Любящий.
   196
   ДЖОНУ ФОРСТЕРУ
   Буффало,
   13 марта 1868 г.
   ...Завтра мы едем на Ниагару для собственного удовольствия, и я беру на эту увеселительную экскурсию всех своих людей.
   В прошлый вторник мы нашли Рочестер в очень любопытном виде. Быть может, Вам известно, что здесь расположены Большие водопады реки Дженеси (они очень красивы, даже на таком близком расстоянии от Ниагары). Во время внезапной оттепели над порогами застряли огромные глыбы льда, и городу (второй раз за четыре года) угрожало наводнение. На улицах стояли наготове лодки, и всю ночь никто, кроме детей, не спал. Среди ночи раздался оглушительный грохот, лед тронулся, разбухшая река с ревом устремилась через пороги, и город был спасен. Очень живописно, но "не особенно полезно для дела", как говорит мой импрессарио. Особенно если принять во внимание то обстоятельство, что зала расположена в самом опасном месте и во время последнего наводнения вода поднялась там на десять футов. Но я думаю, что мы выручим более двухсот английских фунтов. В прошлый вечер в Сиракузах - самом что ни на есть захолустном и бессмысленном на вид городишке, в котором явно нет жителей, - мы выручили триста семьдесят пять фунтов с лишним. А здесь вчера и сегодня у нас столько слушателей, сколько можно впихнуть в залу.
   Буффало стал крупным и важным городом; здесь множество немцев и ирландцев. Однако любопытно, что по мере нашего продвижения к западу красота американских женщин как бы вымирает, и повсюду встречаются женские лица, в которых беспорядочная смесь немецких, ирландских, западноамериканских и канадских черт еще не слилась и не сплавилась в единое целое. Обычно на наших вечерах можно увидеть множество красивых женщин, но вчера во всей толпе их не нашлось бы и десятка и все лица были тупые. Сейчас, прогуливаясь по улицам, я наблюдал то же самое...
   Зима была настолько суровой, что гостиница на английской стороне Ниагары (там самый лучший вид на водопад, почему она и предпочтительнее) еще не открылась. Поэтому нам волей-неволей пришлось остановиться в американской гостинице, откуда нам в ответ на нашу телеграмму протелеграфировали: "Все требования мистера Диккенса будут удовлетворены". Пока что я видел не больше двух очень скверных гостиниц. Я был в некоторых, где можно было, как здесь говорят, "утонуть в помоях", но мне удавалось прекрасно устроиться. "Утонуть в помоях" в данном случае означает грязь и беспорядок. Это весьма красочное выражение имеет множество значений. Филдс на днях приценивался к бочонку хереса. "Знаете, мистер Филдс, - сказал ему виноторговец, - цена, понятное дело, зависит от качества. Если вы хотите "утонуть в помоях", я могу продать вам немного хереса по дешевке..."
   197
   ДЖ С. ПАРКИНСОНУ *
   Редакция журнала "Круглый год",
   четверг, 4 июня 1868 г.
   Уважаемый мистер Паркинсон,
   В парламент внесен небольшой законопроект (я забыл, кем именно) о предоставлении замужней женщине права распоряжаться своим собственным заработком.
   Я очень хотел бы выступить - в разумных пределах - в защиту женского пола и упомянуть о лишениях, на которые теперешний запрет обрекает женщину, связанную с пьяным, распутным и расточительным мужем. Она хочет его поддержать и фактически поддерживает, но ее жалкие заработки у нее все время вымогают.
   Дело обстоит следующим образом: мы отлично знаем, что этот законопроект не пройдет, но разве разумно и справедливо отказываться от возможности хотя бы частично исправить зло, проистекающее из нашего закона о браке и разводе? Допустим, то, что епископы, священники и дьяконы говорят нам о святости брака, нерасторжимости брачных уз и т. д. и т. д., правда. Допустим, все это направлено к общему благу, но разве не могли бы и не должны были бы мы в случае, подобном этому, помочь слабой и обиженной стороне?
   Возьмем противоположный случай - работящий человек и пропойца-жена, связанная с ним до конца его дней. Если он не должен иметь возможности развестись - для общего блага, то "общее благо" должно в свою очередь наказать эту женщину.
   Нет ли у Вас желания заняться этим вопросом?
   198
   У. Г. УИЛСУ
   Гэдсхилл, Хайхем близ Рочестера, Кент,
   воскресенье, 26 июля 1868 г.
