Страница:
И Наталия пошла по следу. Однако на перекрестке дорог следы девушки смешались со множеством других следов, словно здесь совсем недавно собралась целая толпа людей, которые и вытоптали снег в радиусе примерно пяти метров, а дальше следы расходились по всем направлениям, включая и то, откуда пришла Наталия. Все смешалось и запуталось.
Музыка, как решила Наталия, ей, наверное, послышалась. Кругом было тихо и темно.
Она вернулась в дом, согрела чайник и долго сидела на кухне, размышляя, пока ноги сами не привели ее в дальнюю комнату, где стояло пианино. Она плотно закрыла за собой дверь и села на вращающийся деревянный круглый стул. Открыла крышку и тихонько заиграла не выходившую у нее из головы живую, заводную, веселую танцевальную музыку. И сразу же морозная ночь сменилась на теплый солнечный день, напоенный ароматами цитрусовых… И снова она увидела танцующую девушку… Музыка прекратилась помимо ее воли. Девушка, словно заметив, что за ней следит пара внимательных глаз, замерла, подбежала как будто к Наталии и принялась говорить что-то низким гортанным голосом, причем на итальянском языке. Она энергично жестикулировала, втолковывая ей что-то, и было видно, что она рассержена, словно ей помешали танцевать…
Но потом девушка вдруг расхохоталась, и до Наталии неожиданно дошло, что она наконец-то увидела ее лицо: узкое, загорелое, с большими черными глазами и темными блестящими кудрями, ниспадавшими на полуобнаженные смуглые плечи. Девушка была наряжена в народный итальянский костюм: красная, в оборках, юбка, белая шелковая блузка и бархатный узорчатый корсет; а еще прозрачная роскошная черно-красная шаль с длинными шелковыми кистями… Она хохотала, показывая красивые белые зубы. Затем снова зазвучала музыка, только на этот раз какая-то нервозная… Вроде бы и интонации сохранились от прежней, веселой, но теперь они были как бы искажены… Да и девушка изменилась… Она продолжала двигаться как заведенная кукла, только теперь ее движения стали еще более резкими, словно она двигалась, протестуя против чего-то… А ногами она отбивала такую чечетку, что место на земле под каблуками ее черных мягких кожаных туфель очень скоро превратилось в небольшую пыльную ямку…
Наталия оторвала пальцы от клавиш и закашлялась. В комнате столбом стояла пыль.
Никаких апельсиновых ароматов уже не было. Больше того, воняло какой-то гарью и еще чем-то непонятным, похожим на ацетон или другой химикат с абрикосово-ядовитым запахом…
Она вышла из комнаты и вернулась к Валентину под одеяло. Сон, покружив недолго над ее переполненной сумбурными мыслями и картинками головой, наконец опустился теплым, липким, как сахарная вата, облаком, и она уснула.
— Это Люба… Люба Прудникова. Но то, что ты о ней сейчас рассказала, никак на нее не похоже. Правда, у нас ее считают пропащей, гулящей и все такое прочее, но я понимаю ее…
Она любит Ванеева, причем очень давно.
И все, конечно же, об этом знают. Она, когда еще училась в школе, все ходила у него под окнами, даже стекла била, чтобы только он обратил на нее внимание, но Ванеев привез из города Ларису, студентку хореографического училища, и женился на ней. Так Люба пыталась отравиться димедролом. Ее насилу спасли… Спасибо Ошерову, если бы не он, Любки и в живых, наверное, не было бы…
— А кто такой Ошеров?
— Врач. Он на все руки. Самый приличный человек из всех, кого я здесь знаю, после Зоей, конечно…
— Понятно. И что же Люба?
— Стала встречаться с Андреем Аржанухиным, у них даже вроде бы все шло к свадьбе, но он застал ее с инженером с фермы, а потом еще с одним… Ну и пошло-поехало. Понимаешь она очень красивая… Наши женщины ее убили бы, дай им волю.
— Она пьет?
— Да в том-то и дело, что нет. И, представь, не курит. Находит удовольствие в другом…
Я так думаю, что в объятиях других мужчин она представляет себя с Ванеевым. Я больше чем уверена в этом. Не знаю, как тебе объяснить, но телом она, может, и шлюха, а вот душой — нет. Ты успела рассмотреть ее лицо?
— К сожалению, нет. Видела только, что она бежала с широко раскрытыми глазами.
Как-то быстро все произошло… Хорошо, что я дом заприметила. А вот скажи, теперь-то Ванеев остался один: он что, совсем равнодушен к Любе?
— Даже не знаю. Не могу себе представить мужчину, который был бы к ней равнодушен.
Я-то еще не была здесь, когда происходили все эти страсти-мордасти, я имею в виду разбитые окна да попытки самоубийства. Кто его знает, может, между ними и было что-то…
А что касается того, что Ванеев остался один…
Так-то это так, но у Любы уже такая слава, что на ней не то что Ванеев, ни один уважающий себя мужчина не женится.
— И все-таки: откуда она могла возвращаться в три часа ночи?
— Даже и не знаю. Она одна живет, и никто не мешает ей блудить… Обычно она принимает мужчин у себя дома. Но ты же говоришь, что она была почти раздета, да к тому же еще и босиком! Люба не такая девушка, чтобы принимать наркотики или что-нибудь в этом роде. Хотя многие мужчины здесь курят травку и нюхают какую-то гадость…
— Она работает?
— Кто, Люба-то? Да, на ферме дояркой. Бабы ей проходу не дают: куда бы она ни устроилась, сразу же ее оттуда выживают. Совсем извели…
— Но их можно понять. Ведь Люба, по твоим словам, ходячий публичный дом. Просто у тебя нет мужа, поэтому ты не способна прочувствовать всей боли женщины, муж которой, пренебрегая ею, ложится в постель к шлюхе.
— Ты так говоришь, словно пережила это, — осторожно сказала Люся, и Наталия поняла ее хитрый ход: Люся всеми правдами и не правдами хотела бы узнать как можно больше о ней, об ее отношениях с мужчинами.
— Каждой женщине приходится сталкиваться с этим… Тут уж ничего не поделаешь, природа у мужчин такая. Это нам, женщинам, изменять нельзя, по штату не положено, а им — положено…
— Грустно все это. Ну что, какая сегодня программа? Кто-то что-то говорил про развлечения…
— Но ведь нам, кажется, надо заняться твоими сборами.
