Утенку это все не нравилось.
— Эта вода лезет туда, где всегда был воздух! — сказал он и побрел к двери, пытаться ее закрыть.
Но удалось это лишь Хэрну — у остальных не хватало сил справиться с напором воды. Я постоянно забываю, какой он сильный, наш Хэрн. А по виду никогда не догадаешься. Он высокий и худой, и вдобавок еще и сутулится — в общем, в точности, как цапля, в честь которой его назвали.
Мы долго спорили, что нам надо брать с собой, а потом долго ходили вверх-вниз по лестнице на чердак и обратно. Робин сказала, что надо взять с собой яблоки. Хэрн сказал, что ненавидит фрукты последнего урожая. На самом деле, просто никому из нас не хотелось уплывать. Но постепенно нас охватило приподнятое настроение, и погрузка пошла быстрее. Хэрн укладывал вещи в ящики и громко отдавал приказы, а остальные бегали туда-сюда, вспоминая, что нам еще понадобится. Мы упаковали столько кастрюль и сковородок, что готовить завтрак оказалось не в чем. И почти всю еду мы тоже упаковали — остался лишь хлеб да сыр.
Робин разбудила Гулла и одела его в теплую одежду. На остальных были старые толстые дождевые накидки. Я тку их, только когда позарез нужно, потому что их надо ткать в двойное плетение, и на каждую такую накидку уходит несколько недель. Мое будничное платье намокло, а изводить праздничное мне не хотелось. А кроме того, мне уже осточертело бродить во воде, путаясь в юбке. И я надела старую одежду Хэрна. Я попыталась уговорить Робин надеть какую-нибудь старую одежку Гулла. Год назад она бы наверняка согласилась. А теперь она вколотила себе в голову, что надо вести себя как леди, и напялила свою кошмарную старую синюю юбку — я там допустила ошибку при тканье, и узор получился совершенно неправильный.
На Гулла все теплые накидки были маленькие. Подошла лишь одна — та, которая мама соткала для папы еще перед свадьбой. Моя мама была великой ткачихой. На этой накидке выткана история Халиана Тан Халета, Лорда Горных Рек. Она настолько прекрасна, что когда Робин подвела Гулла к столу, я просто не выдержала и отвернулась. Накидка маминой работы и синяя юбка Робин — на такое соседство больно было смотреть.
Пока мы одевали Гулла, мне пришло в голову, что с ним все не настолько плохо, как мне показалось сначала. Он пару раз улыбнулся и спросил, вполне разумно, не забыли ли мы рыболовные снасти и запасные шпеньки для мачты. Но при этом он по-прежнему смотрел куда-то перед собой и, похоже, не способен был одеться самостоятельно. Я даже подумала: может, он ослеп? На то было похоже.
Я проверила это во время завтрака — поднесла ломоть хлеба прямо к лицу Гулла. Гулл моргнул и отвел голову. Он ничего мне не сказал и даже не спросил, что это я такое делаю — в отличие от Хэрна и Утенка, — но он явно видел этот хлеб. Я вложила хлеб ему в ладонь, и Гулл его сьел — но взгляд у него остался прежний.
— Я это уже проверял ночью, — шепотом сообщил мне Утенок. — Он все нормально видит. Так что тут что-то другое.
Мы сидели вокруг стола, поставив ноги на перекладинки стульев, потому что вода лила уже из-под всех дверей — даже из-под передней, — и пол превратился в одну сплошную лужу. Тот угол, где стоял мой ткацкий станок и прялка, был выше по склону, и там еще было сухо. И в чулане для мытья посуды — тоже, не считая углубления в середине. Мы посмеялись над этим, но мне было жалко, что нельзя забрать станок с собой. Но лодка была так нагружена, что об этом не стоило даже и заикаться.
В тот самый момент, когда я вложила Гуллу в руку последний кусок хлеба, их очага с шипением вырвалась струя пара.
— Силы небесные! — воскликнула Робин. Она кинулась к очагу и по дороге забрызгала нас всех. Вода сочилась через камни очага и неторопливо текла на угли. Робин нырнула в это облако пара, схватила совок и сгребла в груду не успевшие угаснуть угли и дрова. Потом она повернулась к нам, кашляя и одной рукой отгоняя дым. В другой у нее был совок с углями.
