Кейт замедлила шаги, потом остановилась и, резко повернувшись, заставила себя выговорить заветное слово:
   – Нет!
   – Свечи очень нужны. Их расходуется так много, – настаивала Дерт. – Вам надо знать, сколько уходит…
   – Меня это не касается. – Кейт глубоко вздохнула и проговорила, отчетливо выговаривая слова: – Завтра утром я отправляюсь в город вместе с Гэвином. И прошу не говорить мне, что я должна и чего не должна делать. Я привыкла сама принимать решения. Вы меня поняли?
   Дерт ответила ей бесстрастным взглядом.
   – Конечно, поняла. Я не дурочка. – И, повернувшись, пошла прочь.
   Кейт смотрела ей вслед со смешанным чувством облегчения и вины. Ей хотелось, чтобы Дерт осталась, чтобы она спорила, отстаивала то, что считает нужным. Это безумие возражать человеку, который изо всех сил старается; чтобы и ей, и всем в замке было хорошо.
   Кейт отвернулась от двери, за которой скрылась Дерт, и начала быстро подниматься по ступенькам наверх. Нет, она поступила правильно. Иначе ей бы не удалось отстоять свою независимость.
   Но если так, почему она никак не может забыть заботливое лицо Дерт, когда она укрывала ее плечи пледом? Наверное, потому, что Кейт не видела в Дерт своего врага, каким стал для нее Себастьян. А ей труд но возражать людям, которых она не считает своими врагами.
   Нет. И это тоже не совсем так. Роберт не враг. Однако она начала спорить с ним с первой же минуты.
   Вот чего не следовало делать Кейт, так это вспоминать о Роберте. За весь день только раза два его имя всплыло в памяти. Завтра будет еще легче. Правильное решение, которое она приняла, принесет ей облегчение.
   Но Кейт чувствовала, что лжет самой себе. Она не могла поймать себя на том, что вспоминает о Роберте, потому что он неотступно следовал вместе с ней весь день. Все, что она сегодня видела, принадлежало Роберту. Было частью его мира. Каждый новый шаг, каждая новая встреча, каждое услышанное ею слово открывало еще один закоулок его души, позволяя ей заглядывать все глубже и лучше ощущать и понимать его. Она настолько явственно ощущала его присутствие, что иной раз забывалась и ей казалось, что это не Гэвин, а Роберт ведет ее повсюду, держа за руку.
   Кейт с трудом удалось погасить поднявшуюся волну отчаяния. Ей нет дела до того, что Крейгдью принадлежит Роберту. Но пусть хоть ненадолго он станет ей родным. Станет ее домом.
   Кейт одернула себя, поймав на этой мысли. Какие нелепые, эгоистичные желания. Наверное, именно они заставили ее так грубо и нетерпимо обращаться с Дерт. Нельзя позволять себе так распускаться.
 
   Она решительно постучалась в дверь комнаты экономки.
   Молчание было ей ответом.
   Кейт не сомневалась, что Дерт в это время уже должна была вернуться к себе. Все в замке угомонились и отправились спать. Даже Дерт уже нечего делать в такое время. Кейт не могла перепутать комнаты, она хорошо запомнила ту, на которую указала ей экономка, когда они проходили мимо.
   Кейт постучала еще раз.
   – Можно мне войти, Дерт? Я хочу поговорить с вами.
   – Входите, – услышала она.
   Кейт открыла дверь. Яркий свет ослепил ее, Перед горящим камином стояло несколько десятков зажженных свечей. Они создавали впечатление почти дневного света.
   – Что-нибудь случилось?
   Кейт оглядела комнату. Дерт сидела на скамье перед огромным ткацким станком, от которого тянулось множество нитей, как от гигантской паутины. Рядом с этим станком Дерт казалась меньше ростом и не такой величественной. Это впечатление усиливалось еще и тем, что она сидела в белой полотняной ночной рубашке и темно-синей шерстяной накидке, распустив перед сном волосы. Темные пряди свободно лежали на ее плечах. Все это придавало ей более домашний и более доступный вид, что облегчало задачу Кейт.