   Дорогой Уилс,
   Сегодня я с радостью получил Ваше письмо от 22-го. Прежде чем попасть ко мне в руки, оно дважды совершило путь между Гэдсхиллом и редакцией.
   Статью о милиции написал Сидни Блэнчард *. В его оправдание должен сказать, что она несколько недель была в наборе, но я никак не мог поместить ее раньше. Я очень внимательно отнесся к номерам и выбирал очень тщательно. Сейчас в наборе две статьи Сейла. Не так чтобы очень интересные.
   Я все время был и, что еще хуже, до сих пор нахожусь в отчаянии по поводу рождественского номера. Мне не приходит в голову ни одной хоть сколько-нибудь сносной мысли, хотя весь этот месяц я старался изо всех сил. Я придумал уже столько этих рождественских номеров, и все они в конце концов настолько никуда не годятся с этими вставными эпизодами и отсутствием единства и оригинальности, что меня от них просто тошнит. Я серьезно подумываю о том, не отказаться ли совсем от рождественского номера! Для работы над ним остаются только август и сентябрь (в октябре я начинаю читать), а я его еще _не вижу_.
   Совершенно согласен с Вами по поводу "Лунного камня". Построение его невыносимо скучно, и, кроме того, он проникнут каким-то назойливым самомнением, которое ожесточает читателей.
   Привет миссис Уилс. Всего Вам наилучшего.
   Любящий.
   Несчастный Джордж Кеттермол умер *. Он был очень, очень беден. Семья осталась совершенно без средств - сплошные долги и нищета.
   199
   Г. У. РАСДЕНУ
   Гэдсхилл, Хайхем близ Рочестера, Кент,
   24 августа 1868 г.
   Сэр!
   Мне следовало бы написать Вам раньше, но я всего лишь три месяца назад возвратился из Соединенных Штатов и с тех пор никак не мог решить, когда и как отправить моего младшего сына к его брату Альфреду.
   Теперь выяснилось, что он едет на корабле "Сассекс", о чем я извещаю Альфреда с этой почтой.
   Я весьма озабочен тем, что Вы считаете необходимым приносить извинения по поводу Вашей "Австралийской поэмы". Когда мистер Скотт прислал ее мне, я в ответ написал ему письмо, в котором указал на сравнительные размеры целого номера "Круглого года" и "Поэмы". Я также сообщил ему, что, если бы даже можно было устранить это непреодолимое препятствие (что само по себе невозможно), я вес равно не считаю ее тему интересной для широкой английской публики, ибо последняя интересуется переселенцами, а отнюдь не коренными жителями Австралии. Но мне кажется, я также сообщил ему, что сам я прочитал поэму с большим интересом и убедился, что она написана необычайно легко и с большим вкусом.
   Не знаю, как мне благодарить Вас за Ваше доброе отношение к Альфреду. Я убежден, что он это чувствует и преисполнен желания его заслужить, и это для него очень полезно. Ваш отчет о нем доставил мне несказанное облегчение, и моя благодарность Вам безгранична.
   Надеюсь, среди бушующих валов колониальной жизни у Вас остается время для того, чтобы испросить совета как у бодрых, так и у мрачных пророков, которые лучше любого из нас осведомлены о положении вещей здесь, на родине. Я твердо убежден, что все изменения, которые может вызвать новый билль о реформе, будут весьма постепенными и чрезвычайно полезными.
   Множество людей, принадлежащих к среднему классу, которые прежде голосовали редко или не голосовали вообще, будут голосовать теперь, и большая часть новых избирателей будет в общем относиться к своим обязанностям более разумно и будет более серьезно стремиться направить их к общему благу, нежели самоуверенная публика, распевающая "Правь, Британия", "Наша славная старая англиканская церковь" и иже с ними.
   Если я смогу когда-либо быть полезным кому-либо из Ваших друзей, едущих на родину, сообщите мне. Я буду искренне рад любой возможности доказать, что моя сердечная преданность Вам - не одни лишь пустые слова.
   200
   У. Ф. де СЭРЖА
   Гэдсхилл, Хайхем близ Рочестера, Кент,
   среда, 26 августа 1868 г.
   Дорогой Сэржа,
   Я был очень обрадован, получив несколько дней тому назад Ваше письмо.
