Дмитрий Григорьев. Кровь, или 72 часа

   Они даже представить не могли, что навязчивый ухажер еще долго не будет радовать своим присутствием курортный городок.
   «Как я оказался на дне ущелья?! — думал он, лежа в травматологии. — Ведь все тропинки знаю как свои пять пальцев!..»
   «Не натворила ли я дел с этим Гоги?! — думала Ника, когда одним дождливым вечером его образ неожиданно всплыл в ее памяти.
   Случилось это в летние каникулы на даче. Ливень разогнал веселую детвору по домам, и Ника вместе со старшей сестрой Яной слушали мамины рассказы о ее нелегком послевоенном детстве.
   Во время войны мамины родители погибли, и осиротевшую Эмму отправили жить к родной тетке в небольшой поселок под Ленинградом. У тетки жил кот, и девочка всем сердцем привязалась к нему. Тот платил тем же и ходил за ней по пятам. Все любили этого худосочного прохвоста и при случае подкармливали, чем могли. Все, кроме самой зажиточной по тем временам соседки. Не проходило и дня, чтобы она не орала через забор:
   — Вот же паразит! Опять распугал всех моих кур. Да этот шелудивый гаденыш хуже фашиста! Кто мне теперь заплатит за яйца, которые мои несушки недодали из-за него!
   — А нечего выпускать своих глупых кур на улицу! — защищала всеобщего любимца маленькая Эмма. — Держите их у себя в огороде, так никто их гонять и не будет!
   И вот однажды кот пропал. Ребята облазили весь поселок, и все без толку. Они уже потеряли всякую надежду, как вдруг среди ночи Эмма услышала приглушенное мяуканье. Она вскочила с кровати и, как была, в одной сорочке побежала на улицу.
   Звук доносился из-за соседкиного забора. Худенькая девчушка легко перепорхнула через ограду и упала прямо в куст смородины. Не обращая внимания на царапины, она понеслась на звук. Спотыкаясь в темноте, Эмма наконец добралась до высохшего колодца в дальнем углу двора. Сорвав с него крышку, она увидела в глубине два огонька кошачьих глаз. Девочка заметалась вокруг в поисках какой-нибудь палки. Тусклый отблеск скрытой за тучами луны был плохим подспорьем. Зато ее сорочка белым пятном светилась в ночи.
   Со стороны соседского дома послышался скрип двери. Не замечая приближающейся угрозы, Эмма судорожно шарила руками в траве. Наконец под руку попалась сломанная жердь.
   — Тебя-то мне и надо! — она сунула ее в колодец.
   Кот вцепился в спасительную палку, и та резко потяжелела. От неожиданности Эмма чуть не выпустила ее из рук. Занозы впились в ладони, но она еще крепче сжала жердь.
   — Кис-кис-кис! — ласково позвала девочка.
   — Я тебе дам кис-кис-кис! — прогремело над головой. — Нашла-таки своего паршивца!
   А «паршивец» уже сидел у нее на руках и радостно мурлыкал. Тут словно огромная оса впилась Эмме в ухо. Разгневанная соседка дотащила их до калитки и вытолкала на улицу.
   — Чтоб вам пусто было! — неслись вслед истерические крики.
   — Чтоб все твои куры передохли! — зло бросила Эмма, трогая саднящее ухо.
   Кот потерся головой о щеку своей спасительницы и ткнулся холодным носом в ее горящее ухо.
   — Уже прошло! — засмеялась она от щекотки.
   А соседке было не до смеха. Среди ее кур начался мор. И хоть ветеринар объяснил это птичьей чумкой, жиличку из Ленинграда стали побаиваться.
   — Так вот почему кошки в нашем доме не переводятся! — улыбнулась Яна и игриво толкнула сестренку в бок.
   Ника ничего не ответила. Она никак не могла прийти в себя от услышанного.
