Страница:
Замечательные порядки в университете! Студент может в течение месяца не заглядывать в книгу — никто за это не поставит ему двойку в зачетной книжке; студент может прогулять пять, десять, пятнадцать лекций — никто за это не вызовет в деканат его родителей… На уроках, или, как их здесь называют, лекциях присутствуют сто-двести человек. Часть присутствующих пишет, часть — рисует, одни мирно беседуют, другие решают кроссворды. Здесь можно встретить и мечтателей: они не пишут, не рисуют, не разговаривают они сидят молча и предаются мечтам. Почему они не делают это у себя дома или в парке — трудно понять. А многие сладко спят… Короче говоря, лекции созданы для таких людей, как я, и меня вполне устраивают. Но у лекций, как и у всего на свете, есть один серьезный недостаток: рано или поздно они приближаются к концу. Программа исчерпана. Лектора иронически улыбаются студентам. Великая опасность надвигается на стан студенчества. Наступает эра тропической лихорадки — сессия.
Тогда мы собираемся на квартире одного из нас, грызем карандаши и конспекты, заучиваем наизусть целые главы из учебников, готовим шпаргалки, набиваем свои головы приобретенными в трехдневный срок обрывками знаний, бессонные и изможденные выходим на экзамены, отдуваемся, пыхтим, дрожим, что-то лепечем, потом, вытянув шеи, с ужасом всматриваемся в экзаменационный лист («A вдруг двойка»?!), увидев же заветную, долгожданную, милую сердцу тройку, улыбаемся до ушей и шатающейся походкой покидаем комнату…
…Вот и сейчас я и мои друзья сидим в моей комнате и готовимся к экзамену по экономической географии. Роль экзаменатора сегодня поручена Цире. Нестор, Отар, Хвтисо и Шота — экзаменационная комиссия.
— Студент Вашаломидзе! В каких странах света добывается олово, и у кого имеются наибольшие запасы этого металла? — грозно вопрошает Цира.
— Олова или меди?
— Олова!
— Наибольшее количество олова, насколько я помню, у нашего сельского лудильщика Али, а где он его добывает, — это мне неизвестно.
— Ну вот, опять он дурака валяет! Если ты не хочешь заниматься, можешь уйти, а нам не мешай! сердится Нестор.
— Куда я уйду? Я за эту комнату двести пятьдесят рублей плачу.
— Чтоб ты провалился сквозь землю, бесстыдник!
О каких деньгах ты говоришь, когда за целый год я гроша медного от тебя не видела?! — подает реплику из своей комнаты тетя Марта.
— Вашаломидзе! Переходите ко второму вопросу!
Первого вопроса вы не знаете! — улыбается Цира.
— Уважаемый лектор, прошу вас…
— Зурико, перестань паясничать! — выходит из терпения Отар.
— Ладно… Второй вопрос — машиностроение в Соединенных Штатах Америки… Соединенные Штаты Америки состоят из штатов. Не подумайте только, что это — учрежденческие штаты, которые то раздувают, то сокращают…
— Зурико, ну что ты в самом деле! Рассказывай дальше! — обижается Цира.
Я продолжаю:
— В Соединенных Штатах Америки машиностроение сильно развито. Только за один год Форд выпускает… Я точно не помню, сколько, но, говорят, на одного человека пять машин приходится… Стоит, оказывается, на улице машина, подходишь к ней, открываешь дверцу…
— Дверца открывается автоматически! — поправляет Шота.
— Да. Потом нажимаешь кнопку, и выскакивает сигара, нажимаешь вторую кнопку — выскакивают спички, нажимаешь третью…
— И выскакивает жареный поросенок! продолжает Шота. Нажимаешь еще — выскакивает горячее гоми, потянешь из шланга — и пойдет то вино, то ткемали. Нажмешь одну педаль — получай крем-соду и шоколад. Нажимаешь вторую — польется задумчивая «Мравалжамиер»…а
— И не жаль ему продавать такую машину! — удивляется Нестор.
— Ничего не поделаешь — нужда! — говорит Шота.
— Не надоело вам балагурить! — злится Цира.
На минуту все умолкают. Потом я продолжаю:
— Говорят, если переплавить все золото Форда и выковать из этого золота пояс, то можно было бы опоясать весь земной шар.
— Эх, мне бы застежку от того пояса… Какие бы зубы я себе вставил! — произнес мечтательно Нестор, показывая в улыбке свои черные зубы.
— Гм, зубы! — ухмыльнулся Шота. — Вот если бы то золото дали мне…
— Что бы ты сделался — спросил Нестор.
— Прежде всего — порвал бы все конспекты и тетради… Затем пошел бы к нашему декану, выложил бы перед ним на стол зачетную книжку и студенческий билет, вежливо попрощался бы и ушел… Впрочем, нет, перед уходом можно оставить ему с килограммчик золота — на марки, если соскучится, пусть напишет мне письмо… А потом — пардон, гуд бай, адье, будьте здоровы, шапку на голову и — прощайте.
— А еще?
— Что — еще!
— Не одолжишь мне тысячу рублей? Видишь, мне нечем расплатиться за комнату, — попросил я.
— Вот еще! А мне-то какое дело!
— Тетя Марта! Слышишь?
— Слышу, сынок, — отзывается тетя Марта. — Все вы одного поля ягоды — жулики и бездельники!..
— Отвечайте на третий вопрос, — напоминает Цира.
— К третьему вопросу я не готов… — смущаюсь я.
— У кого есть вопросы? — обращается Цира к членам комиссии.
— Разрешите! — говорит Отар.
— Пожалуйста!
— Прошу прощения у уважаемой комиссии, но меня интересует — на самом ли деле этот дегенерат собирается послезавтра сдавать экзамен?
— Я отказываюсь отвечать! — возмущаюсь я. — Такого вопроса нет в программе! Потом наступает черед следующего.
…Мы расходимся поздней ночью. Отар, Нестор и Шота живут в студгородке, Цира — на улице Мачабели, Каждый раз провожаю ее я. Цира — красивая девочка, голубоглазая, бледная и высокая. Почти все ребята нашего курса влюблены в Циру, но она никого не любит и ни с кем, кроме меня, не ходит. Мы часами просиживаем в саду, говорим, говорим без умолку или молчим. И тогда мы похожи на влюбленных — так по крайней мере говорят товарищи.
…Мы медленно идем по проспекту Руставели. Дремлющие у магазинов ночные сторожа, вскинув голову, подозрительно косятся на нас и тут же снова засыпают, Они даже не подозревают, как прекрасен ночной Тбилиси. Кругом тишина. Лишь изредка слышатся далекий скрежет колес трамвая и сонные свистки постовых милиционеров…
— Зурико!
— Что, Цира?
— Ты любишь гулять ночью?
