Дейли Джанет. Гордые и свободные

 
   Когда перед ужином Уилл Гордон вернулся с полей, Элайза познакомила его с гостем. Хозяин усадьбы настоял, чтобы молодой миссионер остался у них на ночь, и миссис Гордон присоединилась к просьбе мужа. Нэйтан попытался возражать, но в конце концов уступил.
   После ужина, как обычно, все перешли в гостиную. Уилл Гордон налил себе и Клинку Стюарту бренди. Нэйтан от спиртного отказался.
   По обыкновению Элайза села к пианино и начала наигрывать свой любимый ноктюрн. Одна мелодия естественным образом перерастала в другую. Элайза даже не заметила, как Виктория Гордон, извинившись, отправилась укладывать детей.
   Немного поиграв, Элайза взглянула на Нэйтана, сидевшего в плетеном кресле.
   – Может быть, сыграть для вас что-нибудь особенное?
   – Нет, – покачал он головой. – Вы играете, как ангел небесный.
   – Верно замечено, – кивнул Уилл Гордон.
   Через некоторое время в гостиную вернулась Виктория.
   – А вот у меня есть заявка, – сказал Клинок. – Умеете ли вы играть кадриль, мисс Холл?
   Немного поколебавшись, Элайза сказала:
   – Думаю, что да.
   – Темпл говорит, что никогда еще не танцевала. – Он с укоризной взглянул на девушку. – Отличная возможность поучиться. Вы ведь знаете этот танец, Уилл?
   Гордон чуть пожал плечами:
   – Я много лет не танцевал, но думаю, что вспомню… Виктория, помнишь, как танцевать кадриль?
   – Помню, – неуверенно улыбнулась она. – Более или менее.
   – Однако для этого нужно четыре пары, – заметил Гордон.
   – Ничего, хватит и двух.
   Не дав никому опомниться, Клинок принялся раздвигать мебель, чтобы освободить пространство. Все помогали ему, кроме Элайзы, которая тихонько наигрывала мелодию, чтобы освежить ее в памяти.
   Когда все было готово, Клинок кивнул аккомпаниаторше, и Элайза с силой ударила пальцами по клавишам. Для начала она взяла ритм помедленней, чтобы у Темпл была возможность освоить фигуры.
   Потом она стала наигрывать все быстрее и быстрее, то и дело с улыбкой поглядывая на Нэйтана. Танцующие частенько сбивались, что всякий раз вызывало дружный хохот. Элайза задорно улыбалась, но играть не переставала.
   Звуки музыки разносились в ночной тиши далеко за пределы господского дома. Дьетерономи Джонс сидел на жесткой деревянной скамье возле кухни и прислушивался к аккордам. Вдруг позовет хозяин? Окна дома светились янтарным светом, пронизывавшим тьму. Но Дье чувствовал себя более уютно здесь, во мраке.
   Легкий ветер шуршал ветвями яблонь. Сады Гордон-Глена были готовы к сбору урожая. Румяные крупные яблоки скоро будут уложены в ящики и отправлены в порты американского Юга. Ночью пресс, где изготавливали сидр, молчал, но утром он проснется и заработает вовсю, распространяя яблочный аромат на всю округу. В котлах забурлит яблочный сок, из которого делают соус, яблочное масло и консервы.
   Возле мельницы похрюкивали свиньи, хрупая кормом. Дье закутался в куртку, мечтая о кружке горячего сидра.
   Из мрака вынырнула стройная фигурка, и внутри у молодого человека все затрепетало. То была Фиби, ее глаза застенчиво и зазывно посверкивали. Забыв о ночной прохладе, Дье вскочил и уставился на девочку во все глаза. Так и смотрел бы на нее до скончания века.
   – Вот… Принесла тебе горячего сидра. Правда, по дороге немножко пролила. Да и поостыл он, наверно… – Она сунула ему кружку, протянула кусок пирога. – Это яблочная шарлотка. Она вкусная. Преподобный отец не доел, я и спрятала, когда убирала со стола. Никто не узнает, ты не думай.
   – Сидр – это то, что надо.
   Дье ощутил прохладу ее пальцев, а Фиби зябко закуталась в старую шаль.
