Если бы я знал наверняка, что Черновский – это и есть Лембит Лехтине, он же автор писем, называющий себя N! С каким удовольствием я сбил бы его дурацкую шляпу на землю и прихлопнул ее ногой, как высохший гриб-пылевик. Только до тех пор, пока шантажист находится в тени, пока действует инкогнито, он обладает силой и властью.
Черновский вытащил из кармана жилетки ключи, вытянул руку вперед. Белый японский «Лексус» приветствовал хозяина коротким свистом. Продюсер и Инга сели в машину. Беззвучно захлопнулись двери. Легкосплавные колесные диски, напоминающие самолетные пропеллеры, начали стремительно набирать обороты. Машина сверкнула узкими фарами, круто развернулась перед главным входом и помчалась по улице вверх.
Искусством слежки я не обладаю. Тем более железным терпением. Не таясь, без всякой конспирации, я внаглую помчался вслед за «Лексусом», сел ему на хвост и добился того, чего, собственно, и добивался. Черновский свернул с центральной улицы, объехал квартал и вернулся на прежний маршрут. Убедившись, что я не отстаю, он на малом ходу, не дергаясь, повторил круг. Затем еще раз. Потом еще.
Игра становилась однообразной и утомительной. Черновский наглядно показывал, что обладает достаточным терпением и готов кружить по одним и тем же улицам бесконечно долго.
Называя себя непечатными словами, я остановился и проводил глазами удаляющуюся в сторону Феодосийского шоссе белую машину. Проигрывать я не умел и ради спасения тщеславия готов был на самую безумную затею. Развернувшись, я помчал на стадион. Через открытые ворота выехал прямо на поле, аккуратно объехал стоящие на нем дельтапланы, похожие на гигантские носовые платки, развешанные для просушки, затем по беговой дорожке домчался до вагончика, разрисованного птицами и облаками, затормозил, выскочил из машины и постучал в окошко, закрытое фанерой.
Пока за фанерой кто-то чертыхался, звякал тарелками и ложками, я прочитал рекламное объявление: «ПОЛЕТ НАД ГНЕЗДОМ КУКУШКИ! А также над крепостью и новосветскими бухтами. Лица, моложе 16 лет, а также пьяные, страдающие сердечно-сосудистыми заболеваниями и слабоумные к полету не допускаются».
Ни под одну категорию не попадаю, подумал я и снова постучал по фанере.
– Обед! – крикнул кто-то.
Я подошел к двери вагончика и заглянул внутрь. Вокруг ящика из-под черешни, прямо на полу, сидели трое парней. Каждый держал в руках по банке консервов и гремел в ней ложкой. На меня уставились три пары глаз.
– Кто пилот? – спросил я.
Один из парней старательно облизал ложку и, не поднимая глаз, ответил:
– Ну я. Что надо?
– Сколько тебе заплатить, чтобы ты пообедал в воздухе? – спросил я, вытаскивая баксы.
– У-у-у! – протянул другой, сплющивая опустошенную банку между ладоней. – Это высший пилотаж – обедать в воздухе. Денег не хватит.
– Я бы с радостью, – ответил пилот, – да бензина нет.
– Девяносто восьмой пойдет?
– А чего ты так торопишься? – спросил пилот.
– За машиной проследить надо.
Парни переглянулись. Похоже, никто еще не обращался к ним с подобной просьбой.
– Угнали, что ли? – спросил один из них.
– Баба моя с каким-то мужиком укатила. Я кинулся за ними на джипе, так они по улицам петлять стали, потом оторвались и погнали на Феодосийское шоссе.
– Давно? – спросил пилот.
– Минут пять-семь назад.
– Это ерунда! – махнул рукой третий парень, сытно рыгнул и прикурил сигарету. – Догонишь. Дельтаплан – все равно что истребитель… Сколько бабок дашь?
– А сколько надо?
– А сколько не жалко?
Я протянул сто долларов. Парень взял их, кивнул и сказал пилоту:
– Помоги человеку, Ник! Только не фокусничай, как в прошлый раз.
Пилот встал, вытер губы полотенцем и кинул его на ящик.
– Шланг есть? – спросил он меня. – Тогда подгоняй машину к оранжевому аппарату. Заправимся и полетим.
Техник с грязными по локоть руками, тот, что демонстрировал свою силу на консервной банке, пошел вместе со мной. Когда он свинтил крышку с пластикового бачка, расположенного под сиденьем пилота, и сунул в бензобак джипа резиновый шланг, я спросил его:
– А как ваш пилот фокусничал в прошлый раз?
Техник отсосал из шланга бензин, сплюнул и неохотно ответил:
– На крышу автобуса сел.
– На «Лексус» он не сядет, – серьезно сказал я. – У того крыша слишком маленькая.
– Если захочет – сядет, – убедительно ответил техник, тонкой струей сливая бензин. – На одно колесо.
– Готов? – спросил пилот, подходя к нам. Согласно моему стандартному воображению пилот должен быть одет в кожаную куртку, шлем и большие ветрозащитные очки. На Нике были только трусы с пальмами.
– Бензина минут на двадцать, не больше, – сказал техник.
– Садись, – кивнул Ник на маленькое каплевидное сиденье. – И не забудь пристегнуться… Запускай!
Я пригнулся, зашел под крыло, сел, отчего тонкая конструкция дельтаплана скрипнула и слегка прогнулась, и завязал узлом на поясе два обрывка ремня. Ник устроился рядом, расставил ноги так, что ручка управления оказалась между коленями. Пропеллер за нашими спинами затрещал, Ник добавил оборотов, дельтаплан задрожал и тронулся с места. Колеса, утопая в траве, вращались все быстрее, ударялись о кочки, подпрыгивали, словно сгорали от нетерпения оторваться от земли. Крыло над нашими головами вибрировало, прогибалось по краям, струны-растяжки звенели от напряжения. Я схватился за опору. Аппарат трясло, как старую телегу, спущенную с обрыва. Мы проскочили середину поля; скорость продолжала нарастать, зрительские трибуны надвигались на нас с угрожающей быстротой, и в тот момент, когда я уже потерял надежду на взлет, колеса в последний раз ударились о землю, аппарат подпрыгнул, накренился влево, едва не чиркнув крылом о траву, и стал медленно набирать высоту. Скамейки трибун мелькнули под нами, плетями свистнули под ногами ветки дерева, замелькали, сменяя друг друга, забор из рабицы, пешеходная дорожка, сдавленная по бокам строем кипарисов, снова забор, зонтики кафе, набережная, и, словно занавес в театре, все это вытеснило синее полотно моря.
