– Хорошо у вас получается, – похвалил меня Джейми. – Мне если и удается, то с нескольких попыток.
   Вот так я перенесла свои покупки в лес-собор. Перед тем как вернуться в Мир Как Он Есть и проснуться Сломанной Девочкой, я уложила их в полиэтиленовый мешок, который получила в магазине, и спрятала под корнями большого дерева. И нашла там, когда вернулась сегодня. Я и не пытаюсь передать величие исполинских деревьев. Выбираю натуру помельче, попроще. Пучок поганок, проросших на упавшем стволе. Мох, заполнивший трещины в коре одного из гигантов. Композицию из орехов, листьев и голубого перышка сойки, которое, признаюсь, переложила ради большего эффекта. Свет здесь поразительный. Я даже не жалею об отсутствии красок, передавая натуру в черно-белом изображении.
   Я с головой ушла в работу и не сразу замечаю, что кто-то стоит у меня за спиной. Медленно оборачиваюсь и моргаю при виде странного человечка, который уже бог весть сколько времени наблюдает за мной. Отдаю ему должное: он умеет держаться тихо.
   – Привет, – говорит он.
   – И тебе привет.
   Он примерно с меня ростом: чуть поменьше моих пяти футов, но не намного. Худой, но мускулистый. Лицо крупное и, судя по морщинкам в уголках рта, улыбчивое, широко расставленные карие глаза, большой нос картошкой, полные губы. Волосы такими же кудряшками, как у меня, только короткие и темно-рыжие, а кожа цвета корицы. Примерно так я всегда представляла себе Робина Доброго Малого – ну, знаете, проказника Пака из английского фольклора, – разве что одет он в джинсу-кожу и на руках у него татуировка: на одной – молния в круге, на другой – просто молния.
   – Не хочешь меня нарисовать? – спрашивает он.
   Я невольно улыбаюсь. Трудно не откликнуться на такую простодушную подначку.
   – Конечно, – отвечаю я, – почему бы и нет. Ты позировать сумеешь?
   Он принимает позу культуриста. Я сдерживаю смех.
   – Ты не рисуешь! – говорит он, надувшись так, что голос звучит как из бочки.
   – Попробуй что-нибудь чуть более естественное.
   Он выпускает воздух, оседает на землю, облокотившись на толстый корень, и кажется, что он уже который час так лежит. Из него вышел бы хороший кот.
   – Как тебя зовут? – спрашиваю я, открывая чистую страничку в альбоме.
   – Тоби Чилдерс, Буас. А тебя?
   – Джилли.
   – Ужасно короткое имя.
   Я пожимаю плечами:
   – Я и сама не велика.
   Джо как-то говорил мне, что, попав в страну снов, не стоит называть свое имя первому встречному – особенно полное имя. Здесь имя имеет силу. Правда, я думаю, это и к Миру Как Он Есть относится. Замечали когда-нибудь, насколько легче справиться с проблемой после того, как ее назовешь? Проблема, конечно, никуда не денется, но иметь с ней дело проще.
   Тоби улыбается, словно угадал, о чем я думаю, но я просто продолжаю рисовать. Черты лица схватываются легко, а вот постановка головы мне не сразу дается. Если точно передать размер, голова кажется слишком большой.
   – Ты в Большом лесу новенькая, – говорит он.
   – Можно сказать.
   – Хочешь быть моей подружкой?
   Я смотрю в альбом.
   – Не слишком.
   – Жаль, – говорит он мне. – У меня, знаешь, есть пенис.
   – Он у большинства мужчин есть.
   – У меня не такой, как у всех.
   – Многие так думают.
   – Но мой может делать всякие штуки.
   Я вздыхаю и решаю переменить тему. Мне он кажется довольно простодушным, но, имея дело с этим сказочным народом, никогда не знаешь наверняка. Может, он проверяет, далеко ли можно зайти, прежде чем я взорвусь. Зачем? А кто его знает? Они непостижимы от природы.
   – Ты назвал себя Буас, – говорю я.
   – Он и есть.
   – Это имя или звание?
