Доронин Алексей. Черный день

   Когда Саша пришел в себя, над ним уже намело целый сугроб, похожий на скромный могильный холмик. Но он был жив, что только подтверждало его предположение. Похоже, в загробном мире не осталось свободных мест. Он как всегда опоздал.
   Именно бури часто заставляли его сходить с выбранной им стези. В поисках укрытия Саше волей-неволей приходилось удаляться от железнодорожного полотна, но каждый раз, сворачивая к зданиям, темнеющим слева или справа, он боялся, что потеряет единственный ориентир - цепочку рельсов, которая как нить Ариадны соединяла его с родным городом.
   Заблудиться было проще некуда. Данилов опасался доверять свою судьбу даже такому прежде надежному прибору, как компас. Стрелка этого дьявольского изобретения словно взбесилась. Она указывала туда, куда ей вздумается, но только не на север. Видимо, школьные данные безнадежно устарели, и все карты придется переписывать заново.
   Парень изо всех сил старался найти убежище как можно ближе к железнодорожной линии. Столбы служили единственными надежными указателями. Магнитный полюс Земли мог изменить свое положение, мог вообще перестать существовать, но они оставались на своих местах. Кроме тех, конечно, что повалило взрывом.
   Отходить от железнодорожного полотна дальше, чем на двадцать метров, было самоубийством. Луч фонарика быстро таял в этой вязкой темноте, а за пределами освещенной зоны расстояние искажалось. Иногда Саше казалось, что до какого-то строения двадцать шагов, а на деле оказывалось вдвое больше.
   Укрытия бывали разные. Это мог быть и свинарник, и сарай, и даже кузов грузовика. Но лучше всего, конечно, дом. Желательно одноэтажный и деревянный. Совершенно не годились для этой цели большие помещения - вокзалы, депо, склады и так далее. Температура в них не сильно отличалась от уличной, а ветер гулял свободно, как ему вздумается. Даже костер не разведешь. Да и не прогреешь такие хоромы. С таким же успехом можно спать под открытым небом.
   Методом проб и ошибок Данилов сформулировал главное требование к убежищу в холодную погоду - теплоизоляция. Чем меньше щелей, тем лучше. Но и материал, из которого сделано временное жилище, имеет значение. Надо быть идиотом, чтобы остановиться в металлическом вагончике или гараже, если на термометре минус тридцать. Один раз у него хватило ума так сделать.
   Не стоит забывать, кем Саша был раньше. И кем он не был. На любителей активного отдыха - всяких таежников, охотников, любителей зимней рыбалки - он всегда смотрел как на сумасшедших, предпочитал комфорт городского жилища с теплым сортиром.
   Тепличному растению, представителю эпохи всеобщей виртуализации, ему пришлось постигать азбуку выживания на собственной шкуре. Его слегка оправдывало только то, что до него через это никто не проходил. Да, на Земле и раньше рушились цивилизации. Вавилон, Микены, Рим... Но никогда падение не было таким стремительным - за две недели от постиндустриальной эпохи к доисторическому собирательству. Даже до охотников палеолита большинство уцелевших, и Саша в том числе, еще не доросли.
   Он был пионером, сродни первым исследователям полюса. Но тем было проще. За спиной у них оставалось человечество, они чувствовали его моральную поддержку. Им было ради чего бороться и не сдаваться. Да и хватило бы у Амундсена или Скотта воображения представит себе полярную ночь, опустившуюся на целый мир?
   Кто вообще мог всерьез задумываться о ядерной зиме?! Только законченный параноик. Надо быть психом, чтобы допустить саму возможность такого сценария, что еще раз доказывает иррациональную природу бытия, которое проще понять безумцам, чем здоровым.
   Почему-то никто, кроме разве что Иоанна Богослова, не спешил давать практические советы по встрече апокалипсиса - куда идти, где прятаться, чем питаться. Словно ученые мужи боялись накликать беду. Мол, не буди лихо, пока оно тихо. Но лихо проснулось, и никто не оказался готовым к его встрече.
   Первые попытки предусмотреть и подчинить своим директивам Армагеддон относились к временам СССР. В советской системе гражданской обороны, казалось бы, все было проработано до мелочей. Время обязывало! Рекомендации были оптимистичными. Собирайтесь, граждане, на сборном эвакопункте и организованными колоннами следуйте к приемному эвакопункту. Подразумевалось, что дальше всемогущее государство всех накормит, обогреет и утешит. Никто не брал в расчет возможность глобального катаклизма, при котором государство никому не сможет помочь. Оно распадется на атомы еще быстрее, чем плутоний, и каждый будет думать только о том, как выжить самому и выжить других.
