дю Морье Дафна. Дух любви

   – Мне хочется рискнуть.
   – Только не это, нет. Я тебе не советую, а ты, Марта?
   – Ни в коем случае.
   – Дорогая, это злой, раздражительный старый джентльмен, он видится только со своим старшим клерком и посетителями, которые приходят к нему по делам. У него работала Мэгги Бейт, но на прошлой неделе она ушла, потому что собирается замуж. Печатала на машинке, и все такое. Она страшно его боялась, хотя он с ней почти не разговаривал. Трудно найти человека, который согласился бы на него работать. Марта, место Мэгги еще не занято?
   – Нет, насколько мне известно.
   – Печатала на машинке? – спросила Дженифер. – Вы полагаете, они ищут кого-нибудь на ее место?
   – Точно не знаю, но вполне возможно, что да. За те гроши, что он платит, вряд ли найдется много желающих.
   – Ну что ж, мне ведь надо найти в Плине какую-нибудь работу, верно? Почему бы не попробовать получить эту?
   – Ты умеешь печатать на машинке, Дженни?
   – И даже неплохо. В Лондоне я закончила секретарские курсы.
   – Вот как? Неужели? Боже милостивый, как выросла эта девочка. Но, дорогая, к дяде Филиппу я бы все равно не пошла. Сомневаюсь, что тебе понравиться целый день сидеть в его жуткой конторе.
   – Нет, Дженни, не ходи, не надо.
   – Но я хочу, хочу попробовать. Если будет совсем невмоготу, я смогу поискать что-нибудь другое. Можно поговорить со старшим клерком, со стариком встречаться вовсе не обязательно. До поры до времени… Послушайте, это будет просто здорово. Как называется контора?
   – «Хогг и Вильямс», на набережной. Но, Дженни, лучше бы тебе туда не ходить.
   – И все же я схожу. А там посмотрим.
   На другое утро Дженни вышла из дома и направилась к квадратному кирпичному зданию, стоявшему на мощенной булыжником набережной. Над дверью висела выцветшая, давно не подновлявшаяся вывеска «Хогг и Вильямс».
   Она толкнула дверь и вошла внутрь. Из двери справа от входа вышел конторский посыльный и осведомился о цели ее прихода.
   – Мне нужно видеть старшего клерка, – сказала Дженифер.
   – Мистера Торнтона? Какое у вас к нему дело?
   – Я хотела узнать, свободно ли еще место машинистки после ухода… мисс Бейт, если не ошибаюсь.
   – Хорошо, будьте любезны, подождите минуту. Через минуту посыльный вернулся в сопровождении старшего клерка мистера Торнтона.
   – Мне сказали, что вы справляетесь относительно вакансии, – начал он. – Не скрою, мы действительно очень загружены работой, и нам необходим человек на эту должность. Но позвольте заметить, что вы выглядите слишком молодо, а мы берем только опытных работников.
   – Значит, я как раз то, что вам нужно. Машинопись, стенография и все остальное. Я была бы вам очень признательна, если бы вы дали мне испытательный срок.
   – Разумеется, я хочу быть справедливым судьей – улыбаясь, проговорил мистер Торнтон. – Кстати, как вас зовут?
   – Кумбе, Дженифер Кумбе.
   – Ах! – Ответ Дженифер несколько озадачил мистера Торнтона. – Вы не родственница мистера Кумбе?
   – Возможно, между нами и есть дальнее родство, – беззаботно ответила Дженифер. – В Корнуолле эта фамилия встречается достаточно часто, не так ли?
   – Совершенно верно… совершенно верно. Конечно, у старого джентльмена много родственников, но он, похоже, ни с кем из них не видится. Он ведет очень уединенный образ жизни.
   Через два дня Дженифер наконец столкнулась лицом к липу с дядей Филиппом.
   Она задержалась на работе, чтобы закончить груду писем. Все клерки ушли из конторы, как обычно, в пять часов, и Дженифер полагала, что она в здании одна, если не считать сторожа, который жил здесь же. Без четверти шесть она закончила последнее письмо и собралась уходить, когда заметила, что дверь в комнату дяди, обычно недоступную для посторонних, полуоткрыта.
