Страница:
Сейчас надо решение принимать – уезжать ли из Чехии. И если да, то куда. И что делать там, куда он уедет? Чем ему заниматься? Теоретически он представлял себе различные виды бизнеса, которым можно себя посвятить.
Однако на практике возможны такие нюансы, которые трудно заранее предусмотреть… Да, что-то нетипичное для него было настроение, незнакомое даже ему самому. Такое снижение тонуса, такая тоска, пассивность, потеря интереса к жизни… Как же себя взбодрить?
Наверное, надо съездить в каждую из стран предполагаемого постоянного места жительства и определиться на месте. Да, пожалуй, что так. Взять туристическую путевку и … вперед. Можно с семьей, можно одному. Они с супругой все сделали грамотно. Она, оставшись якобы вдовой, спустя какое-то время вышла замуж второй раз за иностранца Алекса, а по сути за своего же мужа. Ребенка – опять же своего собственного – он усыновил. Все документы в порядке. Так что ездить они могут беспрепятственно. Единственное, что его беспокоит, так это тоска. Зачем надо было затевать всю эту свистопляску с гибелью, похоронами и прочими трагедиями, если жить стало совсем неинтересно?! Ох-ох-ох…
– Наташ, поеду развеюсь, что ли.
– Послушай, возьми Макса. Может, в музей какой сходите или в картинную галерею.
Алексею было все равно. В галерею так в галерею. С Максом так с Максом.
Отдых явно пошел Рите на пользу. Она порозовела, посвежела, расправила плечи. Со стороны могло даже показаться, будто она сбросила какой-то груз с себя. Взгляд стал поживее, речь повеселее. Ребята бросали на нее заинтересованные взгляды. И если Рита пока на них не очень-то отвечала, то замечала уж точно.
Десять дней в Карловых Варах показались месяцем отдыха. Совершенно другая обстановка, масса знакомств, новые впечатления, размеренность жизни, умиротворенность, беззаботность, леность… Все это удивительным образом создавало ощущение истинного покоя и гармонии. Потом было решено дня на три поехать посмотреть Прагу, и затем – в Москву.
Прага Риту очаровала. Ей понравился этот город сразу. Все вызывало положительные эмоции в ней – и дух старого города, и пронзительность воздуха, и потрясающе красивые женщины. Они с мамой ходили целый день и не уставали. Они порхали – легкие, воздушные, очарованные и очаровательные.
Девушка-экскурсовод попалась им замечательная. Местная, но с отличным русским языком. Звали ее Мила. Рассказывала про Прагу, про Чехию много, увлекательно, без устали. Водила их по музеям, по кафе, по улочкам и костелам, пока, наконец, не привела в картинную галерею.
Марина Владимировна к вечеру уже, честно говоря, чувствовала усталость и стремилась в гостиницу. Но Рита уговорила ее:
– Ну, мам, давай бегло осмотрим, чтобы иметь представление. Или давай тебя в кафе оставим. Ты выпьешь чайку, журнальчик полистаешь, а мы с Милой за полчасика пробежимся.
– Да, пожалуй. А то я уже и воспринимать толком не могу ничего. Я, правда, думаю, что полчаса вам не хватит. Давайте встретимся через час.
– Хорошо, мам, договорились.
И Рита с Милой чуть ли не бегом кинулись за билетами в музей.
«Вот что значит молодость! – с легкой грустью подумала Марина Владимировна. – Никакой усталости! И слава Богу!» Она видела явные перемены к лучшему в настроении дочери и не могла не радоваться этому.
Алексей медленно шел от картины к картине, читая название, имя художника, объясняя сыну сюжет. Вдвоем они внимательно изучали понравившиеся полотна, обсуждали художественные нюансы, обращали внимание на детали, делились мыслями, которые навевали те или иные шедевры. Если удавалось приблизиться к группе русских туристов, то они на какое-то время сливались с ней, слушали экскурсовода, потом шли вперед. Русская речь слышалась то здесь, то там. Так что недостатка в информации не было.
После полутора часов хождения по многочисленным залам отец с сыном присели отдохнуть. Как хорошо на мягком кресле в центре зала вытянуть ноги, немного расслабиться, продолжая тем не менее любоваться картинами, наблюдая движение людей из зала в зал и ненадолго забывая о своих проблемах.
… Риту Алексей узнал сразу. Боже мой! Откуда она?! Почему здесь? Как? Он напрягся, выпрямился. Сын поинтересовался:
– Что, пап? Пойдем дальше?
– Да, да, сынок, сейчас!
А сам не сводил глаз с девушки напротив.
Рита внимательно слушала спутницу, кивала, задавала вопросы, восхищалась, изумлялась и вообще излучала живейший интерес и радость процесса познания. Эти две девушки подолгу не задерживались ни у одной картины. Казалось, что они поставили себе цель пробежать «галопом по Европам», отмечая, однако, наиболее значительные и ценные творения художников.
Рита, видимо, почувствовала на себе чей-то взгляд, обернулась. Он успел опустить глаза. Но как только она отвернулась, он снова приник к ней взором. Рита! Какое счастье видеть ее снова! Какая мука видеть ее! Как разрывается его сердце, как болит и стонет: Рита-а-а-а!
Она обернулась снова. И еще. И опять. Мила удивилась:
– Знакомых увидела? – спросила она Риту.
– Нет. Просто странный какой-то мужчина. Смотрит так пристально. Наверное, спутал меня с кем-то.
– Бывает. – И Мила повела Риту в следующий зал. – Пойдем. Нам еще два полотна надо увидеть обязательно. Я тебе сейчас их покажу.
И Мила продолжала рассказывать дальше.
Алексей шел за ними… Макс, не понимая, почему отец проходит мимо интересных картин, тянул его за рукав, говоря:
– Пап, ну подожди! Давай посмотрим вот эту…
– Да, да… – кое-как реагировал Алексей, останавливаясь на несколько секунд перед очередным творением, и торопился дальше.
Сначала Рита чувствовала интерес, потом досаду и, наконец, тревогу. Не просто так этот мужчина преследует ее. Может, и правда, знакомый? Ну тогда подошел бы, поздоровался. А то смотрит, будто прожектором ее пронзает, и все. Ребенок с ним. Речи не слышно. Возможно, тоже русские.
Нет, был бы знакомый, подошел бы. За границей люди, как правило, с радостью обнаруживают знакомых. Приятно встретиться со своим земляком вдали от дома, поприветствовать друг друга, улыбнуться…
Нет, Рита его не знала. Ну и ладно! «Буду слушать Милу, – решила она, отгоняя от себя неприятное волнение. – Так все было хорошо, спокойно, безоблачно… И надо же, какой-то мужик своим бесцеремонным вниманием меня растревожил».