   Он пожимает плечами:
   – Пожалуй, скорее звание.
   – И что такое «Буас»? Это как «герцог» или…
   Он насвистывает несколько тактов из старой песенки «Герцог графства».
   – … или больше как «доктор» или «мэр»? Понимаешь, обозначение профессии.
   – Ты очень хорошенькая.
   Я вздыхаю:
   – Случайность, вряд ли это моя заслуга.
   – А все равно приятно. На мой взгляд, по крайней мере.
   – Угу.
   – А я не в твоем вкусе, да?
   – Я тебя почти и не знаю.
   – И к комплиментам относишься равнодушно.
   – Предпочитаю, чтобы меня хвалили за то, что я делаю, а не за то, как выгляжу.
   – Ты что, совсем в зеркало не смотришься? – спрашивает он. – Не наряжаешься, не прихорашиваешься перед свиданием?
   Я качаю головой:
   – Со свиданиями у меня плоховато… так что, пойми, тут не в тебе дело. Я обычно слишком занята, чтобы заниматься своей внешностью. Люди принимают меня такой, как есть, или не принимают. Свобода выбора.
   – Я тебя принимаю.
   Я сдаюсь и закрываю альбом. Корень, на который он облокотился, вьется толстой лесной змеей, уходя мне за спину. Я тоже откидываюсь на него – как на мягкую спинку лесного дивана. Закрытый альбом лежит у меня на коленях, но я продолжаю рассматривать Тоби.
   – Так ты из родственников Джо? – спрашиваю я.
   Что-то мелькает в его глазах, но так мимолетно, что я не успеваю понять.
   – Я Родственник, – произносит он.
   Я пока не вижу разницы.
   – И чем ты занимаешься, когда не болтаешь с незнакомыми людьми посреди леса?
   – Смотря какой день недели, – объясняет он. – В гормдень гоняю на велосипеде по проселкам. В сувидень пью кофе с дружком Гремучкой и брожу по книжным магазинам в Мабоне. На вигтли сплю допоздна, потому что ночью спать уже не придется.
   Все это произносится с самым невозмутимым видом, но меня не купишь.
   – Все ты сочиняешь.
   – Точно, точно! – кричит он. – Все это я сочинил!
   Вскочив на ноги, он швыряет в меня горсть листьев и тут же отскакивает на безопасное расстояние. Я не двигаюсь с места, только вытряхиваю листья из прически.
   – Хотя дружок у меня и вправду есть, – добавляет он.
   – Тот самый Гремучка, надо полагать? Он мотает головой:
   – Ну нет. С Гремучкой дружить нельзя. Это все равно что завязать дружбу с луной или звездами: сплошные разочарования.
   – Это почему же?
   – Да потому что они такие блестящие и так высоко подвешены.
   – Так Гремучка живет на небе? – спрашиваю я.
   – Это не имя, а прозвище или звание, – поправляет он меня. – Вроде моего Буас.
   – Которое ты так и не объяснил.
   – Верно, не объяснил.
   Как видно, у нас завязался один из тех разговоров, которые можно вести до бесконечности, так ничего и не сказав.
   – Ну, я рада, что у тебя есть друг, – говорю я ему.
   Он кивает и выжидательно смотрит на меня.
   – Что еще?
   – Ты разве не хочешь угадать, кто он такой?
   – И пробовать не стану.
   – Да, верно, я и забыл. Ты же новенькая. Никого здесь не знаешь.
   – Я знаю Джо, – возражаю я. – И еще кое-кого в Мабоне. Ты незнаком с Софи? Она моя лучшая подруга там, в Мире Как Он Есть.
   – Софи весь Мабон знает, – начинает он, но фраза повисает в воздухе, и он, глядя на что-то у меня за спиной, бормочет одно слово: – Джолена.
