Дмитриев К.. Собрать Русь ! (Не в силе Бог, а в правде)

   Преобразилось лицо великого князя. Обнял он малютку, прижал к своей груди и гладит головку Мити, а у самого слезы навернулись на глазах и задрожали гордые уста.
   Щедро он пожаловал тогда и сына, и невестку. Приказал принести ларец с драгоценными уборами и самый лучший из них, что горел рубинами и алмазами, подарил Елене.
   С каким торжеством посмотрела счастливая мать на свою соперницу, и София не может забыть этого взора!
   Куда девалась и скромность Елены, когда она потом хвасталась в своем тереме перед приближенными боярынями! Ей казалось, что теперь должна ей поклониться Фоминишна, что из любви к внуку Иван всякий почет окажет ей, а не "бездетной" княгине, потому что "дочеришки" не доставляют гордости никакой матери.
   Приближенные боярыни, мамушки, нянюшки и сенные девушки, тоже пожалованные на радостях княжеской милостью, вторили Елене, и молодая женщина упивалась восторгом от одержанной победы, забывая всякую осторожность.
   Но стены великокняжеских хором и тогда имели уши!
   Час спустя Матреша, умная и лукавая женщина, любившая ловить рыбу в мутной воде, уже побежала с докладом.
   София Фоминишна узнала все подробности, и ее черные, густые брови нахмурились, а красивое лицо побледнело с досады.
   Когда злоумышляли на нее бояре и дружинники князя, стараясь противодействовать ее планам и советам, София боролась еще с большею энергией и с помощью уловок достигала победы. Ее кипучей натуре была даже приятна подобная борьба, и надежда на торжество не оставляла ее.
   Молодая женщина знала, что мысли Ивана III вполне совпадают с ее желаниями и мечтами, что великий князь стремится овладеть всеми уделами, свергнуть иго татарское и принять титул государя, но только исподволь и медленно идет к своей цели.
   Если случались между ними споры и несогласия, то только потому, что Софии казалось все легче и проще, а Иван III понимал трудность и важность исторической задачи, доставшейся на его долю.
   Вековое различие характеров мужчины и женщины сказывалось и тут: Иван размышлял и действовал; София жила сердцем и негодовала на медлительность, принимая осторожность за славянскую пассивность.
   Да, бороться с боярами для Софии Фоминишны было гораздо легче, чем с этим новым, могучим врагом, с малюткой-первенцем Ивана Молодого, возбудившего такую горячую любовь в сердце деда.
   София возненавидела и ребенка, и родителей его, видя, что они стремятся принизить ее значение, а она принадлежала не к таким натурам, чтобы покоряться судьбе.
   Сидя у окна на стуле, София смотрела на красивый вид Москвы, любовалась куполами церквей, выдававшимися среди рощ, не совсем еще потерявших листву, на стены Кремля, на дома бояр, имевшие оригинальные очертания благодаря пристройкам, и, мысленно переносясь на далекую родину, мечтала, что и здесь скоро будут воздвигнуты красивые здания, богатые храмы и обширные монастыри, что Москва сольется с ближними слободами и составит один большой и великолепный город.
   Иван III уже вызвал из-за моря строителей, которые начали возводить постройки, вызывающие удивление обывателей. Он пригласил также монетчика и лекарей, он во многом последовал указаниям просвещенной супруги своей, и София Фоминишна могла бы сказать себе с гордостью:
   - Греческая царевна содействовала введению христианства в языческую Русь, а я внесла луч западного света в эту грубую жизнь, и историк отметит мое воспитательное влияние...
   Но София была далека от подобных размышлений. У нее ныло и болело сердце, уязвленное торжеством соперницы, и она придумывала, как бы унизить Елену и Ивана Молодого, как бы отвратить любовь деда к внуку.
   В числе приближенных к Софии находились две женщины, преданные ей и готовые все сделать ради одной ее улыбки.