— Горшок для углей, живо! Да помогите же мне кто-нибудь!
Сколько я себя помню, огонь в этом очаге никогда не угасал. И мне просто в голову не пришло подумать, как же мы его разведем заново, если он погаснет. От пронзительного вопля Робин даже Гулл дернулся. Хэрн выплеснул воду из большого горшка для углей, котроый мы обычно брали с собой, когда куда-то плыли, а я сбегала за маленьким, который носили в поле. Утенок схватил со стола кружку и тоже попытался зачерпнуть углей. Он успел набрать всего полчашки, а потом вода полностью залила очаг, и он превратился в черную лужу, над которой поднимался пар.
— Думаю, этого нам хватит, — с надеждой сказала Робин, закрывая горшки.
В общем, все подталкивало нас к уходу, — так я подумала, когда побрела вместе в Хэрном в дровяной сарай, отнести горшки в лодку. Под напором воды дверь сарая снова распахнулась. Уже начало светлеть, но снаружи ничего не было видно, кроме желтовато-коричневых вод Реки. Река текла мимо так мощно и вместе с тем тихо, что казалось, будто она крадется. Другого берега не было. Коричневая вода струилась меж деревьев так же уверенно, как через наш дровяной сарай. И все было таким тихим и спокойным, что до меня сперва даже не дошло, насколько быстро течет Река. А потом мимо дверного проема промелькнула ветка. Появилась, и в тот же миг исчезла. Наверное, в этот миг я почти готова была поверить, что Река и вправду бог.
— Интересно, а дом уже со всех сторон окружило водой? — сказал Хэрн. Мы поставили горшки в лодку и отправились к задней двери, посмотреть.
И это было очень глупо с нашей стороны. Нас как-то угораздило забыть про предупреждение дяди Кестрела. Мы забрались на склон — с той стороны, где в доме стоял мой ткацкий станок, — и убрали засов со ставней. К счастью, мы их лишь чуть-чуть приоткрыли. С той стороны обнаружилась полоса воды, шириной с наш огород, и совсем неглубокая. А за этой полосой стоял угрюмый строй — почти все мужчины Шеллинга. Конечно же, Звитт был среди них. Он опирался на свой меч. Меч был новеньким и чистеньким — еще бы, Звитт ведь не ходил на войну! У остальных мечи были выщербленные и поржавевшие, и потому выглядели еще страшнее. Помнится, я тогда отметила, что вода уже почти добралась до дома тети Зары. Люди стояли на самом высоком месте между двумя домами.
— Эй, идите гляньте! — позвали мы. Утенок с Робин прибежали и тоже приникли к щели.
— Хвала Бессмертным! — воскликнула Робин. — Река нас спасла!
— Они придумывают, как бы сюда добраться, — сказал Утенок.
Люди в строю перекликались. Звитт указывал на наш дом. Мы сперва не поняли, что происходит. Но потом Кориб, сын мельника, вышел из строя с луком в руках, опустился на колено и стал целиться. Кориб — хороший стрелок. Хэрн едва успел захлопнуть ставень. Буквально через долю секунды в ставень с глухим ударом вознилась стрела, и тот от удара распахнулся. Хэрн опять его захлопнул и задвинул засов. Потом фыркнул и сказал:
— Пошли!
— Но они же нас увидят! — сказала я. — Они будут в нас стрелять!
Я совершенно не представляла, что же теперь делать. Я чуть не принялась заламывать руки, как Робин.
— Пошли! — повторил Хэрн. Они с Робин взяли Гулла и повели его в дровяной сарай.
— Подождите минутку! — сказал Утенок. Он с плеском забрался в черное озеро — наш бывший очаг — и забрал Бессмертных из ниш. Даже теперь, когда я вспоминаю, как Утенок схватил их за головы и взял в охапку, как будто это были куклы, мне опять становится не по себе.
— Утенок, не надо! — сказала Робин. — Их место — у этого очага. Ты же сам слышал — папа так сказал.
— Робин, не мели чепуху, — сказал Утенок. — Огонь очага в горшках с углями, а горшки — в лодке. На, держи.