— Люблю.
— Тебе не страшно?
— Нет. А тебе?
— Мне страшно.
— Чего же ты боишься?
— Вдруг нас… разденут?
— Меня разве только одеть могут…
— Ну, а если меня разденут?
— Тогда я закрою глаза!
— Только и всего! Хорош кавалер!
— Пожалуйста, буду смотреть на голую. Устраивает?
— Не шути, пожалуйста! Я знаю, вы, деревенские парни, сильные, но ужасные трусы!
— Я боюсь только ножа.
— И я. И револьвера тоже.
— А мышей ты не боишься?
— Боюсь!.. Зурико! Видишь? Двое мужчин! Они идут сюда!
— Вижу.
— Они пьяны. Перейдем на другую сторону.
— Стыдно!
— Перейдем, прошу тебя! — Цира крепко прижалась ко мне.
— Не глупи! Стыдно!
Мужчины остановились перед Кашветской церковью, обнялись, долго целовали друг друга. Потом один свернул вниз по улице, второй направился прямо к нам.
Мы остановились. Цира дрожала словно в лихорадке. У меня подкашивались колени. Мужчина подошел к нам вплотную, взглянул исподлобья сперва на Циру, потом на меня, засунул в карман руку и вдруг рявкнул:
— Эй, есть у тебя закурить?!
— Конечно, есть! Пожалуйста! — пролепетал я, протягивая ему пачку папирос.
— Спички!
— Пожалуйста! — Я зажег дрожащими руками спичку и поднес ее к самому носу незнакомца.
— Вчера я бросил курить, — заявил мужчина, — и с тех пор папиросу в рот не брал… И сейчас не стану курить, так просто, побалуюсь… Человек должен быть хозяином своего слова! Он прикурил и несколько раз сильно, с наслаждением, затянулся.
— Ты куришь? — вдруг спросил он меня.
— Нет, что вы!
— Молодец! Я курил двадцать лет, а теперь бросил.
И никто не заставит меня взять в рот папиросу! — сказал он, положил мои папиросы себе в карман и, пошатываясь, ушел. Мы медленно двинулись дальше. Цира вдруг повеселела. Она прыгнула через тень чинары, потом через другую, третью, пятую… Так, прыгая, добежала она до гостиницы «Интурист» и тут начала скакать на одной ноге.
— Ну-ка, лови меня!
Я погнался за Цирой, настиг ее и крепко схватил за плечи.
— Уф, устала!
Цира опустила голову мне на плечо. Я одной рукой обнял ее за шею, другой приподнял подбородок и заглянул в ее огромные голубые глаза.
— Эх, если б ночь длилась бесконечно… — вздохнула Цира.
— Почему, Цира?
— Так… ночь лучше дня…
Цира сбросила мою руку, закинула голову назад и уставилась в усеянное звездами небо. Потом снова взяла меня под руку.
— Ты, наверное, любишь кого-нибудь, Цира. Скажи, кого?
— Я люблю небо, люблю звезды, вот этого сторожа люблю, и это дерево люблю!.. — Цира подбежала к чинаре. — Не веришь? Хочешь, поцелую?
Она прижалась к дереву, стала целовать и раскачивать его. Спавшие на дереве воробьи встрепенулись и тревожно защебетали. Цира прислушалась к гомону птичек, потом обернулась ко мне:
— И воробьев я люблю!
— Чудачка ты!
— Может быть. А ты кто?
— Кажется, я тоже чудак!
— Нет, ты просто глуп!
— Благодарю!
— Впрочем, глуп — это не то слово. Ты слеп и глух! Цира подошла ко мне, схватила за воротник, привлекла к себе, пристально взглянула в глаза и спросила:
— Видишь меня?
— Представь себе — вижу!
Цира взяла мою руку, прижала ее к своей груди и опять спросила:
— Слышишь?
Я почувствовал учащенное биение сердца девушки, меня обожгло ее горячее дыхание… И вдруг я обнял Циру, привлек к себе и поцеловал…
И снова мы идем по аллее чинар.
— Зурико!
— Да, Цира?
— Я люблю тебя!
— Врешь!
— Нет, это правда, Зурико.
— Врешь, Цира, и давай не будем про это…
Цира умолкла, прислонилась к дереву. Я тоже замолчал и прислонился к стене. Мы долго стояли и смотрели друг на друга. Цира подошла ко мне, застегнула воротник, поправила мне брови и медленно двинулась по улице. Я поплелся за ней. Вдруг Цира обернулась — в глазах ее блестели слезы. Она приблизилась, поцеловала меж и убежала.
…Я долго, не двигаясь, стоял на месте и прислушивался к шелесту листьев красавиц чинар…
…Домой я возвращался пешком. У Театра юного зрителя меня нагнал запоздалый трамвай. Я вскочил в задний вагон. Пассажиров не было. Дремавший кондуктор вздрогнул, приоткрыл глаза и велел пройти вперед. Я прошел вперед. Потом кондуктор крикнул, чтобы я вернулся назад и приобрел билет. Я вернулся и сказал, что у меня денег нет. Кондуктор не поверил. Я вывернул пустые карманы. Тогда кондуктор сказал: «Как вскочил, так и соскакивай». Я соскочил и очутился в объятиях милиционера.
— Здравствуйте! — глупо улыбнулся я ему.
— Гражданин, предъявите документы!
— Для чего вам мои документы?
— Гражданин! Вам говорят — предъявите документы! Посмотрим, что ты за птица…
— Что значит — птица?
— Разговоры!!
— Почему вы кричите?
— Плати штраф!
— У меня нет денег…
— Тогда ступай со мной в отделение. Там заплатишь!
— Ты что, думаешь, мне в дороге зарплату выплатят? Говорю, нет денег!
— Разговоры!!
В отделении милиции сидели четыре человека. Увидев меня, дежурный прищурил глаза и спросил:
— Ого, опять попался?
— Что вы, батоно, я впервые в милиции!
— Разговоры!
— Вот такой он мерзавец, начальник! Всю дорогу по матери меня ругал!
— Неправда, батонo! Никого я не ругал!
— Молчать! Вот закончу с ними, потом займусь тобой! — сказал дежурный и обратился к сидевшему на лавке небритому красноносому мужчине: — Сколько раз я должен брать с тебя расписку, а?!
— Ва! Сколько раз скажешь, столько раз напишу. Не буду же сопротивляться! Носатый встал. Я занял его место. «Мой» милиционер ушел.
— Ладно, ладно… Скажи, какую ты там еще натворил беду?
— Кто? Я? Что ты, начальник! Ты его слушаешь? Он себя педагогом называет! Какой он педагог? Ему даже овчарку нельзя доверить! Педагог!..
