Дмитриев К
Собрать Русь ! (Не в силе Бог, а в правде)
К. ДМИТРИЕВ
Собрать Русь!
(Не в силе Бог, а в правде)
Роман
Роман К. Дмитриева "Собрать Русь!" ("Не в силе Бог, а в правде") посвящен тому периоду отечественной истории, когда вокруг Москвы объединялись русские земли, было свергнуто иго Золотой Орды.
________________________________________________________________
ОГЛАВЛЕНИЕ:
Глава I. СТАРОЕ ГНЕЗДО
Глава II. ТВОЯ НАВЕКИ
Глава III. В ПУТИ, В ДОРОГЕ
Глава IV. В ВЕЛИКОКНЯЖЕСКИХ ХОРОМАХ
Глава V. ПРИДВОРНЫЕ КРУЖЕВНИЦЫ
Глава VI. БРОСЬ ХЛЕБ-СОЛЬ НА КУСТ - ПОЙДЕШЬ, ВОЗЬМЕШЬ
Глава VII. СЧАСТЛИВЫЙ ДЕНЬ
Глава VIII. ВЕЛИКАЯ МИНУТА
Глава IX. МАТЕРИ-СОПЕРНИЦЫ
Глава X. ЗАТИШЬЕ ПЕРЕД БУРЕЙ
Глава XI. САМОПОЖЕРТВОВАНИЕ
Глава XII. ГРОЗОВЫЕ ТУЧИ
Глава XIII. ЗАЖИВО ПОГРЕБЕННАЯ
Глава XIV. СМЕРТЬ ЦАРЕВИЧА
Глава XV. КУДА ОНА ДЕЛАСЬ?
Глава XVI. ЗАГОВОР
Глава XVII. РАСПЛАТА
Глава XVIII. ВОЗДУШНЫЙ ЗАМОК
Глава XIX. НЕ В СИЛЕ БОГ, А В ПРАВДЕ
________________________________________________________________
Исторический романист должен
следовать более поэзии истории,
нежели хронологии ее.
И в. Л а ж е ч н и к о в
Глава I
СТАРОЕ ГНЕЗДО
Стояла темная осенняя ночь.
Жалобно стонали и скрипели, склоняясь под порывами холодного ветра, молодые липы и старые дубы, окружавшие почерневший от времени дворец князя Юрия.
Мертвая тишина царила в городе Дмитрове, и казалось, что все обитатели его крепко спят, отдыхая от дневных трудов. Нигде не видно было огней, нигде не слышалось ни говора, ни шагов.
Только во дворце старого князя никто не ложился, и бледные огоньки мелькали в окнах. Там двигались какие-то тени и шепотом передавались тревожные вести.
Князь Юрий был опасно болен, и на выздоровление его не оставалось никакой надежды.
На ступеньках деревянного крыльца, выходившего во двор, сидел старик лет пятидесяти, но еще бодрый и крепкий. Он облокотился на колени, опустил голову на руку и так задумался, что не слышал ни зловещего крика совы, ни шороха листьев под ногами позднего пешехода, пробирающегося ко дворцу.
Боярин Кошкин (так звали старика) размышлял о том близком будущем, которое должно наступить со смертью князя Юрия, и чувство горького отчаяния сжимало его сердце. Он вырос, возмужал и состарился возле князя; он пользовался доверием и любовью своего господина; он жертвовал жизнью ради спокойствия князя и однажды на охоте даже спас его от неминуемой опасности... А теперь, когда Юрий лежит при смерти, точно вороны налетели его родственники и спорят между собою, как поделить его наследство.
Горько и обидно старику Михайле Ивановичу, что братья князя Юрия, Андрей и Борис, отнеслись недружелюбно к верному слуге умирающего и выслали его из комнаты, точно не доверяя ему. Молодые князья сговариваются, какой удел получить им выгоднее, как подействовать на Юрия, чтобы он при жизни исполнил их желание, и боятся, что "старый хрыч" помешает...
- На все Божья воля! - прошептал Кошкин, проводя рукой по темным, с проседью, волосам. - Для себя ничего мне не надо, а Любушу, крестницу свою, князь не оставит, не забудет. Сам говорил, что о ее судьбе позаботился, да и то... Эх, лучше бы поправился князь и пошло бы все по-прежнему.
Порыв яростного ветра на мгновение стих. Чьи-то шаги раздавались все ближе и ближе. Старик встал и, держась за притолоку, окликнул:
- Эй, кто там ходит?
- Это я, Михайло Иванович, я, Артемий...
- Артемий? - протянул Кошкин. - Чего ты здесь делаешь? Я думал, ты спишь давно.
Красивый юноша в темно-сером кафтане, перетянутом в талии кожаным поясом, с меховой шапкой на курчавых белокурых волосах, смутился от вопроса старика. Он не мог сказать ему, что добрый час простоял под окном Любушкиной светелки, поджидая, не выглянет ли милая девушка, не догадается ли она, кто притаился под развесистым дубом и следит за ее тенью.
- Не спалось, Михайло Иванович, - уклончиво отвечал юноша. - Тоже забота есть.
- Какая у вас забота! - печально качая головой, возразил старик. Вам легко привыкать к новому. В твои годы все трын-трава, Артемий. Поживешь с мое - поймешь, каково видеть, как старое гнездо разрушают... Я родился тут, в разум пошел, а теперь, бери котомку и иди куда хочешь.
- Так разве молодые князья... - начал юноша. Старик махнул рукой. Ему показалось, что кто-то идет на крыльцо, и он считал нужным соблюдать осторожность.
Артемий присел возле Кошкина, и несколько мгновений оба они молчали. Тревога старика улеглась. Ему хотелось высказать кому-нибудь свои думы и ощущения, но он сознавал всю опасность откровенности в такие минуты, когда даже друзья становятся предателями из желания выслужиться перед новым властелином.
Но потребность общения все возрастала.
- Молодые князья... - тихо заговорил он. - А ты думаешь, молодые князья будут здесь хозяйничать? Нет, Артемий, попомни мое слово: и Андрей, и Борис Васильевич останутся ни при чем.
- Да как же так? Ведь детей у нашего князя нет...
- Верно! Ни жены, ни детей, но государь есть! Они забыли, чья воля теперь сильнее. По старине думают: брат умер, так удел младшим принадлежит! Нет, Артемий, напрасно князья величаются. Они меня обидели... от постели Юрия Васильевича отойти приказали, а, может, Господь покарает.
- Михайло Иванович, поберегись... Неравно услышат! - с испугом прошептал юноша, опасаясь за отца любимой девушки, хотя предмет разговора в высшей степени интересовал его. - Ливанко и так все шныряет да подсматривает.
- И пусть его! Не хотел я говорить никому, Артемий, да ты меня за сердце задел. "Князья"! Отошла их силушка! Они и сами не ведают, что будет теперь.
Сделав знак юноше подвинуться поближе, старик продолжал тихим, едва слышным голосом.