Ник кинул аппарат в какой-то головокружительный вираж, и я, задыхаясь от тугого ветра, почувствовал под собой пустоту. Набережная, замусоренная коричневыми людьми, похожими на скорлупу семечек, качнулась и встала на дыбы. Ник начал крутить головой, смотреть то на мотор, неистово орущий за моей спиной, то на крыло, качать головой и что-то бормотать. Он то прибавлял оборотов, то убирал газ едва ли не до ноля, мотор выл, скулил, как раненый зверь, и аппарат кидался то вниз, то вверх, заставив меня вспомнить о недавнем плотном завтраке.
Мы парили над центральной улицей города, и я, испытывая легкую зависть к тем, кто был внизу и топтал земную твердь, всматривался в мутный горизонт, надеясь различить тонкую змейку шоссе и белую машину, бегущую по нему. Ник снова заложил вираж, снова оглянулся, покачал головой и нахмурил лоб. Я не пытался вникнуть в суть его пилотских проблем, мне хватало того, что стульчик подо мной начал как-то странно шататься из стороны в сторону, словно развинтился болт, которым он был прикреплен к раме.
Под нами проплыл рынок, автовокзал, развилка, справа туманным частоколом надвигался скальный массив.
– Слышишь? – заорал Ник, кивая на мотор.
– Слышу! – тоже криком подтвердил я. – Работает!
– Подсасывает воздух! Может заглохнуть!
Он снова стал смотреть по сторонам, не обращая внимания на то, что мы влобовую неслись на скалы. Я постучал пальцем по его плечу.
– Все понятно! – крикнул я. – А мне что делать?
– Сиди пока! – махнул на меня Ник.
– Хорошо! – кивнул я. Мне казалось, что он просто дурачится, испытывает мою нервную систему.
Когда мы подлетели к скалам настолько близко, что я уже различал серые пятна мха, Ник взял ручку на себя, увеличил обороты, и аппарат с трудом перепрыгнул каменный пик, едва не задев колесами его макушку.
Под нами зеленым ковром стелился лес. Я потерял ориентацию и плохо представлял, какое место мы сейчас пролетаем. Ника, кажется, меньше всего сейчас волновал наш курс. Он продолжал дурачиться, хотя это было уже не смешно.
– Подержи ручку! – крикнул он. – Я проверю шланги!
Я думал, что его юмор на этой просьбе и закончится, но пилот начал медленно привставать с сиденья и поворачиваться к мотору лицом. Понимая, что он вот-вот отпустит ручку управления, я перехватил ее и тотчас почувствовал, как аппарат качнулся, отреагировав на мою руку.
– Куда ее дергать?! – крикнул я, замечая, что между нами и верхушками деревьев не такое уж большое расстояние.
– Не надо ее дергать! – рассерженно ответил Ник. – Ровно держи!
Перебирая руками, он встал на сиденье коленями, прижался животом к спинке, перегнулся через нее и стал хвататься за резиновые трубки, дергать их, проверять на прочность хомуты и клеммы. Мотор в самом деле стал трещать как-то странно, тембр звука менялся, плыл, аппарат дрожал, а крыло вибрировало и прогибалось так сильно, что я стал опасаться, как бы оно не сорвалось и не треснуло Ника по голове. Увлеченный нашим полетом, я не заметил, что аппарат все больше и больше заваливается набок. Я хотел спросить у Ника, что в этом случае желательно предпринять, но передо мной дергались его голые ноги и задница с пальмами, причем голова и руки опускались все ниже за спинку сиденья.
Логика подсказывала мне, что если аппарат заваливается на левый бок, то ручку надо сдвинуть вправо. Привыкший к динамике автомобиля, я сдвинул ручку слишком сильно. Чувствительный аппарат повел своим крылом, словно это был веер в руке вспотевшей девы. Выполнив какой-то невероятный трюк, дельтаплан загрустил и опустил свое крыло вниз. Деревья понеслись на нас с ужасной скоростью. Трезво оценив обстановку и излишне ее не драматизируя, я схватился свободной рукой за трусы пилота, пытаясь вернуть его на свое место и принудить к выполнению своих обязанностей. Как назло, резинка трусов лопнула, и мощный поток воздуха тотчас наполнил их, словно воздушный шар.
Ник что-то прокричал мне, наверное, он сильно расстроился из-за резинки, но я не принял его ругательство близко к сердцу, потому как был поглощен расчетом скорости падения и расстояния до верхушек деревьев.
– Держи шланг! – орал мне Ник. – Лезь сюда и зажми его, чтобы не подсасывал!..
Раньше я относился к летчикам с трепетом и благоговением, наивно полагая, что всякий пилот регулярно проходит медицинский контроль на предмет слабоумия, о котором упоминалось на рекламном плакате. Теперь у меня сложилось иное мнение.
– А ручку чем я буду держать?!…?! – проорал я, назвав часть своего тела, которая, займись я патрубком, оказалась бы к ручке управления ближе всего.
Ник снова выругался на малопонятном мне летном жаргоне, сполз на свое рабочее место, с трудом удерживая трепещущие как знамя трусы на уровне колен, выровнял аппарат, который уже чиркнул колесами по макушке бука, и, увеличив подачу топлива до форсажного режима, погнал нашу ласточку вверх.
Я сплюнул вниз, но попал себе на грудь. «Сколько не жалко!» – вспомнил я слова директора летного аттракциона и подумал о том, что за такое удовольствие и штуки баксов не жалко.
Мотор стал чихать. Ник повернул в мою сторону почерневшее лицо и, тщетно пытаясь натянуть трепещущее знамя на себя, хрипло заорал:
– Шланг на патрубке зажми, камикадзе!!
Пришлось мне лезть к мотору. Этот трюк здорово щекотал нервы и немного напоминал катание на цеповой карусели, когда тебя несет по крутой дуге, а ты еще вращаешься вокруг своей оси, и все смешивается в один коктейль: ветер, мелькающие верхушки веревьев, надрывно гудящий пропеллер, скалы, обрывы и изумрудно-синее небо.
Обхватив спинку сиденья руками, прижавшись к ней грудью, я свесился над мотором, дрожащим и орущим, словно он был в агонии, и попытался отыскать этот самый шланг. Чудовищный ветер, усиленный всасыванием пропеллера, делал бурю на моей голове и мешком надувал майку, и она все время норовила наползти мне на голову. Аппарат болтался, словно лодка на шаловливой волне, и я на всякий случай обхватил сиденье ногами, как бока коня.
– Этот? – крикнул я, ухватившись рукой за короткий шланг, едва сидящий на патрубке и не закрепленный хомутом.
– Что?! – не расслышал вопроса Ник.
– Где твой шланг, черт тебя подери?!
– Черненький такой!