   Жена тысяцкого, Марфа Ивашкина, и хорошенькая гречанка Зина пользовались доверием великой княгини, и теперь она ожидала прихода Марфы, которой поручено было выведать кое-что об Иване Молодом и об Елене.
   Ситуация обострялась, и София Фоминишна не могла колебаться слишком долго.
   В близком будущем для нее мелькала светлая надежда. Княгиня готовилась снова стать матерью, и ее сердце трепетало при мысли, что Бог услышит ее пламенные мольбы и пошлет ей сына!
   Марфа, молодая женщина с бойким взором, веселая и ловкая, обладала способностью разгонять тоску и среди прибауток высказывать такие вещи, которые другой не сошли бы с рук. Но ее считали шутницей и не обижались на резкое и правдивое слово.
   - Долго ты замешкалась, Марфа! - встретила София вошедшую и низко кланявшуюся женщину.
   - Кабы все дела переделала, так и вовсе бы не прийти пред твои очи ясные, княгиня-матушка! Сама знаешь: возьмешь иголку, а нитка-то тянется; вытащишь рыбину, а она в воду ладится. То-то оно и есть. Приказ твой исполняючи, жизнь оберегаючи...
   - Ну будет причитывать, говори толком!
   Марфа огляделась вокруг и шепнула Софии на ухо:
   - Без того нельзя, матушка-княгиня... Вести нехорошие. Могильным запахом повеяло...
   - Скажешь тоже... Что выдумала! - не доверяя, но в то же время ощущая и беспокойство, и любопытство, заметила княгиня.
   - Марьюшкину участь помнишь? - так же тихо и значительно продолжала Марфа. - Тебя грозят извести...
   - Посмотрим! - вскричала гордая София. - Я - не Мария Тверская! Я не заброшенная жена, нелюбимая мужем! Не удельного князя я дочь!.. Мой отец... мой дед был царем Константинополя! Шутить с собою я не позволю! Говори, Марфа... сейчас говори: кто грозит извести меня?
   София стояла, гордо закинув голову. Величие выражалось в ее осанке, в повороте шеи, в строгом взоре, проникавшем в душу лукавой наперсницы.
   - Княгиня-матушка, помилуй, не гневайся! Сглупа слово молвила, себя не помнила. Сказку услыхала, да на быль перевела. Смилуйся, государыня.
   Слово "государыня" смягчило гнев Софии. Она опомнилась, сообразила, что не следует запугивать усердную слугу, и, наслаждаясь самым звуком желанного титула, чуть-чуть усмехнулась.
   Марфа достигла своей цели. Теперь великая княгиня выслушает ее рассказ с особым вниманием и поймет, какую верную помощницу имеет она.
   Но, выказывая Софии Фоминишне свое горячее усердие, Марфа служила не только ей... Были у нее свои счеты, которые она и желала свести, но для ограждения себя необходимо было придать личному делу более важный смысл.
   В то далекое время из-за одного неосторожного слова гибли не только сановные люди, но и даже любимцы. Следовало держать ухо востро и следить за малейшим колебанием ветра.
   Марфа знала, что София Фоминишна негодует на Елену, но не имеет повода придраться к ней, и, как кречет на княжеской охоте, указывала на дичь.
   Глава V
   ПРИДВОРНЫЕ КРУЖЕВНИЦЫ
   Марфа рассказала Софии Фоминишне, что Елена, похваляясь любовию к ней великого князя Ивана, говорила, что может теперь у "дедушки" всякую милость испросить, а чего пожелает, так уж непременно на своем поставит.
   Великая княгиня молча внимала речам Марфы. На сжатых губах молодой женщины скользила презрительная усмешка.
   - А чего просить ладится, не объясняла? - сурово спросила София.
   - Всего, говорит, у меня много-перемного: и уборов, и камней разноцветных... Чего хочет моя душенька, говорит, все-то есть у меня... Пожелать даже лень нападает - само валится, - нараспев продолжала наперсница, лукавым взором следя за выражением лица княгини. - И точно, государыня, ты моя матушка, диву я далась, как почла свои летники выкладывать. Один одного лучше! Другой другого богаче! Даже в глазоньках сверканье пошло...