На какой-то момент ей удалось увлечься рассказом Милы, она задумалась о сюжете, о технике исполнения рассматриваемого творения… И когда в очередной раз оглянулась, ни мужчины, ни ребенка в зале не было. Рита с облегчением вздохнула. Им оставалось пробежать еще один зал, и пора было встречаться с мамой.
– Спасибо, Милочка! Отличный день, прекрасная экскурсия! Пойдем в кафе посидим, вина выпьем, отдохнем!
– Я с удовольствием!
Мама ждала их за столиком кафе, предусмотрительно заказав всем салат, отбивные и бутылку вина.
Женщины с удовольствием принялись за еду. Рита была в ударе. Произносила тосты, сыпала комплиментами в адрес Милы, восхищалась Прагой, Чехией и вообще выражала полное удовлетворение жизнью.
Марина счастливыми глазами смотрела на свою дочь и без конца благодарила Бога, что Рита наконец-то приходит в себя.
– Ритуль, ты посмотри, мужики аж шею сворачивают, глядя на тебя!
– Где?
– Да вон мужчина какой-то… Взгляд оторвать не может.
Рита опять увидела его. Тот же мужчина с тем же мальчиком – через два столика от них. Да, это опять он.
– Мам, ты знаешь, он на меня и в музее смотрел. Может, наш знакомый? Тебе не кажется?
– Да нет вроде. Не узнаю.
– Ну и ладно. Пусть смотрит.
Девушки допили вино, заказали чай, десерт, ягоды.
Они расслабились, раскраснелись. Рита больше не обращала внимания на того мужчину. А если бы обратила, то единственное, чему она могла бы удивиться, так это его манере пить чай. Мелкими-мелкими глотками, не по-мужски, а как будто по-детски… И если бы она пристально понаблюдала за ним, то наверняка бы уловила сходство… Ее в Алексее ничто так не раздражало, как именно эта манера пить мелкими глотками. Вернее, ее в нем вообще ничего не раздражало, кроме этого. Но в конце концов, даже если бы она и заметила… Да мало ли в мире мужчин с подобными привычками. Тем более что она и не приглядывалась и вообще демонстративно пересела к нему спиной.
Когда Алексей готовил свой план «ухода», ему казалось, что он продумал все. И слово «продумал» здесь даже не совсем точно. Дело в том, что во времена своей молодости Алексей учился в Высшей школе КГБ, и то, чему их там учили, вошло в его плоть и кровь навсегда. Поэтому он не просто продумал, а обосновал, просчитал наперед несколько возможных вариантов развития ситуации, предусмотрел все нюансы и мелочи. Например, он понимал, что, меняя только лицо, риск быть узнанным все равно остается. Поэтому надо менять и форму ушей, и прическу, и цвет глаз. Это оказалось не так трудно. Гораздо сложнее обстояли дела с походкой, осанкой, голосом, с манерой держать сигарету, с привычными жестами. Пришлось работать и над этим. Он теперь ходил с тростью или зонтом, будто слегка прихрамывая. Трость ему помогла и даже очень – невозможно же постоянно контролировать походку, а так любому бросится в глаза, что человек ходит с палочкой, и уж не важно, насколько он сильно на нее опирается, опирается ли вообще, важно, что она сопровождает облик этого человека. Правда, в этом случае надо было постоянно держать внимание на пробежке во время утренней зарядки. Поэтому он бегал не очень быстро, припадая на одну сторону, делая вид, что у него есть некоторые проблемы с ногой.
С курением тоже было непросто. Он видел для себя два варианта. Либо перейти на сигары, либо бросить совсем. Он выбрал второе, поскольку это решение убивало сразу двух зайцев: избавление от лишних особых примет и заметную прибавку в весе, которая, как правило, сопровождает резкий отказ от курения, что в его случае было только на пользу, поскольку меняло и внешний облик, и размер костюма, и пропорции фигуры, и осанку.
Голос, благодаря отказу от курения, тоже изменился: стал менее хриплым, дыхание освежилось, что, естественно, не могло сделать его неузнаваемым, но все-таки каким-то образом добавляло изменений в его внешний вид.
Но и это еще не все. Из опыта своих ученических лет он помнил, что человека, изменившегося до неузнаваемости, может выдать, казалось бы, совершенно невинная вещь, а именно: набор продуктов, которыми тот ежедневно питается. Оказывается, любой человек ест всегда примерно одно и то же. И в любой стране мира, в любом магазине берет именно те продукты, которые любит, знает, к которым привык. И в истории разведки известны случаи, когда люди попадались именно на этом.
Алексей данный вопрос решал просто. Если в супермаркет отправлялась жена, то покупала она его любимые паштеты, свиную колбасу и прочие деликатесы. Сам же он, выбираясь в магазин, накупал круп, сыров, молочные продукты, сладости для сына, фрукты для всей семьи. То есть подловить его в этом действе тоже было непросто.
А вот что касается манеры пить чай… Откуда он мог знать, какими глотками он пьет. Это же только со стороны заметно, да и то только очень близким людям. Да и то сомнительно: для одних глоток кажется мелким, для других нормальным. А уж ему самому вряд ли придет в голову идея переоценки своих мельчайших привычек. Хотя, опять же рассказывали им на учебе, жесты зачастую «сдавали» людей, потому что и жесты, и манеры, и привычки суть натура человека, которая именно через них и проявляется. Можно ли изменить манеру чихать? Сморкаться? Протирать очки? Поправлять волосы? Зевать, смеяться, хмурить брови? Возможно ли это? Вряд ли!
Но поскольку Алексей был «подкован» по всем статьям, то он старался контролировать все и вся, риск его узнавания таким образом сводился к минимуму.
Да и с пластическим хирургом он после операции тоже разобрался по всем правилам конспирации. Нет больше того хирурга. Попал в автомобильную катастрофу. Насмерть… Надо же, такая нелепая авария! И медсестра операционная… Тоже как-то нелепо… несчастный случай… Удар током. У себя дома. Какие-то проблемы с проводкой, видимо…
Вообще Алексей все свои вопросы решал всесторонне грамотно и практически безупречно. То, что Рита его не узнала, было не просто проверкой. Это была победа! И какой же он молодец, что с сыном ее не знакомил, что никаких фотографий семейных не показывал – ни жены, ни ребенка. А то узнала бы сына, кинулась бы расспрашивать… А он ведь специально смотрел пристально. Он ведь осознанно хотел обратить ее внимание на себя. Это удалось. Вниманием он ее завладел, даже раздражал ее… Но не узнала. Не признала. Не почувствовала.
