— Бедная Клэр! — произнес Том вслух.
   «Минуточку! Почему это я назвал Клэр „бедной“? Ведь это я пострадал от ее проклятых книжонок! Это моя жизнь превратилась в сущий ад, это надо мной постоянно подшучивали приятели. Своими неуместными восхвалениями Клэр сделала из меня настоящее посмешище!»
   Том откинулся на спинку стула и несколько минут пребывал в состоянии праведного гнева. И чем больше он думал о Таскалусце Томе Парди, тем сильнее становилось его негодование. Но теперь его злили вовсе не книги, а тот факт, что Клэр не призналась ему, что автор этих романов — она. То, что Клэр ничего не рассказала ему о книгах, казалось ему низостью, предательством, пренебрежением, наконец!
   И мало того, что Клэр хранила от него свою гадкую тайну. Она позволяла ему считать, что эти мерзкие книжонки написал его дядюшка Гордон! И это она, которая говорила, что любила Гордона как отца, позволяла ему думать плохо о собственном родном дяде!
   — Пропади все пропадом!
   Никогда в жизни Том не чувствовал себя таким обманутым.
   «Клэр, моя Клэр написала эти проклятые романы! Женщина, которую я люблю, которая признавалась мне в любви, испортила мою жизнь! Это ей я обязан всеми своими несчастьями!»
   Негодование бурлило у него в груди, словно кипящая вода. Том вскочил со стула и стал метаться по кабинету. По пути он со злости пнул стойку для газет и журналов, сломав ее хрупкие ножки, отчего годовая подписка «Макколса»[4] разлетелась по полу.
   «Она меня одурачила! Маленькая мисс Святоша, Клэр Монтегю, обвела меня вокруг пальца, словно опытная матрона сопливого мальчишку! А ведь она несомненно сделала себе состояние на этих мерзопакостных книжонках. Она делала деньги на моем честном имени! Она бесстыдно меня использовала, словно двухдолларовая шлюха мужлана-ковбоя!»
   Именно в этот момент, когда его ярость достигла апогея, дверь распахнулась и Клэр вошла в свой кабинет. Улыбка появилась у нее на лице, она протянула руки к Тому, но замерла на месте, когда он развернулся и припечатал ее к месту грозным взглядом. Никогда еще он так не смотрел на нее. Клэр прижала руки к груди и молча уставилась на него. Ее глаза за стеклами очков сделались огромными. Она явно не могла понять, в чем дело. Но потом Клэр перевела взгляд на свой письменный стол и побледнела.
   — Добрый день, мисс Мактег! — язвительно процедил Том сквозь стиснутые зубы.

19

   Если бы Клэр накричала на Тома, возмутившись тем, что он залез в ее вещи без спроса, сказала бы какую-нибудь дерзость, созналась, что она — автор книг о нем и чертовски гордится этим, он дал бы волю своему гневу, и это, вероятно, на некоторое время охладило бы его пыл. Но Клэр просто стояла и смотрела на него, словно перепуганный кролик. Видя искреннее раскаяние, написанное на ее лице, Том внезапно почувствовал себя виноватым. Подумать только, виноватым! Это он-то! Возмущение снова наполнило его грудь, а чувство вины только усилило гнев.
   — Ты удивлена, моя дорогая? Представь, я сам до этого додумался. Ведь ты не удосужилась поставить меня в известность. Может быть, ты считала, что тебе удастся сохранить свою маленькую тайну? И намеревалась порочить мое доброе имя всю оставшуюся жизнь?
   — Ты все неверно понял, — неуверенно начала Клэр. — Правда, все не так.
   — Да ну? — с издевкой произнес Том. Он не мог вспомнить случая, чтобы намеренно над кем-то измывался, но это у него получилось как-то само собой. — Так как же тебя понимать, Клэр? Объясни!
   — Я… я хотела тебе сказать. Хотела признаться. Но ты так ненавидел эти книги… — Клэр опустила голову. — Я боялась.