   – Нет, – ответила она, входя в комнату. – Ничего не случилось. А почему вы не ответили на мой стук сразу?
   – Тут довольно сложный узор, я не могла прерваться. – Оглянувшись на секунду, Дерт спросила: – Значит, вы все-таки надумали поужинать?
   – Нет, – опять покачала головой Кейт. – Просто я не могу заснуть. Мне надо поговорить с вами.
   – Закройте дверь. Сейчас я закончу и буду к вашим услугам. – Дерт снова склонилась над станком. – Присаживайтесь.
   Кейт выбрала стул неподалеку от камина и села, обхватив колени руками. Отсюда ей было удобно наблюдать за быстрыми, сноровистыми движениями искусных пальцев экономки. Общий фон тканого покрывала был белого цвета. Но в середине располагался пурпурный цветок. Он словно бы распускался прямо на глазах Кейт.
   Она быстрым взглядом обвела комнату. Мебели в ней было мало. Никаких безделушек. Но везде чувствовалась искусная рука мастерицы. Каждый занавес – с неповторимым узором, как и покрывало на кровати, скатерть на столе. Все это создавало впечатление уюта, тепла и придавало комнате своеобразное очарование.
   – Так зачем же вы пришли?
   Взгляд Кейт снова обратился к экономке. Дерт еще продолжала сосредоточенно всматриваться в нити, но теперь руки, державшие челнок, сновали сами собой. Женщине не требовалось смотреть на него.
   – Мне кажется, нам надо поговорить.
   Дерт скупо улыбнулась.
   – Вы чувствуете себя виноватой из-за того, что так грубо ответили мне?
   – Может быть.
   – Так всегда ведут себя мягкие, слабые натуры. Сначала они кусаются, а потом приходят зализывать раны, ими же нанесенные.
   Кейт не выдержала и рассмеялась.
   – Какая отвратительная картина.
   – Надо смотреть правде в глаза. А правда не всегда приятна. – Дерт быстро провела рукой по ткани. – Совсем не обязательно было идти сюда. Я привыкла к подобным вещам.
   – В какой-то степени вы сами заставляете людей так вести себя. Никому не нравится, когда постоянно указывают, что надо делать.
   – Я всегда все делаю лучше других. И мне непонятно, почему не сделать то, что я прошу? Ничего лучшего они все равно не придумают.
   – Может быть, им что-то хочется сделать по-своему. Пусть это даже и хуже того, что предлагаете вы.
   – Неужели вы думаете, что я не пыталась бороться с собой? В конце концов я перестала обращать внимание на грубые выпады. – Она снова посмотрела на Кейт. – Вы хотите, чтобы я покинула Крейгдью?
   Кейт на мгновение заколебалась. Конечно, в какой-то степени ей стало бы намного легче, если бы Дерт перестала командовать. Но она совсем не была уверена в том, что ей нужна свобода, за которую придется заплатить такой дорогой ценой.
   – Почему? Неразумно избавляться от кого-то только потому, что он умен и много работает.
   – Вы ищите оправдание? Я очень раздражительна, все это прекрасно знают. – Станок заработал еще быстрее. – Я часто бываю непочтительной.
   – Вам что, самой хочется уехать? Зачем вы так старательно изыскиваете предлоги? Скажите прямо.
   – Меня все здесь устраивает.
   – Тогда я не понимаю, почему мы не можем ужиться. Я многому хотела бы научиться у вас. Но таким образом, который устраивает меня. В том ритме, который естественен для меня. Давайте попробуем с самого начала.
   – Не могу дать обещание, что откажусь от попыток указывать, как и что надо делать, – резко ответила Дерт.
   – Точно так же, как и я не могу дать обещания, что не посоветую вам оставить меня в покое.
   – Достаточно откровенно. – Дерт посмотрела в глаза Кейт. – Это все?
   Все, что собиралась сказать Кейт. Но почему ей не хотелось уходить из комнаты экономки?
