Страница:
[6]сводится лишь к тому, чтобы служить ее ширмой, и он редко пользуется ласками своей спутницы, которую в данном случае уместнее назвать госпожой; назначенный в качестве друга ее мужа, он повсюду сопровождает ее и послушно удаляется по первому ее приказу. Сильно ошибается тот, кто считает «чичисбея» чем-то вроде любовника, — это просто-напросто верный и снисходительный друг женщины, ее союзник, хотя порой бывает шпионом мужа, но спать с ней он не имеет права. Словом, это самая позорная обязанность, какую только может взвалить на себя итальянский мужчина. Едва на пороге появляется богатый чужестранец, как галантный супруг и верный друг удаляются, освобождая поле деятельности для того, чей кошелек служит надеждой всего семейства, и мне часто приходилось видеть, как глава дома за несколько цехинов охотно, при малейшем желании пришельца, предоставлял ему возможность уединиться с его супругой.
Я сделала краткий обзор флорентийских манер и обычаев, чтобы вы имели представление о том, насколько облегчались наши планы, что касалось до воровства, и насколько мешали нам традиции этого народа, за счет которого мы собирались обогащаться и развлекаться в продолжение шести месяцев.
Сбригани решил, что мы скорее добьемся успеха, если вывесим над своим заведением флаг разврата, нежели сделаем его игорным домом. Как же ненасытна человеческая жадность! Разве недостаточно нам было богатых клиентов, что мы погнались за новыми, заманивая их в сети порока? Однако, ступив на кривую железную дорожку, сойти с нее уже невозможно.
Итак, мы сообщили широкой публике, что в наших стенах мужчины в любой час дня и ночи, найдут не только хорошеньких услужливых девиц, но и женщин высокого происхождения; мало того — к услугам богатых дам всегда найдутся и мужчины и молоденькие девушки, годные для их тайных развлечений. Кроме того, мы предлагали свою приятную обстановку и роскошный стол, и весь город ринулся к нам. Главными предметами удовольствия служили мы сами, но стоило лишь клиентам сказать слово, и мы предоставляли в их распоряжение все, что было самого соблазнительного в округе. Мы заламывали умопомрачительные цены, зато обслуживание было на самом высоком уровне. Элиза и Раймонда, опытные в такого рода промысле, стащили немало кошельков и драгоценностей, их нечистоплотные проделки вызывали немало жалоб, но высокая протекция, которой мы пользовались, служила нам лучшей защитой, и все обвинения так и остались гласом вопиющего в пустыне.
В числе первых наших клиентов оказался герцог из Пьенцы. Его необычная страсть заслуживает того, чтобы рассказать о ней. Герцогу требовались шестнадцать девушек, которых разбивали попарно, и каждая пара должна была отличаться от других прической. Мы с клиентом, обнаженные, лежали на мягком ложе, а справа расположились шестнадцать музыкантов — молодых, красивых и, естественно, тоже обнаженных. Герцог заранее говорил мне, какую похотливую позу или какой сладострасный поступок он ожидает от очередной пары, об этом сообщалось музыкантам, и сама музыка — ее ритм, тональность, мелодия — должна была подсказать входящим в комнату девушкам, какое желание загадал их господин. Если они угадывали, музыка прекращалась, и герцог содомировал обеих догадливых девиц. Если же им не удавалось догадаться, что от них требуется — а в распоряжении каждой пары было целых десять минут, — тогда сам герцог жестоко порол незадачливых тупиц, и, как легко себе представить, получал от их недогадливости не меньшее наслаждение, чем от исполнения своих желаний.
Игра началась: первое желание, которое загадал наш веселый клиент, заключалось в том, что обе девушки должны пососать его член. Когда они вошли, раздалась фуга, загадка была разгадана моментально, и свершились два акта содомии. Вторая пара должна была облизать мне вагину, но, несмотря на все их усилия, девушки так и не смогли расшифровать музыку, поэтому были выпороты; от третьей пары герцог захотел, чтобы выпороли его, девушки догадались и с удовольствием сделали это. От четвертой пары требовалось ласкать члены всех шестнадцати музыкантов, и четвертая пара потерпела неудачу. Пятая должна была испражниться посреди комнаты, но прошло десять минут, и распутник вновь взял в руки плеть. Шестая пара быстро догадалась, что они должны заняться лесбийскими утехами. Вошедшие следом так и не сообразили, что должны выпороть друг друга, за это получили порку от руки герцога. Восьмой паре музыка подсказала, что следует содомировать нашего героя искусственным фаллосом, и он выбрал именно этот момент, чтобы извергнуться в мой зад. На этом музыкальная игра закончилась.
Еще месяца три мы жили такой фривольной и прибыльной жизнью, после чего я совершила выдающийся по своей низости поступок и получила еще сто тысяч цехинов.
Из всех светских дам, которые с завидным постоянством посещали мой салон, самой распутной, наверное, была супруга испанского посланника. Мы приводили ей женатых, женщин, девственниц, мальчиков, кастратов — она с удовольствием наслаждалась любым предметом, и хотя посланница была молода и красоты ангельской, ее похоть отличалась такой необузданностью и мерзостью, что вскоре она потребовала уборщиков улиц, мусорщиков, подметальщиков, могильщиков, мелких карманников, бродяг — короче, все, что ни есть самого презренного, грязного и вульгарного. Если ее тянуло на женщин, их следовало находить среди самых дешевых и пакостных потаскух в жутких трущобах, то есть в местах самых отвратительных. Запершись с этим сбродом, блудница семь или восемь часов подряд предавалась мерзопакостнейшим утехам, после чего, пресытившись столь необычными плотскими удовольствиями, переходила к наслаждениям застольным и завершала день еще более сумасшедшими оргиями.
У нее был очень набожный и очень ревнивый супруг, которому, выходя из дома, она говорила, что идет навестить подругу, также бывшую одной из моих самых надежных клиенток.
Я увидела во всем этом многообещающие возможности и однажды, обдумав весь план, явилась в посольство.
— Ваше превосходительство, — обратилась я к испанцу, — такой добрый и честный человек, как вы, не заслуживает того, чтобы ему наставляли рога, я хочу сказать, что женщина, носящая ваше имя, недостойна вас. Может быть, ваша собственная порядочность заставляет вас сомневаться в моих словах? Ну что ж, тогда я прошу ваше превосходительство, во имя вашего достоинства, вашей чести и спокойствия, самому разобраться с этим делом.
