Страница:
– Получается, – сказал один из фэбээровцев, – он в курсе деталей вашей работы?
– Он пришел в мой дом! – закричал Гектор. – Он убил мою собаку!
Вмешался Марсден:
– Он ничего не говорил, почему хочет взорвать самолет? Что-то из-за политики? Религия?
Гектор нахмурился, потом отрицательно помотал головой.
– Нет, ничего такого он не говорил.
– Вы уверены?
Гектор задумался и пожал плечами.
– Просто рассказывайте, что случилось дальше, – сказал Томас.
– Мы просидели на кухне часа четыре, потом он отправил нас в гостиную и приказал сидеть на диване до рассвета. Я закрыл глаза. Не для того, чтобы спать… Как мог я вообще спать? Закрыл глаза, чтобы молиться: пусть он исчезнет. Пусть окажется всего лишь кошмаром. Но стоило открыть глаза – и вот он перед тобой сидит в кресле. Спина прямая, как у оловянного солдатика. Смотрит и улыбается, будто я глупый ребенок… Он никогда не устает. И мне показалось, что он убьет Миранду и всех моих детей, что бы я для него ни сделал. А потом он посмотрел на часы и сказал, мол, пора. И дал мне свою сумку. И когда я выходил, то посмотрел на Миранду. Она плакала и говорила: «Я тебя прощаю. Я тебе все прощаю».
– Что она имела в виду? – спросил Томас.
Гектор подскочил на стуле.
– Что я больше никогда не увижу ее живой!
Томас кивнул.
– И тогда я подумал, что она, наверное, хочет сказать, чтобы я этого не делал. Но разве это возможно?! Мои дети! У них единственный шанс, если я все сделаю. И еще я подумал, что они никогда не должны об этом узнать, что их будущее было куплено ценой жизни двух или трех сотен человек. А ведь для меня они этого стоят! Мне очень стыдно, но это правда. А потом я приехал в аэропорт и увидел пассажиров в машинах и в такси, и как они целуются и прощаются, и что у них тоже есть дети, матери, братья и отцы. Но я все равно сказал себе, что должен все сделать, потому что я не так силен, чтобы позволить умереть моей Миранде и детям…
– Никто не может вас винить, – сказал Томас. – У меня тоже есть дети, и ради них я готов отправиться в ад.
С остановившимся взглядом Гектор ответил:
– Я уже был в аду. Уже был! Либо убей свою семью, либо десятки других семей. Как мне выбирать?!
Хенсон встретился глазами с Эсфирью. В животе у нее хлюпал расплавленный свинец. Она вдруг поняла, что по какой-то причине Манфред Шток собирался уничтожить весь 747-й. И эта причина связана с ней.
Томас вновь положил руку на плечо Гектору.
– Выбора не было. Тот человек это знал. Одна только мысль о возможности выбрать говорит о том, что ты сильнее многих из нас.
Гектор вскинул голову и посмотрел так, будто презирал детектива за такие слова.
– И что же дальше? Как я понимаю, вы не понесли сумку в зону багажа? – вмешался специальный агент Марсден.
– Нет, не понес, – ответил Гектор. – Я оставил ее в машине. Сначала зашел посмотреть, можно ли это сделать. Как он и говорил. Я ведь начальник смены. Один охранник возле двери был мне знаком, и я подумал, что его можно отвлечь, пока багаж провозят внутрь.
– Если вы знаете о какой-то дырке в системе, такие вещи надо сообщать службе безопасности, – вступил в разговор второй фэбээровец.
– Я подумал, что мог бы засунуть сумку в чей-то чемодан и тогда число грузовых мест не изменится. Но это надо делать уже после выборочной проверки, и к тому же я беспокоился насчет собак.
– Которые могли бы учуять пластид?
– Чего?
– Взрывчатку.
– Ну конечно.
«Грязный приемчик», – подумала Эсфирь. Вопрос был с подвохом, чтобы понять, знал ли Гектор о характере бомбы.
– И потом, – продолжил Гектор, – мне нужно было найти способ, как освободить место в чемодане. Багаж, следующий в Европу, по большей части набит так, что сумку не засунуть, если не вытащить что-нибудь из одежды, обуви и так далее. И со стороны бы показалось, что я занимаюсь воровством.
– Получается, вы оставили сумку в машине, пока не удастся сообразить, что и как делать?
– Да, оставил в багажнике. Я еще подумал, не спустить ли содержимое сумки в унитаз, но что тогда будет с детьми?
Гектор отхлебнул воды из стакана.
– Кстати, машину изолировали, – сказал Марсден. – А весь багаж проверят через несколько часов.
– Я ждал, ждал, но не знал, что делать. Я подумал, что, может быть, стоит просто зайти с сумкой, и пусть все думают, что у меня есть уважительная причина.
– Но вы этого не сделали?
– Я был в аду, клянусь. – Гектор перекрестился. – Но Господь спас меня. – С этими словами он посмотрел вверх. – Мне сказали, что меня зовут к телефону. Сначала я подумал, что звонит он, чтобы проверить, но это была Миранда, и я даже не мог поверить, что это она говорит.
Здесь слезы вновь набежали ему на глаза.
– Он ушел, – полувопросительно сказал Марсден.
– Он кому-то позвонил по мобильному телефону, потом запер Миранду и детей в чулане и ушел. Она сразу поняла.
– Мы все еще обыскиваем самолет на случай, если бомб несколько, – сообщил Марсден Хенсону.
– Надо извлечь картину, – сказал тот. – Ключ, возможно, таится именно в ней.
– Торопиться мы не имеем права, – возразил Марсден, бросив взгляд на Эсфирь.
– Это я и сам понимаю, – сказал Хенсон. – Просто передайте по команде, чтобы люди знали.
В дверь заглянул полицейский: «Они здесь».
Мгновением спустя в набитую комнату ворвалась какая-то женщина и бросилась Гектору на шею. Две маленькие девочки, как котята, прошмыгнули под ногами у полицейского, и через секунду все четверо обнимались, целовались и что-то шептали друг другу, хлюпая носами. В довершение всей сцены полицейский отступил на шаг и пропустил вперед двухместную коляску. Шестерка разнокалиберных Арс-Бартолей тут же образовала плотно спаянный комок.
– Вы обвиняете ее чисто автоматически! – возмутился Хенсон. – Откуда такие скоропалительные выводы? Может, Шток за мной охотится?
Детектив Томас с размаху врезал кулаком по металлической столешнице. По комнате прокатился грохот, как от далекого взрыва. В сопровождении Марсдена он отвел Хенсона с Эсфирью в дальний угол и угрожающе уставился на девушку.
