Страница:
поведением. Если бы ты пожелала быть благоразумнее, подождать и хорошенько
подумать, мы с тобой не были бы сейчас здесь. Я не допущу, чтобы ты сделала
то, что задумала. Можешь оставаться в вагоне, если угодно, но обратно в
Нью-Йорк тебе без денег не попасть. Уж я об этом поговорю с начальником
станции.
Сюзанна задумалась. У нее не было ни денег, ни платья, кроме того, что
на ней. Она находилась в незнакомой местности и почти никогда не
путешествовала одна. Все это несколько ослабило ее решимость, но это вовсе
не значило, что она сдалась.
- Как же ты собираешься вернуться? - возобновила свои уговоры миссис
Дэйл после небольшой паузы, так как Сюзанна сидела, не обращая внимания на
мать. - У тебя нет денег. Уж не намерена ли ты устроить скандал?
Единственное, что я хочу, это чтобы ты пожила здесь несколько недель, -
чтобы у тебя было время подумать вдали от этого человека. Я не хочу, чтобы
ты ушла к нему пятнадцатого сентября. Я не позволю тебе это сделать. Почему
ты так неблагоразумна? Ты могла бы отлично провести время. Ты любишь ездить
верхом - пожалуйста. Я тоже буду ездить с тобой. Можешь пригласить
кого-нибудь из подруг. Я велю прислать тебе твои платья. Только побудь
здесь некоторое время и подумай хорошенько о том, что ты хочешь сделать.
Сюзанна отказывалась разговаривать. Она размышляла о том, как ей
поступить дальше. Юджин там, в Нью-Йорке. В четверг он будет ждать ее.
- Конечно, Сюзанна, - вставил Кинрой, - отчего бы тебе не послушаться
маминого совета? Она искренне желает тебе добра. Ведь то, что ты задумала,
ужасно! Отчего не поступить так, как велит здравый смысл, и не остаться
здесь месяца на три-четыре?
- Не будь попугаем, Кинрой! Я все это уже слышала от мама.
Когда миссис Дэйл упрекнула Сюзанну за ее тон, она ответила:
- Ах, замолчи, мама, я больше на желаю слушать! Ты меня ни в чем не
убедишь. Ты мне солгала. Ты сказала, что мы едем в Олбэни. Ты заманила меня
сюда. Так потрудись теперь отвезти меня обратно! Ни о какой Канаде не может
быть и речи. Я не поеду никуда, кроме Нью-Йорка. Давай лучше прекратим этот
разговор.
Поезд все мчался вперед. Был подан завтрак. В Монреале салон-вагон
перевели на колею Канадско-Тихоокеанской железной дороги. Миссис Дэйл не
переставала упрашивать Сюзанну, но та молчала и даже отказалась от еды. Она
сидела и смотрела в окно, думая о том, как неожиданно все повернулось. Где
сейчас Юджин? Что он делает? Что он подумает, если она не вернется в
Нью-Йорк? Она не сердилась на мать, она чувствовала презрение к ней. Этот
обман вызывал в ней досаду и отвращение. Она не испытывала безумного
желания быть с Юджином, она просто думала о том, что все равно к нему
вернется. Он рисовался ей таким, как она сама, - сильным, терпеливым,
находчивым, готовым, если нужно, прожить некоторое время и без нее - хотя о
себе она тоже имела довольно смутное представление. Ей очень хотелось
увидеть его, но в сущности гораздо больше хотелось дать ему возможность
увидеть ее, раз ему этого так сильно хочется. Каким чудовищем должна
казаться ему ее мать!
В полдень они прибыли в Джуинату, а в два находились уже в пятидесяти
милях к западу от Квебека. Сюзанна решила было совсем не притрагиваться к
пище, чтобы досадить матери, но потом поняла, что это глупо, и села за
стол. Своим поведением она создавала чрезвычайно тяжелую атмосферу для
матери и брата, и те увидели, что ничего не добились, а только перенесли
свои испытания в другое место. Ее воля не была сломлена. В вагоне дышалось,
как перед грозой.
- Сюзанна, - обратилась к ней миссис Дэйл, - почему ты не хочешь со
мной разговаривать? Почему ты отказываешься понять, что я делаю это для
твоего же блага? Я хочу дать тебе время подумать. Поверь мне, я вовсе не
желаю применять насилие, но войди и ты в мое положение...
Сюзанна молча глядела в окно на мелькавшие мимо зеленые поля.
- Сюзанна, неужели ты не понимаешь, что этого никогда не будет?
Неужели ты не можешь понять, какой это ужас?
- Мама, прошу тебя, оставь меня в покое. Ты сделала то, что,
по-твоему, должна была сделать. А теперь оставь меня. Ты мне лгала, мама. Я
не хочу с тобой говорить. Я требую, чтобы ты отвезла меня обратно в
Нью-Йорк. Тебе ничего другого не остается. Не приставай ко мне с
объяснениями, они все равно не помогут.
В груди миссис Дэйл клокотала буря, но она чувствовала свое полное
бессилие перед дочерью. К Сюзанне нельзя было и подступиться.
Прошло еще несколько часов, и на какой-то маленькой станции Сюзанна
попыталась сойти с поезда, но миссис Дэйл и Кинрой буквально силой удержали
ее. При этом чувствовали они себя прескверно, ибо не могли не видеть, что
им так и не удалось сломить волю Сюзанны. Она наотрез отказывалась с ними
считаться. Миссис Дэйл заплакала. Потом лицо ее окаменело. Потом начались
мольбы и заклинания. Сюзанна молчала и надменно отворачивалась.
Когда поезд остановился у Три-Риверс, Сюзанна заявила, что не тронется
с места. Миссис Дэйл умоляла, грозила позвать на помощь, говорила, что
объявит Сюзанну невменяемой. Ничто не помогало. Вагон отцепили, после того
как кондуктор спросил миссис Дэйл, намерена ли она сойти на этой станции.
Миссис Дэйл была вне себя. Ее душили ярость, стыд и сознание своего
бессилия.
- Как ты ведешь себя! - набросилась она на Сюзанну. - Какой демон в
тебя вселился! Ну что ж, останемся жить в вагоне! Посмотрим, что из этого
выйдет.
Она знала, что это невозможно, так как вагон был предоставлен ей лишь
на один рейс, и на другой день его нужно было вернуть в Нью-Йорк.
Вагон перевели на запасный путь.
- Я умоляю тебя, Сюзанна! Прошу тебя, не делай из нас всеобщего
посмешища! Какой срам! Что подумают люди!
- Мне все равно, что они подумают.
- Но ведь ты не можешь здесь оставаться!
- Могу.