   Холодная американская зима (редкое явление даже для этого сурового климата) и напряженная работа были для меня тяжелым испытанием. Невралгия и простуды осаждали меня либо поочередно, либо сразу, и по ночам мне частенько приходилось очень туго. Но морское путешествие чудодейственным образом восстановило мое здоровье, и с тех пор я чувствую себя превосходно, хотя немного устал. Сейчас я готовлюсь к заключительному туру в Англии, Шотландии и Ирландии. Он начнется 6-го октября и, очевидно, продлится с небольшими перерывами до июня. Американская экспедиция сопровождалась весьма значительным пятизначным доходом, несмотря на то, что (не доверяя американским ценным бумагам) я покупал золото по курсу 142 и щедро оплачивал большой штат...
   Главная тема разговоров в Англии - ужасная катастрофа с ирландским почтовым поездом. Полагают, что керосин (известный как сильное анестезирующее средство) почти мгновенно лишил несчастных обожженных людей всякой чувствительности. На моей нервной системе все еще сказываются последствия катастрофы в Стэпльхерсте, в которую я попал три года назад. У меня до сих пор бывают внезапные приступы страха, даже когда я еду в двуколке, - беспричинные, но тем не менее совершенно непреодолимые. Прежде я с легкостью правил экипажем, запряженным парой лошадей, в самых многолюдных кварталах Лондона. Теперь я не могу спокойно ездить в экипаже по здешним сельским дорогам и сомневаюсь, смогу ли когда-нибудь ездить верхом. Мой секретарь и бессменный спутник так хорошо изучил эти странные припадки, овладевающие мною в железнодорожных вагонах, что немедленно извлекает бренди, которое вызывает прилив крови к сердцу и общее повышение тонуса. Не помню, говорил ли я Вам, что после катастрофы мои часы (хронометр) перестали точно ходить. Вот почему ирландская катастрофа, естественно, вызывает в моей памяти все ужасы, которые я видел в тот день.
   Единственную здешнюю новость Вы знаете не хуже меня, а именно, что страна гибнет, что церковь гибнет, и обе они так привыкли гибнуть, что будут превосходно жить дальше...
   201
   ЭДВАРДУ БУЛЬВЕР - ЛИТТОНУ ДИККЕНСУ
   26 сентября 1868 г.
   Дорогой мой Плорн,
   Я пишу тебе сегодня это письмо, потому что много думаю о твоем отъезде и хочу, чтобы ты увез с собой несколько моих прощальных слов, над которыми мог бы время от времени спокойно подумать. Нет надобности говорить, что я нежно люблю тебя и что мне очень, очень тяжко с тобою расставаться. Но жизнь наполовину состоит из разлук, и эти горести должно терпеливо сносить. Меня утешает глубокая уверенность, что ты избрал наиболее подходящий для себя путь. Мне кажется, что свободная и бурная жизнь подходит тебе больше, чем какие-либо кабинетные или конторские занятия; а без этой подготовки ты не смог бы выбрать себе какое-либо другое подходящее дело.
   До сих пор тебе всегда недоставало твердости, силы воли и постоянства. Вот почему я призываю тебя неуклонно стремиться к тому, чтобы как можно лучше выполнять любое дело. Я был моложе тебя, когда мне впервые пришлось зарабатывать на жизнь, и с тех пор я всегда неизменно следовал этому правилу, ни на минуту не ослабляя своей решимости.
   Никогда никого не обманывай в сделках и никогда не обращайся жестоко с людьми, которые от тебя зависят. Старайся поступать с другими так, как бы ты хотел, чтобы они поступали с тобой *, и не падай духом, если они не всегда оправдывают твои ожидания. Для тебя будет гораздо лучше, если следовать величайшему из установленных нашим Спасителем правил не удастся другим, чем если это случится с тобой.
   Я дал тебе с собою Новый завет - по той же причине и с тою же надеждой, которая заставила меня написать для тебя его переложение, когда ты был ребенком; потому что это - лучшая из всех книг, какие когда-либо были или будут известны миру, и еще потому, что она излагает лучшие из всех правил, какими может руководствоваться человек, стремящийся быть честным и верным долгу. Когда твои братья один за другим уезжали из дому, я писал каждому из них те же слова, которые сейчас пишу тебе, и заклинал их руководствоваться этой книгой, отложив в сторону все человеческие толкования и измышления.
   Ты, конечно, помнишь, что дома тебе никогда не докучали религиозными обрядами и пустыми формальностями. Я всегда старался не утомлять своих детей подобными вещами до тех пор, пока они не достигнут того возраста, когда смогут составить себе собственное о них мнение. Тем яснее поймешь ты теперь, что я торжественно внушаю тебе истину и красоту христианской религии в том виде, в каком она исходит от самого Христа, а также, что невозможно далеко уклониться от истинного пути, если смиренно, но усердно ей следовать.
