— Весь день ты о чем-то постоянно думаешь, — сказал он, наливая ей стакан красного вина.
— Терпеть не могу, когда ты знаешь, что делается у меня в голове.
Помолчав, он спросил.
— Скажи, что тебя занимает?
Она не хотела ему ничего говорить. Все время ее точила мысль, что скоро все, что происходит между ними, подойдет к концу.
— Я думаю обо всем, что ты вчера сказал.
— Джеки, — начал он.
Она почувствовала — он собирается извиниться и, чтобы его остановить, махнула рукой.
— Нет, ничего не говори. Я принимаю все, в чем ты меня обвинял. Ребенком я чувствовала, что должна быть лучшей, что должна добиться успеха. Казалось, не было ни одного человека, который бы понял, что я хотела стать похожей на других детей. Я пыталась. Хотела быть в компании, когда они шли в аптеку после школы, пили содовую и флиртовали с мальчиками. Но по ряду причин я не могла, видимо, делать то, что требовалось. — Она выпила вино и поглядела на сияние уже садящегося солнца. — Ты знаешь мою подругу Терри Пелмен? Когда-то я ее мало знала, но я всегда ей завидовала — во многом. В школе она всегда была окружена мальчиками. Она всегда знала о последней моде и умела все это носить. Никаких ошибок, ничего не к месту — все правильно, тогда как на мне все было, как на вешалке. Мне хотелось жить так же, как она, но у меня не получалось. Можешь ты представить, как это было?
— Да, — ответил он просто, и она знала, что он ее понял. — Я думаю, многие прыгали от одной вещи к другой по глупости. Они не понимали, что жизнь нужно планировать. Половина забавного заключается в планировании. Я много не говорил и поэтому, может, они думали, что я тупица, но я всегда все планировал на завтра и на следующий день, и еще на следующий. — Он помолчал минуту. — Я открыл в жизни нечто, что другим, видимо, неизвестно: если твой план достаточно проработан, ты можешь добиться, чтобы произошла счастливая случайность.
— Да, — сказала она, но не спросила, что бы он хотел, чтобы случилось. Она боялась… — Я тебя поняла. Как ты отличался от других — неважно, что бы это ни было, так и я: я была странной, и когда не смогла войти в компанию, я утерла нос другим детям, говоря им и себе, что они мне не нужны.
— И тогда ты влюбилась, — предположил он сочувственно.
— В Чарли? — В ее голосе прозвучало сомнение.
— Во что-то покрупнее Чарли.
Она засмеялась:
— Ах, да, в аэропланы. Ты знаешь, я обычно думала, что аэропланы мужского рода, но чем старше я становлюсь, тем больше склоняюсь к мысли, что они женского рода. Я их уже не пытаюсь победить, они стали моими очень и очень добрыми друзьями. И с ними я многое испытала в жизни.
— А как насчет мужчин?
Она вглядывалась в горизонт и не ответила ему. Он настаивал:
— Как ты хочешь построить свою жизнь, Джеки?
Она не смотрела на него, а когда заговорила, в голосе прозвучала страсть:
— Кое-что во мне изменилось. Я не знаю, что это. Долгие годы мне хотелось завоевать мир. Я так ясно представляла, чего хочу и как этого достигну. Я все завершила, собрав набор наград, и сейчас не знаю, куда двигаться. Какая-то часть меня сердится, что мир движется, когда я все стою на месте, но какая-то часть меня хочет выращивать розы и…
Внезапно она прервалась и отпила вина.
— И иметь детей, — дополнил он с удивляющей и раздражающей точностью.
— Какая нелепость! Ты знаешь, что две девочки из моего класса сейчас бабушки? Что я буду с детьми делать? Кроме того, какой мужчина моего возраста захочет строить семью с начала?
Она остановилась, потому что протестовала как-то чересчур горячо.
Джеки слишком была занята самолетами и заботами о Чарли, чтобы думать еще о выводке детей.
— Я вижу, что на самом деле я хочу всего. Все, что предлагает мир, то я и хочу. Но не хочу брать что попало: только то, чего у меня нет.
Вильям засмеялся, и, освещенное солнцем, его лицо сделалось особенно красивым.
— Все я тебе не смогу дать, но я очень хочу на тебе жениться, и у тебя будет столько детей, сколько ты захочешь.
Джеки знала, что он предлагает серьезно, и ее рот пересох. Внутри нее возникло почти непреодолимое желание сказать ему «да». Чувство было почти такое же сильное, как тогда, когда она впервые увидела аэроплан. Тогда она ничего не знала о мире. Она не представляла жестокость людей, что они будут судить о ней и ее способностях еще до встречи с ней Сейчас она стала старше, у нее больше опыта, она больше знает о боли и радости, и она знала, что люди будут говорить. Если она выйдет замуж за Вильяма, они ничего не увидят в этом браке, кроме разницы в возрасте.
— Не отвечай, — сказал он, силясь улыбнуться. — Это только мысли вслух.
— Да, только мысли. — Она попыталась справиться с выражением лица, так что, когда она повернулась к нему, он не увидел, что у нее в глазах. — Мы слишком серьезны. А мы должны подумать, кто будет чистить кухню. И ты наведешь в моей кухне тот порядок, какой я хочу, и в моем столе тоже.
— Ха, да знаешь ли ты, что у тебя пакет спиц и ниток лежит в столе, а пассатижи в корзине для шитья?
Ничего такого она не знала, но не сомневалась, что так оно и есть. Иногда человек бывает так занят, что кладет вещи, где работал, но ведь это не его забота, не правда ли?
— Не имеет значения, где я держу вещи. Эго мой дом!
— Только временно. Разве я не упомянул, что все дома в Эренити — моя собственность, так же, как и земля?
Джеки рассмеялась. Только Монтгомери мог таким бесцеремонным тоном сказать, что владеет городом.
— Так, значит, ты получил эти дома в свой двадцать первый день рождения?
Она так пошутила, но по тому, как Вильям покраснел, она сообразила, что не ошиблась, и развеселилась.
— Всякий другой человек на земле просил бы подарить ему путешествие вокруг земного шара или дворец, или даже бриллиантовое ожерелье, а что просит мой прочный, как скала, всегда наперед рассчитывающий Вильям? Город призраков! Разрушенный, ничего не стоящий старый город, который люди бросили, когда город еще жил. Что же заставило тебя просить о таком подарке?
Он напряженно взглянул на нее:
— Я мог построить здесь летное поле.