Шланг, который я держал, был черненький, и я попытался поглубже насадить его на патрубок. Наверное, я плохо рассчитал силу, и шланг, полностью заглотив патрубок, соскочил с другого конца. Я увидел, как из медного наконечника брызнула маслянистая жидкость. И в этот самый момент через узкую щель между спинкой сиденья и кожухом двигателя, прямо под собой, я заметил витиеватую дорогу, разрывающую плотный ковер леса. По ней несся белый «Лексус».
– Эй! – заорал я, поворачиваясь к Нику. – Она под нами! Давай за ней!
– Кто? – не понял Ник.
– Машина!.. Вот она! Правее бери!
– Да пошел ты! – огрызнулся Ник и, увидев в моей руке черный шланг, быстро изменился в лице. – Ты что?! Взбесился?! Поставь его на место, покойник!
– Я поставлю! – орал я. – Ты за машиной следи!
– За какой еще машиной!? – в тон мотору выл Ник. – Место для могилы подыскивай!
Мотор гудел все слабее, лопасти вращались толчками, аппарат дергался, словно его тащили на буксирном тросе.
Я снова полез к мотору, от которого нестерпимо пахло жженым металлом и бензином, прицелился к патрубку, из которого, как из тюбика с зубной пастой, все еще вытекало густое масло, надел на него шланг и тут почувствовал, как Ник ударил меня кулаком по почкам.
– Прыгаем! – заорал он.
Я подумал, что это специальный летный термин, который означал, к примеру, какой-то особый, толчкообразный режим полета, и в ответ кивнул головой:
– Давай!
Заметно снижаясь, аппарат парил рядом со скальной стеной, обросшей карликовой сосной, и тень от него скользила по камням. Дорогу и «Лексус» я потерял из поля зрения и, ухватившись за растяжку, уже без надежды смотрел вниз. Ник вел себя странно, мне казалось, что он придает слишком большое значение сбоям в моторе. Он накренил аппарат, под нами проскочил скальный хребет, и я увидел, что лесной массив резко обрывается над морем.
– Пошли! – крикнул Ник, когда аппарат полетел параллельно песчаному склону, снижаясь уже настолько быстро, что я ощущал легкость в животе.
– Куда? – уточнил я, но Ник вместо того, чтобы ответить, вдруг вывалился из сиденья, теряя в полете свое пальмовое знамя, упал голой задницей на песчаный склон, тотчас вскочил на ноги и как бритая обезьяна большими прыжками побежал вниз.
Аппарат, освободившись от груза, завалился на правый бок, и я судорожно схватился за ручку, плавно сдвигая ее влево. Как раз в этот момент мотор издал какой-то неприятный металлический лязг и затих. Сбив колесами ветки деревьев, он бесшумно пролетел над обрывом, узкой полоской дикого пляжа и, завалившись набок, пропорол краем крыла большую покатую волну. От удара меня вышвырнуло из сиденья. Секунду я еще парил над водой в свободном полете, а затем с головой зарылся в волнах.
Глава 20
Черновский вытащил из кармана жилетки ключи, вытянул руку вперед. Белый японский «Лексус» приветствовал хозяина коротким свистом. Продюсер и Инга сели в машину. Беззвучно захлопнулись двери. Легкосплавные колесные диски, напоминающие самолетные пропеллеры, начали стремительно набирать обороты. Машина сверкнула узкими фарами, круто развернулась перед главным входом и помчалась по улице вверх.
Искусством слежки я не обладаю. Тем более железным терпением. Не таясь, без всякой конспирации, я внаглую помчался вслед за «Лексусом», сел ему на хвост и добился того, чего, собственно, и добивался. Черновский свернул с центральной улицы, объехал квартал и вернулся на прежний маршрут. Убедившись, что я не отстаю, он на малом ходу, не дергаясь, повторил круг. Затем еще раз. Потом еще.
Игра становилась однообразной и утомительной. Черновский наглядно показывал, что обладает достаточным терпением и готов кружить по одним и тем же улицам бесконечно долго.
Называя себя непечатными словами, я остановился и проводил глазами удаляющуюся в сторону Феодосийского шоссе белую машину. Проигрывать я не умел и ради спасения тщеславия готов был на самую безумную затею. Развернувшись, я помчал на стадион. Через открытые ворота выехал прямо на поле, аккуратно объехал стоящие на нем дельтапланы, похожие на гигантские носовые платки, развешанные для просушки, затем по беговой дорожке домчался до вагончика, разрисованного птицами и облаками, затормозил, выскочил из машины и постучал в окошко, закрытое фанерой.
Пока за фанерой кто-то чертыхался, звякал тарелками и ложками, я прочитал рекламное объявление: «ПОЛЕТ НАД ГНЕЗДОМ КУКУШКИ! А также над крепостью и новосветскими бухтами. Лица, моложе 16 лет, а также пьяные, страдающие сердечно-сосудистыми заболеваниями и слабоумные к полету не допускаются».
Ни под одну категорию не попадаю, подумал я и снова постучал по фанере.
– Обед! – крикнул кто-то.
Я подошел к двери вагончика и заглянул внутрь. Вокруг ящика из-под черешни, прямо на полу, сидели трое парней. Каждый держал в руках по банке консервов и гремел в ней ложкой. На меня уставились три пары глаз.
– Кто пилот? – спросил я.
Один из парней старательно облизал ложку и, не поднимая глаз, ответил:
– Ну я. Что надо?
– Сколько тебе заплатить, чтобы ты пообедал в воздухе? – спросил я, вытаскивая баксы.
– У-у-у! – протянул другой, сплющивая опустошенную банку между ладоней. – Это высший пилотаж – обедать в воздухе. Денег не хватит.
– Я бы с радостью, – ответил пилот, – да бензина нет.
– Девяносто восьмой пойдет?
– А чего ты так торопишься? – спросил пилот.
– За машиной проследить надо.
Парни переглянулись. Похоже, никто еще не обращался к ним с подобной просьбой.
– Угнали, что ли? – спросил один из них.
– Баба моя с каким-то мужиком укатила. Я кинулся за ними на джипе, так они по улицам петлять стали, потом оторвались и погнали на Феодосийское шоссе.
– Давно? – спросил пилот.
– Минут пять-семь назад.
– Это ерунда! – махнул рукой третий парень, сытно рыгнул и прикурил сигарету. – Догонишь. Дельтаплан – все равно что истребитель… Сколько бабок дашь?
– А сколько надо?
– А сколько не жалко?
Я протянул сто долларов. Парень взял их, кивнул и сказал пилоту:
– Помоги человеку, Ник! Только не фокусничай, как в прошлый раз.
Пилот встал, вытер губы полотенцем и кинул его на ящик.
– Шланг есть? – спросил он меня. – Тогда подгоняй машину к оранжевому аппарату. Заправимся и полетим.