И он сунул Младшего Хэрну. Насколько я могла видеть, Хэрн не возражал. Робин возилась с Гуллом, и потому Утенок сунул Одного мне. А Леди оставил себе. Он всегда любил ее больше всех прочих. Один был тяжелым, холодным и шероховатым. Я боялась его, и еще сильнее боялась споткнуться и выронить его. Я так осторожно несла Одного к лодке, что остальные стали шикать на меня, чтобы я поторапливалась — кричать они боялись. Снаружи послышался голос Звитта. Он явно был где-то неподалеку. Ребята тем временем цепляли на мачту тяжелое покрывало. Робин держала его за один край, Утенок — за другой. Хэрн отвязал лодку и теперь стоял наготове, ожидая, когда можно будет вывести ее из сарая.
— Танакви, залезай скорее! — прикрикнул он на меня. — Проявлять религиозные чувства можно и в лодке!
Я осторожно забралась в лодку и обнаружила, что Гулл лежит на дне, — Робин уложила его туда. Как только я взобралась на борт, Хэрн принялся отталкивать лодку. Она была так нагружена, что почти не слушалась его. Я откинула одеяло и хотела помочь Хэрну, но он, оскалившись, рявкнул на меня:
— Отвали!
И едва лишь он сказал это, как лодка прошла через дверной проем; течение подхватило ее и в считанные секунды вынесло за угол дома. Уж не знаю, то ли Хэрн собирался развернуть ее, да не успел, то ли он хотел остановиться и выйти на глубину. В общем, он повис на руле, а лодку вынесло к дому тети Зары. И шеллингцы увидели нас.
Они закричали. Лишь услышав этот крик, я поняла, до чего же они нас ненавидят. Это было ужасно. Некоторые уже брели по воде к нашему дому, и теперь они бросились к нам. Звитт поскользнулся. Я от души понадеялась, что он утонет. Те, которые еще стояли на сухом месте, принялись вопить, тыкать в нас пальцами и сыпать проклятиями. А Кориб снова опустился на колено и натянул тетиву.
— Хэрн! — завопила я. — Он стреляет!
Хэрн в это время пытался увести нас с мелководья. Он тут же попытался спрятаться за лодкой. Лодку качнуло, и мы развернулись. Кориб выстрелил. Этот выстрел был не хуже предыдущего. Кориб убил бы Хэрна — но как раз в этот миг мы наконец-то добрались до прежнего русла Реки, и дно ушло у Хэрна из-под ног. Он нырнул по самое горлышко, и стрела ударила вместо его головы в руль. Кориб выхватил еще одну стрелу и снова приготовился стрелять.
У Хэрна хватило ума ухватиться за борт. Если бы он его выпустил, то наверняка бы утонул, потому что совсем потерял голову.
— У меня одежда тяжелая! — закричал он. — Меня тянет на дно!
Мы с Утенком, пытаясь помочь Хэрну залезть в лодку, забрались на беднягу Гулла. А Хэрн стал продвигаться вдоль борта, чтоб спрятаться от Кориба. Лодка опасно накренилась, и все старания Хэрна пропали впустую, потому что нас развернуло, и он снова оказался на виду у Кориба. Лодка начала вращаться. Всякий раз, как я видела берег, это оказывалось какое-то другое место. Кориб продолжал стрелять, причем не только в Хэрна, но и в нас с Утенком, но мы пытались втащить Хэрна в лодку, и нам некогда было бояться. Потом мы нашли шесть стрел, застрявших в покрывале — ну, и еще та, в руле.
В конце концов мы все-таки подняли Хэрна. Робин к этому времени вставила руль в гнездо и попыталась править, но лодку все равно вертело. Пристыженный Хэрн сел рядом с Гуллом и попытался обратить все в шутку.
— Ну, вы же сами понимаете, как-то трудно плавать, когда у тебя одежда намокла, — сказал он. — Она отчего-то весит целую тонну.
Мы заставили его переодеться в сухое.
К этому времени мы уже почти полностью миновали знакомую нам часть Реки и доплыли до густого леса. А потом нас понесло дальше. Я забрала руль у Робин и попыталась выровнять лодку. Это оказалось непросто. Течение было такое сильное, что если ты пытался разогнать лодку и при это брал хоть чуть-чуть вбок, она тут же начинала вертеться и описывала полный оборот прежде, чем ты успевал сосчитать до пяти. Мне потребовалась вся моя сноровка, но что бы там ни говорили мои братья, я — речник не хуже их.