   У Тома сжалось сердце. Эти слова Клэр ранили его сильнее, чем он мог предположить.
   «Она боялась! И кого? Меня!»
   — Ну разумеется, ты боялась: ведь я с тобой жестоко обращаюсь! — произнес он с горьким сарказмом. — Я же такое ужасное чудовище!
   — Ты не чудовище, — уныло пробормотала Клэр. — И никогда не обращался со мной жестоко.
   — Неужели? А я уж было подумал, что бил тебя во сне или что-то в этом роде.
   Клэр грустно покачала головой, и Том заметил слезы, сверкнувшие в ее глазах. Ему вдруг захотелось подбежать к ней и обнять. Ему хотелось успокоить Клэр, сказать, что он больше не сердится и прощает ее… Но он мысленно обругал себя за слабость и на всякий случай отошел подальше от Клэр. «Черт побери, ее и должна мучить совесть! — подумал он. — Я впустил ее в свою жизнь, любил ее, рассказал все свои сердечные тайны, а она так меня предала!» Отсутствие доверия с ее стороны глубоко и больно ранило его.
   — Интересно, каким же образом ты намеревалась скрывать от меня правду? Что бы ты сказала, когда из печати вышла бы очередная мерзость? Ты что же, думала, что твоя гадкая тайна никогда не выплывет наружу?
   — Нет! Не думала!
   — Ты просто решила, что, после того как мы стали любовниками, тебе будет легче обманывать меня, не так ли? Ты полагала, что теперь, соблазненный твоими прелестями, я не рассержусь за то, что ты все эти годы делала из меня круглого идиота?
   — Нет! — в, ужасе воскликнула Клэр.
   — Нет?! — рявкнул Том. — Тогда почему же, черт побери, ты мне ничего не сказала?!
   Тому показалось, что его рычание добило Клэр окончательно. Лицо ее дрогнуло, и она разрыдалась.
   — О, прости меня!
   Клэр подхватила юбки, выскочила из кабинета и опрометью бросилась вверх по лестнице. Когда Том, придя в себя, помчался за ней, он успел лишь заметить край ее клетчатой юбки, скрывшейся за поворотом на второй этаж. Он понял, что Клэр окажется в своей комнате быстрее, чем он успеет ее догнать.
   Кипя негодованием, Том стоял у последней ступеньки лестницы, уставившись в никуда и сжав руки в кулаки. Грудь его вздымалась от возмущения.
   «Порочная, лживая дрянь! Черт бы ее побрал!»
   — Пришло телеграфное сообщение, сэр.
   Когда скорбный голос Скраггса достиг его сознания, он развернулся так быстро, что старый дворецкий отпрянул назад. Выхватив телеграмму из руки Скраггса, Том буркнул:
   — Спасибо.
   — Это для мисс Монтегю, сэр, — добавил Скраггс, словно Том был не в состоянии прочесть имя адресата. — Я собирался отнести телеграмму ей.
   — Я сам об этом позабочусь.
   Скраггс некоторое время, сощурив глаза, смотрел на Тома, словно не слишком доверял ему.
   — Очень хорошо, сэр, — в конце концов сказал он, развернулся и зашаркал прочь.
   Том проводил дворецкого злобным взглядом, потом снова посмотрел на лестницу и подумал, стоит ли ему нести телеграмму Клэр сейчас. Он боялся, что опять наорет на Клэр или еще хуже — схватит ее в объятия и станет просить прощения.
   Решив, что оба варианта абсолютно неприемлемы, Том сунул телеграмму в карман и направился в библиотеку.
 
   — Что я наделала?! Боже, что я наделала?!
   Клэр позволила себе, безутешно рыдая, полежать на кровати, но не долго. Она понимала, что слезы ничего не решат. Слезы не помогали ей, когда она была маленькой девочкой, не помогут и сейчас. Единственное, что помогало в жизни Клэр Монтегю, это действие.