Техник с грязными по локоть руками, тот, что демонстрировал свою силу на консервной банке, пошел вместе со мной. Когда он свинтил крышку с пластикового бачка, расположенного под сиденьем пилота, и сунул в бензобак джипа резиновый шланг, я спросил его:
– А как ваш пилот фокусничал в прошлый раз?
Техник отсосал из шланга бензин, сплюнул и неохотно ответил:
– На крышу автобуса сел.
– На «Лексус» он не сядет, – серьезно сказал я. – У того крыша слишком маленькая.
– Если захочет – сядет, – убедительно ответил техник, тонкой струей сливая бензин. – На одно колесо.
– Готов? – спросил пилот, подходя к нам. Согласно моему стандартному воображению пилот должен быть одет в кожаную куртку, шлем и большие ветрозащитные очки. На Нике были только трусы с пальмами.
– Бензина минут на двадцать, не больше, – сказал техник.
– Садись, – кивнул Ник на маленькое каплевидное сиденье. – И не забудь пристегнуться… Запускай!
Я пригнулся, зашел под крыло, сел, отчего тонкая конструкция дельтаплана скрипнула и слегка прогнулась, и завязал узлом на поясе два обрывка ремня. Ник устроился рядом, расставил ноги так, что ручка управления оказалась между коленями. Пропеллер за нашими спинами затрещал, Ник добавил оборотов, дельтаплан задрожал и тронулся с места. Колеса, утопая в траве, вращались все быстрее, ударялись о кочки, подпрыгивали, словно сгорали от нетерпения оторваться от земли. Крыло над нашими головами вибрировало, прогибалось по краям, струны-растяжки звенели от напряжения. Я схватился за опору. Аппарат трясло, как старую телегу, спущенную с обрыва. Мы проскочили середину поля; скорость продолжала нарастать, зрительские трибуны надвигались на нас с угрожающей быстротой, и в тот момент, когда я уже потерял надежду на взлет, колеса в последний раз ударились о землю, аппарат подпрыгнул, накренился влево, едва не чиркнув крылом о траву, и стал медленно набирать высоту. Скамейки трибун мелькнули под нами, плетями свистнули под ногами ветки дерева, замелькали, сменяя друг друга, забор из рабицы, пешеходная дорожка, сдавленная по бокам строем кипарисов, снова забор, зонтики кафе, набережная, и, словно занавес в театре, все это вытеснило синее полотно моря.
Ник кинул аппарат в какой-то головокружительный вираж, и я, задыхаясь от тугого ветра, почувствовал под собой пустоту. Набережная, замусоренная коричневыми людьми, похожими на скорлупу семечек, качнулась и встала на дыбы. Ник начал крутить головой, смотреть то на мотор, неистово орущий за моей спиной, то на крыло, качать головой и что-то бормотать. Он то прибавлял оборотов, то убирал газ едва ли не до ноля, мотор выл, скулил, как раненый зверь, и аппарат кидался то вниз, то вверх, заставив меня вспомнить о недавнем плотном завтраке.
Мы парили над центральной улицей города, и я, испытывая легкую зависть к тем, кто был внизу и топтал земную твердь, всматривался в мутный горизонт, надеясь различить тонкую змейку шоссе и белую машину, бегущую по нему. Ник снова заложил вираж, снова оглянулся, покачал головой и нахмурил лоб. Я не пытался вникнуть в суть его пилотских проблем, мне хватало того, что стульчик подо мной начал как-то странно шататься из стороны в сторону, словно развинтился болт, которым он был прикреплен к раме.
Под нами проплыл рынок, автовокзал, развилка, справа туманным частоколом надвигался скальный массив.
– Слышишь? – заорал Ник, кивая на мотор.
– Слышу! – тоже криком подтвердил я. – Работает!
– Подсасывает воздух! Может заглохнуть!
Он снова стал смотреть по сторонам, не обращая внимания на то, что мы влобовую неслись на скалы. Я постучал пальцем по его плечу.
– Все понятно! – крикнул я. – А мне что делать?
– Сиди пока! – махнул на меня Ник.
– Хорошо! – кивнул я. Мне казалось, что он просто дурачится, испытывает мою нервную систему.
Когда мы подлетели к скалам настолько близко, что я уже различал серые пятна мха, Ник взял ручку на себя, увеличил обороты, и аппарат с трудом перепрыгнул каменный пик, едва не задев колесами его макушку.
Под нами зеленым ковром стелился лес. Я потерял ориентацию и плохо представлял, какое место мы сейчас пролетаем. Ника, кажется, меньше всего сейчас волновал наш курс. Он продолжал дурачиться, хотя это было уже не смешно.
– Подержи ручку! – крикнул он. – Я проверю шланги!
Я думал, что его юмор на этой просьбе и закончится, но пилот начал медленно привставать с сиденья и поворачиваться к мотору лицом. Понимая, что он вот-вот отпустит ручку управления, я перехватил ее и тотчас почувствовал, как аппарат качнулся, отреагировав на мою руку.
– Куда ее дергать?! – крикнул я, замечая, что между нами и верхушками деревьев не такое уж большое расстояние.
– Не надо ее дергать! – рассерженно ответил Ник. – Ровно держи!
Перебирая руками, он встал на сиденье коленями, прижался животом к спинке, перегнулся через нее и стал хвататься за резиновые трубки, дергать их, проверять на прочность хомуты и клеммы. Мотор в самом деле стал трещать как-то странно, тембр звука менялся, плыл, аппарат дрожал, а крыло вибрировало и прогибалось так сильно, что я стал опасаться, как бы оно не сорвалось и не треснуло Ника по голове. Увлеченный нашим полетом, я не заметил, что аппарат все больше и больше заваливается набок. Я хотел спросить у Ника, что в этом случае желательно предпринять, но передо мной дергались его голые ноги и задница с пальмами, причем голова и руки опускались все ниже за спинку сиденья.
Логика подсказывала мне, что если аппарат заваливается на левый бок, то ручку надо сдвинуть вправо. Привыкший к динамике автомобиля, я сдвинул ручку слишком сильно. Чувствительный аппарат повел своим крылом, словно это был веер в руке вспотевшей девы. Выполнив какой-то невероятный трюк, дельтаплан загрустил и опустил свое крыло вниз. Деревья понеслись на нас с ужасной скоростью. Трезво оценив обстановку и излишне ее не драматизируя, я схватился свободной рукой за трусы пилота, пытаясь вернуть его на свое место и принудить к выполнению своих обязанностей. Как назло, резинка трусов лопнула, и мощный поток воздуха тотчас наполнил их, словно воздушный шар.
Ник что-то прокричал мне, наверное, он сильно расстроился из-за резинки, но я не принял его ругательство близко к сердцу, потому как был поглощен расчетом скорости падения и расстояния до верхушек деревьев.