— Это опасно, — сказал Утенок, наблюдая за моими стараниями. — Мы можем плыть только туда, куда хочет Река. А как же нам добраться до берега?
Прежде, чем я успела сказать Утенку, что я думаю по поводу подобных замечаний, Гулл вдруг сказал:
— Мы можем плыть туда, куда хочет Река.
Он сидел, привалившись к скамье, и вид у него был счастливый и мечтательный, совсем как в прежние времена, когда он выбирался порыбачить летним деньком. И мы решили, что ему и вправду становится лучше.
Тут до нас окончательно дошло, что Шеллинг остался далеко позади, и мы возрадовались. Думаю, никто из нас ни единого раза не пожалел о том, что мы оттуда уплыли. Мы смеялись. Мы болтали, обсуждая подробности нашего бегства, — мне кажется, мы никогда их не забудем, — а лодка стремительно, словно стриж, неслась по самой стремнине, и деревья на берегу уносились назад.
За этот день мы одолели множество лиг, и на протяжении всех этих лиг вдоль берега тянулся все тот же затопленный лес. Высокие голые деревья — лишь верхние ветви только-только начали покрываться зеленью, — и вода, струящаяся меж стволов. У деревьев был такой вид, будто они посерели от холода. Я, честно признаться, была разочарована. Такое частенько случается, когда долго ждешь чего-то нового — ждешь-ждешь, а оно оказывается не таким уж новым.
Когда настала ночь, я попыталась причалить к восточному берегу. (Шеллинг расположен на западном). Не то, чтобы мы боялись, что Звитт вышлет за нами погоню — но мы все равно еще долго устраивались ночевать на восточном берегу. Но в ту ночь мы чуть не утонули из-за этой предосторожности. На Реке было много водоворотов. Лодку опять принялось вертеть, и нам никак не удавалось ее остановить, хотя мы с Хэрном и Робин все вместе повисли на руле. Один лишь Гулл сидел спокойно. Утенок схватил Леди и прижал ее к груди. Потом течение с одного стороны усилилось, и лодка накренилась. Я схватилась было за Одного, но он бы такой холодный и твердый, что я положила его, а взамен взяла Младшего. Я до сих пор поражаюсь, как это мы тогда проплыли между деревьями и не потонули. Я уверена, что нам это удалось лишь благодаря нашим Бессмертным.
Мы отталкивались от деревьев, и так нам постепенно удалось подняться повыше. Мы выбрались на берег и достали немного углей из горшков. На ужин у нас была соленая форель — очень вкусная! Гулл уже настолько поправился, что смог сам поесть.
— Кажется, ему пошло на пользу возвращение к Реке, — сказал Хэрн.
Той ночью мы, после долгого скандала, решили спать в лодке. Хэрн с Утенком были за то, чтобы спать на берегу. Робин, у которой вдруг проснулся здравый смысл, сказала, что лучше заночевать в лодке — так, если шеллингцы нас найдут, нам достаточно будет лишь отвязать лодку. Утенок на это возразил, что мы можем с тем же успехом убежать в лес. В конце концов Робин сказала:
— Глава семьи теперь Гулл. Давайте спросим его. Гулл, где нам лучше лечь спать, на берегу или в лодке?
— В лодке, — ответил Гулл.
Посреди ночи мы проснулись оттого, что Гулл что-то говорил и время от времени вскрикивал. Робин сказала, что сперва он рассказывал про поражение и про варваров. Но когда я проснулась, Гулл как раз говорил: «Эти люди! Их так много, и все бегут! Я не хочу идти с ними! Помогите!»
А потом он стал кричать и звать папу, и я услышала, что он плачет.
Мы все сели, и Хэрн зажег маленький светильник. Гулл лежал и вроде как спал, но при этом говорил, и по лицу его текли слезы. Робин склонилась над ним и позвала:
— Гулл! Гулл, все хорошо. Ты с нами. Ты в безопасности.
— Где дядя Кестрел? — спросил Гулл.
— Он привел тебя к нам, потому что так было безопаснее, — сказала Робин.
— Я не в безопасности, — сказал Гулл. — Мне грозят несущиеся люди. И не надо мне говорить, чтобы я взял себя в руки и вел себя как мужчина. Они хотят забрать меня с собой.
