Он вернулся во дворец. Он молча подал Королю смертный приговор, и Король молча подписал его.

ЧАСТЬ VI
КЭТ

1

   Карета ползла по бесконечной дороге сквозь снежную ночь следом за лакеем, который шел впереди с фонарем, высматривая ухабы. Дрожа даже под двумя из трех пледов, Лорд Роланд испытывал сильное искушение накрыться и третьим, поскольку его юный спутник, похоже, в нем не нуждался. Гордость не позволяла ему сделать это.
   Он снова задумался. Надо сказать что-нибудь.
   – Знаешь, вот-вот исполнится двадцать лет, как Король сделал меня своим канцлером – в Первом месяце триста шестьдесят восьмого. Ты родился примерно тогда, верно?
   – Примерно. – Лица Куоррела не было видно в темноте. Судя по его тону, молодых лет следовало стыдиться, так что требовалось сменить тему.
   – Уже недолго осталось. Айвиуоллз расположен ближе к Нокеру, чем к Греймеру.
   – Красивые места. Не терпится посмотреть на них весной. Позволит ли мстительный новый канцлер кому-нибудь из них дожить до весны? Ладно, тревожиться об этом будем завтра.
   – Когда Король расправился с орденами, это место досталось мне в качестве трофея.
   – Милорд! – В голосе Куоррела слышалось почти комическое изумление. Ну да, в те времена он был совсем еще мал.
   – Я все упрощаю, но по сути это так и есть. Оно никогда не использовалось как место для заклятий, иначе моя жена и близко к нему не подошла бы даже теперь, но это совершенно типичный случай. Эти земли со времен царствования предыдущей династии Принадлежали семье Карри… Сам дом построен позже. Когда старый лорд Карри заболел, он призвал к себе целителей из Деменлийского монастыря. Их заклинания избавили его от болезни, но одновременно заставили завещать все его владения монастырю. Его жену и детей просто вышвырнули на улицу.
   – Духи! Что? Но это же возмутительно!
   – О, мы раскрыли множество вещей и пострашнее этого: детей, превращенных в игрушки для развратников, мужчин и женщин порабощенных или сознательно приученных к заклятиям так, что они умирали в страшных мучениях, если каждый день не платили за новое колдовство. Многие способы, которыми ордена пытались сражаться с нами, были ничуть не лучше. В конце концов, эту войну не зря назвали Войной Чудовищ. Случись тебе, сэр Куоррел, быть моим Клинком в те дни, тебе пришлось бы основательно поработать мечом. Конечно, по большей части убийцы метили в Короля или принцессу Малинду, но и меня несколько раз почтили вниманием.
   Собачья Ночь оказалась только началом. К счастью, Амброз IV никогда не был трусом. Чем больше ему грозили, тем решительнее он становился. И он не нашел бы канцлера, который поддержал бы его лучше.
   – Я бы с удовольствием послушал ваш рассказ о тех временах, милорд.
   – А, стариковские байки? Это все давно прошло. Важно то, что мы выиграли. Король поставил всех заклинателей в рамки закона, и многие страны теперь завидуют нам. Он хорошо нажился на этом, конечно. Обыкновенно он продавал земли, но иногда и дарил, и Айвиуоллз – один из таких подарков. Он отдал его мне, как охотник бросает потроха своей собаке.
   – Милорд! Нет! Вы не были его собакой! Вы были его армией.
   – Не я, парень, и даже не Гвардия. Именно те Старые Клинки, которых мы снова призвали на службу, составили его армию, и лорд Змей стал ее генералом. Я был скорее пауком, сплетавшим свою паутину на чердаке, решавшим, куда нанести следующий удар. Постепенно враги перевелись, и жизнь стала скучнее.
   Выждав паузу, Куоррел деликатно покашлял.
   – Разве она была скучной нынешним вечером?