– Держи шланг! – орал мне Ник. – Лезь сюда и зажми его, чтобы не подсасывал!..
Раньше я относился к летчикам с трепетом и благоговением, наивно полагая, что всякий пилот регулярно проходит медицинский контроль на предмет слабоумия, о котором упоминалось на рекламном плакате. Теперь у меня сложилось иное мнение.
– А ручку чем я буду держать?!…?! – проорал я, назвав часть своего тела, которая, займись я патрубком, оказалась бы к ручке управления ближе всего.
Ник снова выругался на малопонятном мне летном жаргоне, сполз на свое рабочее место, с трудом удерживая трепещущие как знамя трусы на уровне колен, выровнял аппарат, который уже чиркнул колесами по макушке бука, и, увеличив подачу топлива до форсажного режима, погнал нашу ласточку вверх.
Я сплюнул вниз, но попал себе на грудь. «Сколько не жалко!» – вспомнил я слова директора летного аттракциона и подумал о том, что за такое удовольствие и штуки баксов не жалко.
Мотор стал чихать. Ник повернул в мою сторону почерневшее лицо и, тщетно пытаясь натянуть трепещущее знамя на себя, хрипло заорал:
– Шланг на патрубке зажми, камикадзе!!
Пришлось мне лезть к мотору. Этот трюк здорово щекотал нервы и немного напоминал катание на цеповой карусели, когда тебя несет по крутой дуге, а ты еще вращаешься вокруг своей оси, и все смешивается в один коктейль: ветер, мелькающие верхушки веревьев, надрывно гудящий пропеллер, скалы, обрывы и изумрудно-синее небо.
Обхватив спинку сиденья руками, прижавшись к ней грудью, я свесился над мотором, дрожащим и орущим, словно он был в агонии, и попытался отыскать этот самый шланг. Чудовищный ветер, усиленный всасыванием пропеллера, делал бурю на моей голове и мешком надувал майку, и она все время норовила наползти мне на голову. Аппарат болтался, словно лодка на шаловливой волне, и я на всякий случай обхватил сиденье ногами, как бока коня.
– Этот? – крикнул я, ухватившись рукой за короткий шланг, едва сидящий на патрубке и не закрепленный хомутом.
– Что?! – не расслышал вопроса Ник.
– Где твой шланг, черт тебя подери?!
– Черненький такой!
Шланг, который я держал, был черненький, и я попытался поглубже насадить его на патрубок. Наверное, я плохо рассчитал силу, и шланг, полностью заглотив патрубок, соскочил с другого конца. Я увидел, как из медного наконечника брызнула маслянистая жидкость. И в этот самый момент через узкую щель между спинкой сиденья и кожухом двигателя, прямо под собой, я заметил витиеватую дорогу, разрывающую плотный ковер леса. По ней несся белый «Лексус».
– Эй! – заорал я, поворачиваясь к Нику. – Она под нами! Давай за ней!
– Кто? – не понял Ник.
– Машина!.. Вот она! Правее бери!
– Да пошел ты! – огрызнулся Ник и, увидев в моей руке черный шланг, быстро изменился в лице. – Ты что?! Взбесился?! Поставь его на место, покойник!
– Я поставлю! – орал я. – Ты за машиной следи!
– За какой еще машиной!? – в тон мотору выл Ник. – Место для могилы подыскивай!
Мотор гудел все слабее, лопасти вращались толчками, аппарат дергался, словно его тащили на буксирном тросе.
Я снова полез к мотору, от которого нестерпимо пахло жженым металлом и бензином, прицелился к патрубку, из которого, как из тюбика с зубной пастой, все еще вытекало густое масло, надел на него шланг и тут почувствовал, как Ник ударил меня кулаком по почкам.
– Прыгаем! – заорал он.
Я подумал, что это специальный летный термин, который означал, к примеру, какой-то особый, толчкообразный режим полета, и в ответ кивнул головой:
– Давай!
Заметно снижаясь, аппарат парил рядом со скальной стеной, обросшей карликовой сосной, и тень от него скользила по камням. Дорогу и «Лексус» я потерял из поля зрения и, ухватившись за растяжку, уже без надежды смотрел вниз. Ник вел себя странно, мне казалось, что он придает слишком большое значение сбоям в моторе. Он накренил аппарат, под нами проскочил скальный хребет, и я увидел, что лесной массив резко обрывается над морем.
– Пошли! – крикнул Ник, когда аппарат полетел параллельно песчаному склону, снижаясь уже настолько быстро, что я ощущал легкость в животе.
– Куда? – уточнил я, но Ник вместо того, чтобы ответить, вдруг вывалился из сиденья, теряя в полете свое пальмовое знамя, упал голой задницей на песчаный склон, тотчас вскочил на ноги и как бритая обезьяна большими прыжками побежал вниз.
Аппарат, освободившись от груза, завалился на правый бок, и я судорожно схватился за ручку, плавно сдвигая ее влево. Как раз в этот момент мотор издал какой-то неприятный металлический лязг и затих. Сбив колесами ветки деревьев, он бесшумно пролетел над обрывом, узкой полоской дикого пляжа и, завалившись набок, пропорол краем крыла большую покатую волну. От удара меня вышвырнуло из сиденья. Секунду я еще парил над водой в свободном полете, а затем с головой зарылся в волнах.
Глава 20
Сморкаясь и сплевывая воду, я выплыл на поверхность, посмотрел по сторонам, над собой, будто надеялся еще увидеть парящий в небе дельтаплан, и, ударив кулаком по воде, закричал:
– Вот это полетали! Мягкая посадочка!
Мне очень хотелось разделить свой восторг с кем-нибудь еще, но волны качали меня в ста метрах от берега, который выглядел пустынным и необитаемым, а рядом со мной медленно дрейфовало оранжевое крыло с торчащими вверх дюралевыми кронштейнами. Мотор, пропеллер и люльку с сиденьями оторвало при ударе о воду, и несчастный летательный аппарат, превратившись в доску для виндсерфинга, плыл за мной, как обласканная бродячая собака.
Я ухватился руками за каркасную трубку, подтянулся, выполз на поверхность крыла и, сидя на нем, как на спасательном плоту, осмотрел берег. Слева громоздилась серая туша горы Алчак, справа узкой ящерицей вонзался в море мыс Меганом. Берег представлял собой каменный завал с небольшими песчаными бухтами. Прямо напротив меня по обрыву проходила глубокая промоина с пологим спуском, и по ней, поднимая белую известковую пыль, медленно скатывался «Лексус».
Интересно, кто кого преследует, подумал я, сиганул с крыла вниз головой и, стараясь не мельтешить над водой руками, поплыл к берегу. В намокших кроссовках и джинсах это было не так легко, и я изрядно вымотался, пока подплыл к черным скользким камням, которые угрюмыми монументами нависали над водой.