Нам стало интересно, кто же это велел Гуллу взять себя в руки. Может, папа? Его не случайно прозвали Улиткой. Он не любил, когда люди много говорили о своих трудностях.
— Конечно же, мы не станем говорить тебе ничего такого, — сказала Робин. — Мы защитим тебя от всего.
— Я хочу к дяде Кестрелу, — сказал Гулл. — Эти люди несутся.
Это продолжалось довольно долго. Всякий раз, как нам начинало казаться, что Гулл прислушивается к Робин, и что ей удалось его успокоить, Гулл принимался звать дядю Кестрела и говорить про несущихся людей, которые хотят его забрать. Робин, похоже, начала отчаиваться. Мы с Хэрном придумывали, что бы еще такое сказать Гуллу, и подсказывали ей, но через час нам стало казаться, что на самом деле Гулл вовсе ее не слушает.
— Что же нам делать? — спросила Робин.
Утенок все это время сидел, скрестив ноги, и клевал носом, прижимая Леди к груди.
— Пусть подержит ее, — сказал он и протянул Леди Гуллу. И, конечно же, взял ее при этом за голову.
Это помогло. Гулл ухватился за Леди обеими руками и прижал ее к лицу.
— Спасибо! — сказал он. А потом повернулся на бок и заснул, прижимаясь щекой к твердому дереву. Утенок сообразил, что остался без Леди, и вид у него сделался несчастный, но он промолчал.
@GLAVA = 4
— Эта вода лезет туда, где всегда был воздух! — сказал он и побрел к двери, пытаться ее закрыть.
Но удалось это лишь Хэрну — у остальных не хватало сил справиться с напором воды. Я постоянно забываю, какой он сильный, наш Хэрн. А по виду никогда не догадаешься. Он высокий и худой, и вдобавок еще и сутулится — в общем, в точности, как цапля, в честь которой его назвали.
Мы долго спорили, что нам надо брать с собой, а потом долго ходили вверх-вниз по лестнице на чердак и обратно. Робин сказала, что надо взять с собой яблоки. Хэрн сказал, что ненавидит фрукты последнего урожая. На самом деле, просто никому из нас не хотелось уплывать. Но постепенно нас охватило приподнятое настроение, и погрузка пошла быстрее. Хэрн укладывал вещи в ящики и громко отдавал приказы, а остальные бегали туда-сюда, вспоминая, что нам еще понадобится. Мы упаковали столько кастрюль и сковородок, что готовить завтрак оказалось не в чем. И почти всю еду мы тоже упаковали — остался лишь хлеб да сыр.
Робин разбудила Гулла и одела его в теплую одежду. На остальных были старые толстые дождевые накидки. Я тку их, только когда позарез нужно, потому что их надо ткать в двойное плетение, и на каждую такую накидку уходит несколько недель. Мое будничное платье намокло, а изводить праздничное мне не хотелось. А кроме того, мне уже осточертело бродить во воде, путаясь в юбке. И я надела старую одежду Хэрна. Я попыталась уговорить Робин надеть какую-нибудь старую одежку Гулла. Год назад она бы наверняка согласилась. А теперь она вколотила себе в голову, что надо вести себя как леди, и напялила свою кошмарную старую синюю юбку — я там допустила ошибку при тканье, и узор получился совершенно неправильный.
На Гулла все теплые накидки были маленькие. Подошла лишь одна — та, которая мама соткала для папы еще перед свадьбой. Моя мама была великой ткачихой. На этой накидке выткана история Халиана Тан Халета, Лорда Горных Рек. Она настолько прекрасна, что когда Робин подвела Гулла к столу, я просто не выдержала и отвернулась. Накидка маминой работы и синяя юбка Робин — на такое соседство больно было смотреть.
Пока мы одевали Гулла, мне пришло в голову, что с ним все не настолько плохо, как мне показалось сначала. Он пару раз улыбнулся и спросил, вполне разумно, не забыли ли мы рыболовные снасти и запасные шпеньки для мачты. Но при этом он по-прежнему смотрел куда-то перед собой и, похоже, не способен был одеться самостоятельно. Я даже подумала: может, он ослеп? На то было похоже.
