Страница:
Элинор тихо сказала:
– Как бы я хотела быть безгрешной вместо того, что мне присуще – гордость, упрямство, страсть.
Саймон наклонился и поцеловал ее.
– Что явилось причиной такого самобичевания? – рассмеялся он.
Но Элинор не была склонна отвечать. Ночь сияла луной и звездами. Саймон увидел, что она чем-то обеспокоена.
– Я хочу, чтобы мои молитвы были услышаны, – прошептала Элинор.– Ты думаешь, это возможно?
Саймон ответил не сразу. Он не хотел думать о далеком будущем.
– Есть надежда, – промолвил он, наконец.– По крайней мере, этой ночью девственница должна стать женщиной.
На следующее утро напоказ были вывешены запятнанные кровью простыни – доказательство того, что Ричард исполнил свой долг. Весь следующий день король был в хорошем расположении духа. Тем не менее, он заметил, что Комненус может выбрать время и атаковать, думая, что застанет их врасплох. Ричард не думал, что у императора хватит на это смелости, но он вызвал Саймона и приказал ему расставить часовых и послать разведчиков.
Из всего этого сами собой возникли споры, как и когда, захватить Комненуса. Члены Ордена Госпитальеров из Иерусалима утверждали, что смогут уговорить Комненуса сдаться без дальнейшей борьбы и разрушения страны. Ричард заметил, что будет очень рад, если им удастся это сделать. В течение нескольких следующих дней обсуждались условия сдачи. Это было более трудной задачей, чем просто предъявлять невыполнимые и оскорбительные требования. Так как госпитальеры согласились быть посредниками, необходимо было проявить свою добрую волю.
Несмотря на всю деликатность ситуации, Саймону казалось, что король уделял переговорам больше внимания, чем требовалось от новоявленного супруга, но он решил попридержать свой язык на этот счет. Его намерением было помочь Ричарду найти предлог избегать общества своей жены, когда он этого захочет.
Условия, которые Ричард собирался предъявить Комненусу, стали тому известны, и король был слегка удивлен и разочарован, когда узнал, что император согласился на переговоры. Его согласие было встречено с радостью, но и с недоверием. Было совсем непохоже, чтобы Комненус действительно намеревался снабдить пятьсот участников крестового похода всем необходимым, а также выплатить денежную компенсацию тем, кого ограбили в кораблекрушениях, и отдать крепости и замки острова в руки людей Ричарда. Саймон знал, что Ричард раздражен. В его планы входило проглотить весь остров, а не откусить кусок. Хуже всего было другое. Все знали, что как только Ричард отправит свои главные силы в Палестину, император откажется от соглашения и нападет на тех, кто останется на острове.
Был созван королевский совет, но без короля. Ричард не откажется от военного соглашения, не найдя приличного предлога. И тут Саймона осенило. Он напомнил совету тот случай, когда Ричард страшно разгневался на рыцаря, который сбежал, тем самым, нарушив данное королю слово чести. Если бы удалось заставить Комненуса бежать, а, зная его трусость, это было не так уж трудно сделать, – король посчитал бы такое поведение достаточно серьезным предлогом, чтобы аннулировать договор.
Днем позже состоялись празднества по случаю примирения, где много говорили о жестокости Ричарда. Кто говорил об этом с юмором, а кто – осторожно, опасаясь, как бы не быть услышанным. Платный информатор переплюнул всех: он шепотом поведал, что Ричард намеревается захватить Комненуса этой ночью и заковать его в железные цепи. На следующее утро посеянные семена дали свои всходы: ночью император сбежал. Часовые не препятствовали его побегу: они были глухи, немы и слепы. Ричард воспринял эту новость с философской отрешенностью.
Через пятнадцать дней Кипр пал. Саймон был очень доволен положением дел. Он принимал участие в сражениях, был дважды легко ранен и стал намного богаче. Ричард все время пребывал в хорошем настроении, за исключением того дня, когда прибыли послы от Филиппа Французского, чтобы передать ему, что он должен прекратить преследование невинных христиан на Кипре и отправляться в Палестину на помощь войскам, осаждающим Акр. Летописец Джеффри де Винсеф записал следующее: «На это послание король ответил в таких грубых и непристойных выражениях, что их не выдерживала даже бумага». Саймон так смеялся, что у него появилась боль в боку. Уж он-то знал, что выражения короля подходили только для летописей ада. Ричард даже превзошел своего отца Генриха, который был известен употреблением крутых и сочных выражений.
Но причиной гнева Ричарда были слова из послания «невинные христиане». Из-за того, что Ричард потребовал, чтобы греки, которые присягнули ему, сбрили свои бороды, как символ смены сюзерена, Комненус приказал изувечить всех пленников. Были найдены некоторые из этих несчастных: ослепленные, с отрезанными носами, ушами, пальцами на руках и ногах. Ричард иногда сам применял эту меру наказания, но только по отношению к преступникам. Он никогда не приказывал изувечить воина, который честно сражался за своего хозяина, даже если этот хозяин был его злейшим врагом.
И Ричард решил мстить. Комненус, наконец, капитулировал; его крепости одна за другой попадали в руки Ричарда. Многие сдавались без единого выстрела, с облегчением меняя своего хозяина. Комненус поставил одно условие: Ричард не должен заковывать его в железные цепи. На что Ричард с готовностью согласился и, когда император сдался, отдал приказ заковать его в серебряные цепи. Это привело Ричарда в хорошее расположение духа, но Саймон заметил, что король хмурился всякий раз, когда упоминали о возвращении в Лимассол. Вместо того, чтобы покинуть поле битвы, он отослал армию назад с приказом заняться ремонтом кораблей для немедленной погрузки. Сам же он задержался на несколько дней, чтобы забрать все награбленное и обсудить с Ричардом де Канвиллем и Робертом Гурнхемским, на кого оставить управление островом.
Саймон не мог даже, и предположить, сколько времени они пробудут на Кипре. Но Ричард вдруг получил известие о том, что Акр вот-вот падет, и это встряхнуло его – король приступил к решительным действиям. Они отправились в Лимассол, где Ричард отдал приказ готовиться к выходу в море.
– А королева, милорд? – спросил Саймон.
Он знал, что играет с огнем. Возможно, нужно было просто посадить женщин на их корабль без всяких вопросов, тем более, что проход между Кипром и Акром не предвещал трудностей. При мысли о том, что Саймон будет вновь разлучен с Элинор, у Саймона голова шла кругом.