— Прошу вас оградить меня от оскорблений этого пьяницы! — привстал высокий, худой мужчина. — Об уровне моей профессиональной подготовки можете запросить отдел народного образования!
— В самом деле, выражайся приличнее! — прикрикнул дежурный на пьяницу.
— Ва! А почему он задевает мою профессию?
— Что вы, он не заикался о вашей профессии, — вмешался я.
— Как это — не заикался! Только что он назвал меня пьяницей!
— О-о, это нехорошо! — сказал я педагогу.
— Молодой человек, вы не можете себе представить что это за тип!
— Сам ты тип! — обиделся носатый.
— Не будем говорить о том, что он избивает свою жену, продолжал педагог, — это в конце концов его личное дело. Но ведь он беспробудно пьет, орет, шумит, Покоя соседям не дает!
— Это правда? — строго спросил я носатого.
— Что значит — правда? А как бы ты поступил на моем месте? Двадцать лет, понимаешь, двадцать лет этот господин называет меня пьяницей! Ba! Разве я сам этого не знаюсь Зачем он мне напоминаете Ты, говорит, хулиган! А что, я без него не знаю? Мало ему этого, так он нашел новое слово: аккредитив… Нет, креп… крен… крендель!..
— Кретин! — подсказал педагог.
— Да, кретин! Ну это еще ничего. Но — аферист! — Как, неужели вы назвали его аферистом? — спросил я у педагога.
— О, вы его не знаете, молодой человек! Он хоть кого выведет из терпения!.. Извел, измучил соседей!
— Каких соседей? Почему никто, кроме тебя, не жалуется?
— Боятся тебя!
— Не боятся, а любят, уважают!
— Вот, извольте, у меня заявление. Подписано всеми соседями!
— Все они аферисты! Вроде тебя! — Носатый повернулся спиной к дежурному и обратился ко мне: — Давай поговорим, рассудим! Почему человек напивается? С горя! А раз у человека горе — значит, он нервничает! А когда человек нервничает, он кричит. Послушать его — так человеку нельзя в собственном доме ни выпить, ни покричать!.. Что же это получается?
— Нет, почему, выпить, конечно, можно, но…
— Слава богу, наконец-то нашелся один нормальный человек! — обрадовался носатый.
— Да разве он пьет? Он поглощает вино ведрами! Да черт с ним, пусть хоть крысиный яд лопает, но почему должны страдать мы, соседи? Нет, вы только взгляните на него, видите, какой у него красный нос?
— Слышишь, да? При свидетелях оскорбляет! — пожаловался мне носатый.
— Нет, что правда, то правда, нос у тебя в самом деле красный! — сказал я.
— Что же тут такого! Кому какое дело до моего носа? Захочу, выкрашу его в зеленый цвет! Что, запрещено?
— Уважаемый, — обратился ко мне педагог, — разрешите узнать ваше имя…
Я не успел ответить: кулак дежурного со всей силой опустился на стол. Звякнули стекла в окне. В комнате наступила гробовая тишина.
— Как ты смеешь, сопляк, устраивать здесь допрос?! — рявкнул дежурный. — Встань сейчас же и сними фуражку!
— Почему вы сердитесь, батоно? Я же помогаю вам!
— Не нуждаюсь я в твоей помощи! А ты, — обернулся он к носатому, — убирайся отсюда, и чтоб больше не смел беспокоить соседей!
— Сию минуту, начальник! Но у меня просьба одна к вам… Я человек тихий, спокойный, за всю свою жизнь даже мухи не убил… Пусть он не называет меня аферистом!
— Убирайся!
— Иду, иду!
Пьяница направился к двери. Поравнявшись со мной, он нагнулся ко мне:
— Я подожду тебя на улице… Выйдешь — угощу на славу!
— Убирайся, пока я не передумал! — заорал дежурный. Носатый мигом выскользнул из комнаты. Педагог положил свое заявление на стол дежурного, вежливо кивнул головой и вышел. Вдруг дверь с шумом распахнулась и в комнату ворвалась тетя Марта. Изумленный дежурный вскочил, вышел из-за стола и подошел к ней:
— Тетя Марта, в чем дело? Что тебе тут понадобилось?
— Мальчик пропал! Пропал мой мальчик!
Я притаился в своем углу.
— Какой мальчик, тетя Марта?
— Мой квартирант, Зурико Вашаломидзе! Ушел и не вернулся!.. Все больницы, все милиции обегала!.. Словно в воду канул!.. Помоги, сынок, позвони куда-нибудь!.. Если с моим мальчиком случится беда, я сойду с ума!.. Зурикела, дорогой мой мальчик, куда же ты делся?.. Горе мне, несчастной!.. Позвони, позвони, сынок!..
Я молча сидел в углу, прислушивался к причитаниям тети Марты, и сердце мое замирало от радости. Меня Ищут, обо мне беспокоятся! Тетя Марта, старая, ворчливая женщина, бегает по городу, разыскивает меня, словно я ей сын или близкий родственник! Я не вытерпел, вышел из своего угла и обнял ее.
— Тетя Марта! Я здесь!
— Боже мой! Откуда ты взялся? Ах ты, бесстыдник! Прохвост! Я всполошила весь город, а он сидит здесь и болтает!.. Негодяй!.. Как ты сюда попал, разбойник? Отвечай!
— Просто так, тетя Марта… Зашел мимоходом…
— За что вы его арестовали, сынок? — спросила она дежурного.
— Не знаю, тетя Марта… Милиционер привел…
— Не знаешь? Что же ты в таком случае знаешь?
Зачем тебя здесь посадили? Привели к тебе ребенка, а ты даже не поинтересовался — за что? Да разве он похож на убийцу или грабителя? Или на хулигана?
— Тетя Марта…
— Я тебе покажу тетю!.. А ты, бесстыдник, марш домой! Извинись перед начальником и выкатывайся вон! Я с тобой еще поговорю!..
Тетя Марта вытолкала меня из комнаты. Я успел лишь помахать рукой дежурному, который стоял с разинутым от удивления ртом.
Всю дорогу тетя Марта молчала. Подойдя к своей двери, я повернулся и поцеловал ее в щеку.
— Убирайся, босяк! — сказала она и утерла щеку. Потом прошла в свою комнату и повернула в замке ключ.
Спать я не ложился.
Над древней Нарикала занималась заря…
Тогда мы собираемся на квартире одного из нас, грызем карандаши и конспекты, заучиваем наизусть целые главы из учебников, готовим шпаргалки, набиваем свои головы приобретенными в трехдневный срок обрывками знаний, бессонные и изможденные выходим на экзамены, отдуваемся, пыхтим, дрожим, что-то лепечем, потом, вытянув шеи, с ужасом всматриваемся в экзаменационный лист («A вдруг двойка»?!), увидев же заветную, долгожданную, милую сердцу тройку, улыбаемся до ушей и шатающейся походкой покидаем комнату…
…Вот и сейчас я и мои друзья сидим в моей комнате и готовимся к экзамену по экономической географии. Роль экзаменатора сегодня поручена Цире. Нестор, Отар, Хвтисо и Шота — экзаменационная комиссия.