Вот и отлично! Вот и молодец он! Однако наряду с победоносным чувством радости и торжеством успеха грусть все разливалась и разливалась внутри него. И плевать ей было – этой грусти – и на его торжество, и на его успех.
Душно становилось ему… Грусть перерастала в тоску. Тоска – в боль. Боль – в страдание!
Той ночью он не спал совсем. Давно затих сын в своей комнате. Давно засопела жена рядом с ним. А он лежал, то закрывая глаза, то открывая и вспоминал… вспоминал…
Как он умудрился полюбить? Этот вопрос был для него самый главный. Он был по своей натуре дерзок, жесток, безжалостен. К женщинам испытывал чисто потребительский интерес. Жену уважал, но тоже как-то… в меру. Без придыхания. Сына любил, конечно. Но это ребенок. К нему любовь другая. Родителей опять же… Это понятно. Хотя тоже как на это посмотреть. Не пожалел же их, не предупредил о придуманном сценарии. Они же в полной уверенности, что потеряли сына. Отец после похорон в больницу с сердцем попал. Мать постарела резко, сгорбилась… Как-то сразу превратилась в старушку… Но он их после этого и не видел. И не знал о них ничего. Так что к вопросу о родительской любви у него отношение непростое.
А вот с женщинами было все просто, неинтересно, заранее известно. Скорее всего, женщины были для него одним из каналов сброса отрицательной энергии. Пить он особенно не пил, казино не любил. Спорт? Поскольку постольку. Оставались девушки. С ними он мог вести себя по-разному – бесцеремонно, грубо, вяло, нагло, расслабленно, лениво, бурно, ненасытно – в зависимости от того объема агрессии, раздражения и злости, который был накоплен в нем к моменту очередного свидания. Ни одна женщина не задерживалась надолго. Ни одну, видимо, не устраивало такое потребительское отношение. Он подчас и про цветы забывал, не говоря уж о подарках, которых от него ждали. Он ведь человек-то очень небедный… Поэтому дамы, вероятно, рассчитывали и на интересный вечер, и на изысканные ухаживания, и на угощение, и на презенты. А в итоге получали грубый напор, ярко выраженный мужской эгоизм и ощущение явного использования.
А тут вдруг Рита. И что в ней такого особенного? Что в ней такое есть, чего нет в других? Почему его сразу потянуло к ней? Почему с трудом расставался, скучал, томился? Это было так странно. Это было впервые за долгие-долгие годы.
Память выхватывала из своих запасников то одни воспоминания, то другие. И все про Риту.
Вот она сидит перед ним близко-близко… на расстоянии полуметра. Ее тонкие руки закинуты за голову. Боже мой, ее руки! Он сходил с ума, когда она обнимала его, когда теребила волосы, гладила спину, ласкала шею. Он иной раз даже боялся смотреть на нее. Ему казалось, что чем больше он вглядывается, чем больше любуется ею, тем сильнее влюбляется. А куда сильнее-то? Можно ли сильнее?
Он подарил ей сапоги как-то. Очень высокие. Ботфорты. Намного выше колена. Настолько, что только кружево чулок было видно из-под них. Сапоги были такой тончайшей кожи, что казалось, будто они из шелка. Он обожал, когда она ходила только в них. Голая и в сапогах… Длинные ноги, тонкая талия, среднего размера грудь, худые руки… Так вот, иногда он закрывал глаза, боясь ослепнуть от такой красоты. Просто лежал рядом с ней с закрытыми глазами, не спал… А лежал, наслаждаясь ее близостью, дыханием, ароматом, присутствием…
Наверное, впервые в своей взрослой жизни по-настоящему расслаблялся и отдыхал он только с ней.
Однажды он пригласил ее в квартиру своего старого приятеля Андрюхи. Тот колесил по стране, редко бывал в Москве, но квартиру отдельную имел и запросто отдавал ключи знакомым, позволяя пользоваться ею в свое отсутствие. Единственное требование – чтоб после себя убирали, мусор выносили и как-то с бельем вопрос решали. Хоть тут же в машинке стирайте, хоть в прачечную сдавайте, хоть свое приносите. Не важно. Лишь бы порядок был.
Ну на особый порядок рассчитывать, понятное дело, не приходилось, а по большому счету все было более-менее нормально.
Алексей раньше никогда услугами этого приятеля не пользовался. Да оно и понятно. Что, у Алексея возможности для встречи с девушкой, что ли, нет? У него и квартира отдельная, или, как он называл, холостяцкая, для этого предназначена, и любая гостиница ему доступна…
А тут как-то раз случилась с его холостяцкой квартирой неприятность – залили ее соседи сверху. Пришлось ремонт затевать. А в гостиницу Рита идти категорически отказалась.
– Да что ты, Ритуля? Почему? Я знаю вполне приличные отели. Тебе понравится.
– Дело не в этом.
– А в чем?
– Я слышала, что в гостиницах часто ставят скрытые камеры.
– Да?
– Да. Мне даже странно, что ты об этом не знаешь.
– Нет, я слышал, конечно. Но не очень-то верю. Да и зачем?
– А затем, чтоб потом в Интернете на порносайтах показывать или клиентов своих шантажировать… Не знаю, может, я и преувеличиваю, но как-то не очень приятно сознавать, что кто-то наблюдает за тобой.
Алексей напрягся. Он не очень задумывался над подобными вещами, а ведь, наверное, это и вправду вполне реально. Просто раньше ему плевать было, с какой бабой, где, когда, как. Он и не морочил себе голову особенно и не волновался насчет компромата. Кого ему бояться? Жены? Смешно. Конкурентов? Оппонентов? Противников? Да ведь в связях с женщинами нет ничего предосудительного. Ну ладно бы еще несовершеннолетние, или группа, или интим с мужчиной. А про его связи и беспокоиться-то нечего. Но Ритой он дорожил. Причем дорожил настолько, что самому себе боялся признаться, как же страшно ему ее потерять.
В общем, попросил он ключи у Андрюхи-дальнобойщика. Пригласил туда Риту. Сам приехал пораньше. Оглядеться, осмотреться… Прибрался немного, проветрил помещение, цветы в вазу определил, фрукты помыл. Даже свечи зажег. Купил заранее. И свечи, и салфетки красивые, и шампанское дорогое. Конфеты Риточкины любимые на стол поставил. Мороженое в холодильник положил, чтоб до поры не растаяло.