   – А как же! – Дюрандаль покраснел. – Не думай, пожалуйста, что я не благодарен тебе. Можно сказать, ты установил рекорд Айронхолла – спас своего подопечного всего через три дня после Уз.
   – Но я даже не обнажил меча!
   – Ты поступил именно так, как требовалось, не больше и не меньше. Редкий Клинок позволит себе обнажить меч просто сгоряча. Нет, я, право же, обязан тебе – особенно если представить себе, где бы я был сейчас без тебя.
   – Но… – смущенно замялся Куоррел, – я понимаю, Клинку не положено спрашивать, но очень уж это… то есть я не понимаю…
   Бедный мальчик хотел знать, почему ему придется умереть.
   – Ты удивляешься, почему Король назначил мне Клинка неделю назад, а сегодня прислал Кроммана с обвинением в измене?
   – Это озадачивает меня, милорд, если вы простите мне мою…
   – Не бери в голову. Меня это тоже удивляет. Непредсказуемость – привилегия царствующих особ, полагаю. В последний раз, когда я встречался с Его Величеством, он и словом не обмолвился о назначении мне Клинка, – оборвать рассказ на этом месте было бы просто невежливо. – Я навещал его как раз накануне Долгой Ночи. Ты, наверное, и сам знаешь, он сейчас живет в Фэлконкресте.
   – Да, мне говорили об этом, милорд. Там дом на горе, и еще несколько зданий в долине. – Куоррел демонстрировал, что айронхоллские уроки политики не отстают от жизни. – В верхнем доме живут только сам Король и его ближайшее окружение. Только идиоты переезжают туда на зиму, но Амброз заперся в Фэлконкресте месяц назад. Похоже ли это на поступок разумного человека?
   – Он ни слова не сказал о Клинках. Честно говоря, он остался не слишком доволен мной. У него и в мыслях не было оказывать мне услугу, да еще почетную. Я бы даже сказал, что он был со мной резок.
   И еще он умирал – но об этом не говорили вслух.

2

   Когда сэр Боумен, вихляясь и дергаясь, вошел в кабинет канцлера, Дюрандаль приветствовал его стоя. Так он держался с любым Клинком, к которому хорошо относился, а заместитель командира Гвардии всегда был ему симпатичен. Это был долговязый, светловолосый мужчина, производивший впечатление совершеннейшей неуклюжести, словно все его члены двигались сами по себе. Однако это впечатление было обманчиво, что он доказал, дважды выиграв Королевский Кубок. Постоянно казалось, будто он вот-вот разразится слезами, и все же чувством юмора он не уступал Хоэру, о котором, впрочем, все давно уже забыли.
   – Прошу тебя, садись, брат.
   – Чем могу быть полезен, милорд? – Боумен плюхнулся в кресло, словно его вытряхнули из мешка, и мрачно уставился через стол на канцлера.
   – Парой дел. Во-первых, я пытаюсь найти место под названием Визенбери. Никто, похоже, не знает, где это. Но твои Гвардейцы родом со всего королевства, так что если тебе не сложно порасспрашивать их…
   – Эппльшир, – все так же мрачно сказал Боумен. – Я родился в тех краях, – Клинки никогда не обсуждают своего прошлого, но говор его выдавал уроженца восточных графств.
   – А, спасибо, – Канцлер нашел шерифа, которого искал для Эппльшира, и подозревал, что Боумен прекрасно понимает, зачем ему задавали этот дурацкий вопрос. – Со вторым делом немного сложнее. Мне надо съездить навестить Короля. Как тебе кажется, можно найти пару душ, терпеливых настолько, чтобы вынести утомительную поездку шагом за мной?
   Боумен застонал, словно не верил своим ушам.
   – Вы хотите сказать, самоубийц, которые смогли бы не отстать от вас? Что ж, пожалуй, я найду несколько безумцев, которые согласились бы на это. Всю Гвардию, – добавил он, вновь проваливаясь в пучины меланхолии.