— Студент Вашаломидзе! В каких странах света добывается олово, и у кого имеются наибольшие запасы этого металла? — грозно вопрошает Цира.
— Олова или меди?
— Олова!
— Наибольшее количество олова, насколько я помню, у нашего сельского лудильщика Али, а где он его добывает, — это мне неизвестно.
— Ну вот, опять он дурака валяет! Если ты не хочешь заниматься, можешь уйти, а нам не мешай! сердится Нестор.
— Куда я уйду? Я за эту комнату двести пятьдесят рублей плачу.
— Чтоб ты провалился сквозь землю, бесстыдник!
О каких деньгах ты говоришь, когда за целый год я гроша медного от тебя не видела?! — подает реплику из своей комнаты тетя Марта.
— Вашаломидзе! Переходите ко второму вопросу!
Первого вопроса вы не знаете! — улыбается Цира.
— Уважаемый лектор, прошу вас…
— Зурико, перестань паясничать! — выходит из терпения Отар.
— Ладно… Второй вопрос — машиностроение в Соединенных Штатах Америки… Соединенные Штаты Америки состоят из штатов. Не подумайте только, что это — учрежденческие штаты, которые то раздувают, то сокращают…
— Зурико, ну что ты в самом деле! Рассказывай дальше! — обижается Цира.
Я продолжаю:
— В Соединенных Штатах Америки машиностроение сильно развито. Только за один год Форд выпускает… Я точно не помню, сколько, но, говорят, на одного человека пять машин приходится… Стоит, оказывается, на улице машина, подходишь к ней, открываешь дверцу…
— Дверца открывается автоматически! — поправляет Шота.
— Да. Потом нажимаешь кнопку, и выскакивает сигара, нажимаешь вторую кнопку — выскакивают спички, нажимаешь третью…
— И выскакивает жареный поросенок! продолжает Шота. Нажимаешь еще — выскакивает горячее гоми, потянешь из шланга — и пойдет то вино, то ткемали. Нажмешь одну педаль — получай крем-соду и шоколад. Нажимаешь вторую — польется задумчивая «Мравалжамиер»…а
— И не жаль ему продавать такую машину! — удивляется Нестор.
— Ничего не поделаешь — нужда! — говорит Шота.
— Не надоело вам балагурить! — злится Цира.
На минуту все умолкают. Потом я продолжаю:
— Говорят, если переплавить все золото Форда и выковать из этого золота пояс, то можно было бы опоясать весь земной шар.
— Эх, мне бы застежку от того пояса… Какие бы зубы я себе вставил! — произнес мечтательно Нестор, показывая в улыбке свои черные зубы.
— Гм, зубы! — ухмыльнулся Шота. — Вот если бы то золото дали мне…
— Что бы ты сделался — спросил Нестор.
— Прежде всего — порвал бы все конспекты и тетради… Затем пошел бы к нашему декану, выложил бы перед ним на стол зачетную книжку и студенческий билет, вежливо попрощался бы и ушел… Впрочем, нет, перед уходом можно оставить ему с килограммчик золота — на марки, если соскучится, пусть напишет мне письмо… А потом — пардон, гуд бай, адье, будьте здоровы, шапку на голову и — прощайте.
— А еще?
— Что — еще!
— Не одолжишь мне тысячу рублей? Видишь, мне нечем расплатиться за комнату, — попросил я.
— Вот еще! А мне-то какое дело!
— Тетя Марта! Слышишь?
— Слышу, сынок, — отзывается тетя Марта. — Все вы одного поля ягоды — жулики и бездельники!..
— Отвечайте на третий вопрос, — напоминает Цира.
— К третьему вопросу я не готов… — смущаюсь я.
— У кого есть вопросы? — обращается Цира к членам комиссии.
— Разрешите! — говорит Отар.
— Пожалуйста!
— Прошу прощения у уважаемой комиссии, но меня интересует — на самом ли деле этот дегенерат собирается послезавтра сдавать экзамен?
— Я отказываюсь отвечать! — возмущаюсь я. — Такого вопроса нет в программе! Потом наступает черед следующего.
…Мы расходимся поздней ночью. Отар, Нестор и Шота живут в студгородке, Цира — на улице Мачабели, Каждый раз провожаю ее я. Цира — красивая девочка, голубоглазая, бледная и высокая. Почти все ребята нашего курса влюблены в Циру, но она никого не любит и ни с кем, кроме меня, не ходит. Мы часами просиживаем в саду, говорим, говорим без умолку или молчим. И тогда мы похожи на влюбленных — так по крайней мере говорят товарищи.
…Мы медленно идем по проспекту Руставели. Дремлющие у магазинов ночные сторожа, вскинув голову, подозрительно косятся на нас и тут же снова засыпают, Они даже не подозревают, как прекрасен ночной Тбилиси. Кругом тишина. Лишь изредка слышатся далекий скрежет колес трамвая и сонные свистки постовых милиционеров…
— Зурико!
— Что, Цира?
— Ты любишь гулять ночью?
— Люблю.
— Тебе не страшно?
— Нет. А тебе?
— Мне страшно.
— Чего же ты боишься?
— Вдруг нас… разденут?
— Меня разве только одеть могут…
— Ну, а если меня разденут?
— Тогда я закрою глаза!
— Только и всего! Хорош кавалер!
— Пожалуйста, буду смотреть на голую. Устраивает?
— Не шути, пожалуйста! Я знаю, вы, деревенские парни, сильные, но ужасные трусы!
— Я боюсь только ножа.
— И я. И револьвера тоже.
— А мышей ты не боишься?
— Боюсь!.. Зурико! Видишь? Двое мужчин! Они идут сюда!
— Вижу.
— Они пьяны. Перейдем на другую сторону.
— Стыдно!
— Перейдем, прошу тебя! — Цира крепко прижалась ко мне.
— Не глупи! Стыдно!
Мужчины остановились перед Кашветской церковью, обнялись, долго целовали друг друга. Потом один свернул вниз по улице, второй направился прямо к нам.
Мы остановились. Цира дрожала словно в лихорадке. У меня подкашивались колени. Мужчина подошел к нам вплотную, взглянул исподлобья сперва на Циру, потом на меня, засунул в карман руку и вдруг рявкнул:
— Эй, есть у тебя закурить?!
— Конечно, есть! Пожалуйста! — пролепетал я, протягивая ему пачку папирос.
— Спички!
— Пожалуйста! — Я зажег дрожащими руками спичку и поднес ее к самому носу незнакомца.