   – Замерзла? На, выпей.
   Платье на ней было совсем ветхое, местами порванное.
   – Нет, это тебе.
   Она оглянулась на поселок, словно ее могли в любую секунду позвать.
   – Может, посидишь со мной?
   Ему ужасно не хотелось, чтобы она ушла. Много раз он твердил себе, что Фиби еще слишком юна. Но когда она оказывалась рядом, он ничего не мог с собой поделать – руки сами тянулись к ней.
   – Разве что чуть-чуть…
   Она опустила голову, чтобы не смотреть ему в глаза, но он заметил, как ее губы расползаются в улыбке. Значит, она обрадовалась его словам. Или нет? Нравится ли ей быть рядом с ним?
   Сердце у Дье колотилось как бешеное. Фиби опустилась на деревянную скамью. Он жадно выпил сидр, почти не чувствуя его вкуса, осторожно присел рядом.
   – А шарлотка тебе понравилась? – спросила Фиби. – Я сама ее сготовила.
   – То, что надо.
   Дье быстро откусил кусочек и запил его остатками сидра.
   – Как у тебя дела? Давненько не виделись. Как ни заеду, ты все по хозяйству хлопочешь.
   – Работы много. Яблоки поспели, и вообще…
   – По-моему, твоя матушка тебя нарочно работой загружает. Чтоб ты со мной пореже виделась.
   Он доел шарлотку и вытер пальцы о штаны, думая о Черной Кэсси.
   – Да нет, ты ей нравишься. Просто…
   Ей не хотелось говорить, что мать винит Дье в пристрастии Фиби к чтению.
   – Просто натура у нее такая. Они и с папой все время ругаются.
   – Хорошо, если дело не во мне.
   – А ты знаешь, что мастер Уилл разрешил мне и Шадрачу ходить на уроки в школу? – Фиби горделиво улыбнулась. – Мы там учимся читать, писать, считать и еще географии и всяким другим штукам. Я теперь здорово читаю и даже могу написать свое имя. Хочешь, покажу?
   Она взяла ветку, нагнулась и медленно, старательно нацарапала на земле, повторяя буквы вслух:
   – Ф… И… Б… И. Фиби.
   Потом выпрямилась, горделиво посмотрела на свое творчество и взглянула на Дье.
   – Видишь?
   Он нагнулся и одобрительно кивнул:
   – Просто здорово.
   Ей показалось, что он смотрит на нее уважительно. Еще бы – ведь теперь она не безмозглая черномазая девчонка, а такая же ученая, как он сам.
   – А мое имя ты можешь написать? – спросил Дье.
   Фиби смутилась.
   – Если бы знать, какими буквами оно пишется…
   – Я тебе помогу.
   Он опустился на колено, разрыхлил землю.
   – Иди-ка сюда.
   Она нерешительно опустилась на колени рядом с ним, сама не своя от волнения.
   – Первая буква Д.
   Фиби хотела произвести на Дье впечатление, но, когда она попыталась изобразить букву на земле, рука у нее задрожала. Девочка поспешно стерла проведенную линию, чувствуя, как молодой человек дышит ей в ухо. Он сжал ей пальцы, чтобы она держала ветку покрепче.
   – У тебя рука такая холодная, – сказал Дье. – Как горный ручей зимой.
   – Я знаю, – прошептала Фиби, хотя на самом деле ей было жарко.
   Казалось, что прикосновение Дье обжигает кожу пламенем. Их тела почти соприкасались, от Дье сладко пахло сидром. Внутри у девочки все замирало. Она боялась пошевелиться, но еще больше боялась выдать свое волнение неосторожным движением.
   – Мое имя пишется так. – Он водил ее рукой по земле. – Д… Ь… Е… Т… Е… Р… О… Н… О… М… И. Дьетерономи. А фамилия – Д… Ж… О… Н… С. Дьетерономи Джонс. – Только тут Дье отодвинулся. – Длинное имя.
   – Вот и хорошо, что длинное, – горячо прошептала Фиби и смутилась.
   Его рука по-прежнему не выпускала ее пальцы. Это ощущение Фиби ужасно нравилось. Она оглянулась, чтобы проверить, чувствует ли он то же самое.