- Ну перестань, Сюзанна, выйдем из вагона, пожалуйста, выйди! Ведь мы
здесь не век проживем. Я отвезу тебя обратно в Нью-Йорк. Обещай мне, что
пробудешь тут месяц, и я даю тебе честное слово, что после этого отвезу
тебя обратно в Нью-Йорк. Мне опротивела вся эта комедия! Я не вынесу этого!
Потом можешь делать что угодно! Только останься здесь на месяц.
- Нет, мама, - ответила Сюзанна. - Ты опять не сдержишь слова. Ты меня
уже раз обманула. И теперь снова лжешь.
- Клянусь тебе, я не лгу! Верно, я раз солгала, но я была в полном
отчаянии, Сюзанна, прошу тебя, ну пожалуйста! Будь благоразумна. Пожалей
меня хоть немного. Я отвезу тебя обратно, но подожди хотя бы, пока придут
наши вещи. Мы не можем ехать в таком виде.
Она послала Кинроя за начальником станции и объяснила, что им нужен
экипаж, который доставил бы их в Мон-Сесиль, в снятый ими в этом округе
охотничий домик. Она также вызвала врача, - эта мысль пришла ей в голову в
самую последнюю минуту, - которому решила заявить, что ее дочь в
невменяемом состоянии. В крайнем случае она позовет на помощь и ее силою
выведут из вагона. Она так и сказала Сюзанне. Но та в ответ лишь метнула в
ее сторону яростный взгляд.
- Зови врача, мама, - сказала она. - Я вытерплю и это. Посмотрим, чего
ты добьешься. Но ты еще пожалеешь. Ты будешь горько раскаиваться в каждой
своей глупости.
Когда прибыл экипаж, Сюзанна отказалась выйти из вагона. Кучер,
местный житель, француз по происхождению, подошел к вагону, чтобы доложить
о себе. Кинрой пытался успокоить сестру, он обещал, что сам поможет все
уладить, если она согласится спокойно поехать в охотничий домик.
- Вот что я тебе скажу, Сюзи. Если в течение этого месяца вы с мама не
придете к какому-то соглашению и ты все еще будешь рваться обратно, я
пришлю тебе денег на дорогу. Я завтра или послезавтра поеду в Нью-Йорк -
так хочет мама, - но я даю слово помочь тебе. Больше того, я уговорю мама
привезти тебя обратно через две недели. Ты знаешь, что я раньше никогда не
лгал тебе и впредь никогда не буду. Прошу тебя, поедем. Давай сядем в
экипаж. Я уверен, что здесь очень хорошо.
Миссис Дэйл сняла охотничий домик у Кэткартов, договорившись с ними
обо всем по телефону. Он был полностью меблирован и готов для приема
гостей, даже растопка была принесена в комнаты, и оставалось только разжечь
камины. Там был водопровод, горячая вода, подававшаяся из котельной,
ацетиленовые лампы, а также изрядный запас провизии. Привратник, с которым
можно было снестись по телефону со станции, по первому сигналу должен был
вызвать прислугу. Миссис Дэйл успела обо всем договориться с ним еще до
того, как прибыл экипаж. Дороги находились в таком скверном состоянии, что
пользоваться автомобилем было невозможно. Станционный агент, предвкушая
щедрое вознаграждение, изо всех сил старался услужить.
Сюзанна слушала Кинроя, но не верила ему. Она вообще теперь никому не
верила, кроме Юджина, а он был далеко и не мог ей ничего посоветовать. Все
же, раз у нее не было денег, а мать грозила позвать врача, она решила, что
лучше, пожалуй, не устраивать скандала. Миссис Дэйл, казалось, совсем
перестала владеть собой. Лицо, ее осунулось и стало белее полотна, она была
страшно взволнована; у Кинроя нервы тоже были натянуты донельзя.
- Даешь ты мне честное слово, - обратилась Сюзанна к матери, когда та
возобновила свои уговоры, в какой-то мере подтверждавшие обещания Кинроя, -
что если я соглашусь пробыть это время здесь, ты через две недели отвезешь
меня в Нью-Йорк?
Это позволило бы ей вернуться в город в пределах обещанного Юджину
срока, а раз так, то задержка не играла, в сущности, большой роли, при
условии, конечно, что ей можно будет переписываться со своим возлюбленным.
Мать поступила с ней глупо и деспотично, но с этим можно было примириться.
Не видя иного средства для водворения мира, миссис Дэйл дала обещание. Быть
может, если продержать Сюзанну в полном покое в течение двух недель, этого
окажется достаточно. Пусть поразмыслит в совершенно другой обстановке. В
Нью-Йорке слишком нервная атмосфера, а там, в охотничьем домике, царит
тишина и покой. Поспорив еще немного, Сюзанна согласилась наконец сесть в
экипаж, и они поехали в сторону Монт-Сесиля в охотничий домик Кэткартов,
носивший название "Часок-другой", где в это время года не было ни живой
души.
Домик Кэткартов, длинное, двухэтажное строение, стоял на склоне
лесистой горы, на полпути к вершине. Это была одна из тех летних резиденций
привилегированного класса, находящихся неподалеку от нетронутых дебрей, где
все создает иллюзию жизни на лоне девственной природы, неисследованной и
полной опасностей, хотя на самом деле они расположены достаточно близко от
таких больших городов, как Квебек и Монреаль, чтобы можно было спокойно
наслаждаться всеми благами цивилизации, не боясь неприятных сюрпризов.
Просторные комнаты были убраны со вкусом и по-летнему просто: плетеные
стулья и кресла, деревянные скамьи в нишах окон, резные книжные полки,
огромные, красиво облицованные камины, окна со свинцовым переплетом,
открывающиеся наружу, низкие кушетки со множеством подушек, великолепные
шкуры на полу. На стенах висели охотничьи трофеи - оленьи рога, лисьи,
медвежьи и другие шкуры, чучела гагар и орлов. Кэткарты проводили лето
где-то в другом месте и с удовольствием дали свой охотничий домик такой
особе, как миссис Дэйл.
К ее прибытию в "Часок-другой" сторож Пьер, старый местный житель,
потомок первых поселенцев, изъяснявшийся на ломаном английском языке и
одетый в костюм землистого цвета, под которым, наверно, скрывалось белье не
первой свежести, уже успел растопить камины и теперь возился в котельной.
Жена его, маленькая крепкая женщина в сборчатой юбке, что-то готовила на
кухне. В кладовой привратника хранились богатые запасы мяса, муки, масла и
прочей снеди. В помощь хозяйке была приглашена дочь соседа-охотника, обычно
служившая у Кэткартов горничной. Миссис Дэйл принялась устраиваться на
новом месте, но споры не утихали ни на минуту, так как Сюзанна продолжала
стоять на своем.