   Она горько рассмеялась и пожалела, что не предприняла никаких действий несколько недель назад и не сказала Тому об этих книгах. И вот теперь пожинает плоды.
   «Назад пути нет, — думала она. — Что сделано, то сделано. Придется жить с этой ложью».
   Утерев слезы, Клэр встала и подошла к окну. Она понимала, что жить ей предстоит где угодно, только не в усадьбе Партингтонов…
   Но по крайней мере у нее есть деньги. В последний раз, когда она опрометью бросилась навстречу неизвестному будущему, единственное, что у нее было, — это объявление, вырезанное из пайрайт-спрингсской «Уикли» и беспредельная решимость.
   В горле у нее стоял ком, на сердце кошки скребли, но Клэр знала: сердце у нее не разбито. Сердца вообще не бьются: ведь она до сих пор жива.
   Клэр в унынии вытащила из-под кровати свой старый чемодан. Пожитков у нее стало гораздо больше, чем было, когда она приехала в усадьбу Партингтонов десять лет назад. Что ж, придется воспользоваться еще и саквояжем. Клэр решила, что чемодан она возьмет с собой, а за саквояжем пришлет потом, и начала укладывать вещи. Она была уверена, что Том не станет возражать, если она захватит с собой те немногие сокровища, что сумела накопить за проведенные здесь десять лет. Он человек добрый и благородный. И не его вина, что она оказалась низкой, продажной предательницей…
   Слезинка сбежала по щеке, и Клэр зло смахнула ее.
   Клэр не много потребовалось времени, чтобы упаковать одежду и туалетные принадлежности, необходимые на первые несколько дней. Дождавшись, когда Том и Джедидайя отправятся ужинать, она проскользнула вниз, в свой кабинет. Аккуратно складывая последнюю рукопись в папку, Клэр чуть было не разрыдалась, но взяла себя в руки. Дайане и Сильвестру она напишет потом. Возможно, она напишет и Тому, когда оправится от своего горя, и сообщит ему свой новый адрес… Конечно, вряд ли он ему понадобится, однако нелишне будет извиниться перед ним в письменном виде. Ведь объяснить все и по-настоящему попросить у него прощения ей сегодня так и не удалось…
   Но письмо нужно будет составить так, чтобы Том не подумал, что она терзается сознанием своей вины. Нет ничего постыдного в том, что она написала эти книги. Правда, ей не хватило храбрости в этом признаться. Но она даст понять, что не хотела навредить ему. Ей неприятно было думать, что Том считает, что она сознательно насмехалась над ним. Разве она может насмехаться над человеком, которого любит?
   Уложив папку в чемодан, Клэр неслышно, словно привидение, выскользнула в прохладный вечер. Проходя мимо конюшни, она попрощалась с лошадьми, которых за последнее время успела полюбить. Клэр чуть было не расплакалась, когда гладила Зорьку по шелковому носу: она просто обожала рыжую кобылу, которую подарил ей Том.
   — Прощай, — прошептала она. — Прощай, Зорька! Я люблю тебя. Я буду по тебе скучать. По тебе и по усадьбе Партингтонов…
   Отвернувшись, чтобы не разреветься окончательно, Клэр с чемоданом в руке поспешно пошла по аллее, ведущей в Пайрайт-Спрингс.
 
   — Клэр неважно себя чувствует, — резко ответил Том на вопрос Джедидайи. — Не думаю, что она спустится к ужину.
   — Жаль. А я надеялся, что смогу уговорить ее отправиться со мной после ужина в «Пайрайт-Армз».
   Том выдавил из себя улыбку.
   — Собираешься навестить предмет своей сердечной привязанности, Джед?
   — Да, — со вздохом признался Джедидайя. — Конечно, я в любом случае пойду, но, боюсь, Дайана огорчится. Она ведь очень привязана к Клэр.
   Том пожал плечами — что он мог сказать своему другу?
   «Я не дал ей ни малейшего шанса, — внезапно подумал он. — Набросился на нее, как форель на муху, и не дал даже рта раскрыть!»