   'Обязательно напишу книгу 'Ядерная зима: советы пережившим', - невесело шутил сам с собой Александр. - Если род людской уцелеет в этой бойне, то такие советы ему рано или поздно могут снова понадобиться'.
   Даже теплые рукавицы не мешали рукам постепенно замерзать. Вот и сейчас после долгого перехода они задубели настолько, что перестали чувствовать холод. Это был сигнал, что пора устраивать привал. Данилов и так уже давно вглядывался во мрак, присматривая себе временное пристанище.
   За последние полчаса ему то и дело мерещилось, что из темноты проступают очертания дома, но всякий раз это оказывалось игрой воображения. Интересно, возможны ли миражи в ледяной пустыне?
   И вот ему снова показалось, что впереди что-то чернеет. Саша зашагал еще быстрее, теперь он почти бежал. Стало немного теплее, но чувствительность к рукам пока не вернулось. По своему опыту он знал, что 'размораживаться' гораздо неприятнее, чем замораживаться. Процесс отогревания замерзших конечностей проходит очень болезненно. Боль такая, будто в тканях уже успели образоваться маленькие кристаллики льда, и они начинают лопаться с треском. И ведь замерзли не только руки и ноги. Если он не поторопится, то отогревать будет нечего.
   Недалеко от дороги за символическим ограждением из проволочной сетки стоял одноэтажный бревенчатый домик. Был он явно дачным и вряд ли раньше играл роль постоянного жилья.
   Отодвинув щеколду, Данилов проник в чужой огород. Будь он повнимательнее, его насторожило бы, что снег на дорожке, которая тянется от калитки к дому, немного примят. Но руки ломило от холода, и такие вещи сознанием даже не фиксировались.
   Не тратя время, парень дернул за ручку. Дверь распахнулась, и он носу к носу толкнулся с худым и бледным призраком. Это мог быть бродяга-мародер, а мог быть и сам дачник. Как бы то ни было, Саше он был явно не рад. Об этом же говорила двустволка в его руках.
   С ревом, которым можно было истолковать как пожелание валить к такой-то матери, он навел на парня ружье. Тот в ответ промямлил что-то невразумительное и попятился. Ружье не двигалось, по-прежнему нацеленное ему в живот.
   Тогда Александр бросился прочь со всей скоростью, на какую был способен. Но лыжи мешали ему. Труднее всего оказалось пройти через калитку. Парень замешкался возле нее, даже не успев подумать, что представляет собой отличную мишень. Там он потерял драгоценные секунды.
   Саша уже был по другую сторону забора, когда человек выстрелил. Возможно, у него было право защищать свою собственность, а может, он просто не любил непрошенных гостей. Удар в спину заставил Данилова кубарем скатиться с уклона на железнодорожную линию. Там он и лежал, тяжело дыша и надеясь, что стрелок ограничится выдворением его со своей территории.
   Вдруг парень почувствовал странный холодок, который медленно распространялся по спине. Что-то густое и липкое... Первая мысль была смешной до неприличия. Сколько Александр себя помнил, он не страдал медвежьей болезнью. Его организм реагировал на страх разве что аритмией и головокружением. Но когда сознание отбросило эту нелепую идею, легче не стало. Пришла вторая мысль, страшная, но более правдоподобная. Его подстрелили. А боли он не чувствует, потому что задет позвоночник.
   Но оказалось, что и первый, и второй варианты далеки от истины. Просто рюкзак, туго набитый консервами, принял на себя весь заряд утиной дроби. При этом он пострадал и теперь понемногу 'истекал' сгущенным молоком, соком от тушенки, маслом от шпротов. Четверть продуктов была безвозвратно подпорчена, перемешана со свинцовыми шариками и битым стеклом. Да и рюкзак придется менять.
   Конечно, это лучше, чем изойти кровью самому. Но как же ему было жаль банки, добытые с риском для жизни банки. Убить сукиного сына мало...
   Потом Саша часто вспоминал этот случай как единственную трагикомичную историю в череде страшных драм.