   «А не наслала ли я какую-нибудь чумку и на того Гоги?» — с неспокойным сердцем подумала она.
   В тот вечер на даче ее так и подмывало спросить у мамы, не помнит ли она необычной легкости после перебранки с соседкой. Но так и не решилась.
   Сейчас она, конечно же, не побоялась бы спросить. Но мама была далеко, да и губы перестали слушаться и, похоже, не только губы…
   Она неподвижно лежала на полу спальни. Какие-то люди в униформе суетились вокруг нее и встревоженно говорили на знакомом, но почему-то малопонятном языке. Ее любимые собачки забились в угол и полными отчаяния глазами наблюдали за происходящим.
   «Ну что, мои рыжики? Напугала вас хозяйка?» — мысленно обратилась она к ним.
   Они как будто услышали ее и дружно завиляли хвостами. Ника никогда не понимала, почему ей хотелось завести именно померанцевых шпицев. И вот теперь, как и с детским сном о Чернявке, ей вдруг открылось имя графа Ван-Борка, который выбрал родину этих песиков для своего пристанища.
 
   Никто толком не знал, откуда в Померании появились богачи Ван-Борки. Золота у них было столько, что они сумели откупить у короны замок разорившегося вассала, да еще и все земли в округе. Новые владения Ван-Борка оказались столь велики и поступления в казну столь значительны, что Филипп Джулиус пожаловал ему титул графа.
   — Что-то здесь нечисто! Накануне их появления рыбаки видели на Одере огромный галеон без флага! — судачили новые подданные пришлых господ. — Не иначе Ван-Борки из бывших пиратов!
   — Да какая нам разница! Новый хозяин платит исправно, а откуда взялось богатство — не нашего ума дело!
   Самые любопытные пытались расспросить слуг Ван-Борков. Но те держали язык за зубами. Обет молчания, наложенный главой семейства, выполнялся строго, а его нарушители карались жестоко. Шли годы, и к моменту рождения правнучки основателя династии молодое поколение Ван-Борков уже не знало о черной силе, что таится в их крови, и уж тем более не ведало о сгинувшей в лесах прародительнице-ведьме.
   В счастливом неведении находился и отец новорожденной. Его память еще хранила какие-то обрывки детских страхов перед грозной и всемогущей бабкой, которая все видит из лесной чащи, но эти давние легенды ныне не вызывали ничего, кроме недоумения.
   «Зачем надо было пугать нас какой-то лесной бабкой? — думал он, глядя, как нянька стращает подросшую дочурку злым волком. — Серый разбойник куда как страшнее!»
   Его мысли прервал звонкий детский голосок.
   — А я приручу волка, и он тебя саму схватит за бочок!
   Отец с умилением смотрел на маленькую непокорную графиню:
   — Бог даст, вырастет в настоящую принцессу!
   Однако семья не полагалась только на волю Божью и по настоянию матери графа изо всех сил помогала провидению. Сидонию — а именно так назвали девочку — с малых лет стали готовить к дворцовому укладу жизни.
   — Найми гувернантку из замка герцога! — наставляла графа мать. — Моя внучка должна стать невестой одного из его сыновей! Не мытьем, так катаньем! Уже второе поколение нашего рода служит фавориту короля! А воз и ныне там!
   — Я даже вспоминать не хочу, сколько нашего золота перекочевало в его казну! — соглашался граф. — А этот скряга даже не чешется приблизить нас ко двору!
   — А я о чем? Только через Сидонию мы сможем породниться с герцогом и занять достойное место в правящей иерархии Померании! А там, глядишь, и до королевского двора недалеко!
   — Опять за старое! — прошамкала из угла дряхлая ключница. — Породнились уже один раз с королями! Не нахлебались еще?!
   — С какими королями?! — не понял граф.
   — Да старая выжила из ума! — махнула рукой мать. — Сама не знает, что бормочет!
   Скоро в замке появились новая гувернантка… и новая ключница.
