедет сюда.
   – Смотри, с лошади не грохнись, – проговорил Владик и покраснел.
   – Это исключено, – ответила Эмма и, помахав рукой, убежала.
   Ребята пошли в зрительный зал, где и увидели

Самый потрясающий номер нашей программы!
Смертельный трюк! ЗАТРЕЩИНА!
Барабаны – дробь!

   – Противная бабка! Самая противная бабка на свете! Больше ни разу не возьму тебя с собой в цирк! – сквозь зубки цедила Сусанна.
   А бедная младшая бабушка, самая послушная, вытирала слезы.
   Ребятам стало неловко и стыдно за злую девчонку.
   – У тебя совесть есть? – спросил Виктор.
   – А тебя не спрашивают! А тебя не спрашивают! Вам хорошо: вы мороженое едите! А эта бабка не покупает мне! Денег жалеет! А сама пенсию получила! У-у-у, нисколько не люблю тебя, про-про-про-противная!
   – Да, солнышко моё миленькое, нет у меня с собой больше денег…
   – Жадина! Жадина! Жадина! Говядина!
   И тут ребята протянули руки.
   Виктор – на!
   Лёлишна – на!
   Владик – на!
   И даже Петька – НА, щука бесхвостая!
   Все отдавали злой девчонке свои эскимо.
   А она замахнулась…
   И как ударит по Петькиному мороженому…
   И не успел Петька ничего сделать, даже сообразить ничего не успел, как младшая бабушка, самая послушная, встала.
   Ох, что сейчас будет…
   Младшая бабушка, самая послушная, дала единственной, любимой, с музыкальными способностями внучке такую ЗАТРЕЩИНУ, что Сусанна втянула голову в плечики.
   Да ещё закрыла глазки.
   Да ещё прикрыла головку ручками.
   Казалось, во всём цирке наступила тишина.
   – Надоело, – сказала бабушка. – Всему, даже любви, есть предел. Марш за мной.
   И направилась к выходу.
   – Ба-ба-бабуленька… – всхлипнула злая девчонка и двинулась за ней следом.
   – Наконец-то, – проговорил Петька, – за такое дело и эскимо не жалко.
   Ребята по-братски разделили мороженое, заработали языками и ждали начала второго отделения.
   А Лёлишна сказала:
   – Кончилась у Сусанны счастливая жизнь. Сейчас её начнут воспитывать.
   – Да пора бы уж, – сказал Петька. – Дрессировщика специального для неё нанять надо да кормить перестать.
   – Что же сейчас с ней происходит? – весело спросил Виктор.
   А на улице происходило следующее.
   Бабушка шла, не оглядываясь, не обращая внимания на просьбы внучки пожалеть, простить, не сердиться, хотя бы – остановиться.
   Устав ковылять в туфлях на высоких каблуках, Сусанна сняла их и несла в руках – вот была картина!
   Люди только диву давались, глядя на неё.
   Хорошо ещё, что обескураженная Сусанна не орала на всю улицу, как обязательно сделала бы раньше.
   К тому же она просто боялась идти домой, словно догадывалась, что младшая бабушка, бывшая самая послушная, задумала что-то ужасное.
   Надо вам сказать, что я не случайно употребил слово ЗАТРЕЩИНА. Это был не какой-нибудь там шлепок или лёгкий подзатыльник, а настоящий удар.
   Им бабушка словно отомстила злой внучке за все ее капризы и издевательства сразу.
   Сдаваться, между нами говоря, младшая бабушка не собиралась. И если бы сейчас Сусанна попробовала бы безобразничать, то получила бы удар еще сильнее.
   И внучка чувствовала это.
   Она и не пыталась запугать бабушку, как обязательно сделала бы раньше. Она пыталась разжалобить.
   – Бабуленька, – слабым голоском позвала внучка, – я падаю. Ты слышишь? Падаю на твёрдый-твердый асфальт. Личиком вниз. Слышишь?
   – Падай, – не оборачиваясь, ответила бабушка, – падай сколько тебе угодно.
   – Но я же разобьюсь!
   – Разбивайся!
   – Потечёт кровь!
   – Пусть течёт!
   – А как же ты будешь жить без меня?
   – Замечательно.
   Тогда Сусанна обогнала её, загородила дорогу и спросила самым жалобным тоном, на какой только была способна:
   – Ты ведь любишь меня?
   – Нет, – ответила бабушка и пошла дальше.
   – Неправда! – крикнула Сусанна. – Ты сама говорила, что меня нельзя не любить! Ты сама говорила, что я осветила твою жизнь! Бабуленечка! Бабулюсенька! Самая лучшая на свете! Тебя нельзя не любить! Ты осветила мою жизнь!
   Бабушка не отзывалась.
   И тут Сусанну
   взяла
   злость.
   Она, то есть Сусанна, пошла в последний или, вернее, в предпоследний бой.
   Она села на асфальт, застучала по нему туфлями.
   И завизжала.
   Но бабушка не остановилась, не оглянулась, а шла себе дальше.
   Сусанна за ней несколько шагов пробежала на четвереньках.
   Потом вскочила на ноги.
   Обогнала бабушку и помчалась вперёд, уверенная, что её окликнут.
   Не окликнули.
   Злая девчонка обернулась, швырнула бабушке под ноги туфли.
   И помчалась дальше.
   Ей надо было успеть раньше бабушки, чтобы той, младшей и послушной, досталось! Чтоб ей попало как следует!
   А в это время в цирке закончилось выступление Эммы. Она быстро переоделась и вскочила на Аризону.
   И поехала за Григорием Васильевичем.