Ответ был простой, а сказано было много. Он говорил, что всегда все планировал: и городок, и аэрополе было для нее приманкой. Несмотря на то, что она была замужем за другим мужчиной и не имела намерения возвращаться в свой родной городок, Вильям планировал привезти ее обратно. Как это он тогда сказал? Что, если план достаточно проработан, можно добиться, чтобы произошла счастливая случайность. Не потому ли она сейчас здесь, что он хотел ее так сильно и планировал так тщательно, что она вернулась?
Она смеялась над ним, но это сработало, и она почувствовала себя польщенной. Чарли никогда не завоевывал ее: у него всегда было чувство, что он облагодетельствовал ее, увозя из ничтожного Ченд-лера. Он позволял Джеки завоевывать его с помощью работы, работы и работы. И вот перед ней теперь был мужчина, который провел целые годы, обдумывая, как завоевать ее.
— Свою ценность я узнала благодаря тебе, — сказала она ласково. — Я почувствовала себя так, как будто я — драгоценность.
— Ты и есть драгоценность.
В его голосе прозвучала такая искренность, что Джеки смутилась.
— Благодарю тебя, — еле слышно прошептала она.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
— Терпеть не могу, когда ты знаешь, что делается у меня в голове.
Помолчав, он спросил.
— Скажи, что тебя занимает?
Она не хотела ему ничего говорить. Все время ее точила мысль, что скоро все, что происходит между ними, подойдет к концу.
— Я думаю обо всем, что ты вчера сказал.
— Джеки, — начал он.
Она почувствовала — он собирается извиниться и, чтобы его остановить, махнула рукой.
— Нет, ничего не говори. Я принимаю все, в чем ты меня обвинял. Ребенком я чувствовала, что должна быть лучшей, что должна добиться успеха. Казалось, не было ни одного человека, который бы понял, что я хотела стать похожей на других детей. Я пыталась. Хотела быть в компании, когда они шли в аптеку после школы, пили содовую и флиртовали с мальчиками. Но по ряду причин я не могла, видимо, делать то, что требовалось. — Она выпила вино и поглядела на сияние уже садящегося солнца. — Ты знаешь мою подругу Терри Пелмен? Когда-то я ее мало знала, но я всегда ей завидовала — во многом. В школе она всегда была окружена мальчиками. Она всегда знала о последней моде и умела все это носить. Никаких ошибок, ничего не к месту — все правильно, тогда как на мне все было, как на вешалке. Мне хотелось жить так же, как она, но у меня не получалось. Можешь ты представить, как это было?
— Да, — ответил он просто, и она знала, что он ее понял. — Я думаю, многие прыгали от одной вещи к другой по глупости. Они не понимали, что жизнь нужно планировать. Половина забавного заключается в планировании. Я много не говорил и поэтому, может, они думали, что я тупица, но я всегда все планировал на завтра и на следующий день, и еще на следующий. — Он помолчал минуту. — Я открыл в жизни нечто, что другим, видимо, неизвестно: если твой план достаточно проработан, ты можешь добиться, чтобы произошла счастливая случайность.
— Да, — сказала она, но не спросила, что бы он хотел, чтобы случилось. Она боялась… — Я тебя поняла. Как ты отличался от других — неважно, что бы это ни было, так и я: я была странной, и когда не смогла войти в компанию, я утерла нос другим детям, говоря им и себе, что они мне не нужны.
— И тогда ты влюбилась, — предположил он сочувственно.
— В Чарли? — В ее голосе прозвучало сомнение.
— Во что-то покрупнее Чарли.
Она засмеялась:
— Ах, да, в аэропланы. Ты знаешь, я обычно думала, что аэропланы мужского рода, но чем старше я становлюсь, тем больше склоняюсь к мысли, что они женского рода. Я их уже не пытаюсь победить, они стали моими очень и очень добрыми друзьями. И с ними я многое испытала в жизни.
— А как насчет мужчин?
Она вглядывалась в горизонт и не ответила ему. Он настаивал:
— Как ты хочешь построить свою жизнь, Джеки?
Она не смотрела на него, а когда заговорила, в голосе прозвучала страсть:
— Кое-что во мне изменилось. Я не знаю, что это. Долгие годы мне хотелось завоевать мир. Я так ясно представляла, чего хочу и как этого достигну. Я все завершила, собрав набор наград, и сейчас не знаю, куда двигаться. Какая-то часть меня сердится, что мир движется, когда я все стою на месте, но какая-то часть меня хочет выращивать розы и…
Внезапно она прервалась и отпила вина.
— И иметь детей, — дополнил он с удивляющей и раздражающей точностью.
— Какая нелепость! Ты знаешь, что две девочки из моего класса сейчас бабушки? Что я буду с детьми делать? Кроме того, какой мужчина моего возраста захочет строить семью с начала?
Она остановилась, потому что протестовала как-то чересчур горячо.
Джеки слишком была занята самолетами и заботами о Чарли, чтобы думать еще о выводке детей.
— Я вижу, что на самом деле я хочу всего. Все, что предлагает мир, то я и хочу. Но не хочу брать что попало: только то, чего у меня нет.
Вильям засмеялся, и, освещенное солнцем, его лицо сделалось особенно красивым.
— Все я тебе не смогу дать, но я очень хочу на тебе жениться, и у тебя будет столько детей, сколько ты захочешь.
Джеки знала, что он предлагает серьезно, и ее рот пересох. Внутри нее возникло почти непреодолимое желание сказать ему «да». Чувство было почти такое же сильное, как тогда, когда она впервые увидела аэроплан. Тогда она ничего не знала о мире. Она не представляла жестокость людей, что они будут судить о ней и ее способностях еще до встречи с ней Сейчас она стала старше, у нее больше опыта, она больше знает о боли и радости, и она знала, что люди будут говорить. Если она выйдет замуж за Вильяма, они ничего не увидят в этом браке, кроме разницы в возрасте.
— Не отвечай, — сказал он, силясь улыбнуться. — Это только мысли вслух.
— Да, только мысли. — Она попыталась справиться с выражением лица, так что, когда она повернулась к нему, он не увидел, что у нее в глазах. — Мы слишком серьезны. А мы должны подумать, кто будет чистить кухню. И ты наведешь в моей кухне тот порядок, какой я хочу, и в моем столе тоже.
— Ха, да знаешь ли ты, что у тебя пакет спиц и ниток лежит в столе, а пассатижи в корзине для шитья?
Ничего такого она не знала, но не сомневалась, что так оно и есть. Иногда человек бывает так занят, что кладет вещи, где работал, но ведь это не его забота, не правда ли?