   – Так зовут твоего друга? – спрашиваю я. Вместо ответа он разворачивается и улепетывает со всех ног. Все происходит так быстро, что я не успеваю опомниться, как его маленькая фигурка скрывается вдали, среди исполинских стволов. «Что я такого сказала?» – гадаю я и тут слышу за спиной дыхание, мерное, глубокое и мощное. Так дышала бы, если б умела, большая скала. Обернувшись, я вижу женщину ростом со вставшего на дыбы медведя. Даже больше. Может быть, дело в том, что я смотрю на нее снизу вверх, но она кажется такой же огромной, как здешние деревья.
   Я поспешно поднимаюсь на ноги, но картина не меняется. Она все так же возвышается надо мной, а я перед ней не больше ребятенка, и силы во мне столько же. Руки и ноги у нее как стволы деревьев, и торс такой массивный, что кажется, она могла бы запросто поднять меня и посадить в карман. Вот только карманов у нее нет. Ни одного кармана не видно на платье из оленьей шкуры, которое на ней надето. Платье размером с шатер, но ей достает только до коленей.
   Она похожа на индианку. Широкоскулая, темноглазая, с красновато-коричневой кожей, и волосы падают на пышную грудь двумя длинными черными косами, украшенными бусинками и яркими перышками – по-моему, иволги, сойки и кардинала. Она босиком и, кажется, не стоит, а, скорее, вырастает из земли, как вырастают деревья.
   Не могу разобраться, с каким выражением она на меня смотрит. Рассердилась, обнаружив меня здесь, в лесу? Может быть, она местная, а я вторглась в ее владения? Тоби явно предпочел не задерживаться и не выяснять это. А может, он и так знает. Жаль, что не потрудился предупредить меня. Тут мне вспоминается последнее слово, сказанное им прежде, чем он бросился наутек.
   – Это… вас так зовут? – спрашиваю я. – Джолена?
   Она медленно склоняет голову:
   – Люди зовут меня так. Анимандег просил присмотреть за тобой.
   Я знаю только одного человека, который мог просить кого-то присмотреть за мной.
   – Вы имеете в виду Джо? – спрашиваю я.
   И с огромным облегчением вижу, как она снова величественно кивает. Остается непонятным, почему Тоби от нее сбежал, но, по крайней мере, теперь я уверена, что она меня не съест.
   – Вы назвали имя… – начинаю я.
   – Анимандег?
   – Да. Это на языке кикаха «шалый пес»?
   Я помню, что так Джо зовут в резервации. Она пожимает плечами:
   – Точнее будет перевести «ворон-пес», но все вороны – сумасброды, так что смысл передан довольно точно.
   Ворон-пес… И в самом деле имеет смысл, ведь когда Джо пребывает в своем мифе, он носит на плечах голову то ворона, то волка или койота. Правда, мне и Шалый Пес всегда казалось подходящим именем, потому что для Джо дурачиться так же естественно, как быть мудрецом.
   – Так вы, наверно, тоже родственница Джо? – говорю я.
   Она посылает мне внимательный взгляд.
   – Кто еще претендует на родство с Анимандегом?
   – Да тот паренек, что убежал, когда вы подошли. Назвался Тоби Чилдерсом, Буасом.
   – И он утверждал, что он наш родственник?
   Для нее это явно очень важно, так что я мысленно повторяю про себя ту часть разговора с Тоби.
   – Вообще-то нет, – признаюсь я. – Он просто сказал, что он Родственник – точно так же, как сказал, что он – Буас.
   При этих словах она заметно расслабляется, делает шаг вперед, и, клянусь, от ее шагов дрожит земля. Я невольно задумываюсь, как же это я не услышала ее приближения. Она садится, и земля снова вздрагивает, откуда-то из глубины доносится глухой рокот. Движется она медленно и плавно, как вода. Большая женщина, но в своем теле ей уютно, она умеет с ним обращаться.
   Я тоже сажусь и подбираю упавший альбом. У Джолены такое красивое лицо, что его сразу хочется зарисовать, но у меня не хватает нахальства спросить разрешения. Она заговаривает не сразу, и я снова начинаю нервничать, а это странновато, потому что обычно мне молчать с людьми так же легко, как говорить с ними. Но сейчас все идет не так, и я ищу, о чем бы поговорить.
