Донцова Дарья. Жаба с кошельком

   – А сколько дашь! – прокашлял божий одуванчик. – Полтысячи не жалко?
   Викуша чуть было не сказала, что пятьсот баксов все-таки дороговато за одну чашечку, отдайте, мол, за триста. Но тут до нее дошло, что бабуля хочет пять сотен в рублях.
   – Дорого тебе? – по-своему поняла молчание потенциальной покупательницы старушка. – Так и быть, за четыреста уступлю. Ты не сомневайся, видишь пробу? Хочешь, возьми блюдечко и сходи вон туда, в ювелирный магазин, они подтвердят: серебро это, без обману. Это наша семейная реликвия, да нищета заела, вот и продаю.
   Викуша с радостью протянула бабульке деньги. Та, аккуратно спрятав ассигнации, спросила:
   – А может, весь сервиз захочешь?
   – Какой? – спросила Вика.
   – Так чашка из набора, – пояснила старушка, – дома еще пять стоят.
   Обрадованная неожиданной удачей, Вика сунула пенсионерку к себе в машину, отвезла ее по указанному адресу в деревню и увидела в буфете красоту писаную. Плохо понимавшая ценность сервиза старуха запросила за него триста баксов, и Вика с превеликой радостью их отдала.
   – Ну что, попробуем чай из этих чашек? – потирала руки Вика. – В первый раз я такой сервиз видела недавно в антикварном, но он стоит десять тысяч баксов, вот и не купила. А тут такая феерическая удача. Эх, жаль, совочка для сахара нет, потерялся, похоже.
   – И чего хорошего в старой посуде, – скривилась Маня, – не понимаю я этого! Лучше новую купить, зачем пить из плошек, которыми пользовались посторонние люди? Фу, по-моему, это негигиенично.
   – Я их тщательно вымыла, – рассердилась Вика.
   – Все равно, – уперлась Маня.
   Чтобы загладить бестактность девочки, я быстро сказала:
   – Викуля, налей мне чайку или кофейку.
   – Кофе не в эти чашки, – бормотнула Вика.
   – Почему? – удивилась Зая.
   – А бабушка предупредила: они только под чай, от кофе портятся.
   И она загремела в буфете посудой, на свет появились фарфоровые изящные чашечки.
   – Кофе сюда налью, – сообщила Вика, – так, кому что?
   – Мне, естественно, чай, – плотоядно потер руки Андрюшка, – терпеть не могу кофе.
   – И мне чаю, – хором ответили мы с Зайкой.
   – Хочу кофе, – быстро сказала Маня.
   Я подавила улыбку. Маруська никогда не употребляет этот напиток, он ей активно не нравится, просто она не хочет прикасаться к антиквариату.
   – Я тоже, пожалуй, кофейку, – протянул Кеша.
   Мне стало совсем смешно. Брезгливый до болезненности, Аркашка избрал ту же тактику, что и Манюня.
   Дегтярев же отказался и от того, и от другого.
   – Позже, – сказал полковник, – я так объелся, что в меня ничего не вольется.
   Домой мы поехали около полуночи. Кавалькада машин вырулила на шоссе. Кеша, посадив около себя Маню, как всегда, нажал на газ и унесся далеко вперед. Александр Михайлович, обладатель черного «Запорожца», безнадежно отстал, он не слишком уверенно чувствует себя за баранкой. Зайка молча рулила по Ново-Рижской трассе. Я сидела около нее, зевая и борясь со сном.
   Вдруг Зая притормозила.
   – Ты чего? – очнулась я.
   – Меня тошнит, – пробормотала она и рванулась из машины.
   В ту же секунду я почувствовала резь в желудке, потом к горлу подступило что-то мутное, тяжелое. Пришлось бежать за Зайкой.
   Минут через десять мы кое-как пришли в себя, умылись, поливая друг другу на руки воду из бутылки, утерлись бумажными носовыми платками и вернулись в машину.
   – Интересное дело, – пробормотала Ольга, – с чего это нас прихватило?