   Руки-ноги продолжали замерзать, и необходимость найти убежище не стала меньше. Данилов обошел дачный поселок с другой стороны, и его выбор пал на недостроенный двухэтажный кирпичный коттедж. Уж здесь-то явно никого не было. И все же Данилов, наученный горьким опытом, погасил фонарик и начал ждать. Потом он осторожно приблизился к постройке и заглянул в окно, лишенное стекла. Все чисто. Можно заходить.
   Парень дал себе зарок, что впредь, прежде чем ломиться в двери, он будет проводить детальную рекогносцировку местности. Лучше перестраховаться, чем нарваться на еще один такой гостинец. Ему и так невероятно повезло, что незнакомец не довел дело до конца.
   Слабая вспышка на небосклоне, далеко на востоке. На фоне антрацитового черного неба возник бледный росчерк. Самолет? Реактивный снаряд? Осветительная ракета? А может, падающая звезда, метеорит, сгорающий в земной атмосфере. Если так, то надо загадать желание.
   И Саша загадал. Нетрудно догадаться, какое именно. 'Пусть все будет по-прежнему'. Он не повторил бы своей ошибки. Он бы...
   'Что бы ты сделал? - оборвал он себя. - Не допустил бы запуска ракет? Не слишком ли много на себя берешь, герой? Да что ты вообще мог сделать, если бы знал?' Провести эти двадцать лет по-другому? Пить, гулять и веселиться? Ха-ха-ха, с таким-то знанием. Это все равно, что узнать свой приговор от доброго врача-онколога. Но почему он должен обвинять себя? Разве он Бог? Нет. Обычный, в меру умный, в меру способный человек. Один из миллионов. И даже его вина - обычная, рядовая.
   Свет с востока угас. Саша снова оказался в темноте. Через десять минут он достиг реки Обь.
   Нет, он был лишен этого зрелища - панорамы погибшего города, раскинувшегося по берегам застывшей водной артерии. С первых дней ночи мир для него замкнулся в сфере радиусом в двадцать метров. А до места, где начинается сплошная застройка, отсюда было километра три. Правда, то, что не могли видеть глаза, дорисовывало воображение.
   На противоположном берегу, теперь уже в трехстах пятидесяти километрах, был Сашин настоящий дом, там же лежала страна мертвых, место, из которого не возвращаются. Если это так, то река перед ним зовется Стиксом, а где-то рядом его должен ждать Харон со своей лодкой. Вот только Саше нечем платить за переправу. Не сделают же для него исключение? А может, даже не Стикс, а Лета, река забвения. И из нее он должен испить черной ледяной водицы, чтобы стереть остатки воспоминаний о былой жизни.
   Саша знал, что где-то здесь должен быть новый автомобильный мост. Должен, но, увы, не обязан. Если не считать мостом хаотическое нагромождение бетона и железных конструкций. 'Сжечь все мосты' - когда-то он любил это выражение, хотя у самого никогда духу не хватало так поступить. Даже уезжая из родного города 'навсегда', Данилов держал в голове план отступления, этакого возвращения блудного сына. И вот теперь он его запоздало выполнял.
   Но порвать с прошлым окончательно - на это он никогда не решался. Чаще всего у него не хватало воли, чтобы принять решение, и Саша полагался на судьбу. Именно она сжигала или разводила мосты то перед ним, то позади него, направляя движение его жизни, как бег морской свинки в стеклянном лабиринте.
   Вот и сейчас Данилов знал, что в относительной близости от этих мест находятся два других автомобильных моста. Но для того чтобы их достичь, надо будет идти через зону сильных разрушений, кварталы сплошных руин. Он не был уверен, что вынесет это морально и физически. К тому же вряд ли тем сооружениям повезло больше, чем этому, ведь их строили еще в советские времена.
   Зато совсем рядом был мост железнодорожный. И если уж какой-то из мостов уцелел, то это должен быть он. Учитывая проходящий по Транссибу грузопоток, его должны были возводить с расчетом на куда большую нагрузку. Александр очень надеялся, что он не ошибся. Иначе ему придется просто повернуть назад.
   Приближаясь к цели, Данилов переключил фонарь на режим 'дальнего' света. Для обычных случаев он обходился 'экономичным' - более слабым, зато позволяющим не привлекать к себе лишнего внимания. Но когда нужно было что-то хорошенько рассмотреть издалека, он не годился.