   – Можно я посижу и посмотрю, как вы работаете?
   Удивление промелькнуло на лице женщины.
   – Если хотите. Но я не смогу с вами разговаривать. Сейчас снова пойдет рисунок, и мне нельзя отвлекаться, пока не закончу его.
   Кейт снова обвела комнату взглядом, задержавшись на выстроившихся в ряд свечах. Хорошее освещение было необходимо для работы.
   Заметив ее взгляд, Дерт напряглась.
   – Роберт разрешил мне зажигать столько свечей, сколько нужно. Днем у меня почти нет времени, чтобы заниматься этим делом. Зато те вещи, которые я тку по вечерам, украсили замок.
   – Не сомневаюсь, что свечи не стоят столько, сколько ваши изделия. Мне и в голову не приходило обвинить вас в расточительстве.
   Дерт расслабилась и снова занялась своим делом.
   – Я думала о том, стоит ли такую трудную работу переносить на вечер, когда вы и без того сильно устали.
   – Мне достаточно поспать всего несколько часов. Я успеваю отдохнуть за это время. У меня всегда хватало сил на все.
   Более чем, подумала про себя Кейт, а вслух произнесла:
   – Какой красивый узор. А что это за красный цветок?
   – Это не цветок. Это снежинка.
   – Вот как... – Кейт поняла, что совершила оплошность и какое-то время молчала. Только выдержав паузу, она осмелилась задать следующий вопрос: – Красная снежинка?
   Дерт промолчала в ответ.
   Девушка попробовала сделать новый заход с другого конца.
   – Удивительно сочный цвет. Интересно, из какого растения удается добывать такую краску?
   – Из корня вереска. Колокольчатого.
   Снова вереск.
   – Роберт говорил, что из вереска горцы добывают все, что угодно.
   – Да, это так. В зависимости от возраста растения из вереска можно получить краску желтого, оранжевого или зеленоватого цвета.
   – У кого вы учились ткать?
   – У матери. А она – у своей, – ответила Дерт, не прерывая работы. – Они сажала меня к станку, когда я едва начала делать первые шаги.
   – Меня тоже учили, как обращаться с ткацким станком. Но я и помыслить не могла, что можно выткать такой красоты узор. Мне до сих пор доводилось видеть, как на станках ткут только грубые и простые ткани.
   – Потому что многие делают их только для домашнего обихода, им не приходится торговать тканями и зарабатывать этим на жизнь.
   – Но в чем разница?
   Дерт покачала головой:
   – У нас все жили только на те деньги, что зарабатывали от продажи тканей. Вся деревня. Если ткань получалась особенно хорошей, мастерице платили лишний шиллинг. Естественно, каждая хотела заполучить его. И все стремились добиться лучшего качества. Если так работают годами, получается совсем другая ткань, чем та, что женщины ткут для дома.
   – Уверена, что вы всегда получали лишний шиллинг.
   – Конечно. Я считалась лучшей ткачихой, – сказала Дерт, словно речь шла о чем-то само собой разумеющемся.
   – И многие семьи в вашей деревне занимались этим промыслом?
   – Почти все. Женщины ткали. Мужчины выращивали овец.
   – И большую часть товаров в вашей деревне продавали в Крейгдью?
   Она кивнула.
   – Макдаррены вели честную торговлю и никогда не обманывали нас. Мы им доверяли.
   – И Джоку тоже?
   Она быстро посмотрела на Кейт.
   – Вам уже сказали, что он убил моего мужа?
   – Да. И меня удивительно, почему вы после этого решились приехать в Крейгдью.
   – Я не держу зла на Джока. Мой муж был пьяница. Настоящая скотина. Он постоянно задирался со всеми. Ему хотелось почесать свои кулаки. Однажды он нарвался на того, кто не захотел терпеть его выходки. – Дерт пожала мечами. – Из-за того, что он бил меня, я потеряла ребенка и не могла работать. Джок привез меня сюда и заботился, пока я не выздоровела. После этого он предложил отвезти меня назад в Ирландию. Но я решила остаться здесь.