В четверг Юджин, остававшийся в Нью-Йорке, тщетно дожидался вестей от
Сюзанны. Он позвонил по телефону, но ему ответили, что миссис Дэйл нет в
городе и что она не скоро вернется. Наступила пятница - от Сюзанны ни
слова. В субботу то же. Он послал ей заказное письмо, но оно вернулось с
пометкой "адресат выбыл". Тогда ему стало ясно, что его подозрения были
правильны и что Сюзанна попала в ловушку. Он стал нервничать и волноваться,
его мучили всевозможные страхи. Мрачный, сидел он за своим письменным
столом и барабанил пальцами по стеклу, тщетно стараясь сосредоточиться на
десятках мелочей, постоянно требовавших его внимания. Иногда он бесцельно
бродил по улицам, погруженный в свои думы. Подчиненные спрашивали его
мнения относительно книг, реклам и издательских планов, но он неспособен
был даже как следует вслушаться в то, что ему говорили.
- Наш шеф в последнее время чем-то сильно озабочен, - заметил Картер
Хейз, заведующий отделом рекламы, в разговоре с заведующим отделом
распространения. - Он даже не слышит, что ему говорят.
- Да, я и сам это заметил, - ответил тот. Они вместе вышли из
приемной, примыкавшей к кабинету Юджина, и под руку направились по
устланному ковром коридору к лифту. - Что-то с ним неладное творится. Ему
следовало бы отдохнуть. Он слишком много работает.
Но Хейз вовсе не находил, что Юджин слишком много работает. За
последние четыре-пять месяцев его невозможно было поймать. Юджин приходил
утром в десять или в половине одиннадцатого, часто уходил в два или в три,
во время завтрака у него были деловые свидания, не имевшие никакого
отношения к его обязанностям в издательстве, а вечером он отправлялся на
званый обед или уезжал куда-нибудь в такое место, где его нельзя было
разыскать. Несколько раз, когда Колфакс посылал за ним, оказывалось, что
Юджина нет на месте, а иногда Колфакс сам приходил к нему в кабинет и не
заставал его. Он не проявлял недовольства - Юджин имел полное право
располагать своим временем, - но считал, что такое поведение не в интересах
самого Юджина как директора издательства: ведь ему приходится разрешать
множество вопросов. Только человек исключительных способностей мог бы
справиться с таким делом, не отдавая ему все свое время. Эта мысль,
конечно, не пришла бы Колфаксу в голову, будь Юджин его компаньоном, как
другие его сотрудники на других предприятиях, - но так как Юджин был только
служащим, Колфакс не мог смотреть на него иначе, как на человека,
обязанного все свое время отдавать делам издательства.
Уайту, например, ничего не нужно было, кроме работы. Он всегда был на
месте, всегда начеку, он добросовестно относился к своим обязанностям,
нисколько не зазнавался, работал спокойно и со знанием дела. При каждом
удобном случае он шел советоваться с Колфаксом, тогда как Юджин не имел ни
малейшего желания бегать по всяким пустякам к начальнику; он предпочитал
действовать на свой страх и держался в высшей степени независимо.
Но не одно это вредило Юджину. Постепенно по издательству начал
распространяться слух, что Витла принимает участие в строительной "Компании
Синее море", о которой было много разговоров в городе, главным образом в
финансовых кругах. Колфакс тоже слышал об этой компании. Он интересовался
ее планами, так много обещавшими в смысле роскоши и комфорта. Пока что была
осуществлена лишь незначительная часть того живописного целого, которое
было изображено на цветных иллюстрациях к брошюрке в два листа (творение
Юджина), но даже то, что было сделано, в достаточной степени
свидетельствовало о грандиозных масштабах предприятия. Уже была проложена
на милю с четвертью прекрасная набережная с парапетом, построен павильон
под ресторан и дансинг, а также один из намеченных небольших отелей - все в
точном соответствии с первоначальным архитектурным планом. Два-три десятка
нарядных особняков, каждый на участке в сто пятьдесят квадратных метров,
высились там, где раньше тянулось заросшее осокой болото. На трех или
четырех островках был укреплен грунт, и на одном из них появилось небольшое
здание яхт-клуба, - но все же строительной компании предстояло еще много
потрудиться, чтобы довести до конца хотя бы треть намеченных работ.
Юджин ничего не знал о финансовом положении компании, разве только в
самых общих чертах. Он старался держаться в тени, хотя нередко завтракал с
Уинфилдом, Уилибрэндом и другими причастными к этому делу лицами и не
упускал случая обратить внимание своих знакомых на красоты и преимущества
нового курорта. Он охотно рассказывал то одному, то другому, что "Синее
море" скоро станет самым роскошным летним курортом в мире. Это давало
известные результаты. Помогали и восторженные отзывы других
заинтересованных лиц, но все же дела компании были далеко не блестящи. Для
настоящего успеха "Синему морю" нужен был гораздо больший капитал, чем
первоначальные десять миллионов. Строительство требовало солидной
постановки дела, несовместимой с погоней за быстротой.
Вскоре сотрудникам издательства, а потом и Колфаксу и Уайту стало
известно, что Юджин серьезно заинтересован в этом предприятии, занимает в
нем пост секретаря или какой-то другой и отдает работе по проектированию
курорта значительную часть того времени, которое он мог бы использовать в
интересах издательства.
- Что вы на это скажете? - спросил Колфакс Уайта, когда тот однажды
утром зашел к нему в кабинет. Сведения о Юджине были переданы Колфаксу
заведующим типографией, одним из подчиненных Уайта, по его указанию.
- Скажу то же, что и всегда, - ответил Уайт, пожимая плечами. - Он так
же мало интересуется нашим делом, как и всяким другим. Оно ему нужно только
как ступень, а когда он поднимется выше, тогда - прощайте. Что ж, с его
точки зрения, это, может быть, и правильно, - каждый человек вправе
стремиться к лучшему. Но нам от этого не легче. Нам было бы выгоднее иметь
такого служащего, который не думал бы о том, как отсюда уйти. А лучше всего
возьмитесь сами управлять делом. У вас, конечно, нет особого желания, но
при том опыте, какой вы здесь приобрели, вы без труда найдете помощника,
который прекрасно справится с работой под вашим руководством. Так что во
всем этом есть и своя положительная сторона, - если что случится, вы можете
обойтись и без Витлы. При хорошем помощнике вы будете руководить делом, не
выходя из своего кабинета.