— Не имеет значения, где я держу вещи. Эго мой дом!
— Только временно. Разве я не упомянул, что все дома в Эренити — моя собственность, так же, как и земля?
Джеки рассмеялась. Только Монтгомери мог таким бесцеремонным тоном сказать, что владеет городом.
— Так, значит, ты получил эти дома в свой двадцать первый день рождения?
Она так пошутила, но по тому, как Вильям покраснел, она сообразила, что не ошиблась, и развеселилась.
— Всякий другой человек на земле просил бы подарить ему путешествие вокруг земного шара или дворец, или даже бриллиантовое ожерелье, а что просит мой прочный, как скала, всегда наперед рассчитывающий Вильям? Город призраков! Разрушенный, ничего не стоящий старый город, который люди бросили, когда город еще жил. Что же заставило тебя просить о таком подарке?
Он напряженно взглянул на нее:
— Я мог построить здесь летное поле.
Ответ был простой, а сказано было много. Он говорил, что всегда все планировал: и городок, и аэрополе было для нее приманкой. Несмотря на то, что она была замужем за другим мужчиной и не имела намерения возвращаться в свой родной городок, Вильям планировал привезти ее обратно. Как это он тогда сказал? Что, если план достаточно проработан, можно добиться, чтобы произошла счастливая случайность. Не потому ли она сейчас здесь, что он хотел ее так сильно и планировал так тщательно, что она вернулась?
Она смеялась над ним, но это сработало, и она почувствовала себя польщенной. Чарли никогда не завоевывал ее: у него всегда было чувство, что он облагодетельствовал ее, увозя из ничтожного Ченд-лера. Он позволял Джеки завоевывать его с помощью работы, работы и работы. И вот перед ней теперь был мужчина, который провел целые годы, обдумывая, как завоевать ее.
— Свою ценность я узнала благодаря тебе, — сказала она ласково. — Я почувствовала себя так, как будто я — драгоценность.
— Ты и есть драгоценность.
В его голосе прозвучала такая искренность, что Джеки смутилась.
— Благодарю тебя, — еле слышно прошептала она.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Это просто рай, думала Джеки, это как сделать одну за другой пятнадцать «бочек», это так же хорошо, как сама жизнь. Она лежала на своей хорошенькой кушетке, занятая лучшим, что можно вообразить: слушала радиопрограмму, включенную Вильямом. На самом же деле она наблюдала, как он начищает свою и ее обувь, целую гору футовой высоты. Он ворчал на нее, а она ненавидела его за мужскую самонадеянность, но, может, и ей неплохо открыть корзину для рукоделия и взять ножницы вместо пассатижей. И, наверное, будет неплохо надеть сияющую обувь…
За окном дождь, Вильям затопил камин, изгнав из дома холодный ночной горный воздух. Он же настоял на том, чтобы Джеки прилегла на кушетке, накрыл ее теплым одеялом, и теперь ей ничего не остается, как тихо лежать и слушать радио. И наблюдать за ним, подумала она. Кто бы мог подумать, что вид мужчины, делающего что-то очень домашнее — вроде чистки обуви — будет так ее волновать? Но это простое занятие заставляло ее больше думать о любви, чем его поцелуи. А ведь Джеки точно известно, что не на страсти основан хороший брак… Ведь, если что-то нужно смонтировать, один из вас должен читать инструкцию, пока другой собирает. Джеки всегда казалось, что мужчины не любят получать от женщины вообще какие-нибудь распоряжения. Эти мелкие споры могут испортить вечернее и послеобеденное время.
Джеки твердо знала, что влюбленные должны уметь сосуществовать день за днем, чтобы иметь возможность жить в мире и гармонии.
Вот это и было ее трудностью в отношениях с Вильямом. С ним было чрезвычайно легко жить, если забыть эту его глупую идею все планировать, а также требование, чтобы она клала вещи туда, куда положено — по его мнению. С ним было легко жить — каждый день, день за днем. Когда он был голоден, он не высматривал, где ближайшая женщина, которая приготовит ему горячую еду, как будто для нее это выделение желез — вроде грудного молока. Он не ждал, что она все на свете для него сделает. Вот сейчас он полирует Джеки туфли, а она делала это за свою жизнь всего лишь пару раз. В конце концов, кому было замечать, чищены ее туфли или нет? Другим пилотам? Чарли? Аэропланам?
Его голос вывел ее из задумчивости.
— Джеки, — сказал он, и кротость в его голосе немедленно заставила ее броситься к оружию. Голос прозвучал так, будто он сделал что-то, что не должен был делать, или же собирался сделать то, что делать не должен.
— Да? — откликнулась она тоже невинно.
— Приводя в порядок твой стол, я нашел нечто очень интересное.
— Ну и что же это было? Ножницы, выступившие из шеренги на полдюйма?
Он не обратил внимания на ее насмешку, так что она поняла, что он поймал довольно крупную рыбу.
— Я нашел письмо из журнала, в котором тебя просят написать для них что-нибудь о полетах.
— А-а, — протянула она, пытаясь придумать, как его перевести на другую тему. Но она знала, что его главная цель — вставить ее имя в книги по истории и, раз он не может сделать ее победительницей гонок, может, он преуспеет в превращении ее в писательницу.
— Я думаю, что это великолепная идея, — продолжал он кротко, — все, что ты знаешь об аэропланах — бесценно. Ты можешь помочь новому поколению молодых женщин научиться летать, приохотив к этому через чтение. Ты можешь поделиться своим мастерством и вдохновить целую нацию.
— Да, правда, если я сделала бы это, у меня не было бы нужды снова садиться в аэроплан. Тогда я могла бы отрастить крылья и лететь прямо на небеса.
Снова он проигнорировал ее замечание.
— Посмотри на это.
Журнал прислал статью как образец: Найте Стинсон, летающая машинистка, рассказывает о своем первом полете. Просматривая статью, он насмешливо фыркнул.
— Летающая машинистка, между прочим. А ты — истинный пилот.
— К твоему сведению, Найте — моя подруга, и пилот замечательный. — Ее голос прозвучал немного враждебно, как будто она была готова сражаться за свою подругу.
— Извините меня, я не хотел тебя обидеть. Прости, если мне случается подумать, что ты лучший пилот на свете — среди мужчин и женщин. Даже архангел Гавриил завидует твоим полетам.
Когда она взглянула на него, он улыбнулся ей так, что она поняла — он ей отплатил.
— Почему же ты не хочешь попробовать писать?