   Дье смотрел на нее сверху вниз. Ее прекрасные глаза лучились такой нежностью, что удержаться было невозможно. Дье судорожно сглотнул, чувствуя, что сейчас задохнется. Он так страстно желал эту девочку, что, казалось, вот-вот умрет на месте. Ее губы казались ему такими нежными, мягкими, манящими. Они притягивали его как магнитом.
   Он не отдавал себе отчета в своих действиях, ничего не помнил, не видел, не замечал – лишь почувствовал робкое прикосновение ее теплых, податливых губ. Дье вовсе не собирался ее целовать, но остановиться было уже невозможно. Он жадно впился в уста Фиби, отдававшие привкусом дикого меда.
   Маленькая ручка скользнула ему под куртку, обожгла прикосновением. Дье замер, завороженный ощущением близости ее тела. Два маленьких холмика прижались к его груди. Дье рывком отодвинулся и вскочил на ноги, сам не свой от стыда и чувства вины.
   – Дье, ты что? – тихонько спросила Фиби. – Что-то не так?
   – Уже поздно… И холодно. Иди-ка домой, пока за тобой мама не пришла, – резко сказал он и, читая в ее глазах обиду, совсем стушевался. – Не смотри ты на меня так. Неужто ты не понимаешь? Мне нельзя было это делать.
   Она поднялась, закуталась в шаль.
   – Но я сама этого хотела.
   – И очень плохо, что хотела. – Дье разозлился на нее за эти слова – теперь ему еще больше захотелось ее поцеловать. – Ведь ты, Фиби, совсем еще девочка. Ты слишком зеленая, чтобы… чтобы подпускать к себе мужчину.
   Она стояла перед ним такая невинная и доверчивая, такая красивая, что у Дье вырвался стон.
   – Моя мама была всего на год старше меня, когда родила своего первого ребенка.
   Дье снова простонал.
   – Фиби… не надо.
   – Разве тебе не нравится со мной целоваться?
   Этот простой вопрос пробудил целую бурю в его душе.
   – Нравится. Сама знаешь, – осипшим голосом ответил он.
   Широкая улыбка озарила ее лицо, зубы вспыхнули в темноте белоснежными жемчужинами:
   – Мне тоже.
   Фиби подалась к нему, и Дье уже протянул руки – он сам не знал, то ли желая обнять ее, то ли желая удержать. Но в это время с веранды донесся зычный голос:
   – Дье! Дьетерономи!
   Узнав голос хозяина, Дье испытал неимоверное облегчение.
   – Я здесь, сэр!
   Он еще раз взглянул на Фиби и бросился наутек.
   Клинок Стюарт поджидал его на ступеньках.
   – Приведи лошадей. Пора уезжать.
   Открылась дверь, на веранду вышла Темпл, накинув на плечи шаль.
   – Сейчас, сэр.
   Дье попятился, потом обернулся и побежал к конюшне.
   Клинок проводил его взглядом. Он знал, что Темпл стоит у него за спиной, но не торопился поворачиваться к ней, глядя во тьму. Он вдыхал пряный ночной воздух и чувствовал, как им вновь овладевает знакомое нетерпение, жажда действия охватила его ум и мышцы. Все лето он раздумывал, не пора ли ему вернуться на прииски. Клинка манило вовсе не золото. Он истосковался по опасности, по азартной игре, в которую превратилось старательство после того, как джорджийцы заявили свои права на золото.
   Отец хотел, чтобы Клинок оставался дома, продолжал ухаживать за Темпл. Но молодой Стюарт не был уверен, что ему уже пора взваливать на себя тяжесть семейных обязанностей. Жена, семья – эти слова звучали слишком скучно.
   Но как быть с Темпл? Она пленяла и возбуждала его, как никакая другая женщина. И он желал ее сильнее и глубже, чем других красоток. После утомительного и монотонного дня, проведенного на полях, где нужно было приглядывать за рабами, Клинок мечтал о том времени, когда Темпл окажется в его постели. Он улыбнулся – при одной мысли об этом его охватило возбуждение.