   Еще одно лишь _замечание_ по этому поводу. Чем глубже мы это чувствуем, тем меньше мы расположены об этом распространяться. Никогда не отказывайся от полезной привычки молиться по утрам и вечерам. Я никогда от нее не отказывался и знаю, как это утешает.
   Надеюсь, в будущем ты всегда сможешь сказать, что у тебя был добрый отец. Ты не можешь лучше выразить ему свою привязанность или сделать его более счастливым, нежели выполняя свой долг.
   Любящий тебя отец.
   202
   Ф. Д. ФИНЛЕЮ *
   Гэдсхилл, Хайхем близ Рочестера, Кент,
   воскресенье, 4 октября 1868 г.
   Уважаемый Финлей,
   Я чрезвычайно обязан Вам за Ваше искреннее и дружеское письмо. Я глубоко уважаю Вашего тестя и его газету и весьма расположен к жителям Эдинбурга. Поэтому излишне было бы уверять Вас в том, что, если б я не придерживался твердых взглядов по парламентскому вопросу, теперь мною овладели бы сомнения.
   Однако я непоколебимо убежден, что в нынешнем моем положении я гораздо полезнее и счастливее, нежели когда-либо мог быть в парламенте *. Я обдумывал эту возможность несколько недель назад, когда получил трогательное предложение от жителей Бирмингема, и решительно отказался от нее раз и навсегда.
   Пожалуйста, передайте мистеру Расселу, что я высоко ценю его доверие и надеюсь засвидетельствовать это лично в Эдинбурге накануне рождества. Во всей Шотландии не найдется человека, от которого мне было бы более лестно получить подобное предложение.
   Всегда Ваш.
   203
   ДЖОНУ ФИЛДСУ
   Октябрь 1868 г.
   ...Недавно я сделал пробу, прочитав некоторые места из сцены убийства в Оливере Твисте, однако до сих пор не могу решить, как быть дальше. У меня нет ни малейшего сомнения, что, осуществив свой замысел, я легко смогу привести в ужас аудиторию, но не отпугну ли я таким образом будущих слушателей? Как Вы считаете?
   Отрывок состоит из трех коротеньких частей:
   1) Фейджин посылает Ноэ Клейпола выследить Нэнси.
   2) Сцена на Лондонском мосту. 3) Фейджин будит Клейпола, который рассказывает Сайксу о случившемся; и наконец, само убийство и муки убийцы, которому кажется, что его преследует жертва.
   Я тщательно отобрал нужные места и даже кое-что изменил, чтобы добиться наиболее сильного впечатления. Сегодня я попросил Чеппелов как сторону, заинтересованную в успехе предприятия, просмотреть отрывок и сообщить свое мнение...
   204
   Т. А. ТРОЛЛОПУ *
   Гостиница Кеннеди, Эдинбург,
   8 декабря 1868 г.
   ...О боже, нет! Никто ни на минуту не предполагает, что англиканская церковь последует за ирландской! * Во всем необъятном мире притворства и фальши нет даже намека на подобную мысль. Все знают, что англиканская церковь, как обеспеченное постоянным доходом учреждение, обречена и была бы обречена - даже в том случае, если б рука ее не перерезала постоянно ее собственное горло. Однако, как заметила старая дама в перчатках в одной из моих рождественских книг, "будем вежливы, или умрем!"...
   205
   МИССИС ФИЛДС
   Глазго,
   среда, 16 декабря 1868 г.
   Дорогая миссис Филдс,
   Предвидя Ваше явное нетерпение, я спешу рассказать, как прошло первое публичное чтение сцены убийства из Оливера. Вам стоило бы посмотреть на это зрелище!
   Всего было около ста человек. Эстраду я переделал: кроме хорошо Вам известной задней ширмы, по обеим сторонам были поставлены еще две большие ширмы того же цвета, наподобие кулис в театре. Но это еще не все. При помощи нескольких занавесей (того же цвета) мы можем теперь уменьшать как угодно размеры сцены. Таким образом фигура чтеца совершенно изолируется, и его малейшее движение становится чрезвычайно значительным. Ранее ничего подобного мы не делали.
   А за сценой, на уровне подмостков, нас ждал стол, неимоверной длины и прекрасно освещенный. Целая рота официантов была готова по первому сигналу броситься открывать устрицы и наполнить бокалы искрящимся пенистым шампанским.
