Страница:
Здесь, на этом самом месте, сидел искусный и терпеливый мастер, который в совершенстве понимал свой материал - хрупкий и твердый камень, знал его душу и мог предвидеть его капризы, - ведь одно неудачное движение сводило на нет весь труд мастера. В жилище удалось найти немало обломков и заготовок, свидетельствовавших и о том, что не всегда единоборство с камнем заканчивалось победой человека.
Такие жилища-полуземлянки не раз встречались археологам на Амуре. Попадались и мастерские, где камень обрабатывался людьми неолитической эпохи.
Но здесь необычным было другое. При всем нашем старании мы не нашли ни типичных неолитических наконечников стрел, покрытых мелкими сколами (ретушью) с обеих сторон, ни крупных орудий для обработки дерева топоров, долот и тесел. Похоже, что обитатели этого жилища и не собирались их выделывать. Они выделывали только нуклеусы, с которых снимались превосходные пластины наподобие первой, найденной нами. Десятки, сотни ножевидных пластин лежали на полу жилища. Многие из них, прочные и тонкие, имели настолько острые лезвия, что не требовали никакой дополнительной обработки; у других же лезвие отделано тонкой ретушью. Они, несомненно, служили вкладными лезвиями для ножей, кинжалов и копий с костяной или деревянной основой. Из тонких пластин выделывались также проколки, разнообразные острия и прочие инструменты. Пришлось так и назвать эту новую для нас археологическую культуру новопетровской культурой пластин!
Жизнь древних людей в районе Новопетровки раскрылась с неожиданной разносторонностью. За первым жилищем найдено второе, а за ним и другие целый поселок из десяти жилищ.
Поселок у Новопетровки располагается на древней, сильно размытой террасе, круто спускающейся к долине реки Дунайки. Терраса сложена из светло-желтых супесей, под которыми залегают желто-коричневые суглинки, переходящие в мощные напластования коричневых глин.
Льбди каменного века не случайно выбрали именно эту высокую террасу в двух-трех километрах от Амура:
ей не грозила разрушительная сила амурских паводков, сильные и частые ветры обдували мыс и уносили с него полчища гнуса и комаров - этого грозного бича амурских прерий. Верхние отложения террасы - довольно рыхлая супесь - позволяли легко выкапывать простейшими каменными и костяными орудиями котлованы для жилищ, дождевая или снеговая вода быстро поглощалась песчаной почвой или стекала вниз, в долину речки Дунайки.
Поселок имел своеобразную и характерную планировку. Жилища располагались на самом краю речной террасы. Поэтому некоторые из них начали уже оплывать вниз под обрыв. Большая часть жилищ ориентирована с запада на восток.
От жилищ сохранились только впущенные в материковый слой песка неглубокие котлованы. Наземные части жилых построек, естественно, не сохранились, и о конструкции домов можно судить только по расположению ям от столбиков и очагов. Первый ряд ям от столбиков встречался по краю котлована. Второй прослеживался вокруг очага.
Жилища первожителей Амура, судя по всему, напоминали полуземлянку. Несмотря на то, что котлован сравнительно неглубокий, зимой во время метелей он играл немалую роль. Столбики первого ряда, по-видимому, поддерживали земляные стенки котлована и одновременно являлись опорами для внешней обвязки, к которой крепились нижние концы балок перекрытия.
Верхние концы крепились ко второй внутренней обвязке, опиравшейся на столбы, расположенные вокруг очага. Снаружи стены и крышу покрывали, вероятно для большей плотности, травой, возможно, даже и берестой, и шкурами животных, и все это тщательно засыпали землей. Ни в одном из жилищ не обнаружено входа.
По-видимому, хозяева пользовались для этого дымовым отверстием.
У народов, населявших берега Амура и весь северовосток, дымовое отверстие долгое время служило одновременно и входом в жилище. Так, например, на языке нивхов, живущих на нижнем Амуре и Сахалине, понятие "войти в дом" передается словом "спуститься", а "выйти" - словом "подняться". У них, по словам Л. Штернберга, во время медвежьего праздника существовал обряд внесения и вынесения медвежьего мяса и костей через дымовое отверстие: "Когда оживают из тьмы тысячелетий отдаленные отголоски глубочайшей древности, когда с благоговейной строгостью соблюдается ритуал, не изменившийся в течение десятков веков, снова зарождается и воспоминание о дымовом отверстии, заменившем дверь. Именно через это отверстие по специально вставленному шесту спускались в юрту со шкурой и мясом убитого медведя. И тем же путем выносили из юрты все ритуальные принадлежности, а также кости медведя для похорон в медвежьем срубе".
В целом жилища, раскопанные в Новопетровском поселении, близки по конструкции и внутреннему устройству к жилищам народов, населяющих низовья Амура, Древним видом жилища у нивхов была полуземлянка - "то-рав". По описанию доктора исторических наук, нивха по национальности, Ч. Таксами, "то-рав" снаружи имела сферическую форму наподобие небольшого земляного бугра. Зимой, занесенная снегом, она представлялась "снежным холмом с верхушкой, почерневшей от проходящего сквозь него дыма".
Центром жизни такой полуземлянки являлся очаг.
Именно в этом месте мы и смогли собрать комплекс находок, ярко характеризующих быт древних приамурских племен. В одном жилище на полу оказалась груда плоских галек с выбоинами по краям. Возможно, рыбак сушил свою сеть, и она так и "осталась" у очага. В другом жилище у очага раскопали тщательно запрятанные в землю лучшие ядрища-нуклеусы - настоящий клад для древнего мастера. Такие же "клады" - запасы сырья - хранились и в других жилищах. Удалось обнаружить почти целый глиняный сосуд: новопетровцы знали уже гончарство. Керамику нашли лишь в двух жилищах. Видно, она только входила в быт древних племен Амура.
Сложный вопрос, когда и откуда впервые здесь появилась керамика. После раскопок Новопетровского поселения прошло уже более двадцати лет. В книге, посвященной результатам раскопок поселений этой культуры, я датировал ее пятым тысячелетием до нашей эры.