А мы с вами, уважаемые читатели, вернёмся в цирк

   Здесь всё шло своим чередом.
   Зрители то ахали, то не дышали, замирая, то аплодировали.
   И ни один человек не знал, не подозревал, как страдает, сидя на пустом ящике во дворике, милиционер Горшков.
   Он даже забыл, что находится на дежурстве, то есть при исполнении служебных обязанностей.
   Сейчас он исполнял свои человеческие обязанности – переживал.
   Товарищ майор сказал ему:
   – Хорош!
   Как это понять? Ведь товарищ майор мог сказать прямо:
   – Горшков, тебе после такого позорного клоунского выступления не место в рядах героической милиции.
   Но он не сказал этого. Он сказал:
   – Хорош!
   Может быть, похвалил? Тогда бы он мог выразиться иначе, яснее, например так:
   – Горшков, ты выполнил свой долг. Не беда, что ошибся и попал в смешное положение, хотя человек ты, безусловно, серьёзный. Конечно, благодарности в приказе ты не заслужил, но твоё место, конечно, не в цирке, а в рядах героической милиции.
   Во всём был виноват цирк. Тут серьёзному человеку не место. А если судьба или служба забросила его сюда, надо усилить бдительность не в два с половиной раза, а в шесть-семь. Иначе такое с тобой случится, что и не придумать.
   Сейчас самое время объявить

Следующий номер нашей программы.
КОРОННОЕ ВЫСТУПЛЕНИЕ ГОРШКОВА!