— Вы хотите сказать, что меня обманывают? Меня? — пробормотал посол. — Это невероятно, ведь я очень хорошо знаю свою жену.
— Так ли это, мой господин? Прошу прощенья, но я уверена в' обратном и готова поклясться, что вы не можете представить себе сотой доли ее отвратительных поступков. Это надо видеть собственными глазами. Я пришла сюда за тем только, чтобы помочь вам и открыть вам глаза.
Флорелла — так звали посла, потрясенный ужасными подозрениями, которые я посеяла в его сердце, впал в глубокое раздумье, прежде чем решиться на меры, которые грозили еще более ужасной перспективой разоблачения супруги. Потом, нахмурившись и показав себя в большей мере мужчиной, нежели я предполагала, спросил меня в упор:
— Вы можете, мадам, доказать это обвинение?
— Если хотите, сударь, я это сделаю нынче же. Вот мой адрес, я жду вас к пяти часам. И вы собственными глазами увидите, как ваша жена злоупотребляет вашим доверием и с какой публикой она имеет дело.
Посол молча кивнул в знак согласия, и я продолжала:
— Я польщена, ваше превосходительство, и удовлетворена, однако хотелось бы заметить, что моя услуга будет стоить мне недешево. Дело в том, что я сама поставляю вашей супруге мужчин, и она щедро платит мне; чем бы не кончилась эта история, я в любом случае лишусь дохода, следовательно, заслуживаю какой-то компенсации.
— Это совершенно справедливо, — кивнул Флорелла. — О какой сумме может идти речь?
— Скажем, пятьдесят тысяч цехинов?
— В этом кошельке именно такая сумма, я захвачу его с собой, и деньги будут ваши, как только вы представите мне необходимые доказательства,
— Согласна, сударь. Жду вас к пяти часам.
Нескольких часов, оставшихся до назначеного времени, оказалось достаточно, чтобы я подготовила и другие несчастья, которые должны были обрушиться на эту злополучную чету. Заманив жену в ловушку, я хотела, чтобы в нее попал и муж, и вы скоро узнаете, каким средством я добилась этого. После беседы с послом я тут же встретилась с его супругой.
— Мадам, — начала я, — вы глубоко заблуждаетесь, полагая, что ваш муж отличается высокой нравственностью и безупречным поведением; еще больше вы заблуждаетесь, если думаете, будто узнав о ваших занятиях, он будет гневаться на вас. Я предлагаю вам придти сегодня в мой дом чуть раньше, чем обычно, и вы увидите, что супружеские узы не мешают господину послу развлекаться, так же, как они не мешают и вам. Предстоящий спектакль наверняка успокоит вашу совесть и, без сомнения, избавит вас от необходимости принимать все те обременительные меры предосторожности, которые портят вам удовольствие.
— Знаете, Жюльетта, я почти не удивлена тем, что вы сказали, так как у меня давно было такое ощущение, что не так уж он безгрешен, каким кажется, и я буду рада, если мои предчувствия подтвердятся.
— Сегодня вы в этом убедитесь. Я приготовила для вас шестерых оборванцев, ловких карманников, грязнее и прелестнее которых я никогда не видела. Если не считать троих мальчиков, которых заказал к нынешнему вечеру ваш супруг.
— О чудовище!
— Он — страстный содомист, — скромно вставила я.
— Ага! Вот почему он вечно крутится возле моего зада, как будто хочет забраться в него. Вот откуда его необъяснимые отлучки и его смазливые лакеи… Ах, Жюльетта, я просто обязана застать его врасплох… Я должна узнать правду. Ведь вы поможете мне, моя радость?
— Ну, если вы настаиваете. Однако мне приходится думать о будущем, мадам. Удовлетворив ваше любопытство, я лишусь выгодного клиента, который платит не меньше, чем вы.
— Это неважно, я возмещу все ваши потери. Назовите сумму, и я заплачу с радостью, если это положит конец моим опасениям и тревогам.
— Вам не покажется слишком много, если я попрошу пятьдесят тысяч цехинов?
— Вы их получите вот в этом кошельке, который будет со мной. А теперь назначьте час и считайте, что мы договорились.
Устроив оба свидания, я поспешила домой, чтобы организовать комедию. По моим расчетам супруга уже оказалась в западне: ее врожденная распущенность была тому порукой. А вот с послом дело обстояло не так просто: здесь требовалось большое искусство, искусство соблазнения, ведь моим соперником был испанец, к тому же чрезвычайно набожный. Но трудности меня не страшили, я безупречно разыграла две первые сцены, а две последние должны были происходить в соседних комнатах; через одно отверстие в стене муж сможет стать свидетелем неверности жены, через другое — жена будет наблюдать за развлечениями супруга. Мне оставалось ждать появления жертв своего коварства.
Первым пришел муж. Я встретила его такими словами:
— Мой господин, мне кажется, что теперь, когда вы знаете о поведении своей супруги, вам не стоит сдерживать свои желания и отказывать себе в удовольствиях.
— Вы говорите такие веши… — начал оскорбленный Флорелла.
— Они вам неприятны, и вы совершенно правы, потому что женщины не доведут до добра. Но взгляните на этих очаровательных мальчиков, ваше превосходительство, — при этом я отодвинула занавеску, за которой стояли трое прекрасных юных созданий, совершенно обнаженных, увитых гирляндами роз, — разве вы откажетесь провести с ними время? Ну знаете, сударь, тогда я вообще ничего не понимаю: неужели даже после подлого предательства близкого вы собираетесь усугублять свои горести воздержанием?
Пока я увещевала гостя, обольстительная троица ганимедов, по моему знаку, окружила испанца, начала осыпать его ласками и нежными поцелуями и скоро, несмотря на все его сопротивление, пробудила в нем дремлющее мужское начало. Мужчины слабы, друзья мои, набожные мужчины слабы в особенности, тем более, если предложить им мальчиков. Существует большое сходство между верующими и содомистами, хотя оно редко бросается в глаза, а чаще всего не осознается ни теми, ни другими.
— Я вас оставлю, господин мой, — сказала я, убедившись, что дела идут так, как надо, — и вернусь, как только супруга ваша начнет свои проказы. Вы увидите их и сможете продолжить свои собственные со спокойной совестью.
Я оставила его на время, потому что в дом как раз входила посланница.