Многим эта дата казалась тогда слишком древней. Спустя несколько лет в Японии вышла монография о раскопках поселения, получившего название "Итикава-юбэцу на Хоккайдо". На основании радиоуглеродного метода возраст его определили в 12 тысяч лет. Японские авторы не случайно включили в свою публикацию рисунки многих изделий из камня и планы Новопетровского поселения. Конструкция жилищ, находки в них не только в общих чертах, но и в деталях были близки между собой.
Когда я несколько лет назад работал над коллекциями Итикава-юбэцу, то удивлялся неоднократно большому сходству находок из этих поселений, удаленных друг от друга почти на 2 тысячи километров. Керамика оказалась другой. Сосуды, украшенные таким же орнаментом, как и в новопетровской культуре, найдены в Японии при раскопках пещеры Фукуи, где они датированы временем 12 тысяч лет и древнее. В настоящее время в Японии известно около двух десятков памятников, где найдена керамика, древнее 10 тысяч лет. Не исключено, что и жители Амура в столь же раннее время научились изготавливать глиняную посуду. Одно несомненно - новопетровская культура более древняя, чем когда-то датировал ее я.
Экономической основой оседлого образа жизни племен, обитавших в бассейне Амура, служило, так же как в Приморье, рыболовство, о чем свидетельствуют грузила, встречающиеся на поселении в большом количестве.
Причем как количество, так и размеры найденных здесь грузил позволяют говорить о наличии у новопетровцев сетей - одного из основных орудий рыболовства того времени. В Прибайкалье рыболовная сеть тоже появляется в неолите. Сети изготовлялись, по-видимому, из крапивы. И. Лопатин писал, что нанайцы "веревки и нитки для рыболовства изготовляли сами. Не только гденибудь в отдаленных от русских селений стойбищах, но даже в непосредственной близости города, до того это производство стоит у них на значительной высоте и качество веревок вполне отвечает требованиям.
Материалом для изготовления веревок служит не лен и конопля, которых гольды (нанайцы. - А. Д.) совершенно не знают, а дикая крапива. Осенью гольдячки ножом срезают уже засохшую крапиву и складывают в кучки сушить. Зимой же или осенью на досуге гольдячки или старики выбирают из сухих стебельков крапивы волокна. Для этого стебелек с вершинки надламывают и раздирают вдоль на две части, а потом ловким движением пальцев ухватывают и выдирают волокна... Уже изготовленные нити и тонкие веревки гольды варят для мягкости в воде, а только что связанные рыболовные сети мочат в свежей крови убитых зверей. Кровь впитывается в нитки и делает их хотя не очень гибкими, но зато прочными и предохраняет их от гниения".
По-видимому, и обитатели Новопетровского поселения пользовались подобным способом изготовления нитей и плетения из них сетей. На среднем и нижнем Амуре крапива, пожалуй, единственный пригодный для этих целей материал, так как ни дикого льна, ни конопли здесь не произрастает. Интересно, что исследователей XVIII-XIX веков поражало следующее обстоятельство: у многих народов Сибири и Дальнего Востока сети, изготовленные из крапивы, своим качеством почти не уступали фабричным и долгое время конкурировали с привозными.
О размерах сетей новопетровцев можно судить по грузилам. Во время раскопок наряду с обыкновенными гальками с выемкой, предназначавшимися для небольших сетей, попалось несколько массивных грузил весом до 3-4 килограммов. В верхней части они имели сквозные отверстия для крепления и, возможно, употреблялись для больших сетей - неводов.
Из крапивы новопетровцы могли вязать и ловушки типа вентеря. Летом и весной, особенно во время спада воды, нанайцы ставят такие ловушки в руслах небольших ручьев. Рыба, скатывающаяся в Амур, попадает в них в большом количестве.
Несмотря на то что на поселении не обнаружено крючков, они, по-видимому, также применялись для ловли рыбы в весеннее и летнее время. Зимнее рыболовство носило, по всей вероятности, эпизодический характер.
Кроме рыбной ловли, обитатели Новопетровского поселения занимались, несомненно, охотой и собирательством, но в значительно меньшей степени, чем соседние племена Якутии и Прибайкалья.
В 1961 году небольшая баржа, на которой археологи спускались по реке Зее, пристала в устье реки Громатухи. Долина речки глубоко врезалась в коренной берег. Слева возвышался скалистый мыс пирамидальной формы, круто обрывавшийся к Зее. Справа поднимались обнажения высокой сопки, к которой примыкала небольшая, отчетливо выраженная площадка, по-видимому, остаток второй террасы.
Каково же было удивление археологов, когда у ее подножия они нашли каменные наконечники стрел, копий, ножи. Пришлось подняться на террасу и применить давно испытанный в таких случаях способ: заложить несколько шурфов. В первых же шурфах стали попадаться находки в слое хорошо гумусированной земли, образовавшейся от длительного обитания на одном месте древних людей. Когда-то здесь было их поселение. Место для него люди выбрали весьма удачное. Устье речки богато и сейчас рыбой. Несомненно, поблизости водились и звери, на которых охотились обитатели поселка.
Правый мыс на протяжении почти всего дня и, что особенно важно, в утренние часы залит солнечным светом.
С него открывается хороший обзор окрестностей. Археологи зачистили обрез. Сразу же под дерном в светло-коричневой супеси залегал культурный слой. Но ниже этого слоя лежало еще два, отличавшихся от первого по цвету, и в каждом из них встречались каменные орудия. Поселение оказалось трехслойным.
При раскопках, продолженных затем в 1965 и 1966 годах, удалось выяснить, что все три слоя буквально насыщены находками, в которых наблюдается единство форм и техники обработки изделий из камня и приемов в орнаментации сосудов.
Во всех трех слоях найдена керамика. Наиболее распространен орнамент, нанесенный колотушкой, обмотанной травой или грубой тканью, а также орнамент из различных ромбических, прямоугольных и округлых вдавлений, расположенных рядами, опоясывающими сосуды. Встречаются гребенчато-пунктирный орнамент, нанесенный подвижным зубчатым колесиком, а также налепной рассеченный валик и различного рода комбинации из прочерченных линий.
Во втором и третьем слоях обнаружены очаги и небольшие хозяйственные ямы. Изделия из камня в этих слоях концентрировались в основном вокруг очажных пятен. Если сравнить формы каменных орудий и технику их изготовления на этом поселении и в Новопетровском, то можно заметить резкий контраст. Это разные культуры, представляющие разные этнические группы древнего населения. А вот между громатухинскими находками и более ранними, осиповскими (в низовьях Амура), относящимися к мезолиту, есть много общего.