С беспомощной улыбкой она подняла забинтованную руку, показав ему, что такая задача ей непосильна. Вильям моментально схватил перо и бумагу.
— Расскажи, о чем тебе хотелось бы поведать, я это запишу.
— Полеты развлекают, поэтому мне это нравится. Вы тоже должны это испытать.
— Посерьезнее, Джеки. У тебя должно быть нечто, что ты хотела бы сказать миллионам молодых женщин, интересующимся, как стать пилотом.
Она подумала немного, потом засмеялась.
— Кое-что я могу сказать миру. У тебя ручка наготове?
С удовлетворенной улыбкой Вильям начал писать:
— Если женщина занимала когда-нибудь нижайшую ступень на социальной лестнице, она останется на ней до конца жизни, невзирая на то, чего потом достигнет. Даже если ей случится стать президентом Вселенной, люди скажут: «Мисс Джоунс, прежде секретарь, сейчас президент Вселенной». Сложность в том, что она подпрыгнула выше себя, ибо в глубине души мы все осознаем, что мисс Джоунс на самом деле только секретарь в приемной. С другой стороны, если мужчина сделается президентом Вселенной, люди говорят: «Мистер Джоунс, который раньше трудился в почтовой конторе, сейчас управляет Вселенной». Сложность в том, что этот мистер Джоунс слишком великолепен, чтобы занимать такое низкое положение. Различие между ними в том, что мисс Джоунс — это секретарь, претендующий быть мировым лидером, а мистер Джоунс — это мировой лидер в процессе развития, даже когда он сортирует почту.
Еще до того, как она закончила первое предложение, Вильям отложил ручку и перестал писать. Полностью закончив свое заявление, она самодовольно засмеялась. Ей не хотелось писать статьи, похожие на засахаренные, пахнущие фиалками вещи, пытаясь убедить молодых женщин идти в авиацию. Чтобы летать на самолете, женщине нужно быть самоуверенной, потому что мир авиации очень грубый. Нужно очень жестко конкурировать с мужчинами, полагающими, что вас ждет неудача уже потому, что вы женщина, а кроме того, по их мнению, вы обязательно должны быть не сообразительны и некомпетентны.
— О чем ты сейчас думаешь? — спросила она невинно.
— То о чем я думаю, не подойдет для этого журнала. Ладно, я хочу есть. Пойдем спорить, кто будет нарезать тебе еду. Мне нравится путь, ведущий меня к победе.
Его помощь на кухне она приняла со смехом.
Когда Джеки проснулась на следующий день, у нее было ощущение радости бытия. Она была еще нездорова, ведь так? Ну, ладно, точнее — не совсем здорова, но все-таки в той мере, что не должна принимать решение об уходе Вильяма. Когда она выздоровеет, он, конечно, должен уйти, но сейчас можно отложить это решение. Он ее друг, и он ей помогает. Вот и все, что их связывает.
Какое изумительное воскресное утро! Вильям приготовил пироги с черникой, пропитав их маслом с сиропом; она оба хохотали, как дети. Странно все-таки, как по-детски могут вести себя двое взрослых, когда их никто не видит. Все, что они говорили, казалось им или очень остроумным, или смешным. Она не помнила, чтобы они столько хохотали, даже когда были детьми. Джеки всегда рассматривала жизнь как вызов, где что-то завоевывают, а Вильям, видно, считал, что Джеки — его вызов. Что бы ни было в прошлом, настоящее было другим: вместе им было легко и весело.
После завтрака Вильям мыл посуду, а Джеки, изображая великое страдание от боли, которой не было, вытирала. Когда посуда была чистая, они пошли в столовую, где Вильям предложил читать ей комиксы из газеты. Совершенно естественно, что она должна была сидеть в кольце его рук, чтобы можно было разглядывать картинки, а как еще сидеть? Вот она и ела яблоко, откусывая с ним по очереди — раз она, раз он. В общем, сцена из рая.
Звук рожка и шуршание гравия приближающейся машины вызвали на лице Джеки выражение ужаса.
— Это Терри, — сказала она в страхе, как будто это самое ужасное, что могло случиться. В следующую секунду она отбросила руку Вильяма и встала, в суматохе пытаясь прибрать комнату. Казалось, всюду бросаются в глаза признаки совместного проживания с Вильямом, и она судорожно пыталась уничтожить все следы.
— Что с тобой произошло? — спросил он, не двигаясь с кушетки.
— Это Терри, — повторила она снова, как будто эти слова все объясняют. У большого кресла стояли домашние туфли Вильяма. Его рубашка с оторванным карманом свисала из ее корзины для шитья: она обещала ее зашить, когда заживет рука. Его плащ висел на вешалке у двери.
В суматохе она пыталась все это собрать, но ее руки уже были заняты — она искала место, куда все это можно спрятать. Что, если у Терри появится причина заглянуть в кладовку? Джеки двинулась в спальню, потом остановилась. Это было последнее место, где можно прятать вещи Вильяма.
Неслышно перед ней появился Вильям и взял вещи из рук.
— Я уберу их, — сказал он спокойно.
В его тоне было что-то такое, что ей не хотелось бы слышать. Без сомнения, она задела его чувства, но сейчас она об этом не могла думать. Об объяснении с ним она должна беспокоиться позже.
— Терри не должна видеть, что со мной здесь живет мужчина, — сказала она, пытаясь прикрыть ложью свои действия. Но один-единственный взгляд в глаза Вильяма сказал ей, что он ей не поверил. Он понял, что она смущена присутствием мужских вещей в ее столовой только потому, что это вещи «неподходящего» мужчины, молодого человека. Более того — не такого мужчины, которого она с гордостью представила бы своим друзьям.
Пока Джеки искала еще какие-нибудь следы присутствия Вильяма, она старалась не думать, что делает. Позже она убеждала себя (и Вильяма), что она только старалась защитить свою репутацию.
Она взглянула на него, нагруженного вещами:
— Может быть, ты… — начала она.
— Конечно, — ответил он, повернулся и пошел по лестнице наверх.
Она хотела его позвать, но остановилась, услышав громкий стук в дверь. Она повернулась и пошла открывать.
— Чем, в самом деле, ты занимаешься? — спросила Терри, — я стучала четыре раза. Только сегодня утром я услышала о несчастном случае с тобой. Почему ты не позвонила? Может, я смогла бы приехать ухаживать за тобой.
— Как мило, что ты предлагаешь помощь, но я уже здорова. В самом деле…
— А мне сказали, что это не так.