   – Почему? У меня такое впечатление, что вам очень многое здесь не по душе.
   – Одно место похоже на другое.
   – Я не согласна с вами.
   Дерт слабо улыбнулась.
   – Вам здесь тоже понравится. Скоро вы поймете, что нет на земле лучше места, чем эта вымытая всеми штормами скала.
   – Так почему вы все-таки решили остаться на этой скале?
   Дерт несколько секунд молчала, делая вид, что не может оторваться от работы, а потом заметила:
   – Я ведь говорила, что не смогу разговаривать с вами, когда мне приходится плести узор.
   Кейт подумала, что ее вопросы не отвлекали экономку, пока они не касались ее личной жизни. Рисунок снежинки на ткани чем-то напоминал саму Дерт. Нежная и вместе с тем колючая. Твердая и в следующее мгновение готовая растаять и исчезнуть.
   Кейт поднялась со стула.
   – Не буду больше мешать вам. Можно я приду завтра, чтобы посмотреть на вашу работу?
   Дерт снова посмотрела ей прямо в глаза.
   – Зачем?
   Кейт и сама не знала, почему ее потянуло в комнату экономки. Но что-то было необыкновенно приятное в том, чтобы сидеть у огня, вдыхать запах горящего дерева и свечей, пытаясь разгадать, что же представляет из себя эта странная Дерт О'Коннел.
   – Мне нравится смотреть, когда кто-то хорошо делает свое дело. Так вы не против?
   Дерт отвела глаза в сторону.
   – Вы хозяйка здесь и можете делать все, что пожелаете.
   – Мне бы не хотелось приходить против вашей воли. Так вы не возражаете? – повторила Кейт снова.
   Дерт склонилась над станком.
   – Пожалуйста, если вам интересно смотреть. Мне все равно.
 
   – Вам нравилось ткать? – осторожно спросила Кейт, боясь, что она затронет слишком больную для Дерт тему и та снова замкнется.
   – Женщине всегда нравится делать то, что у нее получается лучше, чем у других, – спокойно ответила экономка.
   Кейт не стала возражать, что не все женщины так честолюбивы. Ей не хотелось спорить. Она старалась расспросить Дерт как можно подробнее о ее жизни.
   – Но ведь вам приходилось целыми днями сидеть за станком. Изо дня в день. Все время делать одно и то же...
   – Когда приходилось повторять один и тот же рисунок, тогда работа и в самом деле начинала казаться однообразной. Как, например, пледы с клеткой клана Макдарренов. – Дерт быстро добавила: – Но все равно никто не мог соткать этот рисунок на пледе лучше, чем я.
   – Не сомневаюсь.
   – Конечно, в детстве я любила больше мяукать...
   – Мяукать? – не поняла Кейт.
   – У нас в деревне был такой обычай: когда шерсть высыхала, собирали вместе всех детей, и они начинали растягивать ее в разные стороны, чтобы получилась воздушная, пушистая пряжа. При этом ребятишки пели, дурачились, мяукали, гавкали... – Улыбка Дерт пропала. – Когда я подросла, и все увидели, какая из меня получается замечательная ткачиха, то ничем другим мне уже не разрешали заниматься. Пришлось забыть про «мяуканье» и сидеть за ткацким станком. Мой отец был не прочь получить лишний шиллинг и похвастаться моей работой. Торговлей в деревне заправляли мужчины. А он был как и все остальные. – Дерт пожала плечами. – Я не была самой привлекательной девушкой. Но все парни просили моей руки. Они понимали, что это постоянный источник дохода.
   – И отец сам подыскал вам жениха?
   Дерт фыркнула.
   – Куда там! Отцу, конечно, не хотелось выдавать меня замуж. Все равно, что отдавать в чужой дом курицу, которая несет золотые яйца! Нет, я сама выбрала себе Шона. Он был таким высоким, привлекательным парнем. Я не придавала значения рассказам о том, что он любит выпивать, и не представляла, каким он становится после того, как опьянеет. – Она внезапно склонилась совсем низко над станком. – Помолчите, пока я не закончу этот кусочек.