   До Долгой Ночи оставалось всего пять дней. Дворцу в Греймере полагалось бы сиять праздничными огнями и гудеть весельем. Этой зимой здесь царила черная тоска, и из всех физиономий самыми вытянутыми были физиономии Клинков.
   – Ты скучаешь по Его Величеству. Мы все соскучились.
   – Скучен мышкам белый свет, коли кошки в доме нет, милорд. Они просто помрут от безделья. На месте Дракона я бы менял людей, но он прекратил делать и это. Говорит, что зря лошадей гонять. Он не понимает, что люди ржавеют без дела.
   – Не обидишься, если дам совет?
   – От вас приму любой с радостью, милорд.
   – Ваши мундиры неряшливы и устарели. Я имею право говорить так, раз уж сам придумал их, но это было много лет назад. Что-нибудь посовременнее подняло бы им настроение, хотя бы ненадолго.
   Боумен одарил его особо меланхолическим взглядом.
   – Вы думаете, Его Величество одобрит это? Похоже, он и носки-то не меняет последнее время.
   – Нет, не думаю, чтобы он одобрил, но… ладно, не бери в голову.
   – Да. Хорошо, милорд. Я с радостью выделю вам эскорт. Когда?
   – За час до рассвета. Мы вернемся к празднику. Клинок вздохнул.
   – Не думаю, что вы много потеряете, даже если опоздаете. Что-нибудь еще? – Он начал подниматься. – У меня больше ничего. Может, у тебя есть просьбы?
   Боумен плюхнулся обратно с такой готовностью, словно ожидал этого вопроса. Он понизил голос до конфиденциального шепота.
   – Ну… Я понимаю, что это не мое дело, милорд, и не ваше тоже, и я знаю, вы простите меня за дерзость, но мне известно, что у Великого Магистра дом ломится от застоявшихся Старших. Я просто подумал, почему бы вам не шепнуть словечко Королю? Нам бы не помешала свежая кровь в Гвардии; но даже если он сам не захочет ехать туда, он ведь может назначить их кому-нибудь еще, верно?
   Дюрандаль пожал плечами. Это наверняка не касалось его, поскольку он представлял правительство, а вопросы Ордена находились целиком в ведении Короля. Амброз был особо чувствителен в этом вопросе.
   – Посмотрим. Тебе не хуже моего известно, что он не отвечает даже на почту.
***
   С первыми лучами рассвета Дюрандаль верхом на Старом Рубаке выехал из дворцовых ворот в сопровождении троих мальчишек. Они пришли бы в ярость, узнай, что он думает о них так, но даже взятые вместе, их годы совсем ненамного превосходили его возраст. Звали их Форей, Льюмосс и Ужас, и возможность быть хоть чем-то полезными несказанно радовала их. Он обратил внимание на то, что все трое держались в седле отлично, да и сбруя была высшего качества. Значит, Боумен послал лучших своих наездников – возможно, со строгим предписанием любой ценой избежать повторения досадного инцидента, имевшего место при прошлой поездке канцлера в Фэлконкрест, когда некий престарелый канцлер легко ускакал от неких юных Клинков. Что ж, посмотрим, как они с Рубакой будут чувствовать себя на обратном пути.
   Ветер тоскливо завывал под беспросветно-серым небом, время от времени швыряя в лицо пригоршни снежинок – показать, что у него их еще в достатке. Фэлконкрест лежал в дне езды от Грендона, но они могли остановиться на ночь в Стейртауне, если погода испортится. Они ехали по двое, и его провожатые чередовались, по очереди слушая его рассказы о прошлом, льстиво расспрашивая про Войну Чудовищ и даже про Нифийскую кампанию – вряд ли эти доисторические события были им действительно интересны.