   – Не знаю, – прошептала я, чувствуя, как к горлу снова подкатывает что-то отвратительное.
   Зайка глянула на меня, я на нее, и в ту же секунду мы снова понеслись к канаве. Если честно, давно мне не было столь плохо. Голова кружилась, ноги дрожали, по спине тек холодный пот, в желудке ворочался раскаленный еж с торчащими в разные стороны иглами.
   – Боже, – простонала Зайка, рухнув на сиденье, – умираю!
   У меня было то же ощущение. В сумочке ожил мобильный.
   – Мусик, – заорала Маня, – вы где?
   – Еще на Новой Риге, – прошептала я, – на тридцать пятом километре.
   – Что случилось, вы сломались?
   – Да, – еле слышно ответила я и навалилась на Зайку.
   Она откинулась в кресле и попыталась натянуть на себя плед, которым мы укрываем в машине Банди.
   – Холодно мне, холодно, – лепетала она, – прямо трясет всю.
   Меня тоже начал колотить озноб, и я решила включить печку, но вместо рычажка обогревателя ткнула пальцем в радио. «Это любовь, – понеслось из динамика, – что без денег делает тебя богатым, это любовь, о которой в книжках ты читал когда-то».
   – Выключи, – прохрипела Зайка, – умоляю.
   Но я не смогла пошевелить рукой, пальцы весили по сто кило каждый.
   – Дай пакет, – еле слышно попросила Зайка, – из бардачка вынь.
   – Не могу.
   – Меня тошнит, скорей, дай.
   – Не могу.
   – Сейчас салон испачкаю.
   – Ерунда.
   Зайка попыталась наклониться и не сумела. Я в полном отчаянии поняла, что не могу ей помочь, меня словно парализовало. Перед глазами затряслась мелкая черная сетка, в ушах тоненько-тоненько запели комары. Последнее, что я увидела, перед тем как потерять сознание, было лицо Александра Михайловича с широко раскрытым ртом. Полковник рванул дверцы машины, Зая стала падать к его ногам, и тут свет померк.

Глава 3

   Очнулась я в больнице, в Институте Склифосовского, в двухместной палате. На второй койке лежала синяя Зайка, рядом с ней стояла капельница. Впрочем, от моей руки тоже тянулась резиновая трубка к штативу с бутылкой.
   – Эй, – достаточно бодро сказала Ольга, – ты как?
   – Пока не пойму, – ответила я, – голова кружится.
   – А у меня уже нет, – сообщила она.
   – Что с нами приключилось?
   – Мы отравились, – ответила она, – скорей всего, тортом. Наверное, взбитые сливки были несвежими.
   – Господи, – простонала я, – мне дико плохо! Разве так бывает при отравлении?
   – Еще скажи спасибо, что Александр Михайлович мигом вызвал «Скорую», – вздохнула Ольга, – пролежи мы там часок-другой, могли бы и умереть!
   Я испугалась:
   – Да ну!
   – Запросто, – «успокоила» меня Зайка, – нам просто повезло, что Дегтярев ездит со скоростью сорок километров в час, он увидел нашу машину и мигом сориентировался.
   – Муся, – завопила Маня, врываясь в палату, – ты такая страшная!
   Зайка фыркнула и отвернулась к стенке.
   – Как ты себя чувствуешь? – спросила я.
   Маруська радостно ответила:
   – Нормально!
   – Но ты же тоже ела торт!
   – И ничего, – бодро констатировала Манюня, – ни я, ни Кеша, ни Дегтярев не заболели.
   Ну в отношении мужчин ничего удивительного, ни тот, ни другой не любят сладкое и едва прикоснулись к кремово-бисквитному безумию. Но Машка! Она на моих глазах без всяких угрызений совести и стонов по поводу калорийности продукта схавала треть тортика.
   – Зараза к заразе не пристает, – ожила Зайка, – тебя, Маня, ничто не берет!
   – Так бывает, – принялась отбиваться девочка, – нам тут доктор объяснил, случается порой: оба ели творог, так один умер, а второй даже не чихнул, просто краешек испорченный был. Мне достался кусок со свежими сливками, а вам с тухлыми. Скажите спасибо, что живы остались, вот…
   И она осеклась.