   – А что значит «Буас»? – решаюсь я. – Не похоже на язык кикаха.
   – Слово галльское, – говорит она, – и означает «тот, кто живет в лесу».
   – Галльское? То есть французское?
   Снова величественный кивок, и она добавляет:
   – Ты выглядишь удивленной.
   – Просто я думала, эти места… не знаю… Мир духов туземных племен? Джо иногда называет его манидо-аки, вот я и подумала, что он принадлежит кикаха.
   Теперь меня награждают улыбкой.
   – Это одно из имен. Но в то же время здесь – дом сердца всех духов, не одного клана или народа.
   Это все равно как если бы христиане объявили небеса своей собственностью.
   – Честно говоря, они так и сделали.
   Она смеется:
   – Верно, так и сделали, надо же. Так же, как ведут войны во имя Миротворца – сколько глупостей они творят! Шалый Ворон говорит, беда в том, что они записали свои предания. Вся история оказалась взаперти, даже ее ошибки и предания больше не дышат.
   Теперь я запуталась.
   – Шалый Ворон – это Джо?
   Она улыбается:
   – Не думаю. Но Ворон – обычное имя среди наших братьев. Старый Ворон, Шалый Ворон, Ворон-Пес, девочки-вороны. А оттого, что они вмешиваются в чужие истории и носят чужие лица, все только больше запутывается. Кажется, хуже них один только Коди.
   – А Коди?..
   – Койот. Пес с тысячью лиц.
   – Некоторые из этих историй мне знакомы, – говорю я ей.
   Она смеется:
   – Их все знают.
   Кажется, она не прочь отвечать на вопросы, и я продолжаю спрашивать:
   – А кого вы называете Родственниками или братьями?
   – А, тут тоже путаница. Все равно что просить Медведя назвать тебе одно название меда, когда у него сотни сотен названий: по одному на каждый цветок, который посетила пчела, и еще для всех смесей пыльцы в улье.
   – У меня то же самое, когда речь заходит о красках, – подхватываю я.
   – Верно, ты же художница. Хороший способ рассказывать истории: каждый, глядя на твою картину, может найти собственный путь в сказку.
   – Вы хотели рассказать мне о Родственниках.
   – Ах да. Говоря о Родственниках, мы обычно имеем в виду самих себя. Народ, понимаешь? Тех, кто был первым в сотворенном Вороном мире. Но иногда мы подразумеваем любого, в ком есть капелька старой крови. Или тех, кто может принимать облик, похожий на наш. Так, бурый медведь, увидев старого гризли, который чешет зад о сосну, зовет его братом. Хотя они не в прямом родстве, понимаешь?
   – Кажется, да. – Я снова вспоминаю Тоби. – А, вот тот паренек, которого вы спугнули, когда он назвал себя Родственником, что он имел в виду?
   – Не могу сказать, – отвечает Джолена. – Я ведь с ним не говорила. Но он не станет претендовать на кровное родство, если не ищет себе беды.
   – А почему он мог бы попасть в беду?
   – Представь себе, что кто-то, не друг тебе, называет себя другом, чтобы получить преимущество. Чтобы ему верили на основании чужой репутации, а не его собственной.
   «Я и в самом деле слишком быстро ему доверилась, – думаю я, – при всех его разговорах о пенисах и подружках и тому подобном».
   – А кого можно считать твоим родичем? – спрашиваю я. – То есть если вопрос не кажется грубым.
   Она смеется:
   – Спросить-то можно, а вот ответить я не сумею. Просто я есть я уже очень долго. Альберта уверяет, что я вышла прямо из земли, потому что на мне всегда столько грязи.
   – Альберта, – повторяю я. – Она – жешцина-олениха, да?
   – И откуда бы тебе ее знать?