Времени до прихода любимой оставалось еще много. Он оглядел книжные полки, увидел фотоальбомы. Взял посмотреть. Стал листать. Вот они на первом курсе, только поступили – Андрюха, Алексей, другие пацаны, девчонки. Вот они на картошке, а вот после первого курса в походе… Черно-белые фото, старые, некачественные, а такие милые сердцу. А потом Андрюху со второго курса отчислили за прогулы, и загремел он в армию, а потом уже и не стал восстанавливаться в институт, а пошел работать. Как профессию водителя освоил, так по сей день и шоферит по городам и весям. Ни семьи, ни детей. Перекати-поле. Но старых приятелей не забывает. В Москве когда бывает – звонит, изредка в гости приглашает.
Алексей окунулся в воспоминания юности, взял гитару Андрюхину. Сидел, грустил, перебирал струны, удивляясь вполне приличной настроенности инструмента и памяти своих пальцев, которые довольно грамотно брали аккорд за аккордом.
Рита поднималась на пятый этаж полуразрушенной хрущевки и думала: надо же, насколько неуютно живут люди. Подъезды не просто грязные, а ужасающе грязные, стены обшарпаны, подоконники заплеваны, лампочки полумертвые… А запах! Интересно, убираются здесь когда-нибудь? Дошла до пятого этажа, увидела приоткрытую дверь. Поняла, что именно здесь ее ждут. Хотела войти шумно, броситься на шею, заверещать…
Но еще на лестничной клетке услышала нехитрую мелодию и голос любимый… Песня была ей незнакома:
Она сидела на ковре, прислонившись спиной к дивану и откинув голову на скомканную простыню, а он сквозь пелену какую-то (Боже, неужели это слезы?) наблюдал испарину на ее лице, растрепанные волосы, часто вздымающуюся грудь, и только три слова бесконечно крутились в его голове: «Господи, какое счастье!» и опять: «Господи, какое счастье!»
Рита долго ворочалась после музея. Ой, да что ж такое? Завтра рано вставать на самолет, надо бы выспаться, а она какая-то возбужденная. Переволновалась, что ли? Да вроде бы нечего ей волноваться. День прошел отлично. Да и вообще вся поездка удалась. Настроение хорошее. Может, вина лишнего выпила? Тоже вряд ли! Бутылку вина на трех женщин за вечер. Разве это много?! Мама вон спит себе спокойно, а ей что-то все неймется…
Прикрыла глаза, стала сначала считать, надеясь скорее уснуть, потом стихи читать, потом песни про себя напевать, убаюкивать себя как будто бы…
Вспомнилось «Этот город называется Москва…» Ей Алексей пел. Единственный раз в жизни слышала, а запомнила сразу и всю – от начала до конца. Эх, Алексей, Алексей! Такая боль, такая ты заноза в моем сердце! Вроде и полегчало уже, а как вспомнилась песня эта, так глаза и защипало…
Такой вечер тогда у них был удивительный! Неповторимый! И хотя рядом с ним она всегда как будто растворялась в пространстве, таких сильных ощущений Рита больше не испытывала. Ей казалось, что ее будто уже и нет вовсе. И в то же время – она – это вся вселенная. Потом только, спустя какое-то время, попав на психологический тренинг (это когда мама ее пыталась после похорон вернуть в нормальное русло), Рита услышала, что подобная реакция называется измененным состоянием сознания. Надо же, удивлялась она тогда, не представляя себе, что способна на такое. Оказалось, что люди прилагают огромные усилия, чтобы достичь этого состояния, чтобы побыть в нем какое-то время, а она только прикасалась к любимому – и, пожалуйста, уже в измененном состоянии. Фантастика!
Он не был полностью открыт для нее, не был понятен ей до конца. Чем занимается? Какими делами? Вроде бы чиновник. Но что-то уж слишком крут. Слышала обрывки разговоров Алексея и ужасалась. Грубый, резкий, бескомпромиссный, он мог заорать, мог без стеснения заматериться, мог оборвать разговор на полуслове, бросив трубку и оскорбив собеседника. Потом извинялся перед Ритой, мол, прости, что пришлось стать свидетельницей разговора. Но на самом деле никакой вины за собой не чувствовал, а извинялся только из мнимого следования этикету.
Ведь если вдуматься: извини не за грубость, не за жесткость, не за бестактное отношение к людям, а за то, что услышала…
Она догадывалась, что не все чисто в его жизни, что такие деньги не могут быть зарплатой… но задавать вопросы не решалась. Однажды попыталась высказать недовольство его деспотизмом. Но ничего хорошего из этого не вышло. Он и ей нагрубил, буквально заткнув ей рот резким высказыванием: «Не лезь, куда не просят!» Она отвернулась к окну. Они ехали тогда в машине. Ей было стыдно и перед водителем, и вообще стыдно… Но он быстро остыл, приобнял ее. Рита отстранилась, обиженно отвернувшись и хлюпнув носом.
Алексей сделал знак водителю остановиться около цветочной палатки. Вышел и купил ей… все цветы, которые там были. Букетов десять—двенадцать плюс отдельные цветы без счета. Продавщица не поверила такой удаче. Даже переспросила:
– Я не расслышала, простите! Какой вам букет?
– Мне все букеты!
– Как все?!
– Да, все букеты и все цветы! Несите быстро в машину. Сейчас вам водитель поможет.
И, не торгуясь, выложил перед ней стопку тысячных купюр.
Цветами был усыпан весь салон, весь багажник. Алексей улыбался, стараясь загладить досадный промах. А Рита уговаривала себя смириться: «Ну что ж теперь делать? Не все люди мягкие, далеко не все! Я же его не переделаю, не исправлю. Раз у человека такой характер, значит, он и живет соответственно. Что я могу? Или терпеть, или уходить. Разве я готова уйти? Нет, конечно! Значит, остается смирение. Зато в этой жесткости есть, наверное, свои плюсы. Вон как здорово он маме помог в прошлом месяце!»
Однако на практике возможны такие нюансы, которые трудно заранее предусмотреть… Да, что-то нетипичное для него было настроение, незнакомое даже ему самому. Такое снижение тонуса, такая тоска, пассивность, потеря интереса к жизни… Как же себя взбодрить?