   Тут появился Григорий Васильевич.
   – Почему не смотрите? – спросил он.
   – А это вас, гражданин фокусник, не касается. Вам этого не понять.
   – Зря переживаете. Ничего страшного не случилось.
   – Э-эх… – с укоризной произнёс Горшков. – Вас бы на моё место.
   – Или вас на моё. – Григорий Васильевич улыбнулся и ушёл.
   И ни он, ни Горшков не подозревали, конечно, что эти вот слова сбудутся.
   И еще не знал Горшков, что его несчастья, связанные с цирком, не кончились. Они только-только начались.
   Самое страшное было впереди.
   Вот как это случилось.
   Григорий Васильевич появлялся на арене следующим образом.
   Вставал за кулисами на плоский деревянный круг.
   Включалось специальное устройство.
   И круг как бы сам собой плавно двигался вперёд, на арену – как бы плыл.
   И пока зрители гадали, в чём тут дело, фокусник сходил с круга на ковёр. А круг уплывал обратно.
   – Выступает Григорий Ракитин! Фокусы и манипуляции!
   Заиграл оркестр.
   – Включайте! – приказал фокусник. И в это самое время стоявший рядом с кругом Горшков решил посмотреть на товарища майора. Милиционер шагнул. Споткнулся о край круга. Полетел вперёд.
   И столкнул фокусника с круга на пол. А сам остался на круге, еле удержавшись на ногах. И круг повёз его на манеж. Публика увидела Горшкова и засмеялась.
   И зааплодировала, как знакомому артисту.
   А он, согнув ноги в коленях, боялся пошевелиться. Всё тело словно застыло.
   Тут Горшков увидел, что товарищ майор встаёт.
   И уходит.
   А круг на мгновенье замер и поплыл назад.
   Горшков стоял на нем по стойке «смирно», смело глядя перед собой, готовый мужественно встретить любую опасность, любую превратность судьбы, любой её фокус.
   И если бы сейчас какая-то неведомая сила подбросила его вверх и ударила о землю, он бы нисколько не удивился. Он перенёс бы и это.
   Зрители опять же решили, что видели очередной смешной номер, с удовольствием похлопали в ладоши и стали ждать, что будет дальше.
   А дальше – появился Григорий Васильевич и начал своё выступление.

Семнадцатый номер нашей программы.
Им заканчивается второе отделение нашего представления

   В антракте ребята вышли подышать свежим воздухом.
   Впереди осталось ещё одно отделение – выступление Эдуарда Ивановича с его хищниками.
   Ребятам было уже грустно: скоро конец.
   Наверное, когда-нибудь придумают так, что цирковые представления будут длиться почти без конца. И будет в них не два и не три отделения, а… (впишите цифру – сколько вам надо).
   – А когда я домой приду, – сказал Петька, – там у меня будет «представление продолжается». Больше меня из дому не выпустят. До первого сентября. А потом станут только в школу выпускать. Цепь для меня купят. Буду сидеть на цепи, как барбос.
   – Сам ведь виноват, – сказала Лёлишна. – Вот если бы ты сегодня не сбежал в цирк, завтра тебя уже выпустили бы.
   – Он что, тоже неподдающийся? – спросил Владик.
   – Вроде этого, – ответил Виктор.
   – Тогда его надо на поруки взять.
   – Это как? – спросили ребята.
   – Очень просто, – начал объяснять Владик. – Пойти к нему домой и сказать, что вы за него ручаетесь.
   – Это как? – спросил Петька.
   – Отвечать они за тебя будут. Не одного тебя ругать станут, а вместе с ними. Со мной несколько раз так делали.
   – И помогает? – спросила Лёлишна.
   – Помогать-то, конечно, не помогает, – честно признался Владик, – но зато удобно. Тебя, к примеру, из школы исключать надо, а класс тебя на поруки берёт. Значит, в школе остаёшься. Стоишь себе на собрании, краснеешь, но домой идти не страшно. А дальше ещё лучше. Натворишь чего-нибудь, а отличники на собрании говорят: мы недоглядели, мы чего-то там не проявили, мы упустили. А им говорят: вы недоглядели, не проявили, упустили, не сумели куда-то подойти.
   – Я не против! – радостно заявил Петька. – Берите, берите меня на поруки эти самые! Ни капельки не возражаю.
   – Он не возражает! – воскликнул Виктор. – Ты сначала нас спроси, согласны ли мы за тебя ручаться. А если ты нас подведёшь? Тогда что?
   – Закопайте меня живьём в могилу! – Петька шесть раз ударил себя кулаком в грудь. – Под трамвай киньте! Троллейбусом на меня наезжайте! Грузовиком раздавите! Электросваркой на кусочки разрежьте, если я вас подведу!
   – Не кричи, – остановила его Лёлишна. – Я бы с удовольствием взяла тебя на поруки. Но мне тебя на поруки не отдадут, да и ни к чему они. Ничего с тобой особенного не будет. Накормят и спать уложат.
   – Так и вам ничего не будет, – сказал Владик. – Раз, два и взяли на поруки. А дальше – каяться только. Вот и всё.
   Петька взмолился:
   – Возьмите! Поручитесь!
   – Как же за тебя ручаться, – спросил Виктор, – когда ты без царя в голове живёшь?
   – А с чего это у меня в голове царь должен быть? – возмутился Петька. – Смейтесь, смейтесь, – угрожающе произнёс он. – Вот попадёте в беду, я тогда тоже ухохочусь.
   Лёлишна возмутилась:
   – Да какая у тебя беда? Захотел – из дому убежал. Захотел – в цирк пошёл. Мороженое ел. Хохотал. Теперь немножко попадёт. И правильно.
   – Последний раз спрашиваю, – грозно проговорил Петька, – берёте меня на поруки или нет? Друзья вы мне или просто так, понарошку?
   – Досмотрим представление, – предложила Лёлишна, – и решим, что с тобой делать.
 