   - Видно, нелюбимой жене слаще живется!
   - И чего не сладко, матушка-княгиня! Помирать не надо! Муж не любит бояре жалуют!
   - Бояре? Не слыхала я что-то.
   - Не для явности, матушка-княгиня, скатны* жемчуга Иван Юрьевич прислал... А уж и жемчуга! - качая головой и всплескивая руками, повторила она. - Красоты да крупноты незнаемой! И в твоей казне великокняжеской, поди, не сыскать таких!
   _______________
   * С к а т н ы - крупные.
   Но Марфа напрасно старалась задеть женское тщеславие Софии. Не нарядам и не уборам могла завидовать гордая гречанка. Любовь Ивана III, величие и значение - вот что было дорого Софии, вот ради чего боролась она.
   Известие, что Иван Юрьевич Ряполовский, один из приближенных к Ивану, поднес Елене дорогие жемчуга, возбуждало не зависть, а подозрение.
   Значит, и в самом деле становилась люба и грозна Елена, если такие смелые и гордые начали заискивать перед ней! Значит, Иван Молодой и вправду при отце да власть забирает?.. Нет, не потерпит София Фоминишна такого унижения! Сумеет она, как и прежде, разрушить всякие козни, и опять супруг любимый шепнет ей в минуты ласки:
   - Ох и голова же у тебя, Фоминишна! Точно ты людей насквозь видишь!
   Марфа передавала всякие сплетни и слухи с известной окраской, но София рассеянно внимала ей. Она угадывала, чего мог добиваться Ряполовский и почему обратился он к помощи Ивана Молодого и его жены, но ее интересовали частности.
   - И хочет она просить нашего князя-батюшку, чтобы Наталью вернуть... - заключила Марфа.
   - Наталью? - почти вскричала София. - Дьякову жену Наталью? Полуэктову?
   - Ее, ее, матушка-княгиня!
   - Отравительницу Марии Тверской! Наталью, которую сам князь велел прочь прогнать и на глаза не показываться!.. Зачем это?
   - Понадобилось, видно! - значительным тоном заметила Марфа.
   Глаза Софии сверкнули, и лицо ее побледнело.
   "А, так вот что они замыслили! - пронеслось в ее голове. - Они и меня хотят извести, как Марию... Помешала я им! Посмотрим, чья возьмет!"
   - Говори все что знаешь, Марфа, без утайки! - повелительно молвила великая княгиня.
   - Иван Юрьевич за Наталью просит, челом, слышь, бил и кланялся, чтобы князь нелюбье свое взял и дьяка опять пожаловал. У него с Полуэктовым давно дела идут. Памятливые они, добро-то за ними не пропадет. Вот боярин и просил Елену.
   - И муж ее согласился? Ведь Наталья мать его отравила?
   - Бог весть, матушка-княгиня! Може правда, може ложь. Никто ведь глазами не видал, руками не держал.
   - Как ложь! Сказывали мне, слыхала я... И ты не раз...
   - Ой, государыня-матушка, я не доносчица! Коли сказывала я, так только слухи переносила. И где же мне знать да ведать... Баба я глупая, несмышленая, иногда сболтну, а иногда и совру, греховодница... - с истинным страхом говорила Марфа, боясь, что погубила себя болтовней, что сильный боярин может отомстить ей.
   Испуг лукавой сплетницы встревожил Софию.
   "Неужели, - думалось ей, - мое значение уже так поколебалось, что даже Марфа боится служить только мне! Она отказывается от своих слов, опасаясь сделать неугодное моим врагам... Да, занятая другим, я не обращала внимания на их козни... Но погоди же! Торжество принадлежит мудрому, и недаром ношу я имя Софии".
   София заставила Марфу рассказать ей про смерть Марьюшки и внимательно слушала ее речь. Она помнила сущность этой мрачной драмы, происходившей много лет тому назад в хоромах великокняжеских, но теперь ее интересовало другое.