Покачиваясь, ступая по «живым» донным булыжникам, обросшим зелеными водорослями, скользкими, как мыло, я выбрался на сухой камень, покатый, как панцирь черепахи. Вокруг меня высились обломки скал, раздробленные катаклизмами далекого прошлого, всевозможных форм, острогранные, с верхушками, как у египетских пирамид, разъеденные солью и ветрами, они были выкрашены сверху белым пометом чаек и смахивали на уменьшенные копии горных вершин с белоснежными шапками.
Я стащил с себя мокрую одежду, выжал ее и для того, чтобы она быстрее просохла, майку накинул на плечи, а джинсы повязал на манер набедренной повязки.
Начиналось самое интересное. «Лексус», спускаясь по промоине к морю, остановился где-то недалеко от меня, за полосой циклопического каменного мусора. Я был далек от мысли, что удачно выследил любовников, приехавших в этот безлюдный уголок. Во-первых, для этого не надо было ехать так далеко – вокруг Нового Света, в заповеднике, есть более живописные места, где можно почувствовать себя Адамом и Евой. Во-вторых, Инга и Черновский были слишком озабочены и скорее напоминали партнеров по бизнесу, чем любовников, предвкушающих романтический отдых. И, в-третьих, собираясь приятно провести время, Черновский наплевал бы на джип, севший ему на хвост.
Прыгая с камня на камень, не выпрямляясь во весь рост, я беззвучно пробирался по лабиринту в глубь суши. Время от времени я останавливался и прислушивался, но ничего, кроме плеска воды в темных, кишащих мокрицами и крабами гротах и крика встревоженных чаек, не слышал.
Я шел по каменному хаосу достаточно быстро до тех пор, пока путь мне не преградил белый истукан размером с пяти-этажный дом. Перепуганные чайки носились надо мной, как «мессершмитты» над Сталинградом, пикировали, сбрасывали помет, крутили белыми, гладкими, как яйца, головами и, раскрывая желтые тяжелые клювы, издавали звуки, напоминающие издевательский хохот. Некоторое время я стоял под истуканом, прикидывая, с какой стороны мне его удобнее обойти, как вдруг услышал голоса. Прижавшись к стене, я медленно пошел вдоль нее, сошел с камня в воду, протиснулся сквозь узкую щель в сумрачный грот и, распугивая полчища гадких насекомых, облепивших мокрые камни, на четвереньках полез под низким сводом.
По камням, как по ступеням, я поднялся вверх настолько, насколько это вообще было возможно, лег в каменной нише у небольшого отверстия и, осторожно приподняв голову, выглянул наружу.
Внизу, на песке маленькой бухты, сидели люди – трое мужчин в шортах, кепках, темных очках и девушка, завернутая в простыню. Рядом с ними покачивался на легком ветру тент, под которым, в скудной тени, лежали сумки, чемоданы, профессиональная видеокамера, две портативные камеры, тренога, футляр для подводной съемки. В кругу, как лев в клетке, ходил туда-сюда Черновский. Позже я заметил Ингу, стоящую в тени камня.
– А как вы пробовали? – нервно говорил Черновский.
– По-всякому, – отвечал ему крепкий мужчина с тонкой бородкой, сидящий верхом на баллонах акваланга. Он смотрел себе под ноги, пересыпая песок с ладони на ладонь.
– И что?
– Трудно.
– Конечно, трудно! – вспылил Черновский. – Деньги всегда трудно зарабатывать. Особенно большие деньги! – Он вскинул руку, посмотрел на часы. – Все! Все разговоры оставляем на потом! В шесть у меня самолет в Москву. Еще два часа у нас есть. Фильм должен быть доснят!
– А как-нибудь без акваланга можно? – спросила девушка в простыне. Голос у нее был низкий и хриплый.
– Никак не можно! – отрезал Черновский, взмахнув рукой. – Если заказали в аквалангах, то будем снимать в аквалангах!
– Когда они начинают работать, – спокойно объяснил мужчина с бородкой, – их сразу разворачивает вниз головой. А пузыри вообще закрывают весь кадр. Ничего не видно, и создается впечатление, что они просто топят друг друга!
– А сзади пробовали?
– И сзади пробовали, – устало сказал бородатый. – Так еще хуже. Он вообще не достает. Упирается грудью в ее акваланг, ногами молотит, песок со дна поднимает.
– Ну не мне же показывать, как это делается! Смешно об этом говорить! Да ты посмотри на этих бугаев! Когда им приспичит, они готовы и на скамейке в парке, и в метро, и на стадионе! А перед камерой сразу начинаются проблемы! Найдите место поглубже, чтобы не поднимать со дна песок! – раздраженно ответил Черновский.
– На глубине света мало. А у нас аккумуляторы сели.
– Все! – крикнул Черновский. – Не желаю слушать этот лепет! Будем снимать. Как получится, так получится! Если акваланги мешают, то пусть снимут их и положат на дно! Загубники в рот – и работать! Парни настроились?
– Настроились! – промычал кто-то со стороны, из-за камня.
Черновский обернулся и взглянул на Ингу.
– Готовься. Времени в обрез!
Девушка с низким голосом встала, сбросила с себя простыню, оказавшись в чем мать родила. Рослый парень в плавках для бодибилдинга выволок на середину круга два акваланга. Мужчина с бородкой взвалил на плечо видеокамеру. Его помощник протянул телескопический шест с микрофоном. Голая девушка подошла к тенту, где лежала коробка с тюбиками, баночками, косметикой, присела на корточки, широко развела коленки в стороны и выдавила на ладонь прозрачный маслянистый гель. Инга, сняв туфли, бродила вокруг аквалангов, глядя, как ее ноги зарываются по щиколотку в песок.
– Что за настроение, Инга? – спросил Черновский.
Она не ответила. Продюсер повернулся к рослому парню.
– Слова произносить громко и отчетливо! Помнить, что дублирования не будет, пишем «вживую»!
– Ясно, – кивнул парень.
– Кто будет под водой, решили?
– Вован, – ответил парень и кивком показал куда-то в сторону моря.
– Значит, ты работаешь с ней! – сказал Черновский и кивнул на Ингу. – Знаешь ее, щупал, нюхал, в общем, не в первый раз?
Парень, как китайский болванчик, кивал. Голая девушка расстелила на песке большое красное полотенце, легла на него и раскрыла книжку. Инга медленно, словно все делала через силу, кинула рядом с девушкой зеленое полотенце и, не наклоняясь, стала расправлять его ногой. Ее пронзительно-красное платье было самым заметным пятном на съемочной площадке. Бородатый, глядя в окуляр камеры, двигался вперед-назад, выбирая лучшую позицию.