– Поспокойнее, – предупредил его Марсден.
– Ага, – сказал Томас. – Взяли заложников, потом мне сообщают, что здесь замешан этот Шток. А потом я приезжаю сюда, и кто, спрашивается, оказывается мишенью? Наша маленькая подружка из Израиля!
– Я вам никакая не подружка, – слабо воспротивилась Эсфирь.
Хенсон чуть ли не носом уперся Томасу в лицо.
– Она собиралась лететь на «Эль-Аль», сэр, а вовсе не на «КЛМ». Откуда он мог узнать, что она окажется на рейсе в Амстердам? Я убедил ее поменять планы только несколько часов назад. А Шток к этому времени держал заложников минимум часов пятнадцать.
– Но вы же купили этот чертов билет сутки назад! – разозлился Томас. – На имя Эсфирь Горен!
Девушка взглянула на Хенсона.
– Положим, она могла его сдать, – упрямился тот.
– Вы меня удивляете, – меланхолично заметил Марсден.
– Ну нет, он не мог знать наверняка, какой у меня рейс, – сказала Эсфирь. – То ли «КЛМ», то ли «Эль-Аль».
– Если бы я работал киллером, – сказал Томас, – то поставил бы на самый свежий билет. Правильно?
– Точнее, поставили бы на весь семьсот сорок седьмой? – спросил Хенсон.
– Это зависит от того, насколько сильно мне хочется прикончить Эсфирь Горен. Может, он решил, что сотня-другая людей – вполне справедливая цена.
Вновь в животе Эсфирь колыхнулся свинцовый шар. Ей вспомнился ворчливый мужчина возле окна. Ряды сидений, заполненные детьми, старушками и влюбленными парочками, нетерпеливо поджидающими вылета в Амстердам.
– Или речь идет просто о теракте, – предположил Марсден.
– Он не довел дело до конца, – сказал Хенсон. – Поговорил по телефону и затем бросил заложников. Почему?
– Бомба-то уже была на пути в самолет, – заметил Марсден.
– Да, тем не менее он понимал, что миссис Арс-Бартоль сразу позвонит мужу. Что, если это всего лишь предупреждение? И он не собирался взрывать самолет на самом деле?
Марсден чуть ли не зарычал.
– Наши ребята говорят, что бомба не так уж и велика. Однако на катастрофу ее вполне хватит. Пожар на борту. Дырка в фюзеляже, разбитая гидравлика… Кусок пластида с зажигательным зарядом из магния. Всего-то…
– Из магния? – Хенсону пришел на ум пожар в доме Сэмюеля Мейера.
– Да, он дает невероятно высокую температуру, если вы помните школьный курс химии. Как ни странно, его используют для упрочнения алюминия, из которого делают фюзеляж.
– Просто ходячая энциклопедия, – сердито фыркнул Томас и повернулся к Эсфири. – Не пора ли вам поделиться сведениями, что это за Манфред Шток?
– Человек, убивший Сэмюеля Мейера, – ответила она, пожимая плечами. – Это все, что я знаю.
– Такое впечатление, что этот сукин сын вас не очень-то интересует, – сказал Томас.
– А ведь он убийца вашего отца, – подхватил Марсден.
– Да что вы знаете про моего отца?! – взорвалась Эсфирь. – Он мне вообще не отец! Исчез, когда я была еще младенцем!
Горячая волна начала заливать ей шею и уши.
– Это ваша мать его оставила, – влез с поправкой Марсден.
Его снисходительная улыбка прямо-таки напрашивалась на пощечину. От напряжения у Эсфири заболели руки, но она превозмогла себя и вместо этого стиснула спинку рядом стоявшего стула.
– Значит, имелись причины. Кем бы он ни был, моя жизнь прошла без него! Какое мне вообще дело до Сэмюеля Мейера!
Хенсон потянулся, чтобы успокоить ее, но Эсфирь оттолкнула его руку.
– Вы пролетели тысячи миль, чтобы с ним повидаться, – сказал Томас. – И совершенно случайно у него на чердаке оказался Ван Гог. И разумеется, это чистое совпадение, что Манфред Шток убивает вашего отца, а потом из кожи вон лезет, чтобы взорвать самолет, на котором вы летите… Знаете, я, к вашему сведению, работаю полицейским, а мы не верим в случайные совпадения. В нашем профессиональном мире их не бывает.
Она раздраженно плюхнулась на стул. Настала долгая пауза.
Затем Хенсон шагнул вперед и загородил Эсфирь спиной.
– Послушайте, мне не хочется мешать вашей приятной беседе, но я, кажется, уже объяснял, что дело выходит за рамки местной юрисдикции.
– А вот этого не надо, – сказал Томас. – У меня на руках убийство, инцидент с заложниками и даже дохлый пес в придачу.
– Террористический акт будет чуток поважнее, чем старая картина или тот, кто ее украл, – присовокупил Марсден.
– Скажите это шести миллионам мертвых евреев, – мрачно ответила Эсфирь.
Вновь наступила тяжелая пауза.
– А вам не кажется, – сказал Хенсон, – что решение одной загадки даст ответ на все остальные? Кто такой Шток? Что вы о нем знаете? Откуда вообще всплыло его имя?
Говоря это, он смотрел на Марсдена, хотя помнил, что именно Томас назвал Штока Манфредом. И неудивительно. Такого рода информация, скорее всего, поступила по каналам ФБР, а вовсе не из городского управления полиции. Кроме того, у Хенсона имелось больше рычагов воздействия именно на федералов.
Когда Марсден выпятил челюсть и, не говоря ни слова, нахально уперся взглядом в его лицо, Хенсон добавил:
– Вон тот телефон видите? Хотите поговорить с министром юстиции Соединенных Штатов? Могу организовать. Только потом не жалуйтесь, когда у вас будут проблемы.
Марсден зло прищурил глаз, но все же ответил:
– Манфред Шток – гражданин Чили. Его имя связано с несколькими тамошними корпорациями. Униформа для пиночетовского режима. Крупные скотоводы. Горнодобывающая промышленность. Судя по тем данным, что они нам предоставили, ему давно за восемьдесят.
– Да нет, тот был средних лет, – запротестовала Эсфирь. – Я бы дала ему где-то пятьдесят пять. Вы разве не слышали, что сказал грузчик?
Хенсон вскинул руки.
– Миранду держал в заложниках восьмидесятилетний старец?!