   Как только я кончил, в мгновение ока исчезли ширмы и занавеси и присутствующие вдруг очутились на блистательном банкете. Перед глазами всех предстала изумительнейшая картина: гирлянды, украшающие стены залы, яркие туалеты дам, переливающиеся в лучах мощных ламп, - все это напоминало огромную клумбу цветов, на которой рассыпали бриллианты.
   И все-таки представьте себе, что, пока не начали разливать вино, все оставались бледны от недавнего потрясения. На следующее утро Гарнесс (Филдс его знает, преподобный Уильям Гарнесс, старый друг Кемблов и миссис Сиддонс, он редактировал одно из изданий Шекспира) писал мне, что "впечатление было прямо-таки неожиданное и устрашающее", и добавил: "Должен признаться, что у меня было почти непреодолимое желание дико закричать от ужаса и что если бы кто-нибудь крикнул первый, я бы без сомнения тоже не выдержал". Он не знал, что в тот же самый вечер Пристли, известный женский врач, отвел меня в сторонку и сказал: "Мой дорогой Диккенс, можете быть уверены, что, если хотя бы одна из женщин завизжит, когда вы будете разделываться с Нэнси, в зале начнется повальная истерика". Однако, смягчив эффект, я бы только все испортил, а мне так хотелось узнать, как это пройдет именно пятого января!
   Не зная реакции зрителей, мы боимся объявлять о выступлениях в других местах, если не считать того, что я почел безопасным дать одно в Дублине. У мисс Келли, знаменитой актрисы, присутствовавшей на пробе, я спросил: "Как вы считаете, продолжать или нет?" - "Конечно, продолжать! - ответила она. Добившись таких результатов, нельзя отступать. Но видите ли... - сказала она, медленно поводя своими огромными карими глазами и тщательно выговаривая каждое слово, - последние полвека публика с нетерпением ждала сенсации, и вот наконец она ее дождалась!" Сказав это, она глубоко вздохнула, подарила меня долгим многозначительным взглядом и умолкла. Как видите, мне есть отчего беспокоиться!..
   206
   У. Ф. де СЭРЖА
   Гэдсхилл, Хайхем близ Рочестера, Кент,
   понедельник, 4 января 1869 г.
   Дорогой Сэржа,
   Сначала отвечу на Ваш вопрос. Закончил ли я свои прощальные чтения? Господь с Вами, разумеется, нет; и буду считать, что дешево отделался, если завершу их к концу мая. Я наметил всего сто шесть, а до сих нор провел только двадцать восемь. Завтра вечером я в первый раз читаю в Лондоне "Убийство" из "Оливера Твиста", которое специально для этого переделал. Послезавтра выезжаю в Дублин и Белфаст. Я только что приехал из Шотландии на рождество и возвращаюсь туда к будущем месяце, а в промежутке и впоследствии намерен посетить все прочие места.
   Ручаюсь, что Вы можете быть совершенно спокойны по поводу папских поползновений. Англичане находятся в жестокой оппозиции к Римской церкви. Враждебность к ней у них в крови, она коренится в истории, хотя, быть может, они этого и не сознают. Однако они действительно искренне хотят по возможности склонить на свою сторону Ирландию. Они знают, что со времен Унии с этой страной обращались жестоко *. Они знают, что Шотландия придерживается своего вероучения, и притом весьма обременительного. Они знают, что Шотландия, хотя и настроена резко антипапистски, считает несправедливым, что Ирландия в свою очередь не придерживается собственного вероучения, и весьма решительно высказала свое мнение во время последних выборов. Они знают, что обеспеченная богатым доходом церковь, навязанная людям, которые не разделяют ее догматов, вызывает у этих людей недовольство. Они знают, что ловко и умело управляемое учреждение вроде Римской церкви, как и многие другие, питается недовольством, знают, что Рим превосходно питался недовольством, извлекая из него все, что можно. Наконец, лучшие из них знают, что на Западе собирается облако величиною значительно больше ладони человеческой, под прикрытием которого богатая и деятельная Ирландско-американская организация постоянно перетягивает Ирландию на свою сторону; и что сейчас не те времена, когда другие государства помогут нам удержать Ирландию силой, если только мы не сможем доказать справедливость своих притязаний мудрым и справедливым управлением.