Одинаковы наконечники копий и дротиков и мелкие орудия; наконечники стрел, проколки, скребки для обработки шкур животных, резцы, тесловидно-скребловидные инструменты. Единственно новое, что появилось у громатухинцев, в отличие от осиповских племен - керамика. По-видимому, эти две культуры разделяет промежуток времени, в течение которого люди научились выделывать глиняную посуду и украшать ее разнообразным орнаментом. Громатухинцы были потомками племен, некогда живших на высоких холмах по берегам нижнего Амура.
От поселений новопетровской культуры громатухинское отличается не только формами орудий, но и образом жизни. Если при раскопках неолитических поселений у села Новопетровки обнаружены полуподземные дома, в которых большие семьи жили продолжительное время, то здесь найдены лишь очаги, сложенные из крупных речных галек, что говорит о кратковременности пребывания людей, обитавших, по-видимому, в легких переносных жилищах типа чума. Они вели кочевой или полукочевой образ жизни, останавливаясь на некоторое время только в местах, богатых зверем или дичью.
Точно так же кочевали с места на место в течение тысячелетий неолитические охотники прибайкальской тайги.
Это объясняется иной, чем у новопетровцев, экономической основой хозяйства. Если новопетровцы занимались в основном рыболовством, то громатухинцы - охотой. Видимо, рыболовство по каким-то причинам утратило для них свое значение. На поселении не обнаружено грузил, так обильно представленных в неолитическом поселении у Новопетровки.
Зато у громатухинцев появляются новые формы каменных орудий, которых нет в новопетровской культуре. Это прежде всего крупные лавролистные и полулунные ножи-кинжалы и наконечники копий, характерные для неолита Восточной Сибири. Рабочее лезвие этих орудий оббито широкими сколами и дополнительно обработано мелкой ретушью. Большие размеры ножей и наконечников копий свидетельствуют о том, что основным объектом охоты становится крупный зверь: лось, медведь, изюбр. На промысле использовались самострелы, ловушки, петли.
Орочи, например, еще недавно настораживали самострел на медведя следующим образом. По обе стороны звериной тропы устанавливали загородку. Посредине тропы вбивали колышек, к которому привязывали нить, свободный конец ее в виде петли накидывали на спусковой крючок; сбоку от тропы вбивали два кола, расположенные на небольшом расстоянии друг от друга, в одну линию. Сверху в их развилки клали станину самострела, а на нее стрелу с наконечником. Для сгибания луковища применяли упорную палку. На мелких животных самострелы настораживались почти таким же образом, но в древко стрелы вставлялся меньший наконечник, и слабее сгибалось луковище. Наряду с самострелами могли применяться и ловушки в виде глубоких ям с вбитым на дне острым колом. На мелких животных ставились ловушки давящего типа.
Обитатели Громатухинского поселения охотились и на дичь. Бассейн Амура в XIX веке был краем непуганых птиц, поэтому главное было хорошо замаскироваться. Особых приспособлений охота на них не требовала.
Использовались луки, дротики, силки. Громатухинские племена имели, судя по наконечникам, луки такого же типа, что и неолитические племена Забайкалья и Прибайкалья, то есть усиленные. Костяная обкладка лука на поселениях громатухинской культуры не сохранилась по той причине, что супеси, перекрывающие заполнение жилища, достаточно хорошо пропускают влагу и воздух.
Водоплавающую птицу неолитические племена ловили при помощи силков. В этнографии этот способ отражен довольно подробно. Тунгусы, живущие у дельты Лены, протягивают силки поперек оврагов, часто посещаемых дикими гусями, и дети и женщины загоняют в них птиц. Еще недавно в Сибири силки ставили даже под водой, чтобы ловить за шею лебедей, выкапывавших корни водяных растений.
Некоторые народы применяли силки и для ловли ценных хищных зверей. И. Лопатин писал, что нанайцы ловили соболя на петли из волосяных веревок. "Для того чтобы зверек не перегрыз петлю и вскоре после попадания не вырвался из нее, гольды привязывают такую петлю к верхушке силою нагнутого дерева. Для этой цели нагибают растущее вблизи тропинки дерево и закрепляют его приблизительно так же, как тетиву на курок лука-самострела. Когда соболь попадет в петлю головою, то он сильно дернет, и от этого наклонное дерево сорвется с зацепки и с силою выпрямится; от этого пойманный соболь окажется подвешенным на выпрямившемся дереве и, конечно, в несколько мгновений будет удавлен до смерти". Силки, таким образом, являются универсальным орудием для охоты как на птиц, так и на мелких животных.
Промысел крупного зверя требовал от неолитического охотника большой сноровки, отличного знания тайги, хитрости. Эти качества, несомненно, прививались охотникам с раннего возраста. Например, В. Ларькиным описан обряд посвящения в охотники у орочей. Корни этого обряда наверняка уходят в эпоху каменного века.
Как только юноше исполнялось 14 лет, отец давал сыну лук и семь стрел. Подросток отправлялся в тайгу и не возвращался до тех пор, пока не убивал кабаргу или не подстреливал подсвинка. Успешно выполнив первое задание, сын возвращался домой и получал от отца уже девять стрел и копье. На этот раз "кандидат" в охотники обязан был убить сохатого или медведя, и в случае удачи юноша должен был принести домой голову убитого зверя. Через три дня после возвращения сына с охоты отец устраивал торжество, на которое приглашал всех родственников, а также всех соседей по стойбищу.
На следующий день начинались спортивные игры:
стрельба из лука, метание копья, остроги по движущимся целям, фехтование на палках, борьба. Во всех этих состязаниях обязательно должен был участвовать молодой охотник. По окончании празднества присутствовавшие гости дарили юному охотнику ножи, наконечники стрел, остроги, копья, лыжи и лыжные палки, а отец - лук и полный колчан со стрелами. После этого юноша становился полноправным членом охотничьего коллектива.
Летом и осенью женщины и дети Громатухинского поселения занимались, по-видимому, собирательством.
В лесу в это время года много грибов, ягод, орехов.
В Приамурье известно уже около двадцати поселений громатухинской культуры, и с каждым годом их число увеличивается.