— Надо… Но мне, если честно, стыдно приводить вас к себе.
— Тебе нечего стесняться того, что у тебя в квартире нет персидских ковров и рояля «Стенвейн». Пусть будет стыдно нашему государству, которое сделало из своих подданных нищих. Словом, решай сама. Но втроем мы бы быстро сложили твои книги, упаковали чемоданы… Хотя, вообще-то, это все можно отложить на предпоследний день. Перед отъездом.
А так как мы еще пока уезжать не собираемся, давай веселиться… У тебя каникулы, у меня так вообще не жизнь, а сплошной праздник, а Жестянщик — просто свободный человек, который хочет — ремонтирует машины, не хочет — не ремонтирует… У него золотые руки, а потому он успел заработать вполне достаточно, чтобы прокормить нас с тобой здесь. Не переживай. Скажи лучше, есть ли у Зоей сарай, где спят голуби…
— Голуби? Это еще зачем?
— Ночью штук двадцать сонных голубей засунем в мешок и пойдем в лес варить суп. Я, когда была еще девчонкой, с братом ходила…
Правда, это несколько жестоко, но… Охота есть охота.
— Наташа, как ты изменилась… Вернулся Валентин.
— Там на улице суматоха поднялась, бабы орут… Веселая у вас деревня, ничего не скажешь. То похороны, то какие-то скандалы…
Вся деревня собралась в конце улицы, милиция приехала…
— В конце улицы? — побледнев, спросила Люся. — Неужели… Люба?..
Они оделись и тоже выбежали на улицу.
Возле Любиного дома собралась целая толпа женщин.
— Что случилось? — Люся попыталась пробраться к дому, но ее не пустили. У самой калитки стоял милиционер. Из обрывочных фраз стало известно, что Любу убили. Зарезали ножом. Ее нашли в доме, на полу спальни, с ножом в груди.
Как раз в этот момент из дома выносили прикрытую белой простыней Любу — Не жизнь, а фильм ужасов. Не слишком ли много трупов для одной маленькой деревни?
Но Люся не отвечала. Она стояла, опустив голову, и тихо плакала.
Валентин, узнав новость, предложил уехать в город. И как можно скорее.
— Здесь плохая энергетика, — сказал он серьезно и принялся разжигать камин. — Но я готов принять любые ваши условия…
— Валя, я хочу заняться этим делом. Во-первых, я видела вчера эту девушку, а во-вторых, я, наверное, уже не могу жить спокойно… А чтобы действительно отдохнуть, нам надо было уехать как можно дальше от России… — Наталия, заметив, что Люся слушает ее с выражением полного непонимания на лице, повернулась к подруге:
— Я просто не хотела рассказывать о себе, чтобы не забивать тебе голову разной чепухой, но теперь поняла, что это просто необходимо…
Видишь ли, в вашей Вязовке работы — непочатый край. Я, конечно, не могу ничего гарантировать, однако попытаться найти убийцу Любы, которая после твоих рассказов вдруг стала мне необычайно симпатичной, попробую… Валя, ты как хочешь, но мне придется связаться с Логиновым и попросить его сделать так, чтобы те ребята, которые приедут сюда для расследования, отнеслись ко мне с пониманием. Такая работа для меня непривычна, но.., знаете, эти стертые пятки, засосы — все это крайне любопытно.
Я, если признаться, только об этом и думаю. Вы согласны помогать мне?
— А если сюда приедет Логинов? — спросил Валентин, который уже давно ничему, что касалось Наталии, не удивлялся.
— Я скажу, что ты с Люсей.
— А он поверит?
— Да он не приедет, это я на всякий случай сказала… Так как? Вы не против? Потому что одной мне все равно не справиться.
— Я, правда, еще не знаю, как ты собираешься действовать, — сказала Люся, — но можешь рассчитывать на меня в любом случае.
— Понимаешь, ты — местная, всех и все знаешь… А Валентин — мужчина, без него мне тоже не обойтись. Возможно, что придется взламывать замки, бить стекла… Словом, будем действовать нетрадиционными методами. И еще не мешало бы поближе познакомиться с участковым…
Телефон, на который прежде никто не обращал внимания, оказался единственным средством связи с городом, поскольку уже к вечеру деревню завалило снегом. Просто чудо, что телефонный кабель от снегопада не пострадал.
Правда, связи с городом пришлось ждать сорок минут. Когда на другом конце провода раздался довольно близкий и четкий голос Логинова, Наталия на мгновение растерялась.
— Игорь? Это я. Обещала тебе позвонить и звоню. У меня новости…
Она в двух словах рассказала ему об убийстве Любы Прудниковой и спросила, не знают ли об этом в областной прокуратуре. Логинов тут же связался с областной прокуратурой и сообщил, что люди уже выехали, но вернулись, потому что за городом все дороги занесло снегом.
— Стихийное бедствие… А что?
— Значит, они сейчас на местах и ждут, когда расчистят дороги? Игорь, я тебя очень прошу, узнай, кто именно направлен в Вязовку, и постарайся связаться с ними… Я хочу им помочь. Они в любом случае опоздали хотя бы в вопросе, касающемся убийства Ларисы Ванеевой… Ее тоже убили на днях, но муж даже не настоял на вскрытии… Словом, темная история.
— Послушай, Наташа, скоро с тобой — куда бы ты ни поехала — надо будет отправлять наряд милиции. В любом случае не прогадаешь: хоть один труп, да найдется…
— Запиши мой номер и свяжись в течение дня, я буду ждать. Только сначала пообещай, что обязательно переговоришь со следователями… Лишнего не говори, придумай что-нибудь касающееся интуиции, хорошо?
— Хорошо. Я вот жду, не пригласишь ли ты и меня в свою Вязовку, но ты почему-то молчишь…
«Было бы глупо приглашать в такой ситуации», — с усмешкой подумала Наталия, а вслух сказала:
— Приезжай, конечно.., но только что тебе здесь делать? Скукотища…
— Я все понял. Ты снова ввязалась в какое-то дело и не хочешь, чтобы я тебе мешал?
— Ну, в общем-то, да. Я чувствую, что на верном пути. Но мне необходима твоя помощь… Пожалуйста, Игорь, проинструктируй этих ребят… Все, целую и жду.