— Мадам, — шепнула я и подвела ее к потайному отверстию в стене, — вы пришли в самый подходящий момент. Можете полюбоваться, как его превосходительство проводит свободное время.
Действительно, ее благородный супруг — то ли под воздействием моей подлой шутки, которую я сыграла с ним, то ли под влиянием речей — уже почти разделся и погрузился в исполненную неги прелюдию, всегда предшествующую акту содомистской похоти.
— О, скотина! — задохнулась от негодования посланница. — О, подлый лицемер! Пусть только попробует упрекнуть меня теперь, после того, что я увидела, и я найду, что ответить. Это чудовищно, Жюльетта, это ужасно! Где мои мужчины, madre de Dios [7]Давайте сюда моих мужиков, я должна отомстить ему. О, как жестоко я буду мстить!
Оставив донью Флореллу наедине с ее обычными мерзкими утехами, я поспешила к посланнику.
— Прошу великодушно простить меня, если я вам помешала, ваше превосходительство, но именно сейчас есть возможность убедить вас. Оставьте на минуту свои сладкие занятия и подойдите сюда. — С этими словами я подвела его к потайному отверстию, проделанному в нескольких метрах от первого, через которое наблюдала за ним жена.
— Теперь вы все увидите сами.
— Великий Боже! — негромко воскликнул благородный гранд. — Подумать только: шестеро мужчин, да к тому же из самых отбросов общества! Ах ты, мерзкая тварь! Возьмите свои деньги, мадам, вы меня убедили; я испепелен, я уничтожен… Уберите прочь этих детей, я больше не желаю даже слышать об удовольствиях. Это чудовище за стеной разбило мне сердце, вынуло из меня душу… Я не знаю, как буду теперь жить.
Мне же было совершенно неинтересно, удовлетворена или нет его похоть, — его жена видела начало, и этого было достаточно. Мою черную душу больше всего порадовали последствия этой шутки; ярко воспылали жаровни моего злого сердца, когда вскоре я узнала, что донья Флорелла была забита до смерти, и известие об этом наделало в городе много шума. Многочисленные дипломаты — эмиссары многих государств — немедленно опубликовали живописные, леденящие кровь описания этого события, и Флорелла предстал перед судейскими чиновниками великого герцога; не в силах вынести жестоких угрызений совести, не снеся свалившегося на его бедную голову позора, гордый испанец застрелился. Но в этой второй смерти моей заслуги не было — в лучшем случае я могла считать себя его косвенной причиной. И мысль эта невероятно огорчила меня. А теперь расскажу о том, что я предприняла для того, чтобы прийти в себя и в то же время еще больше увеличить свое состояние.
Общеизвестно, что итальянцы широко пользуются ядами, в этом их жестокий характер находит более полное выражение и подходящее средство для мщения и для утоления похоти — двух вещей, которыми они по праву славятся во всем мире. При помощи Сбригани я истратила все запасы, когда-то приобретенные у мадам Дюран, поэтому пришлось заняться изготовлением тех ядов, рецепты которых она мне дала. Я в большом количестве продавала свои изделия, давала рекомендации по их употреблению, и эта коммерция сделалась неиссякаемым источником наших доходов.
Один юноша из приличной семьи, который доставлял мне немало удовольствий в постели и был постоянным дневным посетителем в моем доме, как-то раз попросил меня дать ему какое-нибудь средство для его матери — ему надоело ее вмешательство в его веселый образ жизни, и чем скорее он уберет ее с дороги, тем скорее получит значительное наследство. Вот такие веские причины вынуждали его избавиться от своего неусыпного Аргуса, а поскольку он был человеком твердых принципов, я не сомневалась в его способности без колебаний исполнить то, что диктовал здравый смысл. Словом, Он спросил у меня сильное быстродействующее снадобье, а я продала ему яд медленного действия и прямо на следующий день нанесла визит его матери, зная, что мой друг уже дал ей яд, ибо не в его правилах было откладывать столь важные дела. Никаких признаков отравления я не заметила, так как действие яда было рассчитано на несколько дней, и рассказала обреченной женщине о гнусных планах ее сына, правда, представив их как предполагаемые.
— Мадам, — сказала я, — участь ваша незавидна, положение очень серьезное, и без моей помощи вы погибли. Но ваш сын не одинок в этом подлом заговоре против вас — его сестры также участвуют в нем, кстати, одна из них обратилась ко мне за ядом, который должен перерезать нить вашей жизни.
— Что за жуткие вещи вы мне рассказываете?
— В этом мире такие вещи случаются сплошь и рядом, и неблагодарна — да нет, просто удручающа — миссия того, кому, ради любви к человечеству, приходится сообщать о них. Вы должны отомстить, мадам, и без всякого промедления. Я принесла вам то же самое снадобье, которое собираются дать вам неблагодарные дети, и советую как можно скорее использовать его на них самих: другого они не заслуживают, как говорится, «глаз за глаз», мадам, ибо возмездие — вот высшая справедливость. Только держите язык за зубами — ведь позор ляжет на вашу голову, если узнают, что плоть от плоти вашей замышляет убийство; отомстите молча, и вы получите удовлетворение и избежите подозрений. И ни в чем не сомневайтесь: нет ничего дурного в том, чтобы обратить против заговорщиков меч, который они занесли над вашей головой. Напротив, сотрите злодеев в порошок, и вы заслужите уважение любого честного человека.
Я разговаривала с самой мстительной женщиной во Флоренции — это я поняла сразу. Она взяла яд и заплатила золотом. На следующий же день она подмешала смертоносный порошок в пищу детей, а поскольку я выбрала для нее самое сильное средство, ее сын и обе дочери скончались очень скоро, а два дня спустя в могилу за ними сошла и мать.
Когда похоронная процессия проходила мимо моего дома, я открыла окна и подозвала Сбригани.
— Иди сюда и посмотри на это впечатляющее зрелище. Я хочу, друг мой, чтобы ты удовлетворил меня прямо здесь и сейчас. Иди же скорее, дай йне излить сперму, которая целую неделю кипит в моем влагалище. Я должна, я просто обязана кончить при виде результата своих преступлений.
Вы хотите знать, зачем я швырнула в эту бойню двух дочерей той женщины? Ну что ж, я вам отвечу. Обе они были несравненные красавицы; два долгих месяца разными способами я пыталась соблазнить их, но они устояли — так разве этого было недостаточно, чтобы возбудить мою ярость? И разве не всегда добродетель кажется достойной порицания в глазах гнусного злодейства?