Этот разговор происходил в самый разгар романа между Юджином и
Сюзанной. В продолжение весны и лета все мысли Юджина были заняты девушкой
- он измышлял способы увидеться с нею, обдумывал загородные поездки,
вспоминал каждое ее движение, каждое слово и потому, как правило, мало
внимания уделял служебным делам, которые, кстати, сильно ему приелись. Вот
если бы средства, вложенные в строительную компанию, стали давать ощутимую
прибыль в виде дивидендов, тогда он мог бы бросить службу. Когда Анджеле
стало известно о его романе с Сюзанной, он стал подумывать о том, что
некстати связал свое благосостояние с проектом "Синего моря". Если бы
судьба судила ему остаться с Анджелой, тогда еще куда ни шло. Он мог бы
терпеливо ждать и ни о чем не беспокоиться. Теперь же попытка превратить
эти бумаги в наличные вызвала бы, вероятно, вмешательство суда, так как
Анджела могла возбудить против него иск. Да и вообще необходимо было
прилично обеспечить ее и сделать это совершенно официально. Кроме вложений
в строительную компанию, у него не было ничего, если не считать жалованья,
а теперь они так мало откладывали, что их сбережения не могли служить ему
большой поддержкой в случае, если бы миссис Дэйл пожаловалась на него
Колфаксу и тот порвал бы с ним. Потребует ли он, чтобы Юджин отказался от
Сюзанны, или же попросту предложит ему подать в отставку? Юджин замечал,
что в последнее время Колфакс далеко не так мил и не так восторгается его
успехами, как бывало раньше, но это еще ровно ничего не доказывало. Нет
ничего удивительного в том, что они надоели друг другу. Они реже бывали
вместе в обществе, а когда им случалось там встречаться, Колфакс заметно
сторонился его. Юджин подозревал, что Уайт строит против него козни. Что ж,
если Колфакс переменится к нему, тут уж ничего не поделаешь. Что касается
издательских дел, то начальству как будто не на что жаловаться - работа шла
вполне успешно.
Гроза разразилась позднее и совсем неожиданно, но до тех пор и
семейство Дэйл, и Анджела, и сам Юджин претерпели немало терзаний и
душевных мук.
Отъезд Сюзанны явился первым ударом грома, за которым последовали
другие. Не получая известий от Сюзанны, Юджин был вне себя. Впервые в жизни
он познал, как убийственно невыносима и горька любовь, если нет уверенности
и надежда ускользает. Душевные испытания сопровождались и настоящей
физической болью в области солнечного сплетения, в том месте, которое в
просторечии называется "под ложечкой". Он сильно страдал, - не меньше, надо
полагать, чем тот юный спартанец, внутренности которого грызла лиса,
спрятанная у него за пазухой. Он без конца думал о том, где Сюзанна, что
она делает, а затем, видя, что работа не клеится, вызывал машину и уезжал
куда-нибудь или же, нахлобучив шляпу, бесцельно бродил по улицам. Езда в
автомобиле не приносила облегчения, так как мучительнее всего было сидеть
на одном месте. Вечером он возвращался домой, располагался в своей студии у
окна, а еще чаще на маленьком балкончике и смотрел на вечно меняющуюся
панораму Гудзона, тоскуя по Сюзанне и думая, где она сейчас, увидит ли он
ее когда-нибудь. Удастся ли ему одержать победу в этой борьбе, если они
даже увидятся? О, ее прекрасное лицо, ее дивный голос, ее восхитительные
глаза и губы! Волшебное прикосновение ее рук, ее стремительные движения!
Он пробовал писать стихи и сочинил несколько неплохих сонетов "К
возлюбленной". Он брал альбом и делал карандашом наброски, вспоминая ее в
разных позах, запечатлевая всевозможные выражения ее прелестного лица, в
надежде использовать впоследствии эти эскизы для задуманной им серии ее
портретов. Его нисколько не смущало присутствие Анджелы, хотя у него
хватило такта скрывать от нее эту работу. Ему было немного стыдно, что он
так обращается с ней, но вид ее внушал ему не столько жалость, сколько
досаду и неприязнь. Зачем только он женился на ней, - не переставал он себя
спрашивать.
Однажды вечером они сидели в студии. Лицо Анджелы было воплощенным
отчаянием, ибо она постепенно начинала осознавать весь ужас своего
положения. Видя, какой он мрачный и подавленный, она заговорила с ним:
- Юджин, тебе не кажется, что ты мог бы побороть себя? Ты говоришь,
что Сюзанну увезли обманом. Почему не примириться с этим? Подумай о своей
карьере, Юджин. Подумай обо мне. Что будет со мной? Если ты захочешь, ты
пересилишь себя. Неужели ты бросишь меня после стольких лет, прожитых
вместе? Подумай все же, как я старалась, - разве я не была тебе хорошей
женой, Юджин? Ты не можешь сказать, что я очень изводила тебя. О Юджин, я
все время чувствую, что над нами нависла ужасная катастрофа! Если бы я
только знала, что сделать, что сказать! Я сознаю, что бывала временами
раздражительна и придирчива, но с этим теперь покончено. Я стала другим
человеком. Это никогда больше не повторится.
- Это невозможно, Анджела, - спокойно отвечал он. - Это невозможно. Я
не люблю тебя. Я уже не раз говорил тебе: я не хочу жить с тобой. Не хочу и
не могу. Я должен во что бы то ни стало вернуть себе свободу, - либо
развестись, либо негласно разойтись с тобой, - как угодно. Я несчастлив и
никогда не буду счастлив, пока я здесь. Сначала я хочу освободиться, а
потом решу, что делать.
Анджела покачала головой и вздохнула. Ей трудно было привыкнуть к
мысли, что она, точно неприкаянная, бродит по своей квартире и не может
договориться с собственным мужем. Мариетта уехала в Висконсин еще до того,
как разразилась буря. Миртл была в Нью-Йорке, но Анджеле не хотелось ей
открываться. Она не решилась писать никому из родных, кроме той же
Мариетты, но и с ней не делилась своими горестями. У младшей сестры, пока
она гостила у них, создалось впечатление, что их семейная жизнь протекает
вполне гладко.
Анджела часто плакала, а потом слезы сменялись яростью, хотя с каждым
разом ярость все убывала. Снова ею овладели страх и уныние, напоминавшие
тоскливые дни, предшествовавшие ее замужеству, и скорбь о том, что ей
предстоит окончательно и бесповоротно потерять единственного близкого
человека, которого она, несмотря ни на что, продолжала любить.
Три дня спустя, когда Юджин был в издательстве, у себя в кабинете, от
миссис Дэйл пришла телеграмма следующего содержания: "Взываю к вашей чести
джентльмена прошу в случае получения письма моей дочери ничего не
предпринимать до свиданья со мной".
Юджин был сильно озадачен. Он представил себе, что между Сюзанной и
матерью - где бы они ни находились - идет отчаянная борьба, и, по всей
вероятности, Сюзанна скоро даст о себе знать. Только сейчас он впервые
получил хотя бы отдаленное представление о том, где она; телеграмма была
помечена "Три-Риверс, Канада", - следовательно, они были где-то там. Однако
эта пометка мало чем помогла ему, так как ни писать Сюзанне по такому
подумать, мы с тобой не были бы сейчас здесь. Я не допущу, чтобы ты сделала
то, что задумала. Можешь оставаться в вагоне, если угодно, но обратно в
Нью-Йорк тебе без денег не попасть. Уж я об этом поговорю с начальником
станции.