   Теперь Сидонию муштровали денно и нощно.
   — Не хочу быть герцогиней! — плакала она в объятиях мамы. — Хочу, как все дети, играть во дворе!
   — Доченька, потерпи немножко! — уговаривала мать и с болью в сердце смотрела, с какой завистью та наблюдает за играми детей челяди под окнами.
   Никакие правила придворного этикета не могли остановить Сидонию, и она все чаще сбегала от гувернантки во двор. Там она с опьяняющим восторгом носилась, глотая пыль, с оравой бесшабашных юнцов. За те короткие минуты, что ей удавалось урвать, она так быстро сливалась с ватагой сорванцов, что гувернантке стоило большого труда выудить маленькую графиню из пыльной толкучки.
   — Не пристало будущей придворной даме общаться со слугами на равных! — выговаривала она воспитаннице и тащила ее обратно в опочивальни.
   — Я хочу друзей! — требовала упирающаяся девочка.
   — Вот когда будешь жить при дворе герцога, тогда и дружи с кем хочешь!
   Несмотря на запрет, желание Сидонии все-таки исполнилось, и у нее появился друг. Незнакомый молчаливый подросток все чаще возникал словно ниоткуда и всегда одиноко стоял в тени угловой башни замка. Его небесно-голубые глаза притягивали Сидонию всякий раз, как она вырывалась на свободу пыльного подворья. При виде таинственного незнакомца она забывала все правила хорошего тона и, нисколько не смущаясь, отвечала улыбкой на его заинтересованный взгляд. Однажды она решилась заговорить с ним. Минуя разгоряченную толпу детворы, гоняющую по двору сбежавшего поросенка, она направилась прямо к незнакомцу.
   — Как тебя зовут?
   В ответ тот сделал шаг назад, потом другой. Он передвигался так, как будто видел спиной. Не отводя от юной графини чарующих глаз, он, словно на привязи, вел ее к угловой башне. В это время нянька, потерявшая воспитанницу, по привычке ринулась в толпу детворы. Сидония озорно оглянулась на нее и юркнула в тень башни. Но незнакомца там не было. Он словно сквозь землю провалился. И неудивительно: рядом с башней виднелся лаз с зеленым мхом по краям.
   Так она впервые оказалась за пределами замка и узнала тайную тропинку в деревню подданных ее отца. Там, вдали от нянек, она предавалась детским забавам в компании деревенских ребятишек и, конечно, своего нового знакомого. Среди них она напрочь забывала о своем высоком предназначении.
   Ее визиты пугали крестьян. Они боялись гнева графа и все чаще загоняли своих чад домой при появлении Сидонии. Не меньше страшились господской немилости и слуги. Они, словно сговорившись, предпочитали помалкивать о непонятных исчезновениях юной графини. Сам же граф не мог нарадоваться на повеселевшую дочь и знай нахваливал гувернантку.
   Шло время. Сидония взрослела, и вскоре весь замок облетела весть о том, что она стала девушкой. Спустя неделю гордый отец семейства устроил пир, во время которого его красавица дочь правила своим первым балом. В тот вечер она была необычайно возбуждена. Но не обязанности королевы бала были тому причиной. Еще днем ее таинственный незнакомец назначил ей первое в жизни ночное свидание. Сидония не помнила, как очутилась на их заветной тропинке. Словно во сне, она со сладостной покорностью следовала за своим кавалером. Это чувство было ново для ее строптивого характера, но сейчас ей почему-то хотелось подчиняться. Они оставили деревню в стороне и углубились в густую чащу. Лунный свет не пробивался сюда, и кромешная тьма поглотила их. Он взял ее за руку и, не замедлив шага, как будто видел в темноте, повел сквозь чащу. От его близости сердце радостно билось. Она могла бы вечно вот так идти рядом с ним рука об руку. От сладостного замирания в груди кружилась голова. Потерявшись в неведомых чувствах, она парила где-то в вышине. Она не помнила, как оказалась на опушке, где стояла ветхая лачуга. Перекосившаяся дверь была распахнута настежь. Юноша ободряюще подтолкнул ее. Неуверенным шагом она подошла к лачуге и заглянула внутрь. Свет лучины выхватывал из темноты дряхлую бабку. На девушку глядело морщинистое лицо со следами былой красоты и на удивление молодыми глазами. Старуха сидела в грубо сколоченном кресле с высокой спинкой, на которой грациозно возлежала кошка.