Он перезвонил через два часа и сказал, что в Вязовку едут следователь областной прокуратуры Владимир Ведерников и старший инспектор уголовного розыска областного УВД Анатолий Селезнев.
— Ты их, конечно, не знаешь, но они ребята толковые и всегда помогут, если потребуется. Представляешь, я хотел им сказать про тебя, придумал, как ты и просила, об интуиции, но они заявили, что в курсе твоих способностей, и обрадовались, что ты в Вязовке… Ты мне ничего не хочешь сказать?
— Хочу. Я соскучилась по тебе… Приеду, как только разберусь, хорошо? Предоставь это дело мне. Поверь, я просто чувствую, что это будет одно из самых интересных дел… Несмотря на то, что это деревенский материал и связан скорее всего с местными жителями.
— Желаю удачи… Целую.
Она уловила грустные нотки в его голосе и, вздохнув, положила трубку. Оглянулась и вздохнула с облегчением, когда поняла, что была в комнате одна и что Валентин не мог слышать ее последних слов.
Он с Люсей играл в шахматы в большой комнате. Люся, понятное дело, кокетничала с ним напропалую, нисколько не заботясь о том что это может не понравиться Наталии.
— Они выехали, но не уверена, что будут здесь сегодня. Вы только посмотрите, что делается на улице! Только бы с ними ничего не случилось в дороге…
— И сколько их? — спросил Валентин.
— Двое. Селезнев и Ведерников. Вы играйте, а мне надо навестить местного доктора — Ошерова, если не ошибаюсь. Ведь Любу отвезли туда, в морг?
— У нас нет морга. Просто в больнице есть погреб, а сейчас и он ни к чему — на улице-то мороз. Бедная Люба…
— Ты кого-нибудь подозреваешь?
— Если честно, то да. Андрея Аржанухина.
Он, несмотря ни на что, продолжал встречаться с ней и ревновал ее страшно… Он успокаивался только после пары бутылок водки. Тогда ему было уже все равно, с кем Люба…
— А где у вас больница?
— Мы пойдем туда вместе. Неужели ты думаешь, что я останусь дома?
— Нет, Люся, тебе как раз лучше остаться…
Я привыкла действовать одна. Ты мне просто объясни, как найти вашу больницу, а дальше я уже сориентируюсь.
По лицу Люси было видно, что она несколько обескуражена. То, что она хотела бы остаться в теплом доме наедине с Валентином, было ясно как день, но она не ожидала, что ей настолько повезет, что сама Наталия будет ее об этом просить. Поэтому, услышав ее просьбу, она некоторое время не могла состроить подходящую для этого мину: слишком довольной выглядеть в этом случае было бы нелепым, а сделать вид, будто ее обидели своим недоверием, не было никаких сил. Поэтому она лишь как-то рассеянно улыбнулась, развела руками и пожала плечами, выражая не то досаду, не то свою готовность принять все, что бы ей сейчас ни сказали, на веру. Присутствие Валентина выветрило на время все мысли из ее разгоряченной головки. Даже смерть Любы она восприняла не совсем естественно и то и дело принималась хохотать, позабыв о том, что еще утром плакала по поводу ее трагической смерти. На Валентина, который заполнял теперь все ее мысли и чувства, она старалась не смотреть, даже не поднимала глаз, когда разговаривала с ним, переставляя в каком-то сладостном опьянении шахматные фигуры. И когда он объявлял ей шах, она краснела так, словно он именно ее, а не короля загнал в угол. У него был низкий и какой-то сухой, неэмоциональный голос. И выражение лица было, в общем-то, бесстрастным. Но он был настоящим мужчиной, от которого исходили сила и уверенность. С ним бы она отправилась куда угодно и выполнила бы любое его желание.
За сутки многое перевернулось в ее сознании. Почти все. Она, любительница любовных романов, вдруг поняла, на чем строятся все мировые литературные сюжеты, и что любовь, которая является козырной картой в любом из них, не вымысел и что именно сила любви способна как убить человека, так и воскресить его к жизни.
Мысль о том, что она полюбила человека, принадлежащего ее подруге, которая так много для нее сделала, постепенно утратила свое значение на фоне той страсти, которую она испытывала к Валентину. Дружба обернулась чуть ли не ненавистью из-за того, что Наталия не ценила этого мужчину и как бы пользовалась им определенное время, пока отдыхала душой и телом от объятий Логинова. Это было чудовищной несправедливостью, с которой невозможно было мириться.
Любовь превратила ее в эгоистку.
— Хорошо, пойдем, я тебе все покажу. Здесь всего-то четыре улицы, которые надо запомнить. Главное, скорее возвращайся назад…
Мы будем тебя ждать…
Когда она произнесла это «мы», Наталия, резко повернувшись, посмотрела ей в глаза и сразу все поняла. «Что ж, тем лучше… Невозможно же постоянно находиться в напряжении, боясь, что за твоей спиной совершится грех. У Логинова есть Соня, у Жестянщика — Люся. А у меня — гора трупов. Это закон Жизни. И закон Смерти. Пусть все идет, как идет».
— Только не забудьте приготовить мне что-нибудь на ужин… Боюсь, что вернусь только к вечеру Люся вышла с ней на дорогу и подробно объяснила, как найти больницу.
— Знаешь, у меня в голове не укладывается этот твой дар… — сказала Люся, просто чтобы что-то сказать: ей было стыдно вот так стоять перед Наталией в ожидании ее ухода.
— А тебе ничего и не потребуется укладывать в голову. Живи себе, как жила… Это дело требует нервного напряжения… Думаешь, мне было легко осматривать ноги Ларисы Ванеевой, когда я захлопнула дверь комнаты?
— Как? Ты сама захлопнула ее?
— Конечно. И вот что я тебе скажу, Люся: будь предельно осторожна. Дело в том, что у Ларисы на шее тоже были отметины, похожие на засосы. Но это не вампиры, это какой-то конкретный человек… Возможно, что он и не местный. Поэтому я и сказала, что мне потребуется твоя помощь… В Вязовке происходят убийства, которые очень смахивают на серийные. Мне понадобится время, чтобы все проанализировать… Жалко, что Ларису не вскрывали. Но в случае необходимости можно будет произвести эксгумацию…
Люся слушала ее и чувствовала, как увеличивается расстояние между ее эгоистичным желанием привлечь к себе Валентина и желанием Наталии найти убийцу Любы… «Мне никогда не достичь ее уровня. Я — самая обыкновенная неудовлетворенная псевдоинтеллектуалка, для которой удовлетворение своих амбиций превыше всего. И Валентин это знает. Да и Наталия это тоже знает, потому так спокойно и оставляет нас вместе». Сделав вдруг это открытие, Люся почувствовала, как глаза стали наполняться слезами.