К его удивлению, Ричард, тяжело вздохнув, ответил:
– Она поедет с нами. Не хочу чувствовать себя опять виноватым. Но поедут только обе королевы и «твоя Элинор», да еще одна или две горничные. Не хватало, чтобы меня сопровождала орда визжащих женщин.
Но плавание оказалось довольно приятным. Беренгария доказала, что она может так же стойко переносить морское путешествие, как Элинор и Джоанна, и, понимая, что на корабле нет возможности побыть с королем наедине, она довольствовалась музыкой, песнями и красивыми речами.
Но перепады в настроении Ричарда никак не были связаны с его женой. Все началось тогда, когда корабль Ричарда и три сопровождающие его галеры приплыли в Тир, первый порт на их пути. Ричард послал несколько человек на берег, чтобы предупредить губернатора города и начальника гарнизона об их прибытии. Но вместо теплого приема его людей просто отослали назад. Король Франции Филипп и Конрад Монферрат запретили открывать ворота Ричарду. Саймон, взглянув на укрепленные стены Тира, сразу стал думать о том, как отговорить короля от нападения. Но Ричард сам решил не давать выход своему гневу и ничего не предпринимать.
Они провели ночь на корабле, а утром отплыли в Акр. На рассвете, на горизонте показался огромный транспортный корабль с тремя мачтами и высокими надстройками на корме. Капитан определил, что это – французский корабль, следующий из Генуи в Тир. Ричард закусил губу от зависти: он никогда не имел и не видел ничего подобного.
– Милорд, это не французский корабль, – раздался голос одного из гребцов.
– Что? Кто это сказал?
Гребец поднялся: – Милорд, у французов нет таких кораблей. Только турки строят такие суда.
– Ты можешь поклясться в этом? – спросил Ричард. Саймон понял, что Ричарду наплевать на то, чей это корабль, он так или иначе, намерен атаковать его. А если это был корабль Филиппа, тем лучше. Ричард отомстит ему за оскорбление, нанесенное в Тире.
– Клянусь жизнью, если на корабле не сарацины, – настаивал гребец.
– Поворачивай! – приказал Ричард капитану.– Подходи к нему! К бою! – призвал он воинов.
И тут полог, закрывающий вход в палатку женщин, распахнулся, и вышла Беренгария.
– Ричард, что тут происходит? – спросила она. Король резко повернулся, кровь бросилась ему в лицо. Саймон, направлявшийся за оружием, остановился и уже собрался, было вмешаться, как вслед за королевой появились Джоанна и Элинор.
– Черт побери, всех женщин! – воскликнул Ричард, но лицо его начало приобретать нормальный оттенок.– Передайте Питеру де Баррсу приказ: подвести его галеру к кораблю и испробовать его на прочность!
Когда они приблизились к кораблю, оттуда посыпался град стрел и ядер. Подошли остальные галеры. Так как у большого корабля была выше скорость, дюжина опытных пловцов поднырнула под корму корабля и быстро связала руль. Корабль потерял управление. Было предпринято несколько неудачных попыток высадиться на него. Ричард, как разъяренный зверь, метался по палубе, кляня себя за свою беспомощность. Он был уверен, что если бы он лично возглавил атаку, все было бы не так.
– Будь я проклят, если еще когда-нибудь возьму женщину на борт корабля, – бушевал он.
Они так и не смогли захватить корабль. Высота бортов не давала возможности высадиться на корабль, и все, кто находился на низких галерах, служили для защитников корабля отличной мишенью. Видя, что потери слишком велики, Ричард приказал своим галерам таранить корабль. Гребцы направили обитые железом носы галер на беспомощное судно. Ричард наблюдал, как в корабль хлынула вода, и он стал погружаться. Это не совсем обрадовало короля, так как он хотел заполучить его для себя.
Он пришел в еще большее негодование, когда узнал от выловленного из воды пленника, что на борту находились важные сарацины. Он потерял пленных, а с ними и выкуп. Но, несмотря на все неудачи, Ричард нанес Саладину ощутимый удар. На корабле было огромное количество оружия и припасов для Акра. Мысль об этом немного успокоила Ричарда. Король подумал, что он, возможно, сделал больше для захвата города, чем Филипп и все его люди. Но он не забыл о причине своей неудачи в нападении на турецкий корабль, а посему, как только все закончилось, он тотчас же отправился в палатку женщин.
– Мы больше не поплывем вместе, – резко сказал он Беренгарии.– Необходимость защищать вас обошлась мне слишком дорого.
– Я очень сожалею, милорд, – прошептала Беренгария.– Как прикажете, Ваша воля для меня закон.
Ричард ничего не ответил. Он был человеком необузданного темперамента, и часто срывал свою злость на других. Сейчас он не мог сделать этого по отношению к своим воинам, которые храбро сражались, и жертвой его раздражения стала Беренгария. Если бы она ответила ему резкостью сейчас, может, он бы оставил ее на корабле.
Но уже ничего нельзя было исправить. Ричард добавил холодно:
– Надеюсь, Вы понимаете, почему мы должны пока жить отдельно. Ведь иначе в Акре я не смогу сделать ни одного движения из-за боязни подвергнуть Вас опасности, тем самым, ставя себя в более чем глупое положение.
– Но, Ричард, – запротестовала Джоанна.
Тут вмешалась Беренгария и, стараясь успокоить Ричарда, произнесла:
– Я все понимаю. Не сердитесь, Ричард. Как Вам будет угодно.
Когда они подошли к Акру, оказалось, что нет таких мест, где можно разместить женщин, и они будут в безопасности. Может быть, только в городе, но там были сарацины. Армия христиан размещалась в павильонах, грубых палатках, под соломенными навесами или вообще под открытым небом. Не было даже возможности отправить женщин куда-нибудь еще, так как осаждавшие были сами окружены. Недалеко от лагеря христиан расположилась армия Саладина, причем воины были разбиты на небольшие отряды и затаились в близлежащих холмах и долинах.
Ричард приказал капитану плыть медленно, чтобы он имел возможность изучить расположение вражеских войск. Когда стало ясно, что город все еще хорошо защищен и что Саладин – достойный противник, стало ясно также и то, что успехи сарацин объяснялись не умом и способностями их правителя, а некомпетентностью романских принцев. Настроение Ричарда сразу улучшилось. Именно его приезд, а не Филиппа, решит исход битвы. Именно он поведет победоносную армию на освобождение Иерусалима.
Радость, с которой они были встречены, подтвердила предположения Ричарда. Даже французы выражали вслух свою радость. Гремела музыка, толпы людей ринулись проводить Ричарда к его павильону. Они благодарили Бога за то, что он послал им спасителя в лице Ричарда. Ночью по всему лагерю зажгли столько факелов, что сарацины всполошились, думая, что в долине пожар.