   «Интересно! Как она не свалится!» — подивилась Сидония.
   — Тебя ждет еще много удивительного! — будто прочитала ее мысли старуха. — Подойди ко мне, сестра!
   — У меня нет сестры! — опешила девушка.
   — С сегодняшнего дня у тебя будет много сестер! Подойди ко мне, не бойся! — она подалась вперед и протянула к Сидонии свои высохшие руки.
   Вместе со старухой вперед качнулись огромные янтарные бусы. Они заиграли в свете лучины, и насекомые внутри бусин дружно запрыгали. Веселый комарик забавно шевельнул хоботком и поманил ночную гостью крылышком. Зачарованная девушка потянулась к нему.
   — Не сейчас! — старуха перехватила ее руку. — Ты еще с ними наиграешься!
   Сидония очнулась и испуганно оглянулась на дверь: «Где мой прекрасный провожатый? Не мог же он оставить меня наедине с этой странной старухой!»
   — Не переживай! Он проводит тебя назад! — отшельница потянула ее к себе.
   В глазах у старухи мелькнул знакомый огонек. Так светился взор матушки, в покоях которой Сидония частенько пряталась от ежедневной муштры. На душе у девушки потеплело, страхи улетучились, и она улыбнулась.
   — Ближе! — притянула ее старуха. — Позволь мне исполнить свой долг и поцеловать тебя на прощанье.
   — Какой долг? — хотела спросить она, но вопрос потонул во влажных губах старухи.
   Что-то горячее и липкое просочилось в рот и металлическим привкусом стекло под язык. Сидония отдернула голову. Красный ручеек на подбородке отшельницы подтвердил страшную догадку. Из прокушенной губы старухи текла кровь.
   — Зачем?! — задохнулась девушка.
   — Сама поймешь! — старуха положила на голову девушки трясущуюся руку.
   Глаза Сидонии застлал туман. Она часто заморгала, пытаясь разогнать пелену. Туман действительно стал рассеиваться. Она увидела знакомую дельту Одера и приближающийся галеон. Две женщины на корме спускали на воду шлюпку.
   — Мама, останься! — звучал в ночи девичий голос. — Нас здесь никто не знает!
   — Рано или поздно черные сестры снова выследят меня! И поверь, второй раз они нас не упустят! Я делаю это для вас! Отцу передай, что я решила стать отшельницей, и он волен привести в дом другую женщину. И чем знатнее, тем лучше для нашего дела!
   — Нет! Не уходи! Мы будем теперь осмотрительнее! — умоляла дочь.
   — Выпей! — не слушала мать и протянула ей темную склянку.
   — Что это?
   — Затворяющий эликсир.
   — От чего он? — девушка колебалась.
   — Пей! Только так мы собьем со следа черных сестер! Этот эликсир навсегда закроет в тебе нашу силу!
   — Как же я тогда смогу отворить ее в будущей дочери?!
   — Никак! Пусть живет, как все! А о правнучке я позабочусь сама!
   Видение исчезло, но женские голоса продолжали звучать у Сидонии в голове: «Они так похожи на голос моей бабушки и этой старухи! Неужели?!»
   — Волею судеб я не смогла научить тебя нашему искусству! — шептали окровавленные губы отшельницы. — Но я не могла уйти, не отперев спрятанную в тебе силу!
   — Так ты моя прабабушка?! — едва слышно пробормотала Сидония.