– Выйдешь из воды и иди прямо на этот камень, – сказал он «бодибилдингу». – Чтобы быть ко мне правым боком.
Бородатый взял его за руку, притянул ближе к себе. Черновский снял с головы шляпу. Сверкнула белая лысина. Инга опустилась на колени и стала расчесывать волосы.
– Все по своим местам! – скомандовал бородатый. – Проверим звук. Инга, скажи что-нибудь!
Помощник оператора опустил шест, и микрофон повис над головой Инги.
– Ку-ка-ре-ку, – сказала она.
– Громче!
– Ку-ка-ре-ку! – крикнула Инга.
– Нормально! На счет «три» работаем!.. Раз! Два! Три!
На видеокамере вспыхнула красная лампочка. Голая девушка перевернула страницу книжки и согнула ногу в колене, кокетливо помахивая ею. Инга продолжала расчесывать волосы. Из воды, неестественно бодренький, вышел «бодибилдинг». Приглаживая волосы, он подошел к девушкам. Микрофон повис над ним, как жирная муха над дерьмом.
– Отличная водичка! – идиотским голосом сказал парень. – Ты не хочешь искупаться?
– Нет, – ответила Инга.
Парень склонился, взял ее за руки и потянул к себе. Инга встала.
– Сегодня ужасная жара! – сказал «бодибилдинг». – Тебе, наверное, жарко? Давай я помогу тебе раздеться!
Черновский сплюнул, отвернулся и стал ходить вокруг тента, помахивая шляпой у лица. Бородатый с камерой на плече на полусогнутых ногах стал медленно двигаться вокруг парня и Инги, словно снимал их тайно, скрытой камерой. «Бодибилдинг «встал на колени, коснулся мокрыми ладонями ног Инги и стал медленно задирать край ее платья.
– О, какая прелесть!..
Кажется, дальше пошло не по сценарию. Инга вдруг с силой оттолкнула голову парня от своего живота, круто повернулась и широкими шагами, раскидывая во все стороны песок, пошла в тень скалы.
– Стоп! – закричал Черновский. – Я не понял, что это значит?! Инга! Что за фокусы?
Инга подхватила с песка свои туфли и, не останавливаясь, прошла мимо Черновского. Голая девушка перестала «читать» и, сев на полотенце, накинула на плечи простыню.
Черновский догнал Ингу и схватил ее за плечо.
– Отстань от меня! – крикнула Инга. – Мне все это надоело, понимаешь?! Я не хочу больше сниматься в этом поганом фильме! Меня уже тошнит от него!
– А большие деньги получать тебя не тошнит?! – яростно кричал Черновский. – Прекрати истерику! Девочку из себя корчит! Тошнит ее! А ты думала, что все в жизни бесплатно достается?
– Вот это полетали! Мягкая посадочка!
Мне очень хотелось разделить свой восторг с кем-нибудь еще, но волны качали меня в ста метрах от берега, который выглядел пустынным и необитаемым, а рядом со мной медленно дрейфовало оранжевое крыло с торчащими вверх дюралевыми кронштейнами. Мотор, пропеллер и люльку с сиденьями оторвало при ударе о воду, и несчастный летательный аппарат, превратившись в доску для виндсерфинга, плыл за мной, как обласканная бродячая собака.
Я ухватился руками за каркасную трубку, подтянулся, выполз на поверхность крыла и, сидя на нем, как на спасательном плоту, осмотрел берег. Слева громоздилась серая туша горы Алчак, справа узкой ящерицей вонзался в море мыс Меганом. Берег представлял собой каменный завал с небольшими песчаными бухтами. Прямо напротив меня по обрыву проходила глубокая промоина с пологим спуском, и по ней, поднимая белую известковую пыль, медленно скатывался «Лексус».
Интересно, кто кого преследует, подумал я, сиганул с крыла вниз головой и, стараясь не мельтешить над водой руками, поплыл к берегу. В намокших кроссовках и джинсах это было не так легко, и я изрядно вымотался, пока подплыл к черным скользким камням, которые угрюмыми монументами нависали над водой.
Покачиваясь, ступая по «живым» донным булыжникам, обросшим зелеными водорослями, скользкими, как мыло, я выбрался на сухой камень, покатый, как панцирь черепахи. Вокруг меня высились обломки скал, раздробленные катаклизмами далекого прошлого, всевозможных форм, острогранные, с верхушками, как у египетских пирамид, разъеденные солью и ветрами, они были выкрашены сверху белым пометом чаек и смахивали на уменьшенные копии горных вершин с белоснежными шапками.
Я стащил с себя мокрую одежду, выжал ее и для того, чтобы она быстрее просохла, майку накинул на плечи, а джинсы повязал на манер набедренной повязки.
Начиналось самое интересное. «Лексус», спускаясь по промоине к морю, остановился где-то недалеко от меня, за полосой циклопического каменного мусора. Я был далек от мысли, что удачно выследил любовников, приехавших в этот безлюдный уголок. Во-первых, для этого не надо было ехать так далеко – вокруг Нового Света, в заповеднике, есть более живописные места, где можно почувствовать себя Адамом и Евой. Во-вторых, Инга и Черновский были слишком озабочены и скорее напоминали партнеров по бизнесу, чем любовников, предвкушающих романтический отдых. И, в-третьих, собираясь приятно провести время, Черновский наплевал бы на джип, севший ему на хвост.
Прыгая с камня на камень, не выпрямляясь во весь рост, я беззвучно пробирался по лабиринту в глубь суши. Время от времени я останавливался и прислушивался, но ничего, кроме плеска воды в темных, кишащих мокрицами и крабами гротах и крика встревоженных чаек, не слышал.
Я шел по каменному хаосу достаточно быстро до тех пор, пока путь мне не преградил белый истукан размером с пяти-этажный дом. Перепуганные чайки носились надо мной, как «мессершмитты» над Сталинградом, пикировали, сбрасывали помет, крутили белыми, гладкими, как яйца, головами и, раскрывая желтые тяжелые клювы, издавали звуки, напоминающие издевательский хохот. Некоторое время я стоял под истуканом, прикидывая, с какой стороны мне его удобнее обойти, как вдруг услышал голоса. Прижавшись к стене, я медленно пошел вдоль нее, сошел с камня в воду, протиснулся сквозь узкую щель в сумрачный грот и, распугивая полчища гадких насекомых, облепивших мокрые камни, на четвереньках полез под низким сводом.
По камням, как по ступеням, я поднялся вверх настолько, насколько это вообще было возможно, лег в каменной нише у небольшого отверстия и, осторожно приподняв голову, выглянул наружу.