- Прежде, когда помирали князья, их уделы в семью шли, а теперь, знаешь ведь, какую силу Москва взяла! Князь Иван Васильевич себя государем величать приказывает и все уделы под себя забирает, чтобы самому, значит, сильнее всех быть.
- Так и Дмитров отойдет к Москве?
- Если Тверь не устояла, если Новгороду и Пскову княжескую волю надо исполнять, так уж не Андрею с Борисом одолеть Москву! Не по разуму они за дело взялись... Чем бы на старых слуг положиться да добром да ласкою обойтись с боярами, а они строгостью, криками, обидою...
- Им же хуже, Михайло Иванович. Отъедем под Москву! - вырвалось у юноши.
Старик внимательно посмотрел на Артемия и нахмурил брови. Казалось, он соображал: можно ли довериться этому статному, красивому и смелому юноше, хватит ли у него энергии и ума, чтобы выполнить то трудное дело, которое Кошкин хотел ему поручить.
Артемий бодро выдержал испытание.
- Пойдем ко мне, - решительно вымолвил старик, опуская руку на плечо собеседника. - Поговорить с тобой надо толком, а здесь неудобно.
Опираясь на шею Артемия, Кошкин прошел длинные сени и очутился в довольно большой комнате, слабо озаренной теплящейся перед образом лампадой. Широкие лавки вдоль стен были покрыты темною тканью, а на столе, стоявшем в переднем углу, лежала белая скатерть и виднелись чашки с каким-то кушаньем и деревянные ложки.
Перекрестившись на образ, хозяин и гость сели на скамью. Старик не зажигал огня и, опасаясь, что его речь могут подслушать, начал вполголоса:
- Ты в самом деле хочешь отъехать в Москву? Служить новым господам не намерен?
- Нет, Михайло Иванович, отъеду. Я еще раньше желал, а теперь и подавно. Такого князя, как Юрий Васильевич, у нас не будет...
- Хорошо, Артемий, так слушай меня, старика: на зло не наставлю. Не ожидай смерти нашего князя, а завтра, чуть свет или ночью, поезжай в Москву. Я дам тебе грамотку к Засекину-князю, а он введет тебя к государю Ивану Васильевичу, и ты доложишь ему все как есть.
- К государю! - воскликнул юноша со скамьи, радостно улыбаясь. Неужели я увижу его! Эх, кабы так! Я упаду к ногам его и стану умолять, чтобы взял меня к себе... Я жизни не пожалею... всю кровь отдам...
- С чего ты так горячо? - с удивлением спросил старик, не ожидавший подобного порыва, и, помолчав, добавил: - Ты не думай, что я даю тебе легкое дело, Артемий. Доберешься до Москвы - твое счастье. Государь поблагодарит и пожалует, ну а если угодишь в руки сторонников Андрея и Бориса - не на радость. Прочтут грамотку, узнают, с каким делом послан, несдобровать ни тебе, ни мне.
- Тебя не выдам, Михайло Иванович, не опасайся, а за себя постоять могу! - горячо возразил юноша, гордясь поручением. - И путь не так уж далек, и друзей по пути много. Я еще с батюшкой езжал в Москву, дорогу знаю, да и там язык найду.
Кошкин улыбнулся. Ему нравилось мужество Артемия, и он подумал, что, действительно, лучшего посланца трудно было бы найти, особенно в эти смутные дни, когда каждый заботится только о себе.
- Верно, - согласился старик, - твой отец часто бывал в Москве. Кажется, оттуда и жену себе взял? Может, и ты, Артемий, по отцу замыслил? Не завелась ли зазноба на Москве?
Юноша вспыхнул, точно его заподозрили в чем-то дурном.
- Нет, не знаю я московских девушек... Не знаю! - решительно вымолвил он.
- И доброе дело, - поглаживая бороду, возразил старик. - Не торопись, Артемий. Тебе, может, великая судьба предстоит, ве-ли-кая. Все в Божьих руках. А коли вздумаешь жениться - каждый из нас захочет тебя в зятья. Род Львовых - не из последних, денег у отца твоего было много, и память оставил он хорошую. Сам ты молодец хоть куда: и ростом, и лицом, и силою ничем не обижен!
Похвалы отца любимой девушки радовали Артемия, и ласковое обращение старика внушало ему сладостные надежды. Прерывающимся от волнения голосом юноша заговорил:
- Спасибо тебе на добром слове, Михайло Иванович, спасибо! Постараюсь заслужить... Сил не пожалею. Уж не гневайся на меня, позволь сказать... Сам изволишь знать, мы вместе росли с твоею Любушкой... вместе играли. С тех пор еще я задумал. Никого мне милее нет и не будет! Знаю, непорядок мне такой разговор вести, а только вот с делом ты меня посылать изволишь...
- Ты это что же, парень? Никак торговаться со мною хочешь? - прервал Кошкин насмешливым тоном.
- Как можно, Михайло Иванович! Смею ли я торговаться! Нет, упаси Бог, а так, что душу отдать готов, угодить хочу. Дай мне время. Стороной слышно, к твоей дочери женихи сватаются.
- Без моего слова под венец не пойдет!
- Верно, Михайло Иванович, я вот и боюсь: неволить станешь!
- Твоя забота?
- Не гневайся, помилуй! Очень люблю я твою дочь...
Кошкин нахмурил брови. Он был не прочь породниться с богатым родом Львовых, но смелость юноши и, главное, полное забвение им семейных традиций ставили в тупик деспота старика. Если бы он не нуждался в услуге Артемия, то, конечно, резко прикрикнул бы на него и заставил замолчать, но теперь следовало держаться иной тактики.
- Слушай, Артемий, - сказал он, опуская руку на плечо собеседника, загодя такое дело решать неспособно. Я тебе одно поведаю: пока ты назад не вернешься - сватать дочеришку не стану...
Лицо Артемия просияло. Он повернулся к образу, широко перекрестился и торжественным тоном произнес клятву послужить боярину Кошкину до последней капли крови.
Старик и юноша долго еще просидели вдвоем, тихо беседуя. Кошкин посвящал Артемия во все подробности современного положения дел и встречал в своем питомце ясное и разумное понимание.
Когда Михайло Иванович отпустил юношу, приказав ему готовиться в путь, и Артемий вышел из комнаты, три раза низко поклонившись хозяину, старик вздохнул и поглядел ему вслед.
- Да, из него будет толк. Смышленый парень. Только там, на Москве, не скрутили бы ему голову. Как появилась "гречанка", так там все по-новому ведется. Не бояр слушает государь, а с женою совещается. Старики неугодны стали! А кем и сильна-то Москва, как не стариками! Э-эх... житье! заключил Кошкин и, крестя рот, снова пошел в хоромы, где лежал умирающий князь Юрий и хозяйничали уже младшие братья его, считавшие себя наследниками.
Выступив против них и сделав крупный шаг на новом пути, Михайло Иванович считал долгом казаться покорным рабом их воли, преданным и верным слугой.
Во время княжеской междоусобицы никто из приближенных не мог быть спокойным за свою судьбу и нужно было привыкать "держать нос по ветру". Сегодняшний властелин удела назавтра делался пленником Москвы, а на преданную службу его бояр смотрели, как на проступок.