   Кейт теперь нисколько не сомневалась, что Дерт без труда может с закрытыми глазами выткать любой, самый сложный рисунок. Как только она начинала ссылаться на работу – это был сигнал, что Кейт коснулась какой-то болезненной темы. За эту неделю, которую Кейт провела в освещенной свечами комнате, многое открылось ей в Дерт. Время от времени между ними еще проскакивали искры раздражения и недовольства. Но таких вспышек становилось все меньше и меньше.
   – Почему же вы все-таки решили остаться на Крейгдью?
   – Здесь мне нашлось много дел.
   – Но вы были самой искусной ткачихой в деревне. И там хватало дел вдосталь.
   – Я слишком хорошо знаю это дело. Оно не могло полностью поглотить меня. – Дерт взглянула на покрывало. – А если мысли не заняты, то начинают одолевать воспоминания. Только глупые женщины позволяют, чтобы прошлое мешало жить.
   – Ребенок? – мягко спросила Кейт.
   Какое-то время ей казалось, что Дерт не станет отвечать. Но та вдруг кивнула в ответ.
   – Мне очень хотелось иметь ребенка. Четырнадцать лет ничего не получалось. И когда я поняла, что зачала, мне казалось, что свершилось чудо. – Челнок принялся с быстротой молнии сновать среди нитей. Шон тоже был счастлив. Мужчины всегда гордятся тем, что у них будут наследники. Но однажды он напился и стал скандалить: я плохо переносила беременность н не могла работать так же много, как и раньше. Денег в доме поубавилось. Приходилось во многом ограничивать себя. Шон все больше и больше начинал злиться и наконец так избил меня, что я потеряла ребенка. – Ее руки замерли на мгновение. Она смотрела куда-то мимо полотна невидящими глазами. – Я ошиблась. Придется начать этот кусок с самого начала.
   Кеш поднялась.
   – Мне, наверное, лучше уйти?
   – Думаете, я заплачу? – сказала Дерт. – Нет, с тех пор я ни слезинки не проронила. Я работаю. И работа придает смысл моей жизни.
   Впервые Кейт начала понимать, какая сила заставляет Дерт без устали кружить по замку.
   – Я знаю, чего я стою. И это дает мне право на самоуважение...
   – И вы никогда не тоскуете по мужу?
   – Впервые я ощутила, как мне стало легко, когда сбросила с себя эти путы, – горько улыбнулась Дерт. – Это был не первый раз, когда он избил меня. И Шон не был единственным мужчиной, который бил свою жену, вернувшись из кабака. Никому в деревне не пришло в голову наказать его за то, что он своими руками, можно сказать, убил ребенка. Роберт...
   Увидев, каким замкнутым стало лицо Кейт, Дерт запнулась.
   – Я слышала, что вы поссорились перед его отъездом? Но это не имеет никакого значения. Он хороший человек. За много лет жизни здесь я не видела, чтобы он поступил с кем-то жестоко или безжалостно, чтобы он жадничал, пытаясь заполучить себе больше, чем другие. Поверьте мне. Я не слишком снисходительна к мужчинам. Именно поэтому я не стала бы зря говорить. Конечно, временами он слишком нетерпелив. Но я и сама нетерпелива и хорошо понимаю, когда...
   – Что-то я сегодня притомилась, Дерт. Пора спать. До завтра!
   Дерт сдержанно улыбнулась.
   – Спокойной ночи.
   Через несколько минут Кейт стояла у окна своей комнаты и прислушивалась к отдаленному шуму моря. Ей не удалось обмануть экономку. Без сомнения, Дерт поняла, почему Кейт ушла к себе. Придется подавить в себе желание бежать прочь всякий раз, как только речь заходит о Роберте. Кейт собиралась объяснить Дерт, что не стоит прятаться от людей, а сама тут же проделала то же самое. Они обе стараются забыться. Одна хочет оттолкнуть от себя мысли о несчастье. Другая – о тех счастливых минутах, что провела вместе с Робертом.