— Если что — звони, — сказала она, только лишь затем, чтобы что-то сказать, и, повернувшись, побежала, полуодетая, но разгоряченная собственными постыдными мыслями, в дом.
Глава 6
Музыка, как решила Наталия, ей, наверное, послышалась. Кругом было тихо и темно.
Она вернулась в дом, согрела чайник и долго сидела на кухне, размышляя, пока ноги сами не привели ее в дальнюю комнату, где стояло пианино. Она плотно закрыла за собой дверь и села на вращающийся деревянный круглый стул. Открыла крышку и тихонько заиграла не выходившую у нее из головы живую, заводную, веселую танцевальную музыку. И сразу же морозная ночь сменилась на теплый солнечный день, напоенный ароматами цитрусовых… И снова она увидела танцующую девушку… Музыка прекратилась помимо ее воли. Девушка, словно заметив, что за ней следит пара внимательных глаз, замерла, подбежала как будто к Наталии и принялась говорить что-то низким гортанным голосом, причем на итальянском языке. Она энергично жестикулировала, втолковывая ей что-то, и было видно, что она рассержена, словно ей помешали танцевать…
Но потом девушка вдруг расхохоталась, и до Наталии неожиданно дошло, что она наконец-то увидела ее лицо: узкое, загорелое, с большими черными глазами и темными блестящими кудрями, ниспадавшими на полуобнаженные смуглые плечи. Девушка была наряжена в народный итальянский костюм: красная, в оборках, юбка, белая шелковая блузка и бархатный узорчатый корсет; а еще прозрачная роскошная черно-красная шаль с длинными шелковыми кистями… Она хохотала, показывая красивые белые зубы. Затем снова зазвучала музыка, только на этот раз какая-то нервозная… Вроде бы и интонации сохранились от прежней, веселой, но теперь они были как бы искажены… Да и девушка изменилась… Она продолжала двигаться как заведенная кукла, только теперь ее движения стали еще более резкими, словно она двигалась, протестуя против чего-то… А ногами она отбивала такую чечетку, что место на земле под каблуками ее черных мягких кожаных туфель очень скоро превратилось в небольшую пыльную ямку…
Наталия оторвала пальцы от клавиш и закашлялась. В комнате столбом стояла пыль.
Никаких апельсиновых ароматов уже не было. Больше того, воняло какой-то гарью и еще чем-то непонятным, похожим на ацетон или другой химикат с абрикосово-ядовитым запахом…
Она вышла из комнаты и вернулась к Валентину под одеяло. Сон, покружив недолго над ее переполненной сумбурными мыслями и картинками головой, наконец опустился теплым, липким, как сахарная вата, облаком, и она уснула.
* * *
За завтраком Наталия рассказала о босоногой девушке Люсе, объяснив, в какой та забежала дом. Валентин поел раньше и пошел осматривать зимний сад.— Это Люба… Люба Прудникова. Но то, что ты о ней сейчас рассказала, никак на нее не похоже. Правда, у нас ее считают пропащей, гулящей и все такое прочее, но я понимаю ее…
Она любит Ванеева, причем очень давно.
И все, конечно же, об этом знают. Она, когда еще училась в школе, все ходила у него под окнами, даже стекла била, чтобы только он обратил на нее внимание, но Ванеев привез из города Ларису, студентку хореографического училища, и женился на ней. Так Люба пыталась отравиться димедролом. Ее насилу спасли… Спасибо Ошерову, если бы не он, Любки и в живых, наверное, не было бы…
— А кто такой Ошеров?
— Врач. Он на все руки. Самый приличный человек из всех, кого я здесь знаю, после Зоей, конечно…
— Понятно. И что же Люба?
— Стала встречаться с Андреем Аржанухиным, у них даже вроде бы все шло к свадьбе, но он застал ее с инженером с фермы, а потом еще с одним… Ну и пошло-поехало. Понимаешь она очень красивая… Наши женщины ее убили бы, дай им волю.
— Она пьет?
— Да в том-то и дело, что нет. И, представь, не курит. Находит удовольствие в другом…
Я так думаю, что в объятиях других мужчин она представляет себя с Ванеевым. Я больше чем уверена в этом. Не знаю, как тебе объяснить, но телом она, может, и шлюха, а вот душой — нет. Ты успела рассмотреть ее лицо?
— К сожалению, нет. Видела только, что она бежала с широко раскрытыми глазами.
Как-то быстро все произошло… Хорошо, что я дом заприметила. А вот скажи, теперь-то Ванеев остался один: он что, совсем равнодушен к Любе?
— Даже не знаю. Не могу себе представить мужчину, который был бы к ней равнодушен.
Я-то еще не была здесь, когда происходили все эти страсти-мордасти, я имею в виду разбитые окна да попытки самоубийства. Кто его знает, может, между ними и было что-то…
А что касается того, что Ванеев остался один…
Так-то это так, но у Любы уже такая слава, что на ней не то что Ванеев, ни один уважающий себя мужчина не женится.
— И все-таки: откуда она могла возвращаться в три часа ночи?
— Даже и не знаю. Она одна живет, и никто не мешает ей блудить… Обычно она принимает мужчин у себя дома. Но ты же говоришь, что она была почти раздета, да к тому же еще и босиком! Люба не такая девушка, чтобы принимать наркотики или что-нибудь в этом роде. Хотя многие мужчины здесь курят травку и нюхают какую-то гадость…
— Она работает?
— Кто, Люба-то? Да, на ферме дояркой. Бабы ей проходу не дают: куда бы она ни устроилась, сразу же ее оттуда выживают. Совсем извели…
— Но их можно понять. Ведь Люба, по твоим словам, ходячий публичный дом. Просто у тебя нет мужа, поэтому ты не способна прочувствовать всей боли женщины, муж которой, пренебрегая ею, ложится в постель к шлюхе.