Наверное, надо съездить в каждую из стран предполагаемого постоянного места жительства и определиться на месте. Да, пожалуй, что так. Взять туристическую путевку и … вперед. Можно с семьей, можно одному. Они с супругой все сделали грамотно. Она, оставшись якобы вдовой, спустя какое-то время вышла замуж второй раз за иностранца Алекса, а по сути за своего же мужа. Ребенка – опять же своего собственного – он усыновил. Все документы в порядке. Так что ездить они могут беспрепятственно. Единственное, что его беспокоит, так это тоска. Зачем надо было затевать всю эту свистопляску с гибелью, похоронами и прочими трагедиями, если жить стало совсем неинтересно?! Ох-ох-ох…
– Наташ, поеду развеюсь, что ли.
– Послушай, возьми Макса. Может, в музей какой сходите или в картинную галерею.
Алексею было все равно. В галерею так в галерею. С Максом так с Максом.
Отдых явно пошел Рите на пользу. Она порозовела, посвежела, расправила плечи. Со стороны могло даже показаться, будто она сбросила какой-то груз с себя. Взгляд стал поживее, речь повеселее. Ребята бросали на нее заинтересованные взгляды. И если Рита пока на них не очень-то отвечала, то замечала уж точно.
Десять дней в Карловых Варах показались месяцем отдыха. Совершенно другая обстановка, масса знакомств, новые впечатления, размеренность жизни, умиротворенность, беззаботность, леность… Все это удивительным образом создавало ощущение истинного покоя и гармонии. Потом было решено дня на три поехать посмотреть Прагу, и затем – в Москву.
Прага Риту очаровала. Ей понравился этот город сразу. Все вызывало положительные эмоции в ней – и дух старого города, и пронзительность воздуха, и потрясающе красивые женщины. Они с мамой ходили целый день и не уставали. Они порхали – легкие, воздушные, очарованные и очаровательные.
Девушка-экскурсовод попалась им замечательная. Местная, но с отличным русским языком. Звали ее Мила. Рассказывала про Прагу, про Чехию много, увлекательно, без устали. Водила их по музеям, по кафе, по улочкам и костелам, пока, наконец, не привела в картинную галерею.
Марина Владимировна к вечеру уже, честно говоря, чувствовала усталость и стремилась в гостиницу. Но Рита уговорила ее:
– Ну, мам, давай бегло осмотрим, чтобы иметь представление. Или давай тебя в кафе оставим. Ты выпьешь чайку, журнальчик полистаешь, а мы с Милой за полчасика пробежимся.
– Да, пожалуй. А то я уже и воспринимать толком не могу ничего. Я, правда, думаю, что полчаса вам не хватит. Давайте встретимся через час.
– Хорошо, мам, договорились.
И Рита с Милой чуть ли не бегом кинулись за билетами в музей.
«Вот что значит молодость! – с легкой грустью подумала Марина Владимировна. – Никакой усталости! И слава Богу!» Она видела явные перемены к лучшему в настроении дочери и не могла не радоваться этому.
Алексей медленно шел от картины к картине, читая название, имя художника, объясняя сыну сюжет. Вдвоем они внимательно изучали понравившиеся полотна, обсуждали художественные нюансы, обращали внимание на детали, делились мыслями, которые навевали те или иные шедевры. Если удавалось приблизиться к группе русских туристов, то они на какое-то время сливались с ней, слушали экскурсовода, потом шли вперед. Русская речь слышалась то здесь, то там. Так что недостатка в информации не было.
После полутора часов хождения по многочисленным залам отец с сыном присели отдохнуть. Как хорошо на мягком кресле в центре зала вытянуть ноги, немного расслабиться, продолжая тем не менее любоваться картинами, наблюдая движение людей из зала в зал и ненадолго забывая о своих проблемах.
… Риту Алексей узнал сразу. Боже мой! Откуда она?! Почему здесь? Как? Он напрягся, выпрямился. Сын поинтересовался:
– Что, пап? Пойдем дальше?
– Да, да, сынок, сейчас!
А сам не сводил глаз с девушки напротив.
Рита внимательно слушала спутницу, кивала, задавала вопросы, восхищалась, изумлялась и вообще излучала живейший интерес и радость процесса познания. Эти две девушки подолгу не задерживались ни у одной картины. Казалось, что они поставили себе цель пробежать «галопом по Европам», отмечая, однако, наиболее значительные и ценные творения художников.
Рита, видимо, почувствовала на себе чей-то взгляд, обернулась. Он успел опустить глаза. Но как только она отвернулась, он снова приник к ней взором. Рита! Какое счастье видеть ее снова! Какая мука видеть ее! Как разрывается его сердце, как болит и стонет: Рита-а-а-а!
Она обернулась снова. И еще. И опять. Мила удивилась:
– Знакомых увидела? – спросила она Риту.
– Нет. Просто странный какой-то мужчина. Смотрит так пристально. Наверное, спутал меня с кем-то.
– Бывает. – И Мила повела Риту в следующий зал. – Пойдем. Нам еще два полотна надо увидеть обязательно. Я тебе сейчас их покажу.
И Мила продолжала рассказывать дальше.
Алексей шел за ними… Макс, не понимая, почему отец проходит мимо интересных картин, тянул его за рукав, говоря:
– Пап, ну подожди! Давай посмотрим вот эту…
– Да, да… – кое-как реагировал Алексей, останавливаясь на несколько секунд перед очередным творением, и торопился дальше.
Сначала Рита чувствовала интерес, потом досаду и, наконец, тревогу. Не просто так этот мужчина преследует ее. Может, и правда, знакомый? Ну тогда подошел бы, поздоровался. А то смотрит, будто прожектором ее пронзает, и все. Ребенок с ним. Речи не слышно. Возможно, тоже русские.
Нет, был бы знакомый, подошел бы. За границей люди, как правило, с радостью обнаруживают знакомых. Приятно встретиться со своим земляком вдали от дома, поприветствовать друг друга, улыбнуться…
Нет, Рита его не знала. Ну и ладно! «Буду слушать Милу, – решила она, отгоняя от себя неприятное волнение. – Так все было хорошо, спокойно, безоблачно… И надо же, какой-то мужик своим бесцеремонным вниманием меня растревожил».
На какой-то момент ей удалось увлечься рассказом Милы, она задумалась о сюжете, о технике исполнения рассматриваемого творения… И когда в очередной раз оглянулась, ни мужчины, ни ребенка в зале не было. Рита с облегчением вздохнула. Им оставалось пробежать еще один зал, и пора было встречаться с мамой.