На следующий день Ричард занялся серьезными делами. Он собрал всех военачальников, и вместе они осмотрели лагерь, инспектируя все боевые машины и стены города. Прошло меньше часа, когда стало ясно, что французский король не был так же единодушен со своими воинами в их ликовании по поводу приезда Ричарда. Конечно, он был доволен пополнением армии и вооружения, а также тем, что Кипр будет снабжать их всем необходимым. Единственное, что омрачало его радость, было то, что Ричард не утонул по пути сюда.
Не собираясь соперничать с Филиппом, Ричард решил вербовать себе союзников. Обладая огромными сундуками с богатствами, награбленными у Комненуса, это было сделать нетрудно. Многие воины из армии Филиппа перешли на сторону Ричарда, когда почувствовали запах денег. Все шло прекрасно, но, когда Ричард наблюдал за сооружением огромной баллисты, он пожаловался Саймону, что чувствует себя неважно. Уже к вечеру король свалился в лихорадке.
В течение двух дней Саймон под разными предлогами пытался объяснить отсутствие короля. Когда они были на Кипре, у короля тоже был приступ лихорадки, который прошел довольно быстро, и все надеялись, что так будет и сейчас. Поэтому решено было держать болезнь в секрете, чтобы не подорвать духа армии. Но на третий день королю стало еще хуже: у него потрескалась кожа и стали выпадать волосы. Всем стало ясно, что король не скоро выкарабкается из болезни. Лекари качали головами. Все поняли, что король поправится нескоро. Саймон собрал всех лекарей.
– Здесь мы можем говорить правду. Мы должны знать, что с ним, чтобы быстрее помочь ему. Но в лагере вы должны сказать, что у короля обычная лихорадка, от которой он давно страдает. Если в лагере узнают правду, среди вас станет на несколько лекарей меньше. Я найду вас, где бы вы ни были, и отрежу ваши языки, а кишки натяну на луки.
Дамам сообщили, что король переутомился и у него легкий жар. Боясь заразить их, он решил несколько дней обедать в своей палатке. По этой же причине сестре и жене короля запрещалось навещать его и ухаживать за ним. Хотя Беренгария была обеспокоена, она не выразила протеста. Но Джоанна приказала посыльному подождать у палатки несколько минут.
– Моя дорогая, – мягко сказала она Беренгарии.– Я думаю, несмотря на слова Ричарда, Вам следует пойти к нему. Пусть Ричард знает, что его богиня может спуститься на землю и ухаживать за ним.
Беренгария побледнела.
– Нет, нет, ни в коем случае! Я никогда не ослушаюсь Ричарда. Кроме того, он наверняка не желает, чтобы его видели далеко не в лучшей форме.
– Но ведь Вы его жена! – воскликнула Джоанна.– Вы делите с ним ложе, разве он не самый близкий Вам человек? Элинор, скажите, разве я не права? Если бы Ваш возлюбленный заболел, разве Вы не пошли бы к нему, несмотря на глупые приказы, которые он отдает? У женщины должно быть больше разума.
Элинор растерялась. В любой другой ситуации Джоанна была бы абсолютно права. Саймон бы тоже прислал записку, и был бы ужасно зол, если бы Элинор ослушалась его. Тем не менее, он был бы рад, если бы она ухаживала за ним. Элинор совсем не была уверена в том, что Ричард чувствует то же самое, и, что еще хуже, ей показалось, что Беренгария не в восторге от мысли ухаживать за ним. Возможно, плотские притязания Ричарда немного остудили восторженное отношение к нему Беренгарии. И еще Элинор опасалась, что в бреду король может сказать что-нибудь такое, что разобьет сердце Беренгарии.
– Элинор! – настойчиво повторила Джоанна.
– Я не знаю, – вздохнула Элинор.– Я бы пошла к моему возлюбленному. Я знаю, что его не волнует, в каком виде я увижу его. Возможно, леди Беренгария знает короля Ричарда лучше, чем Вы или я, но я уверена, что он не пожелает, чтобы она видела его слабым и беспомощным.
– Да, да, ты совершенно права, – согласилась Беренгария.
Джоанна ничего не ответила, но взгляд, брошенный на Элинор, был более чем красноречив и не предвещал ничего хорошего. Затем она отпустила посыльного и принялась успокаивать плачущую Беренгарию. Успокоив ее, Джоанна оттащила Элинор в сторону.
– Я не сомневаюсь в том, что Вы любите королеву и желаете ей добра.
– Да, конечно, – со слезами на глазах ответила Элинор.
– Тогда как Вы могли дать ей такой совет? Как Вы могли не поддержать меня? Они должны ближе узнать друг друга. И сейчас, когда муж страдает от боли, – самое удобное время для жены доказать свою преданность.
– Да, конечно, Вы правы, но это хорошо в том случае, когда жена видит в муже человека, а не образ, созданный ее воображением.
– Так надо ее излечить от этого, если это действительно так, – настаивала Джоанна.
– Боюсь, что это излечит ее и от любви. Кроме того, боюсь, Беренгария не сможет проявить себя с выгодной стороны. Ведь жена должна уметь противостоять жалобам и капризам больного мужа, а муж должен вспоминать об этом с благодарностью, а не со стыдом.
Джоанна задумчиво посмотрела на Элинор, затем покачала головой:
– Ричард не будет ненавидеть ее за то, что она ухаживала за ним, в этом я уверена.
– Но сможет ли она? Сможет ли она проявить твердость? Я не верю. Она не всегда ведет себя разумно, когда дело касается короля. Помните тот день, когда король пришел к ней на корабле? Ему просто нужно было сорвать на ком-нибудь свою злость, а она этого не поняла.
– Возможно, она из тех женщин, которые не терпят грубости, – ответила Джоанна, но поняла свою ошибку, прежде чем Элинор ответила, и продолжала: – Я постаралась обратить его гнев на себя, но Беренгария была так послушна, что король успокоился. Ведь для того, чтобы мыть и кормить мужчину, не требуется особого понимания.
– Надо иметь сильный характер, чтобы заставить мужчину делать то, что нужно, а не то, что он захочет.
– В этом нет необходимости. Для того, чтобы заставить Ричарда выпить горькое снадобье или слабительное, найдутся другие – твой Саймон, к примеру. Ты почему-то боишься, что Беренгария будет ухаживать за Ричардом, почему?
Припертая к стенке, Элинор попыталась намекнуть на правду.