Сюзанна задумалась. У нее не было ни денег, ни платья, кроме того, что
на ней. Она находилась в незнакомой местности и почти никогда не
путешествовала одна. Все это несколько ослабило ее решимость, но это вовсе
не значило, что она сдалась.
- Как же ты собираешься вернуться? - возобновила свои уговоры миссис
Дэйл после небольшой паузы, так как Сюзанна сидела, не обращая внимания на
мать. - У тебя нет денег. Уж не намерена ли ты устроить скандал?
Единственное, что я хочу, это чтобы ты пожила здесь несколько недель, -
чтобы у тебя было время подумать вдали от этого человека. Я не хочу, чтобы
ты ушла к нему пятнадцатого сентября. Я не позволю тебе это сделать. Почему
ты так неблагоразумна? Ты могла бы отлично провести время. Ты любишь ездить
верхом - пожалуйста. Я тоже буду ездить с тобой. Можешь пригласить
кого-нибудь из подруг. Я велю прислать тебе твои платья. Только побудь
здесь некоторое время и подумай хорошенько о том, что ты хочешь сделать.
Сюзанна отказывалась разговаривать. Она размышляла о том, как ей
поступить дальше. Юджин там, в Нью-Йорке. В четверг он будет ждать ее.
- Конечно, Сюзанна, - вставил Кинрой, - отчего бы тебе не послушаться
маминого совета? Она искренне желает тебе добра. Ведь то, что ты задумала,
ужасно! Отчего не поступить так, как велит здравый смысл, и не остаться
здесь месяца на три-четыре?
- Не будь попугаем, Кинрой! Я все это уже слышала от мама.
Когда миссис Дэйл упрекнула Сюзанну за ее тон, она ответила:
- Ах, замолчи, мама, я больше на желаю слушать! Ты меня ни в чем не
убедишь. Ты мне солгала. Ты сказала, что мы едем в Олбэни. Ты заманила меня
сюда. Так потрудись теперь отвезти меня обратно! Ни о какой Канаде не может
быть и речи. Я не поеду никуда, кроме Нью-Йорка. Давай лучше прекратим этот
разговор.
Поезд все мчался вперед. Был подан завтрак. В Монреале салон-вагон
перевели на колею Канадско-Тихоокеанской железной дороги. Миссис Дэйл не
переставала упрашивать Сюзанну, но та молчала и даже отказалась от еды. Она
сидела и смотрела в окно, думая о том, как неожиданно все повернулось. Где
сейчас Юджин? Что он делает? Что он подумает, если она не вернется в
Нью-Йорк? Она не сердилась на мать, она чувствовала презрение к ней. Этот
обман вызывал в ней досаду и отвращение. Она не испытывала безумного
желания быть с Юджином, она просто думала о том, что все равно к нему
вернется. Он рисовался ей таким, как она сама, - сильным, терпеливым,
находчивым, готовым, если нужно, прожить некоторое время и без нее - хотя о
себе она тоже имела довольно смутное представление. Ей очень хотелось
увидеть его, но в сущности гораздо больше хотелось дать ему возможность
увидеть ее, раз ему этого так сильно хочется. Каким чудовищем должна
казаться ему ее мать!
В полдень они прибыли в Джуинату, а в два находились уже в пятидесяти
милях к западу от Квебека. Сюзанна решила было совсем не притрагиваться к
пище, чтобы досадить матери, но потом поняла, что это глупо, и села за
стол. Своим поведением она создавала чрезвычайно тяжелую атмосферу для
матери и брата, и те увидели, что ничего не добились, а только перенесли
свои испытания в другое место. Ее воля не была сломлена. В вагоне дышалось,
как перед грозой.
- Сюзанна, - обратилась к ней миссис Дэйл, - почему ты не хочешь со
мной разговаривать? Почему ты отказываешься понять, что я делаю это для
твоего же блага? Я хочу дать тебе время подумать. Поверь мне, я вовсе не
желаю применять насилие, но войди и ты в мое положение...
Сюзанна молча глядела в окно на мелькавшие мимо зеленые поля.
- Сюзанна, неужели ты не понимаешь, что этого никогда не будет?
Неужели ты не можешь понять, какой это ужас?
- Мама, прошу тебя, оставь меня в покое. Ты сделала то, что,
по-твоему, должна была сделать. А теперь оставь меня. Ты мне лгала, мама. Я
не хочу с тобой говорить. Я требую, чтобы ты отвезла меня обратно в
Нью-Йорк. Тебе ничего другого не остается. Не приставай ко мне с
объяснениями, они все равно не помогут.
В груди миссис Дэйл клокотала буря, но она чувствовала свое полное
бессилие перед дочерью. К Сюзанне нельзя было и подступиться.
Прошло еще несколько часов, и на какой-то маленькой станции Сюзанна
попыталась сойти с поезда, но миссис Дэйл и Кинрой буквально силой удержали
ее. При этом чувствовали они себя прескверно, ибо не могли не видеть, что
им так и не удалось сломить волю Сюзанны. Она наотрез отказывалась с ними
считаться. Миссис Дэйл заплакала. Потом лицо ее окаменело. Потом начались
мольбы и заклинания. Сюзанна молчала и надменно отворачивалась.
Когда поезд остановился у Три-Риверс, Сюзанна заявила, что не тронется
с места. Миссис Дэйл умоляла, грозила позвать на помощь, говорила, что
объявит Сюзанну невменяемой. Ничто не помогало. Вагон отцепили, после того
как кондуктор спросил миссис Дэйл, намерена ли она сойти на этой станции.
Миссис Дэйл была вне себя. Ее душили ярость, стыд и сознание своего
бессилия.
- Как ты ведешь себя! - набросилась она на Сюзанну. - Какой демон в
тебя вселился! Ну что ж, останемся жить в вагоне! Посмотрим, что из этого
выйдет.
Она знала, что это невозможно, так как вагон был предоставлен ей лишь
на один рейс, и на другой день его нужно было вернуть в Нью-Йорк.
Вагон перевели на запасный путь.
- Я умоляю тебя, Сюзанна! Прошу тебя, не делай из нас всеобщего
посмешища! Какой срам! Что подумают люди!
- Мне все равно, что они подумают.
- Но ведь ты не можешь здесь оставаться!
- Могу.