   Мост вроде бы был на месте. Сначала это очень обрадовало Сашу, опасавшегося, что тот рухнул от удара взрывной волны. Но радость моментально схлынула, уступив место неприятному предчувствию. Это надо было видеть. Справа и слева поднимались к небу стальные ребра моста, похожие на огромные деревья, вершины которых смыкались на недосягаемой высоте. В десяти метрах впереди твердая земля заканчивалась, ее сменяли железные балки, из просветов между которыми задумчиво поглядывала чернота. Полотно дороги шло дальше прямо по ним, а вот с обеих сторон ничего не было. Шаг вправо шаг влево мог считаться попыткой улететь.
   Парень остановился, прикидывая, как быть дальше. Мост выглядел надежным и прочным, но эти широкие просветы вызывали тревогу. Да и держаться на нем было не за что. Если дорожки и перила для ремонтного персонала и были предусмотрены, то после ударной волны от них ничего не осталось. Все равно, что пройти по доске над пропастью. А вдруг впереди пролом? Вдруг половины моста вообще нет?
   Возможно, существовали и другие способы переправы. Оставаясь на безопасном расстоянии, Данилов посмотрел вниз. Там было высоко. Двадцать или двадцать пять метров. Как шестиэтажный дом. Всюду, куда мог дотянуться луч света, река была неподвижна. Ее гладкая поверхность казалась черной как асфальт. Саша догадывался, что этот лед не засверкает и при свете дня, успев впитать в себя достаточно пепла. Но десяти дней минусовой температуры не могло хватить, чтоб сковать такую полноводную реку ледяным панцирем. Даже если у берега он будет прочен, где гарантия, что на середине реки не окажется промоины, и тонкий как яичная скорлупа ледок не проломится даже под его пятьюдесятью пятью килограммами?
   Оказавшись в воде, лучше сразу нырять, чтобы облегчить расставание с жизнью. Без смены сухой одежды, без угла, где можно согреться и обсохнуть, и без тех, кто мог бы помочь, укутать, растереть, человек, промокший до нитки на двадцатиградусном морозе, обречен. Надо рассуждать здраво и выбирать легкую смерть.
   Саша заранее знал, что не пойдет по льду ни за какие пряники. Сорвись он с моста - и смерть будет легкой и мгновенной, а вот вода, заполняющая легкие, такого эффекта не даст. Парень потряс головой, будто отгоняя неприятное видение, и решительно шагнул вперед. Нет уж, дудки. Лучше чувствовать под ногами высоту, а не глубину.
   Черт побери, надо-таки поторапливаться. Слишком близко к эпицентру. Конечно, он не голый, да и времени с момента удара прошло немало, но все-таки на нем даже марлевой повязки нет, один шарф. Надо прибавить шагу. Здесь, на левом, западном берегу он каждую секунду получает небольшую дозу. А ведь она имеет свойство накапливаться.
   Данилов передвинул переключатель на своем верном динамо-фонаре обратно в 'экономичный' режим. Чтобы выбирать направление, этого света будет достаточно, а большего ему и не надо. Когда под тобой пропасть, то чем меньше видишь, тем дальше будешь.
   - Так, дети, никогда не повторяйте этого, - пробормотал Александр, делая первый шаг. - Железнодорожные мосты не предназначены для пешеходов. Но если очень надо...
   Лыжи он снял и повесил за спину. До противоположного берега было около километра или двух. Всего-навсего. Парень шагал быстро и вроде бы уверено, хотя первым его побуждением было припасть к земле и ползти на четвереньках. Но Саша догадывался, что так он куда вернее лишится контроля над собой и потеряет равновесие.
   А контроль был необходим. Парень до сих пор жил именно потому, что заставлял себя держаться на плаву. 'Ужасные стрессы' прежней жизни теперь казались ему уморительными. Подумаешь, защита диплома или собеседование перед приемом на работу. Каждый день сейчас мог стоить месяца тогда.
   Вот и теперь Александру хотелось ползти ужом, но он поднимал себя и, стиснув зубы, гнал вперед, как скотину на убой, как в атаку на пулеметы, загоняя ужас поглубже и стиснув зубы, чтоб не стучали, сбивая с ритма.
   Несколько раз его валенки почти теряли сцепление с дорогой - мост, открытый всем ветрам, был хорошо очищен от снега. Саша держал равновесие как опытный канатоходец. Сложно сказать, удалось бы это ему, будь на нем скользкие ботинки. Наверно, он тогда испытал бы недолгое, но захватывающее чувство полета. Дважды ему показалось, что под ногами что-то осыпается и трещит. Но он шел, чуть наклонившись вперед, светил и смотрел только прямо перед собой, запретив себе отводить глаза в сторону.