Нет нужды говорить вам, друзья мои, что в кипящем котле всех этих коварных злодеяний моя 'собственная похоть не дремала. Имея богатейший выбор превосходных мужчин и великолепных женщин, которых я приводила для чужих забав, я, конечно же, оставляла самые лучшие экземпляры для себя. Однако я должна заметить, что итальянцы не отличаются выносливостью в плотских утехах, им нечем похвастать в смысле величины основной части тела, к тому же они не блещут здоровьем, и неудивительно, что занималась я исключительно сафизмом. В ту пору графиня Донис была самой богатой,, самой красивой, самой элегантной и отъявленной лесбиянкой во всей Флоренции; весь город говорил, что я состою с ней в близких отношениях, и слухи эти были не беспочвенны.
Синьора Донис была тридцатипятилетней вдовой, прекрасно сложенной женщиной с очаровательным лицом, обладала ясным и светлым умом, большими познаниями и не меньшими талантами. Распущенность и любознательность — вот что привлекало меня в ней, и мы вместе предавались самым необычным, самым непристойным и сладострастным утехам. Я научила графиню искусству оттачивать удовольствия на оселке утонченной жестокости, и блудница, впитав в себя мой опыт и мои уроки, почти сравнялась со мной в порочности.
— Знаешь, любовь моя, — призналась она мне однажды, — только теперь я поняла, какие необычные желания возникают при мысли о преступлении. Я бы сравнила это с искрой, которая мигом воспламеняет все, что может гореть; огонь разгорается по мере того, как находит все новое и новое топливо, и наконец превращается в такой сильный пожар, что его не потушить морем спермы. Но скажи, Жюльетта, должна же существовать какая-то теория, которая объясняет этот феномен, имеет свои принципы и свои правила так же, как и любая другая теория… Я горю желанием познать весь этот механизм, а тебя, мой ангел, умоляю научить меня, как управлять всем этим; только ты можешь помочь мне, так как тебе известны все мои наклонности и вкусы.
— Милая синьора, — отвечала я, — я слишком люблю свою ненаглядную ученицу, поэтому не брошу ее на половине пути, ведущем к познанию. Удели мне немного внимания, и я изложу тебе правила, которые помогли мне сделаться такой, какой ты меня знаешь сегодня. Начну с вопроса, любезная графиня: всякий раз, когда тебя подмывает совершить преступление, какие меры предосторожности должна ты принять, исключая, разумеется, те, которые диктует сам ход событий? Я выдержала многозначительную паузу и продолжала: — Во-первых, следует заранее, за несколько дней до преступления, рассмотреть и взвесить все его последствия — те, что принесут тебе выгоду и, особенно внимательно, те, что могут оказаться для тебя роковыми: их надо изучить так, будто они неизбежны. Если ты замышляешь убийство, помни, что на земле нет такого человека, который жил бы совершенно одиноко и изолированно от других ^-всегда найдутся знакомые, друзья или родственники, и они могут причинить тебе большие неприятности. Эти люди, кто бы они ни были, рано или поздно хватятся твоей жертвы и неизбежно придут к тебе, поэтому, прежде чем действовать, подготовься к разговору с ними, к ответам на их вопросы и к другим возможным мерам на тот случай, если твои объяснения их не удовлетворят. Затем, продумав все до самых мелочей, действуй — желательно в одиночку, но если придется-таки привлечь сообщника, постарайся найти такого, кто также будет заинтересован в преступлении, постарайся скомпрометировать его и втянуть в дело как можно глубже, чтобы он не смог когда-нибудь подцепить тебя на крючок. Собственный, личный интерес — вот перводвижитель человеческого поведения; это надо крепко вбить себе в голову — если сообщник сочтет, что ему выгоднее предать тебя, нежели сохранить тебе верность, тогда, будь уверена, дорогая, он сыграет с тобой злую шутку, в особенности если он слаб духом и если ему взбредет в голову, что признание очистит ему совесть.
Если ты намерена извлечь из преступления прибыль, старательно скрывай это, при людях не давай никакого повода заподозрить, что заинтересована в этом, держи свой рот на замке, ибо малейшее твое слово впоследствии может обернуться против тебя и очень часто, при отсутствии других свидетельств, служит главной уликой. Если совершенное преступление удваивает твое состояние, не спеши делать новые покупки, скажем, карету или колье, — это неизбежно привлечет внимание окружающих, вызовет слухи и приведет к твоему порогу полицию.
Совершив преступление — особенно, если ты новичок в этом деле, — некоторое время избегай общества, так как лицо — зеркало души, и несмотря на все наши усилия лицевые мускулы непременно выдают наши тайные чувства и заботы. По той же самой причине не позволяй втягивать себя в разговор, имеющий хоть самое отдаленное отношение к преступлению, потому что в первое время ты можешь сказать что-то лишнее, бросающее на тебя тень подозрения, если же, напротив того, ты уже к этому привыкла, и преступление доставило тебе удовольствие, выражение твоего лица может выдать твою радость при его упоминании. Словом, только опыт научит тебя контролировать и свои слова и свою реакцию и, в конце концов, избавиться от привычки обнаруживать свои тайные чувства, вот тогда ты сделаешься спокойной, невозмутимой и бесстрастной, даже если тебя будут обуревать самые сильные чувства. Но все это достигается только благодаря привычке к пороку, благодаря наивысшей твердости и окаменелости души, и добиться этого я тебе искренне желаю и как можно скорее.
Но если ты не избавишься от угрызений совести, ты никогда не достигнешь такого состояния; если, повторяю, ты не избавишься от сомнений и дурных предчувствий, тебе не дано управлять собой, и твоя слабость проявится при первом же удобном случае и выдаст тебя при первой опасности. Стало быть, совершив злодейский поступок, нельзя успокаиваться и почивать на лаврах, мадам: ты станешь несчастнейшей из женщин, если сделаешь только одну вылазку в мир злодейства и на том остановишься. Либо тихо сиди дома, либо, изведав вкус преступления, без колебаний прыгай через пропасть сомнений. Только накопленный груз множества дурных поступков избавит тебя от угрызений совести, породит в твоей душе сладостную привычку, которая притупит и сведет их на нет и даст тебе силы и средства обманывать окружающих И не думай, будто ты что-то выиграешь, если уменьшишь серьезность замышляемого тобой преступления, ибо степень жестокости не имеет никакого значения: проступок наказывается не в силу его жестокости, а потому лишь, что его автор попался, хотя чем опаснее преступление, тем больших предосторожностей оно требует. Практически невозможно осуществить большое злодейство без тщательной подготовки, между тем как люди чаще всего попадаются на мелких, совершаемых с небрежностью. Степень жестокости преступления волнует только тебя, но какое будет тебе дело до этого, если совесть твоя будет неприступна? А вот его раскрытие означает твою погибель, и этого нельзя допустить ни в коем случае.