   – Что «вот»? – насторожилась я, чувствуя, как к спине снова подкрадывается озноб. – Ты о чем?
   – Ерунда, – слишком быстро и весело затарахтела Манюня, – просто я имела в виду, хорошо, что вы не умерли…
   – Маня, – велела Зайка, – а ну говори, что стряслось.
   – Ничего!
   – Не ври.
   – Ей-богу.
   – Лжешь!
   Маруська покраснела.
   – Ну… Андрюша… дядя Андрей.
   – Что с ним? – подскочила я.
   – Того…
   – Чего?
   – Того самого…
   – Марья, – обозлилась Ольга, – а ну хватит кота за хвост тянуть. Что с Литвинским?
   – Он умер, – брякнула девочка.
   – Как? – заорали мы.
   – Отравился, – со вздохом пояснила она, – как и вы, тортом. Только Вика сразу не поняла, в чем дело, решила – сердечный приступ, дала ему нитроглицерин, уложила в кровать, ну а когда Андрюше совсем плохо стало, вызвала «Скорую». Но машина застряла на МКАД, там авария приключилась, вот она и задержалась, приехала поздно, Андрюша уже умер.
   – Не может быть, – прошептала я, – не может быть.
   Машка удрученно замолчала.
   – Как же так? – пролепетала Зайка. – Как – умер?
   Манюня зашмыгала носом, и тут в палату вошел молодой, очень серьезный доктор и приказал:
   – Посторонних прошу удалиться, у нас тихий час.
   – Это моя дочь, – сказала я.
   – Все равно посторонняя, – не дрогнул врач, – завтра поболтаете.
   Через неделю нам с Зайкой стало совсем хорошо, и Кеша привез нас в Ложкино.
   – Одно радует, – констатировала Зайка, оглядывая себя в большом зеркале, которое украшает холл в Ложкине, – я наконец-то потеряла те три кило, которые мешали мне жить спокойно.
   – Тьфу! – сплюнула домработница Ирка и ушла.
   Конечно, ее реакция слишком резкая, но в общем правильная. Заюшку просто заклинило на диете, это становится похоже на фобию. Согласитесь, если девушка при росте метр шестьдесят пять и весе сорок четыре килограмма без конца талдычит о своем ожирении, это выглядит не совсем нормально.
   – А вот ты, похоже, потолстела, – с радостью констатировала Ольга.
   Я кинула взгляд в зеркало, даже если это и так, то меня сей факт совершенно не волнует.
   – Чай будете? – спросила Ирка.
   – Только без торта, – заорали мы с Зайкой, не сговариваясь.
   Интересно, сколько времени должно пройти, чтобы мы смогли спокойно смотреть на бисквит со взбитыми сливками? Лично у меня при слове «торт» моментально начинаются спазмы в желудке.
   – Мусик, – заорала Маня, – тебе Вика почему-то на мой сотовый позвонила!
   Я испугалась. Господи, что же ей сказать? Прими мои соболезнования? Очень глупая фраза, мне всегда неудобно ее произносить, но делать нечего. Я схватила трубку и недрогнувшим голосом сказала:
   – Викуля?
   Я ожидала услышать плач или крик, но раздался спокойный, даже слишком спокойный голос Вики:
   – Даша, мне разрешили сделать один звонок, произошло ужасное недоразумение.
   Я удивилась. Странно называть смерть мужа недоразумением, не правда ли?
   – Сейчас меня увезут…
   – Куда? – не выдержала я. – Кто? Зачем?
   – Меня арестовали.
   – Тебя? – подскочила я. – За что?
   – За убийство Андрея, – тоном, лишенным всяких эмоций, сообщила Вика, – очень прошу, найми мне адвоката. Спасибо. Извини, но больше мне обратиться не к кому.
   Из трубки полетели частые гудки.
   – Ну, как самочувствие? – прогудел, входя в дом, полковник. – Думается, теперь вас не скоро потянет на сладкое!