– Спасибо, Милочка! Отличный день, прекрасная экскурсия! Пойдем в кафе посидим, вина выпьем, отдохнем!
– Я с удовольствием!
Мама ждала их за столиком кафе, предусмотрительно заказав всем салат, отбивные и бутылку вина.
Женщины с удовольствием принялись за еду. Рита была в ударе. Произносила тосты, сыпала комплиментами в адрес Милы, восхищалась Прагой, Чехией и вообще выражала полное удовлетворение жизнью.
Марина счастливыми глазами смотрела на свою дочь и без конца благодарила Бога, что Рита наконец-то приходит в себя.
– Ритуль, ты посмотри, мужики аж шею сворачивают, глядя на тебя!
– Где?
– Да вон мужчина какой-то… Взгляд оторвать не может.
Рита опять увидела его. Тот же мужчина с тем же мальчиком – через два столика от них. Да, это опять он.
– Мам, ты знаешь, он на меня и в музее смотрел. Может, наш знакомый? Тебе не кажется?
– Да нет вроде. Не узнаю.
– Ну и ладно. Пусть смотрит.
Девушки допили вино, заказали чай, десерт, ягоды.
Они расслабились, раскраснелись. Рита больше не обращала внимания на того мужчину. А если бы обратила, то единственное, чему она могла бы удивиться, так это его манере пить чай. Мелкими-мелкими глотками, не по-мужски, а как будто по-детски… И если бы она пристально понаблюдала за ним, то наверняка бы уловила сходство… Ее в Алексее ничто так не раздражало, как именно эта манера пить мелкими глотками. Вернее, ее в нем вообще ничего не раздражало, кроме этого. Но в конце концов, даже если бы она и заметила… Да мало ли в мире мужчин с подобными привычками. Тем более что она и не приглядывалась и вообще демонстративно пересела к нему спиной.
Когда Алексей готовил свой план «ухода», ему казалось, что он продумал все. И слово «продумал» здесь даже не совсем точно. Дело в том, что во времена своей молодости Алексей учился в Высшей школе КГБ, и то, чему их там учили, вошло в его плоть и кровь навсегда. Поэтому он не просто продумал, а обосновал, просчитал наперед несколько возможных вариантов развития ситуации, предусмотрел все нюансы и мелочи. Например, он понимал, что, меняя только лицо, риск быть узнанным все равно остается. Поэтому надо менять и форму ушей, и прическу, и цвет глаз. Это оказалось не так трудно. Гораздо сложнее обстояли дела с походкой, осанкой, голосом, с манерой держать сигарету, с привычными жестами. Пришлось работать и над этим. Он теперь ходил с тростью или зонтом, будто слегка прихрамывая. Трость ему помогла и даже очень – невозможно же постоянно контролировать походку, а так любому бросится в глаза, что человек ходит с палочкой, и уж не важно, насколько он сильно на нее опирается, опирается ли вообще, важно, что она сопровождает облик этого человека. Правда, в этом случае надо было постоянно держать внимание на пробежке во время утренней зарядки. Поэтому он бегал не очень быстро, припадая на одну сторону, делая вид, что у него есть некоторые проблемы с ногой.
С курением тоже было непросто. Он видел для себя два варианта. Либо перейти на сигары, либо бросить совсем. Он выбрал второе, поскольку это решение убивало сразу двух зайцев: избавление от лишних особых примет и заметную прибавку в весе, которая, как правило, сопровождает резкий отказ от курения, что в его случае было только на пользу, поскольку меняло и внешний облик, и размер костюма, и пропорции фигуры, и осанку.
Голос, благодаря отказу от курения, тоже изменился: стал менее хриплым, дыхание освежилось, что, естественно, не могло сделать его неузнаваемым, но все-таки каким-то образом добавляло изменений в его внешний вид.
Но и это еще не все. Из опыта своих ученических лет он помнил, что человека, изменившегося до неузнаваемости, может выдать, казалось бы, совершенно невинная вещь, а именно: набор продуктов, которыми тот ежедневно питается. Оказывается, любой человек ест всегда примерно одно и то же. И в любой стране мира, в любом магазине берет именно те продукты, которые любит, знает, к которым привык. И в истории разведки известны случаи, когда люди попадались именно на этом.
Алексей данный вопрос решал просто. Если в супермаркет отправлялась жена, то покупала она его любимые паштеты, свиную колбасу и прочие деликатесы. Сам же он, выбираясь в магазин, накупал круп, сыров, молочные продукты, сладости для сына, фрукты для всей семьи. То есть подловить его в этом действе тоже было непросто.
А вот что касается манеры пить чай… Откуда он мог знать, какими глотками он пьет. Это же только со стороны заметно, да и то только очень близким людям. Да и то сомнительно: для одних глоток кажется мелким, для других нормальным. А уж ему самому вряд ли придет в голову идея переоценки своих мельчайших привычек. Хотя, опять же рассказывали им на учебе, жесты зачастую «сдавали» людей, потому что и жесты, и манеры, и привычки суть натура человека, которая именно через них и проявляется. Можно ли изменить манеру чихать? Сморкаться? Протирать очки? Поправлять волосы? Зевать, смеяться, хмурить брови? Возможно ли это? Вряд ли!
Но поскольку Алексей был «подкован» по всем статьям, то он старался контролировать все и вся, риск его узнавания таким образом сводился к минимуму.
Да и с пластическим хирургом он после операции тоже разобрался по всем правилам конспирации. Нет больше того хирурга. Попал в автомобильную катастрофу. Насмерть… Надо же, такая нелепая авария! И медсестра операционная… Тоже как-то нелепо… несчастный случай… Удар током. У себя дома. Какие-то проблемы с проводкой, видимо…
Вообще Алексей все свои вопросы решал всесторонне грамотно и практически безупречно. То, что Рита его не узнала, было не просто проверкой. Это была победа! И какой же он молодец, что с сыном ее не знакомил, что никаких фотографий семейных не показывал – ни жены, ни ребенка. А то узнала бы сына, кинулась бы расспрашивать… А он ведь специально смотрел пристально. Он ведь осознанно хотел обратить ее внимание на себя. Это удалось. Вниманием он ее завладел, даже раздражал ее… Но не узнала. Не признала. Не почувствовала.
Вот и отлично! Вот и молодец он! Однако наряду с победоносным чувством радости и торжеством успеха грусть все разливалась и разливалась внутри него. И плевать ей было – этой грусти – и на его торжество, и на его успех.
Душно становилось ему… Грусть перерастала в тоску. Тоска – в боль. Боль – в страдание!