Я проверила это во время завтрака — поднесла ломоть хлеба прямо к лицу Гулла. Гулл моргнул и отвел голову. Он ничего мне не сказал и даже не спросил, что это я такое делаю — в отличие от Хэрна и Утенка, — но он явно видел этот хлеб. Я вложила хлеб ему в ладонь, и Гулл его сьел — но взгляд у него остался прежний.
— Я это уже проверял ночью, — шепотом сообщил мне Утенок. — Он все нормально видит. Так что тут что-то другое.
Мы сидели вокруг стола, поставив ноги на перекладинки стульев, потому что вода лила уже из-под всех дверей — даже из-под передней, — и пол превратился в одну сплошную лужу. Тот угол, где стоял мой ткацкий станок и прялка, был выше по склону, и там еще было сухо. И в чулане для мытья посуды — тоже, не считая углубления в середине. Мы посмеялись над этим, но мне было жалко, что нельзя забрать станок с собой. Но лодка была так нагружена, что об этом не стоило даже и заикаться.
В тот самый момент, когда я вложила Гуллу в руку последний кусок хлеба, их очага с шипением вырвалась струя пара.
— Силы небесные! — воскликнула Робин. Она кинулась к очагу и по дороге забрызгала нас всех. Вода сочилась через камни очага и неторопливо текла на угли. Робин нырнула в это облако пара, схватила совок и сгребла в груду не успевшие угаснуть угли и дрова. Потом она повернулась к нам, кашляя и одной рукой отгоняя дым. В другой у нее был совок с углями.
— Горшок для углей, живо! Да помогите же мне кто-нибудь!
Сколько я себя помню, огонь в этом очаге никогда не угасал. И мне просто в голову не пришло подумать, как же мы его разведем заново, если он погаснет. От пронзительного вопля Робин даже Гулл дернулся. Хэрн выплеснул воду из большого горшка для углей, котроый мы обычно брали с собой, когда куда-то плыли, а я сбегала за маленьким, который носили в поле. Утенок схватил со стола кружку и тоже попытался зачерпнуть углей. Он успел набрать всего полчашки, а потом вода полностью залила очаг, и он превратился в черную лужу, над которой поднимался пар.
— Думаю, этого нам хватит, — с надеждой сказала Робин, закрывая горшки.
В общем, все подталкивало нас к уходу, — так я подумала, когда побрела вместе в Хэрном в дровяной сарай, отнести горшки в лодку. Под напором воды дверь сарая снова распахнулась. Уже начало светлеть, но снаружи ничего не было видно, кроме желтовато-коричневых вод Реки. Река текла мимо так мощно и вместе с тем тихо, что казалось, будто она крадется. Другого берега не было. Коричневая вода струилась меж деревьев так же уверенно, как через наш дровяной сарай. И все было таким тихим и спокойным, что до меня сперва даже не дошло, насколько быстро течет Река. А потом мимо дверного проема промелькнула ветка. Появилась, и в тот же миг исчезла. Наверное, в этот миг я почти готова была поверить, что Река и вправду бог.
— Интересно, а дом уже со всех сторон окружило водой? — сказал Хэрн. Мы поставили горшки в лодку и отправились к задней двери, посмотреть.
И это было очень глупо с нашей стороны. Нас как-то угораздило забыть про предупреждение дяди Кестрела. Мы забрались на склон — с той стороны, где в доме стоял мой ткацкий станок, — и убрали засов со ставней. К счастью, мы их лишь чуть-чуть приоткрыли. С той стороны обнаружилась полоса воды, шириной с наш огород, и совсем неглубокая. А за этой полосой стоял угрюмый строй — почти все мужчины Шеллинга. Конечно же, Звитт был среди них. Он опирался на свой меч. Меч был новеньким и чистеньким — еще бы, Звитт ведь не ходил на войну! У остальных мечи были выщербленные и поржавевшие, и потому выглядели еще страшнее. Помнится, я тогда отметила, что вода уже почти добралась до дома тети Зары. Люди стояли на самом высоком месте между двумя домами.
— Эй, идите гляньте! — позвали мы. Утенок с Робин прибежали и тоже приникли к щели.
— Хвала Бессмертным! — воскликнула Робин. — Река нас спасла!
— Они придумывают, как бы сюда добраться, — сказал Утенок.