   Не в силах побороть любопытства, правнучка Джанет Кумбе прошла по коридору, открыла дверь и остановилась, слегка удивленная тем, что увидела.
   За письменным столом сидел старик. Его лицо было изборождено глубокими морщинами, тощее, согбенное от бремени лет тело напоминало скелет, стиснутые руки казались дрожащими птичьими лапами. Бледное лицо и редкие седые волосы старика составляли разительный контраст с грязновато-черным цветом его одежды.
   Так это и есть дядя Филипп? Этот изможденный, сгорбленный старик и есть враг ее отца? – Филипп Кумбе, – тихо произнесла Дженифер. Он поднял голову и увидел в дверях кабинета девушку со сжатыми на груди руками, вздернутым подбородком и карими глазами, устремленными прямо на него.
   Он не ответил и, вцепившись дрожащими руками в подлокотники кресла, вперил взгляд в призрак, явившийся из далекого прошлого. Ждущие впереди годы, время, неумолимая, несущая забвение смерть – все это перестало существовать. Перед ним стояла сама Джанет, которая сияла белизной на носу корабля, Джанет, какой он видел ее в своих детских снах, Джанет, которая предпочла ему Джозефа.
   Филипп не сводил взгляда с окутанной тенью фигуры.
   – Зачем ты пришла? – спросил он. – Это месть Джозефа, которую он так долго планировал и лелеял в душе?
   – Почему вы говорите о Джозефе, разве вы забыли его сына Кристофера?
   – С его сыном я не ссорился, – закричал Филипп. – Он сам заслужил все, что с ним произошло. Почему я должен отвечать за нищих членов нашей злосчастной семьи, за неудачников?
   Дженифер заметила на губах дяди ухмылку, и ее охватил гнев.
   – Вы называете Кристофера Кумбе неудачником? Неудачником, потому что он жил скромно и просто, проводил время с обитателями небогатых домов, с фермерами и рыбаками? Он был неудачником, потому что люди его любили, уважали и оплакивали его смерть. А вы, вы уверены, что преуспели в жизни? Что вы сделали хоть для одной живой души? В Плине вас все ненавидят, вас оставили в покое лишь оттого, что вы старик, никчемный и слабый, слишком беспомощный, чтобы хоть что-нибудь значить.
   Филипп прищурился и, тяжело дыша, подался вперед.
   – Во имя всего святого, кто вы?
   Дженифер улыбнулась. И люди боятся этого дрожащего старика. Похоже, он даже не знает, кто она.
   – А как вы думаете, кто я? – с презрением в голосе спросила она. – Призрак, кто-нибудь из вашего прошлого? Взгляните на себя, вы весь дрожите от страха.
   Опираясь на палку, он медленно поднялся и нетвердо двинулся к ней, не сводя глаз с ее лица.
   – Кто вы? – прошептал он. – Кто вы?
   Она закинула голову и рассмеялась, как смеялись до нее Джанет и Джозеф, как смеялся когда-то Кристофер.
   – Я Дженифер Кумбе, – сказала она. – Я дочь Кристофера, которого вы называете неудачником.
   Филипп вновь остановил на ней блуждающий взгляд, его мысли путались.
   – Дженифер… я не знаю никакой Дженифер. Разве у Кристофера была дочь?
   Дженифер кивнула, поведение старика поразило, озадачило ее.
   – Да, – ответила она, – я Дженифер. Я уже два дня работаю в вашей конторе. Мне было любопытно взглянуть на человека, который погубил моих отца и деда.
   Филипп наконец овладел собой.
   – Я, без сомнения, должен поздравить вас с прекрасной игрой. Вам следовало бы стать актрисой. Могу я спросить, кто позволил вам входить в эту комнату?