"Кто ведает, что будет! - думал старик. - Артемия могут схватить, и узнают тогда, зачем он в Москву едет. Несдобровать! Да и государь может промедлить, а князья хозяйничать станут по-своему.
Что делать! Надо поклониться пониже, а там... чья возьмет!"
Глава II
ТВОЯ НАВЕКИ
Артемий не мог заснуть всю ночь, и рано утром, когда жители Дмитрова только начинали вставать, юноша бродил уже под окнами Любушки, желая увидать хотя бы на мгновение любимую девушку и сообщить ей благосклонный ответ старика отца.
Рано оставшись сиротой, Артемий провел годы отрочества и первой юности в доме боярина Кошкина под покровительством Дарьи Акимовны, жены Михаила Ивановича, приходившейся дальней родственницей покойной матери Львова.
Покорная раба супружеской воли, Дарья Акимовна грудью защищала свое единственное дитятко, красавицу Любушку, и мало-помалу, видя дружбу и взаимную привязанность молодых людей, начала относиться к сироте-родичу как к старшему сыну.
Из шустрого, не по годам смышленого мальчика Артемий превратился в статного юношу и не раз уже участвовал вместе с другими "боярскими детьми" в походах против Новгорода. Любуша тоже изменилась. Веселая хохотушка-девочка, она стала писаной красавицей, молодежь Дмитрова недаром называла ее "ясною звездою" и заглядывалась на ее роскошную косу, на ее соколиные очи, на яркий румянец.
Вырастая и мужая, молодые люди не отдавали себе отчета и не размышляли, какое чувство роднит их, возбуждая смутную тревогу.
Несколько месяцев тому назад, когда князь Юрий посылал Артемия с поручением к своему брату, Любуша и товарищ ее детства впервые поняли, что не только дружба и привычка связывают их.
Много горьких слез пролила тогда Люба в своей светлице, ото всех скрывая свою грусть и тревогу, тая, как преступление, чистую и нежную любовь к красивому юноше.
Ни мать, ни отец не догадывались о страданиях дочери.
Родители Любушки, верные дедовским обычаям, вступили в брак, ни разу не видев друг друга, и сжились, повинуясь закону и традициям. Так устраивалась судьба ближних, так шло из рода в род, и, конечно, супруги Кошкины и мысленно не допускали, чтобы дочь их и сирота-воспитанник что-либо изменили. О грядущем будущем Любы говорили как о чем-то неизбежном, что необходимо должно состояться, но ни отец, ни мать не соединяли ее судьбу с Артемием, хотя родители других невест считали Львова завидным женихом.
Когда Артемий возвратился из похода и ближайшие начальники хвалили юношу, боярину Кошкину было приятно слышать эти отзывы, и он начал ласковее относиться к питомцу, подчеркивая свое воспитательное влияние.
- Что мог, все сделал, даже грамоте обучил. Встал бы отец твой, покойник, так и ему не стыдно в глаза посмотреть. Кошкин дурному не научит.
Дарья Акимовна, еще более простая натура, чистосердечно восхищалась Артемием и в присутствии Любы очень часто хвалила юношу, предсказывая ему блестящее будущее.
Но за последнее время между Артемием и Любушкой точно черная кошка пробежала, и влюбленный молодой человек не мог понять, за что гневается его милая. Еще вчера, не предугадывая, что ему грозит новая разлука, Артемий искал возможности повидать Любу и спросить, чем он огорчил ее, но девушка избегала свидания с ним.
Артемий пошел в сад, к качелям, но из-за болезни князя молодежь не предавалась обычным играм и пению. Несколько девушек, подруг Любы, соседка Настя, рыжая бойкая боярышня, да два-три молодых человека, его сверстники, сидели группой, тихо перекидываясь фразами.
Всех одинаково угнетали мысли о будущем, так как со смертью князя Юрия удел должен был перейти к новому властелину. Каждая весточка из хором больного, всякое слово о распоряжении младших братьев, об их обращении со старыми слугами - все интересовало не только стариков, но и молодежь.
Артемий направился к тому месту, где сидела Люба, но девушка быстро встала и, сказав, что мать зовет ее, побежала домой.
Он с недоумением посмотрел ей вслед.
"За что она гневается? Чем я провинился?" - думал он с тоской и горечью.
Артемий хотел идти за Любушкой, но товарищи окликнули его, и он вынужден был приблизиться к ним. Резвая и разбитная Настя, давно уже сдерживавшая свое веселье, не выдержала и начала смеяться и болтать с Артемием.
Хотя теремная жизнь, занесенная в Древнюю Русь вместе с владычеством татар, существовала не только в Москве, но и в других уделах, тем не менее девушки среднего и низшего класса пользовались относительною свободою. С молодежью своего города, посада или села можно было и беседовать, и водить хороводы. Беречься следовало чужанина или татарина, считавшихся одинаково враждебными.
Отвечая на вопросы Насти, Артемий и шутил, и улыбался, не подозревая, что из светлицы Любуши следит за ним ревнивый взор оскорбленной девушки.
Львов поджидал, что Люба вернется в сад и он найдет минутку поговорить с нею. Но его ожидания не оправдались. Наступили сумерки, и молодежь разошлась по домам.
Артемий дождался, пока совсем стемнеет, и направился под окно Любушкиной светелки. Он долго ходил взад и вперед по пожелтевшей траве, вздыхал и смотрел на светящуюся точку, но девушка или не знала, что Артемий находится так близко, или намеренно заставляла его страдать.
Вместо Любушки юноше пришлось объясняться с ее отцом, и мы уже знаем, какое важное и ответственное поручение дал ему боярин Кошкин.
Если поездка окончится благополучно - счастье влюбленного обеспечено. Старик обещал не неволить свою дочь, а Михайло Иванович умеет держать слово. На него можно положиться, как на каменную гору...
"Скажу ей все, - решил Артемий на утро после разговора с Кошкиным. Пусть ведает, как я о ней думаю... какую заботу лелею. Ничем я не виноват перед ней, а если кто ссорить нас захотел, так слушать бы не следовало..."
В течение целого дня Артемий, собираясь в дорогу, урывками прибегал в сад, но ему не удавалось застать Любушку, и он уже с отчаянием размышлял, неужели нельзя ему будет проститься с милой девушкой?
Но судьба ему все-таки улыбнулась.
В саду, под качелями, опять собралась молодежь, и звонкий голос Насти нарушал мрачную тишину, царившую вокруг дворца князя. Предаваться продолжительной грусти молодые люди не могли и толковали между собою, как поступить им лучше, когда сомкнутся навеки очи доброго князя Юрия.
Большинство высказывало намерение перейти под Москву, так как постепенное приобретение государем Иваном III уделов делало его сильным властелином. Служить мелкому удельному князю никому из молодежи не хотелось.
Всех привлекала идея величия и могущества Москвы, к которой твердо и неуклонно стремился Иван III.
Молодежь была смелей стариков и откровеннее высказывала свои планы, но Артемий оставался верен клятве и не говорил никому о предстоящей поездке.