   Но Кейт при этом не хотелось терять связей с людьми. С каждым днем она все больше узнавала про жизнь жителей города и деревни, прилегающих к замку. И люди постепенно начали с симпатией относиться к ней, принимая в свой круг. Дерт до сих пор не ощутила радости от близости с людьми. А Кейт нужно было, чтобы и другие женщины оценили ее, поняли, какая она на самом деле. Дерт не признавалась, но зачастую очень остро ощущала свое одиночество. Если бы жители деревни могли оценить ее достоинства, не обращая внимания на самоуверенность и заносчивость! Трудно найти другую женщину умнее, честнее и трудолюбивее Дерт. Они столь многому могли бы научиться нее. Жаль, что...
   Кейт глубоко вздохнула. Ее пальцы вцепились в дубовый подоконник, когда ей вдруг пришла в голову такая, в сущности, простая мысль.
   Но осуществима ли она – вот в чем вопрос?
 
   – Как ты считаешь, мы сможем выполнить это? – нетерпеливо спросила Кейт у Гэвина.
   – Ты уже приняла решение, – ответил он. – И не нуждаешься в одобрении своего плана.
   Кейт улыбнулась.
   – Мне было бы приятно знать, что ты поддерживаешь меня.
   – Ты знаешь, я всегда на твоей стороне, – смеясь, ответил Гэвин. Но Кейт почувствовала, что это шутливое признание – правда. – Придется попросить Яна, чтобы он договорился с плотниками. Как я понимаю, ты уже нашла подходящих женщин.
   – Мег Килдейр, Сара и Мари Камерон, Кэтрин Мактавиш, Элбет Макдоналд. Они согласились попробовать. Теперь нужно, чтобы ты поговорил с их мужьями и объяснил, как это выгодно для них.
   Гэвин задумчиво покачал головой.
   – Попробую, но не знаю, что из этого получится.
   – Ты всегда добиваешься того, чего хочешь. Особенно, когда надо кого-то убедить. Если тебе удалось уговорить Роберта взять тебя на корабль…
   – А когда ты собираешься поговорить с Дерт?
   – Сегодня вечером.
   – Самый крепкий орешек достался тебе.
   Кейт и сама знала, что ей придется пустить в ход всю свою силу убеждения. Женщины острова оказались более покладистыми. С Дерт лучше говорить вечером, когда она менее озабочена. Она уже привыкла, что Кейт приходит к ней и, кажется, даже начала ждать ее появления. Скорлупа отчужденности уже дала маленькую трещину.
   – А тебе не кажется, что надо было заручиться ее согласием, прежде чем затевать все это?
   Кейт покачала головой.
   – Лучше, если она увидит, что у нас уже все готово.
   – Понимаю. Из всех разговоров – это будет самый сложный. И если Дерт почувствует, что есть куда отступить, за что зацепиться... Лично я тебе не завидую.
 
   – Что-то вы сегодня необычайно тихая, – заметила Дерт, запустив свой челнок. – У Гэвина оказались какие-то дурные вести для вас?
   – Нет. – Кейт нервно обхватила колени руками. Обычно ритм работы экономки действовал на нее успокаивающе. Сегодня он только усиливал ее внутреннее возбуждение. Она никак не могла приступить к трудному разговору.
   Скорее, я доставила ему новые хлопоты.
   Дерт улыбнулась и ничего не ответила.
   – Вам не хочется узнать, в чем они заключаются?
   – Вы скажете об этом, когда сочтете нужным. Вас что-то беспокоит. Только вы не знаете, как начать.
   – Да, меня это очень волнует. Это то, что я... – Кейт глубоко вздохнула. – Я хочу, чтобы вы обучили женщин Крейгдью вашему искусству.
   Выражение лица Дерт не изменилось.
   – В самом деле?
   – Сначала их будет немного, но потом, овладев вашим мастерством, они сумеют обучить других.