Той ночью он не спал совсем. Давно затих сын в своей комнате. Давно засопела жена рядом с ним. А он лежал, то закрывая глаза, то открывая и вспоминал… вспоминал…
Как он умудрился полюбить? Этот вопрос был для него самый главный. Он был по своей натуре дерзок, жесток, безжалостен. К женщинам испытывал чисто потребительский интерес. Жену уважал, но тоже как-то… в меру. Без придыхания. Сына любил, конечно. Но это ребенок. К нему любовь другая. Родителей опять же… Это понятно. Хотя тоже как на это посмотреть. Не пожалел же их, не предупредил о придуманном сценарии. Они же в полной уверенности, что потеряли сына. Отец после похорон в больницу с сердцем попал. Мать постарела резко, сгорбилась… Как-то сразу превратилась в старушку… Но он их после этого и не видел. И не знал о них ничего. Так что к вопросу о родительской любви у него отношение непростое.
А вот с женщинами было все просто, неинтересно, заранее известно. Скорее всего, женщины были для него одним из каналов сброса отрицательной энергии. Пить он особенно не пил, казино не любил. Спорт? Поскольку постольку. Оставались девушки. С ними он мог вести себя по-разному – бесцеремонно, грубо, вяло, нагло, расслабленно, лениво, бурно, ненасытно – в зависимости от того объема агрессии, раздражения и злости, который был накоплен в нем к моменту очередного свидания. Ни одна женщина не задерживалась надолго. Ни одну, видимо, не устраивало такое потребительское отношение. Он подчас и про цветы забывал, не говоря уж о подарках, которых от него ждали. Он ведь человек-то очень небедный… Поэтому дамы, вероятно, рассчитывали и на интересный вечер, и на изысканные ухаживания, и на угощение, и на презенты. А в итоге получали грубый напор, ярко выраженный мужской эгоизм и ощущение явного использования.
А тут вдруг Рита. И что в ней такого особенного? Что в ней такое есть, чего нет в других? Почему его сразу потянуло к ней? Почему с трудом расставался, скучал, томился? Это было так странно. Это было впервые за долгие-долгие годы.
Память выхватывала из своих запасников то одни воспоминания, то другие. И все про Риту.
Вот она сидит перед ним близко-близко… на расстоянии полуметра. Ее тонкие руки закинуты за голову. Боже мой, ее руки! Он сходил с ума, когда она обнимала его, когда теребила волосы, гладила спину, ласкала шею. Он иной раз даже боялся смотреть на нее. Ему казалось, что чем больше он вглядывается, чем больше любуется ею, тем сильнее влюбляется. А куда сильнее-то? Можно ли сильнее?
Он подарил ей сапоги как-то. Очень высокие. Ботфорты. Намного выше колена. Настолько, что только кружево чулок было видно из-под них. Сапоги были такой тончайшей кожи, что казалось, будто они из шелка. Он обожал, когда она ходила только в них. Голая и в сапогах… Длинные ноги, тонкая талия, среднего размера грудь, худые руки… Так вот, иногда он закрывал глаза, боясь ослепнуть от такой красоты. Просто лежал рядом с ней с закрытыми глазами, не спал… А лежал, наслаждаясь ее близостью, дыханием, ароматом, присутствием…
Наверное, впервые в своей взрослой жизни по-настоящему расслаблялся и отдыхал он только с ней.
Однажды он пригласил ее в квартиру своего старого приятеля Андрюхи. Тот колесил по стране, редко бывал в Москве, но квартиру отдельную имел и запросто отдавал ключи знакомым, позволяя пользоваться ею в свое отсутствие. Единственное требование – чтоб после себя убирали, мусор выносили и как-то с бельем вопрос решали. Хоть тут же в машинке стирайте, хоть в прачечную сдавайте, хоть свое приносите. Не важно. Лишь бы порядок был.
Ну на особый порядок рассчитывать, понятное дело, не приходилось, а по большому счету все было более-менее нормально.
Алексей раньше никогда услугами этого приятеля не пользовался. Да оно и понятно. Что, у Алексея возможности для встречи с девушкой, что ли, нет? У него и квартира отдельная, или, как он называл, холостяцкая, для этого предназначена, и любая гостиница ему доступна…
А тут как-то раз случилась с его холостяцкой квартирой неприятность – залили ее соседи сверху. Пришлось ремонт затевать. А в гостиницу Рита идти категорически отказалась.
– Да что ты, Ритуля? Почему? Я знаю вполне приличные отели. Тебе понравится.
– Дело не в этом.
– А в чем?
– Я слышала, что в гостиницах часто ставят скрытые камеры.
– Да?
– Да. Мне даже странно, что ты об этом не знаешь.
– Нет, я слышал, конечно. Но не очень-то верю. Да и зачем?
– А затем, чтоб потом в Интернете на порносайтах показывать или клиентов своих шантажировать… Не знаю, может, я и преувеличиваю, но как-то не очень приятно сознавать, что кто-то наблюдает за тобой.
Алексей напрягся. Он не очень задумывался над подобными вещами, а ведь, наверное, это и вправду вполне реально. Просто раньше ему плевать было, с какой бабой, где, когда, как. Он и не морочил себе голову особенно и не волновался насчет компромата. Кого ему бояться? Жены? Смешно. Конкурентов? Оппонентов? Противников? Да ведь в связях с женщинами нет ничего предосудительного. Ну ладно бы еще несовершеннолетние, или группа, или интим с мужчиной. А про его связи и беспокоиться-то нечего. Но Ритой он дорожил. Причем дорожил настолько, что самому себе боялся признаться, как же страшно ему ее потерять.
В общем, попросил он ключи у Андрюхи-дальнобойщика. Пригласил туда Риту. Сам приехал пораньше. Оглядеться, осмотреться… Прибрался немного, проветрил помещение, цветы в вазу определил, фрукты помыл. Даже свечи зажег. Купил заранее. И свечи, и салфетки красивые, и шампанское дорогое. Конфеты Риточкины любимые на стол поставил. Мороженое в холодильник положил, чтоб до поры не растаяло.
Времени до прихода любимой оставалось еще много. Он оглядел книжные полки, увидел фотоальбомы. Взял посмотреть. Стал листать. Вот они на первом курсе, только поступили – Андрюха, Алексей, другие пацаны, девчонки. Вот они на картошке, а вот после первого курса в походе… Черно-белые фото, старые, некачественные, а такие милые сердцу. А потом Андрюху со второго курса отчислили за прогулы, и загремел он в армию, а потом уже и не стал восстанавливаться в институт, а пошел работать. Как профессию водителя освоил, так по сей день и шоферит по городам и весям. Ни семьи, ни детей. Перекати-поле. Но старых приятелей не забывает. В Москве когда бывает – звонит, изредка в гости приглашает.