Я сделала краткий обзор флорентийских манер и обычаев, чтобы вы имели представление о том, насколько облегчались наши планы, что касалось до воровства, и насколько мешали нам традиции этого народа, за счет которого мы собирались обогащаться и развлекаться в продолжение шести месяцев.
Сбригани решил, что мы скорее добьемся успеха, если вывесим над своим заведением флаг разврата, нежели сделаем его игорным домом. Как же ненасытна человеческая жадность! Разве недостаточно нам было богатых клиентов, что мы погнались за новыми, заманивая их в сети порока? Однако, ступив на кривую железную дорожку, сойти с нее уже невозможно.
Итак, мы сообщили широкой публике, что в наших стенах мужчины в любой час дня и ночи, найдут не только хорошеньких услужливых девиц, но и женщин высокого происхождения; мало того — к услугам богатых дам всегда найдутся и мужчины и молоденькие девушки, годные для их тайных развлечений. Кроме того, мы предлагали свою приятную обстановку и роскошный стол, и весь город ринулся к нам. Главными предметами удовольствия служили мы сами, но стоило лишь клиентам сказать слово, и мы предоставляли в их распоряжение все, что было самого соблазнительного в округе. Мы заламывали умопомрачительные цены, зато обслуживание было на самом высоком уровне. Элиза и Раймонда, опытные в такого рода промысле, стащили немало кошельков и драгоценностей, их нечистоплотные проделки вызывали немало жалоб, но высокая протекция, которой мы пользовались, служила нам лучшей защитой, и все обвинения так и остались гласом вопиющего в пустыне.
В числе первых наших клиентов оказался герцог из Пьенцы. Его необычная страсть заслуживает того, чтобы рассказать о ней. Герцогу требовались шестнадцать девушек, которых разбивали попарно, и каждая пара должна была отличаться от других прической. Мы с клиентом, обнаженные, лежали на мягком ложе, а справа расположились шестнадцать музыкантов — молодых, красивых и, естественно, тоже обнаженных. Герцог заранее говорил мне, какую похотливую позу или какой сладострасный поступок он ожидает от очередной пары, об этом сообщалось музыкантам, и сама музыка — ее ритм, тональность, мелодия — должна была подсказать входящим в комнату девушкам, какое желание загадал их господин. Если они угадывали, музыка прекращалась, и герцог содомировал обеих догадливых девиц. Если же им не удавалось догадаться, что от них требуется — а в распоряжении каждой пары было целых десять минут, — тогда сам герцог жестоко порол незадачливых тупиц, и, как легко себе представить, получал от их недогадливости не меньшее наслаждение, чем от исполнения своих желаний.
Игра началась: первое желание, которое загадал наш веселый клиент, заключалось в том, что обе девушки должны пососать его член. Когда они вошли, раздалась фуга, загадка была разгадана моментально, и свершились два акта содомии. Вторая пара должна была облизать мне вагину, но, несмотря на все их усилия, девушки так и не смогли расшифровать музыку, поэтому были выпороты; от третьей пары герцог захотел, чтобы выпороли его, девушки догадались и с удовольствием сделали это. От четвертой пары требовалось ласкать члены всех шестнадцати музыкантов, и четвертая пара потерпела неудачу. Пятая должна была испражниться посреди комнаты, но прошло десять минут, и распутник вновь взял в руки плеть. Шестая пара быстро догадалась, что они должны заняться лесбийскими утехами. Вошедшие следом так и не сообразили, что должны выпороть друг друга, за это получили порку от руки герцога. Восьмой паре музыка подсказала, что следует содомировать нашего героя искусственным фаллосом, и он выбрал именно этот момент, чтобы извергнуться в мой зад. На этом музыкальная игра закончилась.
Еще месяца три мы жили такой фривольной и прибыльной жизнью, после чего я совершила выдающийся по своей низости поступок и получила еще сто тысяч цехинов.
Из всех светских дам, которые с завидным постоянством посещали мой салон, самой распутной, наверное, была супруга испанского посланника. Мы приводили ей женатых, женщин, девственниц, мальчиков, кастратов — она с удовольствием наслаждалась любым предметом, и хотя посланница была молода и красоты ангельской, ее похоть отличалась такой необузданностью и мерзостью, что вскоре она потребовала уборщиков улиц, мусорщиков, подметальщиков, могильщиков, мелких карманников, бродяг — короче, все, что ни есть самого презренного, грязного и вульгарного. Если ее тянуло на женщин, их следовало находить среди самых дешевых и пакостных потаскух в жутких трущобах, то есть в местах самых отвратительных. Запершись с этим сбродом, блудница семь или восемь часов подряд предавалась мерзопакостнейшим утехам, после чего, пресытившись столь необычными плотскими удовольствиями, переходила к наслаждениям застольным и завершала день еще более сумасшедшими оргиями.
У нее был очень набожный и очень ревнивый супруг, которому, выходя из дома, она говорила, что идет навестить подругу, также бывшую одной из моих самых надежных клиенток.
Я увидела во всем этом многообещающие возможности и однажды, обдумав весь план, явилась в посольство.
— Ваше превосходительство, — обратилась я к испанцу, — такой добрый и честный человек, как вы, не заслуживает того, чтобы ему наставляли рога, я хочу сказать, что женщина, носящая ваше имя, недостойна вас. Может быть, ваша собственная порядочность заставляет вас сомневаться в моих словах? Ну что ж, тогда я прошу ваше превосходительство, во имя вашего достоинства, вашей чести и спокойствия, самому разобраться с этим делом.
— Вы хотите сказать, что меня обманывают? Меня? — пробормотал посол. — Это невероятно, ведь я очень хорошо знаю свою жену.
— Так ли это, мой господин? Прошу прощенья, но я уверена в' обратном и готова поклясться, что вы не можете представить себе сотой доли ее отвратительных поступков. Это надо видеть собственными глазами. Я пришла сюда за тем только, чтобы помочь вам и открыть вам глаза.