   Переход показался Саше вечностью, хотя вряд ли длился больше двадцати минут. Но когда нет других ориентиров, кроме собственных шагов, тяжело отмахнуться от дежа вю и поверить, что не топчешься на месте, снова и снова проходя один и тот же участок пути, прокручивающийся под ногами как лента эскалатора. Только на другом берегу парень позволил себе остановиться и присесть. Все его мышцы болели и подергивались - сказывалось напряжение. Но расслабляться было рано, он все еще находился слишком близко к опасной зоне. Для того чтобы устроить привал, надо было отойти от черты города хотя бы на пять километров. А это еще час пути. Потом он передохнет и только после еще одного такого отрезка будет искать место для ночлега.
   Саша, наученный горьким опытом, больше не раскладывал свой спальный мешок где попало. Если вокруг не было капитальных построек, то он продолжал движение, пока не находил их, даже если валился с ног от усталости. Воспоминания о кошмаре, пережитом пару дней назад, когда он расположился на ночлег в погребе, а утром обнаружил, что его занесло, были еще свежи. Быть похороненным заживо - что может быть страшнее? Только участь ходячего трупа, которым он себя все чаще ощущал.
   В этот раз его приютила будка смотрителя на переезде. Что бы он делал без Министерства путей сообщения? Нетронутый снег вокруг нее говорил в пользу того, что она не занята, но Александр из предосторожности потратил четверть часа на скрытное наблюдение и только после этого зашел внутрь.
   Нет, там не было не души. Даже неприкаянных душ не было. Бедненькая обстановка, голые стены, шанцевые и прочие инструменты вдоль них. Могилу, что ли, выкопать? Не дождетесь.
   Зато у другой стенки - прекрасная буржуйка. Дымоход выведен наружу, так что отравление угарным газом не грозит. Окна целы, заклеены бумагой крест-накрест и даже закрыты ставнями, что вообще чудесно. Какой же идиот покинул такую комфортабельную 'хижину дяди Тома'? Не иначе тоже на юга подался.
   Именно попадая в такие уютные места, Данилов задумывался о том, что неплохо бы где-то осесть и прекратить этот затянувшийся турпоход. Зачем ты идешь туда? - вопрос возник у него в голове настолько четко, что Данилову показалось, что его задали вслух. - Думаешь, там тебя кто-то ждет?'
   Мысль эта грубо оторвала Сашу от того ощущения расслабленности, которое возникает, когда приходишь с мороза и постепенно отогреваешься. Он ворочался с боку на бок на кушетке в маленькой каморке рядом с пышущей печкой, но ему снова было холодно. Этот вопрос испортил парню удовольствие и от вкусной каши с тушенкой, которую он разогрел на печке.
   Не сказать, чтобы эта мысль мучила Сашу постоянно. Он не мог себе позволить подобную роскошь при всех опасностях, нависших над его существованием, но во время редких передышек она навещала его как призрак старинного замка, выныривая из темных глубин памяти. В такие моменты парень чувствовал себя неуютно, даже если был сыт и обогрет.
   Ведь если быть честным с собой, то спрашивать надо о том, осталось ли хоть что-то в родном городе. И ответ на него напрашивался.
   Да, ему можно было остановиться. Двухнедельный запас пищи, который он имел с собой, легко превратить в месячный, если немного умерить свой аппетит. Останется законопатить все щели, завесить двери и окна одеялами, заготовить побольше дров... Месяц можно будет продержится с относительным комфортом, а там посмотрим.
   Можно остановиться. Но тогда появится слишком много свободного времени, и мысли начнут грызть его с удвоенной силой, а отчаяние заставит своими руками затянуть петлю на шее. Ему не продержаться и недели, и никакой запас еды не спасет. Он сойдет с ума от одиночества и горя.
   Надо было идти, каким бы безумием это ни выглядело. Во время тяжелых переходов пронизывающий ветер прогонял все скверные мысли, а холод заставлял организм направлять кровь, которая в состоянии покоя подпитывала головной мозг, на обогрев замерзающих конечностей. Так зима из врага превращалась в Сашиного союзника, помогая ему бороться с самим собой.
   Но на привале все возвращалось на круги своя. Часто у парня не хватало сил на то, чтобы стянуть с себя валенки, но на то, чтобы в очередной раз прокрутить в голове мысль о том, что все бесполезно, они оставались. Каждую 'ночь' он ложился в постель как в гроб, чувствуя себя бесконечно усталым, закрывал глаза, но сон не спешил приходить. Саше приходилось ворочаться и метаться несколько часов, прежде чем долгожданный Морфей начинал заворачивать его в свой кокон.