— Вчера я бросил курить, — заявил мужчина, — и с тех пор папиросу в рот не брал… И сейчас не стану курить, так просто, побалуюсь… Человек должен быть хозяином своего слова! Он прикурил и несколько раз сильно, с наслаждением, затянулся.
— Ты куришь? — вдруг спросил он меня.
— Нет, что вы!
— Молодец! Я курил двадцать лет, а теперь бросил.
И никто не заставит меня взять в рот папиросу! — сказал он, положил мои папиросы себе в карман и, пошатываясь, ушел. Мы медленно двинулись дальше. Цира вдруг повеселела. Она прыгнула через тень чинары, потом через другую, третью, пятую… Так, прыгая, добежала она до гостиницы «Интурист» и тут начала скакать на одной ноге.
— Ну-ка, лови меня!
Я погнался за Цирой, настиг ее и крепко схватил за плечи.
— Уф, устала!
Цира опустила голову мне на плечо. Я одной рукой обнял ее за шею, другой приподнял подбородок и заглянул в ее огромные голубые глаза.
— Эх, если б ночь длилась бесконечно… — вздохнула Цира.
— Почему, Цира?
— Так… ночь лучше дня…
Цира сбросила мою руку, закинула голову назад и уставилась в усеянное звездами небо. Потом снова взяла меня под руку.
— Ты, наверное, любишь кого-нибудь, Цира. Скажи, кого?
— Я люблю небо, люблю звезды, вот этого сторожа люблю, и это дерево люблю!.. — Цира подбежала к чинаре. — Не веришь? Хочешь, поцелую?
Она прижалась к дереву, стала целовать и раскачивать его. Спавшие на дереве воробьи встрепенулись и тревожно защебетали. Цира прислушалась к гомону птичек, потом обернулась ко мне:
— И воробьев я люблю!
— Чудачка ты!
— Может быть. А ты кто?
— Кажется, я тоже чудак!
— Нет, ты просто глуп!
— Благодарю!
— Впрочем, глуп — это не то слово. Ты слеп и глух! Цира подошла ко мне, схватила за воротник, привлекла к себе, пристально взглянула в глаза и спросила:
— Видишь меня?
— Представь себе — вижу!
Цира взяла мою руку, прижала ее к своей груди и опять спросила:
— Слышишь?
Я почувствовал учащенное биение сердца девушки, меня обожгло ее горячее дыхание… И вдруг я обнял Циру, привлек к себе и поцеловал…
И снова мы идем по аллее чинар.
— Зурико!
— Да, Цира?
— Я люблю тебя!
— Врешь!
— Нет, это правда, Зурико.
— Врешь, Цира, и давай не будем про это…
Цира умолкла, прислонилась к дереву. Я тоже замолчал и прислонился к стене. Мы долго стояли и смотрели друг на друга. Цира подошла ко мне, застегнула воротник, поправила мне брови и медленно двинулась по улице. Я поплелся за ней. Вдруг Цира обернулась — в глазах ее блестели слезы. Она приблизилась, поцеловала меж и убежала.
…Я долго, не двигаясь, стоял на месте и прислушивался к шелесту листьев красавиц чинар…
…Домой я возвращался пешком. У Театра юного зрителя меня нагнал запоздалый трамвай. Я вскочил в задний вагон. Пассажиров не было. Дремавший кондуктор вздрогнул, приоткрыл глаза и велел пройти вперед. Я прошел вперед. Потом кондуктор крикнул, чтобы я вернулся назад и приобрел билет. Я вернулся и сказал, что у меня денег нет. Кондуктор не поверил. Я вывернул пустые карманы. Тогда кондуктор сказал: «Как вскочил, так и соскакивай». Я соскочил и очутился в объятиях милиционера.
— Здравствуйте! — глупо улыбнулся я ему.
— Гражданин, предъявите документы!
— Для чего вам мои документы?
— Гражданин! Вам говорят — предъявите документы! Посмотрим, что ты за птица…
— Что значит — птица?
— Разговоры!!
— Почему вы кричите?
— Плати штраф!
— У меня нет денег…
— Тогда ступай со мной в отделение. Там заплатишь!
— Ты что, думаешь, мне в дороге зарплату выплатят? Говорю, нет денег!
— Разговоры!!
В отделении милиции сидели четыре человека. Увидев меня, дежурный прищурил глаза и спросил:
— Ого, опять попался?
— Что вы, батоно, я впервые в милиции!
— Разговоры!
— Вот такой он мерзавец, начальник! Всю дорогу по матери меня ругал!
— Неправда, батонo! Никого я не ругал!
— Молчать! Вот закончу с ними, потом займусь тобой! — сказал дежурный и обратился к сидевшему на лавке небритому красноносому мужчине: — Сколько раз я должен брать с тебя расписку, а?!
— Ва! Сколько раз скажешь, столько раз напишу. Не буду же сопротивляться! Носатый встал. Я занял его место. «Мой» милиционер ушел.
— Ладно, ладно… Скажи, какую ты там еще натворил беду?
— Кто? Я? Что ты, начальник! Ты его слушаешь? Он себя педагогом называет! Какой он педагог? Ему даже овчарку нельзя доверить! Педагог!..
— Прошу вас оградить меня от оскорблений этого пьяницы! — привстал высокий, худой мужчина. — Об уровне моей профессиональной подготовки можете запросить отдел народного образования!
— В самом деле, выражайся приличнее! — прикрикнул дежурный на пьяницу.
— Ва! А почему он задевает мою профессию?
— Что вы, он не заикался о вашей профессии, — вмешался я.
— Как это — не заикался! Только что он назвал меня пьяницей!
— О-о, это нехорошо! — сказал я педагогу.
— Молодой человек, вы не можете себе представить что это за тип!
— Сам ты тип! — обиделся носатый.
— Не будем говорить о том, что он избивает свою жену, продолжал педагог, — это в конце концов его личное дело. Но ведь он беспробудно пьет, орет, шумит, Покоя соседям не дает!
— Это правда? — строго спросил я носатого.
— Что значит — правда? А как бы ты поступил на моем месте? Двадцать лет, понимаешь, двадцать лет этот господин называет меня пьяницей! Ba! Разве я сам этого не знаюсь Зачем он мне напоминаете Ты, говорит, хулиган! А что, я без него не знаю? Мало ему этого, так он нашел новое слово: аккредитив… Нет, креп… крен… крендель!..
— Кретин! — подсказал педагог.
— Да, кретин! Ну это еще ничего. Но — аферист! — Как, неужели вы назвали его аферистом? — спросил я у педагога.
— О, вы его не знаете, молодой человек! Он хоть кого выведет из терпения!.. Извел, измучил соседей!
— Каких соседей? Почему никто, кроме тебя, не жалуется?