— Ты так говоришь, словно пережила это, — осторожно сказала Люся, и Наталия поняла ее хитрый ход: Люся всеми правдами и не правдами хотела бы узнать как можно больше о ней, об ее отношениях с мужчинами.
— Каждой женщине приходится сталкиваться с этим… Тут уж ничего не поделаешь, природа у мужчин такая. Это нам, женщинам, изменять нельзя, по штату не положено, а им — положено…
— Грустно все это. Ну что, какая сегодня программа? Кто-то что-то говорил про развлечения…
— Но ведь нам, кажется, надо заняться твоими сборами.
— Надо… Но мне, если честно, стыдно приводить вас к себе.
— Тебе нечего стесняться того, что у тебя в квартире нет персидских ковров и рояля «Стенвейн». Пусть будет стыдно нашему государству, которое сделало из своих подданных нищих. Словом, решай сама. Но втроем мы бы быстро сложили твои книги, упаковали чемоданы… Хотя, вообще-то, это все можно отложить на предпоследний день. Перед отъездом.
А так как мы еще пока уезжать не собираемся, давай веселиться… У тебя каникулы, у меня так вообще не жизнь, а сплошной праздник, а Жестянщик — просто свободный человек, который хочет — ремонтирует машины, не хочет — не ремонтирует… У него золотые руки, а потому он успел заработать вполне достаточно, чтобы прокормить нас с тобой здесь. Не переживай. Скажи лучше, есть ли у Зоей сарай, где спят голуби…
— Голуби? Это еще зачем?
— Ночью штук двадцать сонных голубей засунем в мешок и пойдем в лес варить суп. Я, когда была еще девчонкой, с братом ходила…
Правда, это несколько жестоко, но… Охота есть охота.
— Наташа, как ты изменилась… Вернулся Валентин.
— Там на улице суматоха поднялась, бабы орут… Веселая у вас деревня, ничего не скажешь. То похороны, то какие-то скандалы…
Вся деревня собралась в конце улицы, милиция приехала…
— В конце улицы? — побледнев, спросила Люся. — Неужели… Люба?..
Они оделись и тоже выбежали на улицу.
Возле Любиного дома собралась целая толпа женщин.
— Что случилось? — Люся попыталась пробраться к дому, но ее не пустили. У самой калитки стоял милиционер. Из обрывочных фраз стало известно, что Любу убили. Зарезали ножом. Ее нашли в доме, на полу спальни, с ножом в груди.
* * *
— Знаешь, что-то мне уже не нравится этот свежий деревенский воздух, — сказала Наталия, когда Люся вернулась к ней (а она стояла довольно далеко от калитки и чувствовала себя совершенно чужой среди местных, оживленно переговаривающихся женщин).Как раз в этот момент из дома выносили прикрытую белой простыней Любу — Не жизнь, а фильм ужасов. Не слишком ли много трупов для одной маленькой деревни?
Но Люся не отвечала. Она стояла, опустив голову, и тихо плакала.
Валентин, узнав новость, предложил уехать в город. И как можно скорее.
— Здесь плохая энергетика, — сказал он серьезно и принялся разжигать камин. — Но я готов принять любые ваши условия…
— Валя, я хочу заняться этим делом. Во-первых, я видела вчера эту девушку, а во-вторых, я, наверное, уже не могу жить спокойно… А чтобы действительно отдохнуть, нам надо было уехать как можно дальше от России… — Наталия, заметив, что Люся слушает ее с выражением полного непонимания на лице, повернулась к подруге:
— Я просто не хотела рассказывать о себе, чтобы не забивать тебе голову разной чепухой, но теперь поняла, что это просто необходимо…
Видишь ли, в вашей Вязовке работы — непочатый край. Я, конечно, не могу ничего гарантировать, однако попытаться найти убийцу Любы, которая после твоих рассказов вдруг стала мне необычайно симпатичной, попробую… Валя, ты как хочешь, но мне придется связаться с Логиновым и попросить его сделать так, чтобы те ребята, которые приедут сюда для расследования, отнеслись ко мне с пониманием. Такая работа для меня непривычна, но.., знаете, эти стертые пятки, засосы — все это крайне любопытно.
Я, если признаться, только об этом и думаю. Вы согласны помогать мне?
— А если сюда приедет Логинов? — спросил Валентин, который уже давно ничему, что касалось Наталии, не удивлялся.
— Я скажу, что ты с Люсей.
— А он поверит?
— Да он не приедет, это я на всякий случай сказала… Так как? Вы не против? Потому что одной мне все равно не справиться.
— Я, правда, еще не знаю, как ты собираешься действовать, — сказала Люся, — но можешь рассчитывать на меня в любом случае.
— Понимаешь, ты — местная, всех и все знаешь… А Валентин — мужчина, без него мне тоже не обойтись. Возможно, что придется взламывать замки, бить стекла… Словом, будем действовать нетрадиционными методами. И еще не мешало бы поближе познакомиться с участковым…
Телефон, на который прежде никто не обращал внимания, оказался единственным средством связи с городом, поскольку уже к вечеру деревню завалило снегом. Просто чудо, что телефонный кабель от снегопада не пострадал.
Правда, связи с городом пришлось ждать сорок минут. Когда на другом конце провода раздался довольно близкий и четкий голос Логинова, Наталия на мгновение растерялась.
— Игорь? Это я. Обещала тебе позвонить и звоню. У меня новости…
Она в двух словах рассказала ему об убийстве Любы Прудниковой и спросила, не знают ли об этом в областной прокуратуре. Логинов тут же связался с областной прокуратурой и сообщил, что люди уже выехали, но вернулись, потому что за городом все дороги занесло снегом.
— Стихийное бедствие… А что?
— Значит, они сейчас на местах и ждут, когда расчистят дороги? Игорь, я тебя очень прошу, узнай, кто именно направлен в Вязовку, и постарайся связаться с ними… Я хочу им помочь. Они в любом случае опоздали хотя бы в вопросе, касающемся убийства Ларисы Ванеевой… Ее тоже убили на днях, но муж даже не настоял на вскрытии… Словом, темная история.
— Послушай, Наташа, скоро с тобой — куда бы ты ни поехала — надо будет отправлять наряд милиции. В любом случае не прогадаешь: хоть один труп, да найдется…
— Запиши мой номер и свяжись в течение дня, я буду ждать. Только сначала пообещай, что обязательно переговоришь со следователями… Лишнего не говори, придумай что-нибудь касающееся интуиции, хорошо?