Будучи как-то проездом в Чите, я зашел к своему другу Игорю Ивановичу Кириллову, профессору Читинского пединститута. Он много лет исследует неолитические памятники в Забайкалье и сделал много интересных открытий. Его небольшая квартира была завалена пакетами с коллекциями. Просматривая находки, мы развернули сверток с тесловидно-скребловидными инструментами и лавролистными наконечниками копий.
- А не с Громатухинского ли поселения этот материал? - спросил я его.
- Да, с Громатухинского, - спокойно ответил Игорь Иванович. - Но только эта Громатуха - наша, забайкальская.
Это было в самом деле какое-то удивительное совпадение. Мало того, что древние племена Приамурья дошли до Забайкалья, но одно из них жило тоже на речке Громатухе. За последние годы ряд поселении этой культуры найден и раскопан на реке Ононе и в других местах Забайкалья.
В двадцатых-тридцатых годах в Маньчжурии русским исследователям А. Лукашину, В. Поносову, М. Яковлеву и другим удалось открыть ряд памятников, тоже близких к громатухинским. Племена среднего Приамурья 5-6 тысяч лет назад оказали, следовательно, большое влияние на формирование неолитических культур верхнего Амура, Забайкалья и Маньчжурии. Возможно, в то время происходило складывание большой этнической общности охотников и рыболовов, ядром которой были приамурские племена.
Одновременно с новопетровской и громатухинской культурами начинали развиваться нижнеамурские племена, далекие предки нанайцев и ульчей. Эти древние народы, жившие в низовьях Амура 5-6 тысяч лет назад, как установили археологи, оставили глубокий след во всей дальнейшей истории и культуре народов Амура.
Более ста лет назад, в 1854-1856 годах, академик Л. Шренк собрал коллекцию различных предметов изобразительного искусства малых народов Амура. Это искусство глубоко поразило ученого: у маленьких народов, затерянных на крайнем востоке, оказалось удивительно высокое чувство прекрасного, выразившееся в орнаменте на одежде, обуви, изделиях из бересты, дерева, кости.
Л. Шренк обратил внимание на "изображения человеческого лица" в стилизованной манере. Они скорее всего напоминали маски, и от них веяло какой-то грозной силой. Нередко они выполнялись как бы одной непрерывно раскручивающейся спиралью, которую, кстати, довольно часто можно было увидеть у нанайцев и других жителей Амура на халатах из рыбьей кожи, обуви, бересте.
Тогда же он подметил одну особенность, "что вкус к орнаментике и развитие ее в амурском крае... возрастает по мере удаления от китайцев...".
Позднее, в 1899-1902 годах, на Амуре работал крупный американский ученый Б. Лауфер в составе СевероТихоокеанской экспедиции. Б. Лауфера также привлекло богатое по содержанию и оригинальное по исполнению искусство амурских народов. Но в отличие от Л. Шрепка истоки этого искусства он видел в Китае.
Два крупных ученых пользовались, по существу, одними и теми же источниками, но пришли к совершенно противоположным выводам. Кто же прав?..
"Это было давно, давно. В начале Света жили три человека. И было три лебедя-ныряльщика. Однажды послали люди трех лебедей-ныряльщиков на дно реки достать для Земли камней и песка. Птицы нырнули. Семь дней были под водой. Вышли, смотрят: Земля ковром цветет, в реке Амур рыба плывет, тогда три человека сделали человека по имени Кадо и женщину Джулчу. Потом деву по имени Мамилджи. Народ размножался и заселял всю землю по Амуру".
Старый нанаец, наш проводник по амурской тайге, глубоко затянулся дымом из своей коротенькой трубочки и надолго замолчал. Языки пламени вырывали из темноты лица сидящих у костра людей. Обступившие кругом деревья в бликах пламени казались фантастическими существами, которые внимательно слушали легенду. Было слышно, как внизу волны Амура набегали на берег и, поиграв среди громадных валунов, так же тихо откатывались назад. Много раз мы слышали эту древнюю легенду и не торопили нашего рассказчика. Его лицо мудреца, изрезанное глубокими морщинами, было погружено в раздумье. Нет, он вспоминал не легенду, потому что много раз рассказывал ее своим детям и внукам. Он думал о своем маленьком народе, о его прошлом и настоящем.
Постучав трубочкой о бревно и выбив остатки табака, рассказчик продолжил:
"Кадо сказал: "Есть три солнца на небе. Жить слишком горячо. Я хочу застрелить два солнца!" И он пошел к восходу. Вырыл яму, спрятался в ней. Увидел, как взошло первое солнце, и застрелил его. Выстрелил во второе солнце, но мимо. Третье убил. Одно среднее осталось.
Вода кипела - горой стала. Гора кипела - речкой стала. А пока камни не остыли, Мамилджи нарисовала на них птиц и зверей. Потом камни стали твердыми..."
Так вечным памятником о великих делах первого охотника и женщины Мамилджи остались древние рисунки застывшие на гранитных валунах и скалах у нанайского села Сакачи-Алян. В этой нанайской легенде сделана попытка объяснить происхождение "писаных" камней, как их называют в народе, или петроглифов.
К нанайскому поселку Сакачи-Алян наша лодка пристала на закате дня. С воды виднелись домики на курьих лапках - свайные шалаши, освещенные последними косыми лучами солнца. Около одного из них сидели на корточках старик и старуха и курили свои длинные труоки.
От этой мирной сцены веяло эпическим покоем и мудростью тысячелетий. Вдали виднелись высокие деревянные трубы, непонятным образом выраставшие не из крыши, а прямо из земли, на расстоянии нескольких метров от дома, а рядом с ними высились двускатные крыши нанайских жилищ.
В глубокой задумчивости мы долго стояли около построек, удивляясь простоте сооружения, в которой заложена большая мудрость жителей седого Амура. И только потом, когда посчастливится раскопать жилища раннего железного века, и будут обнаружены эти широкие лежанки, обогреваемые снизу дымоходом, станет ясно, в какие глубины истории уходит культура нанайцев. Этот древнейший в мире кан, сооруженный две с половиной тысячи лет назад дальневосточными народами, позднее будет обогревать жилища амурских племен - чжурчжэней, создавших в начале XIII века могущественное государство на Дальнем Востоке, а затем перейдет к их прямым потомкам - нанайцам. С Дальнего Востока кан распространится и в соседние страны - Корею, Маньчжурию и далее в Китай.