   Все они надеялись, что коммандер Дракон позволит им остаться в Фэлконкресте, отпустив в Греймер троих из той дюжины с небольшим Клинков, что несли там службу. Дюрандаля это даже забавляло: он не видел в этих безлюдных холмах абсолютно ничего такого, что могло бы привлечь молодых парней в самый разгар зимы. Они просто бесились от того, что их держали вдалеке от подопечного. Когда Форею хватило дерзости спросить, почему это Король заперся в такой дыре в канун Долгой Ночи, лорду Роланду пришлось одернуть его, предложив спросить об этом у Короля лично. Ответ, увы, заключался в том, что Амброзу не хотелось, чтобы люди видели, как он умирает.
   Он порасспрашивал парней насчет последних новостей из Айронхолла. Они даже не догадывались, что это вовсе его не касается; казалось совершенно естественным, что это интересует рыцаря Ордена. Они подтвердили сказанное Боуменом об избытке ожидающих назначения Старших.
   В промежутках между разговорами он думал о неопределенном будущем, которое ждало его после смерти Короля. В первый раз он будет волен делать все, что захочет. Возможно, отправится путешествовать: путешествовать Кэт всегда мечтала. По всей Эйрании у него было теперь множество друзей и знакомых, приглашавших его в гости. Он будет частным лицом, хоть и довольно известным, будет желанным гостем в дюжине больших городов. Спасибо Амброзу, он теперь богат. Это было странное ощущение.
***
   Когда хмурый зимний день почти незаметно сменился сумерками, он начал спускаться в долину. Кучка крытых соломой домишек у подножия заснеженного холма официально именовалась деревней, хотя на деле представляла собой помещения для прислуги. Сам дворец возвышался на скале прямо над ними, но. состоял он всего из четырех комнат. Было что-то странное в том, что Шивиальский двор размещался едва ли в конюшнях.
   Пока он снимал плащ и стряхивал снег с сапог, его приветствовал коммандер Дракон – плотный, по меркам Клинков упитанный мужчина с роскошной черной бородой, которая заставляла его казаться старше своих двадцати восьми лет. В противовес своему заместителю Дракон был начисто лишен чувства юмора. Это был работяга, никогда не оспаривавший приказов и вообще не позволявший себе собственных суждений – за что возможно, Король и любил его.
   – Почти без изменений, милорд, – произнес он прежде, чем Дюрандаль успел задать неизбежный первый вопрос. – Я пошлю доложить ему, что вы приехали. Кружку поссета, чтобы согреться?
   – Добавьте подогретого овса для моего коня, и я буду вашим должником до тех пор, пока солнце светит. Хотя мне порой кажется, что ему это уже надоело. – Оно еще вернется, – серьезно утешил его Дракон.
   Какой бы хибарой ни был этот дом, в большой комнате было светло и жарко. Кто-то из Музыкантов-самоучек наигрывал танцевальную мелодию. Яркие скатерти добавляли длинным дубовым столам праздничности. Люди за столами отрезали себе большие ломти жареной свинины, пока оставшаяся часть кабана шипела и плевалась жиром на вертеле. Желудок Дюрандаля настоятельно напоминал о себе голодным урчанием.
   Бесцеремонно приказав ему заткнуться и подождать своей очереди, он послал за королевскими лекарями и заклинателями. Они всячески избегали прямых высказываний о состоянии королевского здоровья – возможно, их останавливал никем не отмененный закон, согласно которому любые разговоры о смерти Короля считались государственной изменой. Впрочем, и надежды на выздоровление они не обещали. Он обвел взглядом ряд напряженных, побелевших лиц и поборол острое искушение накричать на них по-королевски.
   – Надеюсь, вы немедленно известите меня о любых изменениях в состоянии Его Величества?
   Они неловко закивали головами. Он отправился к столу поесть. Как раз когда он готов был взяться за наваленную доверху тарелку, в комнату ввалился Клинок, на ресницах которого таяли снежинки, и сообщил, что король готов принять его сейчас же. Выходя, он миновал Форея, Ужаса и Льюмосса. Все трое ожесточенно жевали, и жир стекал на их бороды. Он мысленно пожелал им подавиться собственными дурацкими ухмылками.