   Княгиня хотела определить себе личность Натальи и понять, что это за женщина, которую враги ее пожелали снова ввести во дворец, несмотря на то что над нею тяготело подозрение в ужасном преступлении.
   Иван не по любви женился на Марии Тверской, и бедная княгиня, точно забытая наложница, жила в своем тереме, окруженная приставленными боярынями. Она развлекалась песнями сенных девушек да проливала горючие слезы, вспоминая отчий дом.
   Через год после брака Мария родила сына Ивана, прозванного Молодым в отличие от отца, но даже это радостное событие не сблизило супругов.
   Не до женской красоты, не до любовных утех было тогда Ивану. С девятилетнего возраста сделавшись соправителем отца своего, Василия Темного, он то отбивался от татар и черемисов, то завоевывал или попросту отнимал более слабые уделы, то грозным призраком являлся перед вольными городами и медленно, но верно подготавливал падение веча.
   Как бы сурово, даже жестоко ни поступал Иван III, он всегда старался придавать своим деяниям печать законности и много позднее, нанося окончательный удар новгородской вольнице, выказывал наружное уважение к ее обычаям и нравам.
   - Сама ведаешь, государыня-матушка, нелюбимое дитятко в семье сохнет и вянет, а у любимого-то кудри шапкой вьются, так оно и тут было, говорила Марфа. - Тосковала, горевала княгиня Марьюшка, да и посоветовали ей добрые люди, как князя - муженька своего за сердце взять. Первая искусница у нас Наталья, дьякова жена, считалась, и начала она ворожить да нашептывать. Только незадача ей все выходила. Пришлет иногда князь о здоровье спрашивать, и разгорится вся Марьюшка. Ждет не дождется, что зайдет к ней великий князь, а он и думушки не думает. Сказывают, что в ту пору приглянулась князю боярская дочь Уля, Сицкого князя, ведаешь? Она-то посхимнилася потом... когда Марьюшка померла.
   - Так с чего же сталась смерть Марии?
   - И Бог ведает, государыня-матушка. И пила она, и ела вдоволь, и спала тепло да мягко, вот только сердце болело... Оттого, говорят, и приключилось...
   - Марфа! Ты-то мой нрав ведаешь?
   Наперсница очутилась в затруднительном положении. Боялась она разгневать Софию, но и против Елены было опасно действовать... Ближний страх оказался страшней.
   - Как не ведать, государыня-матушка!.. Сказывают, что к Марьюшке никто ходу не имел, окромя своих боярынь, что Наталья-то и разу с ней с глазу на глаз не сиживала, речей не говаривала, а только и было всего, что корешок дала, не то на груди носить велела, не то прикусывать...
   - Так и не свиделись потом?
   - Где свидеться, государыня-матушка! Великий князь вернулся, а Марьюшка-то на столе лежит... Покров-то бо-га-тый был... Ярче золота горел. Князь-то взглянул, перекрестился, молиться стал, все честь честью, а потом и заметил, что покров-то больно длинный сделали. "На рост, говорит, - прибавили!" А на другой-то день, Господи, не то покров умалился, не то покойница выросла... И набрались же тогда ужаса! Придем поглядеть, а Марьюшка-то гора горой лежит, посинела вся, даже черная стала.
   - С отравы бывает чернота, известное дело!
   - Вот и пошел толк, государыня, отрава да отрава, только и речей было. Приказал великий князь, чтобы корешок ему подали, а его и нет нигде... Кто взял, так и не дознались. А боярыни да девушки крест целовали, что и знать не знают про корешок приворотный. Известно, стыдобушка женская.
   София Фоминишна поняла, что Наталья действительно ловкий и опасный враг. Сделать ее союзницей будет всегда выгоднее, а для этого стоило только первой попросить за нее своего супруга.