Такие жилища-полуземлянки не раз встречались археологам на Амуре. Попадались и мастерские, где камень обрабатывался людьми неолитической эпохи.
Но здесь необычным было другое. При всем нашем старании мы не нашли ни типичных неолитических наконечников стрел, покрытых мелкими сколами (ретушью) с обеих сторон, ни крупных орудий для обработки дерева топоров, долот и тесел. Похоже, что обитатели этого жилища и не собирались их выделывать. Они выделывали только нуклеусы, с которых снимались превосходные пластины наподобие первой, найденной нами. Десятки, сотни ножевидных пластин лежали на полу жилища. Многие из них, прочные и тонкие, имели настолько острые лезвия, что не требовали никакой дополнительной обработки; у других же лезвие отделано тонкой ретушью. Они, несомненно, служили вкладными лезвиями для ножей, кинжалов и копий с костяной или деревянной основой. Из тонких пластин выделывались также проколки, разнообразные острия и прочие инструменты. Пришлось так и назвать эту новую для нас археологическую культуру новопетровской культурой пластин!
Жизнь древних людей в районе Новопетровки раскрылась с неожиданной разносторонностью. За первым жилищем найдено второе, а за ним и другие целый поселок из десяти жилищ.
Поселок у Новопетровки располагается на древней, сильно размытой террасе, круто спускающейся к долине реки Дунайки. Терраса сложена из светло-желтых супесей, под которыми залегают желто-коричневые суглинки, переходящие в мощные напластования коричневых глин.
Льбди каменного века не случайно выбрали именно эту высокую террасу в двух-трех километрах от Амура:
ей не грозила разрушительная сила амурских паводков, сильные и частые ветры обдували мыс и уносили с него полчища гнуса и комаров - этого грозного бича амурских прерий. Верхние отложения террасы - довольно рыхлая супесь - позволяли легко выкапывать простейшими каменными и костяными орудиями котлованы для жилищ, дождевая или снеговая вода быстро поглощалась песчаной почвой или стекала вниз, в долину речки Дунайки.
Поселок имел своеобразную и характерную планировку. Жилища располагались на самом краю речной террасы. Поэтому некоторые из них начали уже оплывать вниз под обрыв. Большая часть жилищ ориентирована с запада на восток.
От жилищ сохранились только впущенные в материковый слой песка неглубокие котлованы. Наземные части жилых построек, естественно, не сохранились, и о конструкции домов можно судить только по расположению ям от столбиков и очагов. Первый ряд ям от столбиков встречался по краю котлована. Второй прослеживался вокруг очага.
Жилища первожителей Амура, судя по всему, напоминали полуземлянку. Несмотря на то, что котлован сравнительно неглубокий, зимой во время метелей он играл немалую роль. Столбики первого ряда, по-видимому, поддерживали земляные стенки котлована и одновременно являлись опорами для внешней обвязки, к которой крепились нижние концы балок перекрытия.
Верхние концы крепились ко второй внутренней обвязке, опиравшейся на столбы, расположенные вокруг очага. Снаружи стены и крышу покрывали, вероятно для большей плотности, травой, возможно, даже и берестой, и шкурами животных, и все это тщательно засыпали землей. Ни в одном из жилищ не обнаружено входа.
По-видимому, хозяева пользовались для этого дымовым отверстием.
У народов, населявших берега Амура и весь северовосток, дымовое отверстие долгое время служило одновременно и входом в жилище. Так, например, на языке нивхов, живущих на нижнем Амуре и Сахалине, понятие "войти в дом" передается словом "спуститься", а "выйти" - словом "подняться". У них, по словам Л. Штернберга, во время медвежьего праздника существовал обряд внесения и вынесения медвежьего мяса и костей через дымовое отверстие: "Когда оживают из тьмы тысячелетий отдаленные отголоски глубочайшей древности, когда с благоговейной строгостью соблюдается ритуал, не изменившийся в течение десятков веков, снова зарождается и воспоминание о дымовом отверстии, заменившем дверь. Именно через это отверстие по специально вставленному шесту спускались в юрту со шкурой и мясом убитого медведя. И тем же путем выносили из юрты все ритуальные принадлежности, а также кости медведя для похорон в медвежьем срубе".
В целом жилища, раскопанные в Новопетровском поселении, близки по конструкции и внутреннему устройству к жилищам народов, населяющих низовья Амура, Древним видом жилища у нивхов была полуземлянка - "то-рав". По описанию доктора исторических наук, нивха по национальности, Ч. Таксами, "то-рав" снаружи имела сферическую форму наподобие небольшого земляного бугра. Зимой, занесенная снегом, она представлялась "снежным холмом с верхушкой, почерневшей от проходящего сквозь него дыма".
Центром жизни такой полуземлянки являлся очаг.
Именно в этом месте мы и смогли собрать комплекс находок, ярко характеризующих быт древних приамурских племен. В одном жилище на полу оказалась груда плоских галек с выбоинами по краям. Возможно, рыбак сушил свою сеть, и она так и "осталась" у очага. В другом жилище у очага раскопали тщательно запрятанные в землю лучшие ядрища-нуклеусы - настоящий клад для древнего мастера. Такие же "клады" - запасы сырья - хранились и в других жилищах. Удалось обнаружить почти целый глиняный сосуд: новопетровцы знали уже гончарство. Керамику нашли лишь в двух жилищах. Видно, она только входила в быт древних племен Амура.
Сложный вопрос, когда и откуда впервые здесь появилась керамика. После раскопок Новопетровского поселения прошло уже более двадцати лет. В книге, посвященной результатам раскопок поселений этой культуры, я датировал ее пятым тысячелетием до нашей эры.
Многим эта дата казалась тогда слишком древней. Спустя несколько лет в Японии вышла монография о раскопках поселения, получившего название "Итикава-юбэцу на Хоккайдо". На основании радиоуглеродного метода возраст его определили в 12 тысяч лет. Японские авторы не случайно включили в свою публикацию рисунки многих изделий из камня и планы Новопетровского поселения. Конструкция жилищ, находки в них не только в общих чертах, но и в деталях были близки между собой.