- Чего ты так голову повесил, - окликнул Мартюхин своего сверстника, Артемия. - Или кручина какая напала?
- Не с чего веселиться, - уклончиво ответил тот, оглядываясь назад.
- Может, зазнобушка завелась?
- Чего же горевать, Артемий! - воскликнула бойкая Настя. - Если он пошлет сватов - назад не обернут!
- Ишь, счастливый, ему невесты сами кланяются!
Молодежь засмеялась, и Настя покраснела, как маков цвет. Но Артемий не обратил внимания на смущение девушки: все его помыслы обращены были к другой.
Среди деревьев с осыпающейся желтой листвой мелькнула женская фигура, и проницательный взор влюбленного юноши угадал, кто бродит там, уединившись от всех подруг.
Артемий обошел сад с другой стороны и лицом к лицу встретился с Любушкой.
Молодая девушка тихо вскрикнула от неожиданности и остановилась, опустив голову. Артемий с восторгом и безграничной нежностью смотрел на подругу детских лет, но испытывал такое смущение, что не мог слова вымолвить.
- Зачем пришел, Артемий? - дрожащим голосом спросила красавица. Ведь Насти здесь нет... Там она, под качелями, туда и иди...
- Не с Настей мне говорить охота, Любовь Михайловна! Целый день и весь вечер я тебя поджидал, а ты, словно нарочно, хоронилась. Не хотела и взглянуть на меня...
Артемий говорил мягким, нежным голосом, и в душе девушки роились разные чувства. Любушка сердилась и негодовала на своего милого потому, что болтушка Настя слишком восхищалась красивым юношей и, желая подразнить подругу, рассказывала, что Львов заглядывается на нее и шепчет ей сладкие речи.
Подобное коварство со стороны Артемия возмущало Любу. Она начала следить, и, как нарочно, два-три случая подтвердили хвастовство Насти. Львов охотно разговаривал и смеялся с шустрой и веселой девушкой, а Люба с горечью думала, что он совсем забыл ее.
Теперь, когда Артемий говорил с нею так ласково и нежно, Любушке хотелось простить его, примириться, но ревность продолжала терзать ее сердце. Девушка чувствовала себя оскорбленной поведением Артемия и страстно желала высказать ему все гневные укоры, что накипели в ее душе за время размолвки.
- Вижу я, - продолжал юноша, - что ты гневаешься на меня, а за что ума не приложу. Скажи, Любовь Михайловна, пожалей меня!
Девушка молчала и крутила пальцами светлую пуговку душегрейки.
- И говорить не хочешь, - протянул Артемий, качая головой. - Ну, Бог с тобою, а только ни в чем я перед тобою неповинен... Как была ты мне милей солнца красного - так и останешься, до последней капли крови моей...
Любушка еще ниже опустила голову, желая скрыть смущение и яркий румянец, заливавший лицо.
- Прощай, Любовь Михайловна! Сегодня в ночь уезжаю... Придется ли еще повидаться - не знаю... Не поминай лихом, Любушка!
Последние слова были произнесены с такою скорбью, что девушка не выдержала. Она подняла голову и, увидев перед собою бледное лицо Артемия с влажными глазами, поняла всю свою жестокость.
- Погоди, - остановила Люба, протягивая руку и как бы желая удержать возле себя юношу. - Уезжаешь? Куда?
- В Москву, гонцом посылает твой отец.
- И... и надолго?
- Навсегда, может. Ничего знать нельзя.
Напускная холодность и строгость девушки мгновенно исчезли. Румянец сбежал с ее щек, и блестящие глаза потухли.
- Ты, вправду, уезжаешь? - прошептала она. - И... и не знаешь, когда назад?
Артемий объяснил в кратких словах, зачем посылает его Кошкин, и под впечатлением юношеской отваги, жаждущей подвигов, упомянул, что эта поездка может окончиться неблагополучно, если князья прикажут схватить его. Львов даже раскаялся, что так подробно рассказал все, и добавил:
- Не проболтайся, Любушка! Беда может стрястись с твоим отцом... Я вот привык с тобою откровенничать, а не следовало бы.
Подобное недоверие Артемия обидело Любу. Она всегда была верным товарищем и не заслуживала подозрения.
- Ты бы лучше Насте поменьше рассказывал! - с досадой произнесла она.
- Насте?! Да Бог с тобою, Любушка! Стану я разве говорить с нею о таком деле важном. Тебе хотел я сказать потому, что отец твой обещал мне награду...
Люба прервала речь Львова. Она не могла далее сдерживаться и укоряющим, горячим тоном начала:
- Не станешь рассказывать! А для чего же шепчешь ты ей сладкие речи? Зачем красоту ее хвалишь? Рыжая она, непригожая, только зубы все скалит, а ты ей... Свататься к ней хочешь!..
Последние слова девушка произнесла, прижимая платок к лицу и стараясь заглушить рыдания, вырывавшиеся из ее груди.
Теперь для Артемия стали ясны причины гнева Любушки, ее холодности и недовольства. Она любила и ревновала его.
- Голубка ты моя белая, звездочка моя ясная, что сказала ты, а? Я свататься к Насте? Я - речи ей нежные шептать? Да полно ты, полно, Любушка... Одно у меня сердце, одно и согласие. Тебя люблю я пуще солнца красного, в тебе одной вся радость моя...
Девушка отняла платок от лица и с радостным недоверием слушала пылкую речь милого.
- А она... Настя... хвасталась... При всех хвалилась.
- Ну, пойдем под качели... Я при Насте и при всех скажу, что врет она, глупая. Пойдем!
- Что ты, что ты, Артемий, да можно разве! Батюшка и матушка осерчают.
- Так поверь же мне, Любушка... Поверь, желанная... Только о тебе и думаю, только и свету что ты...
Львов обнял талию девушки и с неудержимою горячностью говорил о своей любви, о том обещании, которое дал ему Кошкин, о грядущем счастье, ради которого он и взялся исполнить поручение ее отца. Сомневаться в искренности слов юноши было невозможно, и Любуша опустила к нему на грудь свою прелестную головку, жадно внимая его уверениям.
- А я вчера все плакала, - созналась Люба. - Пришла Настя и начала хвастаться, говорить: только на нее и смотрел ты все.
- Любушка, радость моя, дай ты мне крест на твоей монисте, поцелую я его... Веришь ли, что крестом шутить не стану?
- Верю, Артемий, верю! - улыбаясь сквозь слезы, прошептала Люба. - И ты не гневайся, милый, очень уж обидно мне стало... Променял на Настю!..
- И в мыслях не было!
- Люди толковали...
- А ты вздорных слов поменьше слушай.
Влюбленная парочка нежно ворковала, передавая друг другу грустные впечатления последних дней, когда под влиянием пустой болтовни Насти между ними появилось охлаждение.
- Теперь никому не поверю! - прижимаясь ко Львову, говорила Люба.
- И не верь! Твой отец обещал, что неволить не станет и со сватами в разговор не пойдет. Его слово крепкое. Да и ты, Любушка, в отца характером. Не думаю, что забудешь.