- Ну перестань, Сюзанна, выйдем из вагона, пожалуйста, выйди! Ведь мы
здесь не век проживем. Я отвезу тебя обратно в Нью-Йорк. Обещай мне, что
пробудешь тут месяц, и я даю тебе честное слово, что после этого отвезу
тебя обратно в Нью-Йорк. Мне опротивела вся эта комедия! Я не вынесу этого!
Потом можешь делать что угодно! Только останься здесь на месяц.
- Нет, мама, - ответила Сюзанна. - Ты опять не сдержишь слова. Ты меня
уже раз обманула. И теперь снова лжешь.
- Клянусь тебе, я не лгу! Верно, я раз солгала, но я была в полном
отчаянии, Сюзанна, прошу тебя, ну пожалуйста! Будь благоразумна. Пожалей
меня хоть немного. Я отвезу тебя обратно, но подожди хотя бы, пока придут
наши вещи. Мы не можем ехать в таком виде.
Она послала Кинроя за начальником станции и объяснила, что им нужен
экипаж, который доставил бы их в Мон-Сесиль, в снятый ими в этом округе
охотничий домик. Она также вызвала врача, - эта мысль пришла ей в голову в
самую последнюю минуту, - которому решила заявить, что ее дочь в
невменяемом состоянии. В крайнем случае она позовет на помощь и ее силою
выведут из вагона. Она так и сказала Сюзанне. Но та в ответ лишь метнула в
ее сторону яростный взгляд.
- Зови врача, мама, - сказала она. - Я вытерплю и это. Посмотрим, чего
ты добьешься. Но ты еще пожалеешь. Ты будешь горько раскаиваться в каждой
своей глупости.
Когда прибыл экипаж, Сюзанна отказалась выйти из вагона. Кучер,
местный житель, француз по происхождению, подошел к вагону, чтобы доложить
о себе. Кинрой пытался успокоить сестру, он обещал, что сам поможет все
уладить, если она согласится спокойно поехать в охотничий домик.
- Вот что я тебе скажу, Сюзи. Если в течение этого месяца вы с мама не
придете к какому-то соглашению и ты все еще будешь рваться обратно, я
пришлю тебе денег на дорогу. Я завтра или послезавтра поеду в Нью-Йорк -
так хочет мама, - но я даю слово помочь тебе. Больше того, я уговорю мама
привезти тебя обратно через две недели. Ты знаешь, что я раньше никогда не
лгал тебе и впредь никогда не буду. Прошу тебя, поедем. Давай сядем в
экипаж. Я уверен, что здесь очень хорошо.
Миссис Дэйл сняла охотничий домик у Кэткартов, договорившись с ними
обо всем по телефону. Он был полностью меблирован и готов для приема
гостей, даже растопка была принесена в комнаты, и оставалось только разжечь
камины. Там был водопровод, горячая вода, подававшаяся из котельной,
ацетиленовые лампы, а также изрядный запас провизии. Привратник, с которым
можно было снестись по телефону со станции, по первому сигналу должен был
вызвать прислугу. Миссис Дэйл успела обо всем договориться с ним еще до
того, как прибыл экипаж. Дороги находились в таком скверном состоянии, что
пользоваться автомобилем было невозможно. Станционный агент, предвкушая
щедрое вознаграждение, изо всех сил старался услужить.
Сюзанна слушала Кинроя, но не верила ему. Она вообще теперь никому не
верила, кроме Юджина, а он был далеко и не мог ей ничего посоветовать. Все
же, раз у нее не было денег, а мать грозила позвать врача, она решила, что
лучше, пожалуй, не устраивать скандала. Миссис Дэйл, казалось, совсем
перестала владеть собой. Лицо, ее осунулось и стало белее полотна, она была
страшно взволнована; у Кинроя нервы тоже были натянуты донельзя.
- Даешь ты мне честное слово, - обратилась Сюзанна к матери, когда та
возобновила свои уговоры, в какой-то мере подтверждавшие обещания Кинроя, -
что если я соглашусь пробыть это время здесь, ты через две недели отвезешь
меня в Нью-Йорк?
Это позволило бы ей вернуться в город в пределах обещанного Юджину
срока, а раз так, то задержка не играла, в сущности, большой роли, при
условии, конечно, что ей можно будет переписываться со своим возлюбленным.
Мать поступила с ней глупо и деспотично, но с этим можно было примириться.
Не видя иного средства для водворения мира, миссис Дэйл дала обещание. Быть
может, если продержать Сюзанну в полном покое в течение двух недель, этого
окажется достаточно. Пусть поразмыслит в совершенно другой обстановке. В
Нью-Йорке слишком нервная атмосфера, а там, в охотничьем домике, царит
тишина и покой. Поспорив еще немного, Сюзанна согласилась наконец сесть в
экипаж, и они поехали в сторону Монт-Сесиля в охотничий домик Кэткартов,
носивший название "Часок-другой", где в это время года не было ни живой
души.
Домик Кэткартов, длинное, двухэтажное строение, стоял на склоне
лесистой горы, на полпути к вершине. Это была одна из тех летних резиденций
привилегированного класса, находящихся неподалеку от нетронутых дебрей, где
все создает иллюзию жизни на лоне девственной природы, неисследованной и
полной опасностей, хотя на самом деле они расположены достаточно близко от
таких больших городов, как Квебек и Монреаль, чтобы можно было спокойно
наслаждаться всеми благами цивилизации, не боясь неприятных сюрпризов.
Просторные комнаты были убраны со вкусом и по-летнему просто: плетеные
стулья и кресла, деревянные скамьи в нишах окон, резные книжные полки,
огромные, красиво облицованные камины, окна со свинцовым переплетом,
открывающиеся наружу, низкие кушетки со множеством подушек, великолепные
шкуры на полу. На стенах висели охотничьи трофеи - оленьи рога, лисьи,
медвежьи и другие шкуры, чучела гагар и орлов. Кэткарты проводили лето
где-то в другом месте и с удовольствием дали свой охотничий домик такой
особе, как миссис Дэйл.
К ее прибытию в "Часок-другой" сторож Пьер, старый местный житель,
потомок первых поселенцев, изъяснявшийся на ломаном английском языке и
одетый в костюм землистого цвета, под которым, наверно, скрывалось белье не
первой свежести, уже успел растопить камины и теперь возился в котельной.
Жена его, маленькая крепкая женщина в сборчатой юбке, что-то готовила на
кухне. В кладовой привратника хранились богатые запасы мяса, муки, масла и
прочей снеди. В помощь хозяйке была приглашена дочь соседа-охотника, обычно
служившая у Кэткартов горничной. Миссис Дэйл принялась устраиваться на
новом месте, но споры не утихали ни на минуту, так как Сюзанна продолжала
стоять на своем.