   – Если вы полагаете, что можете меня напугать, то это величайшая ошибка в вашей жизни, – ответила Дженифер. – Мне все равно, глава вы этой фирмы или нет, вы мой двоюродный дедушка, и я этим отнюдь не горжусь. Теперь вы можете меня уволить, но я этого и ждала. Я поступила сюда на работу лишь затем, чтобы разобраться с вами. Повидавшись с вами, я поняла, что вы того не стоите, игра не стоит свеч, вот и все. Прощайте, дядя Филипп.
   Она повернулась и вышла из комнаты.
   – Постойте, – крикнул он, направляясь за ней. – Постойте, вернитесь.
   – Что вам нужно?
   Он погладил подбородок и взглянул на Дженифер.
   – Наша беседа доставила мне удовольствие, – медленно проговорил он, – большое удовольствие. Мне было необходимо маленькое умственное развлечение. Значит, вы моя двоюродная внучка, не так ли? Отнюдь не горжусь этим обстоятельством. Какая жалость. Так вот, предположим, что вы окажете мне величайшую честь, отобедав со мной сегодня вечером.
   – Отобедать с вами? – Дженифер задумалась. – В этом ужасном старом доме, на этой мрачной улице?
   – Да. Очень жаль, что мое предложение не вызвало у вас особого энтузиазма.
   – Впрочем, я могла бы. Почему бы и нет?
   – Значит, решено? Я буду ждать вас ровно в восемь часов.
   – Хорошо. Я буду. До вечера.
   Дженифер была немало удивлена неожиданными последствиями своей выходки. Она ждала взрыва ярости, по меньшей мере, увольнения, а вместо этого ее спокойно приглашают на обед. «Может быть, старик сошел с ума?» – подумала она.
   Она просунула голову в заднюю гостиную магазина.
   – Дядя Филипп пригласил меня на обед к себе домой, – сказала она. – Я решила, что разумнее всего согласиться, хотя мне это вовсе не по душе.
   Две старые женщины раскрыли рты от удивления.
   – Филипп Кумбе пригласил тебя в свой дом? Ты, конечно, шутишь, Дженни.
   – Нет, я совершенно серьезно. Я и сама удивилась. Я выложила все, что про него думаю, а он пригласил меня на обед. Мне кажется, он свихнулся. Я его ничуть не боюсь.
   – Но, Дженни, в его дом никто никогда не ходит, он никого никогда не приглашал. Поверь мне, он что-то задумал. Дорогая, я бы не пошла.
   – Нет, я пойду, обязательно пойду. До свиданья, я вернусь не поздно.
   Дженифер поднималась по холму в возбужденном настроении. Как-никак приключение. Она позвонила в дверь мрачного серого дома, и ее провели в просторную, скудно обставленную комнату. В камине горел слабый огонь. Из-за дыма Дженифер догадалась, что камин не топили уже несколько лет.
   Ее дядя стоял у камина. Дженифер позабавило, что он переоделся в старомодный вечерний костюм, который, вероятно, с прошлого века висел в каком-нибудь затхлом шкафу.
   – Боже мой, я и не подозревала, что вы даете банкет, – сказала она. – Свои вечерние туалеты я оставила в Лондоне.
   – Ваше платье просто прелестно, – возразил он, и Дженифер предположила, что он делает ей нечто вроде комплимента.
   Обед оказался лучше, чем она ожидала. Они начали с рыбы, затем перешли к мясу, приправленному луком, за которым последовало то, что дядя Филипп назвал «паровым пудингом».
   Потом они пили кофе, и хозяин дома протянул ей сигареты, явно купленные специально для этого случая.
   – Сам я не курю, – объяснил он.
   Они немного поговорили о Плине, о добыче глины. Наконец, после короткой паузы он откашлялся и, осторожно потирая руки и не глядя ей в глаза, снова заговорил.
   – Должен признаться, я хочу задать вам один вопрос. Эта мысль пришла ко мне совершенно неожиданно. Как видите, я человек пожилой. Возможно, мне осталось всего несколько лет или даже месяцев. Такому старику, как я, здесь порой бывает одиноко. Вот что я предлагаю. Вы навсегда переедете жить ко мне – фактически, я предлагаю удочерить вас, стать вашим опекуном. Что вы на это скажете?