   Том чувствовал себя чертовски виноватым, и ему приходилось постоянно повторять себе, что вина целиком и полностью лежит на Клэр. Это она ему лгала, а не он! Это она предала его!
   К несчастью, это мало помогало. С тех пор как он позволил себе обрушить свой гнев на Клэр, совесть не давала ему покоя. Том понимал, что Клэр не призналась ему только потому, что он всей душой ненавидел эти приключенческие романы, и опасалась его гнева. И, как оказалось, не без причины…
   Но если бы она рассказала ему обо всем с самого начала, он, возможно, почувствовал бы досаду, однако не счел бы это предательством! Да, но тогда он наверняка не подпустил бы ее к себе так близко. И этих последних великолепных недель, проведенных с Клэр, у него не было бы.
   Том бросил хмурый взгляд в тарелку с супом.
   «А так ли уж эти романы отравили тебе жизнь? — спросил он себя. — Признаться, тебе ведь даже немного нравилось быть знаменитостью».
   Сказать по правде, слава, которую принесли ему книги Клэр, была только ему на пользу — ведь ему давали самые престижные поручения. Сам президент Соединенных Штатов осведомлялся о Томе, когда приезжал на Дикий Запад поохотиться. И сказал, что узнал о нем из приключенческих романов Кларенса Мактега. А если уж быть до конца честным с самим собой, Том был вынужден признать, что эти глупые книжонки придавали ему больше уверенности в себе. Кроме того, когда приходится поддерживать раз созданный образ, поневоле выполняешь свои обязанности с большим усердием. В конце концов, на тебя люди смотрят!
   Отодвинув от себя тарелку с супом, поскольку у него совсем пропал аппетит, Том подумал, что до того, как вышла первая книжка из серии о Таскалусце Томе, он и не думал носить эти диковинные штаны из оленьей кожи и рубашки с бахромой. А теперь они — его «торговая марка», и ему приходится притворяться, что он не обращает внимания на сотни людей, подражающих ему. То есть, разумеется, не ему, а Таскалусцу Тому Парди. Порождению неуемного воображения Клэр…
   Когда в конце концов Тому открылась истина — а это произошло за ростбифом, — эта самая истина нанесла ему сокрушительный удар.
   «Отец Небесный! Клэр Монтегю, моя экономка, мой друг, моя любовница создала всенародный символ! И не только символ. Она создала идеал американского мужчины, модель мужских достоинств, которой подражает молодежь. Ведь и в самом деле все мальчишки Америки соревнуются, подражая Таскалусцу Тому Парди, и изо всех сил стараются стать такими же благородными и великодушными, как он».
   То, что Клэр создала характер своего героя из тех черт, которые, по ее мнению, были присущи ему, впервые показалось Тому трогательным. Интересно, она полностью в нем разочаровалась, когда он так отвратительно накричал на нее?
   — Какая досада! — нахмурившись, буркнул Том.
   — Прошу прощения?
   Том вздрогнул и чуть не выронил вилку: он на какое-то время позабыл, что с ним ужинает Джедидайя.
   — Ничего, все в порядке. Я просто размышляю.
   — А-а-а!
   Джедидайя вернулся к своим мыслям. Том не сомневался, что его друг думает о Дайане Сент-Совр.
   «А ведь Клэр наверняка меня любила — меня или созданного по моему образу и подобию героя — еще до того, как встретилась со мной. Если ей верить, то любит до сих пор, даже после того, как узнала меня близко. Но означает ли это, что я хоть в какой-то мере наделен теми неотразимыми качествами, которые присущи Таскалусцу Тому Парди?»
   С большой осторожностью Том прикончил остатки своего ужина. Десерт он проигнорировал и надеялся, что Джедидайя откажется от портвейна в гостиной, поскольку намерен отправиться в гости после ужина. Том не мог сейчас ни с кем говорить, а думать был способен только о Клэр. А вдруг Клэр решит, что он хочет, чтобы она уехала? Эта мысль была просто непереносима.