   Теперь я соображаю, от кого уже слышала прежде все эти имена: Джолена и Медведь, Альберта и Шалый Ворон…
   – Был один сказочник по имени Джек Доу, – говорю я. – Он жил в автобусе за Катакомбами. Он уже несколько лет как исчез, и в автобусе теперь обитает рыжая девица Кэти Бин, но пока Джек был там, он частенько рассказывал мне чудесные истории про звериный народ, о котором вы сейчас говорили. Как они пришли сюда первыми и до сих пор здесь: часть нашей жизни. В его историях пару раз встречалась Альберта. И кое-какие из других имен, которые вы называли. И вы тоже – то есть там была женщина по имени Джолена. Он говорил, она может становиться то крошечной, как минутка, то большой, как гора, смотря по тому… ну, я сама не знаю почему.
   – Ах, Джек, – говорит Джолена, и мне кажется, она повторяет его имя с грустью. – Да, пожалуй, это он обо мне. Я иногда большая, а иногда маленькая.
   – Мне не хватает Джека. Сколько раз гадала, куда он ушел.
   – Нам всем его не хватает, – вздыхает Джолена.
   – Но с ним все в порядке, вы не знаете?
   – Он ушел в Благодать, – говорит она.
   – Это что?
   – Из нее мы все вышли и в нее уходим, когда кончается наш срок.
   Первый раз слышу, чтобы об этом так говорили. Благодать… Волна грусти заливает меня, принося понимание, что Джек умер. Не важно, что с ним, может быть, все прекрасно – все равно он ушел. Крошечное утешение только в том, что я еще, может быть, повстречаю его, когда наступит моя очередь умирать.
   Потому что в одном я теперь уверена, после того как побывала в этом лесу, в Мабоне. У нас есть дух. У нас есть души. Что-то, что продолжает жить, когда умирает тело.
   – А я – Родственница? – слышу я собственный голос.
   Она долго, неторопливо изучает меня.
   – Ну… В тебе есть какой-то свет, из-за которого любой из Родственников тебя сразу заметит, но откуда он, я не скажу. Если бы ты здесь была всем телом, а не только духом, то приманила бы к себе всевозможных существ: Родичей, духов, добрых созданий и таких, которые слишком голодны, чтобы тебе захотелось утолить их голод.
   – И Джо то же говорит.
   – Но ты даже в сновидении светишься. Оттого мне так легко было тебя найти.
   – А все-таки я не родственница.
   – Я этого не говорила. Говорила, что не могу сказать. Обычно мы чуем друг друга или узнаем каким-то внутренним чувством, но, когда я на тебя смотрю, меня слепит яркий свет и я мало что могу разобрать.
   Какое-то время мы молча сидим рядом, и я больше не чувствую потребности заполнить молчание словами. Недолгое время, проведенное с ней за разговором, сделало нас знакомыми, и я успокоилась.
   – Так что же ты здесь делаешь? – помолчав, спрашивает Джолена. – Анимандег… Джо говорил, что ты лечишься, но, по мне, ты не похожа на больную.
   – Лечение нужно моему телу там, в Мире Как Он Есть. Мне нужен отдых от того, что случилось со мной там.
   – Поэтому ты норовишь попасть в беду здесь.
   – Наверное. Хотя мне хотелось… – Голос у меня садится.
   – Чего тебе хотелось? – переспрашивает она. Голос у нее мягкий, утешительный, как теплый дождь, как материнская ласка, которой я никогда не знала. То ли от этого, то ли воздух здесь такой, но я ни с того ни с сего рассказываю ей вещи, о которых говорила только с Джо и с Джорди: о тихой гавани, которая, я знаю, ждет меня где-то в другом мире.
   – Ты можешь найти такое место, – медленно, задумчиво кивает она. – Но не здесь, не в этом лесу. Здесь сказка только начинается.
   – Что ты хочешь этим сказать?
   Она улыбается:
   – Как по-твоему, что это за лес?
   – Не знаю. Я только чувствую, что, пока дышу его воздухом, мне не надо ни еды, ни питья.
   – Может, и так. Но это не все. Я слышала, его называют Неметон – старое слово из старого языка, означающее священное место или рощу, – но чаще его зовут просто Большой лес. Это лес опасностей. Темный лес, через который тебе придется пройти. Я говорю, сказка начинается здесь, но куда она тебя уведет, ты узнаешь только после того, как, переставляя ногу за ногу, дойдешь до конца. Это лес дорог и воспоминаний, и, чтобы пройти его из конца в конец, тебе понадобятся отвага и упорство.