   Но мне было не до собственного состояния здоровья.
   – Вику арестовали, – налетела я на Александра Михайловича.
   Тот вздернул брови:
   – Какое обвинение ей предъявили?
   – Убийство Андрея. Немедленно узнай подробности.
   – Главное, не вопи! – рявкнул Дегтярев.
   Я послушно замолчала и пошла в ванную. Вот уж бред так бред! Вика последний человек в этом мире, которому бы пришла в голову идея убить Андрея. Она совсем недавно обрела семейное счастье, дом и очень ценила то, что получила устойчивое материальное положение и статус замужней дамы. Произошла чудовищная ошибка, но, скорей всего, уже завтра Викулю с извинениями отпустят.
   – Ты что там делаешь? – спросил полковник.
   Я распахнула дверь:
   – Умываюсь, а что?
   Александр Михайлович молча посмотрел на меня, потом сказал:
   – Ты сядь.
   Было в его голосе что-то такое, мрачно-серьезное, от чего я обрушилась на унитаз и покорно ответила:
   – Уже сижу.
   – Лучше, если ты пройдешь в спальню и устроишься в кресле, – велел Дегтярев, – мне не нравится общаться с человеком на толчке!
   Я быстро переместилась в указанном направлении.
   – Ситуация непростая, – заявил приятель, – сама посуди: люди пили чай и кофе, ели торт. Двое из них отравились до такой степени, что оказались в больнице, а третий умер. Но с остальными-то ничего не случилось: ни со мной, ни с Маней, ни с Кешей, а тортиком лакомилась вся компания.
   – Ну, случается такое, – тихо сказала я, – мы ели с одного бока, вы с другого. Наша часть оказалась испорченной.
   – А вот у сотрудников правоохранительных органов возникло иное предположение.
   – Какое?
   – Те, кто остался здоров, вкушали кофе из фарфоровых чашек, заболевшие напились чаю из нового серебряного сервиза.
   – И что? – не поняла я. – Какая связь между кофе, чаем и тортом с сальмонеллезом?
   – Никакой!
   – Тогда в чем дело?
   – Чашки из нового сервиза были тщательно проверены, и…
   – Ну, – поторопила его я, – говори скорей.
   – И в каждой нашли следы яда.
   – С ума сойти! – заорала я.
   – Ага, – кивнул Дегтярев, – если бы Машка, Кешка и я решили откушать чаю, мигом бы попали в лучшем случае в реанимацию, ну а в худшем – на кладбище.
   – Но при чем тут Вика?
   – Похоже, это она положила отраву в чашки.
   – Но зачем?
   – Хотела убить Андрея.
   – А мы при чем?
   – Ни при чем, – мрачно ухмыльнулся Дегтярев, – она думала представить дело как несчастный случай: поели несвежий тортик, и все. Когда один травится – подозрительно, а если это происходит с компанией, то больше похоже на банальный несчастный случай.
   Я заморгала глазами. Вот уж бред!
   – Есть еще один момент, – протянул полковник и замолчал.
   – Какой?
   – Я тоже сидел за столом, помнишь сей факт?
   – Конечно, у меня с памятью полный порядок.
   – Так вот, – продолжил Дегтярев, – отчего Вика подчеркнула, что из нового сервиза нельзя пить кофе?
   – Она же объяснила: чашки могут от этого напитка испортиться!
   – Каким же образом? – поморщился полковник.
   – Ну, – растерялась я, – потемнеть слишком сильно или… не знаю. Ей так старушка сказала, продававшая сервиз.
   – Не о старушке речь, – отмахнулся приятель, – ты мне про чашечки растолкуй, отчего в них нельзя налить кофе?
   – Понятия не имею, – покачала я головой. – Мне вообще-то больше хотелось в тот вечер кофе, но я решила выпить чаю, чтобы Викушу не расстраивать, уж очень ей не терпелось обновить посуду.
   – Да, – кивнул полковник, – сразу было видно, что Виктория Сергеевна страстно желает подать в серебряных чашках чай, именно чай и ничего, кроме чая!