   Словно сквозь сон, она слушала слабеющий голос старухи. А та рассказывала о каком-то викканском сестринстве и многих его представительницах, которые прожили свой век, так и не узнав о скрытых в них колдовских способностях. О том, что сила эта передается из поколения в поколение и дремлет в телах ее обладательниц. И что только кровь тех, в ком эта сила разбужена, может отворить такую же силу, спрятанную в других.
   — Через шесть дней ты познаешь свой дар! — Прабабка растормошила Сидонию и надела на нее янтарные бусы. — Теперь они по праву твои! Запомни: став одной из нас, ты теперь не принадлежишь себе. Твоя бабушка не зря хочет видеть тебя герцогиней: это не ее прихоть, это воля сестринства. Ступай же, сестра, и не разочаруй нас!
   — А зачем это сестринству?!
   — Став герцогиней, ты сможешь защитить своих сестер от гонений невежд и церкви!
   — Я постараюсь! — прокричала она, выбегая из лачуги навстречу своему провожатому.
   На шестую ночь Сидония проснулась от необъяснимого беспокойства и нехватки воздуха. Она тихо прокралась мимо спящей няньки наружу. Пробежала через двор и поднялась на стену замка. Прямо на нее смотрела полная луна, висевшая над серебристым лесом. Ночное светило неудержимо влекло к себе. Казалось, что оно овладело ею и приподняло над зубчатой стеной замка. Вдруг вихрь эмоций закружил ее в бешеном танце. Радость и печаль, любовь и ненависть сменялись как в калейдоскопе. То она была на небесах безоблачного счастья, то на дне моря слез, то в пожаре всепоглощающей ярости, то под моросящим дождем грусти.
   Когда она очнулась, окружающий мир был иным. Он ошеломил ее новыми красками, запахами и звуками. Даже прозрачный воздух вокруг нее стал осязаем. Повинуясь минутному порыву, Сидония спустилась с крепостной стены и через знакомый лаз устремилась в лес. Она пробиралась сквозь густую чащу и безошибочно находила скрытые просеки.
   «Как же я раньше не замечала, что природа — это открытая книга, которая всегда укажет путь тому, кто умеет ее читать?»
   Она быстро отыскала обветшалую лачугу. Свет догорающей лучины выхватывал из мрака старуху, сидевшую все в том же кресле. Надвигающаяся темнота поглощала остатки света вокруг нее и спешила погасить отблески пламени в ее потухшем взоре. Сидония встала на кучу хвороста, сложенную подле кресла, и крепко обняла прабабушку. Она вбирала остатки родного тепла, готовясь исполнить безмолвную просьбу своей викканской сестры. Прикрыв ей веки, девушка бросила еще тлеющую лучину на сухие ветки и, не оглядываясь, отправилась в обратный путь. От занимающегося зарева пожара отделились две искорки кошачьих глаз и устремились за новоиспеченной ведуньей. А та скользила в лунном свете, едва касаясь земли. Все ее тело было воздушным и невесомым. Она летела навстречу великим свершениям, во имя викканского сестринства!
 
   Нику пристегнули к носилкам широкими ремнями и подняли в воздух. Она безмятежно поплыла по своему дому. Непередаваемая легкость и спокойствие усиливались с каждой минутой.
   Пока хозяин дома собирал справки, он не заметил, когда успели вынести его жену. Выскочив на рев сирены отъезжающей скорой, он прыгнул в свой джип и полетел следом за проблесковыми маячками.
   — Виронику все еще пытаются спасти, — безрадостно сообщили в приемном покое.
   — Все еще что? — онемевший от горя мозг отказывался понимать.
   — Она еще в реанимационном блоке! Подождите в коридоре!
   Над Вироникой в это время колдовали врачи, а она ничего не видела — ничего, кроме столба яркого света, идущего от операционной лампы.