Внизу, на песке маленькой бухты, сидели люди – трое мужчин в шортах, кепках, темных очках и девушка, завернутая в простыню. Рядом с ними покачивался на легком ветру тент, под которым, в скудной тени, лежали сумки, чемоданы, профессиональная видеокамера, две портативные камеры, тренога, футляр для подводной съемки. В кругу, как лев в клетке, ходил туда-сюда Черновский. Позже я заметил Ингу, стоящую в тени камня.
– А как вы пробовали? – нервно говорил Черновский.
– По-всякому, – отвечал ему крепкий мужчина с тонкой бородкой, сидящий верхом на баллонах акваланга. Он смотрел себе под ноги, пересыпая песок с ладони на ладонь.
– И что?
– Трудно.
– Конечно, трудно! – вспылил Черновский. – Деньги всегда трудно зарабатывать. Особенно большие деньги! – Он вскинул руку, посмотрел на часы. – Все! Все разговоры оставляем на потом! В шесть у меня самолет в Москву. Еще два часа у нас есть. Фильм должен быть доснят!
– А как-нибудь без акваланга можно? – спросила девушка в простыне. Голос у нее был низкий и хриплый.
– Никак не можно! – отрезал Черновский, взмахнув рукой. – Если заказали в аквалангах, то будем снимать в аквалангах!
– Когда они начинают работать, – спокойно объяснил мужчина с бородкой, – их сразу разворачивает вниз головой. А пузыри вообще закрывают весь кадр. Ничего не видно, и создается впечатление, что они просто топят друг друга!
– А сзади пробовали?
– И сзади пробовали, – устало сказал бородатый. – Так еще хуже. Он вообще не достает. Упирается грудью в ее акваланг, ногами молотит, песок со дна поднимает.
– Ну не мне же показывать, как это делается! Смешно об этом говорить! Да ты посмотри на этих бугаев! Когда им приспичит, они готовы и на скамейке в парке, и в метро, и на стадионе! А перед камерой сразу начинаются проблемы! Найдите место поглубже, чтобы не поднимать со дна песок! – раздраженно ответил Черновский.
– На глубине света мало. А у нас аккумуляторы сели.
– Все! – крикнул Черновский. – Не желаю слушать этот лепет! Будем снимать. Как получится, так получится! Если акваланги мешают, то пусть снимут их и положат на дно! Загубники в рот – и работать! Парни настроились?
– Настроились! – промычал кто-то со стороны, из-за камня.
Черновский обернулся и взглянул на Ингу.
– Готовься. Времени в обрез!
Девушка с низким голосом встала, сбросила с себя простыню, оказавшись в чем мать родила. Рослый парень в плавках для бодибилдинга выволок на середину круга два акваланга. Мужчина с бородкой взвалил на плечо видеокамеру. Его помощник протянул телескопический шест с микрофоном. Голая девушка подошла к тенту, где лежала коробка с тюбиками, баночками, косметикой, присела на корточки, широко развела коленки в стороны и выдавила на ладонь прозрачный маслянистый гель. Инга, сняв туфли, бродила вокруг аквалангов, глядя, как ее ноги зарываются по щиколотку в песок.
– Что за настроение, Инга? – спросил Черновский.
Она не ответила. Продюсер повернулся к рослому парню.
– Слова произносить громко и отчетливо! Помнить, что дублирования не будет, пишем «вживую»!
– Ясно, – кивнул парень.
– Кто будет под водой, решили?
– Вован, – ответил парень и кивком показал куда-то в сторону моря.
– Значит, ты работаешь с ней! – сказал Черновский и кивнул на Ингу. – Знаешь ее, щупал, нюхал, в общем, не в первый раз?
Парень, как китайский болванчик, кивал. Голая девушка расстелила на песке большое красное полотенце, легла на него и раскрыла книжку. Инга медленно, словно все делала через силу, кинула рядом с девушкой зеленое полотенце и, не наклоняясь, стала расправлять его ногой. Ее пронзительно-красное платье было самым заметным пятном на съемочной площадке. Бородатый, глядя в окуляр камеры, двигался вперед-назад, выбирая лучшую позицию.
– Выйдешь из воды и иди прямо на этот камень, – сказал он «бодибилдингу». – Чтобы быть ко мне правым боком.
Бородатый взял его за руку, притянул ближе к себе. Черновский снял с головы шляпу. Сверкнула белая лысина. Инга опустилась на колени и стала расчесывать волосы.
– Все по своим местам! – скомандовал бородатый. – Проверим звук. Инга, скажи что-нибудь!
Помощник оператора опустил шест, и микрофон повис над головой Инги.
– Ку-ка-ре-ку, – сказала она.
– Громче!
– Ку-ка-ре-ку! – крикнула Инга.
– Нормально! На счет «три» работаем!.. Раз! Два! Три!
На видеокамере вспыхнула красная лампочка. Голая девушка перевернула страницу книжки и согнула ногу в колене, кокетливо помахивая ею. Инга продолжала расчесывать волосы. Из воды, неестественно бодренький, вышел «бодибилдинг». Приглаживая волосы, он подошел к девушкам. Микрофон повис над ним, как жирная муха над дерьмом.
– Отличная водичка! – идиотским голосом сказал парень. – Ты не хочешь искупаться?
– Нет, – ответила Инга.
Парень склонился, взял ее за руки и потянул к себе. Инга встала.
– Сегодня ужасная жара! – сказал «бодибилдинг». – Тебе, наверное, жарко? Давай я помогу тебе раздеться!
Черновский сплюнул, отвернулся и стал ходить вокруг тента, помахивая шляпой у лица. Бородатый с камерой на плече на полусогнутых ногах стал медленно двигаться вокруг парня и Инги, словно снимал их тайно, скрытой камерой. «Бодибилдинг «встал на колени, коснулся мокрыми ладонями ног Инги и стал медленно задирать край ее платья.
– О, какая прелесть!..
Кажется, дальше пошло не по сценарию. Инга вдруг с силой оттолкнула голову парня от своего живота, круто повернулась и широкими шагами, раскидывая во все стороны песок, пошла в тень скалы.
– Стоп! – закричал Черновский. – Я не понял, что это значит?! Инга! Что за фокусы?
Инга подхватила с песка свои туфли и, не останавливаясь, прошла мимо Черновского. Голая девушка перестала «читать» и, сев на полотенце, накинула на плечи простыню.
Черновский догнал Ингу и схватил ее за плечо.
– Отстань от меня! – крикнула Инга. – Мне все это надоело, понимаешь?! Я не хочу больше сниматься в этом поганом фильме! Меня уже тошнит от него!
– А большие деньги получать тебя не тошнит?! – яростно кричал Черновский. – Прекрати истерику! Девочку из себя корчит! Тошнит ее! А ты думала, что все в жизни бесплатно достается?