   После смерти Марии Иван рассердился на дьяка Алексея Полуэктова и на лукавую Наталью. Чтобы прекратить все толки и сплетни, он прогнал с глаз своих эту пару, напоминавшую ему, быть может, загадочную смерть Марии и его собственное жестокосердное отношение к молодой жене.
   Вина Полуэктовых ничем не подтвердилась, но Иван забыл о них, и они не смели казаться пред его ясные очи.
   Марфа еще продолжала рассказывать, как в комнату вошла крайчая* "с обсылкой" от великого князя.
   _______________
   * К р а й ч и й (-ая) - придворный сан.
   Собираясь зайти к супруге, Иван поручал своему крайчию идти "с обсылкой", то есть спросить, как почивала София Фоминишна, здорова ли встала. Крайчий передавал вопросы такому же женскому чину и возвращался с докладом.
   С тех пор как греческая царевна стала супругою московского великого князя, придворный порядок во многом изменился.
   София вводила большую торжественность и пышность, что льстило самолюбию Ивана III, стремившегося к величию. Как разумный и мужественный властелин, он старался стать твердою стопою и создать прочную основу, а затем уже сделаться самодержавным государем. А София, невзирая на свою мудрость и поразительную для ее века энергию, желала, чтобы ее новая родина принимала красивые обычаи Запада.
   Гордая гречанка не могла забыть, что она отказала в руке своей французскому королю и нескольким герцогам, желая остаться верной религии отцов, что она покинула прекрасный Рим ради неведомой Московии, и, конечно, не желала сравнивать себя с прежними княгинями - дочерьми удельных князей. Ее возмущала и оскорбляла мысль, что она, царевна, сделалась женой данника Золотой Орды, и София пользовалась всяким случаем, чтобы напомнить об этом своему супругу.
   Иван III вошел в комнату, где находилась София. Высокий и худощавый, великий князь медлительной поступью шел вперед, опираясь на посох с золотым подручьем. Блестящая одежда придавала ему еще более величественный вид, но лицо его казалось утомленным и в густой бороде замечалась ранняя седина.
   Бояре и окольничьи сопровождали великого князя до дверей, а затем Иван махнул рукой и все остановились, понимая, что утомился властелин их и желает отдохнуть возле жены.
   - Начнет опять "гречанка" настраивать его на свой лад! - с неудовольствием перешептывались приближенные.
   - Да уж понятно! Как еще за Коренева не умолила она князя! Может, не сведала, что он провинился?..
   - Уж вступилась бы, наверное...
   - Коли враг молодому князю - ей люб, известно!
   - А у меня с Тишкой Кореневым свои счеты, - заметил Лутохин. - Будет знать, как обиду чинить...
   - Разве это он на тебя напал с холопами?
   - А ты не слыхал, как я князю докладывал? На проезжей дороге напал... сколько людишек свалил... пять коней зарезал...
   - Неужто один справился?
   - Тишка силач! - заметил кто-то.
   Лутохину было совестно сознаться, что Тишка, молодой окольничий, у которого он задумал жену выкрасть, подкараулил его, напал вместе с холопами и здорово посчитался с обидчиком. Сила и смелость были всегда почтенны, и побежденный, не имея возможности отплатить Тишке, подвел его под княжеский гнев и добился желаемого. Иван сказал, что строго взыщет с виновного.
   Столпившись в кружок, придворные разговаривали между собою, передавая слухи и вести, смеясь и балагуря.
   В стороне от всех стоял важный боярин, любимец великого князя, Иван Юрьевич, князь Ряполовский, и вполголоса беседовал с Кубенским, видным молодым человеком с карими веселыми глазами и курчавой темно-русой бородкой.
   - Ты говоришь сам видел, Семен? - во второй раз спросил Ряполовский, наморщив лоб и поглаживая свою окладистую, как лопата, бороду. - Может, обознался?
   - Как обознался! Помилуй Бог...
   - То-то, Семен, дело больно важное.