   Пока он надевал у двери промокший плащ, к нему, опасливо оглядываясь по сторонам, подошел Дракон.
   – Милорд?
   – Да, Вожак?
   – Если вам выдастся возможность замолвить Королю слово… Я знаю, он прислушивается к вам, милорд.
   – Бывает и так. Что я могу сделать для тебя?
   – Гвардия, милорд. – Коммандер говорил шепотом, что было совершенно не в его привычках. – Видите ли, у меня двадцать человек, которых я хотел бы освободить. Они уже и так старше положенного возраста. Я говорил об этом, но… в общем, он даже не хочет со мной об этом разговаривать. А ведь это было бы им хорошим подарком к Долгой Ночи.
   Дюрандаль вздохнул.
   – Да, хорошим. Посмотрю, что удастся сделать. Амброз явно не уделял внимания своим бесценным Клинкам, что уже само по себе было не к добру. Что это, неспособность принимать решения или он просто цепляется за прошлое, за старые, знакомые лица?
   Согнувшись под ударами вьюги, канцлер верхом на маленьком горном пони медленно поднимался по тропе к дворцу. Если деревня казалась праздничной, то дворец был темен и мрачен как гробница, хотя людей в него набилось предостаточно. Чтобы пройти через прихожую, ему пришлось осторожно пробираться по узкому проходу меж лежанок и сундуков, на которых мрачно играли в кости при свете единственной свечи с полдюжины Клинков. Лестничный пролет привел его в другую казарму, где было чуть светлее, но собралось столько народа, что непонятно было, как они все смогут разместиться здесь на ночь. Кто это: повара, слуги, доктора, секретари? Он не заметил ни одной женщины; правда, он не заглядывал на кухню, которая, вполне вероятно, служила также общественной ванной и еще одной спальней. Люди кишели как пчелы вокруг матки – возможно, здесь присутствовали также портные, музыканты, сокольничие, виноторговцы, даже архитекторы и поэты, награжденные приглашением в Фэлконкрест. Должно быть, они руками и ногами бились за честь жить в этом муравейнике, а не в относительном уюте деревни внизу – ведь это доказывало их статус незаменимой элиты. Вот что бывает, когда короли пытаются убежать.
   По крайней мере, в королевской опочивальне не было народу как сельдей в бочке. Здесь стояло несколько шкафов и большая кровать под балдахином, выцветший алый полог которого истрепался настолько, что лохмотья бархата хлопали по оконным переплетам, заглушая треск огня в очаге. В остальных помещениях воняло потом и заношенной одеждой, но здесь эти запахи заглушались гнилостной вонью язв, разъедавших Амброза IV. Он лежал, развалясь на перинах, и бледное, одутловатое лицо его еле виднелось из-под груды мехов. Что это у него под глазами – просто тени или плесень?
   Он пережил четырех жен и сына; он никогда не видел своих внуков. После тридцати девяти лет правления все его королевство съежилось для него до размеров этой продуваемой сквозняком конуры, и даже дыхание требовало от него болезненных усилий. Дюрандаль преклонил перед ним колени.
   – Встань, болван! – Голос Короля звучал устрашающе хрипло. – Мне там тебя не видно. Прости… что вытащил тебя… в такую погоду.
   – Небольшая встряска мне полезна. Ваше Величество. Мне сказали, ваше самочувствие улучшается.
   – Тебе сказали… Все, что мне нужно, – это отдохнуть немного! – Король упрямо нахмурил брови. Он все не желал признавать очевидного.
   Дюрандаль с раздражением заметил, что Кромман стоит с этой стороны двери, почти не видный в своих черных одеждах. Он тоже сильно горбился теперь, зловещее черное пугало, но рыбьи глаза горели все той же акульей злобой.