   – Что ты там рассматриваешь? – тихо спросила Темпл, и он ощутил исходящий от нее запах лаванды. Девушка стояла так близко.
   Но Клинок все равно не обернулся. Он посмотрел вверх, в темное небо, на котором алмазами были рассыпаны звезды.
   – Я смотрю на небо. Видишь, оно черное, как твои волосы, а звезды сияют, как твои глаза.
   Только теперь он медленно развернулся к ней. Сердце его стучало гулко и ровно.
   – Ты такой же краснобай, как твой отец, – улыбнулась Темпл.
   Клинок взглянул на дверь и спросил:
   – А где твой отец?
   – Он с матерью. У нее опять приступ кашля. Я сказала ему, что сама попрощаюсь с тобой.
   Темпл увидела, как его глаза вспыхнули страстью, и, не дожидаясь, пока он протянет к ней руки, сама шагнула ему навстречу. Слишком редко выпадали минуты, когда они могли побыть вдвоем, вдали от чужих глаз. Запрокинув голову, Темпл поцеловала его долгим жадным поцелуем, с наслаждением ощущая, как его руки скользят по ее спине. Девушке хотелось прижаться к нему как можно сильнее. Она обвила его шею руками, слегка укусила его за мочку уха.
   – Жаль, что тебе нужно уезжать, – прошептала она.
   – Что, боишься, что я не вернусь? – поддразнил ее Клинок, и в эту минуту ему неожиданно пришло в голову, что Темпл никогда не интересовалась, приедет ли он снова. Она словно бы не допускала и тени сомнения, что он появится опять и опять. Молодой человек ощутил легкое раздражение. Неужто она так уверена в себе?
   Губы Темпл распухли от поцелуев.
   – Смотри, если не приедешь, я сама явлюсь за тобой, – заявила она.
   – В самом деле? – спросил Клинок, притягивая ее к себе.
   – Да. – Темпл прижалась к нему бедрами, словно отлично знала, какого эффекта хочет добиться. – Мисс Холл говорит, что я бесстыжая.
   – Я этому рад, – улыбнулся он.
   – Я тоже.
   Она провела кончиком пальца по его губам.
   Клинок глухо зарычал, крепко стиснул ей руку. Он хотел снова поцеловать девушку, но раздался приближающийся стук копыт. Выругавшись по-индейски, Клинок отпрянул, а Темпл рассмеялась и привела в порядок сбившуюся шаль.
   – Если бы ты была мужчиной, тебя бы это не развеселило, – обиженно произнес он.
   – Надеюсь, что с мужчиной ты вел бы себя иначе, – звонко расхохоталась она, поднимаясь по ступенькам.
   В лунном свете показался силуэт всадника, ведшего в поводу оседланную лошадь. Клинок молча зашагал навстречу слуге. Молниеносным движением, даже не поставив ногу в стремя, он взлетел в седло.
   – Передай поклон твоему отцу, – сказала Темпл. – Пусть почаще приезжает. Мы по нему соскучились.
   Клинок кивнул, чуть тронул коня каблуком, и тот сразу же с места пошел рысью. Дье скакал следом. Клинку показалось, что за деревом кто-то стоит. Он обернулся и увидел молоденькую негритянку, застенчиво махавшую рукой вслед.
   Тем временем в гостиной Уилл Гордон поил жену с ложечки коньяком. Элайза наблюдала за этой сценой с тревогой. Цвет лица Виктории внушал ей серьезные опасения: кожа была бледной, почти прозрачной, сквозь нее просвечивала голубая сетка сосудов. Миссис Гордон закашлялась – то ли от крепкого коньяка, то ли начался новый приступ.
   – Вы уж извините меня, преподобный Коул, что я такая скверная хозяйка, – прошептала Виктория.
   – Не обращайте на меня внимания, миссис Гордон. Ваше гостеприимство безмерно, – уверил ее Нэйтан, ласково улыбнувшись. – А вам нужно отдохнуть. Это видно даже такому неловкому гостю, как я.
   – Да, пусть отдохнет. – Уилл Гордон отставил бокал. – Я отведу тебя наверх.
   – Но как же…
   Виктория озабоченно взглянула на грязную посуду, на неубранные трубки и пепельницы.