   Я уставилась на полковника. Дело плохо! Если Александр Михайлович начал величать кого из близких знакомых по имени-отчеству, значит, он считает его человеком, преступившим закон.
   – Так почему именно этот напиток? – вопрошал Дегтярев.
   – Говори, – мрачно потребовала я, – ведь ты знаешь ответ!
   – Вроде, – кивнул он, – ну-ка скажи, что тебе известно о чае, а?
   Я слегка растерялась.
   – Растет в Индии, на Цейлоне, в Китае, Грузии, может, еще где. Многолетний кустарник, листья которого собирают руками, из-за чего резко повышается стоимость чая. Срывают лишь верхние то ли два, то ли три листка, только из них получается настоящий чай. Затем сушат, скручивают…
   – Не об этом речь, – покачал головой полковник.
   – А о чем?
   – Чай отнюдь не такой невинный напиток, как принято считать, – начал рассказывать Дегтярев, – отчего-то люди полагают, что кофе бодрит, а чай успокаивает, и спокойно пьют его на ночь, а потом вертятся до утра в кровати, не понимая, почему от них ушел сон. В чае содержится танин, вещество, по своим возбуждающим качествам более сильное, чем кофеин. И если в продаже имеются декофеинизированные зерна, то бестанинной заварки пока не существует. Чай намного сильнее кофе, и им категорически запрещается запивать лекарства. Знаешь почему?
   – Нет.
   – Танин очень быстро вступает в реакцию с разными веществами. Засунешь в ротик таблеточку аспирина, запьешь ее чаем и получишь совсем не тот эффект, на который надеешься. Танин ослабляет действие анальгина, плохо сочетается с антибиотиками и большинством сердечных препаратов. Кстати, вот ты любишь всем рассказывать, что изобрела замечательное средство от головной боли!
   – Да, – кивнула я, – берешь три куска сахара, посыпаешь чайной заваркой, побольше, ложки две, кладешь в ситечко, обливаешь крутым кипятком и мгновенно пьешь. Гарантированно мигрень отступает, но только если у вас пониженное давление. Гипертоникам использовать это средство никак нельзя, может начаться криз.
   – Правильно, – одобрил Дегтярев, – танин плюс сахар, и вы летаете, как на реактивной тяге. Людям с нарушениями сердечного ритма тоже не посоветую пить крепкий чай, этот напиток более коварный, чем кофе, а в модном ныне зеленом чае танина больше, чем в традиционном.
   – Ну и к чему ты прочитал мне эту лекцию? – поинтересовалась я.
   Дегтярев крякнул:
   – Серебряные чашки изнутри были покрыты ровным слоем очень хитрого яда, настолько редкого, что наш эксперт сначала стал в тупик, но потом все же разобрался. Отрава активизируется только тогда, когда на нее попадает чай. К воде, кофе, соку, компоту она безразлична. Все дело в танине. Вступая в реакцию в общем-то с безобидным веществом, он мгновенно трансформируется в смертельную отраву. Названия у этого яда нет, это, так сказать, эксклюзив!
   – Разве можно сложить два неопасных для жизни ингредиента и получить яд? – недоверчиво спросила я.
   – Элементарно, – кивнул Александр Михайлович, – у тебя в школе что было по химии?
   – Слабая тройка, поставленная учителем по фамилии Трякин из чистой жалости.
   – Оно и видно, – усмехнулся Дегтярев. – Если взять, к примеру, самую обычную марганцовку, очень полезное обеззараживающее средство, и смешать с… не буду говорить тебе с чем, а то еще попробуешь. Ну еще с одним очень полезным, копеечным лекарством, то раздастся такой взрыв! Никакого пластида не надо, разнесет полдома в Ложкине. У вас что, на уроках учитель химии никаких фокусов не показывал? Наш так без конца. Возьмет одну пробирку с прозрачной жидкостью, потом другую с желтой, смешает, получается ярко-красный раствор, и дым начинает валить. Очень мне эти превращения нравились!