Когда я несколько лет назад работал над коллекциями Итикава-юбэцу, то удивлялся неоднократно большому сходству находок из этих поселений, удаленных друг от друга почти на 2 тысячи километров. Керамика оказалась другой. Сосуды, украшенные таким же орнаментом, как и в новопетровской культуре, найдены в Японии при раскопках пещеры Фукуи, где они датированы временем 12 тысяч лет и древнее. В настоящее время в Японии известно около двух десятков памятников, где найдена керамика, древнее 10 тысяч лет. Не исключено, что и жители Амура в столь же раннее время научились изготавливать глиняную посуду. Одно несомненно - новопетровская культура более древняя, чем когда-то датировал ее я.
Экономической основой оседлого образа жизни племен, обитавших в бассейне Амура, служило, так же как в Приморье, рыболовство, о чем свидетельствуют грузила, встречающиеся на поселении в большом количестве.
Причем как количество, так и размеры найденных здесь грузил позволяют говорить о наличии у новопетровцев сетей - одного из основных орудий рыболовства того времени. В Прибайкалье рыболовная сеть тоже появляется в неолите. Сети изготовлялись, по-видимому, из крапивы. И. Лопатин писал, что нанайцы "веревки и нитки для рыболовства изготовляли сами. Не только гденибудь в отдаленных от русских селений стойбищах, но даже в непосредственной близости города, до того это производство стоит у них на значительной высоте и качество веревок вполне отвечает требованиям.
Материалом для изготовления веревок служит не лен и конопля, которых гольды (нанайцы. - А. Д.) совершенно не знают, а дикая крапива. Осенью гольдячки ножом срезают уже засохшую крапиву и складывают в кучки сушить. Зимой же или осенью на досуге гольдячки или старики выбирают из сухих стебельков крапивы волокна. Для этого стебелек с вершинки надламывают и раздирают вдоль на две части, а потом ловким движением пальцев ухватывают и выдирают волокна... Уже изготовленные нити и тонкие веревки гольды варят для мягкости в воде, а только что связанные рыболовные сети мочат в свежей крови убитых зверей. Кровь впитывается в нитки и делает их хотя не очень гибкими, но зато прочными и предохраняет их от гниения".
По-видимому, и обитатели Новопетровского поселения пользовались подобным способом изготовления нитей и плетения из них сетей. На среднем и нижнем Амуре крапива, пожалуй, единственный пригодный для этих целей материал, так как ни дикого льна, ни конопли здесь не произрастает. Интересно, что исследователей XVIII-XIX веков поражало следующее обстоятельство: у многих народов Сибири и Дальнего Востока сети, изготовленные из крапивы, своим качеством почти не уступали фабричным и долгое время конкурировали с привозными.
О размерах сетей новопетровцев можно судить по грузилам. Во время раскопок наряду с обыкновенными гальками с выемкой, предназначавшимися для небольших сетей, попалось несколько массивных грузил весом до 3-4 килограммов. В верхней части они имели сквозные отверстия для крепления и, возможно, употреблялись для больших сетей - неводов.
Из крапивы новопетровцы могли вязать и ловушки типа вентеря. Летом и весной, особенно во время спада воды, нанайцы ставят такие ловушки в руслах небольших ручьев. Рыба, скатывающаяся в Амур, попадает в них в большом количестве.
Несмотря на то что на поселении не обнаружено крючков, они, по-видимому, также применялись для ловли рыбы в весеннее и летнее время. Зимнее рыболовство носило, по всей вероятности, эпизодический характер.
Кроме рыбной ловли, обитатели Новопетровского поселения занимались, несомненно, охотой и собирательством, но в значительно меньшей степени, чем соседние племена Якутии и Прибайкалья.
В 1961 году небольшая баржа, на которой археологи спускались по реке Зее, пристала в устье реки Громатухи. Долина речки глубоко врезалась в коренной берег. Слева возвышался скалистый мыс пирамидальной формы, круто обрывавшийся к Зее. Справа поднимались обнажения высокой сопки, к которой примыкала небольшая, отчетливо выраженная площадка, по-видимому, остаток второй террасы.
Каково же было удивление археологов, когда у ее подножия они нашли каменные наконечники стрел, копий, ножи. Пришлось подняться на террасу и применить давно испытанный в таких случаях способ: заложить несколько шурфов. В первых же шурфах стали попадаться находки в слое хорошо гумусированной земли, образовавшейся от длительного обитания на одном месте древних людей. Когда-то здесь было их поселение. Место для него люди выбрали весьма удачное. Устье речки богато и сейчас рыбой. Несомненно, поблизости водились и звери, на которых охотились обитатели поселка.
Правый мыс на протяжении почти всего дня и, что особенно важно, в утренние часы залит солнечным светом.
С него открывается хороший обзор окрестностей. Археологи зачистили обрез. Сразу же под дерном в светло-коричневой супеси залегал культурный слой. Но ниже этого слоя лежало еще два, отличавшихся от первого по цвету, и в каждом из них встречались каменные орудия. Поселение оказалось трехслойным.
При раскопках, продолженных затем в 1965 и 1966 годах, удалось выяснить, что все три слоя буквально насыщены находками, в которых наблюдается единство форм и техники обработки изделий из камня и приемов в орнаментации сосудов.
Во всех трех слоях найдена керамика. Наиболее распространен орнамент, нанесенный колотушкой, обмотанной травой или грубой тканью, а также орнамент из различных ромбических, прямоугольных и округлых вдавлений, расположенных рядами, опоясывающими сосуды. Встречаются гребенчато-пунктирный орнамент, нанесенный подвижным зубчатым колесиком, а также налепной рассеченный валик и различного рода комбинации из прочерченных линий.
Во втором и третьем слоях обнаружены очаги и небольшие хозяйственные ямы. Изделия из камня в этих слоях концентрировались в основном вокруг очажных пятен. Если сравнить формы каменных орудий и технику их изготовления на этом поселении и в Новопетровском, то можно заметить резкий контраст. Это разные культуры, представляющие разные этнические группы древнего населения. А вот между громатухинскими находками и более ранними, осиповскими (в низовьях Амура), относящимися к мезолиту, есть много общего.