   – Что это мне говорили насчет скачек, – просипел Король, – будто ты обскакал моих гвардейцев? – Вопрос был задан не случайно, но с целью показать: у него имелись и другие источники информации – Дракон, в данном случае, но Кромман держал и собственную шпионскую сеть, не связанную с Отделом Государственной Безопасности. И наверняка было и еще что-то. Старый хитрый Амброз еще держал в кулаке свое королевство.
   – Сир, подарив мне коня вроде Рубаки, вы вряд ли ожидали, что я буду кататься на нем на рыбалку. – Он все еще мог выдерживать королевский взгляд, не вздрагивая. – По дороге отсюда я предложил погоняться немного. Мои провожатые согласились, и я выиграл, обойдя их на полголовы – исключительно потому, что у меня лучше лошадь. Разумеется, это было глупо и опасно для лошадей. – Хорошо еще, Кэт об этом не слышала.
   Король испустил что-то вроде кашля, что, возможно, означало смех.
   – Двое вообще свалились, и ты обошел их на… три корпуса. Ничего, щенкам полезно… Пусть знают, кто лучше, – его тон сменился на раздраженный. – Что это ты приперся сюда портить мне каникулы?
   Дюрандаль покосился на Кроммана.
   – Ох, пусть его остается, – буркнул Король. – Все равно в скважину подслушает. В этом доме секретов не сохранишь. Стоит ли мучить умирающего человека личными распрями?
   – Как будет угодно Вашему Величеству, – Дюрандаль порылся в мешке и достал свою папку с бумагами. – Мне нужны ваши инструкции по нескольким делам, сир. Нифийские повстанцы – самое неотложное из них, ибо их должны повесить в течение трех дней. Королевское помилование к Долгой Ночи…
   – Повесь их.
   – Двое из них совсем еще дети, сир, – тринадцать и…
   – ПОВЕСЬ ИХ!
   Нечасто за двадцать лет на посту канцлера Дюрандаль был близок к тому, чтобы на коленях умолять Амброза забрать у него золотую цепь. Есть вещи, которых даже преданность не может требовать от человека, и повешение детей – из их числа, и все же его решимость поколебалась при взгляде на умирающего деспота. Пусть Король не испытывал жалости к этим щенкам-мятежникам – Дюрандаль испытывал жалость к нему и не смог бы бросить теперь своего сюзерена.
   – Хорошо, сир. Следующий вопрос. Казначей просит подтвердить его полномочия.
   Он протянул бумагу, но Кромман бросился на нее как изголодавшая бродячая кошка. Он положил ее на доску для письма и протянул Королю вместе с пером. Амброз подписал бумагу не глядя. Секретарь забрал доску и вернулся в тень. Сколько же влияния у бывшего инквизитора на этого инвалида? Хотя бы личная печать еще блестела на королевском пальце.
   После этого Король выслушивал его молча, в тишине, прерываемой лишь тяжелым дыханием. Каждый раз он ждал советов своего канцлера, потом кивал. Кромман получал его подпись и уносил свиток, чтобы запечатать его.
   С нарастающим беспокойством Дюрандаль торопливо продолжал доклад. Поначалу они были учителем и учеником, потом – единой командой. Они могли спорить до хрипоты – и все же оставались единой командой, так было почти двадцать лет. Теперь он принимал решения, а Король одобрял их. Шивиалем правил стареющий канцлер, и это никуда не годилось. Он хотел уйти в отставку и хоть немного насладиться личной жизнью, которой никогда не знал, но не мог бросить сейчас своего поста. Трудно было не выругаться или не заплакать.
   В конце концов он поклонился.
   – На сегодня у меня больше ничего серьезного, сир. Остальное может подождать до вашего возвращения. Да, Парламент? Он должен собраться через три недели. Может, вы желаете отложить…
   – Нет! – рявкнул Король и зашелся кашлем. Когда приступ прошел, он мог только свирепо смотреть на него.