   – Да вы с ума сошли, – сказала Дженифер. – Вы же ничего обо мне не знаете. И еще, после того, как вы так обошлись с моим отцом и дедом, спокойно повернуться на сто восемьдесят градусов и удочерить меня. Зачем вам это понадобилось?
   – У меня есть на то свои причины. Возможно, они связаны с тем, о чем вы только что сказали. Мое отношение к вашему отцу и деду.
   Дженифер отчасти догадалась, что он имеет в виду, и все ее существо исполнилось презрением. В конторе она неким таинственным образом напугала старика, пошатнула его веру в собственное могущество, и теперь он хочет (не из симпатии к ней, а ради себя самого) загладить свою вину перед дочерью Кристофера и внучкой Джозефа на тот случай, если легенда о жизни после смерти не лишена основания. На тот случай, если бессмертие все-таки существует. Удочерив ее, он расквитается с прошлым. Она станет для него средством спасения. Не любовь, не раскаяние и примирение, а скрытый ужас. Вот причина.
   Дженифер не знала, на что решиться.
   – Я буду вольна поступать так, как захочу? – наконец спросила она. – Смогу переделать этот унылый, мрачный дом и постараться хоть что-нибудь в нем изменить?
   Филипп ответил не сразу. Дженифер понимала, что он думает о расходах.
   – Да, – сказал он. – Да, вы получите полную свободу. Что касается дома, вы можете переделать его по своему усмотрению.
   – В таком случае, – сказала Дженифер, – в таком случае, дядя Филипп, я говорю «да». Но я хочу, чтобы вы поняли – я согласна присматривать за вашим домом, но отказываюсь видеть в вас опекуна и тем более не желаю, чтобы вы относились ко мне как к приемной дочери. Об этом не может быть и речи.
   – Итак, обыкновенная сделка. Идет?
   – Да… дядя Филипп… назовем это сделкой. И они впервые за время знакомства пожали друг другу руки.

Глава десятая

   В городках вроде Плина новости разносятся быстро. На другой день там только и говорили, что дочь Кристофера Кумбе, которая недавно приехала из Лондона, встречалась со своим двоюродным дедом Филиппом, грозным, внушающим ужас мистером Кумбе из «Хогга и Вильямса», и теперь будет жить на Мэраин-террас в качестве его компаньонки.
   Все сошлись во мнении, что эта самая Дженифер Кумбе не что иное, как обыкновенная авантюристка, что она охотится за наследством старика, который разорил ее покойного отца.
   Джон Стивенс услышал о поразительных событиях в Плине на верфи, но он был слишком занят своими яхтами и планами на будущее и не проявил к ним особого интереса. Когда старый Томас Кумбе, тряся головой от волнения, сообщил ему эту новость, Джон, который рассматривал в конторе какие-то чертежи, вынул изо рта трубку и улыбнулся.
   – Метит на его деньги? Если ей удастся их получить, значит, она умная девушка. Филипп Кумбе и с пенни просто так не расстанется.
   – Но, Джон, говорю тебе, это сущая правда. Дом на Мэраин-террас уже перекрашен, на окнах новые занавески, и девица распоряжается там, что твоя хозяйка.
   – Либо она порядком его напутала, либо старый скряга наконец-то впал в детство. Это та девчушка, которая жила в Доме под Плющом? Младшая сестра Гарольда и Вилли?
   – Она самая, Джон. Училась в Лондоне, сестра говорит, настоящая молодая леди. Похоже, они к ней привязались, но не знаю, по-моему, это как-то странно.
   – Ладно, Том, у нас нет времени на модных молодых леди, которые метят на наследство неприятных старых джентльменов, хотя, на мой взгляд, все это очень интересно. Взгляни ка лучше на этот чертеж.