– Нет, но тот чилиец, который прошел через аэропорт Лос-Анджелеса за два дня до убийства Сэмюеля Мейера, имел документы на имя Манфреда Штока. Его приметы совпадают с описанием, полученным с паспортного контроля.
– Ив паспорте было сказано, что ему за восемьдесят?
– Нет, хотя именно так заявили чилийские власти, когда мы обратились к ним с запросом на Манфреда Штока.
– Получается, их двое? – спросила Эсфирь.
– Опять нет, – ответил Марсден. – Он, должно быть, подделал паспорт на имя Штока. Или же чилийцы ошиблись. К ним еще в девятнадцатом веке пожаловала масса иммигрантов из Германии. Немецкие имена – обычное дело. Как бы то ни было, мы точно знаем, что наш мальчуган вчера взял напрокат «бьюик» в аэропорту Мидуэй.
– Если он еще здесь, мы его найдем, – сказал Томас.
– А чилийцы не упоминали, что настоящий Манфред Шток был когда-то полковником? – спросила Эсфирь.
– Во всяком случае, не в их армии. Даже никаких почетных званий не имел, – сказал Марсден.
– Мейер называл его «штандартенфюрер Шток», – возразила Эсфирь. – Я абсолютно уверена. А потом убийца сказал, что он никакой не штандартенфюрер. Мог ли Мейер принять пятидесятипятилетнего Манфреда Штока за более старого? За того, с кем он был знаком раньше?
– За отца или дядю? Может быть, – сказал Хенсон. – Или убийца вообще не имел к ним отношения, а Мейер просто перепутал. Что-то всплыло со времен войны, какое-то похожее воспоминание.
– Мы с вами забываем, что некий Манфред Шток проник-таки на территорию США, – сказала Эсфирь. – Не слишком ли много совпадений, пусть даже с военными воспоминаниями?
– Я не верю в совпадения, – тут же вставил Томас. Марсден сложил руки на груди.
– Я хочу знать, при чем здесь «Мосад », – твердо заявил он.
– Ни при чем, – отреагировала Эсфирь. – Я ничего не знаю про «Мосад».
– Ясно. У нас два… нет, уже три покушения на жизнь агента «Мосад», и они никак не связаны между собой? Прошу прощения за свой иврит, но дело пахнет далеко не кошерно. Я бы сказал, от дела просто разит.
Зазвонил телефон. А потом еще раз. И еще. Четыре раза прозвучал звонок, но Марсден даже не шевельнулся, поджидая реакцию девушки. Эсфирь же буравила его взглядом, будто пыталась рентгеном прощупать мозги.
– Вы на звонки не отвечаете? – поинтересовался Хенсон.
Марсден резко сдернул трубку с аппарата и, что-то бормоча, повернулся спиной.
Томас поиграл карандашом.
– У вас нет никаких прав тащить свою войну сюда, в Чикаго, – сказал он.
– «Мосад» тут ни при чем, – упрямо повторила девушка.
Марсден сердито бросил трубку.
– Вас троих доставят военным самолетом в Амстердам.
– Военным? – удивилась Эсфирь.
– Троих? – Хенсон даже подумал, что ослышался.
– ВВС НАТО. Вы двое и Ван Гог, – ответил Марсден. – Скажите спасибо голландскому правительству.
Он перевел взгляд на Томаса.
– Всем горячий привет.
– Да вы шутите, что ли?!
– От министра юстиции собственной персоной.
Томас покачал головой, затем наклонился и развел руками.
– Послушайте-ка. Чисто неофициально. Мейер мертв. Официант мертв. Подставлен битком набитый самолет, а все потому, что вы на нем пассажирка. И теперь вы сидите передо мной и заявляете, что «Мосад» здесь ни при чем?
– Если бы даже мисс Горен и работала на «Мосад», то совсем не обязательно, чтобы здесь была какая-то связь, – вмешался Хенсон. – Впрочем, она просто агент в турфирме.
– Ну хватит уже, честное слово, – взмолился Томас. – Мы же все трудимся ради одной цели!
– Обычное совпадение, – сказала Эсфирь.
Томас фыркнул.
– Вы уже знаете мое мнение на этот счет. Впрочем, кто я вообще такой? Я даже не в силах задержать вас в Чикаго!
Глава 11
– Он пришел в мой дом! – закричал Гектор. – Он убил мою собаку!
Вмешался Марсден:
– Он ничего не говорил, почему хочет взорвать самолет? Что-то из-за политики? Религия?
Гектор нахмурился, потом отрицательно помотал головой.
– Нет, ничего такого он не говорил.
– Вы уверены?
Гектор задумался и пожал плечами.
– Просто рассказывайте, что случилось дальше, – сказал Томас.
– Мы просидели на кухне часа четыре, потом он отправил нас в гостиную и приказал сидеть на диване до рассвета. Я закрыл глаза. Не для того, чтобы спать… Как мог я вообще спать? Закрыл глаза, чтобы молиться: пусть он исчезнет. Пусть окажется всего лишь кошмаром. Но стоило открыть глаза – и вот он перед тобой сидит в кресле. Спина прямая, как у оловянного солдатика. Смотрит и улыбается, будто я глупый ребенок… Он никогда не устает. И мне показалось, что он убьет Миранду и всех моих детей, что бы я для него ни сделал. А потом он посмотрел на часы и сказал, мол, пора. И дал мне свою сумку. И когда я выходил, то посмотрел на Миранду. Она плакала и говорила: «Я тебя прощаю. Я тебе все прощаю».
– Что она имела в виду? – спросил Томас.
Гектор подскочил на стуле.
– Что я больше никогда не увижу ее живой!
Томас кивнул.
– И тогда я подумал, что она, наверное, хочет сказать, чтобы я этого не делал. Но разве это возможно?! Мои дети! У них единственный шанс, если я все сделаю. И еще я подумал, что они никогда не должны об этом узнать, что их будущее было куплено ценой жизни двух или трех сотен человек. А ведь для меня они этого стоят! Мне очень стыдно, но это правда. А потом я приехал в аэропорт и увидел пассажиров в машинах и в такси, и как они целуются и прощаются, и что у них тоже есть дети, матери, братья и отцы. Но я все равно сказал себе, что должен все сделать, потому что я не так силен, чтобы позволить умереть моей Миранде и детям…
– Никто не может вас винить, – сказал Томас. – У меня тоже есть дети, и ради них я готов отправиться в ад.
С остановившимся взглядом Гектор ответил:
– Я уже был в аду. Уже был! Либо убей свою семью, либо десятки других семей. Как мне выбирать?!