– Мужчины бредят в горячке. Беренгария – натура романтическая, и, возможно, что-то, сказанное в бреду, может причинить ей боль.
– Чушь! Она не настолько глупа, чтобы придавать большое значение его случайным связям с. проститутками! У него никогда не было официальной любовницы. Всем известно, что он никогда не позволял себе ничего такого с дочерьми и женами своих вассалов. Что может он выболтать такого, что…
Внезапность, с которой Джоанна замолчала, говорила о том, что слухи о странных привязанностях Ричарда дошли даже до Сицилии. Джоанна объясняла это все завистью и ненавистью. Но, сопоставив факты с поведением Ричарда по отношению к своей жене – уже месяц как женат, а спал с ней всего пять раз, – Джоанна задумалась. У него не было любимой женщины, и он женился на женщине, которую не считал отвратительной, значит, эти слухи могли оказаться правдой! Джоанна знала, что греческое население острова, которым правил ее муж, тоже было подвержено этой слабости. Даже Вильям иногда пил из этой же чаши греха, и это не считалось зазорным. Но в Европе к таким странностям не относились столь же терпимо, а это могло иметь серьезные политические последствия.
– Это правда? – спросила Джоанна.
Элинор догадалась, что имела в виду Джоанна, но прикинулась дурочкой:
– Что? Что мужчины болтают в горячке странные вещи? Конечно!
– Ты узнала об этом от сэра Саймона? Элинор похолодела.
– Я узнала об этом, когда мои вассалы и горничные болели сыпным тифом, и я ухаживала за ними. Саймон же сказал мне о короле три вещи: что он великолепный воин, что он никогда не прощает обмана и измены и что он душой и телом предан этому крестовому походу.
У Джоанны вырвался нетерпеливый жест.
– Я не желаю причинить зло ни тебе, ни сэру Саймону, который был добрым другом и преданным слугой моему брату.
– Ваша матушка, королева, однажды сказала мне, что доверить секрет сэру Саймону – это все равно, что бросить золотую монету в глубокий колодец. Монету можно найти, лишь разрушив весь колодец, но это маловероятно.
– Она могла бы сказать то же самое и о тебе.
– Надеюсь, что так, – твердо произнесла Элинор. Джоанна вновь сделала нетерпеливое движение, но на этот раз оно означало конец попыткам выудить хоть какую-то информацию из Элинор. Если Саймон и говорил Элинор что-нибудь, она никогда не признается в этом. Но что она может знать? В любом случае, кого бы ни хотел ее брат видеть в своей постели – мужчину или женщину, не имело значения до тех пор, пока он будет соблюдать осторожность. Если он был достаточно осторожен раньше, то наверняка будет так же осторожен в будущем. Проблема была не в нем, а в Беренгарии. Она действительно натура очень мечтательная, и, похоже, что она даже не верила в то, что Ричард может заболеть, как любой простой человек. Что станет с ней, когда ее мечта разобьется? Джоанна любила Беренгарию, но еще больше она любила своего брата. Она пожала плечами.
– Думаю, ты права. Будет лучше для них обоих, если они просто останутся любовниками. Я не буду больше настаивать на том, чтобы она пошла к Ричарду.
В течение следующих двух недель этот вопрос больше не обсуждался. Но через несколько дней после того, как заболел Ричард, стало известно, что болен и Филипп Французский. Что бы ни говорили лекари, состояние Ричарда уже нельзя было скрыть. По лагерю поползли слухи о близкой смерти Ричарда, и Беренгария засыпала всех вопросами. Саймон сам пришел заверить ее, что слухи преувеличены и что, хотя Ричард и болен, он требует, чтобы его выносили на носилках посмотреть, как продвигается строительство машин для штурма.
– Не позволяйте ему этого! – воскликнула Беренгария.
Саймон хотел, было что-то возразить, но передумал.
– Я передам ему Ваши слова, мадам, что Вы запретили ему делать это.
– Я? Запретила моему господину?
– Да, – согласился Саймон.– Ради сохранения его здоровья, жена может запрещать своему мужу. И увидите, он Вам подчинится.
Было ли это подчинением приказу Беренгарии, или вызвано слабостью, но Ричард действительно не покидал постели еще два дня. Но потом его уже было нельзя удержать ничем. Он был еще слишком слаб, чтобы ехать верхом, поэтому он приказал приносить его на носилках каждый день к стенам Акра. Там он критически осматривал стены крепости и руководил возведением штурмовых сооружений. К концу июня Филипп оправился от болезни и стал торопить Ричарда со штурмом. Но Ричард считал, что еще не пришло время. Филипп ответил, что Ричард тянет со штурмом потому, что сам не в состоянии возглавить его. Он сказал это между прочим, как бы восхваляя смелость Ричарда, но в его словах был скрытый смысл.
Второго июля Филипп сам начал штурм Акра. Первая попытка была безуспешной. На следующий день они снова попытались атаковать, но их атака была отбита. Затем к Филиппу прибыла делегация из города, которая предложила сдать его при условии, что всем жителям и воинам будет предоставлена возможность эвакуироваться с вооружением и имуществом. И Ричард, и Филипп единодушно отвергли это предложение. Тем временем Ричард, который еще не совсем окреп для того, чтобы ходить или ездить верхом, лично убил сарацина, который хвастливо надел доспехи Маршала Франции, убитого во время второй атаки.
Еще одно предложение о сдаче города при условии, что будут отпущены все жители, было отклонено. Стены города были разрушены, башни развалены. Было ясно, что христиане ждут только полного выздоровления своего полководца, чтобы, как голодные волки, наброситься на свои, теперь уже беспомощные, жертвы. Гарнизон Акра слал отчаянные послания Саладину и, наконец, он согласился на сдачу города. Были выдвинуты новые условия. Если жителям города позволят мирно уйти, взяв с собой только одежду, они отдадут священные реликвии и двести пленников-христиан.
Ричард ответил:
– Неужели Вы думаете, что у меня не хватит власти силой взять то, что Вы предлагаете мне, как одолжение?
После болезни он выглядел немного странно: молодая кожа на его лице была ярко-розового оттенка, а рыжевато-золотистые волосы напоминали пушок на голове у младенца. Тем не менее, глаза его светились здоровым блеском, а в каждом движении чувствовалась возвращающаяся к нему сила. Осажденные знали, что через день-два, самое позднее, через неделю король Англии приведет в исполнение свою угрозу. Последовали новые предложения: вернуть двадцать пять тысяч пленных христиан, священные реликвии и двести тысяч динаров.