— Хорошо. Я вот жду, не пригласишь ли ты и меня в свою Вязовку, но ты почему-то молчишь…
«Было бы глупо приглашать в такой ситуации», — с усмешкой подумала Наталия, а вслух сказала:
— Приезжай, конечно.., но только что тебе здесь делать? Скукотища…
— Я все понял. Ты снова ввязалась в какое-то дело и не хочешь, чтобы я тебе мешал?
— Ну, в общем-то, да. Я чувствую, что на верном пути. Но мне необходима твоя помощь… Пожалуйста, Игорь, проинструктируй этих ребят… Все, целую и жду.
Он перезвонил через два часа и сказал, что в Вязовку едут следователь областной прокуратуры Владимир Ведерников и старший инспектор уголовного розыска областного УВД Анатолий Селезнев.
— Ты их, конечно, не знаешь, но они ребята толковые и всегда помогут, если потребуется. Представляешь, я хотел им сказать про тебя, придумал, как ты и просила, об интуиции, но они заявили, что в курсе твоих способностей, и обрадовались, что ты в Вязовке… Ты мне ничего не хочешь сказать?
— Хочу. Я соскучилась по тебе… Приеду, как только разберусь, хорошо? Предоставь это дело мне. Поверь, я просто чувствую, что это будет одно из самых интересных дел… Несмотря на то, что это деревенский материал и связан скорее всего с местными жителями.
— Желаю удачи… Целую.
Она уловила грустные нотки в его голосе и, вздохнув, положила трубку. Оглянулась и вздохнула с облегчением, когда поняла, что была в комнате одна и что Валентин не мог слышать ее последних слов.
Он с Люсей играл в шахматы в большой комнате. Люся, понятное дело, кокетничала с ним напропалую, нисколько не заботясь о том что это может не понравиться Наталии.
— Они выехали, но не уверена, что будут здесь сегодня. Вы только посмотрите, что делается на улице! Только бы с ними ничего не случилось в дороге…
— И сколько их? — спросил Валентин.
— Двое. Селезнев и Ведерников. Вы играйте, а мне надо навестить местного доктора — Ошерова, если не ошибаюсь. Ведь Любу отвезли туда, в морг?
— У нас нет морга. Просто в больнице есть погреб, а сейчас и он ни к чему — на улице-то мороз. Бедная Люба…
— Ты кого-нибудь подозреваешь?
— Если честно, то да. Андрея Аржанухина.
Он, несмотря ни на что, продолжал встречаться с ней и ревновал ее страшно… Он успокаивался только после пары бутылок водки. Тогда ему было уже все равно, с кем Люба…
— А где у вас больница?
— Мы пойдем туда вместе. Неужели ты думаешь, что я останусь дома?
— Нет, Люся, тебе как раз лучше остаться…
Я привыкла действовать одна. Ты мне просто объясни, как найти вашу больницу, а дальше я уже сориентируюсь.
По лицу Люси было видно, что она несколько обескуражена. То, что она хотела бы остаться в теплом доме наедине с Валентином, было ясно как день, но она не ожидала, что ей настолько повезет, что сама Наталия будет ее об этом просить. Поэтому, услышав ее просьбу, она некоторое время не могла состроить подходящую для этого мину: слишком довольной выглядеть в этом случае было бы нелепым, а сделать вид, будто ее обидели своим недоверием, не было никаких сил. Поэтому она лишь как-то рассеянно улыбнулась, развела руками и пожала плечами, выражая не то досаду, не то свою готовность принять все, что бы ей сейчас ни сказали, на веру. Присутствие Валентина выветрило на время все мысли из ее разгоряченной головки. Даже смерть Любы она восприняла не совсем естественно и то и дело принималась хохотать, позабыв о том, что еще утром плакала по поводу ее трагической смерти. На Валентина, который заполнял теперь все ее мысли и чувства, она старалась не смотреть, даже не поднимала глаз, когда разговаривала с ним, переставляя в каком-то сладостном опьянении шахматные фигуры. И когда он объявлял ей шах, она краснела так, словно он именно ее, а не короля загнал в угол. У него был низкий и какой-то сухой, неэмоциональный голос. И выражение лица было, в общем-то, бесстрастным. Но он был настоящим мужчиной, от которого исходили сила и уверенность. С ним бы она отправилась куда угодно и выполнила бы любое его желание.
За сутки многое перевернулось в ее сознании. Почти все. Она, любительница любовных романов, вдруг поняла, на чем строятся все мировые литературные сюжеты, и что любовь, которая является козырной картой в любом из них, не вымысел и что именно сила любви способна как убить человека, так и воскресить его к жизни.
Мысль о том, что она полюбила человека, принадлежащего ее подруге, которая так много для нее сделала, постепенно утратила свое значение на фоне той страсти, которую она испытывала к Валентину. Дружба обернулась чуть ли не ненавистью из-за того, что Наталия не ценила этого мужчину и как бы пользовалась им определенное время, пока отдыхала душой и телом от объятий Логинова. Это было чудовищной несправедливостью, с которой невозможно было мириться.
Любовь превратила ее в эгоистку.
— Хорошо, пойдем, я тебе все покажу. Здесь всего-то четыре улицы, которые надо запомнить. Главное, скорее возвращайся назад…
Мы будем тебя ждать…
Когда она произнесла это «мы», Наталия, резко повернувшись, посмотрела ей в глаза и сразу все поняла. «Что ж, тем лучше… Невозможно же постоянно находиться в напряжении, боясь, что за твоей спиной совершится грех. У Логинова есть Соня, у Жестянщика — Люся. А у меня — гора трупов. Это закон Жизни. И закон Смерти. Пусть все идет, как идет».
— Только не забудьте приготовить мне что-нибудь на ужин… Боюсь, что вернусь только к вечеру Люся вышла с ней на дорогу и подробно объяснила, как найти больницу.
— Знаешь, у меня в голове не укладывается этот твой дар… — сказала Люся, просто чтобы что-то сказать: ей было стыдно вот так стоять перед Наталией в ожидании ее ухода.
— А тебе ничего и не потребуется укладывать в голову. Живи себе, как жила… Это дело требует нервного напряжения… Думаешь, мне было легко осматривать ноги Ларисы Ванеевой, когда я захлопнула дверь комнаты?