— Боятся тебя!
— Не боятся, а любят, уважают!
— Вот, извольте, у меня заявление. Подписано всеми соседями!
— Все они аферисты! Вроде тебя! — Носатый повернулся спиной к дежурному и обратился ко мне: — Давай поговорим, рассудим! Почему человек напивается? С горя! А раз у человека горе — значит, он нервничает! А когда человек нервничает, он кричит. Послушать его — так человеку нельзя в собственном доме ни выпить, ни покричать!.. Что же это получается?
— Нет, почему, выпить, конечно, можно, но…
— Слава богу, наконец-то нашелся один нормальный человек! — обрадовался носатый.
— Да разве он пьет? Он поглощает вино ведрами! Да черт с ним, пусть хоть крысиный яд лопает, но почему должны страдать мы, соседи? Нет, вы только взгляните на него, видите, какой у него красный нос?
— Слышишь, да? При свидетелях оскорбляет! — пожаловался мне носатый.
— Нет, что правда, то правда, нос у тебя в самом деле красный! — сказал я.
— Что же тут такого! Кому какое дело до моего носа? Захочу, выкрашу его в зеленый цвет! Что, запрещено?
— Уважаемый, — обратился ко мне педагог, — разрешите узнать ваше имя…
Я не успел ответить: кулак дежурного со всей силой опустился на стол. Звякнули стекла в окне. В комнате наступила гробовая тишина.
— Как ты смеешь, сопляк, устраивать здесь допрос?! — рявкнул дежурный. — Встань сейчас же и сними фуражку!
— Почему вы сердитесь, батоно? Я же помогаю вам!
— Не нуждаюсь я в твоей помощи! А ты, — обернулся он к носатому, — убирайся отсюда, и чтоб больше не смел беспокоить соседей!
— Сию минуту, начальник! Но у меня просьба одна к вам… Я человек тихий, спокойный, за всю свою жизнь даже мухи не убил… Пусть он не называет меня аферистом!
— Убирайся!
— Иду, иду!
Пьяница направился к двери. Поравнявшись со мной, он нагнулся ко мне:
— Я подожду тебя на улице… Выйдешь — угощу на славу!
— Убирайся, пока я не передумал! — заорал дежурный. Носатый мигом выскользнул из комнаты. Педагог положил свое заявление на стол дежурного, вежливо кивнул головой и вышел. Вдруг дверь с шумом распахнулась и в комнату ворвалась тетя Марта. Изумленный дежурный вскочил, вышел из-за стола и подошел к ней:
— Тетя Марта, в чем дело? Что тебе тут понадобилось?
— Мальчик пропал! Пропал мой мальчик!
Я притаился в своем углу.
— Какой мальчик, тетя Марта?
— Мой квартирант, Зурико Вашаломидзе! Ушел и не вернулся!.. Все больницы, все милиции обегала!.. Словно в воду канул!.. Помоги, сынок, позвони куда-нибудь!.. Если с моим мальчиком случится беда, я сойду с ума!.. Зурикела, дорогой мой мальчик, куда же ты делся?.. Горе мне, несчастной!.. Позвони, позвони, сынок!..
Я молча сидел в углу, прислушивался к причитаниям тети Марты, и сердце мое замирало от радости. Меня Ищут, обо мне беспокоятся! Тетя Марта, старая, ворчливая женщина, бегает по городу, разыскивает меня, словно я ей сын или близкий родственник! Я не вытерпел, вышел из своего угла и обнял ее.
— Тетя Марта! Я здесь!
— Боже мой! Откуда ты взялся? Ах ты, бесстыдник! Прохвост! Я всполошила весь город, а он сидит здесь и болтает!.. Негодяй!.. Как ты сюда попал, разбойник? Отвечай!
— Просто так, тетя Марта… Зашел мимоходом…
— За что вы его арестовали, сынок? — спросила она дежурного.
— Не знаю, тетя Марта… Милиционер привел…
— Не знаешь? Что же ты в таком случае знаешь?
Зачем тебя здесь посадили? Привели к тебе ребенка, а ты даже не поинтересовался — за что? Да разве он похож на убийцу или грабителя? Или на хулигана?
— Тетя Марта…
— Я тебе покажу тетю!.. А ты, бесстыдник, марш домой! Извинись перед начальником и выкатывайся вон! Я с тобой еще поговорю!..
Тетя Марта вытолкала меня из комнаты. Я успел лишь помахать рукой дежурному, который стоял с разинутым от удивления ртом.
Всю дорогу тетя Марта молчала. Подойдя к своей двери, я повернулся и поцеловал ее в щеку.
— Убирайся, босяк! — сказала она и утерла щеку. Потом прошла в свою комнату и повернула в замке ключ.
Спать я не ложился.
Над древней Нарикала занималась заря…
ШИОМГВИМЕ
Председатель профбюро нашего факультета, помимо сбора членских взносов, иногда, перед выборами, устраивал также экскурсии. Экскурсиями у нас обычно назывались коллективные хождения в кино и театры. На сей раз мы собирались в настоящий поход — в монастырь Шиомгвиме.
Тетя Марта снабдила меня четырьмя картофельными котлетами. От выдачи хлеба она воздержалась, сославшись на цивилизованных европейцев, которые, оказывается, картошку и макароны едят без хлеба. Некоторый недостаток в продуктах питания был щедро восполнен всевозможными наставлениями и предостережениями. Во дворе университета мои однокурсники уже ожидали автобуса. Ждать пришлось недолго — всего около часа с небольшим. Мы быстро заняли места, и шофер стал заводить машину. Мотор заклокотал, будто прополаскивал горло, потом чихнул и заглох.
— Эй, парень, иди-ка подсоби! — обратился ко мне водитель.
Я стал перед машиной и начал крутить ручку. Мотор молчал.
— Сойдите все с машины! — распорядился водитель. Мы сошли. В машине осталась одна лишь Цира.
— А ну давайте подтолкнем! Дружно!
— Раз, два — взяли!..
— Нажимай!
— Пошла!
— Поехали-и-и!
Машина задрожала, мотор чихнул, еще раз чихнул и, наконец, завелся.
— По местам! Мы снова заняли свои места. Машина тронулась и стала набирать скорость. Путешествие началось…
…Я сидел рядом с Цирой и искоса поглядывал на нее. Она не обращала на меня никакого внимания. Нестор нежно поглаживал прихваченный Отаром бочонок с вином. Отар беседовал с нашим экскурсоводом. Шота что-то напевал себе под нос. Я сидел, притаив дыхание, и, чтобы не беспокоить Циру, дымил в нос председателю профбюро.
— Вашаломидзе, дыми, пожалуйста, в другую сторону!
— Куда!
— Куда хочешь… А членский взнос у тебя уплачен?
— Уплачен.