   – Как в сказках…
   Она кивает и говорит:
   – И если ты готова к такому пути, тебе пора идти.
   – А Джо сказал, я должна сначала исцелить свое тело. Но это не так-то просто.
   – Джо должен был сказать так. Наверное, он даже прав. Но я бы на его месте… – Холмы ее плеч поднимаются и опадают, и она улыбается. – Ну, я всегда была слишком порывистой.
   Глядя на ее тяжелые формы, поверить этому трудновато. Но туг мне вспоминаются те истории Джо, где действовала иная Джолена: маленькая и еще более отчаянная, чем девочки-вороны. И что-то от той Джолены светится у нее в глазах. Веселая сумасшедшинка. Такие же глаза, как у Джо, – полушута-полушамана.
   – Так ты думаешь, мне пора идти? – спрашиваю я. – Начать путешествие прямо сейчас?
   Она пожимает плечами:
   – Сказать, когда пора, может только твое сердце. Здесь не годится правило «скорее выйдешь, скорее придешь».
   – Потому что главное не прийти, а идти?
   Она одобрительно улыбается мне:
   – Именно так.
   – Думаю, я лучше дождусь, пока Джо разрешит. Он еще не разу не давал мне плохих советов. – Я усмехаюсь. – Что, конечно, не значит, что мне нравились его советы.
   – Я же сказала, – повторяет Джолена, – пускайся в путь, когда почувствуешь, что время пришло. Но не забудь: то, что Джо чувствует, чувствует он – не ты.
   Она снова поднимается на ноги: словно гора встает. Будто одно из исполинских деревьев разминает корни и собирается на прогулку.
   – Мне надо двигаться, – говорит она.
   Я тоже встаю.
   – Спасибо, что заглянули сюда.
   – Для друзей Джо у меня всегда найдется время. Она протягивает руку и ерошит мне волосы, и я опять чувствую себя маленькой девочкой. Последняя улыбка, и она проделывает тот же фокус с исчезновением, что и Джо: шагает за невидимый занавес, и нет ее. У меня под ногами замирает дрожь земли. Так вот почему она застала нас с Тоби врасплох. Этому фокусу я тоже не прочь научиться, только сначала надо починить Сломанную Девочку.
   Я знаю, что пора возвращаться, но сначала, не жалея времени, пытаюсь сделать несколько набросков лица Джолены по свежей памяти.
   Свет здесь, по-моему, ничуть не меняется, так что трудно сказать, долго ли я рисовала. Боюсь, слишком долго, потому что прежде, чем завернуть альбом в пакет и пристроить в ту же норку под корнями, я извела полдюжины листов. Отряхиваю руки и позволяю себе вернуться.
   Проснувшись Сломанной Девочкой, я не сразу осознаю, что снова привязана к постели. Как всегда. Труднее всего смириться с параличом. И с немотой тела. Правая половина его – просто мясо на костях, и я его не чувствую, не имею к нему отношения. Подвижность, свобода остаются в стране снов. Я это знаю, но каждый раз, возвращаясь, переживаю короткий приступ паники. Потом приходит понимание, и все цвета мира сливаются в сплошной серый. Так видит мир Сломанная Девочка. В оттенках серого.
   Я вспоминаю своих лесных знакомых. Смешного маленького Тоби в кожаной куртке и наколках. Безмятежную ясность Джолены, столь же необъятную, как ее тело.
   – Да, чудно, – говорю я себе.
   – Что чудно?
   Умудряюсь с грехом пополам повернуть голову и вижу в кресле для посетителей Венди. У нее на коленях открыт дневник, в руке авторучка.
   – Последние приключения в стране снов, – поясняю я.
   Она надевает на ручку колпачок и закладывает ею страницу в дневнике.
   – Расскажешь?