Терри вошла после Джеки и осмотрела комнату. На взгляд Джеки, улик пребывания другого человека не было, но комната неуловимо изменилась: меньше беспорядка и больше аккуратности.
— Что-то происходит, — сказала Терри, повернувшись и пристально вглядываясь в подругу. — Что происходит?
— Ничего, — ответила Джеки, но должна была прочистить горло в середине слова: даже на собственный слух прозвучал так, как будто она лжет.
— Мм… — протянула Терри, совершенно неудовлетворенная. Так что ты делала эту неделю?
Как будто обессилев (что было на самом деле), Терри прямо упала в большое низкое кресло. Ее муж на этой неделе потерял еще одну работу, и у них было сражение. «Работа — это же не связка ключей, — кричала она на него, — ты не мог ее потерять без причины. Что ты натворил?» Что потом случилось, лучше не вспоминать. Только несчастный случай с Джеки дал возможность Терри уехать из дома сегодня.
Но ей не хотелось говорить о своей жизни, она ни думать, ни говорить о ней не хотела. У Джеки захватывающая жизнь, у Джеки есть все, что может быть хорошего в жизни, все, что должен иметь человек.
Усаживаясь поудобнее, Терри засунула руку под подушку кресла и — как малышка Джек Хорнер — вытянула лакомство в виде мужского носка.
С носком в руке она выглядела озадаченной. Затем, увидев, как покраснела Джеки, и как Джеки вырвала носок у нее из руки, Терри рассмеялась.
— У тебя есть мужчина, — смеясь, констатировала она. — Так вот почему ты так долго не открывала дверь. Ну, признайся, кто же он?
Видимо, даже неудачное замужество не может излечить женщину от мечты о любовной связи. Хотя собственный муж оказался не так хорош, Терри продолжала свято верить, что где-нибудь именно ее ждет не дождется рыцарь и настоящая любовь.
При виде смущения Джеки Терри начала настаивать:
— Кто он? Не могу поверить — что-то происходит, а ты ничего мне не рассказываешь. Я не могу прислушиваться ко всем шептаниям в городе, так что ты облегчишь мое положение, если сама скажешь мне, кто он.
— Никто, — твердо ответила Джеки. — Хочешь чаю?
— Конечно, но информации я хочу больше.
То, что происходит в моей жизни, не касается Терри, огрызнулась мысленно Джеки. Но Терри здесь была ни причем, так что Джеки силилась не терять терпения, невзирая на множество неуклюжих, наводящих и смущающих вопросов, которые задавала Терри.
— Какого чая тебе заварить? — наконец, спросила Джеки, так вцепившись рукой в банку с чаем, что побелели костяшки пальцев.
— Тот, что ему завариваешь, — самодовольно сказала Терри, сделав Джеки гримасу.
— Ищете что-нибудь? — спросил Вильям у сына Терри. На первый взгляд, «мальчик», кажется, не делал никаких пакостей, только бродил около самолета, припаркованного в ангаре, но Вильям знал всех в Чендлере. Мужчины семьи Пелмен были никчемны, ленивы, тупы и враждебны. Вильям не доверял бы этому переростку даже в церкви.
— А ты что тут делаешь? — спросило большое дитя, сердито вздернув густые черные брови. Он был красив грубой красотой — толстогубый, с глубоко посаженными глазами, и полон того духа борьбы, который людям часто придают тупость и пренебрежение к другим. Хотел он этого или нет, но, казалось, он бросал вызов всякому, кто вступал с ним в контакт; всякому, кто мог намекнуть, что он не такой сообразительный, как все остальные.
Внезапно выражение его лица прояснилось: он обрадовался своей догадливости, точно обезьяна, когда она сообразит вдруг, как решить задачу, поставленную перед ней ученым.
— Да ты при ней, что ли?
— Простите? — с каменным лицом спросил Вильям. Он не был уверен, но, кажется, этому Пелмену было около восемнадцати и звали его Лэри.
— Здесь эта Джеки. А ты при ней, точно? — К ужасу Вильяма, Лэри подтолкнул его локтем, как будто они были лучшие друзья, парни с общими тайнами.
— Я на нее положил глаз, когда она только появилась. Мать сказала — хоть она вообще-то ничего не соображает — ну, что эта леди облетела весь мир, и я сразу сообразил, что она делает кое-какие штучки. Понял, о чем я? — Он подмигнул Вильяму. — Делает кое-какие штучки, о которых леди в Чендлере и слыхом не слыхивали. Так вот, сейчас Джеки в этом задрипанном городке, а я так и не слыхал, что бы она с кем-то была, понял, о чем я? Так я сообразил, что она прямо извелась по мужику. И думаю — вот и помогу ей успокоиться. Она старая лошадка, но я соображаю: она будет на седьмом небе от счастья, когда к ней в постель попадет настоящий мужик. Может, она томится по этому делу все это время, да еще после того, как занималась с этими любителями, парнями-иностранцами. Ясно, я понял, что ты тут первый, ладно, давай, делай, что хочешь. Нормально — ты Монтгомери, и… порядок. Слушай, а потом дашь мне отступного — я ее ведь первый заметил. Можешь работу дать мне и отцу, ну и… премия сейчас… и потом. Что скажешь?
— Ты не видела мои туфли?
Молча ужаснувшись, Джеки повернулась к кухонной двери и увидела стоящего там Вильяма, с выражением потерявшегося мальчика на лице. Только что она потратила тридцать минут, пытаясь заставить Терри поверить, что у нее нет никакого мужчины, уж точно никого из Чендлера, и вот оно — Вильям на пороге. И спрашивает о своих туфлях, ни больше ни меньше.
Она была готова убить его, но знала — чтобы она ни сказала, будет еще хуже. Через час после того, как Терри увидит Вильяма Монтгомери в ее доме, весь городок Чендлер будет жить сплетней, что старушка Джеки ухватилась за малыша Вильяма.
— Неужели это Вилли Монтгомери? — воскликнула Терри. — Я не видела тебя целую вечность. Что ты здесь делаешь?
«Что собирается Вильям сказать на это? Собирается сказать правду? Что он вертится все время около меня, точно так, как делал это в детстве?» — пронеслось в голове Джеки.
— Джеки и я собираемся вести вместе бизнес.
— Как мило! А как твои родители поживают?
Пока Вильям отвечал на эти вопросы, Джеки вглядывалась в него. Обычно Вильям был очень аккуратный, волосок к волоску, рубашка тоже всегда заправлена. Сейчас он был растрепан, а на его щеке было темное пятно, как будто or ушиба. Поглядев на его руки, она увидела, что костяшки пальцев на правой руке слегка кровоточат. Когда он увидел, куда направлен ее взгляд, он спрятал руку за спину и держал ее там, отвечая на вопросы Терри о его семье.