Хенсон встретился глазами с Эсфирью. В животе у нее хлюпал расплавленный свинец. Она вдруг поняла, что по какой-то причине Манфред Шток собирался уничтожить весь 747-й. И эта причина связана с ней.
Томас вновь положил руку на плечо Гектору.
– Выбора не было. Тот человек это знал. Одна только мысль о возможности выбрать говорит о том, что ты сильнее многих из нас.
Гектор вскинул голову и посмотрел так, будто презирал детектива за такие слова.
– И что же дальше? Как я понимаю, вы не понесли сумку в зону багажа? – вмешался специальный агент Марсден.
– Нет, не понес, – ответил Гектор. – Я оставил ее в машине. Сначала зашел посмотреть, можно ли это сделать. Как он и говорил. Я ведь начальник смены. Один охранник возле двери был мне знаком, и я подумал, что его можно отвлечь, пока багаж провозят внутрь.
– Если вы знаете о какой-то дырке в системе, такие вещи надо сообщать службе безопасности, – вступил в разговор второй фэбээровец.
– Я подумал, что мог бы засунуть сумку в чей-то чемодан и тогда число грузовых мест не изменится. Но это надо делать уже после выборочной проверки, и к тому же я беспокоился насчет собак.
– Которые могли бы учуять пластид?
– Чего?
– Взрывчатку.
– Ну конечно.
«Грязный приемчик», – подумала Эсфирь. Вопрос был с подвохом, чтобы понять, знал ли Гектор о характере бомбы.
– И потом, – продолжил Гектор, – мне нужно было найти способ, как освободить место в чемодане. Багаж, следующий в Европу, по большей части набит так, что сумку не засунуть, если не вытащить что-нибудь из одежды, обуви и так далее. И со стороны бы показалось, что я занимаюсь воровством.
– Получается, вы оставили сумку в машине, пока не удастся сообразить, что и как делать?
– Да, оставил в багажнике. Я еще подумал, не спустить ли содержимое сумки в унитаз, но что тогда будет с детьми?
Гектор отхлебнул воды из стакана.
– Кстати, машину изолировали, – сказал Марсден. – А весь багаж проверят через несколько часов.
– Я ждал, ждал, но не знал, что делать. Я подумал, что, может быть, стоит просто зайти с сумкой, и пусть все думают, что у меня есть уважительная причина.
– Но вы этого не сделали?
– Я был в аду, клянусь. – Гектор перекрестился. – Но Господь спас меня. – С этими словами он посмотрел вверх. – Мне сказали, что меня зовут к телефону. Сначала я подумал, что звонит он, чтобы проверить, но это была Миранда, и я даже не мог поверить, что это она говорит.
Здесь слезы вновь набежали ему на глаза.
– Он ушел, – полувопросительно сказал Марсден.
– Он кому-то позвонил по мобильному телефону, потом запер Миранду и детей в чулане и ушел. Она сразу поняла.
– Мы все еще обыскиваем самолет на случай, если бомб несколько, – сообщил Марсден Хенсону.
– Надо извлечь картину, – сказал тот. – Ключ, возможно, таится именно в ней.
– Торопиться мы не имеем права, – возразил Марсден, бросив взгляд на Эсфирь.
– Это я и сам понимаю, – сказал Хенсон. – Просто передайте по команде, чтобы люди знали.
В дверь заглянул полицейский: «Они здесь».
Мгновением спустя в набитую комнату ворвалась какая-то женщина и бросилась Гектору на шею. Две маленькие девочки, как котята, прошмыгнули под ногами у полицейского, и через секунду все четверо обнимались, целовались и что-то шептали друг другу, хлюпая носами. В довершение всей сцены полицейский отступил на шаг и пропустил вперед двухместную коляску. Шестерка разнокалиберных Арс-Бартолей тут же образовала плотно спаянный комок.
– Вы обвиняете ее чисто автоматически! – возмутился Хенсон. – Откуда такие скоропалительные выводы? Может, Шток за мной охотится?
Детектив Томас с размаху врезал кулаком по металлической столешнице. По комнате прокатился грохот, как от далекого взрыва. В сопровождении Марсдена он отвел Хенсона с Эсфирью в дальний угол и угрожающе уставился на девушку.
– Поспокойнее, – предупредил его Марсден.
– Ага, – сказал Томас. – Взяли заложников, потом мне сообщают, что здесь замешан этот Шток. А потом я приезжаю сюда, и кто, спрашивается, оказывается мишенью? Наша маленькая подружка из Израиля!
– Я вам никакая не подружка, – слабо воспротивилась Эсфирь.
Хенсон чуть ли не носом уперся Томасу в лицо.
– Она собиралась лететь на «Эль-Аль», сэр, а вовсе не на «КЛМ». Откуда он мог узнать, что она окажется на рейсе в Амстердам? Я убедил ее поменять планы только несколько часов назад. А Шток к этому времени держал заложников минимум часов пятнадцать.
– Но вы же купили этот чертов билет сутки назад! – разозлился Томас. – На имя Эсфирь Горен!
Девушка взглянула на Хенсона.
– Положим, она могла его сдать, – упрямился тот.
– Вы меня удивляете, – меланхолично заметил Марсден.
– Ну нет, он не мог знать наверняка, какой у меня рейс, – сказала Эсфирь. – То ли «КЛМ», то ли «Эль-Аль».
– Если бы я работал киллером, – сказал Томас, – то поставил бы на самый свежий билет. Правильно?
– Точнее, поставили бы на весь семьсот сорок седьмой? – спросил Хенсон.
– Это зависит от того, насколько сильно мне хочется прикончить Эсфирь Горен. Может, он решил, что сотня-другая людей – вполне справедливая цена.
Вновь в животе Эсфирь колыхнулся свинцовый шар. Ей вспомнился ворчливый мужчина возле окна. Ряды сидений, заполненные детьми, старушками и влюбленными парочками, нетерпеливо поджидающими вылета в Амстердам.
– Или речь идет просто о теракте, – предположил Марсден.
– Он не довел дело до конца, – сказал Хенсон. – Поговорил по телефону и затем бросил заложников. Почему?
– Бомба-то уже была на пути в самолет, – заметил Марсден.
– Да, тем не менее он понимал, что миссис Арс-Бартоль сразу позвонит мужу. Что, если это всего лишь предупреждение? И он не собирался взрывать самолет на самом деле?
Марсден чуть ли не зарычал.
– Наши ребята говорят, что бомба не так уж и велика. Однако на катастрофу ее вполне хватит. Пожар на борту. Дырка в фюзеляже, разбитая гидравлика… Кусок пластида с зажигательным зарядом из магния. Всего-то…
– Из магния? – Хенсону пришел на ум пожар в доме Сэмюеля Мейера.