Люди в строю перекликались. Звитт указывал на наш дом. Мы сперва не поняли, что происходит. Но потом Кориб, сын мельника, вышел из строя с луком в руках, опустился на колено и стал целиться. Кориб — хороший стрелок. Хэрн едва успел захлопнуть ставень. Буквально через долю секунды в ставень с глухим ударом вознилась стрела, и тот от удара распахнулся. Хэрн опять его захлопнул и задвинул засов. Потом фыркнул и сказал:
— Пошли!
— Но они же нас увидят! — сказала я. — Они будут в нас стрелять!
Я совершенно не представляла, что же теперь делать. Я чуть не принялась заламывать руки, как Робин.
— Пошли! — повторил Хэрн. Они с Робин взяли Гулла и повели его в дровяной сарай.
— Подождите минутку! — сказал Утенок. Он с плеском забрался в черное озеро — наш бывший очаг — и забрал Бессмертных из ниш. Даже теперь, когда я вспоминаю, как Утенок схватил их за головы и взял в охапку, как будто это были куклы, мне опять становится не по себе.
— Утенок, не надо! — сказала Робин. — Их место — у этого очага. Ты же сам слышал — папа так сказал.
— Робин, не мели чепуху, — сказал Утенок. — Огонь очага в горшках с углями, а горшки — в лодке. На, держи.
И он сунул Младшего Хэрну. Насколько я могла видеть, Хэрн не возражал. Робин возилась с Гуллом, и потому Утенок сунул Одного мне. А Леди оставил себе. Он всегда любил ее больше всех прочих. Один был тяжелым, холодным и шероховатым. Я боялась его, и еще сильнее боялась споткнуться и выронить его. Я так осторожно несла Одного к лодке, что остальные стали шикать на меня, чтобы я поторапливалась — кричать они боялись. Снаружи послышался голос Звитта. Он явно был где-то неподалеку. Ребята тем временем цепляли на мачту тяжелое покрывало. Робин держала его за один край, Утенок — за другой. Хэрн отвязал лодку и теперь стоял наготове, ожидая, когда можно будет вывести ее из сарая.
— Танакви, залезай скорее! — прикрикнул он на меня. — Проявлять религиозные чувства можно и в лодке!
Я осторожно забралась в лодку и обнаружила, что Гулл лежит на дне, — Робин уложила его туда. Как только я взобралась на борт, Хэрн принялся отталкивать лодку. Она была так нагружена, что почти не слушалась его. Я откинула одеяло и хотела помочь Хэрну, но он, оскалившись, рявкнул на меня:
— Отвали!
И едва лишь он сказал это, как лодка прошла через дверной проем; течение подхватило ее и в считанные секунды вынесло за угол дома. Уж не знаю, то ли Хэрн собирался развернуть ее, да не успел, то ли он хотел остановиться и выйти на глубину. В общем, он повис на руле, а лодку вынесло к дому тети Зары. И шеллингцы увидели нас.
Они закричали. Лишь услышав этот крик, я поняла, до чего же они нас ненавидят. Это было ужасно. Некоторые уже брели по воде к нашему дому, и теперь они бросились к нам. Звитт поскользнулся. Я от души понадеялась, что он утонет. Те, которые еще стояли на сухом месте, принялись вопить, тыкать в нас пальцами и сыпать проклятиями. А Кориб снова опустился на колено и натянул тетиву.
— Хэрн! — завопила я. — Он стреляет!
Хэрн в это время пытался увести нас с мелководья. Он тут же попытался спрятаться за лодкой. Лодку качнуло, и мы развернулись. Кориб выстрелил. Этот выстрел был не хуже предыдущего. Кориб убил бы Хэрна — но как раз в этот миг мы наконец-то добрались до прежнего русла Реки, и дно ушло у Хэрна из-под ног. Он нырнул по самое горлышко, и стрела ударила вместо его головы в руль. Кориб выхватил еще одну стрелу и снова приготовился стрелять.
У Хэрна хватило ума ухватиться за борт. Если бы он его выпустил, то наверняка бы утонул, потому что совсем потерял голову.
— У меня одежда тяжелая! — закричал он. — Меня тянет на дно!