   - Своими глазами видел, не гневайся, боярин, иначе и сказывать бы не стал. Только что смеркаться начало, как вижу: едет на коне князь наш молодой... Едет и думу думает. Голова на грудь опустилась, и даже лик княжеский потемнел. Остановился я взглянуть, куда повернет князь Иван, а он... прямо к дому воеводы...
   - Тише ты, Семен! Негоже говорить!
   - Сам приказываешь, боярин... Твою волю исполняю.
   - Ну-ну, так что же!..
   - Проехал опять мимо сада и все за забор глядит, точно ищет кого, либо ждет. А лик его еще скучнее стал, словно полотно побелело. Смотрю - в окне, ведаешь, что вверху, показалась Настя...
   Известие, что князь Иван Молодой не только не забыл своей любви к Насте, дочери воеводы Образца, но и даже решается среди бела дня проезжать мимо ее окна и на соблазн людей выставлять свою тоску, испугало Ряполовского. Он принадлежал к сторонникам партии молодого князя и Елены, ненавидел "римлянку" и понимал, что клевреты* Софии могут воспользоваться подобною неосторожностью и подвести Ивана под гнев отца.
   _______________
   * К л е в р е т - приспешник.
   Время было крутое и жестокое. Даже ничтожная вина, умело раздутая врагами и вовремя доложенная князю, могла возбудить незаслуженно строгую кару.
   Узнай великий князь Иван Васильевич, что сын его позволяет себе не только помышлять о Насте, но и еще мимо окна ее ездить, всем достанется, на всех сыщется вина.
   Один, значит, мирволил, другой недосмотрел, третий ведал, да не сказал... А "римлянка"-то поджигать начнет... Ой, переборка великая может выйти!
   А проступок молодого князя был так невинен! Снедаемый тоскою по любимой девушке и не нашедший счастья в подневольном браке с Еленой, Иван только тем и тешил себя, что иногда проезжал мимо окна красавицы и обменивался беглым взором с светиком ясным, Настюшей-голубушкой.
   Только и было радости для разлученных сердец!
   "Я тебя помню, лебедушка моя!" - словно скажет Насте загоревавший взгляд Ивана.
   "А я тебя никогда не забуду!" - ответит томный взор Настюши, и яркий румянец зальет ее щеки.
   И уедет князь молодой то с татарами биться, то к непокорному Новгороду, то удел отвоевывать, а в душе лелеет дорогое воспоминание! Возвратится домой, в Москву, и опять мечтает заглянуть в заветное окошечко.
   - Так ты видел, Семен, что Настя стояла у окна? Верно ли?
   - Крест поцелую, Иван Юрьевич!
   Ряполовский на мгновение задумался, крякнул и, поглаживая бороду, произнес:
   - Надо Даниле сказать, чтобы замуж девку справлял! Беду избыть скорей... И женихи, знаю, есть... Князь Сицкий давно охотится...
   - Старый такой! - не выдержал Семен, вспоминая прелестное лицо Насти и некрасивого, старого боярина Сицкого.
   - Умен он да княжеской милостью богат! Хорошим сторонником будет, а дело к тому идет, чтобы силы собирать. Сам знаешь, какое времечко наступило... Ниже "римлянки" опять бояр своих стал ставить. Государем величаться охоту имеет, а природных князей, бояр и дружину низко садить начал.
   И, невзирая на осторожность, во все века присущую хитрым царедворцам, Ряполовский изливал накипевшую горечь молодому окольничему, зная, что тот не посмеет его выдать.
   Пока придворные так и этак судили о царских делах, строили козни, отстаивая личные интересы, великий князь Иван Васильевич беседовал с Софией.
   Глава VI
   БРОСЬ ХЛЕБ-СОЛЬ НА КУСТ - ПОЙДЕШЬ, ВОЗЬМЕШЬ
   Поняв, что звук копыт раздается сзади него, Артемий не стал долго размышлять. Он увидел через небольшую прогалину, что чаща леса светлеет в правую сторону и свернул с тропинки.
   Ему нужно было узнать, кто гонится за ним и со сколькими врагами придется сразиться.