   И он забыл об этом думать. В свои двадцать четыре года Джон был серьезным и решительным молодым человеком. Мечтательный мальчик вырос и стал энергичным, предприимчивым мужчиной; он завел собственное дело, которое быстро получило известность во всех западных провинциях и приносило немалые доходы. Через год-другой он станет одним из лучших строителей яхт и бросит вызов крупнейшим фирмам северного и южного побережья. Кроме работы, Джона мало что занимало, он давно бросил старую привычку мечтать, глядя на звезды, заглядывать в будущее и предчувствовать несчастья и смерть. Джон-мальчик лежал на вершине холма и любовался морем, Джон-мужчина читал и подписывал бумаги в своей конторе или, стоя на верфи, давал указания рабочим. Джон-мальчик взобрался на борт потерпевшей крушение «Джанет Кумбе» и, устремив взгляд на маленькое носовое украшение, предался мечтам о прошлом; Джон-мужчина отмахнулся от сентиментальности и, владея всеми правами на судно (Филиппу Кумбе наскучило все это дело, и он продал свои акции с незначительной прибылью), намеревался разобрать его, когда сумеет выделить для этого достаточное число рабочих. Одним воскресным днем в конце июня этот решительный и целеустремленный Джон Стивенс с немалым раздражением почувствовал пробуждение в своей душе былых мальчишеских порывов, иными словами безудержное желание выйти из конторы и пройтись через холмы до Полмирской заводи. Время от времени корабль подобным образом заявлял свои права на него, но Джон неизменно их отвергал. Он отвергал малейший намек на проявление слабости. Чтобы какое-то корабельное носовое украшение имело над ним такую власть… да это просто нелепо.
   Джанет Кумбе просто несносна. Она постоянно поучает его, указывает, что следует делать. Кто, как не она, подсказала ему начать строительство новой корабельной верфи, но сейчас строительство закончено, и пусть его повесят, но он больше не станет ее слушать. Однако это всего лишь воображение. Она всего-навсего кусок раскрашенного дерева.
   Он нахмурился и снова принялся за работу: карандаш в зубах, волосы всклокочены. Потянулся за учебником, который лежал рядом. Прочел пару страниц, но слова прыгали перед глазами. Посмотрел в окно и увидел синее небо и сверкающую гавань. Услышал крик чаек в развалинах Замка.
   – О, дьявол, – сказал Джон и швырнул книгу в противоположный конец комнаты.
   Через пару минут он уже шагал по тропинке, которая вела через поля к Полмирской заводи.
   Дженифер подвела лодку к борту корабля и накрепко привязала канат к свисавшей с него веревочной лестнице. Был отлив, но она все же надеялась, что по возвращении найдет лодку на плаву. Она ухватилась руками за веревочную лестницу, перебралась через фальшборт на покатую палубу и с любопытством огляделась. Это был ее первый визит на старую шхуну, хоть она и жила в Плине уже больше двух месяцев.
   Палуба усыпана осколками слухового окна. Лебедка разбита, повсюду валяются обломки рангоутного дерева, обрывки снастей. Часть парусов сорвана, верхушку бизань-мачты, скорее всего, унесло в море.
   Но кое-что на удивление осталось нетронутым: обручи вокруг мачт, помпы.
   Дженифер наклонилась и заглянула в закопченный носовой кубрик, на переборке которого было вырезано: «Пригоден для размещения 6 матросов». В нем все еще висели три бушлата, на полу валялось старое блюдце, под матрас одной из коек была засунута обложка журнала. Здесь люди жили, спали; небольшое пространство звенело от их смеха, их песен. И вот их нет, они забыты, возможно, умерли. С палубы ей на руку упала капля. В кубрике царила мрачная, гнетущая атмосфера. Она повернулась, чтобы подняться наверх, и вдруг увидела фотографию женщины, приколотую к стене. Вырезка из газеты 1907 года. Кто-то ножом нацарапал под ней сердце, пронзенное стрелой.
   На палубе она заглянула в тесный камбуз. В нем по-прежнему стояла плита, а на ней две пустые бутылки. В шкафчике лежала разбитая тарелка.