Флорелла — так звали посла, потрясенный ужасными подозрениями, которые я посеяла в его сердце, впал в глубокое раздумье, прежде чем решиться на меры, которые грозили еще более ужасной перспективой разоблачения супруги. Потом, нахмурившись и показав себя в большей мере мужчиной, нежели я предполагала, спросил меня в упор:
— Вы можете, мадам, доказать это обвинение?
— Если хотите, сударь, я это сделаю нынче же. Вот мой адрес, я жду вас к пяти часам. И вы собственными глазами увидите, как ваша жена злоупотребляет вашим доверием и с какой публикой она имеет дело.
Посол молча кивнул в знак согласия, и я продолжала:
— Я польщена, ваше превосходительство, и удовлетворена, однако хотелось бы заметить, что моя услуга будет стоить мне недешево. Дело в том, что я сама поставляю вашей супруге мужчин, и она щедро платит мне; чем бы не кончилась эта история, я в любом случае лишусь дохода, следовательно, заслуживаю какой-то компенсации.
— Это совершенно справедливо, — кивнул Флорелла. — О какой сумме может идти речь?
— Скажем, пятьдесят тысяч цехинов?
— В этом кошельке именно такая сумма, я захвачу его с собой, и деньги будут ваши, как только вы представите мне необходимые доказательства,
— Согласна, сударь. Жду вас к пяти часам.
Нескольких часов, оставшихся до назначеного времени, оказалось достаточно, чтобы я подготовила и другие несчастья, которые должны были обрушиться на эту злополучную чету. Заманив жену в ловушку, я хотела, чтобы в нее попал и муж, и вы скоро узнаете, каким средством я добилась этого. После беседы с послом я тут же встретилась с его супругой.
— Мадам, — начала я, — вы глубоко заблуждаетесь, полагая, что ваш муж отличается высокой нравственностью и безупречным поведением; еще больше вы заблуждаетесь, если думаете, будто узнав о ваших занятиях, он будет гневаться на вас. Я предлагаю вам придти сегодня в мой дом чуть раньше, чем обычно, и вы увидите, что супружеские узы не мешают господину послу развлекаться, так же, как они не мешают и вам. Предстоящий спектакль наверняка успокоит вашу совесть и, без сомнения, избавит вас от необходимости принимать все те обременительные меры предосторожности, которые портят вам удовольствие.
— Знаете, Жюльетта, я почти не удивлена тем, что вы сказали, так как у меня давно было такое ощущение, что не так уж он безгрешен, каким кажется, и я буду рада, если мои предчувствия подтвердятся.
— Сегодня вы в этом убедитесь. Я приготовила для вас шестерых оборванцев, ловких карманников, грязнее и прелестнее которых я никогда не видела. Если не считать троих мальчиков, которых заказал к нынешнему вечеру ваш супруг.
— О чудовище!
— Он — страстный содомист, — скромно вставила я.
— Ага! Вот почему он вечно крутится возле моего зада, как будто хочет забраться в него. Вот откуда его необъяснимые отлучки и его смазливые лакеи… Ах, Жюльетта, я просто обязана застать его врасплох… Я должна узнать правду. Ведь вы поможете мне, моя радость?
— Ну, если вы настаиваете. Однако мне приходится думать о будущем, мадам. Удовлетворив ваше любопытство, я лишусь выгодного клиента, который платит не меньше, чем вы.
— Это неважно, я возмещу все ваши потери. Назовите сумму, и я заплачу с радостью, если это положит конец моим опасениям и тревогам.
— Вам не покажется слишком много, если я попрошу пятьдесят тысяч цехинов?
— Вы их получите вот в этом кошельке, который будет со мной. А теперь назначьте час и считайте, что мы договорились.
Устроив оба свидания, я поспешила домой, чтобы организовать комедию. По моим расчетам супруга уже оказалась в западне: ее врожденная распущенность была тому порукой. А вот с послом дело обстояло не так просто: здесь требовалось большое искусство, искусство соблазнения, ведь моим соперником был испанец, к тому же чрезвычайно набожный. Но трудности меня не страшили, я безупречно разыграла две первые сцены, а две последние должны были происходить в соседних комнатах; через одно отверстие в стене муж сможет стать свидетелем неверности жены, через другое — жена будет наблюдать за развлечениями супруга. Мне оставалось ждать появления жертв своего коварства.
Первым пришел муж. Я встретила его такими словами:
— Мой господин, мне кажется, что теперь, когда вы знаете о поведении своей супруги, вам не стоит сдерживать свои желания и отказывать себе в удовольствиях.
— Вы говорите такие веши… — начал оскорбленный Флорелла.
— Они вам неприятны, и вы совершенно правы, потому что женщины не доведут до добра. Но взгляните на этих очаровательных мальчиков, ваше превосходительство, — при этом я отодвинула занавеску, за которой стояли трое прекрасных юных созданий, совершенно обнаженных, увитых гирляндами роз, — разве вы откажетесь провести с ними время? Ну знаете, сударь, тогда я вообще ничего не понимаю: неужели даже после подлого предательства близкого вы собираетесь усугублять свои горести воздержанием?
Пока я увещевала гостя, обольстительная троица ганимедов, по моему знаку, окружила испанца, начала осыпать его ласками и нежными поцелуями и скоро, несмотря на все его сопротивление, пробудила в нем дремлющее мужское начало. Мужчины слабы, друзья мои, набожные мужчины слабы в особенности, тем более, если предложить им мальчиков. Существует большое сходство между верующими и содомистами, хотя оно редко бросается в глаза, а чаще всего не осознается ни теми, ни другими.
— Я вас оставлю, господин мой, — сказала я, убедившись, что дела идут так, как надо, — и вернусь, как только супруга ваша начнет свои проказы. Вы увидите их и сможете продолжить свои собственные со спокойной совестью.
Я оставила его на время, потому что в дом как раз входила посланница.
— Мадам, — шепнула я и подвела ее к потайному отверстию в стене, — вы пришли в самый подходящий момент. Можете полюбоваться, как его превосходительство проводит свободное время.
Действительно, ее благородный супруг — то ли под воздействием моей подлой шутки, которую я сыграла с ним, то ли под влиянием речей — уже почти разделся и погрузился в исполненную неги прелюдию, всегда предшествующую акту содомистской похоти.