   НА ЭТОМ ЗАКАНЧИВАЕТСЯ ВТОРОЕ ОТДЕЛЕНИЕ НАШЕЙ ПРОГРАММЫ.

ОБЪЯВЛЯЕТСЯ АНТРАКТ
на несколько страниц, при чтении которых вы увидите милиционера Горшкова в схватке с крупным преступником по кличке Сом

   Не успел Горшков как следует погоревать о своём втором появлении перед зрителями, как рядом оказался работник уголовного розыска и сказал:
   – К майору. Я с машиной.
   Ни жив ни мёртв сел Горшков в газик.
   Он был уже абсолютно уверен, что сейчас его попросят удалиться из рядов героической милиции. Иначе не стал бы товарищ майор вызывать его, да ещё в такое позднее время.
   И скажет ему товарищ майор:
   – Горшков! Я, конечно, не являюсь твоим непосредственным начальником. Но считаю своим долгом вот сейчас, ночью высказать тебе своё презрение. Как старый боец заявляю, что руки тебе не подам, встретив, перейду на противоположную сторону улицы.
   «И правильно! – чуть не крикнул Горшков, сидя в газике, где ему пришлось согнуться в три погибели. – Весь вечер у ковра бывший милиционер, ныне клоун – гражданин Горшков! Позор! Спешите видеть! Позор! Следите за рекламой!»
   В кабинет он входил, готовый понести самое суровое наказание. Любое из них он считал справедливым.
   – Устал? – спросил майор.
   Горшков не мог произнести ни звука, только отрицательно покачал головой.
   – Дело тут одно есть, – продолжал майор, – я сам поеду… Хотелось бы тебя с собой взять. Как ты на это смотришь?.. Да что с тобой?
   – Я… всегда… го… тов… – с трудом выговорил милиционер. – Я… вам…
   – Болен ты, что ли?
   – Здоров, товарищ майор! – наконец-то смог выговорить Горшков. – Готов к выполнению любого задания! Рад стараться! – так громко гаркнул он, что от движения воздуха закачалась открытая форточка.
   – Ну, ну! – удивился майор. – Здесь, брат, тебе не цирк.
   – Виноват. Вырвалось. Больше не повторится.
   – Садись и слушай. Помнишь, лет пять назад, а точнее пять лет назад, был у нас с визитом этот подлец по кличке Сом?
   – Хорошо помню, товарищ майор. Как он тогда улизнул.
   – Вот-вот. Пять лет Сом не действовал. Так сказать, отдыхал. Слонялся по разным южным городам. Взять его не удавалось. Чего его к нам сюда занесло, не понимаю. Видно, решил, что работа у нас неважно поставлена и он опять нас вокруг пальца обведёт. Сегодня он выходит на дело. Понимаешь?
   – Ясно! – радостно выдохнул Горшков.
   – Рисковать не хочется, – продолжал майор. – Работники у нас всё молодые. А Сом опытен и очень опасен. Брать его надо наверняка. Мы с тобой рисковать будем. Согласен?
   – Зачем обижать меня, товарищ майор? Зачем такие вопросы задаёте? Уж если я в цирке добросовестно службу несу, то чего мне Сома бояться?
   – Зря обижаешься. Сердце подсказывает, что трудно нам сегодня придётся. Стар Сом, нахален до невозможности. Работает грубо. И опасно. Будь готов ко всему.
   Горшков встал, ответил:
   – Служу Советскому Союзу.