— Ну, и каковы твои успехи в школе? — продолжала спрашивать Терри.
Это дало Джеки долгую минуту передышки, потому что она поняла, что в голове Терри не укладывается, что Вильям может быть мужчиной, состоящим при Джеки, человеком, которого бы Терри допрашивала с удовольствием следователя времен испанской инквизиции.
Суть дела была в том, что Терри расспрашивала Вильяма таким тоном, каким взрослые говорят с детьми. Каждую минуту Джеки ждала, что услышит вопрос, моет ли Вильям уши.
— Так ты помогаешь Джеки? — удовлетворенно говорила Терри. — Как ты великодушен, притом, что и своя жизнь требует внимания. У такого красивого молодого человека, как ты, должно быть, сотни хорошеньких подружек.
— Есть несколько, — ответил Вильям, добродушно улыбаясь.
Эта улыбка вызвала в Джеки ярость. Это была улыбка мальчика, который убеждает пожилую женщину, что он старается вести себя наилучшим образом.
Снаружи клаксон затрубил беспрерывно: ужасный сын Терри домогался, чтобы мать уезжала, и немедленно.
За окном дождь, Вильям затопил камин, изгнав из дома холодный ночной горный воздух. Он же настоял на том, чтобы Джеки прилегла на кушетке, накрыл ее теплым одеялом, и теперь ей ничего не остается, как тихо лежать и слушать радио. И наблюдать за ним, подумала она. Кто бы мог подумать, что вид мужчины, делающего что-то очень домашнее — вроде чистки обуви — будет так ее волновать? Но это простое занятие заставляло ее больше думать о любви, чем его поцелуи. А ведь Джеки точно известно, что не на страсти основан хороший брак… Ведь, если что-то нужно смонтировать, один из вас должен читать инструкцию, пока другой собирает. Джеки всегда казалось, что мужчины не любят получать от женщины вообще какие-нибудь распоряжения. Эти мелкие споры могут испортить вечернее и послеобеденное время.
Джеки твердо знала, что влюбленные должны уметь сосуществовать день за днем, чтобы иметь возможность жить в мире и гармонии.
Вот это и было ее трудностью в отношениях с Вильямом. С ним было чрезвычайно легко жить, если забыть эту его глупую идею все планировать, а также требование, чтобы она клала вещи туда, куда положено — по его мнению. С ним было легко жить — каждый день, день за днем. Когда он был голоден, он не высматривал, где ближайшая женщина, которая приготовит ему горячую еду, как будто для нее это выделение желез — вроде грудного молока. Он не ждал, что она все на свете для него сделает. Вот сейчас он полирует Джеки туфли, а она делала это за свою жизнь всего лишь пару раз. В конце концов, кому было замечать, чищены ее туфли или нет? Другим пилотам? Чарли? Аэропланам?
Его голос вывел ее из задумчивости.
— Джеки, — сказал он, и кротость в его голосе немедленно заставила ее броситься к оружию. Голос прозвучал так, будто он сделал что-то, что не должен был делать, или же собирался сделать то, что делать не должен.
— Да? — откликнулась она тоже невинно.
— Приводя в порядок твой стол, я нашел нечто очень интересное.
— Ну и что же это было? Ножницы, выступившие из шеренги на полдюйма?
Он не обратил внимания на ее насмешку, так что она поняла, что он поймал довольно крупную рыбу.
— Я нашел письмо из журнала, в котором тебя просят написать для них что-нибудь о полетах.
— А-а, — протянула она, пытаясь придумать, как его перевести на другую тему. Но она знала, что его главная цель — вставить ее имя в книги по истории и, раз он не может сделать ее победительницей гонок, может, он преуспеет в превращении ее в писательницу.
— Я думаю, что это великолепная идея, — продолжал он кротко, — все, что ты знаешь об аэропланах — бесценно. Ты можешь помочь новому поколению молодых женщин научиться летать, приохотив к этому через чтение. Ты можешь поделиться своим мастерством и вдохновить целую нацию.
— Да, правда, если я сделала бы это, у меня не было бы нужды снова садиться в аэроплан. Тогда я могла бы отрастить крылья и лететь прямо на небеса.
Снова он проигнорировал ее замечание.
— Посмотри на это.
Журнал прислал статью как образец: Найте Стинсон, летающая машинистка, рассказывает о своем первом полете. Просматривая статью, он насмешливо фыркнул.
— Летающая машинистка, между прочим. А ты — истинный пилот.
— К твоему сведению, Найте — моя подруга, и пилот замечательный. — Ее голос прозвучал немного враждебно, как будто она была готова сражаться за свою подругу.
— Извините меня, я не хотел тебя обидеть. Прости, если мне случается подумать, что ты лучший пилот на свете — среди мужчин и женщин. Даже архангел Гавриил завидует твоим полетам.
Когда она взглянула на него, он улыбнулся ей так, что она поняла — он ей отплатил.
— Почему же ты не хочешь попробовать писать?
С беспомощной улыбкой она подняла забинтованную руку, показав ему, что такая задача ей непосильна. Вильям моментально схватил перо и бумагу.
— Расскажи, о чем тебе хотелось бы поведать, я это запишу.
— Полеты развлекают, поэтому мне это нравится. Вы тоже должны это испытать.
— Посерьезнее, Джеки. У тебя должно быть нечто, что ты хотела бы сказать миллионам молодых женщин, интересующимся, как стать пилотом.
Она подумала немного, потом засмеялась.
— Кое-что я могу сказать миру. У тебя ручка наготове?
С удовлетворенной улыбкой Вильям начал писать:
— Если женщина занимала когда-нибудь нижайшую ступень на социальной лестнице, она останется на ней до конца жизни, невзирая на то, чего потом достигнет. Даже если ей случится стать президентом Вселенной, люди скажут: «Мисс Джоунс, прежде секретарь, сейчас президент Вселенной». Сложность в том, что она подпрыгнула выше себя, ибо в глубине души мы все осознаем, что мисс Джоунс на самом деле только секретарь в приемной. С другой стороны, если мужчина сделается президентом Вселенной, люди говорят: «Мистер Джоунс, который раньше трудился в почтовой конторе, сейчас управляет Вселенной». Сложность в том, что этот мистер Джоунс слишком великолепен, чтобы занимать такое низкое положение. Различие между ними в том, что мисс Джоунс — это секретарь, претендующий быть мировым лидером, а мистер Джоунс — это мировой лидер в процессе развития, даже когда он сортирует почту.