Собрать Русь!
(Не в силе Бог, а в правде)
Роман
Роман К. Дмитриева "Собрать Русь!" ("Не в силе Бог, а в правде") посвящен тому периоду отечественной истории, когда вокруг Москвы объединялись русские земли, было свергнуто иго Золотой Орды.
________________________________________________________________
ОГЛАВЛЕНИЕ:
Глава I. СТАРОЕ ГНЕЗДО
Глава II. ТВОЯ НАВЕКИ
Глава III. В ПУТИ, В ДОРОГЕ
Глава IV. В ВЕЛИКОКНЯЖЕСКИХ ХОРОМАХ
Глава V. ПРИДВОРНЫЕ КРУЖЕВНИЦЫ
Глава VI. БРОСЬ ХЛЕБ-СОЛЬ НА КУСТ - ПОЙДЕШЬ, ВОЗЬМЕШЬ
Глава VII. СЧАСТЛИВЫЙ ДЕНЬ
Глава VIII. ВЕЛИКАЯ МИНУТА
Глава IX. МАТЕРИ-СОПЕРНИЦЫ
Глава X. ЗАТИШЬЕ ПЕРЕД БУРЕЙ
Глава XI. САМОПОЖЕРТВОВАНИЕ
Глава XII. ГРОЗОВЫЕ ТУЧИ
Глава XIII. ЗАЖИВО ПОГРЕБЕННАЯ
Глава XIV. СМЕРТЬ ЦАРЕВИЧА
Глава XV. КУДА ОНА ДЕЛАСЬ?
Глава XVI. ЗАГОВОР
Глава XVII. РАСПЛАТА
Глава XVIII. ВОЗДУШНЫЙ ЗАМОК
Глава XIX. НЕ В СИЛЕ БОГ, А В ПРАВДЕ
________________________________________________________________
Исторический романист должен
следовать более поэзии истории,
нежели хронологии ее.
И в. Л а ж е ч н и к о в
Глава I
СТАРОЕ ГНЕЗДО
Стояла темная осенняя ночь.
Жалобно стонали и скрипели, склоняясь под порывами холодного ветра, молодые липы и старые дубы, окружавшие почерневший от времени дворец князя Юрия.
Мертвая тишина царила в городе Дмитрове, и казалось, что все обитатели его крепко спят, отдыхая от дневных трудов. Нигде не видно было огней, нигде не слышалось ни говора, ни шагов.
Только во дворце старого князя никто не ложился, и бледные огоньки мелькали в окнах. Там двигались какие-то тени и шепотом передавались тревожные вести.
Князь Юрий был опасно болен, и на выздоровление его не оставалось никакой надежды.
На ступеньках деревянного крыльца, выходившего во двор, сидел старик лет пятидесяти, но еще бодрый и крепкий. Он облокотился на колени, опустил голову на руку и так задумался, что не слышал ни зловещего крика совы, ни шороха листьев под ногами позднего пешехода, пробирающегося ко дворцу.
Боярин Кошкин (так звали старика) размышлял о том близком будущем, которое должно наступить со смертью князя Юрия, и чувство горького отчаяния сжимало его сердце. Он вырос, возмужал и состарился возле князя; он пользовался доверием и любовью своего господина; он жертвовал жизнью ради спокойствия князя и однажды на охоте даже спас его от неминуемой опасности... А теперь, когда Юрий лежит при смерти, точно вороны налетели его родственники и спорят между собою, как поделить его наследство.
Горько и обидно старику Михайле Ивановичу, что братья князя Юрия, Андрей и Борис, отнеслись недружелюбно к верному слуге умирающего и выслали его из комнаты, точно не доверяя ему. Молодые князья сговариваются, какой удел получить им выгоднее, как подействовать на Юрия, чтобы он при жизни исполнил их желание, и боятся, что "старый хрыч" помешает...
- На все Божья воля! - прошептал Кошкин, проводя рукой по темным, с проседью, волосам. - Для себя ничего мне не надо, а Любушу, крестницу свою, князь не оставит, не забудет. Сам говорил, что о ее судьбе позаботился, да и то... Эх, лучше бы поправился князь и пошло бы все по-прежнему.
Порыв яростного ветра на мгновение стих. Чьи-то шаги раздавались все ближе и ближе. Старик встал и, держась за притолоку, окликнул:
- Эй, кто там ходит?
- Это я, Михайло Иванович, я, Артемий...
- Артемий? - протянул Кошкин. - Чего ты здесь делаешь? Я думал, ты спишь давно.
Красивый юноша в темно-сером кафтане, перетянутом в талии кожаным поясом, с меховой шапкой на курчавых белокурых волосах, смутился от вопроса старика. Он не мог сказать ему, что добрый час простоял под окном Любушкиной светелки, поджидая, не выглянет ли милая девушка, не догадается ли она, кто притаился под развесистым дубом и следит за ее тенью.
- Не спалось, Михайло Иванович, - уклончиво отвечал юноша. - Тоже забота есть.
- Какая у вас забота! - печально качая головой, возразил старик. Вам легко привыкать к новому. В твои годы все трын-трава, Артемий. Поживешь с мое - поймешь, каково видеть, как старое гнездо разрушают... Я родился тут, в разум пошел, а теперь, бери котомку и иди куда хочешь.
- Так разве молодые князья... - начал юноша. Старик махнул рукой. Ему показалось, что кто-то идет на крыльцо, и он считал нужным соблюдать осторожность.
Артемий присел возле Кошкина, и несколько мгновений оба они молчали. Тревога старика улеглась. Ему хотелось высказать кому-нибудь свои думы и ощущения, но он сознавал всю опасность откровенности в такие минуты, когда даже друзья становятся предателями из желания выслужиться перед новым властелином.
Но потребность общения все возрастала.
- Молодые князья... - тихо заговорил он. - А ты думаешь, молодые князья будут здесь хозяйничать? Нет, Артемий, попомни мое слово: и Андрей, и Борис Васильевич останутся ни при чем.
- Да как же так? Ведь детей у нашего князя нет...
- Верно! Ни жены, ни детей, но государь есть! Они забыли, чья воля теперь сильнее. По старине думают: брат умер, так удел младшим принадлежит! Нет, Артемий, напрасно князья величаются. Они меня обидели... от постели Юрия Васильевича отойти приказали, а, может, Господь покарает.
- Михайло Иванович, поберегись... Неравно услышат! - с испугом прошептал юноша, опасаясь за отца любимой девушки, хотя предмет разговора в высшей степени интересовал его. - Ливанко и так все шныряет да подсматривает.
- И пусть его! Не хотел я говорить никому, Артемий, да ты меня за сердце задел. "Князья"! Отошла их силушка! Они и сами не ведают, что будет теперь.
Сделав знак юноше подвинуться поближе, старик продолжал тихим, едва слышным голосом.
- Прежде, когда помирали князья, их уделы в семью шли, а теперь, знаешь ведь, какую силу Москва взяла! Князь Иван Васильевич себя государем величать приказывает и все уделы под себя забирает, чтобы самому, значит, сильнее всех быть.