   Я улыбаюсь. И в этом мире есть волшебство, напоминаю я себе. Разве я не видела девочек-эльфов, живущих в брошенной машине в Катакомбах и зовущих себя геминами? Разве не побывала в подземном царстве маленьких гоблинов, которые называют себя скукинами и живут у нас под ногами? Разве не познакомилась с девчонками, умеющими оборачиваться воронами, – или наоборот?
   И мои друзья тоже… В жилах Софи – кровь эльфов. Девушка, с которой когда-то встречался Джорди, сбежала от него в прошлое, а Сирин и Мэран Келле-ди из прошлого пришли к нам. У Сью живет собачка Фритци, которая как-то под Рождество решила с ней поболтать. На счету у Кристи с профессором волшебных приключений больше, чем пальцев на руках и ногах. А Венди… Венди однажды зимой вырастила из желудя Волшебное Дерево Сказок и подкармливала его сказками. Весной ей пришлось из горшка пересадить его в парк, и теперь там растет большой раскидистый дуб. Но она по-прежнему скармливает ему свои истории.
   – Ладно, как раз для твоего дерева, – говорю я и рассказываю ей о Тоби и Джолене.
 
5
 
   Слушая рассказ подруги, Венди следила за ее лицом. У Джилли за целый день воодушевление в голосе и на лице появляется только в те минуты, когда она делится своими приключениями в стране снов. Но Венди, хотя не меньше Софи боялась лишиться подруги, не видела ничего плохого в том, что Джилли проводит там время. Как-никак, страна снов дарит ей счастье в то время, как остальная жизнь стала унылой и жалкой.
   Венди тревожило другое. Слушая о последних встречах Джилли в мире фантазии, погрузившись в чудо, она все же успевала дивиться, какое же у ее подруг живое воображение. Потому что, правду сказать, сама Венди не так уж твердо верила в страну снов. Когда раньше они с Джилли слушали рассказы Софи, все было по-другому. Восторг и беспредельная вера Джилли гасили всякие сомнения. Она безоговорочно верила в сказку и не задумывалась, существует ли страна снов независимо от Мира Как Он Есть или только в воображении Софи. Но когда рассказывала сама Джилли и некому было, сидя рядом с Венди, кивать и улыбаться и хлопать в ладоши, все было сложнее. Маленькое кусачее «как будто» заметно портило удовольствие.
   Правда, немного позже она догадалась, что сегодня неловкое чувство вызвано не сомнениями, верить или нет, а тем, что она старалась отогнать мысли о болезни Джилли и беде с ее студией. Нелегко было, слушая рассказы о крутом эльфе с наколками на руках и об огромной матушке, воплощавшей дух земли, вспоминать, что все волшебные картины Джилли погибли. Уничтожены. И может быть, тем самым человеком, из-за которого она попала в больницу.
   – А я какому животному родня? – спросила Джилли, и Венди виновато вскинулась. Откуда такой странный вопросик?.. Она не сразу увидела связь.
   – Ты хочешь сказать, в зверином народе Джека?
   – Я не утверждаю, что сама из них, – добавила Джилли, – но если бы была, как ты думаешь, кем?
   «Вот это больше похоже на прежнюю Джилли», – подумалось Венди.
   – Пожалуй, обезьянкой, – сказала она, – или кошкой. А может, вороной – неспроста же они тебе по душе. Скажем, черной кошкомартышкой с вороньими крылышками. А я кто, по-твоему?
   – Ты? Наверняка птица-муха.
   – Колибри? Птица-муха?
   – Не удивляйся. Джо говорит, они считаются первыми создателями духов-зверей, а ты ведь прирожденная поэтесса и рассказчица, это раз. И еще они очень могущественные и красивые и разносят счастье – точно как ты.
   «Как странно видят тебя другие люди», – думала Венди. Сама себе она казалась совсем не такой.
   – Пусть будет так, – сказала она. – Хотя я бы скорее выбрала мышку или крота. Что-нибудь маленькое, непритязательное, и чтоб жить в уютной норке. – Она улыбнулась новой мысли. – Или я могла бы стать мышкой с крылышками колибри и летать вместе с кошкомартышкой, если бы ты пообещала меня не есть.