– Как бы я хотела быть безгрешной вместо того, что мне присуще – гордость, упрямство, страсть.
Саймон наклонился и поцеловал ее.
– Что явилось причиной такого самобичевания? – рассмеялся он.
Но Элинор не была склонна отвечать. Ночь сияла луной и звездами. Саймон увидел, что она чем-то обеспокоена.
– Я хочу, чтобы мои молитвы были услышаны, – прошептала Элинор.– Ты думаешь, это возможно?
Саймон ответил не сразу. Он не хотел думать о далеком будущем.
– Есть надежда, – промолвил он, наконец.– По крайней мере, этой ночью девственница должна стать женщиной.
На следующее утро напоказ были вывешены запятнанные кровью простыни – доказательство того, что Ричард исполнил свой долг. Весь следующий день король был в хорошем расположении духа. Тем не менее, он заметил, что Комненус может выбрать время и атаковать, думая, что застанет их врасплох. Ричард не думал, что у императора хватит на это смелости, но он вызвал Саймона и приказал ему расставить часовых и послать разведчиков.
Из всего этого сами собой возникли споры, как и когда, захватить Комненуса. Члены Ордена Госпитальеров из Иерусалима утверждали, что смогут уговорить Комненуса сдаться без дальнейшей борьбы и разрушения страны. Ричард заметил, что будет очень рад, если им удастся это сделать. В течение нескольких следующих дней обсуждались условия сдачи. Это было более трудной задачей, чем просто предъявлять невыполнимые и оскорбительные требования. Так как госпитальеры согласились быть посредниками, необходимо было проявить свою добрую волю.
Несмотря на всю деликатность ситуации, Саймону казалось, что король уделял переговорам больше внимания, чем требовалось от новоявленного супруга, но он решил попридержать свой язык на этот счет. Его намерением было помочь Ричарду найти предлог избегать общества своей жены, когда он этого захочет.
Условия, которые Ричард собирался предъявить Комненусу, стали тому известны, и король был слегка удивлен и разочарован, когда узнал, что император согласился на переговоры. Его согласие было встречено с радостью, но и с недоверием. Было совсем непохоже, чтобы Комненус действительно намеревался снабдить пятьсот участников крестового похода всем необходимым, а также выплатить денежную компенсацию тем, кого ограбили в кораблекрушениях, и отдать крепости и замки острова в руки людей Ричарда. Саймон знал, что Ричард раздражен. В его планы входило проглотить весь остров, а не откусить кусок. Хуже всего было другое. Все знали, что как только Ричард отправит свои главные силы в Палестину, император откажется от соглашения и нападет на тех, кто останется на острове.
Был созван королевский совет, но без короля. Ричард не откажется от военного соглашения, не найдя приличного предлога. И тут Саймона осенило. Он напомнил совету тот случай, когда Ричард страшно разгневался на рыцаря, который сбежал, тем самым, нарушив данное королю слово чести. Если бы удалось заставить Комненуса бежать, а, зная его трусость, это было не так уж трудно сделать, – король посчитал бы такое поведение достаточно серьезным предлогом, чтобы аннулировать договор.
Днем позже состоялись празднества по случаю примирения, где много говорили о жестокости Ричарда. Кто говорил об этом с юмором, а кто – осторожно, опасаясь, как бы не быть услышанным. Платный информатор переплюнул всех: он шепотом поведал, что Ричард намеревается захватить Комненуса этой ночью и заковать его в железные цепи. На следующее утро посеянные семена дали свои всходы: ночью император сбежал. Часовые не препятствовали его побегу: они были глухи, немы и слепы. Ричард воспринял эту новость с философской отрешенностью.
Через пятнадцать дней Кипр пал. Саймон был очень доволен положением дел. Он принимал участие в сражениях, был дважды легко ранен и стал намного богаче. Ричард все время пребывал в хорошем настроении, за исключением того дня, когда прибыли послы от Филиппа Французского, чтобы передать ему, что он должен прекратить преследование невинных христиан на Кипре и отправляться в Палестину на помощь войскам, осаждающим Акр. Летописец Джеффри де Винсеф записал следующее: «На это послание король ответил в таких грубых и непристойных выражениях, что их не выдерживала даже бумага». Саймон так смеялся, что у него появилась боль в боку. Уж он-то знал, что выражения короля подходили только для летописей ада. Ричард даже превзошел своего отца Генриха, который был известен употреблением крутых и сочных выражений.
Но причиной гнева Ричарда были слова из послания «невинные христиане». Из-за того, что Ричард потребовал, чтобы греки, которые присягнули ему, сбрили свои бороды, как символ смены сюзерена, Комненус приказал изувечить всех пленников. Были найдены некоторые из этих несчастных: ослепленные, с отрезанными носами, ушами, пальцами на руках и ногах. Ричард иногда сам применял эту меру наказания, но только по отношению к преступникам. Он никогда не приказывал изувечить воина, который честно сражался за своего хозяина, даже если этот хозяин был его злейшим врагом.
И Ричард решил мстить. Комненус, наконец, капитулировал; его крепости одна за другой попадали в руки Ричарда. Многие сдавались без единого выстрела, с облегчением меняя своего хозяина. Комненус поставил одно условие: Ричард не должен заковывать его в железные цепи. На что Ричард с готовностью согласился и, когда император сдался, отдал приказ заковать его в серебряные цепи. Это привело Ричарда в хорошее расположение духа, но Саймон заметил, что король хмурился всякий раз, когда упоминали о возвращении в Лимассол. Вместо того, чтобы покинуть поле битвы, он отослал армию назад с приказом заняться ремонтом кораблей для немедленной погрузки. Сам же он задержался на несколько дней, чтобы забрать все награбленное и обсудить с Ричардом де Канвиллем и Робертом Гурнхемским, на кого оставить управление островом.
Саймон не мог даже, и предположить, сколько времени они пробудут на Кипре. Но Ричард вдруг получил известие о том, что Акр вот-вот падет, и это встряхнуло его – король приступил к решительным действиям. Они отправились в Лимассол, где Ричард отдал приказ готовиться к выходу в море.
– А королева, милорд? – спросил Саймон.
Он знал, что играет с огнем. Возможно, нужно было просто посадить женщин на их корабль без всяких вопросов, тем более, что проход между Кипром и Акром не предвещал трудностей. При мысли о том, что Саймон будет вновь разлучен с Элинор, у Саймона голова шла кругом.