   Он должен перед ней извиниться! Но как? Подождать до утра, чтобы она успокоилась? Но тогда она всю ночь будет переживать. А будет ли?
   «Да, — решил Том, — будет!»
   И это ему совершенно не понравилось.
   Медленно поднимаясь по лестнице наверх, Том вспомнил о телеграмме, которую забрал у Скраггса перед ужином и сунул себе в карман. Это был прекрасный предлог. Он обрадовался и громко постучал в дверь.
   — Клэр! Клэр, тебе телеграмма!
   Но ответом ему было лишь молчание.
   Том откашлялся и предпринял вторую попытку.
   — Клэр, пожалуйста, открой! Тебе пришла телеграмма из города, и нам нужно поговорить.
   Ответа не последовало. Том стоял у двери и хмурился.
   «Если она у себя, то, значит, не желает меня видеть, — размышлял он. — А может быть, она вышла прогуляться? Нет. На улице темно хоть глаз коли, да и холод такой, что хороший хозяин собаку из дома не выгонит. Хотя… В любом случае нужно убедиться, что она не отправилась на прогулку».
   — Клэр! — позвал он громче.
   Тишина.
   Том глубоко вздохнул. Что и говорить, тяжелый выдался денек! Вся его спокойная, налаженная жизнь полетела вверх тормашками из-за женщины, которая еще три дня назад клялась, что любит его. В отчаянии он изо всех сил ударил кулаком в дверь.
   — Клэр! Черт возьми! Тебе телеграмма. Если ты не желаешь со мной разговаривать, прочти хотя бы телеграмму!
   Разозлившись, что не услышал ответа на свое последнее язвительное замечание, Том заявил:
   — Хорошо. Если тебе все равно, я прочту ее вслух. — Том понимал, что ведет себя, как упрямый школьник, но тем не менее вытащил телеграмму из кармана. — Вот. Тут написано: «Мисс Монтегю, сожалею, но не нахожу законных оснований, чтобы…»
   Том нахмурился и дочитал телеграмму про себя. Потом снова громко постучал в дверь.
   — Клэр, зачем ты телеграфировала мистеру Олифанту, чтобы он переслал твои доходы от последних книг на мой банковский счет?
   В конце концов, от такого продолжительного молчания и безграничное терпение может лопнуть! Постучав в дверь Клэр в последний раз, Том рявкнул:
   — Черт побери! Не хочешь выйти и поговорить со мной, тогда я сам войду!
   Том ожидал, что ему придется снести дверь с петель, однако защелка бесшумно повернулась. Том легонько надавил, и дверь без единого звука открылась.
   «Ну еще бы! В усадьбе Партингтонов нет ни одной скрипучей двери, потому что Клэр собственноручно смазывает петли каждую неделю, как по часам».
   На секунду Том застыл на пороге, поскольку ему вдруг стало страшно, но потом, сделав глубокий вдох, он вошел в комнату.
   В спальне Клэр не было ни пылинки. Но Клэр там тоже не было. А когда Том увидел упакованный саквояж, аккуратно поставленный на кровать, последняя искра надежды погасла. С тяжелым сердцем он подошел к постели, взял записку, оставленную на саквояже, и увидел на конверте свое имя, написанное аккуратным четким почерком Клэр.
   Когда Том вскрывал конверт, у него дрожали руки.
   Записка гласила:
   «Дорогой Том!
   Спасибо тебе за все. Ты был ко мне добрее, чем я того заслуживала. Пожалуйста, поверь, я не хотела навредить тебе своими книгами. Они были написаны от любви — очевидно, неразделенной, — и я сожалею о тех неприятностях, которые они тебе доставили. Я понимаю, что мне следовало бы спросить твоего разрешения, прежде чем делать тебя прототипом моего героя. Понимаю, что мне нужно было признаться во всем при первой нашей встрече. И все-таки я надеюсь, что настанет день, когда ты меня простишь!