   Штурвал находился там же, где тринадцать лет назад, когда Дик Кумбе помог привести судно в гавань, и Дженифер стояла на том самом месте, где когда-то упал Кристофер, когда обломки рангоута сломали ему спину.
   По трапу она спустилась в каюты. Сперва она вошла в закуток помощника размером с небольшой шкаф, а из него в главную каюту или капитанский салон – комнату размером в шесть-семь квадратных футов со складным столом в центре, вделанной в пол скамьей и стенными шкафами.
   Раздвижная дверь вела в спальную каюту капитана – шкаф фута на два больше, чем у помощника, но с умывальником. Здесь Кристофер мальчиком уснул в слезах во время своего первого плавания из Бристоля, в то время как смущенный и раздосадованный поведением сына Джозеф шагал по палубе у него над головой. Дженифер села за стол и подперла подбородок руками. На переборке все еще висели часы, стрелки которых остановились на двадцати четырех минутах десятого. Под часами висел календарь на 1912 год. В каюте пахло сыростью и гнилью; во время высоких весенних приливов сквозь доски пола просачивалась вода.
   Ящик стола был набит картами, пожелтевшими от времени, отсыревшими, замусоленными. Когда-то за этим столом, разложив перед собой карты, сидел Джозеф. Он пометил их своей печатью: «Капитан Джозеф Кумбе».
   С тяжелой душой Дженифер поднялась из-за стола. Она открыла один шкаф и обнаружила, что он забит самыми разнообразными предметами. Там лежали отсыревшие старые книги и газеты, мужская фуражка.
   Она прошла в каюту капитана и стала рыться в шкафах. Здесь она нашла старую зубную щетку, запонку и один носок. В углу ящика лежал маленький потрепанный молитвенник. На форзаце было написано: «Дику от любящего отца Сэмюэля Кумбе. Май 1878».
   Верхний ящик Дженифер долго не удавалось открыть. Она тянула его, толкала, но он не поддавался. И только когда она изо всех сил рванула его на себя, он открылся. Она сразу поняла, почему ей пришлось приложить столько усилий: в глубине ящика стояла большая деревянная шкатулка. Дженифер вынула ее, перенесла в капитанский салон и поставила на стол. Подняв крышку и заглянув внутрь, она увидела, что шкатулка набита бумагами, документами и связками писем.
   Бумагу за бумагой она выложила содержимое шкатулки рядом с собой на скамью. Здесь были самые разнообразные счета, документы, относящиеся к корабельному грузу, к стоянкам в разных портах, отчеты о плаваниях, несколько страниц из судового журнала.
   Здесь же был капитанский диплом Джозефа Кумбе, кусок пергамента, доставивший ему и Джанет столько радости, документ, которым они так гордились. Была там и выцветшая фотография, сделанная в 1879 году, запечатлевшая Джозефа, Сьюзен и их четверых детей: Кристофера, Альберта, Чарльза и Кэтрин.
   Здесь были письма Джозефа и Дика о рекордах, установленных кораблем за время плавания, множество обрывочных сведений и деталей, которые с изумительной полнотой складывались в историю шхуны «Джанет Кумбе».
   Читая эти забытые бумаги, Дженифер вновь видела перед собой гордый абрис летящего по бурным волнам корабля, слышала пение парусов и скрип мачт, слышала крики матросов на палубе, видела фигуру Джозефа – его темные волосы и борода пропитаны морскими брызгами, громкий голос отдает приказания, и ветер уносит их вдаль…
   Она слышала завывания ветра и грохот моря. Видела, как Джозеф запрокидывает голову и смеется.
   Дженифер прервала чтение, подняла голову и огляделась. Она услышала стук капель, падающих с палубы, увидела разбитое стекло и ржавые гвозди на пропитанном влагой полу. Скорбные звуки… скорбное зрелище.