— Когда же ты уплатил?
— Вчера! Забыл?
— Что-то не помню!
— Знаешь что? Или вырежь себе гланды, или запоминай лучше, не то я за себя не ручаюсь! Профбюро пересел на заднюю скамейку. Автобус выехал на Военно-Грузинскую дорогу.
— Взгляните направо! — начал экскурсовод. — Это — река Мтквари!
— Не может быть! — воскликнул Шота. — Вы уверены, что это действительно Мтквари? Нестор громко расхохотался и обернулся к Отару:
— Отар, не пора ли нам закусить? Я что-то проголодался. Ребята засмеялись.
— А сколько раз ты ешь в течение суток? — спросил кто-то.
— Сколько раз угостишь!
— Взгляните направо! — раздался опять голос экскурсовода. — Вы видите ЗАГЭС. Это наш электрический завод. Отсюда пускают ток.
— Сагол! — обрадовался водитель. — Наконец-то разобрался. А то напишут по одной букве — понимай, как хочешь! Вот ехал я прошлый раз, — вижу, огромными такими буквами выведено «ЗАГС», а рядом — «МАЧИ» или «МАЧА»', в общем что-то неприличное… Поди разберись, что это такое…
— Еще правее и выше, — продолжал польщенный экскурсовод, — мы видим монастырь Джвари. Монастырь построен в далеком историческом прошлом, однако он до сих пор еще не разрушился!
— А вы не знаете, когда он разрушится? — спросила Цира. Экскурсовод почувствовал подвох и промолчал. Спустя минуту он снова начал:
— С этим монастырем связана веселая и красивая легенда… Жил в монастыре монах — забыл, как его звали… Жил он отшельником, вдали от мирских сует…
А когда приходилось ему бывать по делам в Мцхета, спускался он по цепи: между монастырем и Мцхета была натянута такая, знаете, железная цепь… Вот однажды спускается монах по цепи и видит: девушка дивной красоты разделась и совершенно голая купается в Мтквари и Арагви.
— Одна — в двух реках? — усомнился водитель.
— Взгляните направо, здесь эти реки сливаются.
— Дальше, дальше!
— Взглянул наш монах украдкой на голую девушку…
— Взглянул-таки, старый хрыч?! — обрадовался водитель.
— Взглянул. А в те времена, заметьте, монахам не разрешалось глядеть на голых девушек…
— Ва! Выходит, монах нарушил правила! — посочувствовал водитель.
— Да. А к чему ведет созерцание голой девушки — об этом известно каждому из вас… Закружилась голова у бедного монаха, и полетел он вниз, в реку. И утонул, — чуть не плача закончил наш гид свою веселую и красивую легенду.
— И все? — спросил водитель. Экскурсовод кивнул головой. Да-а-а… Вот так нас губят женщины, карты и вино… Еду я недавно по проспекту, вижу — ангел. Без крыльев, но ангел, ей-богу!.. Только она была не совсем голая… «Гражданка, зову, — обернись!» Обернулась… И точно, как у того монаха, помутилось у меня в глазах… Бах! — и наскочил на «Волгу»!.. Ну, конечно, инспектор тут как тут! Инспектор — это наш бог. Только бог, говорят, с неба спускается, а инспектор появляется из-под земли… Ну, что дальше было, это вам неинтересно, — закончил наш водитель свою печальную и поучительную легенду.
— Взгляните направо! — очнулся экскурсовод. — Перед нами — Светицховели!… Зодчему, который построил этот собор, по приказу царя отсекли десницу…
— Это почему же? — спросил Нестор.
— Интрига… Кто-то донес на него…
— Никак присвоил стройматериалы? — сказал водитель.
— А почему собор называется Светицховели? -. спросила Цира.
— Собор называется Светицховели потому, что… Нет, вы действительно этого не знаете?
— Не знаю!
— На этом месте когда-то стоял столб…
— А откуда взялись животные? — спросил Нестор.
— Дикие животные жили в окрестных лесах! — разъяснил Шота.
— Взгляните направо! — крикнул экскурсовод. — Здесь похоронен наш национальный герой Арсена Марабдели!
— Ва! Сагол, Арсена! Его я знаю! — воскликнул водитель и тут же с подъемом продекламировал:
Сел на лурджу наш Арсена, Гарцевал, скакал проворно. Самоцветы подарил ей, Дорогие украшенья. все, что взял я у богатых, Роздал тем, кто обездолен!
К полудню мы подъехали к селению Дзегви. На пароме переправились через реку и стали взбираться по склону Шиомгвимской горы. Шли группами. Я неотступно следовал за Цирой, но она ни разу не взглянула на меня. Я чувствовал — после той ночи Цира избегала меня. Я очень любил Циру и хотел, чтобы мы остались в хороших отношениях, кроме того, я знал, что и Цире не хотелось ссориться со мной. Но мы почему-то боялись быть вместе, боялись друг друга…
— Зурико! — кричит Нестор. — Отстань от девочки, видишь, она не обращает на тебя никакого внимания! Иди сюда, помоги нам!
Я присоединяюсь к ребятам, которые, обливаясь потом, по очереди тащат бочонок с вином. Цира идет впереди всех. Она то и дело нагибается, срывает цветы. Я очень люблю цветы. Я могу весь день смотреть на один цветок и видеть усеянную цветами поляну; могу весь день бродить по полю и не видеть там ничего, кроме одного цветка; могу часами лежать, глядеть в небо и видеть там одни цветы… Я люблю цветы, но не могу смотреть, как их срывают. Мне противны сорванные цветы — они напоминают похоронный венок…
В монастырском саду нас встретил молодой веселый монах. Он сперва окинул довольным взглядом наш бочонок, потом спросил, кто мы. Узнав, что студенты, испуганно развел руками.
— Комсомольцы? — спросил он.
— Все, как один! — ответил профбюро.
— Я не могу впустить вас в церковь. Безбожников — в храм божий? Ни в коем случае!
Тетя Марта снабдила меня четырьмя картофельными котлетами. От выдачи хлеба она воздержалась, сославшись на цивилизованных европейцев, которые, оказывается, картошку и макароны едят без хлеба. Некоторый недостаток в продуктах питания был щедро восполнен всевозможными наставлениями и предостережениями. Во дворе университета мои однокурсники уже ожидали автобуса. Ждать пришлось недолго — всего около часа с небольшим. Мы быстро заняли места, и шофер стал заводить машину. Мотор заклокотал, будто прополаскивал горло, потом чихнул и заглох.
— Эй, парень, иди-ка подсоби! — обратился ко мне водитель.
Я стал перед машиной и начал крутить ручку. Мотор молчал.
— Сойдите все с машины! — распорядился водитель. Мы сошли. В машине осталась одна лишь Цира.
— А ну давайте подтолкнем! Дружно!