– Да, он дает невероятно высокую температуру, если вы помните школьный курс химии. Как ни странно, его используют для упрочнения алюминия, из которого делают фюзеляж.
– Просто ходячая энциклопедия, – сердито фыркнул Томас и повернулся к Эсфири. – Не пора ли вам поделиться сведениями, что это за Манфред Шток?
– Человек, убивший Сэмюеля Мейера, – ответила она, пожимая плечами. – Это все, что я знаю.
– Такое впечатление, что этот сукин сын вас не очень-то интересует, – сказал Томас.
– А ведь он убийца вашего отца, – подхватил Марсден.
– Да что вы знаете про моего отца?! – взорвалась Эсфирь. – Он мне вообще не отец! Исчез, когда я была еще младенцем!
Горячая волна начала заливать ей шею и уши.
– Это ваша мать его оставила, – влез с поправкой Марсден.
Его снисходительная улыбка прямо-таки напрашивалась на пощечину. От напряжения у Эсфири заболели руки, но она превозмогла себя и вместо этого стиснула спинку рядом стоявшего стула.
– Значит, имелись причины. Кем бы он ни был, моя жизнь прошла без него! Какое мне вообще дело до Сэмюеля Мейера!
Хенсон потянулся, чтобы успокоить ее, но Эсфирь оттолкнула его руку.
– Вы пролетели тысячи миль, чтобы с ним повидаться, – сказал Томас. – И совершенно случайно у него на чердаке оказался Ван Гог. И разумеется, это чистое совпадение, что Манфред Шток убивает вашего отца, а потом из кожи вон лезет, чтобы взорвать самолет, на котором вы летите… Знаете, я, к вашему сведению, работаю полицейским, а мы не верим в случайные совпадения. В нашем профессиональном мире их не бывает.
Она раздраженно плюхнулась на стул. Настала долгая пауза.
Затем Хенсон шагнул вперед и загородил Эсфирь спиной.
– Послушайте, мне не хочется мешать вашей приятной беседе, но я, кажется, уже объяснял, что дело выходит за рамки местной юрисдикции.
– А вот этого не надо, – сказал Томас. – У меня на руках убийство, инцидент с заложниками и даже дохлый пес в придачу.
– Террористический акт будет чуток поважнее, чем старая картина или тот, кто ее украл, – присовокупил Марсден.
– Скажите это шести миллионам мертвых евреев, – мрачно ответила Эсфирь.
Вновь наступила тяжелая пауза.
– А вам не кажется, – сказал Хенсон, – что решение одной загадки даст ответ на все остальные? Кто такой Шток? Что вы о нем знаете? Откуда вообще всплыло его имя?
Говоря это, он смотрел на Марсдена, хотя помнил, что именно Томас назвал Штока Манфредом. И неудивительно. Такого рода информация, скорее всего, поступила по каналам ФБР, а вовсе не из городского управления полиции. Кроме того, у Хенсона имелось больше рычагов воздействия именно на федералов.
Когда Марсден выпятил челюсть и, не говоря ни слова, нахально уперся взглядом в его лицо, Хенсон добавил:
– Вон тот телефон видите? Хотите поговорить с министром юстиции Соединенных Штатов? Могу организовать. Только потом не жалуйтесь, когда у вас будут проблемы.
Марсден зло прищурил глаз, но все же ответил:
– Манфред Шток – гражданин Чили. Его имя связано с несколькими тамошними корпорациями. Униформа для пиночетовского режима. Крупные скотоводы. Горнодобывающая промышленность. Судя по тем данным, что они нам предоставили, ему давно за восемьдесят.
– Да нет, тот был средних лет, – запротестовала Эсфирь. – Я бы дала ему где-то пятьдесят пять. Вы разве не слышали, что сказал грузчик?
Хенсон вскинул руки.
– Миранду держал в заложниках восьмидесятилетний старец?!
– Нет, но тот чилиец, который прошел через аэропорт Лос-Анджелеса за два дня до убийства Сэмюеля Мейера, имел документы на имя Манфреда Штока. Его приметы совпадают с описанием, полученным с паспортного контроля.
– Ив паспорте было сказано, что ему за восемьдесят?
– Нет, хотя именно так заявили чилийские власти, когда мы обратились к ним с запросом на Манфреда Штока.
– Получается, их двое? – спросила Эсфирь.
– Опять нет, – ответил Марсден. – Он, должно быть, подделал паспорт на имя Штока. Или же чилийцы ошиблись. К ним еще в девятнадцатом веке пожаловала масса иммигрантов из Германии. Немецкие имена – обычное дело. Как бы то ни было, мы точно знаем, что наш мальчуган вчера взял напрокат «бьюик» в аэропорту Мидуэй.
– Если он еще здесь, мы его найдем, – сказал Томас.
– А чилийцы не упоминали, что настоящий Манфред Шток был когда-то полковником? – спросила Эсфирь.
– Во всяком случае, не в их армии. Даже никаких почетных званий не имел, – сказал Марсден.
– Мейер называл его «штандартенфюрер Шток», – возразила Эсфирь. – Я абсолютно уверена. А потом убийца сказал, что он никакой не штандартенфюрер. Мог ли Мейер принять пятидесятипятилетнего Манфреда Штока за более старого? За того, с кем он был знаком раньше?
– За отца или дядю? Может быть, – сказал Хенсон. – Или убийца вообще не имел к ним отношения, а Мейер просто перепутал. Что-то всплыло со времен войны, какое-то похожее воспоминание.
– Мы с вами забываем, что некий Манфред Шток проник-таки на территорию США, – сказала Эсфирь. – Не слишком ли много совпадений, пусть даже с военными воспоминаниями?
– Я не верю в совпадения, – тут же вставил Томас. Марсден сложил руки на груди.
– Я хочу знать, при чем здесь «Мосад », – твердо заявил он.
– Ни при чем, – отреагировала Эсфирь. – Я ничего не знаю про «Мосад».
– Ясно. У нас два… нет, уже три покушения на жизнь агента «Мосад», и они никак не связаны между собой? Прошу прощения за свой иврит, но дело пахнет далеко не кошерно. Я бы сказал, от дела просто разит.
Зазвонил телефон. А потом еще раз. И еще. Четыре раза прозвучал звонок, но Марсден даже не шевельнулся, поджидая реакцию девушки. Эсфирь же буравила его взглядом, будто пыталась рентгеном прощупать мозги.
– Вы на звонки не отвечаете? – поинтересовался Хенсон.