   – Ничего, Темпл проследит, чтобы Черная Кэсси привела все в порядок.
   Элайза поразилась тому, как легко Уилл поднял на руки жену – словно она была легче перышка. Когда супруги удалились, Нэйтан неуверенно сказал:
   – Какой странный кашель у миссис Гордон… У нее что, недавно было воспаление легких?
   – Нет, при мне ничего такого не было. Но приступы кашля случаются с ней довольно часто.
   – Знаете, у моей тетки было то же самое. Это продолжалось несколько лет, и постепенно она просто угасла. Со временем выяснилось, что у нее чахотка.
   Элайза ахнула, подумав: знает ли Уилл Гордон, насколько серьезно состояние его жены? Можно ли сказать ему об этом?
   – Пойдемте. Я покажу вам вашу комнату.
   Вместе они поднялись по лестнице.
   – Вы поедете с Гордонами на ежегодное собрание Совета в октябре? – спросил миссионер.
   – Да.
   – Я теперь приписан к миссии в Нью-Эчоте. Так что мы там увидимся. Приятно было с вами поговорить. Надеюсь, в следующем месяце мне снова предоставится такая возможность.
   – Буду рада этому, – искренне сказала Элайза.

9

    Нью-Эчота
    Октябрь 1830 г.
   – Позвольте представить вам мисс Элайзу Холл, нашу учительницу. Она родом из Массачусетса, – почтительным тоном произнес Уилл Гордон, обращаясь к джентльмену с довольно нерасполагающим к общению видом. – Мисс Холл, это верховный вождь народа чероки Джон Росс.
   Увидев прославленного предводителя чероки, Элайза испытала разочарование. Она столько слышала об этом человеке и представляла себе кого-то вроде Уилла Гордона – солидного, респектабельного, властного. Перед ней же стоял человек среднего роста и самой непримечательной наружности: прямые, как пакля, каштановые волосы, румяный цвет лица, карие глаза.
   – Рад познакомиться, мисс Холл, – сказал вождь по-английски, и Элайза вспомнила, что, если верить рассказам, своим родным языком Джон Росс владеет довольно скверно. – Мне говорили, что вы прекрасно играете на пианино. Может быть, когда я в следующий раз заеду погостить в Гордон-Глен, вы побалуете меня вашей игрой?
   – Буду счастлива, но откуда вы знаете, что я умею играть? – поинтересовалась Элайза.
   – Один молодой миссионер – его зовут Нэйтан Коул – рассказывал мне о ваших талантах. По-моему, вы знакомы с этим джентльменом.
   – Да, знакома, – смущенно кивнула Элайза.
   Элайза испытала облегчение, когда Джон Росс перестал на нее смотреть и вступил в разговор с Гордоном. Затем вождь двинулся дальше, приветствуемый почтительными поклонами собравшихся. Все обращались с ним крайне предупредительно, почти благоговейно.
   Элайза проводила вождя взглядом, а когда обернулась, то увидела, что к ним присоединились Темпл и Клинок Стюарт. Учительнице стало не по себе – вид влюбленной парочки приводил ее в смущение. Казалось, что глаза Темпл и Стюарта так и сыплют искрами. Чувствуя жар, исходивший от них обоих, Элайза терялась и конфузилась.
   Поздоровавшись, Клинок спросил:
   – Ну как вам понравился наш вождь Джон Росс?
   – Мне показалось, что он пользуется любовью народа, – дипломатично ответила Элайза, решив, что не следует выносить суждение о человеке по первому впечатлению. Ведь всем известно, что внешность обманчива.
   – Я рада, что ваш верховный вождь – человек скромный.
   – Что верно, то верно, – кивнул Клинок и с любопытством спросил: – Вы впервые приехали в Нью-Эчоту?
   – Да. Я и не представляла, как много людей съезжается на ежегодное собрание вашего Национального Совета.
   Городок и в самом деле был переполнен. Индейцы приезжали целыми семьями из окрестных долин, спускались с гор. Нью-Эчота, город тихий и аккуратный, был со всех сторон окружен шатрами и палатками. В осеннее небо поднимались столбы дыма от многочисленных костров.