Еще до того, как она закончила первое предложение, Вильям отложил ручку и перестал писать. Полностью закончив свое заявление, она самодовольно засмеялась. Ей не хотелось писать статьи, похожие на засахаренные, пахнущие фиалками вещи, пытаясь убедить молодых женщин идти в авиацию. Чтобы летать на самолете, женщине нужно быть самоуверенной, потому что мир авиации очень грубый. Нужно очень жестко конкурировать с мужчинами, полагающими, что вас ждет неудача уже потому, что вы женщина, а кроме того, по их мнению, вы обязательно должны быть не сообразительны и некомпетентны.
— О чем ты сейчас думаешь? — спросила она невинно.
— То о чем я думаю, не подойдет для этого журнала. Ладно, я хочу есть. Пойдем спорить, кто будет нарезать тебе еду. Мне нравится путь, ведущий меня к победе.
Его помощь на кухне она приняла со смехом.
Когда Джеки проснулась на следующий день, у нее было ощущение радости бытия. Она была еще нездорова, ведь так? Ну, ладно, точнее — не совсем здорова, но все-таки в той мере, что не должна принимать решение об уходе Вильяма. Когда она выздоровеет, он, конечно, должен уйти, но сейчас можно отложить это решение. Он ее друг, и он ей помогает. Вот и все, что их связывает.
Какое изумительное воскресное утро! Вильям приготовил пироги с черникой, пропитав их маслом с сиропом; она оба хохотали, как дети. Странно все-таки, как по-детски могут вести себя двое взрослых, когда их никто не видит. Все, что они говорили, казалось им или очень остроумным, или смешным. Она не помнила, чтобы они столько хохотали, даже когда были детьми. Джеки всегда рассматривала жизнь как вызов, где что-то завоевывают, а Вильям, видно, считал, что Джеки — его вызов. Что бы ни было в прошлом, настоящее было другим: вместе им было легко и весело.
После завтрака Вильям мыл посуду, а Джеки, изображая великое страдание от боли, которой не было, вытирала. Когда посуда была чистая, они пошли в столовую, где Вильям предложил читать ей комиксы из газеты. Совершенно естественно, что она должна была сидеть в кольце его рук, чтобы можно было разглядывать картинки, а как еще сидеть? Вот она и ела яблоко, откусывая с ним по очереди — раз она, раз он. В общем, сцена из рая.
Звук рожка и шуршание гравия приближающейся машины вызвали на лице Джеки выражение ужаса.
— Это Терри, — сказала она в страхе, как будто это самое ужасное, что могло случиться. В следующую секунду она отбросила руку Вильяма и встала, в суматохе пытаясь прибрать комнату. Казалось, всюду бросаются в глаза признаки совместного проживания с Вильямом, и она судорожно пыталась уничтожить все следы.
— Что с тобой произошло? — спросил он, не двигаясь с кушетки.
— Это Терри, — повторила она снова, как будто эти слова все объясняют. У большого кресла стояли домашние туфли Вильяма. Его рубашка с оторванным карманом свисала из ее корзины для шитья: она обещала ее зашить, когда заживет рука. Его плащ висел на вешалке у двери.
В суматохе она пыталась все это собрать, но ее руки уже были заняты — она искала место, куда все это можно спрятать. Что, если у Терри появится причина заглянуть в кладовку? Джеки двинулась в спальню, потом остановилась. Это было последнее место, где можно прятать вещи Вильяма.
Неслышно перед ней появился Вильям и взял вещи из рук.
— Я уберу их, — сказал он спокойно.
В его тоне было что-то такое, что ей не хотелось бы слышать. Без сомнения, она задела его чувства, но сейчас она об этом не могла думать. Об объяснении с ним она должна беспокоиться позже.
— Терри не должна видеть, что со мной здесь живет мужчина, — сказала она, пытаясь прикрыть ложью свои действия. Но один-единственный взгляд в глаза Вильяма сказал ей, что он ей не поверил. Он понял, что она смущена присутствием мужских вещей в ее столовой только потому, что это вещи «неподходящего» мужчины, молодого человека. Более того — не такого мужчины, которого она с гордостью представила бы своим друзьям.
Пока Джеки искала еще какие-нибудь следы присутствия Вильяма, она старалась не думать, что делает. Позже она убеждала себя (и Вильяма), что она только старалась защитить свою репутацию.
Она взглянула на него, нагруженного вещами:
— Может быть, ты… — начала она.
— Конечно, — ответил он, повернулся и пошел по лестнице наверх.
Она хотела его позвать, но остановилась, услышав громкий стук в дверь. Она повернулась и пошла открывать.
— Чем, в самом деле, ты занимаешься? — спросила Терри, — я стучала четыре раза. Только сегодня утром я услышала о несчастном случае с тобой. Почему ты не позвонила? Может, я смогла бы приехать ухаживать за тобой.
— Как мило, что ты предлагаешь помощь, но я уже здорова. В самом деле…
— А мне сказали, что это не так.
Терри вошла после Джеки и осмотрела комнату. На взгляд Джеки, улик пребывания другого человека не было, но комната неуловимо изменилась: меньше беспорядка и больше аккуратности.
— Что-то происходит, — сказала Терри, повернувшись и пристально вглядываясь в подругу. — Что происходит?
— Ничего, — ответила Джеки, но должна была прочистить горло в середине слова: даже на собственный слух прозвучал так, как будто она лжет.
— Мм… — протянула Терри, совершенно неудовлетворенная. Так что ты делала эту неделю?
Как будто обессилев (что было на самом деле), Терри прямо упала в большое низкое кресло. Ее муж на этой неделе потерял еще одну работу, и у них было сражение. «Работа — это же не связка ключей, — кричала она на него, — ты не мог ее потерять без причины. Что ты натворил?» Что потом случилось, лучше не вспоминать. Только несчастный случай с Джеки дал возможность Терри уехать из дома сегодня.
Но ей не хотелось говорить о своей жизни, она ни думать, ни говорить о ней не хотела. У Джеки захватывающая жизнь, у Джеки есть все, что может быть хорошего в жизни, все, что должен иметь человек.
Усаживаясь поудобнее, Терри засунула руку под подушку кресла и — как малышка Джек Хорнер — вытянула лакомство в виде мужского носка.