   Под письмами на самом дне коробки лежал небольшой сверток, перевязанный старой тесьмой. Дженифер взглянула на почерк, и ее сердце дрогнуло. Где-то она его уже видела. В книгах матери. Это был почерк Кристофера. Письма были адресованы Джозефу Кумбе. Она перевернула их и увидела, что печати не сломаны. Их никто не читал.
   Она чувствовала, что имеет право прочесть эти письма, письма, которые пришли из прошлого.
   Так Дженифер наконец узнала правду о первых днях Кристофера в Лондоне. Последнее письмо, никем не прочитанное и оставшееся без ответа, было датировано 22 ноября 1890 года. Письма отца были обречены пролежать в этой коробке более тридцати пяти лет, пока дочь их не найдет.
   По лицу Дженифер текли слезы, сидя на скамье, она раскачивалась взад-вперед от горя.
   – Мой дорогой, – шептала она. – Мой дорогой.
   Она не слышала ни шагов на палубе, ни скрипа лестницы и, лишь отведя взгляд от связки писем, которая лежала у нее на коленях, увидела, что в дверях каюты кто-то стоит. Несколько секунд оба молчали. Пораженная, не в силах пошевелиться, Дженифер увидела Кристофера, его длинные ноги, его взъерошенные волосы… видение мелькнуло перед ней и исчезло, а на его месте стоял молодой человек, которого она никогда раньше не встречала.
   Джон по сухому илу пробрался к шхуне и заметил, что к веревочной лестнице с правого борта привязана маленькая лодка, плавающая на глубине не более фута.
   «Мародеры», – подумал он и, взобравшись на палубу, сразу спустился в каюту. Остановившись в дверях, он прищурился, и его сердце усиленно забилось – у стола, с откинутыми со лба темными волосами, сжав руки, сидела сама Джанет Кумбе.
   Затем видение исчезло, и он увидел, что незнакомка – это всего лишь молодая девушка с залитым слезами лицом.
   – Привет, – сказал Джон.
   – Привет, – ответила Дженифер, тыльной стороной ладони вытирая глаза.
   – Вы о чем-то плакали?
   – Да.
   Он шагнул вперед и заметил на столе коробку.
   – Как вам удалось выдвинуть этот ящик?
   – Я тянула его до тех пор, пока он сам не вылез.
   – Я думал, что задвинул его достаточно крепко.
   – Значит, это вы положили в него шкатулку?
   – Да, лет шесть назад. До того она лежала на скамье, на которой вы сидите. Я боялся, что она может разбиться или попасться на глаза какому-нибудь любопытному дураку. Теперь я вижу, что даже ящик ее не уберег.
   – Вы хотите сказать, что я любопытная дура?
   – Мне ничего про вас не известно. Вы положили письма на место?
   – Большинство. Но эти я хочу оставить себе.
   – Какие именно? Вы хотите сказать, что сломали печати? И ваш поступок не кажется вам отвратительным? Я специально положил их на самое дно. Они адресованы тому, кто уже мертв, кто умер двадцать пять лет назад.
   – Я знаю.
   – Вот как? У вас привычка читать письма покойников?
   Дженифер отвернулась, из глаз у нее снова брызнули слезы.
   – У меня больше никогда не возникнет такого желания. В них столько горя, что лучше бы я не знала правды.
   – Значит, когда я вошел, вы плакали над этими письмами?
   – Да.
   Он подошел и сел на скамью рядом с ней.
   – Почему они заставили вас плакать?
   – Я не знаю, кто вы и почему я должна вам отвечать. Вы только что назвали меня любопытной дурой, пусть будет так.
   – Извините, я был груб с вами. Но, видите ли, этот корабль принадлежит мне. Я пришел в ярость оттого, что какой-то посторонний вообще на него забрался.
   – Я вас хорошо понимаю.
   – Полагаю, эти бумаги навели вас на кой-какие мысли, Этгот корабль связан с жизнью давно умерших людей, мужчин и женщин, которые любили друг друга, и теперь от них ничего не осталось. С вашей стороны нехорошо было вскрывать запечатанные письма.