- Так и Дмитров отойдет к Москве?
- Если Тверь не устояла, если Новгороду и Пскову княжескую волю надо исполнять, так уж не Андрею с Борисом одолеть Москву! Не по разуму они за дело взялись... Чем бы на старых слуг положиться да добром да ласкою обойтись с боярами, а они строгостью, криками, обидою...
- Им же хуже, Михайло Иванович. Отъедем под Москву! - вырвалось у юноши.
Старик внимательно посмотрел на Артемия и нахмурил брови. Казалось, он соображал: можно ли довериться этому статному, красивому и смелому юноше, хватит ли у него энергии и ума, чтобы выполнить то трудное дело, которое Кошкин хотел ему поручить.
Артемий бодро выдержал испытание.
- Пойдем ко мне, - решительно вымолвил старик, опуская руку на плечо собеседника. - Поговорить с тобой надо толком, а здесь неудобно.
Опираясь на шею Артемия, Кошкин прошел длинные сени и очутился в довольно большой комнате, слабо озаренной теплящейся перед образом лампадой. Широкие лавки вдоль стен были покрыты темною тканью, а на столе, стоявшем в переднем углу, лежала белая скатерть и виднелись чашки с каким-то кушаньем и деревянные ложки.
Перекрестившись на образ, хозяин и гость сели на скамью. Старик не зажигал огня и, опасаясь, что его речь могут подслушать, начал вполголоса:
- Ты в самом деле хочешь отъехать в Москву? Служить новым господам не намерен?
- Нет, Михайло Иванович, отъеду. Я еще раньше желал, а теперь и подавно. Такого князя, как Юрий Васильевич, у нас не будет...
- Хорошо, Артемий, так слушай меня, старика: на зло не наставлю. Не ожидай смерти нашего князя, а завтра, чуть свет или ночью, поезжай в Москву. Я дам тебе грамотку к Засекину-князю, а он введет тебя к государю Ивану Васильевичу, и ты доложишь ему все как есть.
- К государю! - воскликнул юноша со скамьи, радостно улыбаясь. Неужели я увижу его! Эх, кабы так! Я упаду к ногам его и стану умолять, чтобы взял меня к себе... Я жизни не пожалею... всю кровь отдам...
- С чего ты так горячо? - с удивлением спросил старик, не ожидавший подобного порыва, и, помолчав, добавил: - Ты не думай, что я даю тебе легкое дело, Артемий. Доберешься до Москвы - твое счастье. Государь поблагодарит и пожалует, ну а если угодишь в руки сторонников Андрея и Бориса - не на радость. Прочтут грамотку, узнают, с каким делом послан, несдобровать ни тебе, ни мне.
- Тебя не выдам, Михайло Иванович, не опасайся, а за себя постоять могу! - горячо возразил юноша, гордясь поручением. - И путь не так уж далек, и друзей по пути много. Я еще с батюшкой езжал в Москву, дорогу знаю, да и там язык найду.
Кошкин улыбнулся. Ему нравилось мужество Артемия, и он подумал, что, действительно, лучшего посланца трудно было бы найти, особенно в эти смутные дни, когда каждый заботится только о себе.
- Верно, - согласился старик, - твой отец часто бывал в Москве. Кажется, оттуда и жену себе взял? Может, и ты, Артемий, по отцу замыслил? Не завелась ли зазноба на Москве?
Юноша вспыхнул, точно его заподозрили в чем-то дурном.
- Нет, не знаю я московских девушек... Не знаю! - решительно вымолвил он.
- И доброе дело, - поглаживая бороду, возразил старик. - Не торопись, Артемий. Тебе, может, великая судьба предстоит, ве-ли-кая. Все в Божьих руках. А коли вздумаешь жениться - каждый из нас захочет тебя в зятья. Род Львовых - не из последних, денег у отца твоего было много, и память оставил он хорошую. Сам ты молодец хоть куда: и ростом, и лицом, и силою ничем не обижен!
Похвалы отца любимой девушки радовали Артемия, и ласковое обращение старика внушало ему сладостные надежды. Прерывающимся от волнения голосом юноша заговорил:
- Спасибо тебе на добром слове, Михайло Иванович, спасибо! Постараюсь заслужить... Сил не пожалею. Уж не гневайся на меня, позволь сказать... Сам изволишь знать, мы вместе росли с твоею Любушкой... вместе играли. С тех пор еще я задумал. Никого мне милее нет и не будет! Знаю, непорядок мне такой разговор вести, а только вот с делом ты меня посылать изволишь...
- Ты это что же, парень? Никак торговаться со мною хочешь? - прервал Кошкин насмешливым тоном.
- Как можно, Михайло Иванович! Смею ли я торговаться! Нет, упаси Бог, а так, что душу отдать готов, угодить хочу. Дай мне время. Стороной слышно, к твоей дочери женихи сватаются.
- Без моего слова под венец не пойдет!
- Верно, Михайло Иванович, я вот и боюсь: неволить станешь!
- Твоя забота?
- Не гневайся, помилуй! Очень люблю я твою дочь...
Кошкин нахмурил брови. Он был не прочь породниться с богатым родом Львовых, но смелость юноши и, главное, полное забвение им семейных традиций ставили в тупик деспота старика. Если бы он не нуждался в услуге Артемия, то, конечно, резко прикрикнул бы на него и заставил замолчать, но теперь следовало держаться иной тактики.
- Слушай, Артемий, - сказал он, опуская руку на плечо собеседника, загодя такое дело решать неспособно. Я тебе одно поведаю: пока ты назад не вернешься - сватать дочеришку не стану...
Лицо Артемия просияло. Он повернулся к образу, широко перекрестился и торжественным тоном произнес клятву послужить боярину Кошкину до последней капли крови.
Старик и юноша долго еще просидели вдвоем, тихо беседуя. Кошкин посвящал Артемия во все подробности современного положения дел и встречал в своем питомце ясное и разумное понимание.
Когда Михайло Иванович отпустил юношу, приказав ему готовиться в путь, и Артемий вышел из комнаты, три раза низко поклонившись хозяину, старик вздохнул и поглядел ему вслед.
- Да, из него будет толк. Смышленый парень. Только там, на Москве, не скрутили бы ему голову. Как появилась "гречанка", так там все по-новому ведется. Не бояр слушает государь, а с женою совещается. Старики неугодны стали! А кем и сильна-то Москва, как не стариками! Э-эх... житье! заключил Кошкин и, крестя рот, снова пошел в хоромы, где лежал умирающий князь Юрий и хозяйничали уже младшие братья его, считавшие себя наследниками.
Выступив против них и сделав крупный шаг на новом пути, Михайло Иванович считал долгом казаться покорным рабом их воли, преданным и верным слугой.
Во время княжеской междоусобицы никто из приближенных не мог быть спокойным за свою судьбу и нужно было привыкать "держать нос по ветру". Сегодняшний властелин удела назавтра делался пленником Москвы, а на преданную службу его бояр смотрели, как на проступок.