   Бедный Таунсхенд в своем завещании поручил мне "опубликовать без изменений его религиозные взгляды, которые, по его искреннему убеждению, будут способствовать счастью человечества". Опубликовать их без изменений совершенно невозможно, ибо они в самых немыслимых отрывках разбросаны по самым немыслимым записным книжкам, тетрадкам, клочкам бумаги и так далее и производят впечатление сплошной непоследовательности и тавтологии. Видимо, у него была мысль связать их воедино, но он постоянно это откладывал. Посему я бы, разумеется, не издавал ничего, если бы мог действовать по своему усмотрению. Но поскольку такой возможности у меня нет, я полагаю, что надо сделать книгу. Его кольца и картины отправлены в Саут-Кенсингтонский музей, где они сейчас выставлены.
   Чарли Коллинзу не лучше и не хуже. Кэт выглядит очень юной и очень хорошенькой. Ее сестре и мисс Хогарт (они у меня совместно ведут хозяйство) пришлось много поработать на это рождество. Мои мальчики сейчас рассеяны по Южной Америке, Индии и Австралии, за исключением Чарли, которого я взял в редакцию "Круглого года", а также Генри, который заканчивает обучение в Тринити-холл и, надеюсь, отличится. Все здоровы.
   Набережная Темзы (не считая уродливых деталей) - одно из самых замечательных городских сооружений. От Вестминстерского моста и почти до самого моста Ватерло она сейчас освещается по ночам и производит прекрасное впечатление. Ее начали обсаживать деревьями, и тротуар (но не проезжая дорога) уже открыт до Темпла. Не считая красоты и пользы в смысле разгрузки многолюдных улиц, она ускорит и углубит то, что на ученом языке называется "промоиной". Однако лондонский муниципалитет и другие докучливые учреждения привели плотины ниже Твикенхема в очень скверное состояние, и, по мере того как течение убыстряется, плотины уже начинают оседать и исчезать.
   Мне очень нравится Ваш патриархальный отчет о Вашей жизни среди швейцарских лоз и смоковниц. Вы бы теперь не узнали Гэдсхидл - я все переделал и прикупил еще участок по соседству. И все же я часто думаю, что, если бы Мэри вышла замуж (чего она делать не желает), я бы его продал и отправился бродить по белу свету. Тогда я бы непременно еще раз посетил Лозанну. Но в настоящее время из этого ничего не выйдет, ибо чем старше я становлюсь, тем больше и упорнее работаю.
   Преданный Вам.
   207
   У. П. ФРИСУ
   Веллингтон-стрит, 26, Стрэнд,
   вторник, 20 января 1869 г.
   Дорогой Фрис,
   Я не буду еще раз совершать убийство в Лондоне до вторника 3 марта. Прежде чем мы испытали его действие на публике, появились объявления о нынешней серии чтений, и мы сочли, что изменить их программу, как бы это ни было необходимо, значило бы нарушить данное слово.
   Я уже два года не читал "Колоколов". Боюсь, что они немного мрачноваты, но я сделал их короче и веселее насколько было возможно.
   Надеюсь, Вы приедете, чтобы присутствовать при убийстве.
   Искренне Ваш.
   208
   УИЛКИ КОЛЛИНЗУ
   Редакция журнала "Круглый год",
   понедельник, 15 февраля 1869 г.
   Дорогой Уилки,
   Я прочитал пьесу очень внимательно со сценической точки зрения и думаю, что она будет иметь большой успех. Она очень интересна, замечательно построена и красочна. Характеры обрисованы ярко и контрасте, диалог острый, и все вместе превосходно.
   Хочу теперь сделать несколько замечаний.
   Эпизод с тростью так нов и исполнен такой силы, что, по-моему, кульминация этого действия слишком для него слаба. Не приходила ли Вам и Фехтеру мысль сделать так, чтобы мисс Леклер ударили случайно, чтобы удар попал ей в грудь, и она заявила бы, что будет носить след от него как знак почета, а не позора, ибо она его любит?
   Именно так поступил бы я.
   До этой сцены вернитесь на стр. 35. Не будет ли лучше, если за словами Мориса: "Вы почувствуете мою трость на своей спине", - последует ответ Вульфа (которого Морис не слышит, ибо уходит): "Вы почувствуете его на своей"?
   Стр. 49. Я бы постарался, чтобы не было слишком много колебаний и, в особенности, слишком много разговоров на эту тему. Я бы по возможности выразил это нерешительностью актера - в сопровождении скрипок, сурдинок и т. д. в оркестре.
   Стр. 55 и 56. Я не могу понять веселости Фехтера в этом месте. Не дочитав до конца, я считаю само собой разумеющимся, что у него в кармане письмо для начальника полиции, которое он уже прочитал. Иначе я никак не могу взять в толк его шутки и думаю, что они портят впечатление от письма, когда оно действительно приходит.