   Я промолчала. В школе на уроках химии, сообразив, что никогда, даже под страхом смертной казни не сумею разобраться в этом предмете, я спокойно читала на самой последней парте Дюма и Вальтера Скотта.
   – Концентрация яда, его сила, – закончил полковник, – зависит от количества танина, грубо говоря, от крепости чая. Вы с Зайкой не любите «густой» напиток, поэтому долили в чашки кипяток, что в конкретном случае и спасло вас, дело обошлось реанимацией. А Андрюша всегда пил только неразбавленную заварку, почти черного цвета, это его и убило. Вика отлично знала, что муж на дух не переносит кофе, он всегда употреблял только чай, разве нет?
   Я молча переваривала информацию. Это правда. Андрей не терпел ничего, содержащего даже намек на кофе. Он никогда не пил ликер соответствующего вкуса, не лакомился конфетами с кофейной начинкой, его передергивало от кофейного мороженого.
   – Ну и что? – пробормотала я.
   – А то, – сердито заявил Дегтярев, – Вика покрыла чашки ядом и налила туда чай, надеясь на то, что отравление спишут на торт.
   – Но почему же она остальным подала кофе в другой посуде? Логично было бы использовать остальные серебряные чашки.
   – А вот и нет, – рявкнул полковник, – чашек шесть! Убийца перестраховалась, подумала, что яд может и не подействовать, придется повторить «угощенье» – взять чистую чашечку и еще разок поднести чай мужу. Ей нужна была «чистая» посуда с ядом!
   – А если бы все выпили чай? – не успокаивалась я.
   – Если бы да кабы, – обозлился Дегтярев, – Кеша предпочитает кофе! Вика же это знает.

Глава 4

   Ночью мне не спалось. Повертевшись под одеялом, я встала, открыла окно, навалилась на подоконник и стала курить, старательно выпуская дым наружу. Было тепло, непривычно тепло для московского июня. Сирень буйно цвела, распространяя замечательный аромат.
   Вика отравила Андрюшку, а заодно для вящей убедительности, чтобы ни у кого не возникло ни малейшего сомнения в случайности произошедшего, чуть было не отправила на тот свет и меня с Зайкой. Разум отказывался этому верить.
   После того как Дегтярев изложил цепь событий, я задала совершенно разумный вопрос:
   – Зачем Вике убивать своего мужа? Жили они хорошо, Андрюшка ни в чем не отказывал любимой жене. Она свободно распоряжалась его деньгами, получила наконец возможность возиться в собственном саду. А Вика обожает грядки, клумбы. В ее крохотной московской квартирке каждый свободный сантиметр пространства мигом занимался горшком, из которого торчали либо колючие кактусы, либо какие-нибудь метелки. Викуля даже отрезала верхушку ананаса и посадила.
   Дегтярев выслушал мою пламенную речь и ответил:
   – Знаешь, очень часто мы абсолютно не знаем наших друзей. Что ты можешь сказать о Вике?
   Я призадумалась:
   – Ну… жила вместе с мамой, в отличие от нас всех не торопилась замуж, работала преподавательницей.
   – У нее были любовники?
   Я покачала головой:
   – Нет. Вика все время проводила с матерью. Мы с Галкой Мамлеевой сто раз пытались познакомить ее с женихами, но Столярова отказывалась, усмехаясь, говорила: «Мне и так хорошо». А потом, когда ее мать умерла, Викуля вообще осталась одна!
   Тут я внезапно сообразила, что на самом деле ничего не слышала о личной жизни пусть не подруги, но близкой приятельницы. Похоже, Дегтярев прав, что мне известно о Вике? Она любит цветы, предпочитает жить на свежем воздухе, ранее избегала мужчин… ну и все.
   – И как ты отнесешься к тому, если я скажу, что у Виктории имелся любовник? – спросил Дегтярев. – Женатый мужчина, Сергей Прокофьев? Этим отношениям много лет, и они были совершенно бесперспективны.
   Я обомлела:
   – Любовник? У Вики? Женатый мужик?