   Несмотря на то, что на сей раз Совет должен был заседать по весьма серьезному поводу, многие индейцы приехали сюда и просто для того, чтобы пообщаться с родственниками и знакомыми. Ежегодное собрание было поводом для встреч после многомесячной разлуки. Элайза видела повсюду жизнерадостные, оживленные лица.
   – Смотрите и запоминайте, – сказал Клинок. – Вполне возможно, это последнее собрание народа чероки.
   – Не смей так говорить! – вспыхнула Темпл.
   Стюарт пожал плечами:
   – Я говорю лишь то, о чем думает сегодня каждый.
   – Такие мысли – предательство и пораженчество.
   – Тебе ведь известно, Темпл, что штат Джорджия объявил наши собрания незаконными, – напомнил ей Клинок с терпеливостью взрослого, который разговаривает с ребенком.
   – Здесь не Джорджия, а столица земли чероки, – парировала Темпл.
   – Это мы так считаем, – сухо заметил Клинок. – Но неужели ты думаешь, что джорджийцы будут долго терпеть сложившееся положение?
   – Да как ты можешь говорить подобные вещи?! – с готовностью возмутилась она.
   – Я всего лишь излагаю факты. Если джорджийские гвардейцы сейчас прибудут сюда, нам останется лишь покориться и перенести наше ежегодное собрание в другое место – на север, в Теннесси, или на запад, в Алабаму. Это сущая правда, ты сама знаешь.
   – Возможно, – с напускным безразличием пожала плечами Темпл. – Но все еще переменится. Вождь Джон Росс нанял адвокатов, которые защищают нас в Верховном суде. Когда будет принято справедливое решение, правительство в Вашингтоне защитит нас от джорджийцев. Отец говорит, что это вопрос времени.
   – Вот именно, вопрос времени, – хмыкнул Клинок.
   Долготерпение соплеменников казалось ему поистине сверхъестественным.
   Темпл взяла учительницу за локоть:
   – А вот и ваш друг, миссионер Коул.
   Элайза обернулась и увидела улыбающегося Нэйтана, который пробирался к ней через толпу.
   – Элайза, как я рад вас снова видеть! – Он снял шляпу и поклонился.
   – Здравствуйте, Нэйтан.
   – А я все думаю, приехали вы или нет. Я вам не мешаю? Может быть, вы куда-то идете?
   – Мы с Темпл хотели заглянуть в лавку. Нужно сделать кое-какие покупки.
   – Пусть с вами сходит преподобный Коул, – тут же сказала Темпл. – А я только что увидела в толпе свою подружку Джейн Роджерс. Мы вместе в пансионе учились.
   Прежде чем Элайза успела возразить, Темпл была уже далеко.
   Клинок улыбнулся и с поклоном сказал:
   – Мисс Холл, оставляю вас на попечение преподобного Коула.
   – Вам повезло, – сказал Нэйтан. – Все четыре городских магазина открыты. Обычно работает только какая-нибудь одна из лавок, но сейчас съехалось столько народу, что торговцам нет отбоя от покупателей.
   – Могу себе представить.
   Вдвоем они отправились гулять по городку. Среди шатров и палаток стояло с полдюжины белых дощатых домов, в основном двухэтажных, с просторными верандами. На центральной площади стояло здание суда, где судьи вели дела по законам народа чероки. Здесь же возвышался большой двухэтажный дом парламента с высокими окнами и кирпичными трубами. Парламент народа чероки состоял из двух палат: Национального Комитета и Национального Совета, которые собирались один раз в год.
 
   За несколько дней до начала октябрьской сессии в парламент явился человек, назвавшийся правительственным агентом. Звали его Джон Лоури, и явился он по заданию военного министра Итона. Посланец сказал, что хочет выступить на совместном заседании обеих палат.
   В своей речи он заявил, что Соединенные Штаты хотят заключить с народом чероки новый договор: в обмен на восточные земли правительство предоставит индейцам территорию к западу от реки Миссисипи, оплатив расходы по переезду и строительству новых домов и школ.