   Проехав несколько саженей и увидев кучу валежника, Артемий притаился за ней. Умный конь, словно понимая опасность, грозившую хозяину, опустил голову. Если бы он заржал - убежище юноши было бы открыто, так как неизвестные всадники гурьбою ехали по тропинке, переговариваясь и ругая кого-то.
   Артемий мог теперь сосчитать своих врагов.
   Всадников было пятеро. Впереди всех ехал какой-то боярин в богатом наряде, с оружием за поясом. Сзади него, гуськом, следовали окольничьи, из которых один, старик, говорил громко и отрывисто.
   - Пес, право пес!.. Татарин проклятый! Что в голову взял...
   - Полно тебе ругаться, Михеич... Сочтемся, Бог даст.
   - Не могу, боярин, обидно! Из-за угла, словно тать ночной. Сойдись в честном бою...
   Всадники проехали. Артемию стало неловко от сознания, что он будто струсил перед встречей с незнакомыми людьми, и он досадовал на себя за необдуманный поступок. Кроме того, юноше было обидно за даром потерянное время, и он торопился выбраться на дорогу. Погоняя коня, Артемий направился в объезд и скоро очутился на дороге. Он уже ехал с добрый час, как вдруг заметил, что перед ним движется какая-то темная точка. Он прибавил рыси и вскоре догадался, что группа, обогнавшая его в лесу, тоже выбралась на дорогу.
   Незнакомые всадники и Артемий ехали на некотором расстоянии, но, благодаря лесистой местности и изгибам пути, не могли разглядеть друг друга.
   Прошло несколько времени.
   Артемий услыхал крики, брань и звон оружия. В нескольких саженях от него происходил горячий бой. Юноше показалось, что он слышит голос того старика, которого молодой боярин называл Михеичем, и, отдаваясь неудержимому порыву, он бросился вперед.
   Кого станет он защищать, на чьей стороне явится случайным союзником, не попадет ли он сам в руки погони - Артемий ни о чем не мог рассуждать.
   В те времена нападения разбойников на дорогах или грабежи татарских шаек, шнырявших по проезжим путям, были обычным явлением, и юноша считал своим долгом вступиться за слабого.
   Подскакав к тому месту, откуда неслись крики, Артемий увидел горячую свалку. Шайка разбойников напала на группу всадников и одолевала их численностью. Несколько трупов валялось на земле, и два-три раненых оглашали стонами поле битвы.
   Михеич и его товарищи, молодцы-окольничьи, здорово отбивались от разбойников, но им приходилось вести неравную борьбу и силы их ослабевали. Старик Михеич, с окровавленным лбом, схватился с высоким и мужественным парнем и старался одолеть его, но к разбойнику приближался товарищ, и судьба несчастного казалась решенной.
   Но старик не сдавался. Он наносил ловкие удары врагу и в то же время кричал что-то, указывая в сторону. Артемий посмотрел и увидел ужасную сцену.
   Молодой боярин в богатом наряде был уже обессилен. Атаман шайки и два сподручных молодца насели на него и скручивали ему назад локти. Лишенный возможности сопротивляться и даже кричать, так как ему заткнули рот грязной тряпицей, боярин задыхался.
   - Накидывай петлю, Степаныч! Тащи на дерево! Потешим тело белое, боярское, покормим воронье голодное! - издевался один из разбойников, совершенно уверенный в победе и заранее торжествующий над поверженным врагом.
   - Живьем доставим - дороже возьмем! - прогнусавил в ответ атаман Степаныч, крепкой веревкой обвивая ноги боярина.
   Несколько кустов, группою разросшихся на полянке, скрывали боярина и его насильников, и окольничьи, отбивающиеся от многочисленных врагов, не могли помочь ему. Словно ураган налетел Артемий и, прежде чем атаман Степаныч успел опомниться, с размаха всадил ему шестопер между лопатками. Еще мгновенье, и взмах ножа насмерть поразил второго разбойника.