В четверг Юджин, остававшийся в Нью-Йорке, тщетно дожидался вестей от
Сюзанны. Он позвонил по телефону, но ему ответили, что миссис Дэйл нет в
городе и что она не скоро вернется. Наступила пятница - от Сюзанны ни
слова. В субботу то же. Он послал ей заказное письмо, но оно вернулось с
пометкой "адресат выбыл". Тогда ему стало ясно, что его подозрения были
правильны и что Сюзанна попала в ловушку. Он стал нервничать и волноваться,
его мучили всевозможные страхи. Мрачный, сидел он за своим письменным
столом и барабанил пальцами по стеклу, тщетно стараясь сосредоточиться на
десятках мелочей, постоянно требовавших его внимания. Иногда он бесцельно
бродил по улицам, погруженный в свои думы. Подчиненные спрашивали его
мнения относительно книг, реклам и издательских планов, но он неспособен
был даже как следует вслушаться в то, что ему говорили.
- Наш шеф в последнее время чем-то сильно озабочен, - заметил Картер
Хейз, заведующий отделом рекламы, в разговоре с заведующим отделом
распространения. - Он даже не слышит, что ему говорят.
- Да, я и сам это заметил, - ответил тот. Они вместе вышли из
приемной, примыкавшей к кабинету Юджина, и под руку направились по
устланному ковром коридору к лифту. - Что-то с ним неладное творится. Ему
следовало бы отдохнуть. Он слишком много работает.
Но Хейз вовсе не находил, что Юджин слишком много работает. За
последние четыре-пять месяцев его невозможно было поймать. Юджин приходил
утром в десять или в половине одиннадцатого, часто уходил в два или в три,
во время завтрака у него были деловые свидания, не имевшие никакого
отношения к его обязанностям в издательстве, а вечером он отправлялся на
званый обед или уезжал куда-нибудь в такое место, где его нельзя было
разыскать. Несколько раз, когда Колфакс посылал за ним, оказывалось, что
Юджина нет на месте, а иногда Колфакс сам приходил к нему в кабинет и не
заставал его. Он не проявлял недовольства - Юджин имел полное право
располагать своим временем, - но считал, что такое поведение не в интересах
самого Юджина как директора издательства: ведь ему приходится разрешать
множество вопросов. Только человек исключительных способностей мог бы
справиться с таким делом, не отдавая ему все свое время. Эта мысль,
конечно, не пришла бы Колфаксу в голову, будь Юджин его компаньоном, как
другие его сотрудники на других предприятиях, - но так как Юджин был только
служащим, Колфакс не мог смотреть на него иначе, как на человека,
обязанного все свое время отдавать делам издательства.
Уайту, например, ничего не нужно было, кроме работы. Он всегда был на
месте, всегда начеку, он добросовестно относился к своим обязанностям,
нисколько не зазнавался, работал спокойно и со знанием дела. При каждом
удобном случае он шел советоваться с Колфаксом, тогда как Юджин не имел ни
малейшего желания бегать по всяким пустякам к начальнику; он предпочитал
действовать на свой страх и держался в высшей степени независимо.
Но не одно это вредило Юджину. Постепенно по издательству начал
распространяться слух, что Витла принимает участие в строительной "Компании
Синее море", о которой было много разговоров в городе, главным образом в
финансовых кругах. Колфакс тоже слышал об этой компании. Он интересовался
ее планами, так много обещавшими в смысле роскоши и комфорта. Пока что была
осуществлена лишь незначительная часть того живописного целого, которое
было изображено на цветных иллюстрациях к брошюрке в два листа (творение
Юджина), но даже то, что было сделано, в достаточной степени
свидетельствовало о грандиозных масштабах предприятия. Уже была проложена
на милю с четвертью прекрасная набережная с парапетом, построен павильон
под ресторан и дансинг, а также один из намеченных небольших отелей - все в
точном соответствии с первоначальным архитектурным планом. Два-три десятка
нарядных особняков, каждый на участке в сто пятьдесят квадратных метров,
высились там, где раньше тянулось заросшее осокой болото. На трех или
четырех островках был укреплен грунт, и на одном из них появилось небольшое
здание яхт-клуба, - но все же строительной компании предстояло еще много
потрудиться, чтобы довести до конца хотя бы треть намеченных работ.
Юджин ничего не знал о финансовом положении компании, разве только в
самых общих чертах. Он старался держаться в тени, хотя нередко завтракал с
Уинфилдом, Уилибрэндом и другими причастными к этому делу лицами и не
упускал случая обратить внимание своих знакомых на красоты и преимущества
нового курорта. Он охотно рассказывал то одному, то другому, что "Синее
море" скоро станет самым роскошным летним курортом в мире. Это давало
известные результаты. Помогали и восторженные отзывы других
заинтересованных лиц, но все же дела компании были далеко не блестящи. Для
настоящего успеха "Синему морю" нужен был гораздо больший капитал, чем
первоначальные десять миллионов. Строительство требовало солидной
постановки дела, несовместимой с погоней за быстротой.
Вскоре сотрудникам издательства, а потом и Колфаксу и Уайту стало
известно, что Юджин серьезно заинтересован в этом предприятии, занимает в
нем пост секретаря или какой-то другой и отдает работе по проектированию
курорта значительную часть того времени, которое он мог бы использовать в
интересах издательства.
- Что вы на это скажете? - спросил Колфакс Уайта, когда тот однажды
утром зашел к нему в кабинет. Сведения о Юджине были переданы Колфаксу
заведующим типографией, одним из подчиненных Уайта, по его указанию.
- Скажу то же, что и всегда, - ответил Уайт, пожимая плечами. - Он так
же мало интересуется нашим делом, как и всяким другим. Оно ему нужно только
как ступень, а когда он поднимется выше, тогда - прощайте. Что ж, с его
точки зрения, это, может быть, и правильно, - каждый человек вправе
стремиться к лучшему. Но нам от этого не легче. Нам было бы выгоднее иметь
такого служащего, который не думал бы о том, как отсюда уйти. А лучше всего
возьмитесь сами управлять делом. У вас, конечно, нет особого желания, но
при том опыте, какой вы здесь приобрели, вы без труда найдете помощника,
который прекрасно справится с работой под вашим руководством. Так что во
всем этом есть и своя положительная сторона, - если что случится, вы можете
обойтись и без Витлы. При хорошем помощнике вы будете руководить делом, не
выходя из своего кабинета.