К его удивлению, Ричард, тяжело вздохнув, ответил:
– Она поедет с нами. Не хочу чувствовать себя опять виноватым. Но поедут только обе королевы и «твоя Элинор», да еще одна или две горничные. Не хватало, чтобы меня сопровождала орда визжащих женщин.
Но плавание оказалось довольно приятным. Беренгария доказала, что она может так же стойко переносить морское путешествие, как Элинор и Джоанна, и, понимая, что на корабле нет возможности побыть с королем наедине, она довольствовалась музыкой, песнями и красивыми речами.
Но перепады в настроении Ричарда никак не были связаны с его женой. Все началось тогда, когда корабль Ричарда и три сопровождающие его галеры приплыли в Тир, первый порт на их пути. Ричард послал несколько человек на берег, чтобы предупредить губернатора города и начальника гарнизона об их прибытии. Но вместо теплого приема его людей просто отослали назад. Король Франции Филипп и Конрад Монферрат запретили открывать ворота Ричарду. Саймон, взглянув на укрепленные стены Тира, сразу стал думать о том, как отговорить короля от нападения. Но Ричард сам решил не давать выход своему гневу и ничего не предпринимать.
Они провели ночь на корабле, а утром отплыли в Акр. На рассвете, на горизонте показался огромный транспортный корабль с тремя мачтами и высокими надстройками на корме. Капитан определил, что это – французский корабль, следующий из Генуи в Тир. Ричард закусил губу от зависти: он никогда не имел и не видел ничего подобного.
– Милорд, это не французский корабль, – раздался голос одного из гребцов.
– Что? Кто это сказал?
Гребец поднялся: – Милорд, у французов нет таких кораблей. Только турки строят такие суда.
– Ты можешь поклясться в этом? – спросил Ричард. Саймон понял, что Ричарду наплевать на то, чей это корабль, он так или иначе, намерен атаковать его. А если это был корабль Филиппа, тем лучше. Ричард отомстит ему за оскорбление, нанесенное в Тире.
– Клянусь жизнью, если на корабле не сарацины, – настаивал гребец.
– Поворачивай! – приказал Ричард капитану.– Подходи к нему! К бою! – призвал он воинов.
И тут полог, закрывающий вход в палатку женщин, распахнулся, и вышла Беренгария.
– Ричард, что тут происходит? – спросила она. Король резко повернулся, кровь бросилась ему в лицо. Саймон, направлявшийся за оружием, остановился и уже собрался, было вмешаться, как вслед за королевой появились Джоанна и Элинор.
– Черт побери, всех женщин! – воскликнул Ричард, но лицо его начало приобретать нормальный оттенок.– Передайте Питеру де Баррсу приказ: подвести его галеру к кораблю и испробовать его на прочность!
Когда они приблизились к кораблю, оттуда посыпался град стрел и ядер. Подошли остальные галеры. Так как у большого корабля была выше скорость, дюжина опытных пловцов поднырнула под корму корабля и быстро связала руль. Корабль потерял управление. Было предпринято несколько неудачных попыток высадиться на него. Ричард, как разъяренный зверь, метался по палубе, кляня себя за свою беспомощность. Он был уверен, что если бы он лично возглавил атаку, все было бы не так.
– Будь я проклят, если еще когда-нибудь возьму женщину на борт корабля, – бушевал он.
Они так и не смогли захватить корабль. Высота бортов не давала возможности высадиться на корабль, и все, кто находился на низких галерах, служили для защитников корабля отличной мишенью. Видя, что потери слишком велики, Ричард приказал своим галерам таранить корабль. Гребцы направили обитые железом носы галер на беспомощное судно. Ричард наблюдал, как в корабль хлынула вода, и он стал погружаться. Это не совсем обрадовало короля, так как он хотел заполучить его для себя.
Он пришел в еще большее негодование, когда узнал от выловленного из воды пленника, что на борту находились важные сарацины. Он потерял пленных, а с ними и выкуп. Но, несмотря на все неудачи, Ричард нанес Саладину ощутимый удар. На корабле было огромное количество оружия и припасов для Акра. Мысль об этом немного успокоила Ричарда. Король подумал, что он, возможно, сделал больше для захвата города, чем Филипп и все его люди. Но он не забыл о причине своей неудачи в нападении на турецкий корабль, а посему, как только все закончилось, он тотчас же отправился в палатку женщин.
– Мы больше не поплывем вместе, – резко сказал он Беренгарии.– Необходимость защищать вас обошлась мне слишком дорого.
– Я очень сожалею, милорд, – прошептала Беренгария.– Как прикажете, Ваша воля для меня закон.
Ричард ничего не ответил. Он был человеком необузданного темперамента, и часто срывал свою злость на других. Сейчас он не мог сделать этого по отношению к своим воинам, которые храбро сражались, и жертвой его раздражения стала Беренгария. Если бы она ответила ему резкостью сейчас, может, он бы оставил ее на корабле.
Но уже ничего нельзя было исправить. Ричард добавил холодно:
– Надеюсь, Вы понимаете, почему мы должны пока жить отдельно. Ведь иначе в Акре я не смогу сделать ни одного движения из-за боязни подвергнуть Вас опасности, тем самым, ставя себя в более чем глупое положение.
– Но, Ричард, – запротестовала Джоанна.
Тут вмешалась Беренгария и, стараясь успокоить Ричарда, произнесла:
– Я все понимаю. Не сердитесь, Ричард. Как Вам будет угодно.
Когда они подошли к Акру, оказалось, что нет таких мест, где можно разместить женщин, и они будут в безопасности. Может быть, только в городе, но там были сарацины. Армия христиан размещалась в павильонах, грубых палатках, под соломенными навесами или вообще под открытым небом. Не было даже возможности отправить женщин куда-нибудь еще, так как осаждавшие были сами окружены. Недалеко от лагеря христиан расположилась армия Саладина, причем воины были разбиты на небольшие отряды и затаились в близлежащих холмах и долинах.
Ричард приказал капитану плыть медленно, чтобы он имел возможность изучить расположение вражеских войск. Когда стало ясно, что город все еще хорошо защищен и что Саладин – достойный противник, стало ясно также и то, что успехи сарацин объяснялись не умом и способностями их правителя, а некомпетентностью романских принцев. Настроение Ричарда сразу улучшилось. Именно его приезд, а не Филиппа, решит исход битвы. Именно он поведет победоносную армию на освобождение Иерусалима.
Радость, с которой они были встречены, подтвердила предположения Ричарда. Даже французы выражали вслух свою радость. Гремела музыка, толпы людей ринулись проводить Ричарда к его павильону. Они благодарили Бога за то, что он послал им спасителя в лице Ричарда. Ночью по всему лагерю зажгли столько факелов, что сарацины всполошились, думая, что в долине пожар.