"Кто ведает, что будет! - думал старик. - Артемия могут схватить, и узнают тогда, зачем он в Москву едет. Несдобровать! Да и государь может промедлить, а князья хозяйничать станут по-своему.
Что делать! Надо поклониться пониже, а там... чья возьмет!"
Глава II
ТВОЯ НАВЕКИ
Артемий не мог заснуть всю ночь, и рано утром, когда жители Дмитрова только начинали вставать, юноша бродил уже под окнами Любушки, желая увидать хотя бы на мгновение любимую девушку и сообщить ей благосклонный ответ старика отца.
Рано оставшись сиротой, Артемий провел годы отрочества и первой юности в доме боярина Кошкина под покровительством Дарьи Акимовны, жены Михаила Ивановича, приходившейся дальней родственницей покойной матери Львова.
Покорная раба супружеской воли, Дарья Акимовна грудью защищала свое единственное дитятко, красавицу Любушку, и мало-помалу, видя дружбу и взаимную привязанность молодых людей, начала относиться к сироте-родичу как к старшему сыну.
Из шустрого, не по годам смышленого мальчика Артемий превратился в статного юношу и не раз уже участвовал вместе с другими "боярскими детьми" в походах против Новгорода. Любуша тоже изменилась. Веселая хохотушка-девочка, она стала писаной красавицей, молодежь Дмитрова недаром называла ее "ясною звездою" и заглядывалась на ее роскошную косу, на ее соколиные очи, на яркий румянец.
Вырастая и мужая, молодые люди не отдавали себе отчета и не размышляли, какое чувство роднит их, возбуждая смутную тревогу.
Несколько месяцев тому назад, когда князь Юрий посылал Артемия с поручением к своему брату, Любуша и товарищ ее детства впервые поняли, что не только дружба и привычка связывают их.
Много горьких слез пролила тогда Люба в своей светлице, ото всех скрывая свою грусть и тревогу, тая, как преступление, чистую и нежную любовь к красивому юноше.
Ни мать, ни отец не догадывались о страданиях дочери.
Родители Любушки, верные дедовским обычаям, вступили в брак, ни разу не видев друг друга, и сжились, повинуясь закону и традициям. Так устраивалась судьба ближних, так шло из рода в род, и, конечно, супруги Кошкины и мысленно не допускали, чтобы дочь их и сирота-воспитанник что-либо изменили. О грядущем будущем Любы говорили как о чем-то неизбежном, что необходимо должно состояться, но ни отец, ни мать не соединяли ее судьбу с Артемием, хотя родители других невест считали Львова завидным женихом.
Когда Артемий возвратился из похода и ближайшие начальники хвалили юношу, боярину Кошкину было приятно слышать эти отзывы, и он начал ласковее относиться к питомцу, подчеркивая свое воспитательное влияние.
- Что мог, все сделал, даже грамоте обучил. Встал бы отец твой, покойник, так и ему не стыдно в глаза посмотреть. Кошкин дурному не научит.
Дарья Акимовна, еще более простая натура, чистосердечно восхищалась Артемием и в присутствии Любы очень часто хвалила юношу, предсказывая ему блестящее будущее.
Но за последнее время между Артемием и Любушкой точно черная кошка пробежала, и влюбленный молодой человек не мог понять, за что гневается его милая. Еще вчера, не предугадывая, что ему грозит новая разлука, Артемий искал возможности повидать Любу и спросить, чем он огорчил ее, но девушка избегала свидания с ним.
Артемий пошел в сад, к качелям, но из-за болезни князя молодежь не предавалась обычным играм и пению. Несколько девушек, подруг Любы, соседка Настя, рыжая бойкая боярышня, да два-три молодых человека, его сверстники, сидели группой, тихо перекидываясь фразами.
Всех одинаково угнетали мысли о будущем, так как со смертью князя Юрия удел должен был перейти к новому властелину. Каждая весточка из хором больного, всякое слово о распоряжении младших братьев, об их обращении со старыми слугами - все интересовало не только стариков, но и молодежь.
Артемий направился к тому месту, где сидела Люба, но девушка быстро встала и, сказав, что мать зовет ее, побежала домой.
Он с недоумением посмотрел ей вслед.
"За что она гневается? Чем я провинился?" - думал он с тоской и горечью.
Артемий хотел идти за Любушкой, но товарищи окликнули его, и он вынужден был приблизиться к ним. Резвая и разбитная Настя, давно уже сдерживавшая свое веселье, не выдержала и начала смеяться и болтать с Артемием.
Хотя теремная жизнь, занесенная в Древнюю Русь вместе с владычеством татар, существовала не только в Москве, но и в других уделах, тем не менее девушки среднего и низшего класса пользовались относительною свободою. С молодежью своего города, посада или села можно было и беседовать, и водить хороводы. Беречься следовало чужанина или татарина, считавшихся одинаково враждебными.
Отвечая на вопросы Насти, Артемий и шутил, и улыбался, не подозревая, что из светлицы Любуши следит за ним ревнивый взор оскорбленной девушки.
Львов поджидал, что Люба вернется в сад и он найдет минутку поговорить с нею. Но его ожидания не оправдались. Наступили сумерки, и молодежь разошлась по домам.
Артемий дождался, пока совсем стемнеет, и направился под окно Любушкиной светелки. Он долго ходил взад и вперед по пожелтевшей траве, вздыхал и смотрел на светящуюся точку, но девушка или не знала, что Артемий находится так близко, или намеренно заставляла его страдать.
Вместо Любушки юноше пришлось объясняться с ее отцом, и мы уже знаем, какое важное и ответственное поручение дал ему боярин Кошкин.
Если поездка окончится благополучно - счастье влюбленного обеспечено. Старик обещал не неволить свою дочь, а Михайло Иванович умеет держать слово. На него можно положиться, как на каменную гору...
"Скажу ей все, - решил Артемий на утро после разговора с Кошкиным. Пусть ведает, как я о ней думаю... какую заботу лелею. Ничем я не виноват перед ней, а если кто ссорить нас захотел, так слушать бы не следовало..."
В течение целого дня Артемий, собираясь в дорогу, урывками прибегал в сад, но ему не удавалось застать Любушку, и он уже с отчаянием размышлял, неужели нельзя ему будет проститься с милой девушкой?
Но судьба ему все-таки улыбнулась.
В саду, под качелями, опять собралась молодежь, и звонкий голос Насти нарушал мрачную тишину, царившую вокруг дворца князя. Предаваться продолжительной грусти молодые люди не могли и толковали между собою, как поступить им лучше, когда сомкнутся навеки очи доброго князя Юрия.
Большинство высказывало намерение перейти под Москву, так как постепенное приобретение государем Иваном III уделов делало его сильным властелином. Служить мелкому удельному князю никому из молодежи не хотелось.
Всех привлекала идея величия и могущества Москвы, к которой твердо и неуклонно стремился Иван III.
Молодежь была смелей стариков и откровеннее высказывала свои планы, но Артемий оставался верен клятве и не говорил никому о предстоящей поездке.