   Дегтярев кивнул:
   – Да, они скрывали свою связь весьма успешно. Виктория после нескольких лет тайных свиданий поняла, что ничего хорошего ее с Сергеем не ждет, и разорвала отношения. Она вышла замуж за Андрея, прожила с ним год и тут…
   – Что еще? – безнадежно спросила я.
   Перед глазами неожиданно возникла странная картина. Смущенно улыбающаяся Вика сидит на берегу озера, а Александр Михайлович, сопя от напряжения, привязывает к ее ногам огромные булыжники, на которых аршинными буквами написано: «Неопровержимые доказательства». Сейчас он толкнет мою добрую знакомую в спину, и она без вскрика утонет.
   – Жена Сергея скоропостижно умирает, – медленно продолжил Дегтярев, – и он становится свободным, но теперь занята Вика. Парочка возобновила отношения, и Виктория принимает решение отравить Андрея.
   – Она могла просто уйти от него!
   – Нет.
   – Почему?
   – А деньги? Сергей беден. Уйти к нему – значит жить в нищете. Виктория стояла перед вечной проблемой: остаться с любимым в хижине или с постылым во дворце. И она сообразила, каким образом совместить приятное с полезным. Жена является наследницей мужа. А если учесть, что у несчастного Андрея в целом свете никого, кроме супруги, не имелось, то понятно, что бизнес, деньги, дом, машины, квартира – все досталось бы безутешной вдовушке. Спустя год после похорон она спокойно бы вышла замуж за Сергея, но не получилось. Осуществлению коварного плана помешал наш слишком въедливый эксперт.
   Вот это информация! То, что у Вики имелся любовник, не могло прийти мне в голову, она никогда и словом не обмолвилась об этом. Никогда не откровенничала, не жаловалась на то, как тяжело любить человека, который не свободен. Удивительная, совершенно не женская скрытность!
   – А откуда вы узнали про любовника? – спросила я.
   Дегтярев без всякой улыбки ответил:
   – Как ни скрывайся, как ни прячься, а обязательно найдется человек, который что-то видел, кое-что слышал, обо всем догадался. Нина Супровкина сказала.
   Я обомлела:
   – Нинка? Она знала?
   Было чему удивиться. Супровкина отчаянная сплетница, мне не нравится, когда она приходит в гости, потому что с самой сладкой улыбкой на лице Нинка сует нос во все ваши шкафы, а потом самозабвенно начинает рассказывать на всех углах, какой там царит бардак! Просто немыслимое дело! Если Нинка разнюхала про Вику такие жареные факты, то почему молчала?
   – Знала, – кивнул Дегтярев, – более того, помогала любовникам, пускала к себе. У Сергея жена, у Вики мама, где им встречаться? Вот Нина и отдала им ключи от своей дачи.
   Челюсть у меня отвисла почти до пояса. Нина вручила Вике ключи от дачи? С ума сойти! Умереть не встать! Супровкина славится редкостной жадностью и полным нежеланием помогать кому-либо, я и не подозревала, что она способна на альтруизм – принять участие в судьбе несчастных влюбленных. На Супровкину это совсем не похоже, скорей уж крокодил нежно обнимет тучного щенка, чем Нинка поможет вам.
   – Когда Андрей умер, – сухо излагал факты Дегтярев, – Супровкина сразу пришла в органы и все рассказала, проявила гражданскую сознательность, помогла следствию.
   От злости я сломала сигарету. «Проявила гражданскую сознательность, помогла следствию!» Читай – утопила Вику, спихнула ее с берега в озеро, с камнем на ногах.
   В комнату неожиданно вползла сырость, я захлопнула окно. Адвоката Вике я найду. Или не надо? Все-таки она для достижения своей цели спокойно решила пожертвовать мной и Ольгой. Ведь мы могли и покрепче чаек плеснуть в чашки. И где бы были сейчас Дашутка и Зайка? Правильно, в тихом, уютном, зеленом местечке под названием «кладбище»! Я, конечно, устаю от суматошной жизни в нашем доме, постоянных гостей и криков, но погост слишком радикальное решение этой проблемы.