На следующий день Ричард занялся серьезными делами. Он собрал всех военачальников, и вместе они осмотрели лагерь, инспектируя все боевые машины и стены города. Прошло меньше часа, когда стало ясно, что французский король не был так же единодушен со своими воинами в их ликовании по поводу приезда Ричарда. Конечно, он был доволен пополнением армии и вооружения, а также тем, что Кипр будет снабжать их всем необходимым. Единственное, что омрачало его радость, было то, что Ричард не утонул по пути сюда.
Не собираясь соперничать с Филиппом, Ричард решил вербовать себе союзников. Обладая огромными сундуками с богатствами, награбленными у Комненуса, это было сделать нетрудно. Многие воины из армии Филиппа перешли на сторону Ричарда, когда почувствовали запах денег. Все шло прекрасно, но, когда Ричард наблюдал за сооружением огромной баллисты, он пожаловался Саймону, что чувствует себя неважно. Уже к вечеру король свалился в лихорадке.
В течение двух дней Саймон под разными предлогами пытался объяснить отсутствие короля. Когда они были на Кипре, у короля тоже был приступ лихорадки, который прошел довольно быстро, и все надеялись, что так будет и сейчас. Поэтому решено было держать болезнь в секрете, чтобы не подорвать духа армии. Но на третий день королю стало еще хуже: у него потрескалась кожа и стали выпадать волосы. Всем стало ясно, что король не скоро выкарабкается из болезни. Лекари качали головами. Все поняли, что король поправится нескоро. Саймон собрал всех лекарей.
– Здесь мы можем говорить правду. Мы должны знать, что с ним, чтобы быстрее помочь ему. Но в лагере вы должны сказать, что у короля обычная лихорадка, от которой он давно страдает. Если в лагере узнают правду, среди вас станет на несколько лекарей меньше. Я найду вас, где бы вы ни были, и отрежу ваши языки, а кишки натяну на луки.
Дамам сообщили, что король переутомился и у него легкий жар. Боясь заразить их, он решил несколько дней обедать в своей палатке. По этой же причине сестре и жене короля запрещалось навещать его и ухаживать за ним. Хотя Беренгария была обеспокоена, она не выразила протеста. Но Джоанна приказала посыльному подождать у палатки несколько минут.
– Моя дорогая, – мягко сказала она Беренгарии.– Я думаю, несмотря на слова Ричарда, Вам следует пойти к нему. Пусть Ричард знает, что его богиня может спуститься на землю и ухаживать за ним.
Беренгария побледнела.
– Нет, нет, ни в коем случае! Я никогда не ослушаюсь Ричарда. Кроме того, он наверняка не желает, чтобы его видели далеко не в лучшей форме.
– Но ведь Вы его жена! – воскликнула Джоанна.– Вы делите с ним ложе, разве он не самый близкий Вам человек? Элинор, скажите, разве я не права? Если бы Ваш возлюбленный заболел, разве Вы не пошли бы к нему, несмотря на глупые приказы, которые он отдает? У женщины должно быть больше разума.
Элинор растерялась. В любой другой ситуации Джоанна была бы абсолютно права. Саймон бы тоже прислал записку, и был бы ужасно зол, если бы Элинор ослушалась его. Тем не менее, он был бы рад, если бы она ухаживала за ним. Элинор совсем не была уверена в том, что Ричард чувствует то же самое, и, что еще хуже, ей показалось, что Беренгария не в восторге от мысли ухаживать за ним. Возможно, плотские притязания Ричарда немного остудили восторженное отношение к нему Беренгарии. И еще Элинор опасалась, что в бреду король может сказать что-нибудь такое, что разобьет сердце Беренгарии.
– Элинор! – настойчиво повторила Джоанна.
– Я не знаю, – вздохнула Элинор.– Я бы пошла к моему возлюбленному. Я знаю, что его не волнует, в каком виде я увижу его. Возможно, леди Беренгария знает короля Ричарда лучше, чем Вы или я, но я уверена, что он не пожелает, чтобы она видела его слабым и беспомощным.
– Да, да, ты совершенно права, – согласилась Беренгария.
Джоанна ничего не ответила, но взгляд, брошенный на Элинор, был более чем красноречив и не предвещал ничего хорошего. Затем она отпустила посыльного и принялась успокаивать плачущую Беренгарию. Успокоив ее, Джоанна оттащила Элинор в сторону.
– Я не сомневаюсь в том, что Вы любите королеву и желаете ей добра.
– Да, конечно, – со слезами на глазах ответила Элинор.
– Тогда как Вы могли дать ей такой совет? Как Вы могли не поддержать меня? Они должны ближе узнать друг друга. И сейчас, когда муж страдает от боли, – самое удобное время для жены доказать свою преданность.
– Да, конечно, Вы правы, но это хорошо в том случае, когда жена видит в муже человека, а не образ, созданный ее воображением.
– Так надо ее излечить от этого, если это действительно так, – настаивала Джоанна.
– Боюсь, что это излечит ее и от любви. Кроме того, боюсь, Беренгария не сможет проявить себя с выгодной стороны. Ведь жена должна уметь противостоять жалобам и капризам больного мужа, а муж должен вспоминать об этом с благодарностью, а не со стыдом.
Джоанна задумчиво посмотрела на Элинор, затем покачала головой:
– Ричард не будет ненавидеть ее за то, что она ухаживала за ним, в этом я уверена.
– Но сможет ли она? Сможет ли она проявить твердость? Я не верю. Она не всегда ведет себя разумно, когда дело касается короля. Помните тот день, когда король пришел к ней на корабле? Ему просто нужно было сорвать на ком-нибудь свою злость, а она этого не поняла.
– Возможно, она из тех женщин, которые не терпят грубости, – ответила Джоанна, но поняла свою ошибку, прежде чем Элинор ответила, и продолжала: – Я постаралась обратить его гнев на себя, но Беренгария была так послушна, что король успокоился. Ведь для того, чтобы мыть и кормить мужчину, не требуется особого понимания.
– Надо иметь сильный характер, чтобы заставить мужчину делать то, что нужно, а не то, что он захочет.
– В этом нет необходимости. Для того, чтобы заставить Ричарда выпить горькое снадобье или слабительное, найдутся другие – твой Саймон, к примеру. Ты почему-то боишься, что Беренгария будет ухаживать за Ричардом, почему?
Припертая к стенке, Элинор попыталась намекнуть на правду.