Марсден резко сдернул трубку с аппарата и, что-то бормоча, повернулся спиной.
Томас поиграл карандашом.
– У вас нет никаких прав тащить свою войну сюда, в Чикаго, – сказал он.
– «Мосад» тут ни при чем, – упрямо повторила девушка.
Марсден сердито бросил трубку.
– Вас троих доставят военным самолетом в Амстердам.
– Военным? – удивилась Эсфирь.
– Троих? – Хенсон даже подумал, что ослышался.
– ВВС НАТО. Вы двое и Ван Гог, – ответил Марсден. – Скажите спасибо голландскому правительству.
Он перевел взгляд на Томаса.
– Всем горячий привет.
– Да вы шутите, что ли?!
– От министра юстиции собственной персоной.
Томас покачал головой, затем наклонился и развел руками.
– Послушайте-ка. Чисто неофициально. Мейер мертв. Официант мертв. Подставлен битком набитый самолет, а все потому, что вы на нем пассажирка. И теперь вы сидите передо мной и заявляете, что «Мосад» здесь ни при чем?
– Если бы даже мисс Горен и работала на «Мосад», то совсем не обязательно, чтобы здесь была какая-то связь, – вмешался Хенсон. – Впрочем, она просто агент в турфирме.
– Ну хватит уже, честное слово, – взмолился Томас. – Мы же все трудимся ради одной цели!
– Обычное совпадение, – сказала Эсфирь.
Томас фыркнул.
– Вы уже знаете мое мнение на этот счет. Впрочем, кто я вообще такой? Я даже не в силах задержать вас в Чикаго!
Глава 11
В СТРАНЕ КАНАЛОВ И ПРУДОВ
Натовский транспортный самолет оказался куда менее милитаристским, чем можно было ожидать. Судя по наличию прекрасно оборудованной кухни, четырех спальных мест и даже небольшой душевой кабинки, он был предназначен для высших офицеров и дипломатов. Эсфирь, измученная событиями последних двух недель, тут же забралась в одну из коек. Она давно уже научилась пользоваться короткими передышками для отдыха даже в самых опасных обстоятельствах, хотя на этот раз вместо сна ее мучили какие-то странные видения и кошмары. Манфред Шток – вот как звали ее отца на самом деле. Самоубийство Ван Гога в 1890-м было простой инсценировкой, и он жил в Чикаго под именем Сэмюеля Мейера. Ну и разумеется, не обошлось без пожаров. Адский зной. Манфред Шток швыряет автопортреты евреев в ослепительные языки магниевого пламени. Всех евреев, что еще оставались на Земле, посадили в «Боинг-747» и сбили ракетой над стадионом, прямо на глазах у бейсбольных болельщиков. И все из-за нее. Она умоляла пустить ее в самолет, но раввин сказал, что ее отец был нацистом и что она каким-то образом испортит великолепие белого сияния взрыва.
Когда голландский солдат, выполнявший функции стюарда, тихонько постучал по перегородке у нее над головой и предложил кофе и завтрак, девушке показалось, будто она совсем не спала. Самочувствие вроде бы даже ухудшилось. Когда Эсфирь заняла свое место у небольшого столика в переднем салоне, Хенсон жизнерадостно сообщил:
– Мне сказали, что в Амстердаме отличный денек. Двадцать два градуса и почти ни единой тучки.
– Как мило, – ответила она и тут же подумала, что слова прозвучали глупо, хотя делать бодрый вид сил не нашлось.
Пока их лимузин скользил по автостраде из аэропорта Схипхол до центра города, она задумчиво разглядывала ярко-зеленый сельский пейзаж, изрезанный каналами и испещренный ровными, как стол, фермерскими полями. Этот ландшафт ни в какое сравнение не шел с привычными ей городами, а точнее, убогими поселениями среди дикой пустыни, почти без травы или деревьев, которые едва-едва держались за жизнь благодаря упрямству обитателей, желавших иметь хоть какое-то подобие зелени.
Вдоль трассы через равные интервалы возникали ультрасовременные постройки, яркие и богатые, словно произрастали из столь же богатой почвы. Здание ING-Банка, выполненное в стиле радикального модерна, напоминало старинное торговое судно из стали и стекла, бросившее якорь возле автострады и готовое в любой миг выйти на парусах в залив Зейдер-Зе, от которого люди уже давно начали отвоевывать участки суши. В центре же Амстердама их до самой гостиницы сопровождали домики и каналы, которые своей живописной нереальностью походили на игрушечный город, построенный для столь же игрушечной железной дороги.
Объятая полудремой, Эсфирь почему-то подумала о тех кратких и страшных минутах, пока она видела своего отца еще живым. Из окна она заметила державшуюся за руки парочку, остановившуюся возле уличного продавца итальянского мороженого, и представила, как целовалась мать с Сэмюелем Мейером. Услышала звон разбитых бокалов под конец свадебной церемонии. Представила их обнимающимися в постели. Увидела татуировку концентрационного лагеря, нанесенную на предплечья…
– Мартин?
Если не считать небольших мешочков под глазами, Хенсон ничем не выдавал усталость от перелета. Он показал пальцем на ярко раскрашенное здание за окном.
– Правда, красиво?
Девушка нагнулась вперед, но успела разглядеть только угол красной кирпичной стены.
– Мартин, а у Сэмюеля Мейера была татуировка?
– Татуировка? Какая татуировка?
– На руке.
– А! – Он отвернулся. – Ты об этом. Да, но только на ее месте ничего не осталось, кроме шрама. Он говорил, что выжег ее.
– Почему ты ничего об этом не сказал?
– А какой смысл?
– Во всем есть смысл!
Мартин вдруг заинтересовался:
– Так в чем дело-то? Есть идеи, почему он от нее избавился?
– Моя мать носила свою татуировку с гордостью, – сказала Эсфирь. – Она говорила, что никто не должен забывать.
– Может, Мейеру-то хотелось забыть.
– А он сидел в лагере?
На лице Хенсона как-то сразу показалась усталость.
– Нет, не сидел. Следствие в шестьдесят шестом решило, что он подделал ожог. Мы уже послали запрос в Германию, чтобы там еще раз проверили всякие записи. Известно же, что масса документов оставалась за «железным занавесом» в Восточной Германии или Советском Союзе. Впрочем, пока что новых данных не нашли.
– Почему ты ничего об этом не говорил?
– Ты же до сих пор не числишься в нашей группе, верно?
– Брось! Он был мне отцом.
– Да, но был ли твой отец Стефаном Мейербером?