С носком в руке она выглядела озадаченной. Затем, увидев, как покраснела Джеки, и как Джеки вырвала носок у нее из руки, Терри рассмеялась.
— У тебя есть мужчина, — смеясь, констатировала она. — Так вот почему ты так долго не открывала дверь. Ну, признайся, кто же он?
Видимо, даже неудачное замужество не может излечить женщину от мечты о любовной связи. Хотя собственный муж оказался не так хорош, Терри продолжала свято верить, что где-нибудь именно ее ждет не дождется рыцарь и настоящая любовь.
При виде смущения Джеки Терри начала настаивать:
— Кто он? Не могу поверить — что-то происходит, а ты ничего мне не рассказываешь. Я не могу прислушиваться ко всем шептаниям в городе, так что ты облегчишь мое положение, если сама скажешь мне, кто он.
— Никто, — твердо ответила Джеки. — Хочешь чаю?
— Конечно, но информации я хочу больше.
То, что происходит в моей жизни, не касается Терри, огрызнулась мысленно Джеки. Но Терри здесь была ни причем, так что Джеки силилась не терять терпения, невзирая на множество неуклюжих, наводящих и смущающих вопросов, которые задавала Терри.
— Какого чая тебе заварить? — наконец, спросила Джеки, так вцепившись рукой в банку с чаем, что побелели костяшки пальцев.
— Тот, что ему завариваешь, — самодовольно сказала Терри, сделав Джеки гримасу.
— Ищете что-нибудь? — спросил Вильям у сына Терри. На первый взгляд, «мальчик», кажется, не делал никаких пакостей, только бродил около самолета, припаркованного в ангаре, но Вильям знал всех в Чендлере. Мужчины семьи Пелмен были никчемны, ленивы, тупы и враждебны. Вильям не доверял бы этому переростку даже в церкви.
— А ты что тут делаешь? — спросило большое дитя, сердито вздернув густые черные брови. Он был красив грубой красотой — толстогубый, с глубоко посаженными глазами, и полон того духа борьбы, который людям часто придают тупость и пренебрежение к другим. Хотел он этого или нет, но, казалось, он бросал вызов всякому, кто вступал с ним в контакт; всякому, кто мог намекнуть, что он не такой сообразительный, как все остальные.
Внезапно выражение его лица прояснилось: он обрадовался своей догадливости, точно обезьяна, когда она сообразит вдруг, как решить задачу, поставленную перед ней ученым.
— Да ты при ней, что ли?
— Простите? — с каменным лицом спросил Вильям. Он не был уверен, но, кажется, этому Пелмену было около восемнадцати и звали его Лэри.
— Здесь эта Джеки. А ты при ней, точно? — К ужасу Вильяма, Лэри подтолкнул его локтем, как будто они были лучшие друзья, парни с общими тайнами.
— Я на нее положил глаз, когда она только появилась. Мать сказала — хоть она вообще-то ничего не соображает — ну, что эта леди облетела весь мир, и я сразу сообразил, что она делает кое-какие штучки. Понял, о чем я? — Он подмигнул Вильяму. — Делает кое-какие штучки, о которых леди в Чендлере и слыхом не слыхивали. Так вот, сейчас Джеки в этом задрипанном городке, а я так и не слыхал, что бы она с кем-то была, понял, о чем я? Так я сообразил, что она прямо извелась по мужику. И думаю — вот и помогу ей успокоиться. Она старая лошадка, но я соображаю: она будет на седьмом небе от счастья, когда к ней в постель попадет настоящий мужик. Может, она томится по этому делу все это время, да еще после того, как занималась с этими любителями, парнями-иностранцами. Ясно, я понял, что ты тут первый, ладно, давай, делай, что хочешь. Нормально — ты Монтгомери, и… порядок. Слушай, а потом дашь мне отступного — я ее ведь первый заметил. Можешь работу дать мне и отцу, ну и… премия сейчас… и потом. Что скажешь?
— Ты не видела мои туфли?
Молча ужаснувшись, Джеки повернулась к кухонной двери и увидела стоящего там Вильяма, с выражением потерявшегося мальчика на лице. Только что она потратила тридцать минут, пытаясь заставить Терри поверить, что у нее нет никакого мужчины, уж точно никого из Чендлера, и вот оно — Вильям на пороге. И спрашивает о своих туфлях, ни больше ни меньше.
Она была готова убить его, но знала — чтобы она ни сказала, будет еще хуже. Через час после того, как Терри увидит Вильяма Монтгомери в ее доме, весь городок Чендлер будет жить сплетней, что старушка Джеки ухватилась за малыша Вильяма.
— Неужели это Вилли Монтгомери? — воскликнула Терри. — Я не видела тебя целую вечность. Что ты здесь делаешь?
«Что собирается Вильям сказать на это? Собирается сказать правду? Что он вертится все время около меня, точно так, как делал это в детстве?» — пронеслось в голове Джеки.
— Джеки и я собираемся вести вместе бизнес.
— Как мило! А как твои родители поживают?
Пока Вильям отвечал на эти вопросы, Джеки вглядывалась в него. Обычно Вильям был очень аккуратный, волосок к волоску, рубашка тоже всегда заправлена. Сейчас он был растрепан, а на его щеке было темное пятно, как будто or ушиба. Поглядев на его руки, она увидела, что костяшки пальцев на правой руке слегка кровоточат. Когда он увидел, куда направлен ее взгляд, он спрятал руку за спину и держал ее там, отвечая на вопросы Терри о его семье.
— Ну, и каковы твои успехи в школе? — продолжала спрашивать Терри.
Это дало Джеки долгую минуту передышки, потому что она поняла, что в голове Терри не укладывается, что Вильям может быть мужчиной, состоящим при Джеки, человеком, которого бы Терри допрашивала с удовольствием следователя времен испанской инквизиции.
Суть дела была в том, что Терри расспрашивала Вильяма таким тоном, каким взрослые говорят с детьми. Каждую минуту Джеки ждала, что услышит вопрос, моет ли Вильям уши.
— Так ты помогаешь Джеки? — удовлетворенно говорила Терри. — Как ты великодушен, притом, что и своя жизнь требует внимания. У такого красивого молодого человека, как ты, должно быть, сотни хорошеньких подружек.
— Есть несколько, — ответил Вильям, добродушно улыбаясь.
Эта улыбка вызвала в Джеки ярость. Это была улыбка мальчика, который убеждает пожилую женщину, что он старается вести себя наилучшим образом.
Снаружи клаксон затрубил беспрерывно: ужасный сын Терри домогался, чтобы мать уезжала, и немедленно.