 
   Сидония смотрела вверх и щурилась от яркого света. Под сводами потолка висела огромная церковная люстра. Ее бронзовые кольца были утыканы несметным количеством свечей, от которых в бальной зале герцога было светло как днем.
   — Ну что, красавица моя! Вот и твой выход в свет! — шепнул отец и тоже посмотрел на люстру. — И в прямом и в переносном смысле!
   — Не рано ли!? — прошептала ему в спину жена.
   — В самый раз! — толкнула ее локтем свекровь. — Спроси у гувернантки!
   А гувернантка действительно не переставала удивляться неожиданной перемене юной графини. Из озорной непоседы она за одну ночь превратилась в рассудительную даму. Лишь однажды она сбежала от нее к северной башне, но не смогла найти секретного лаза. На его месте была лишь груда зеленых ото мха валунов. Глубокая печаль наполнила сердце девушки. Но это была не детская грусть о веселых играх с деревенской ребятней. Она думала о бо́льшей потере: «Где же ты, мой голубоглазый лесной житель? Я ведь так и не узнала твоего имени!»
   Долгими теплыми вечерами она теперь часто стояла на крепостной стене, вглядываясь вдаль. Сидония искала своего милого среди листвы, и иногда ей казалось, что там мелькала его тень.
   «Как было бы здорово, если бы он вдруг оказался знатным вельможей и был приглашен на этот бал!»
   Пока она так мечтала, разглядывая ослепительную люстру, весь двор пожирал глазами юную графиню.
   — Эрнест с тебя глаз не сводит! — возбужденно шептал ей отец, кивая на младшего сына герцога.
   Графу было известно, что для двоих из своих семи отпрысков хозяин замка никак не может найти невест.
   «И немудрено. Где, скажите на милость, найти столько девиц, под стать герцогам, которые первые по благородству после короля? Конечно, мы ступенькой пониже, — размышлял граф, — но мать, хоть и выжила из ума, но тут не ошиблась. Наше богатство и красавица дочь помогут нам сделать шаг наверх!»
   Его Сидония сияла не только красотой, но и изобилием дорогих украшений, на которых настоял отец. Особенно цеплял глаз подарок прабабушки. Каждую янтарную бусину населяло какое-нибудь древнее насекомое, что говорило о безмерной цене украшения. Все были в восхищении от драгоценностей и их умопомрачительной хозяйки.
   «Вот они, пиратские сокровища!» — шептались слуги и старались лишний раз угодить молодой графине.
   Сидония пользовалась этим и не скупилась на подарки. Теперь обо всем, что происходило в замке, она узнавала из первых рук.
   — Сегодня Отто сцепился с Эрнестом во время трапезы, и отец выгнал обоих из-за стола! — со смехом докладывала повариха.
   «Что же этот “рыбий глаз” никак не уймется?» — злилась Сидония.
   Отто был старшим из неженатых сыновей герцога и считал, что красавица графиня должна достаться ему.
   — Я не могу видеть его противные белесые глаза! — не слушалась отца Сидония. — Будешь меня за него сватать, уйду в монастырь!
   На балах она пренебрегала знаками внимания Отто и танцевала только с Эрнестом.
   — После бала Эрнест снова просил мать поговорить с отцом о помолвке с вами! — с замиранием сердца слушала Сидония фрейлину герцогини.
   «Когда же герцог соблаговолит внять мольбам сына?» — злилась она.
   В пустых ожиданиях прошел год. И тогда Сидония решила взяться за дело сама: «В конце концов, должен же мой дар быть на что-то годен!»
   И вот находчивая графиня уже выслушивала сплетни и пересуды о самой себе.
   — Эта вертихвостка опять проскользнула в ворота на ночь глядя! — рассказывал жене сменившийся стражник.
   — Что же ты ее пропустил?
   — Мое дело маленькое! Хозяин велел не трогать, я и не трогаю! А она, глупышка, думает, что я ее вот за это пропускаю! — он хохотнул и бросил на стол серебряную монетку.