Эсфирь обмякла. А как иначе у старика мог оказаться Ван Гог?
– Не сердись. Я бы открыл для тебя все его досье, но…
– Ты просто выкручиваешь мне руки, чтобы я вошла в твою дурацкую команду!
Хенсон задумчиво разглядывал группу длинноволосых бородачей в цветастых майках и сандалиях.
– Ну, знаешь… По второму кругу пошла?
– Ты очень ловко разыгрываешь из себя невинного туриста! – рассердилась девушка.
Хенсон усмехнулся.
– Я простой парнишка со Среднего Запада. В душе я до сих пор мечтаю поймать девчонку на сеновале.
Она скрестила ноги и прижалась щекой к прохладной двери. Запахло лимонным стеклоочистителем.
– Слушай, – произнес Хенсон, – я тебе одну вещь хотел сказать… Мне еще на борту передали сообщение.
– Ну и?
– Манфред Шток сделал ноги.
– Можно подумать, это большая новость! – съязвила Эсфирь. – Он, похоже, старый дока по части таких делишек.
– Не совсем. Например, он не получил того, чего хотел, – заметил Хенсон.
– До поры до времени.
– Ты ведь до сих пор жива. Ван Гога мы вот-вот доставим в музей. А ту машину, что он взял напрокат в аэропорте Мидуэй, нашли в Виндзоре, Онтарио.
– В Канаде?!
– Должно быть, он доехал до Детройта, а там пересек границу. Конная полиция Канады его уже ищет, однако страна у них тоже не маленькая.
– Я что-то в толк не возьму… Разве между Соединенными Штатами и Канадой нет паспортного контроля?
– Ну-у, есть, конечно… Впрочем… Наверное, не так сложно пересечь границу. Я, правда, понятия не имею, как именно можно незаметно проехать по мосту между Детройтом и Виндзором, но ведь кто знает? На реке Сент-Клэр есть также паромы, а у Порт-Гурона еще один мост. Должно быть, он умеет ловко объезжать полицейские блокпосты на трассах.
– В Израиле такого бы никогда не случилось, – фыркнула она.
– Может, да. А может, и нет. У вас тоже полиция не всесильна.
– Так он, получается, все еще охотится за мной?
– Этого мы не знаем. Скажем, он мог закончить свои дела и вернуться в Чили. А то, чего он не отыскал в доме Сэмюеля Мейера, обратилось в пепел.
Да, пожар был еще тот. Началось с горящего магния, потом добавился газ… Слишком сильное пламя, чтобы его можно было побороть обычными средствами. Пожарным удалось-таки спасти строения через улицу, зато соседний дом сгорел. Чуть было не занялся весь квартал. Соседскую старушку едва успели вынести. Если бы не ее сын, который пораньше удрал с работы, чтобы поспеть к бейсбольному матчу…
Хенсон вздохнул.
– От дома остался хорошо прожаренный кирпичный каркас, набитый горячим пеплом. Отсюда вопрос: зачем он поджег дом твоего отца?
В голове у Эсфири внезапно прояснилось, и она тут же поняла, к чему клонит Хенсон. Как именно и когда Шток пробрался внутрь – не столь важно. Согласно предварительной экспертизе, самолетная бомба была снабжена альтиметром. Стоило только достичь высоты 25 тысяч футов, как произошел бы взрыв. Поскольку бомбу удалось целиком извлечь из багажника автомобиля Гектора, сейчас фэбээровцы анализируют ее детали, химический состав взрывчатки, саму спортивную сумку и даже изоленту на проводах. Но ведь Шток мог установить в доме заряд с таймером еще недели назад. Скажем, в тот день, когда застрелил Сэмюеля Мейера. Когда они с Хенсоном осматривали комнаты, то просто ничего не заметили. Зажигательное устройство сработало в кухонной плите, в непосредственной близи от подключенной газовой трубы.
Шток явно закаленный оперативник, профессионал. С этим не поспоришь. Внешне столь заметный – могучее телосложение, блондин – и вместе с тем неуловимый. Ни одному из любителей не может так везти.
– В доме имелась некая вещь, которую он хотел уничтожить, – сказал Хенсон. – По крайней мере, у меня такое объяснение. К примеру, чего-то он боялся.
– И Ван Гог тут ни при чем?
– Кто знает? Он к тому же решил, что ты могла эту вещь из дома вынести. Или просто знала нечто такое, что могло повредить ему или тем людям, на кого он работает. Ведь картины уже не было, когда он стрелял в нас в ресторане.
– Я тебе говорила: я забрала только снимок с матерью и мою собственную детскую карточку.
– А если причина в тех людях, что стоят на фото?
– Мы это уже обсуждали. Да и откуда он мог знать, что снимок у меня? И почему сам не взял его, когда обыскивал дом?
Когда голландский солдат, выполнявший функции стюарда, тихонько постучал по перегородке у нее над головой и предложил кофе и завтрак, девушке показалось, будто она совсем не спала. Самочувствие вроде бы даже ухудшилось. Когда Эсфирь заняла свое место у небольшого столика в переднем салоне, Хенсон жизнерадостно сообщил:
– Мне сказали, что в Амстердаме отличный денек. Двадцать два градуса и почти ни единой тучки.
– Как мило, – ответила она и тут же подумала, что слова прозвучали глупо, хотя делать бодрый вид сил не нашлось.
Пока их лимузин скользил по автостраде из аэропорта Схипхол до центра города, она задумчиво разглядывала ярко-зеленый сельский пейзаж, изрезанный каналами и испещренный ровными, как стол, фермерскими полями. Этот ландшафт ни в какое сравнение не шел с привычными ей городами, а точнее, убогими поселениями среди дикой пустыни, почти без травы или деревьев, которые едва-едва держались за жизнь благодаря упрямству обитателей, желавших иметь хоть какое-то подобие зелени.
Вдоль трассы через равные интервалы возникали ультрасовременные постройки, яркие и богатые, словно произрастали из столь же богатой почвы. Здание ING-Банка, выполненное в стиле радикального модерна, напоминало старинное торговое судно из стали и стекла, бросившее якорь возле автострады и готовое в любой миг выйти на парусах в залив Зейдер-Зе, от которого люди уже давно начали отвоевывать участки суши. В центре же Амстердама их до самой гостиницы сопровождали домики и каналы, которые своей живописной нереальностью походили на игрушечный город, построенный для столь же игрушечной железной дороги.