   За своим саквояжем я пришлю, когда устроюсь где-нибудь.
   Да благословит тебя господь!
   Сердце мое навсегда осталось с тобой.
   Клэр».
   Том с трудом проглотил ком в горле, глаза у него защипало, голова стала тяжелой. Он прижал руку ко лбу, словно это могло унять боль.
   «Она бросила меня! Я причинил ей боль, я разоблачил ее, унизил ее любовь, и она оставила меня! В сущности, я сам ее выгнал…»
   — О, Клэр! — прошептал Том, а потом резко сжал зубы: он испугался, что с его губ сорвется рыдание.
   Том не знал, как долго он простоял, уставившись на прощальное письмо Клэр ничего не видящим взглядом. Ему показалось, что несколько часов. Как бы то ни было, из транса его вывел звонок у парадной двери.
   «Клэр! — подумал он. Сердце его на мгновение воспарило в небеса, но тут же снова рухнуло на землю. — Не может быть. Это не Клэр. Она не стала бы звонить в дверь. Если только… не оставила свой ключ!»
   Эта мысль приободрила его. Том выскочил из комнаты, сбежал вниз по лестнице и, оттолкнув Скраггса, бросился к двери. Распахнув ее рывком, он увидел высокого усатого джентльмена, стоящего на крыльце. Джентльмен маслено улыбнулся, и Тому показалось, что ему в самое сердце вонзили нож.
   — Вот мы и встретились снова, мистер Партингтон!
   Тому пару раз доводилось видеть цвет собственных эмоций. Один раз это случилось во время войны. В разгар одной битвы он видел весь мир словно сквозь оранжевый туман. Второй — когда за ним гналась толпа разъяренных шайеннов. Тогда Том видел окружающий мир в оттенках алого.
   Сейчас, когда он смотрел на усатого господина, весь мир внезапно приобрел красный оттенок.
   Том схватил мужчину за горло и принялся трясти как грушу. Масленая улыбочка соскользнула с лица нежданного гостя, рот раскрылся, и губы сами собой сложились в испуганное «о».
   — Где она? — кричал Том. — Где она, чтоб ты провалился! Что ты сделал с Клэр, мерзавец?!
   Чтобы оттащить Тома от Клода Монтегю, потребовались общие усилия Скраггса, Джедидайи Сильвера и до смерти перепуганного Сильвестра Аддисона-Аддисона. Иначе Том задушил бы его прямо на парадном крыльце усадьбы Партингтонов.
 
   — Говорю же вам, я — отец Клэр!
   Клод сделал еще один глоток бренди и осторожно помассировал кадык, словно не был уверен, что Том не раздавил его окончательно.
   Том обеими руками взъерошил свою шевелюру. Он отправил Джедидайю с Сильвестром в гостиную, а сам провел Клода в библиотеку. Ему не нужны были зрители при расспросах этого скользкого типа, который, как подозревал Том, был повинен во всех бедах Клэр.
   Том думал, что они были любовниками, и это, естественно, не доставляло ему особой радости. Но отец?! Боже милостивый!
   — Почему она мне не сказала? — удрученно вопрошал Том.
   И было чему удручаться. Он чувствовал себя совершенно подавленным.
   Лишившись былого апломба, Клод сделал еще один глоток бренди и буркнул:
   — Да потому, что ненавидит меня!
   — Что?!
   Том перестал расхаживать из угла в угол и вытаращился на Клода. Он представить себе не мог, чтобы Клэр кого-то ненавидела, а уж тем более — собственного отца! Даже если он — такой изворотливый пройдоха.
   Между тем хитрый Клод быстро понял, что подобное признание дискредитирует его в глазах Тома, и поспешил поправиться:
   — Точнее будет сказать, что у нее связаны со мной грустные воспоминания. Дело в том, что наша семейная жизнь пошла под откос, еще когда Клэр была совсем малышкой. Видите ли, мы… переживали трудные времена. И я боюсь, в этом Клэр винит меня.