— О, скотина! — задохнулась от негодования посланница. — О, подлый лицемер! Пусть только попробует упрекнуть меня теперь, после того, что я увидела, и я найду, что ответить. Это чудовищно, Жюльетта, это ужасно! Где мои мужчины, madre de Dios [7]Давайте сюда моих мужиков, я должна отомстить ему. О, как жестоко я буду мстить!
Оставив донью Флореллу наедине с ее обычными мерзкими утехами, я поспешила к посланнику.
— Прошу великодушно простить меня, если я вам помешала, ваше превосходительство, но именно сейчас есть возможность убедить вас. Оставьте на минуту свои сладкие занятия и подойдите сюда. — С этими словами я подвела его к потайному отверстию, проделанному в нескольких метрах от первого, через которое наблюдала за ним жена.
— Теперь вы все увидите сами.
— Великий Боже! — негромко воскликнул благородный гранд. — Подумать только: шестеро мужчин, да к тому же из самых отбросов общества! Ах ты, мерзкая тварь! Возьмите свои деньги, мадам, вы меня убедили; я испепелен, я уничтожен… Уберите прочь этих детей, я больше не желаю даже слышать об удовольствиях. Это чудовище за стеной разбило мне сердце, вынуло из меня душу… Я не знаю, как буду теперь жить.
Мне же было совершенно неинтересно, удовлетворена или нет его похоть, — его жена видела начало, и этого было достаточно. Мою черную душу больше всего порадовали последствия этой шутки; ярко воспылали жаровни моего злого сердца, когда вскоре я узнала, что донья Флорелла была забита до смерти, и известие об этом наделало в городе много шума. Многочисленные дипломаты — эмиссары многих государств — немедленно опубликовали живописные, леденящие кровь описания этого события, и Флорелла предстал перед судейскими чиновниками великого герцога; не в силах вынести жестоких угрызений совести, не снеся свалившегося на его бедную голову позора, гордый испанец застрелился. Но в этой второй смерти моей заслуги не было — в лучшем случае я могла считать себя его косвенной причиной. И мысль эта невероятно огорчила меня. А теперь расскажу о том, что я предприняла для того, чтобы прийти в себя и в то же время еще больше увеличить свое состояние.
Общеизвестно, что итальянцы широко пользуются ядами, в этом их жестокий характер находит более полное выражение и подходящее средство для мщения и для утоления похоти — двух вещей, которыми они по праву славятся во всем мире. При помощи Сбригани я истратила все запасы, когда-то приобретенные у мадам Дюран, поэтому пришлось заняться изготовлением тех ядов, рецепты которых она мне дала. Я в большом количестве продавала свои изделия, давала рекомендации по их употреблению, и эта коммерция сделалась неиссякаемым источником наших доходов.
Один юноша из приличной семьи, который доставлял мне немало удовольствий в постели и был постоянным дневным посетителем в моем доме, как-то раз попросил меня дать ему какое-нибудь средство для его матери — ему надоело ее вмешательство в его веселый образ жизни, и чем скорее он уберет ее с дороги, тем скорее получит значительное наследство. Вот такие веские причины вынуждали его избавиться от своего неусыпного Аргуса, а поскольку он был человеком твердых принципов, я не сомневалась в его способности без колебаний исполнить то, что диктовал здравый смысл. Словом, Он спросил у меня сильное быстродействующее снадобье, а я продала ему яд медленного действия и прямо на следующий день нанесла визит его матери, зная, что мой друг уже дал ей яд, ибо не в его правилах было откладывать столь важные дела. Никаких признаков отравления я не заметила, так как действие яда было рассчитано на несколько дней, и рассказала обреченной женщине о гнусных планах ее сына, правда, представив их как предполагаемые.
— Мадам, — сказала я, — участь ваша незавидна, положение очень серьезное, и без моей помощи вы погибли. Но ваш сын не одинок в этом подлом заговоре против вас — его сестры также участвуют в нем, кстати, одна из них обратилась ко мне за ядом, который должен перерезать нить вашей жизни.
— Что за жуткие вещи вы мне рассказываете?
— В этом мире такие вещи случаются сплошь и рядом, и неблагодарна — да нет, просто удручающа — миссия того, кому, ради любви к человечеству, приходится сообщать о них. Вы должны отомстить, мадам, и без всякого промедления. Я принесла вам то же самое снадобье, которое собираются дать вам неблагодарные дети, и советую как можно скорее использовать его на них самих: другого они не заслуживают, как говорится, «глаз за глаз», мадам, ибо возмездие — вот высшая справедливость. Только держите язык за зубами — ведь позор ляжет на вашу голову, если узнают, что плоть от плоти вашей замышляет убийство; отомстите молча, и вы получите удовлетворение и избежите подозрений. И ни в чем не сомневайтесь: нет ничего дурного в том, чтобы обратить против заговорщиков меч, который они занесли над вашей головой. Напротив, сотрите злодеев в порошок, и вы заслужите уважение любого честного человека.
Я разговаривала с самой мстительной женщиной во Флоренции — это я поняла сразу. Она взяла яд и заплатила золотом. На следующий же день она подмешала смертоносный порошок в пищу детей, а поскольку я выбрала для нее самое сильное средство, ее сын и обе дочери скончались очень скоро, а два дня спустя в могилу за ними сошла и мать.
Когда похоронная процессия проходила мимо моего дома, я открыла окна и подозвала Сбригани.
— Иди сюда и посмотри на это впечатляющее зрелище. Я хочу, друг мой, чтобы ты удовлетворил меня прямо здесь и сейчас. Иди же скорее, дай йне излить сперму, которая целую неделю кипит в моем влагалище. Я должна, я просто обязана кончить при виде результата своих преступлений.
Вы хотите знать, зачем я швырнула в эту бойню двух дочерей той женщины? Ну что ж, я вам отвечу. Обе они были несравненные красавицы; два долгих месяца разными способами я пыталась соблазнить их, но они устояли — так разве этого было недостаточно, чтобы возбудить мою ярость? И разве не всегда добродетель кажется достойной порицания в глазах гнусного злодейства?
Нет нужды говорить вам, друзья мои, что в кипящем котле всех этих коварных злодеяний моя 'собственная похоть не дремала. Имея богатейший выбор превосходных мужчин и великолепных женщин, которых я приводила для чужих забав, я, конечно же, оставляла самые лучшие экземпляры для себя. Однако я должна заметить, что итальянцы не отличаются выносливостью в плотских утехах, им нечем похвастать в смысле величины основной части тела, к тому же они не блещут здоровьем, и неудивительно, что занималась я исключительно сафизмом. В ту пору графиня Донис была самой богатой,, самой красивой, самой элегантной и отъявленной лесбиянкой во всей Флоренции; весь город говорил, что я состою с ней в близких отношениях, и слухи эти были не беспочвенны.