— Раз, два — взяли!..
— Нажимай!
— Пошла!
— Поехали-и-и!
Машина задрожала, мотор чихнул, еще раз чихнул и, наконец, завелся.
— По местам! Мы снова заняли свои места. Машина тронулась и стала набирать скорость. Путешествие началось…
…Я сидел рядом с Цирой и искоса поглядывал на нее. Она не обращала на меня никакого внимания. Нестор нежно поглаживал прихваченный Отаром бочонок с вином. Отар беседовал с нашим экскурсоводом. Шота что-то напевал себе под нос. Я сидел, притаив дыхание, и, чтобы не беспокоить Циру, дымил в нос председателю профбюро.
— Вашаломидзе, дыми, пожалуйста, в другую сторону!
— Куда!
— Куда хочешь… А членский взнос у тебя уплачен?
— Уплачен.
— Когда же ты уплатил?
— Вчера! Забыл?
— Что-то не помню!
— Знаешь что? Или вырежь себе гланды, или запоминай лучше, не то я за себя не ручаюсь! Профбюро пересел на заднюю скамейку. Автобус выехал на Военно-Грузинскую дорогу.
— Взгляните направо! — начал экскурсовод. — Это — река Мтквари!
— Не может быть! — воскликнул Шота. — Вы уверены, что это действительно Мтквари? Нестор громко расхохотался и обернулся к Отару:
— Отар, не пора ли нам закусить? Я что-то проголодался. Ребята засмеялись.
— А сколько раз ты ешь в течение суток? — спросил кто-то.
— Сколько раз угостишь!
— Взгляните направо! — раздался опять голос экскурсовода. — Вы видите ЗАГЭС. Это наш электрический завод. Отсюда пускают ток.
— Сагол! — обрадовался водитель. — Наконец-то разобрался. А то напишут по одной букве — понимай, как хочешь! Вот ехал я прошлый раз, — вижу, огромными такими буквами выведено «ЗАГС», а рядом — «МАЧИ» или «МАЧА»', в общем что-то неприличное… Поди разберись, что это такое…
— Еще правее и выше, — продолжал польщенный экскурсовод, — мы видим монастырь Джвари. Монастырь построен в далеком историческом прошлом, однако он до сих пор еще не разрушился!
— А вы не знаете, когда он разрушится? — спросила Цира. Экскурсовод почувствовал подвох и промолчал. Спустя минуту он снова начал:
— С этим монастырем связана веселая и красивая легенда… Жил в монастыре монах — забыл, как его звали… Жил он отшельником, вдали от мирских сует…
А когда приходилось ему бывать по делам в Мцхета, спускался он по цепи: между монастырем и Мцхета была натянута такая, знаете, железная цепь… Вот однажды спускается монах по цепи и видит: девушка дивной красоты разделась и совершенно голая купается в Мтквари и Арагви.
— Одна — в двух реках? — усомнился водитель.
— Взгляните направо, здесь эти реки сливаются.
— Дальше, дальше!
— Взглянул наш монах украдкой на голую девушку…
— Взглянул-таки, старый хрыч?! — обрадовался водитель.
— Взглянул. А в те времена, заметьте, монахам не разрешалось глядеть на голых девушек…
— Ва! Выходит, монах нарушил правила! — посочувствовал водитель.
— Да. А к чему ведет созерцание голой девушки — об этом известно каждому из вас… Закружилась голова у бедного монаха, и полетел он вниз, в реку. И утонул, — чуть не плача закончил наш гид свою веселую и красивую легенду.
— И все? — спросил водитель. Экскурсовод кивнул головой. Да-а-а… Вот так нас губят женщины, карты и вино… Еду я недавно по проспекту, вижу — ангел. Без крыльев, но ангел, ей-богу!.. Только она была не совсем голая… «Гражданка, зову, — обернись!» Обернулась… И точно, как у того монаха, помутилось у меня в глазах… Бах! — и наскочил на «Волгу»!.. Ну, конечно, инспектор тут как тут! Инспектор — это наш бог. Только бог, говорят, с неба спускается, а инспектор появляется из-под земли… Ну, что дальше было, это вам неинтересно, — закончил наш водитель свою печальную и поучительную легенду.
— Взгляните направо! — очнулся экскурсовод. — Перед нами — Светицховели!… Зодчему, который построил этот собор, по приказу царя отсекли десницу…
— Это почему же? — спросил Нестор.
— Интрига… Кто-то донес на него…
— Никак присвоил стройматериалы? — сказал водитель.
— А почему собор называется Светицховели? -. спросила Цира.
— Собор называется Светицховели потому, что… Нет, вы действительно этого не знаете?
— Не знаю!
— На этом месте когда-то стоял столб…
— А откуда взялись животные? — спросил Нестор.
— Дикие животные жили в окрестных лесах! — разъяснил Шота.
— Взгляните направо! — крикнул экскурсовод. — Здесь похоронен наш национальный герой Арсена Марабдели!
— Ва! Сагол, Арсена! Его я знаю! — воскликнул водитель и тут же с подъемом продекламировал:
Сел на лурджу наш Арсена, Гарцевал, скакал проворно. Самоцветы подарил ей, Дорогие украшенья. все, что взял я у богатых, Роздал тем, кто обездолен!
К полудню мы подъехали к селению Дзегви. На пароме переправились через реку и стали взбираться по склону Шиомгвимской горы. Шли группами. Я неотступно следовал за Цирой, но она ни разу не взглянула на меня. Я чувствовал — после той ночи Цира избегала меня. Я очень любил Циру и хотел, чтобы мы остались в хороших отношениях, кроме того, я знал, что и Цире не хотелось ссориться со мной. Но мы почему-то боялись быть вместе, боялись друг друга…
— Зурико! — кричит Нестор. — Отстань от девочки, видишь, она не обращает на тебя никакого внимания! Иди сюда, помоги нам!
Я присоединяюсь к ребятам, которые, обливаясь потом, по очереди тащат бочонок с вином. Цира идет впереди всех. Она то и дело нагибается, срывает цветы. Я очень люблю цветы. Я могу весь день смотреть на один цветок и видеть усеянную цветами поляну; могу весь день бродить по полю и не видеть там ничего, кроме одного цветка; могу часами лежать, глядеть в небо и видеть там одни цветы… Я люблю цветы, но не могу смотреть, как их срывают. Мне противны сорванные цветы — они напоминают похоронный венок…
В монастырском саду нас встретил молодой веселый монах. Он сперва окинул довольным взглядом наш бочонок, потом спросил, кто мы. Узнав, что студенты, испуганно развел руками.
— Комсомольцы? — спросил он.
— Все, как один! — ответил профбюро.
— Я не могу впустить вас в церковь. Безбожников — в храм божий? Ни в коем случае!