   Все это индейцы слышали и прежде, однако конец речи Джона Лоури прозвучал зловеще:
   – Президент Соединенных Штатов заявляет, что правительство не станет препятствовать штату Джорджия производить осмотр и разведку земель чероки.
   Парламент немедленно отправил делегацию в Вашингтон, чтобы заявить решительный протест в связи с подобным произволом. Одним из членов делегации был Уилл Гордон. Президент должен знать, что народ чероки не уступит ни единой пяди своей земли.
 
   К концу ноября листва с деревьев облетела, и деревья в Гордон-Глене стояли голые и унылые. Вся семья вышла провожать Уилла Гордона в дорогу. Элайза, державшаяся чуть поодаль, видела, как Уилл попрощался с детьми, обняв каждого из них, а потом поцеловал в щеку жену.
   Уже сидя в седле, он вспомнил и об Элайзе:
   – Мисс Холл, в Вашингтоне я встречусь с Пейтоном Флетчером. Не хотите ли вы через него передать что-нибудь вашим домашним?
   Элайза колебалась не более секунды:
   – Пусть скажет матери, что я здорова и всем довольна.
   – Хорошо.
   – Храни вас Господь, мистер Гордон. Желаю удачи.
   – Она нам понадобится.
   Махнув на прощание рукой, он поскакал догонять остальных делегатов.

10

   Оставив без внимания призыв Фиби накинуть шаль, Темпл распахнула тяжелую резную дверь и вдохнула холодный январский воздух. С тех пор как отец уехал в Вашингтон, в Гордон-Глен гости почти не наведывались, а стало быть, стук копыт в вечерний час мог означать лишь одно – едет Клинок.
   Всадник остановил коня у дома. Темпл не ошиблась.
   – Что тебе не сидится дома в такой холод? – с лукавой улыбкой спросила она.
   Из ноздрей лошади валил пар, всадник не говорил ни слова. Сидя на взмыленном коне, он смотрел сверху вниз на женщину с белым, как луна, лицом и черными, как ночь, волосами.
   – Я увидел огни и подумал, что ты предложишь мне обогреться у очага, – наконец сказал он.
   Подбежал Шадрач, взял коня под уздцы. Клинок спешился, и Темпл посторонилась, чтобы он мог войти.
   В прихожей молодой Стюарт скинул плащ на руки служанке, и Темпл закрыла дверь. В доме было так тихо, что Клинок недоуменно огляделся.
   – Где твоя мать?
   – Она наверху, с маленьким Джонни. Он уже два дня болен крупом. Идем в гостиную, там горит камин.
   Она пошла вперед, Клинок следовал за ней.
   Темпл взяла щипцы, разгребла поленья, чтобы огонь горел жарче.
   – Как тихо…
   Клинок стоял рядом с ней, протягивая озябшие руки к пламени.
   – Мисс Холл уже легла, – рассеянно улыбнулась Темпл. – Знаешь, сегодня пришло письмо от отца. Кажется, дела идут неплохо. Во всяком случае, тон бодрый.
   – В самом деле? – резко спросил Клинок.
   – Да, – радостно кивнула она. – Верховный суд призвал джорджийцев к ответу. Они должны доказать, что действовали правомочно, арестовав Джорджа по прозвищу Кукурузный Мешок. Отец считает, что это хороший знак: Верховный суд признал, что штат Джорджия вышел за пределы своей юрисдикции, отдав под суд индейца, живущего на территории чероки.
   Вид у Темпл был торжествующий.
   – Так ты еще ничего не знаешь? – гневно воскликнул Клинок.
   – Ты о чем? – склонила она голову набок, все еще улыбаясь.
   – Он мертв. Они повесили Джорджа.
   – Что-что? – Темпл недоверчиво приподняла брови. – Не понимаю. Разве послание Верховного суда опоздало?
   – Нет, не опоздало. Но джорджийцы наплевали на него. Хуже того. – Клинок стиснул зубы в приступе ярости. – Получив послание Верховного суда, джорджийцы намеренно перенесли казнь на более ранний срок, заявив, что не считают себя ответственными перед Верховным судом, «равно как и перед любым иным органом». С их точки зрения, вмешательство Верховного суда является посягательством на свободу штата.