- Чего ты так голову повесил, - окликнул Мартюхин своего сверстника, Артемия. - Или кручина какая напала?
- Не с чего веселиться, - уклончиво ответил тот, оглядываясь назад.
- Может, зазнобушка завелась?
- Чего же горевать, Артемий! - воскликнула бойкая Настя. - Если он пошлет сватов - назад не обернут!
- Ишь, счастливый, ему невесты сами кланяются!
Молодежь засмеялась, и Настя покраснела, как маков цвет. Но Артемий не обратил внимания на смущение девушки: все его помыслы обращены были к другой.
Среди деревьев с осыпающейся желтой листвой мелькнула женская фигура, и проницательный взор влюбленного юноши угадал, кто бродит там, уединившись от всех подруг.
Артемий обошел сад с другой стороны и лицом к лицу встретился с Любушкой.
Молодая девушка тихо вскрикнула от неожиданности и остановилась, опустив голову. Артемий с восторгом и безграничной нежностью смотрел на подругу детских лет, но испытывал такое смущение, что не мог слова вымолвить.
- Зачем пришел, Артемий? - дрожащим голосом спросила красавица. Ведь Насти здесь нет... Там она, под качелями, туда и иди...
- Не с Настей мне говорить охота, Любовь Михайловна! Целый день и весь вечер я тебя поджидал, а ты, словно нарочно, хоронилась. Не хотела и взглянуть на меня...
Артемий говорил мягким, нежным голосом, и в душе девушки роились разные чувства. Любушка сердилась и негодовала на своего милого потому, что болтушка Настя слишком восхищалась красивым юношей и, желая подразнить подругу, рассказывала, что Львов заглядывается на нее и шепчет ей сладкие речи.
Подобное коварство со стороны Артемия возмущало Любу. Она начала следить, и, как нарочно, два-три случая подтвердили хвастовство Насти. Львов охотно разговаривал и смеялся с шустрой и веселой девушкой, а Люба с горечью думала, что он совсем забыл ее.
Теперь, когда Артемий говорил с нею так ласково и нежно, Любушке хотелось простить его, примириться, но ревность продолжала терзать ее сердце. Девушка чувствовала себя оскорбленной поведением Артемия и страстно желала высказать ему все гневные укоры, что накипели в ее душе за время размолвки.
- Вижу я, - продолжал юноша, - что ты гневаешься на меня, а за что ума не приложу. Скажи, Любовь Михайловна, пожалей меня!
Девушка молчала и крутила пальцами светлую пуговку душегрейки.
- И говорить не хочешь, - протянул Артемий, качая головой. - Ну, Бог с тобою, а только ни в чем я перед тобою неповинен... Как была ты мне милей солнца красного - так и останешься, до последней капли крови моей...
Любушка еще ниже опустила голову, желая скрыть смущение и яркий румянец, заливавший лицо.
- Прощай, Любовь Михайловна! Сегодня в ночь уезжаю... Придется ли еще повидаться - не знаю... Не поминай лихом, Любушка!
Последние слова были произнесены с такою скорбью, что девушка не выдержала. Она подняла голову и, увидев перед собою бледное лицо Артемия с влажными глазами, поняла всю свою жестокость.
- Погоди, - остановила Люба, протягивая руку и как бы желая удержать возле себя юношу. - Уезжаешь? Куда?
- В Москву, гонцом посылает твой отец.
- И... и надолго?
- Навсегда, может. Ничего знать нельзя.
Напускная холодность и строгость девушки мгновенно исчезли. Румянец сбежал с ее щек, и блестящие глаза потухли.
- Ты, вправду, уезжаешь? - прошептала она. - И... и не знаешь, когда назад?
Артемий объяснил в кратких словах, зачем посылает его Кошкин, и под впечатлением юношеской отваги, жаждущей подвигов, упомянул, что эта поездка может окончиться неблагополучно, если князья прикажут схватить его. Львов даже раскаялся, что так подробно рассказал все, и добавил:
- Не проболтайся, Любушка! Беда может стрястись с твоим отцом... Я вот привык с тобою откровенничать, а не следовало бы.
Подобное недоверие Артемия обидело Любу. Она всегда была верным товарищем и не заслуживала подозрения.
- Ты бы лучше Насте поменьше рассказывал! - с досадой произнесла она.
- Насте?! Да Бог с тобою, Любушка! Стану я разве говорить с нею о таком деле важном. Тебе хотел я сказать потому, что отец твой обещал мне награду...
Люба прервала речь Львова. Она не могла далее сдерживаться и укоряющим, горячим тоном начала:
- Не станешь рассказывать! А для чего же шепчешь ты ей сладкие речи? Зачем красоту ее хвалишь? Рыжая она, непригожая, только зубы все скалит, а ты ей... Свататься к ней хочешь!..
Последние слова девушка произнесла, прижимая платок к лицу и стараясь заглушить рыдания, вырывавшиеся из ее груди.
Теперь для Артемия стали ясны причины гнева Любушки, ее холодности и недовольства. Она любила и ревновала его.
- Голубка ты моя белая, звездочка моя ясная, что сказала ты, а? Я свататься к Насте? Я - речи ей нежные шептать? Да полно ты, полно, Любушка... Одно у меня сердце, одно и согласие. Тебя люблю я пуще солнца красного, в тебе одной вся радость моя...
Девушка отняла платок от лица и с радостным недоверием слушала пылкую речь милого.
- А она... Настя... хвасталась... При всех хвалилась.
- Ну, пойдем под качели... Я при Насте и при всех скажу, что врет она, глупая. Пойдем!
- Что ты, что ты, Артемий, да можно разве! Батюшка и матушка осерчают.
- Так поверь же мне, Любушка... Поверь, желанная... Только о тебе и думаю, только и свету что ты...
Львов обнял талию девушки и с неудержимою горячностью говорил о своей любви, о том обещании, которое дал ему Кошкин, о грядущем счастье, ради которого он и взялся исполнить поручение ее отца. Сомневаться в искренности слов юноши было невозможно, и Любуша опустила к нему на грудь свою прелестную головку, жадно внимая его уверениям.
- А я вчера все плакала, - созналась Люба. - Пришла Настя и начала хвастаться, говорить: только на нее и смотрел ты все.
- Любушка, радость моя, дай ты мне крест на твоей монисте, поцелую я его... Веришь ли, что крестом шутить не стану?
- Верю, Артемий, верю! - улыбаясь сквозь слезы, прошептала Люба. - И ты не гневайся, милый, очень уж обидно мне стало... Променял на Настю!..
- И в мыслях не было!
- Люди толковали...
- А ты вздорных слов поменьше слушай.
Влюбленная парочка нежно ворковала, передавая друг другу грустные впечатления последних дней, когда под влиянием пустой болтовни Насти между ними появилось охлаждение.
- Теперь никому не поверю! - прижимаясь ко Львову, говорила Люба.
- И не верь! Твой отец обещал, что неволить не станет и со сватами в разговор не пойдет. Его слово крепкое. Да и ты, Любушка, в отца характером. Не думаю, что забудешь.