Этот разговор происходил в самый разгар романа между Юджином и
Сюзанной. В продолжение весны и лета все мысли Юджина были заняты девушкой
- он измышлял способы увидеться с нею, обдумывал загородные поездки,
вспоминал каждое ее движение, каждое слово и потому, как правило, мало
внимания уделял служебным делам, которые, кстати, сильно ему приелись. Вот
если бы средства, вложенные в строительную компанию, стали давать ощутимую
прибыль в виде дивидендов, тогда он мог бы бросить службу. Когда Анджеле
стало известно о его романе с Сюзанной, он стал подумывать о том, что
некстати связал свое благосостояние с проектом "Синего моря". Если бы
судьба судила ему остаться с Анджелой, тогда еще куда ни шло. Он мог бы
терпеливо ждать и ни о чем не беспокоиться. Теперь же попытка превратить
эти бумаги в наличные вызвала бы, вероятно, вмешательство суда, так как
Анджела могла возбудить против него иск. Да и вообще необходимо было
прилично обеспечить ее и сделать это совершенно официально. Кроме вложений
в строительную компанию, у него не было ничего, если не считать жалованья,
а теперь они так мало откладывали, что их сбережения не могли служить ему
большой поддержкой в случае, если бы миссис Дэйл пожаловалась на него
Колфаксу и тот порвал бы с ним. Потребует ли он, чтобы Юджин отказался от
Сюзанны, или же попросту предложит ему подать в отставку? Юджин замечал,
что в последнее время Колфакс далеко не так мил и не так восторгается его
успехами, как бывало раньше, но это еще ровно ничего не доказывало. Нет
ничего удивительного в том, что они надоели друг другу. Они реже бывали
вместе в обществе, а когда им случалось там встречаться, Колфакс заметно
сторонился его. Юджин подозревал, что Уайт строит против него козни. Что ж,
если Колфакс переменится к нему, тут уж ничего не поделаешь. Что касается
издательских дел, то начальству как будто не на что жаловаться - работа шла
вполне успешно.
Гроза разразилась позднее и совсем неожиданно, но до тех пор и
семейство Дэйл, и Анджела, и сам Юджин претерпели немало терзаний и
душевных мук.
Отъезд Сюзанны явился первым ударом грома, за которым последовали
другие. Не получая известий от Сюзанны, Юджин был вне себя. Впервые в жизни
он познал, как убийственно невыносима и горька любовь, если нет уверенности
и надежда ускользает. Душевные испытания сопровождались и настоящей
физической болью в области солнечного сплетения, в том месте, которое в
просторечии называется "под ложечкой". Он сильно страдал, - не меньше, надо
полагать, чем тот юный спартанец, внутренности которого грызла лиса,
спрятанная у него за пазухой. Он без конца думал о том, где Сюзанна, что
она делает, а затем, видя, что работа не клеится, вызывал машину и уезжал
куда-нибудь или же, нахлобучив шляпу, бесцельно бродил по улицам. Езда в
автомобиле не приносила облегчения, так как мучительнее всего было сидеть
на одном месте. Вечером он возвращался домой, располагался в своей студии у
окна, а еще чаще на маленьком балкончике и смотрел на вечно меняющуюся
панораму Гудзона, тоскуя по Сюзанне и думая, где она сейчас, увидит ли он
ее когда-нибудь. Удастся ли ему одержать победу в этой борьбе, если они
даже увидятся? О, ее прекрасное лицо, ее дивный голос, ее восхитительные
глаза и губы! Волшебное прикосновение ее рук, ее стремительные движения!
Он пробовал писать стихи и сочинил несколько неплохих сонетов "К
возлюбленной". Он брал альбом и делал карандашом наброски, вспоминая ее в
разных позах, запечатлевая всевозможные выражения ее прелестного лица, в
надежде использовать впоследствии эти эскизы для задуманной им серии ее
портретов. Его нисколько не смущало присутствие Анджелы, хотя у него
хватило такта скрывать от нее эту работу. Ему было немного стыдно, что он
так обращается с ней, но вид ее внушал ему не столько жалость, сколько
досаду и неприязнь. Зачем только он женился на ней, - не переставал он себя
спрашивать.
Однажды вечером они сидели в студии. Лицо Анджелы было воплощенным
отчаянием, ибо она постепенно начинала осознавать весь ужас своего
положения. Видя, какой он мрачный и подавленный, она заговорила с ним:
- Юджин, тебе не кажется, что ты мог бы побороть себя? Ты говоришь,
что Сюзанну увезли обманом. Почему не примириться с этим? Подумай о своей
карьере, Юджин. Подумай обо мне. Что будет со мной? Если ты захочешь, ты
пересилишь себя. Неужели ты бросишь меня после стольких лет, прожитых
вместе? Подумай все же, как я старалась, - разве я не была тебе хорошей
женой, Юджин? Ты не можешь сказать, что я очень изводила тебя. О Юджин, я
все время чувствую, что над нами нависла ужасная катастрофа! Если бы я
только знала, что сделать, что сказать! Я сознаю, что бывала временами
раздражительна и придирчива, но с этим теперь покончено. Я стала другим
человеком. Это никогда больше не повторится.
- Это невозможно, Анджела, - спокойно отвечал он. - Это невозможно. Я
не люблю тебя. Я уже не раз говорил тебе: я не хочу жить с тобой. Не хочу и
не могу. Я должен во что бы то ни стало вернуть себе свободу, - либо
развестись, либо негласно разойтись с тобой, - как угодно. Я несчастлив и
никогда не буду счастлив, пока я здесь. Сначала я хочу освободиться, а
потом решу, что делать.
Анджела покачала головой и вздохнула. Ей трудно было привыкнуть к
мысли, что она, точно неприкаянная, бродит по своей квартире и не может
договориться с собственным мужем. Мариетта уехала в Висконсин еще до того,
как разразилась буря. Миртл была в Нью-Йорке, но Анджеле не хотелось ей
открываться. Она не решилась писать никому из родных, кроме той же
Мариетты, но и с ней не делилась своими горестями. У младшей сестры, пока
она гостила у них, создалось впечатление, что их семейная жизнь протекает
вполне гладко.
Анджела часто плакала, а потом слезы сменялись яростью, хотя с каждым
разом ярость все убывала. Снова ею овладели страх и уныние, напоминавшие
тоскливые дни, предшествовавшие ее замужеству, и скорбь о том, что ей
предстоит окончательно и бесповоротно потерять единственного близкого
человека, которого она, несмотря ни на что, продолжала любить.
Три дня спустя, когда Юджин был в издательстве, у себя в кабинете, от
миссис Дэйл пришла телеграмма следующего содержания: "Взываю к вашей чести
джентльмена прошу в случае получения письма моей дочери ничего не
предпринимать до свиданья со мной".
Юджин был сильно озадачен. Он представил себе, что между Сюзанной и
матерью - где бы они ни находились - идет отчаянная борьба, и, по всей
вероятности, Сюзанна скоро даст о себе знать. Только сейчас он впервые
получил хотя бы отдаленное представление о том, где она; телеграмма была
помечена "Три-Риверс, Канада", - следовательно, они были где-то там. Однако
эта пометка мало чем помогла ему, так как ни писать Сюзанне по такому