Одинаковы наконечники копий и дротиков и мелкие орудия; наконечники стрел, проколки, скребки для обработки шкур животных, резцы, тесловидно-скребловидные инструменты. Единственно новое, что появилось у громатухинцев, в отличие от осиповских племен - керамика. По-видимому, эти две культуры разделяет промежуток времени, в течение которого люди научились выделывать глиняную посуду и украшать ее разнообразным орнаментом. Громатухинцы были потомками племен, некогда живших на высоких холмах по берегам нижнего Амура.
От поселений новопетровской культуры громатухинское отличается не только формами орудий, но и образом жизни. Если при раскопках неолитических поселений у села Новопетровки обнаружены полуподземные дома, в которых большие семьи жили продолжительное время, то здесь найдены лишь очаги, сложенные из крупных речных галек, что говорит о кратковременности пребывания людей, обитавших, по-видимому, в легких переносных жилищах типа чума. Они вели кочевой или полукочевой образ жизни, останавливаясь на некоторое время только в местах, богатых зверем или дичью.
Точно так же кочевали с места на место в течение тысячелетий неолитические охотники прибайкальской тайги.
Это объясняется иной, чем у новопетровцев, экономической основой хозяйства. Если новопетровцы занимались в основном рыболовством, то громатухинцы - охотой. Видимо, рыболовство по каким-то причинам утратило для них свое значение. На поселении не обнаружено грузил, так обильно представленных в неолитическом поселении у Новопетровки.
Зато у громатухинцев появляются новые формы каменных орудий, которых нет в новопетровской культуре. Это прежде всего крупные лавролистные и полулунные ножи-кинжалы и наконечники копий, характерные для неолита Восточной Сибири. Рабочее лезвие этих орудий оббито широкими сколами и дополнительно обработано мелкой ретушью. Большие размеры ножей и наконечников копий свидетельствуют о том, что основным объектом охоты становится крупный зверь: лось, медведь, изюбр. На промысле использовались самострелы, ловушки, петли.
Орочи, например, еще недавно настораживали самострел на медведя следующим образом. По обе стороны звериной тропы устанавливали загородку. Посредине тропы вбивали колышек, к которому привязывали нить, свободный конец ее в виде петли накидывали на спусковой крючок; сбоку от тропы вбивали два кола, расположенные на небольшом расстоянии друг от друга, в одну линию. Сверху в их развилки клали станину самострела, а на нее стрелу с наконечником. Для сгибания луковища применяли упорную палку. На мелких животных самострелы настораживались почти таким же образом, но в древко стрелы вставлялся меньший наконечник, и слабее сгибалось луковище. Наряду с самострелами могли применяться и ловушки в виде глубоких ям с вбитым на дне острым колом. На мелких животных ставились ловушки давящего типа.
Обитатели Громатухинского поселения охотились и на дичь. Бассейн Амура в XIX веке был краем непуганых птиц, поэтому главное было хорошо замаскироваться. Особых приспособлений охота на них не требовала.
Использовались луки, дротики, силки. Громатухинские племена имели, судя по наконечникам, луки такого же типа, что и неолитические племена Забайкалья и Прибайкалья, то есть усиленные. Костяная обкладка лука на поселениях громатухинской культуры не сохранилась по той причине, что супеси, перекрывающие заполнение жилища, достаточно хорошо пропускают влагу и воздух.
Водоплавающую птицу неолитические племена ловили при помощи силков. В этнографии этот способ отражен довольно подробно. Тунгусы, живущие у дельты Лены, протягивают силки поперек оврагов, часто посещаемых дикими гусями, и дети и женщины загоняют в них птиц. Еще недавно в Сибири силки ставили даже под водой, чтобы ловить за шею лебедей, выкапывавших корни водяных растений.
Некоторые народы применяли силки и для ловли ценных хищных зверей. И. Лопатин писал, что нанайцы ловили соболя на петли из волосяных веревок. "Для того чтобы зверек не перегрыз петлю и вскоре после попадания не вырвался из нее, гольды привязывают такую петлю к верхушке силою нагнутого дерева. Для этой цели нагибают растущее вблизи тропинки дерево и закрепляют его приблизительно так же, как тетиву на курок лука-самострела. Когда соболь попадет в петлю головою, то он сильно дернет, и от этого наклонное дерево сорвется с зацепки и с силою выпрямится; от этого пойманный соболь окажется подвешенным на выпрямившемся дереве и, конечно, в несколько мгновений будет удавлен до смерти". Силки, таким образом, являются универсальным орудием для охоты как на птиц, так и на мелких животных.
Промысел крупного зверя требовал от неолитического охотника большой сноровки, отличного знания тайги, хитрости. Эти качества, несомненно, прививались охотникам с раннего возраста. Например, В. Ларькиным описан обряд посвящения в охотники у орочей. Корни этого обряда наверняка уходят в эпоху каменного века.
Как только юноше исполнялось 14 лет, отец давал сыну лук и семь стрел. Подросток отправлялся в тайгу и не возвращался до тех пор, пока не убивал кабаргу или не подстреливал подсвинка. Успешно выполнив первое задание, сын возвращался домой и получал от отца уже девять стрел и копье. На этот раз "кандидат" в охотники обязан был убить сохатого или медведя, и в случае удачи юноша должен был принести домой голову убитого зверя. Через три дня после возвращения сына с охоты отец устраивал торжество, на которое приглашал всех родственников, а также всех соседей по стойбищу.
На следующий день начинались спортивные игры:
стрельба из лука, метание копья, остроги по движущимся целям, фехтование на палках, борьба. Во всех этих состязаниях обязательно должен был участвовать молодой охотник. По окончании празднества присутствовавшие гости дарили юному охотнику ножи, наконечники стрел, остроги, копья, лыжи и лыжные палки, а отец - лук и полный колчан со стрелами. После этого юноша становился полноправным членом охотничьего коллектива.
Летом и осенью женщины и дети Громатухинского поселения занимались, по-видимому, собирательством.
В лесу в это время года много грибов, ягод, орехов.
В Приамурье известно уже около двадцати поселений громатухинской культуры, и с каждым годом их число увеличивается.