   Затем наступало забвение, которое казалось потерянным раем, даже если сны приносили с собой чудовищные видения. Они все же были менее страшны, чем то, что он видел наяву. Саша был бы не прочь хоть раз забыть дорогу назад. Но каждое 'утро' вырывало его из постели-могилы и возвращало к подобию жизни. Он вставал и по инерции шел дальше как лунатик. Данилов давно потерял грань между сном и явью, жил во сне и во сне же готовился умереть.
   'Когда же ты, наконец, сдохнешь? - спрашивал он себя. - Ведь все кончено. Дело не только в твоем городе и твоих родных. Можешь идти хоть на край света и не увидишь ничего нового. Потому что ничего другого в этом мире просто не осталось. Только снег, руины и трупы. Ты прекрасно знаешь, что это конец. Даже если случится чудо, и ты уцелеешь, какое будущее тебя ждет? Не лучше ли завершить эту историю прямо сейчас?..'
   Нет, не лучше. Разумом Александр понимал, что бороться бесполезно, но что-то в нем упорно не хотело умирать и делало все, чтобы прогнать отчаяние. Избранный им способ оказался тяжелым, но, возможно, был единственным. Безнадега уходила, только когда он выжимал себя до полного истощения сил. Поэтому Саша и нес свое бренное тело на восток.
   Луч фонаря скользнул по покатым крышам, наполовину занесенным снегом. Данилов замер на месте и тут же потерял интерес к этому селу. Над ближайшей к железной дороге избой - той самой сакраментальной хатой с краю - струился слабенький дымок. Это был едва заметный сигнал, который нельзя спутать ни с чем. Люди!
   Выключив фонарик и осторожно выглянув из-за сугроба, в который превратился занесенный снегом трактор, Саша сделал второе открытие. В нескольких окнах мерцали тусклые огоньки - не иначе, свечи жгут, если не лучину.
   Значит, живы еще деревенские Или городские, выбившие деревенских, что тоже не могло радовать. В любом случае здесь ему делать нечего. Кто бы там ни находился, они наверняка встретят одинокого путника хорошей порцией свинца. Такие нынче законы гостеприимства. Саша на их месте поступил бы так же, если бы к нему в дом начал ломиться небритый бродяга с большим рюкзаком за спиной.
   Такое сейчас время. Жаль, дома у него не было, как не было запасов еды и близких людей, которых надо было бы защищать. Поэтому он был свободен как ветер и так же одинок. Все его имущество умещалось в том самом туристском рюкзаке, вся его нынешняя жизнь - на страницах потрепанного дневника, который он давно уже не вел, а все его прошлое - в паре фотографий, которые он носил с собой скорее по инерции, чем от реальной потребности часто вспоминать о тех днях. Да что говорить...
   Он мог бы обойти село по периметру, зайти со стороны лесопосадок и там заглянуть в пару домов, но решил не искушать судьбу. Пока у него оставалась еда, не было смысла рисковать. Своя голова дороже.
   Километрах в пяти райцентр. Там можно будет и переночевать, если это слово теперь что-нибудь да значит. 'Утро вечера мудренее', - подумал парень с привычным сарказмом висельника.
   'Утро' застало его в дороге. Это был еще один обычный день, такой же черный, как и десять предыдущих. Облако сюда дотянуться не могло. До любого крупного города, который мог бы словить ракету, было минимум сорок километров. Городок был 'чистый', но, похоже, абсолютно заброшенный.
   В любом населенном пункте Данилов с фонарем в руках чувствовал себя все равно что с мишенью на спине. Его луч прогонял мрак почти на тридцать метров, и в полной темноте должен был быть заметен как маяк. Но иначе было нельзя. Риск заплутать впотьмах или упасть в канаву выше, чем вероятность нарваться на неприятности антропогенного характера. Чтобы снизить опасность таких встреч, надо поскорее пробежаться по домам, загрузить рюкзак едой так, чтоб еле закрывался, и двигать дальше. Шансы на то, что несколько десятков тысяч беженцев пропустили хоть что-то съедобное, минимальны, но они все же имеются. Саша внимательно смотрел по сторонам и еще внимательнее - под ноги. Хорошо еще, если, упав, он сломает шею. А если ногу?