   – В таком случае, сир, ваша речь…
   – Пошли мне… канву, или что там нужно.
   Ему ни за что не осилить обратной поездки в Грендон и выступления в Парламенте, но никто не сказал бы этого вслух.
   Блаженные старые времена! В первые десять лет на посту канцлера Дюрандаль распустил Амброза, позволив ему править как аристократу. Бездумно разбрасываясь богатством орденов, он мог не думать о налогах и не терпел, когда кто-то оспаривал его волю. Когда ему пришлось, наконец, созвать Парламент, это привело только к препирательствам, затянувшимся на десять лет. Собственно, они не прекратились и теперь. Каждый новый Парламент казался еще хуже предыдущего.
   – В таком случае все, сир, – одна, последняя бумага. Да… Это не срочно, но вам все еще нужно назначить шерифа в Эппльшир. Я тут подумал, не одобрите ли вы назначение сэра Боумена. Он бы…
   – Кого?
   – Заместителя командующего Гвардией.
   Король понял свою оплошность и отреагировал приступом злости.
   – Убери лапы от моей Гвардии, слышишь?
   – Разумеется, сир, я только…
   – Не твое дело! Я подумаю об этом, когда… вернусь.
   – Да, сир. Я понимаю. Больной сделал слабую попытку приподняться на подушках и со стоном осел обратно.
   – Что… дочь… ответила на письма?
   – Нет, сир.
   – Ты… написал… что я болен?
   «Да» и «нет» не говорите… Такой вопрос мог привести на плаху. «Нет» означало бы, что Дюрандаль недостаточно старался убедить принцессу. «Да» противоречило бы королевским законам. Любой намек на возможную смерть равняется измене.
   – Я упомянул, что ваше здоровье внушает некоторые опасения.
   – Я просто хотел повидаться с ними. Ты… сказал это? Можно не сразу, а по очереди, если она мне не доверяет. Дюрандаль вздохнул.
   – Я послал все возможные письма со всеми возможными посланниками. Я даже послал туда художника с просьбой позволить ему написать портреты принцев. Я еще не получил ответа, но вы должны принять в расчет погоду в это время года, сир. Корабли не ходят. Почему бы вам не предложить секретарю Кромману тоже попробовать написать ей – вдруг ему повезет больше? – терять было нечего: ясно, что Кромман – с разрешения или без него – уже предпринимал такие попытки. Об отношении принцессы Малинды к Лорд-Канцлеру Роланду упоминать не стоило.
   Судорога застарелой злости пробежала по распростертой королевской туше.
   – Возьми заложников. Посади в Бастион бельского посла, купцов…
   – Не стоит так говорить.
   – Шут несчастный! – На бледных щеках проступил румянец. – Жалкая деревенщина! Думаешь, что можешь править королевством, а сам… не можешь совладать с одной упрямой безмозглой сучкой?
   Это вряд ли было справедливо по отношению к его дочери, которая как-никак являлась женой правителя соседнего государства. Проблемы с принцессой были куда сложнее, ибо не сводились к ее личному характеру. Парламент никогда не одобрял идеи восхождения бельского варвара на шивиальский престол, хотя брачный договор четко определял условия, при которых править будет Малинда, а муж ее не может претендовать на большее, нежели место консорта. Парламент не без оснований сомневался в том, что такой всем известный пират, как король Радгар, будет думать о подобных тонкостях. Хуже того, Парламент угрожал выразить серьезную озабоченность (читай – мятежные настроения) в случае, если Король будет слишком болен, чтобы выступить перед ним, в то время как его наследница остается где-то на далеких островах. Начнутся разговоры о регентстве, грызня за место у трона и прочая мышиная возня. Время тирана стремительно истекало, но Амброз был слишком хитер, чтобы не понимать этого.