   Жена тут же прибрала денежку:
   — А зачем герцог ей потакает?
   — Сынка балует! Десятник рассказывал, как хозяин бахвалился перед своими вассалами. Молодая, говорил, кровь! Пусть, говорил, для разнообразия потешится с дочкой графа, а то фрейлины, поди, уже надоели!
   — Это он о своем младшем, что ли?
   — А то о ком же! От Отто-то девчонка нос воротит!
   — Чего это у тебя язык заплетается? Опять медовухи нахлебался!
   — А ты наливала?! — вспыхнул муж.
   — Ладно, ладно! Остынь! А герцогу-то кто об этих голубках доложил?
   — Ну уж точно не я!
   — Ладно, не скрытничай! Вижу, что знаешь!
   — Только никому ни слова!
   — Ты же меня знаешь!
   — Потому и говорю! Это слуга Эрнеста, Клауд, сын оружейника!
   Стражник знал, о чем говорил. Клауд сходил с ума по старинным клинкам и доспехам. Ради подарков из оружейной палаты господина он был готов на все. Из подслушанных Клаудом разговоров герцог узнавал обо всем, что происходило в опочивальне Эрнеста, в самых красочных подробностях.
   — Она влюблена в него как кошка! — не скупился на эпитеты наушник. — А ваш сын уже, похоже, к ней остывает!
   — Когда Эрнесту она совсем надоест, дай знать! — слащаво улыбнулся герцог. — Приведешь ее в мою опочивальню! Я ему своих фрейлин отсылал, теперь его очередь потешить отца!
   Сидония не хуже Клауда знала, что Эрнест охладевает к ней, но ничего не могла поделать. Удержать его оказалось труднее, чем соблазнить. Она понимала, что, несмотря на юный возраст, ее молодой любовник уже познал не одну женщину. Но она была уверена, что так хорошо, как с ней, ему ни с кем не было, да, пожалуй, и не будет. Благодаря разбуженному в ней дару, она без труда угадывала его желания. Она знала наверняка, когда он хочет пить, есть или заняться любовными утехами. Она покидала его, когда чувствовала, что он хочет побыть наедине, и веселила, когда улавливала первые признаки подступающей хандры. Она мечтала приворожить его, но не знала как.
   — Бабушка, как мне приворожить Эрнеста? — просила она о помощи.
   — Ничем не могу тебе помочь, внученька! Мою силу убили в девичестве, а чему успели научить, я позабыла!
   — А мама?
   — К ней даже подходить не смей! Она ни о чем не знает!
   «Мой безымянный провожатый — вот кто наверняка знает секреты колдовства!» — решила тогда Сидония.
   Она не раз порывалась бросить все и отправиться на его поиски, и каждый раз ее останавливали последние слова прабабки: «Ты должна стать герцогиней во имя сестринства!»
   И она продолжала разыгрывать любовь к Эрнесту, надеясь, что ее жертва когда-нибудь приведет к поставленной цели. И вот однажды ее чаяниям суждено было сбыться!
   Как-то под вечер в покои герцога приплелся Эрнест:
   — Отец, теперь ты не сможешь противиться моей женитьбе на Сидонии.
   — Это еще почему?
   — Она от меня понесла!
   — А где неуемная радость?
   Сын вяло махнул рукой.
   — Не тушуйся! Может, еще не от тебя!
   — Ты что, отец?!
   — Мал ты еще, женщин не знаешь!
   И точно, отец как в воду глядел! Следующим же утром Клауд повинился перед двором, что это он отец будущего ребенка!
   — Распутным девкам не место в нашем замке! — преградил дорогу Сидонии знакомый стражник и не пустил ее даже на мост.
   — Да как ты смеешь так обращаться с дочерью графа! — опешила она от неожиданности. — Я сейчас же пожалуюсь Эрнесту, и он закует тебя в кандалы!