   – Надеюсь на тебя, как на себя, – сказал майор. – Иди переодевайся. Там всё готово.
   Скоро Горшков вернулся в кабинет, переодевшись в штатское. Одежда была лёгкая, удобная.
   Майор сменил пиджак на спортивную куртку и шляпу на кепку.
   – Посидим перед дорогой, – предложил он. – А в цирке ты меня насмешил. До слез. Невезучий ты человек, Горшков. А цирк хорош. Жаль, не удалось досмотреть – вызвали. Ну, двинулись.
   В таких случаях говорят: гора с плеч свалилась. И если эту поговорку применить к Горшкову, то у него целый горный хребет с плеч свалился.
   Они вышли на улицу, свернули за угол и через несколько кварталов остановились.
   Подкатило такси. Майор с Горшковым сели на заднее сиденье.
   – Пятый сообщил, – чуть повернув голову в их сторону, сказал шофёр, – что все на своих местах.
   – Как связь?
   – Отлично.
   – Довезёшь нас до поворота, а сам обратно.
   – Слушаюсь.
   Когда Горшкову случалось выходить на службу ночью, он всегда думал об одном и том же: какая у него замечательная профессия. И чем ему труднее, тем легче будет людям. Они иногда и не подозревают, что им угрожает опасность. Вон идут себе, любуются яркими огнями…
   – Горшков, – прервал его размышления майор. – Слушай. Я уже говорил, что Сом нахал страшный. Действует напролом. Наглость плюс наглость. И помощники у него – ерунда. Одного мы сегодня взяли. План у них примерно такой. Строительство завода на окраине города. Помещение бухгалтерии – деревяшка. Сейф – рухлядь. Охраны толковой пока нет. Сегодня не успели выдать всю зарплату. Сом едет один, в такси. Берёт деньги и обратно в такси. Мы его караулим где только можно. Но боюсь – обойдёт всех. Последний пункт наш с тобой – сейф.
   Они уже выехали за город.
   Машина летела по шоссе в полной темноте.
   – Ночь-то какая, – сказал майор, – повезло Сому… Но ничего.
   Остальную часть дороги промолчали.
   Машина остановилась.
   – Счастливо, – сказал шофёр.
   – Спасибо, – ответил майор.
   Они с Горшковым вышли, дождались, когда машина развернулась и уехала, и зашагали в темноту.
   Под ногами было поле.
   Долго шли.
   Остановились у высокого деревянного забора. Из темноты кто-то спросил:
   – Гуляете или по делу?
   – Гуляем, – ответил майор, – но по делу.
   – Сюда, – позвал голос, и они увидели фигуру человека. Он раздвинул в заборе две доски.
   Майор пролез в отверстие легко, а Горшков с трудом.
   Огней на территории строительства было мало, да и их майор обходил стороной.
   Вот они подошли к невысокому деревянному зданию, похожему на барак.
   Все окна были темны.
   Даже вход не освещался.
   Майор достал ключ, нащупал замочную скважину. Два по
   ПЕРВЫЙ ЗВОНОК!
   ворота – два щёлканья.
   Не включая карманных фонариков, Горшков с майором вошли, спрятались за шкаф, стоявший у дверей.
   В большое продолговатое окно лился мутный лунный свет. На окне была решётка, и её тень лежала на полу и на стенах.