Синьора Донис была тридцатипятилетней вдовой, прекрасно сложенной женщиной с очаровательным лицом, обладала ясным и светлым умом, большими познаниями и не меньшими талантами. Распущенность и любознательность — вот что привлекало меня в ней, и мы вместе предавались самым необычным, самым непристойным и сладострастным утехам. Я научила графиню искусству оттачивать удовольствия на оселке утонченной жестокости, и блудница, впитав в себя мой опыт и мои уроки, почти сравнялась со мной в порочности.
— Знаешь, любовь моя, — призналась она мне однажды, — только теперь я поняла, какие необычные желания возникают при мысли о преступлении. Я бы сравнила это с искрой, которая мигом воспламеняет все, что может гореть; огонь разгорается по мере того, как находит все новое и новое топливо, и наконец превращается в такой сильный пожар, что его не потушить морем спермы. Но скажи, Жюльетта, должна же существовать какая-то теория, которая объясняет этот феномен, имеет свои принципы и свои правила так же, как и любая другая теория… Я горю желанием познать весь этот механизм, а тебя, мой ангел, умоляю научить меня, как управлять всем этим; только ты можешь помочь мне, так как тебе известны все мои наклонности и вкусы.
— Милая синьора, — отвечала я, — я слишком люблю свою ненаглядную ученицу, поэтому не брошу ее на половине пути, ведущем к познанию. Удели мне немного внимания, и я изложу тебе правила, которые помогли мне сделаться такой, какой ты меня знаешь сегодня. Начну с вопроса, любезная графиня: всякий раз, когда тебя подмывает совершить преступление, какие меры предосторожности должна ты принять, исключая, разумеется, те, которые диктует сам ход событий? Я выдержала многозначительную паузу и продолжала: — Во-первых, следует заранее, за несколько дней до преступления, рассмотреть и взвесить все его последствия — те, что принесут тебе выгоду и, особенно внимательно, те, что могут оказаться для тебя роковыми: их надо изучить так, будто они неизбежны. Если ты замышляешь убийство, помни, что на земле нет такого человека, который жил бы совершенно одиноко и изолированно от других ^-всегда найдутся знакомые, друзья или родственники, и они могут причинить тебе большие неприятности. Эти люди, кто бы они ни были, рано или поздно хватятся твоей жертвы и неизбежно придут к тебе, поэтому, прежде чем действовать, подготовься к разговору с ними, к ответам на их вопросы и к другим возможным мерам на тот случай, если твои объяснения их не удовлетворят. Затем, продумав все до самых мелочей, действуй — желательно в одиночку, но если придется-таки привлечь сообщника, постарайся найти такого, кто также будет заинтересован в преступлении, постарайся скомпрометировать его и втянуть в дело как можно глубже, чтобы он не смог когда-нибудь подцепить тебя на крючок. Собственный, личный интерес — вот перводвижитель человеческого поведения; это надо крепко вбить себе в голову — если сообщник сочтет, что ему выгоднее предать тебя, нежели сохранить тебе верность, тогда, будь уверена, дорогая, он сыграет с тобой злую шутку, в особенности если он слаб духом и если ему взбредет в голову, что признание очистит ему совесть.
Если ты намерена извлечь из преступления прибыль, старательно скрывай это, при людях не давай никакого повода заподозрить, что заинтересована в этом, держи свой рот на замке, ибо малейшее твое слово впоследствии может обернуться против тебя и очень часто, при отсутствии других свидетельств, служит главной уликой. Если совершенное преступление удваивает твое состояние, не спеши делать новые покупки, скажем, карету или колье, — это неизбежно привлечет внимание окружающих, вызовет слухи и приведет к твоему порогу полицию.
Совершив преступление — особенно, если ты новичок в этом деле, — некоторое время избегай общества, так как лицо — зеркало души, и несмотря на все наши усилия лицевые мускулы непременно выдают наши тайные чувства и заботы. По той же самой причине не позволяй втягивать себя в разговор, имеющий хоть самое отдаленное отношение к преступлению, потому что в первое время ты можешь сказать что-то лишнее, бросающее на тебя тень подозрения, если же, напротив того, ты уже к этому привыкла, и преступление доставило тебе удовольствие, выражение твоего лица может выдать твою радость при его упоминании. Словом, только опыт научит тебя контролировать и свои слова и свою реакцию и, в конце концов, избавиться от привычки обнаруживать свои тайные чувства, вот тогда ты сделаешься спокойной, невозмутимой и бесстрастной, даже если тебя будут обуревать самые сильные чувства. Но все это достигается только благодаря привычке к пороку, благодаря наивысшей твердости и окаменелости души, и добиться этого я тебе искренне желаю и как можно скорее.
Но если ты не избавишься от угрызений совести, ты никогда не достигнешь такого состояния; если, повторяю, ты не избавишься от сомнений и дурных предчувствий, тебе не дано управлять собой, и твоя слабость проявится при первом же удобном случае и выдаст тебя при первой опасности. Стало быть, совершив злодейский поступок, нельзя успокаиваться и почивать на лаврах, мадам: ты станешь несчастнейшей из женщин, если сделаешь только одну вылазку в мир злодейства и на том остановишься. Либо тихо сиди дома, либо, изведав вкус преступления, без колебаний прыгай через пропасть сомнений. Только накопленный груз множества дурных поступков избавит тебя от угрызений совести, породит в твоей душе сладостную привычку, которая притупит и сведет их на нет и даст тебе силы и средства обманывать окружающих И не думай, будто ты что-то выиграешь, если уменьшишь серьезность замышляемого тобой преступления, ибо степень жестокости не имеет никакого значения: проступок наказывается не в силу его жестокости, а потому лишь, что его автор попался, хотя чем опаснее преступление, тем больших предосторожностей оно требует. Практически невозможно осуществить большое злодейство без тщательной подготовки, между тем как люди чаще всего попадаются на мелких, совершаемых с небрежностью. Степень жестокости преступления волнует только тебя, но какое будет тебе дело до этого, если совесть твоя будет неприступна? А вот его раскрытие означает твою погибель, и этого нельзя допустить ни в коем случае.