   – У меня на это нет времени.
   – Я понимаю, что вам придется сидеть с ними часа по четыре в день. И, конечно, хлопот прибавится, – согласилась Кейт. – Но вы никогда не отказываетесь от работы. Может быть, деревенские женщины немного помогут нам. Я позабочусь об этом. Кое-что я возьму на себя, вы мне многое уже объяснили.
   Станок остановился. Дерт обернулась к Кейт.
   – А зачем? Какой в этом смысл?
   – Мне непонятно, почему всю прибыль должны получать ирландцы. Неужели женщины Крейгдью такие глупые, что не в состоянии обучиться этому ремеслу.
   – Значит, я должна буду вынуть шиллинги из кармана собственного народа?
   – Это больше не ваш народ. Чтобы вы там ни говорили, но вы стали членом клана Макдаррена. И знаете это не хуже меня. И потом – работы хватит всем. Гэвин говорил, что многие страны закупают шерстяные ткани. Насытить рынок невозможно. Чем больше будет тканей, тем больше ее можно будет продавать.
   – Верно.
   – Значит, вы согласны?
   – Нет.
   Кейт нахмурилась.
   – Но почему?
   – Ни одна женщина из Крейгдью не придет учиться. Они меня терпеть не могут.
   – Им незачем вас любить. Они просто должны уважать вас за ваше мастерство. И я уже отобрала женщин, которые согласны перенять у вас умение плести красивые узоры на станке. Если у этих ничего не выйдет, найдем других. На первых порах я буду сидеть вместе с ними и, если надо, гасить пожар. Вы замечательный человек. Когда они узнают вас получше, то их отношение изменится.
   Дерт помолчала еще немного, размышляя над словами Кейт.
   – Нет, это не получится, – наконец заключила она, еще раз заставляя сердце Кейт ухнуть вниз.
   – Все будет прекрасно! Надо попробовать. Ради благополучия Крейгдью, в котором вы тоже заинтересованы.
   Дерт покачала головой.
   – Я сойду с ума, пытаясь научить этих женщин. У них такие неуклюжие пальцы.
   – Не такие уж они неуклюжие. На своих станках они работают. Им надо будет только освоить более сложные приемы. Только не ждите успехов в первый же день.
   – На второй день не придет ни одна.
   – Придут.
   – Зачем им это надо?
   – Затем же, зачем и вам: чтобы их уважали за талант, ценили за мастерство. Не так часто женщине предоставляется возможность заслужить, а не просто получить какое-то место в обществе.
   К этому стремятся далеко не все женщины.
   – Стоит кому-то показать пример, и другие захотят достичь того же.
   – А мужья будут пользоваться плодами их трудов?
   – Неужели вы думаете, что Роберт позволит их мужьям обращаться с ними так, как обращался ваш муж?
   Дерт опять замолчала.
   – Нет, не позволит.
   – Так вы согласны?
   – А где найти столько станков?
   Снова на горизонте замаячила надежда.
   – Завтра Ян Мактавиш начнет переговоры с плотниками.
   Дерт фыркнула.
   – Что он понимает в станках? Мне надо пойти к ним самой, помочь выбрать нужное дерево, рассказать, каким образом его надо обработать. Показать...
   Слава Богу! Дерт уже взяла дело в свои руки!
   Кейт не стала спорить.
   – Уверена, что он будет только благодарен.
   – Вот уж вряд ли. Но ему никуда не деться от меня. Если неумелые ткачихи получат к тому же плохие станки – чем закончится вся эта затея? – Дерт снова повернулась к своему полотну. – Четырех часов в день будет маловато. Им придется работать по шесть часов. И то понадобится не меньше трех лет, прежде чем их изделия выдержат соперничество с другими.
   Через три года Кейт уже не будет здесь. И она вдруг с болью подумала о том, что не сможет увидеть плоды своих усилий. Что ж, все равно дело ее останется. Где бы она ни была, ей будет приятно сознавать, что она не теряла здесь зря времени.