— Как? Ты сама захлопнула ее?
— Конечно. И вот что я тебе скажу, Люся: будь предельно осторожна. Дело в том, что у Ларисы на шее тоже были отметины, похожие на засосы. Но это не вампиры, это какой-то конкретный человек… Возможно, что он и не местный. Поэтому я и сказала, что мне потребуется твоя помощь… В Вязовке происходят убийства, которые очень смахивают на серийные. Мне понадобится время, чтобы все проанализировать… Жалко, что Ларису не вскрывали. Но в случае необходимости можно будет произвести эксгумацию…
Люся слушала ее и чувствовала, как увеличивается расстояние между ее эгоистичным желанием привлечь к себе Валентина и желанием Наталии найти убийцу Любы… «Мне никогда не достичь ее уровня. Я — самая обыкновенная неудовлетворенная псевдоинтеллектуалка, для которой удовлетворение своих амбиций превыше всего. И Валентин это знает. Да и Наталия это тоже знает, потому так спокойно и оставляет нас вместе». Сделав вдруг это открытие, Люся почувствовала, как глаза стали наполняться слезами.
— Если что — звони, — сказала она, только лишь затем, чтобы что-то сказать, и, повернувшись, побежала, полуодетая, но разгоряченная собственными постыдными мыслями, в дом.
Глава 6
«ВЫХОДИТЕ ПОЧАЩЕ ГУЛЯТЬ В СНЕГОПАД…»
Деревенская больница представляла собой белое двухэтажное старинное здание, особняк с облупившейся лепниной в форме ангелочков и растительного орнамента, окруженный со всех сторон небольшим, но довольно уютным садом. Только теперь он весь был засыпан снегом и напоминал круглый пышный торт, вымазанный густым безе, с шоколадными прожилками — ветками деревьев — посередине и ажурной решеткой по периметру.
Высокое крыльцо было свежеоштукатурено и выглядело на сто лет моложе основного здания. Узкие высокие окна светились леденцово-желтым светом, отчего казалось, что в больнице тепло и уютно. Хотя, конечно, специфический запах карболки напрочь лишал этот изящный старинный особнячок какой бы то ни было романтики: архитектура настраивала на жизнь, а содержание — на смерть. Это были впечатления Наталии, которая, увязая по колено в снегу, все же добралась до крыльца, поднялась на него и открыла тяжелую, занесенную снегом дверь. В лицо сразу пахнуло запахом лекарств. Длинный узкий коридор был чисто вымыт, оранжевый линолеум еще не успел просохнуть. Белые выкрашенные масляной краской стены, рельефные высокие двери с табличками «Медсестра», «Процедурная», «Хирург» и «Бокс I», голубой прямоугольник окна в самом конце коридора — здесь явно следили за чистотой и чувствовалось, что у больницы есть хозяин.
Наталия постучалась в дверь кабинета с надписью «Хирург».
— Да-да, войдите, — услышала она приятный мужской голос. Ошеров Юрий Григорьевич, высокий худощавый мужчина с лицом интеллигента (большие голубые глаза, нос с горбинкой, полные губы и мягкая ухоженная бородка), сидел за столом и что-то писал — поза, характерная для всех врачей. «Почему все пишут? Каждый должен заниматься своим делом: врач — лечить, а писатель — писать…»
Идеально белый халат, выглядывающие из-под рукавов халата еще более белоснежные манжеты с хрустальными запонками, бледные пальцы с редкими жесткими волосками, блестящая, в бледно-коричневых пигментных пятнах, лысина, обрамленная аккуратно расчесанными рыжими, даже какими-то красноватыми волосами, — Наталия подошла достаточно близко, чтобы все это рассмотреть.
Закончив писать, Ошеров поднял голову и взглянул поверх очков на вошедшую к нему в припорошенной снегом шубе и шапке незнакомую девушку. Его лицо выразило крайнюю степень удивления.
— Извините, — смутилась под этим жестким взглядом Наталия. — Вы меня не знаете…
— А почему вы, сударыня, в шубе, позвольте вас спросить? — снисходительно улыбаясь, произнес Ошеров, поднимаясь из-за стола (он оказался выше Наталии на целую голову) и направляясь зачем-то к белой ширме, стоявшей в углу его просторного кабинета рядом с большим столом, на котором теснились бутылки с йодом и баночки с мазями, а также высилась гора чистых бинтов, слегка прикрытых кофейного цвета стерильной марлей.
Здесь же лежали, зловеще поблескивая, металлические инструменты.
Наталия терпеть не могла больниц. «Уж лучше бывать в морге… Там ты уж наверняка знаешь, что под ножом у патологоанатома человек уже ничего не чувствует».
Она быстро скинула шубу и шапку, положила все это на стул и стала ждать, когда доктор вновь обратит на нее свое внимание.
— Вы кто? — наконец спросил он, снова усаживаясь за стол, но только теперь вполоборота, и разглядывая потенциальную пациентку.
— Я приехала в гости…
— К кому?
«Сейчас, так я всем и рассказала…»
— К одной своей знакомой. «Он не посмеет расспрашивать меня подробно».
— К Романовой?
И она поняла: он заметил их вместе с Люсей на кладбище, когда хоронили Ванееву.
— Я бы хотела вас спросить: Люба Прудникова сейчас где находится?
— Полагаю, что на том свете, а почему вас это так интересует?
— Потому что я писательница. Я приехала сюда, в эту глушь, за впечатлениями. А тут сразу столько навалилось: и похороны Ларисы Ванеевой, и убийство Прудниковой… Весело вы здесь живете, ничего не скажешь… А еще Люся мне рассказала, что осенью погибла ваша медсестра.
— Вы напрасно пришли сюда. Это — больница.
— Ну, не будьте такой букой. — Наталия вдруг совершенно нахально провела своей ладонью по лысине Ошерова и неожиданно обняла доктора за шею. Он сразу же инстинктивно вжал голову в плечи. Он был удивлен. Это несомненно. Но она знала, что на некоторых мужчин такие вот нестандартные поступки действуют возбуждающе. — Не отказывайте мне, — сказала она, метнувшись к двери и запирая ее на щеколду, затем вернулась и села на колени к Ошерову. Ей нравились такие интеллигентные мужчины, с которыми можно было вытворять все что угодно, не боясь быть непонятой. И Ошеров наверняка оценил ее смелость.