Объятая полудремой, Эсфирь почему-то подумала о тех кратких и страшных минутах, пока она видела своего отца еще живым. Из окна она заметила державшуюся за руки парочку, остановившуюся возле уличного продавца итальянского мороженого, и представила, как целовалась мать с Сэмюелем Мейером. Услышала звон разбитых бокалов под конец свадебной церемонии. Представила их обнимающимися в постели. Увидела татуировку концентрационного лагеря, нанесенную на предплечья…
– Мартин?
Если не считать небольших мешочков под глазами, Хенсон ничем не выдавал усталость от перелета. Он показал пальцем на ярко раскрашенное здание за окном.
– Правда, красиво?
Девушка нагнулась вперед, но успела разглядеть только угол красной кирпичной стены.
– Мартин, а у Сэмюеля Мейера была татуировка?
– Татуировка? Какая татуировка?
– На руке.
– А! – Он отвернулся. – Ты об этом. Да, но только на ее месте ничего не осталось, кроме шрама. Он говорил, что выжег ее.
– Почему ты ничего об этом не сказал?
– А какой смысл?
– Во всем есть смысл!
Мартин вдруг заинтересовался:
– Так в чем дело-то? Есть идеи, почему он от нее избавился?
– Моя мать носила свою татуировку с гордостью, – сказала Эсфирь. – Она говорила, что никто не должен забывать.
– Может, Мейеру-то хотелось забыть.
– А он сидел в лагере?
На лице Хенсона как-то сразу показалась усталость.
– Нет, не сидел. Следствие в шестьдесят шестом решило, что он подделал ожог. Мы уже послали запрос в Германию, чтобы там еще раз проверили всякие записи. Известно же, что масса документов оставалась за «железным занавесом» в Восточной Германии или Советском Союзе. Впрочем, пока что новых данных не нашли.
– Почему ты ничего об этом не говорил?
– Ты же до сих пор не числишься в нашей группе, верно?
– Брось! Он был мне отцом.
– Да, но был ли твой отец Стефаном Мейербером?
Эсфирь обмякла. А как иначе у старика мог оказаться Ван Гог?
– Не сердись. Я бы открыл для тебя все его досье, но…
– Ты просто выкручиваешь мне руки, чтобы я вошла в твою дурацкую команду!
Хенсон задумчиво разглядывал группу длинноволосых бородачей в цветастых майках и сандалиях.
– Ну, знаешь… По второму кругу пошла?
– Ты очень ловко разыгрываешь из себя невинного туриста! – рассердилась девушка.
Хенсон усмехнулся.
– Я простой парнишка со Среднего Запада. В душе я до сих пор мечтаю поймать девчонку на сеновале.
Она скрестила ноги и прижалась щекой к прохладной двери. Запахло лимонным стеклоочистителем.
– Слушай, – произнес Хенсон, – я тебе одну вещь хотел сказать… Мне еще на борту передали сообщение.
– Ну и?
– Манфред Шток сделал ноги.
– Можно подумать, это большая новость! – съязвила Эсфирь. – Он, похоже, старый дока по части таких делишек.
– Не совсем. Например, он не получил того, чего хотел, – заметил Хенсон.
– До поры до времени.
– Ты ведь до сих пор жива. Ван Гога мы вот-вот доставим в музей. А ту машину, что он взял напрокат в аэропорте Мидуэй, нашли в Виндзоре, Онтарио.
– В Канаде?!
– Должно быть, он доехал до Детройта, а там пересек границу. Конная полиция Канады его уже ищет, однако страна у них тоже не маленькая.
– Я что-то в толк не возьму… Разве между Соединенными Штатами и Канадой нет паспортного контроля?
– Ну-у, есть, конечно… Впрочем… Наверное, не так сложно пересечь границу. Я, правда, понятия не имею, как именно можно незаметно проехать по мосту между Детройтом и Виндзором, но ведь кто знает? На реке Сент-Клэр есть также паромы, а у Порт-Гурона еще один мост. Должно быть, он умеет ловко объезжать полицейские блокпосты на трассах.
– В Израиле такого бы никогда не случилось, – фыркнула она.
– Может, да. А может, и нет. У вас тоже полиция не всесильна.
– Так он, получается, все еще охотится за мной?
– Этого мы не знаем. Скажем, он мог закончить свои дела и вернуться в Чили. А то, чего он не отыскал в доме Сэмюеля Мейера, обратилось в пепел.
Да, пожар был еще тот. Началось с горящего магния, потом добавился газ… Слишком сильное пламя, чтобы его можно было побороть обычными средствами. Пожарным удалось-таки спасти строения через улицу, зато соседний дом сгорел. Чуть было не занялся весь квартал. Соседскую старушку едва успели вынести. Если бы не ее сын, который пораньше удрал с работы, чтобы поспеть к бейсбольному матчу…
Хенсон вздохнул.
– От дома остался хорошо прожаренный кирпичный каркас, набитый горячим пеплом. Отсюда вопрос: зачем он поджег дом твоего отца?
В голове у Эсфири внезапно прояснилось, и она тут же поняла, к чему клонит Хенсон. Как именно и когда Шток пробрался внутрь – не столь важно. Согласно предварительной экспертизе, самолетная бомба была снабжена альтиметром. Стоило только достичь высоты 25 тысяч футов, как произошел бы взрыв. Поскольку бомбу удалось целиком извлечь из багажника автомобиля Гектора, сейчас фэбээровцы анализируют ее детали, химический состав взрывчатки, саму спортивную сумку и даже изоленту на проводах. Но ведь Шток мог установить в доме заряд с таймером еще недели назад. Скажем, в тот день, когда застрелил Сэмюеля Мейера. Когда они с Хенсоном осматривали комнаты, то просто ничего не заметили. Зажигательное устройство сработало в кухонной плите, в непосредственной близи от подключенной газовой трубы.
Шток явно закаленный оперативник, профессионал. С этим не поспоришь. Внешне столь заметный – могучее телосложение, блондин – и вместе с тем неуловимый. Ни одному из любителей не может так везти.
– В доме имелась некая вещь, которую он хотел уничтожить, – сказал Хенсон. – По крайней мере, у меня такое объяснение. К примеру, чего-то он боялся.
– И Ван Гог тут ни при чем?
– Кто знает? Он к тому же решил, что ты могла эту вещь из дома вынести. Или просто знала нечто такое, что могло повредить ему или тем людям, на кого он работает. Ведь картины уже не было, когда он стрелял в нас в ресторане.
– Я тебе говорила: я забрала только снимок с матерью и мою собственную детскую карточку.
– А если причина в тех людях, что стоят на фото?
– Мы это уже обсуждали. Да и откуда он мог знать, что снимок у меня? И почему сам не взял его, когда обыскивал дом?