Будучи как-то проездом в Чите, я зашел к своему другу Игорю Ивановичу Кириллову, профессору Читинского пединститута. Он много лет исследует неолитические памятники в Забайкалье и сделал много интересных открытий. Его небольшая квартира была завалена пакетами с коллекциями. Просматривая находки, мы развернули сверток с тесловидно-скребловидными инструментами и лавролистными наконечниками копий.
- А не с Громатухинского ли поселения этот материал? - спросил я его.
- Да, с Громатухинского, - спокойно ответил Игорь Иванович. - Но только эта Громатуха - наша, забайкальская.
Это было в самом деле какое-то удивительное совпадение. Мало того, что древние племена Приамурья дошли до Забайкалья, но одно из них жило тоже на речке Громатухе. За последние годы ряд поселении этой культуры найден и раскопан на реке Ононе и в других местах Забайкалья.
В двадцатых-тридцатых годах в Маньчжурии русским исследователям А. Лукашину, В. Поносову, М. Яковлеву и другим удалось открыть ряд памятников, тоже близких к громатухинским. Племена среднего Приамурья 5-6 тысяч лет назад оказали, следовательно, большое влияние на формирование неолитических культур верхнего Амура, Забайкалья и Маньчжурии. Возможно, в то время происходило складывание большой этнической общности охотников и рыболовов, ядром которой были приамурские племена.
Одновременно с новопетровской и громатухинской культурами начинали развиваться нижнеамурские племена, далекие предки нанайцев и ульчей. Эти древние народы, жившие в низовьях Амура 5-6 тысяч лет назад, как установили археологи, оставили глубокий след во всей дальнейшей истории и культуре народов Амура.
Более ста лет назад, в 1854-1856 годах, академик Л. Шренк собрал коллекцию различных предметов изобразительного искусства малых народов Амура. Это искусство глубоко поразило ученого: у маленьких народов, затерянных на крайнем востоке, оказалось удивительно высокое чувство прекрасного, выразившееся в орнаменте на одежде, обуви, изделиях из бересты, дерева, кости.
Л. Шренк обратил внимание на "изображения человеческого лица" в стилизованной манере. Они скорее всего напоминали маски, и от них веяло какой-то грозной силой. Нередко они выполнялись как бы одной непрерывно раскручивающейся спиралью, которую, кстати, довольно часто можно было увидеть у нанайцев и других жителей Амура на халатах из рыбьей кожи, обуви, бересте.
Тогда же он подметил одну особенность, "что вкус к орнаментике и развитие ее в амурском крае... возрастает по мере удаления от китайцев...".
Позднее, в 1899-1902 годах, на Амуре работал крупный американский ученый Б. Лауфер в составе СевероТихоокеанской экспедиции. Б. Лауфера также привлекло богатое по содержанию и оригинальное по исполнению искусство амурских народов. Но в отличие от Л. Шрепка истоки этого искусства он видел в Китае.
Два крупных ученых пользовались, по существу, одними и теми же источниками, но пришли к совершенно противоположным выводам. Кто же прав?..
"Это было давно, давно. В начале Света жили три человека. И было три лебедя-ныряльщика. Однажды послали люди трех лебедей-ныряльщиков на дно реки достать для Земли камней и песка. Птицы нырнули. Семь дней были под водой. Вышли, смотрят: Земля ковром цветет, в реке Амур рыба плывет, тогда три человека сделали человека по имени Кадо и женщину Джулчу. Потом деву по имени Мамилджи. Народ размножался и заселял всю землю по Амуру".
Старый нанаец, наш проводник по амурской тайге, глубоко затянулся дымом из своей коротенькой трубочки и надолго замолчал. Языки пламени вырывали из темноты лица сидящих у костра людей. Обступившие кругом деревья в бликах пламени казались фантастическими существами, которые внимательно слушали легенду. Было слышно, как внизу волны Амура набегали на берег и, поиграв среди громадных валунов, так же тихо откатывались назад. Много раз мы слышали эту древнюю легенду и не торопили нашего рассказчика. Его лицо мудреца, изрезанное глубокими морщинами, было погружено в раздумье. Нет, он вспоминал не легенду, потому что много раз рассказывал ее своим детям и внукам. Он думал о своем маленьком народе, о его прошлом и настоящем.
Постучав трубочкой о бревно и выбив остатки табака, рассказчик продолжил:
"Кадо сказал: "Есть три солнца на небе. Жить слишком горячо. Я хочу застрелить два солнца!" И он пошел к восходу. Вырыл яму, спрятался в ней. Увидел, как взошло первое солнце, и застрелил его. Выстрелил во второе солнце, но мимо. Третье убил. Одно среднее осталось.
Вода кипела - горой стала. Гора кипела - речкой стала. А пока камни не остыли, Мамилджи нарисовала на них птиц и зверей. Потом камни стали твердыми..."
Так вечным памятником о великих делах первого охотника и женщины Мамилджи остались древние рисунки застывшие на гранитных валунах и скалах у нанайского села Сакачи-Алян. В этой нанайской легенде сделана попытка объяснить происхождение "писаных" камней, как их называют в народе, или петроглифов.
К нанайскому поселку Сакачи-Алян наша лодка пристала на закате дня. С воды виднелись домики на курьих лапках - свайные шалаши, освещенные последними косыми лучами солнца. Около одного из них сидели на корточках старик и старуха и курили свои длинные труоки.
От этой мирной сцены веяло эпическим покоем и мудростью тысячелетий. Вдали виднелись высокие деревянные трубы, непонятным образом выраставшие не из крыши, а прямо из земли, на расстоянии нескольких метров от дома, а рядом с ними высились двускатные крыши нанайских жилищ.
В глубокой задумчивости мы долго стояли около построек, удивляясь простоте сооружения, в которой заложена большая мудрость жителей седого Амура. И только потом, когда посчастливится раскопать жилища раннего железного века, и будут обнаружены эти широкие лежанки, обогреваемые снизу дымоходом, станет ясно, в какие глубины истории уходит культура нанайцев. Этот древнейший в мире кан, сооруженный две с половиной тысячи лет назад дальневосточными народами, позднее будет обогревать жилища амурских племен - чжурчжэней, создавших в начале XIII века могущественное государство на Дальнем Востоке, а затем перейдет к их прямым потомкам - нанайцам. С Дальнего Востока кан распространится и в соседние страны - Корею, Маньчжурию и далее в Китай.