– Мужчины бредят в горячке. Беренгария – натура романтическая, и, возможно, что-то, сказанное в бреду, может причинить ей боль.
– Чушь! Она не настолько глупа, чтобы придавать большое значение его случайным связям с. проститутками! У него никогда не было официальной любовницы. Всем известно, что он никогда не позволял себе ничего такого с дочерьми и женами своих вассалов. Что может он выболтать такого, что…
Внезапность, с которой Джоанна замолчала, говорила о том, что слухи о странных привязанностях Ричарда дошли даже до Сицилии. Джоанна объясняла это все завистью и ненавистью. Но, сопоставив факты с поведением Ричарда по отношению к своей жене – уже месяц как женат, а спал с ней всего пять раз, – Джоанна задумалась. У него не было любимой женщины, и он женился на женщине, которую не считал отвратительной, значит, эти слухи могли оказаться правдой! Джоанна знала, что греческое население острова, которым правил ее муж, тоже было подвержено этой слабости. Даже Вильям иногда пил из этой же чаши греха, и это не считалось зазорным. Но в Европе к таким странностям не относились столь же терпимо, а это могло иметь серьезные политические последствия.
– Это правда? – спросила Джоанна.
Элинор догадалась, что имела в виду Джоанна, но прикинулась дурочкой:
– Что? Что мужчины болтают в горячке странные вещи? Конечно!
– Ты узнала об этом от сэра Саймона? Элинор похолодела.
– Я узнала об этом, когда мои вассалы и горничные болели сыпным тифом, и я ухаживала за ними. Саймон же сказал мне о короле три вещи: что он великолепный воин, что он никогда не прощает обмана и измены и что он душой и телом предан этому крестовому походу.
У Джоанны вырвался нетерпеливый жест.
– Я не желаю причинить зло ни тебе, ни сэру Саймону, который был добрым другом и преданным слугой моему брату.
– Ваша матушка, королева, однажды сказала мне, что доверить секрет сэру Саймону – это все равно, что бросить золотую монету в глубокий колодец. Монету можно найти, лишь разрушив весь колодец, но это маловероятно.
– Она могла бы сказать то же самое и о тебе.
– Надеюсь, что так, – твердо произнесла Элинор. Джоанна вновь сделала нетерпеливое движение, но на этот раз оно означало конец попыткам выудить хоть какую-то информацию из Элинор. Если Саймон и говорил Элинор что-нибудь, она никогда не признается в этом. Но что она может знать? В любом случае, кого бы ни хотел ее брат видеть в своей постели – мужчину или женщину, не имело значения до тех пор, пока он будет соблюдать осторожность. Если он был достаточно осторожен раньше, то наверняка будет так же осторожен в будущем. Проблема была не в нем, а в Беренгарии. Она действительно натура очень мечтательная, и, похоже, что она даже не верила в то, что Ричард может заболеть, как любой простой человек. Что станет с ней, когда ее мечта разобьется? Джоанна любила Беренгарию, но еще больше она любила своего брата. Она пожала плечами.
– Думаю, ты права. Будет лучше для них обоих, если они просто останутся любовниками. Я не буду больше настаивать на том, чтобы она пошла к Ричарду.
В течение следующих двух недель этот вопрос больше не обсуждался. Но через несколько дней после того, как заболел Ричард, стало известно, что болен и Филипп Французский. Что бы ни говорили лекари, состояние Ричарда уже нельзя было скрыть. По лагерю поползли слухи о близкой смерти Ричарда, и Беренгария засыпала всех вопросами. Саймон сам пришел заверить ее, что слухи преувеличены и что, хотя Ричард и болен, он требует, чтобы его выносили на носилках посмотреть, как продвигается строительство машин для штурма.
– Не позволяйте ему этого! – воскликнула Беренгария.
Саймон хотел, было что-то возразить, но передумал.
– Я передам ему Ваши слова, мадам, что Вы запретили ему делать это.
– Я? Запретила моему господину?
– Да, – согласился Саймон.– Ради сохранения его здоровья, жена может запрещать своему мужу. И увидите, он Вам подчинится.
Было ли это подчинением приказу Беренгарии, или вызвано слабостью, но Ричард действительно не покидал постели еще два дня. Но потом его уже было нельзя удержать ничем. Он был еще слишком слаб, чтобы ехать верхом, поэтому он приказал приносить его на носилках каждый день к стенам Акра. Там он критически осматривал стены крепости и руководил возведением штурмовых сооружений. К концу июня Филипп оправился от болезни и стал торопить Ричарда со штурмом. Но Ричард считал, что еще не пришло время. Филипп ответил, что Ричард тянет со штурмом потому, что сам не в состоянии возглавить его. Он сказал это между прочим, как бы восхваляя смелость Ричарда, но в его словах был скрытый смысл.
Второго июля Филипп сам начал штурм Акра. Первая попытка была безуспешной. На следующий день они снова попытались атаковать, но их атака была отбита. Затем к Филиппу прибыла делегация из города, которая предложила сдать его при условии, что всем жителям и воинам будет предоставлена возможность эвакуироваться с вооружением и имуществом. И Ричард, и Филипп единодушно отвергли это предложение. Тем временем Ричард, который еще не совсем окреп для того, чтобы ходить или ездить верхом, лично убил сарацина, который хвастливо надел доспехи Маршала Франции, убитого во время второй атаки.
Еще одно предложение о сдаче города при условии, что будут отпущены все жители, было отклонено. Стены города были разрушены, башни развалены. Было ясно, что христиане ждут только полного выздоровления своего полководца, чтобы, как голодные волки, наброситься на свои, теперь уже беспомощные, жертвы. Гарнизон Акра слал отчаянные послания Саладину и, наконец, он согласился на сдачу города. Были выдвинуты новые условия. Если жителям города позволят мирно уйти, взяв с собой только одежду, они отдадут священные реликвии и двести пленников-христиан.
Ричард ответил:
– Неужели Вы думаете, что у меня не хватит власти силой взять то, что Вы предлагаете мне, как одолжение?
После болезни он выглядел немного странно: молодая кожа на его лице была ярко-розового оттенка, а рыжевато-золотистые волосы напоминали пушок на голове у младенца. Тем не менее, глаза его светились здоровым блеском, а в каждом движении чувствовалась возвращающаяся к нему сила. Осажденные знали, что через день-два, самое позднее, через неделю король Англии приведет в исполнение свою угрозу. Последовали новые предложения: вернуть двадцать пять тысяч пленных христиан, священные реликвии и двести тысяч динаров.