Алексей окунулся в воспоминания юности, взял гитару Андрюхину. Сидел, грустил, перебирал струны, удивляясь вполне приличной настроенности инструмента и памяти своих пальцев, которые довольно грамотно брали аккорд за аккордом.
Рита поднималась на пятый этаж полуразрушенной хрущевки и думала: надо же, насколько неуютно живут люди. Подъезды не просто грязные, а ужасающе грязные, стены обшарпаны, подоконники заплеваны, лампочки полумертвые… А запах! Интересно, убираются здесь когда-нибудь? Дошла до пятого этажа, увидела приоткрытую дверь. Поняла, что именно здесь ее ждут. Хотела войти шумно, броситься на шею, заверещать…
Но еще на лестничной клетке услышала нехитрую мелодию и голос любимый… Песня была ей незнакома:
Дальше он как-то сбился, голос сорвался. Музыка затихла. Рита зашла. Полумрак, свечи, цветы… В этот вечер между ними случилось нечто такое… Никто из них не мог бы выразить это словами. Будто бы они были какое-то время одним существом, чем-то единым, неделимым, целым… Он не чувствовал, где кончалось его тело и начиналось ее, где ее дыхание перетекало в его, где чье сердце билось, где чей пульс колотился… Они так взаимопроникли друг в друга, что опомнились где-то уже глубокой ночью.
Этот город называется Москва,
Эта улица, как ниточка, узка,
Эта комната – бочонок – о два дна,
И сюда приходит женщина одна.
Меж ключиц ее цепочка тонких бус.
Он губами знает каждую на вкус.
Он снимает их, как капельки с листа,
А она стоит, как девочка, чиста.
Это черт ее придумал или Бог?
Это бредил ею Пушкин или Блок?
И кому была завещана в века
Эта смуглая, точеная рука?
Она сидела на ковре, прислонившись спиной к дивану и откинув голову на скомканную простыню, а он сквозь пелену какую-то (Боже, неужели это слезы?) наблюдал испарину на ее лице, растрепанные волосы, часто вздымающуюся грудь, и только три слова бесконечно крутились в его голове: «Господи, какое счастье!» и опять: «Господи, какое счастье!»
Рита долго ворочалась после музея. Ой, да что ж такое? Завтра рано вставать на самолет, надо бы выспаться, а она какая-то возбужденная. Переволновалась, что ли? Да вроде бы нечего ей волноваться. День прошел отлично. Да и вообще вся поездка удалась. Настроение хорошее. Может, вина лишнего выпила? Тоже вряд ли! Бутылку вина на трех женщин за вечер. Разве это много?! Мама вон спит себе спокойно, а ей что-то все неймется…
Прикрыла глаза, стала сначала считать, надеясь скорее уснуть, потом стихи читать, потом песни про себя напевать, убаюкивать себя как будто бы…
Вспомнилось «Этот город называется Москва…» Ей Алексей пел. Единственный раз в жизни слышала, а запомнила сразу и всю – от начала до конца. Эх, Алексей, Алексей! Такая боль, такая ты заноза в моем сердце! Вроде и полегчало уже, а как вспомнилась песня эта, так глаза и защипало…
Такой вечер тогда у них был удивительный! Неповторимый! И хотя рядом с ним она всегда как будто растворялась в пространстве, таких сильных ощущений Рита больше не испытывала. Ей казалось, что ее будто уже и нет вовсе. И в то же время – она – это вся вселенная. Потом только, спустя какое-то время, попав на психологический тренинг (это когда мама ее пыталась после похорон вернуть в нормальное русло), Рита услышала, что подобная реакция называется измененным состоянием сознания. Надо же, удивлялась она тогда, не представляя себе, что способна на такое. Оказалось, что люди прилагают огромные усилия, чтобы достичь этого состояния, чтобы побыть в нем какое-то время, а она только прикасалась к любимому – и, пожалуйста, уже в измененном состоянии. Фантастика!
Он не был полностью открыт для нее, не был понятен ей до конца. Чем занимается? Какими делами? Вроде бы чиновник. Но что-то уж слишком крут. Слышала обрывки разговоров Алексея и ужасалась. Грубый, резкий, бескомпромиссный, он мог заорать, мог без стеснения заматериться, мог оборвать разговор на полуслове, бросив трубку и оскорбив собеседника. Потом извинялся перед Ритой, мол, прости, что пришлось стать свидетельницей разговора. Но на самом деле никакой вины за собой не чувствовал, а извинялся только из мнимого следования этикету.
Ведь если вдуматься: извини не за грубость, не за жесткость, не за бестактное отношение к людям, а за то, что услышала…
Она догадывалась, что не все чисто в его жизни, что такие деньги не могут быть зарплатой… но задавать вопросы не решалась. Однажды попыталась высказать недовольство его деспотизмом. Но ничего хорошего из этого не вышло. Он и ей нагрубил, буквально заткнув ей рот резким высказыванием: «Не лезь, куда не просят!» Она отвернулась к окну. Они ехали тогда в машине. Ей было стыдно и перед водителем, и вообще стыдно… Но он быстро остыл, приобнял ее. Рита отстранилась, обиженно отвернувшись и хлюпнув носом.
Алексей сделал знак водителю остановиться около цветочной палатки. Вышел и купил ей… все цветы, которые там были. Букетов десять—двенадцать плюс отдельные цветы без счета. Продавщица не поверила такой удаче. Даже переспросила:
– Я не расслышала, простите! Какой вам букет?
– Мне все букеты!
– Как все?!
– Да, все букеты и все цветы! Несите быстро в машину. Сейчас вам водитель поможет.
И, не торгуясь, выложил перед ней стопку тысячных купюр.
Цветами был усыпан весь салон, весь багажник. Алексей улыбался, стараясь загладить досадный промах. А Рита уговаривала себя смириться: «Ну что ж теперь делать? Не все люди мягкие, далеко не все! Я же его не переделаю, не исправлю. Раз у человека такой характер, значит, он и живет соответственно. Что я могу? Или терпеть, или уходить. Разве я готова уйти? Нет, конечно! Значит, остается смирение. Зато в этой жесткости есть, наверное, свои плюсы. Вон как здорово он маме помог в прошлом месяце!»