Ее короткое трикотажное платье из мягкой шерсти так облегало фигуру, что не обнять ее, к тому же еще и сидящую на коленях, что само по себе было вызывающим и располагающим, было просто невозможно. И Ошеров обнял ее.
— Мне скучно, — доверительным голосом сказала ему Наталия и поцеловала в губы. — Я уже и сама не знаю, что хочу.. Дома сидеть невозможно, тоска… Читать не хочется, вязать — тоже. Мне надо написать очередную главу романа, а в голове вакуум. И вот я решилась пройтись по деревне. Боже, сколько кругом снега! И вдруг увидела этот особняк.
Зашла и поняла, что это больница… А если больница, то, значит, только здесь должен находиться труп Любы Прудниковой. Вот я и решила, что вы мне в этом поможете… Но если не хотите, не надо. Я пойду…
Высокое крыльцо было свежеоштукатурено и выглядело на сто лет моложе основного здания. Узкие высокие окна светились леденцово-желтым светом, отчего казалось, что в больнице тепло и уютно. Хотя, конечно, специфический запах карболки напрочь лишал этот изящный старинный особнячок какой бы то ни было романтики: архитектура настраивала на жизнь, а содержание — на смерть. Это были впечатления Наталии, которая, увязая по колено в снегу, все же добралась до крыльца, поднялась на него и открыла тяжелую, занесенную снегом дверь. В лицо сразу пахнуло запахом лекарств. Длинный узкий коридор был чисто вымыт, оранжевый линолеум еще не успел просохнуть. Белые выкрашенные масляной краской стены, рельефные высокие двери с табличками «Медсестра», «Процедурная», «Хирург» и «Бокс I», голубой прямоугольник окна в самом конце коридора — здесь явно следили за чистотой и чувствовалось, что у больницы есть хозяин.
Наталия постучалась в дверь кабинета с надписью «Хирург».
— Да-да, войдите, — услышала она приятный мужской голос. Ошеров Юрий Григорьевич, высокий худощавый мужчина с лицом интеллигента (большие голубые глаза, нос с горбинкой, полные губы и мягкая ухоженная бородка), сидел за столом и что-то писал — поза, характерная для всех врачей. «Почему все пишут? Каждый должен заниматься своим делом: врач — лечить, а писатель — писать…»
Идеально белый халат, выглядывающие из-под рукавов халата еще более белоснежные манжеты с хрустальными запонками, бледные пальцы с редкими жесткими волосками, блестящая, в бледно-коричневых пигментных пятнах, лысина, обрамленная аккуратно расчесанными рыжими, даже какими-то красноватыми волосами, — Наталия подошла достаточно близко, чтобы все это рассмотреть.
Закончив писать, Ошеров поднял голову и взглянул поверх очков на вошедшую к нему в припорошенной снегом шубе и шапке незнакомую девушку. Его лицо выразило крайнюю степень удивления.
— Извините, — смутилась под этим жестким взглядом Наталия. — Вы меня не знаете…
— А почему вы, сударыня, в шубе, позвольте вас спросить? — снисходительно улыбаясь, произнес Ошеров, поднимаясь из-за стола (он оказался выше Наталии на целую голову) и направляясь зачем-то к белой ширме, стоявшей в углу его просторного кабинета рядом с большим столом, на котором теснились бутылки с йодом и баночки с мазями, а также высилась гора чистых бинтов, слегка прикрытых кофейного цвета стерильной марлей.
Здесь же лежали, зловеще поблескивая, металлические инструменты.
Наталия терпеть не могла больниц. «Уж лучше бывать в морге… Там ты уж наверняка знаешь, что под ножом у патологоанатома человек уже ничего не чувствует».
Она быстро скинула шубу и шапку, положила все это на стул и стала ждать, когда доктор вновь обратит на нее свое внимание.
— Вы кто? — наконец спросил он, снова усаживаясь за стол, но только теперь вполоборота, и разглядывая потенциальную пациентку.
— Я приехала в гости…
— К кому?
«Сейчас, так я всем и рассказала…»
— К одной своей знакомой. «Он не посмеет расспрашивать меня подробно».
— К Романовой?
И она поняла: он заметил их вместе с Люсей на кладбище, когда хоронили Ванееву.
— Я бы хотела вас спросить: Люба Прудникова сейчас где находится?
— Полагаю, что на том свете, а почему вас это так интересует?
— Потому что я писательница. Я приехала сюда, в эту глушь, за впечатлениями. А тут сразу столько навалилось: и похороны Ларисы Ванеевой, и убийство Прудниковой… Весело вы здесь живете, ничего не скажешь… А еще Люся мне рассказала, что осенью погибла ваша медсестра.
— Вы напрасно пришли сюда. Это — больница.
— Ну, не будьте такой букой. — Наталия вдруг совершенно нахально провела своей ладонью по лысине Ошерова и неожиданно обняла доктора за шею. Он сразу же инстинктивно вжал голову в плечи. Он был удивлен. Это несомненно. Но она знала, что на некоторых мужчин такие вот нестандартные поступки действуют возбуждающе. — Не отказывайте мне, — сказала она, метнувшись к двери и запирая ее на щеколду, затем вернулась и села на колени к Ошерову. Ей нравились такие интеллигентные мужчины, с которыми можно было вытворять все что угодно, не боясь быть непонятой. И Ошеров наверняка оценил ее смелость.
Ее короткое трикотажное платье из мягкой шерсти так облегало фигуру, что не обнять ее, к тому же еще и сидящую на коленях, что само по себе было вызывающим и располагающим, было просто невозможно. И Ошеров обнял ее.
— Мне скучно, — доверительным голосом сказала ему Наталия и поцеловала в губы. — Я уже и сама не знаю, что хочу.. Дома сидеть невозможно, тоска… Читать не хочется, вязать — тоже. Мне надо написать очередную главу романа, а в голове вакуум. И вот я решилась пройтись по деревне. Боже, сколько кругом снега! И вдруг увидела этот особняк.
Зашла и поняла, что это больница… А если больница, то, значит, только здесь должен находиться труп Любы Прудниковой. Вот я и решила, что вы мне в этом поможете… Но если не хотите, не надо. Я пойду…