   Он театральным жестом прижал пухлую руку к груди и потупил взор.
   Том вспомнил, как выпивал с Клодом Монтегю в салуне. У этого плута в запасе имелся нескончаемый поток смешных и трагических историй на все случаи жизни. Но Том и тогда ему не слишком доверял, а сейчас — еще меньше.
   — Однако вы сказали, что она вас ненавидит. Почему? Никогда не поверю, Что Клэр ненавидит вас из-за того, что вы переживали тяжелые времена. Клэр не из тех, кто может питать к кому-то беспричинную ненависть.
   Клод снова потер свой кадык, лицо его приняло меланхолическое выражение.
   — Сожалею, но должен сказать, что Клэр всегда считала себя выше своего окружения. Боюсь, это ее самый большой недостаток, мистер Партингтон. Видите ли, во время войны и после нам пришлось туго. Мать Клэр, которая была мне так дорога, умерла, и на мои плечи легли обязанности, превышающие мои возможности.
   Наблюдая за ним уголком глаза, Том поинтересовался:
   — И что же это были за обязанности, мистер Монтегю?
   — Воспитание детей! — напыщенно произнес Клод. — Я остался один с сыном и дочерью на руках. Несколько лет мы скитались по дорогам, мистер Партингтон. Это была опасная жизнь, но только такую я мог обеспечить своим детям.
   Преодолев желание снова наброситься на Клода, Том резко спросил:
   — Уточните: как это — скитались по дорогам?
   — То есть мы нигде не оседали надолго. Мы вели цыганскую жизнь.
   — Чем вы занимались, черт вас дери?!
   Клод, не слишком храбрый по природе, сдавленно пискнул и вдавился в диванные подушки. Однако, движимый страхом, довольно быстро ответил:
   — Мы переезжали с места на место в фургоне и торговали лекарственными снадобьями.
   У Тома глаза полезли на лоб.
   — Так, значит, вы шарлатан?
   — Я предпочел бы называться лекарем-самоучкой, — вкрадчиво уточнил Клод.
   — Какой из вас лекарь?! — возмутился Том. Он вспомнил, что ему приходилось несколько раз сталкиваться с мошенниками, торговавшими лекарственными снадобьями, и это всегда кончалось дурно. — Вы вытягивали у людей заработанные честным трудом денежки, продавая им ни на что не годные средства! И это вы называете лечением?
   — Я был очень неплохим лекарем, — заявил Клод с обидой.
   Том сжал кулаки и спрятал руки за спину, поскольку они сами собой тянулись к горлу Клода. Он видел результаты такого «лечения» своими глазами. Клод Монтегю и ему подобные обманщики продавали легковерным, иногда серьезно больным поселенцам спиртовые настойки, куда кроме спирта добавляли мяту или яд гремучей змеи. Он собственноручно помогал хоронить не одну жертву такого «лечения» и глубоко презирал Клода Монтегю и ему подобных шарлатанов.
   Постепенно у него в голове стала складываться ужасная картина.
   — Я полагаю, и детей вы использовали в своих деяниях?
   — Каких еще деяниях?
   — Вы, очевидно, одевали их в лохмотья, заставляли притворяться больными и делать вид, что они с вами незнакомы. Потом, когда вы потчевали их своими так называемыми «панацеями от всех болезней», им становилось лучше на глазах у изумленных зрителей, которые тут же начинали покупать у вас лекарства. Именно такую жизнь вы обеспечили своим детям, мистер Монтегю?
   Похоже, Клод не доверял спокойному, сдержанному тону Тома. Он опять вжался в диванные подушки, отодвинувшись от хозяина дома, словно намеревался оказаться как можно ближе к двери на случай, если Том вдруг набросится на него.
   — От Клэр в таком представлении всегда было мало проку. Вот когда она подросла, из нее можно стало извлекать пользу, хотя все равно назвать ее послушной дочерью было нельзя.
   — Что значит «можно стало извлекать из нее пользу»? — рявкнул Том.