Мы с Утенком, пытаясь помочь Хэрну залезть в лодку, забрались на беднягу Гулла. А Хэрн стал продвигаться вдоль борта, чтоб спрятаться от Кориба. Лодка опасно накренилась, и все старания Хэрна пропали впустую, потому что нас развернуло, и он снова оказался на виду у Кориба. Лодка начала вращаться. Всякий раз, как я видела берег, это оказывалось какое-то другое место. Кориб продолжал стрелять, причем не только в Хэрна, но и в нас с Утенком, но мы пытались втащить Хэрна в лодку, и нам некогда было бояться. Потом мы нашли шесть стрел, застрявших в покрывале — ну, и еще та, в руле.
В конце концов мы все-таки подняли Хэрна. Робин к этому времени вставила руль в гнездо и попыталась править, но лодку все равно вертело. Пристыженный Хэрн сел рядом с Гуллом и попытался обратить все в шутку.
— Ну, вы же сами понимаете, как-то трудно плавать, когда у тебя одежда намокла, — сказал он. — Она отчего-то весит целую тонну.
Мы заставили его переодеться в сухое.
К этому времени мы уже почти полностью миновали знакомую нам часть Реки и доплыли до густого леса. А потом нас понесло дальше. Я забрала руль у Робин и попыталась выровнять лодку. Это оказалось непросто. Течение было такое сильное, что если ты пытался разогнать лодку и при это брал хоть чуть-чуть вбок, она тут же начинала вертеться и описывала полный оборот прежде, чем ты успевал сосчитать до пяти. Мне потребовалась вся моя сноровка, но что бы там ни говорили мои братья, я — речник не хуже их.
— Это опасно, — сказал Утенок, наблюдая за моими стараниями. — Мы можем плыть только туда, куда хочет Река. А как же нам добраться до берега?
Прежде, чем я успела сказать Утенку, что я думаю по поводу подобных замечаний, Гулл вдруг сказал:
— Мы можем плыть туда, куда хочет Река.
Он сидел, привалившись к скамье, и вид у него был счастливый и мечтательный, совсем как в прежние времена, когда он выбирался порыбачить летним деньком. И мы решили, что ему и вправду становится лучше.
Тут до нас окончательно дошло, что Шеллинг остался далеко позади, и мы возрадовались. Думаю, никто из нас ни единого раза не пожалел о том, что мы оттуда уплыли. Мы смеялись. Мы болтали, обсуждая подробности нашего бегства, — мне кажется, мы никогда их не забудем, — а лодка стремительно, словно стриж, неслась по самой стремнине, и деревья на берегу уносились назад.
За этот день мы одолели множество лиг, и на протяжении всех этих лиг вдоль берега тянулся все тот же затопленный лес. Высокие голые деревья — лишь верхние ветви только-только начали покрываться зеленью, — и вода, струящаяся меж стволов. У деревьев был такой вид, будто они посерели от холода. Я, честно признаться, была разочарована. Такое частенько случается, когда долго ждешь чего-то нового — ждешь-ждешь, а оно оказывается не таким уж новым.
Когда настала ночь, я попыталась причалить к восточному берегу. (Шеллинг расположен на западном). Не то, чтобы мы боялись, что Звитт вышлет за нами погоню — но мы все равно еще долго устраивались ночевать на восточном берегу. Но в ту ночь мы чуть не утонули из-за этой предосторожности. На Реке было много водоворотов. Лодку опять принялось вертеть, и нам никак не удавалось ее остановить, хотя мы с Хэрном и Робин все вместе повисли на руле. Один лишь Гулл сидел спокойно. Утенок схватил Леди и прижал ее к груди. Потом течение с одного стороны усилилось, и лодка накренилась. Я схватилась было за Одного, но он бы такой холодный и твердый, что я положила его, а взамен взяла Младшего. Я до сих пор поражаюсь, как это мы тогда проплыли между деревьями и не потонули. Я уверена, что нам это удалось лишь благодаря нашим Бессмертным.
Мы отталкивались от деревьев, и так нам постепенно удалось подняться повыше. Мы выбрались на берег и достали немного углей из горшков. На ужин у нас была соленая форель — очень вкусная! Гулл уже настолько поправился, что смог сам поесть.
— Кажется, ему пошло на пользу возвращение к Реке, — сказал Хэрн.
Той ночью мы, после долгого скандала, решили спать в лодке. Хэрн с Утенком были за то, чтобы спать на берегу. Робин, у которой вдруг проснулся здравый смысл, сказала, что лучше заночевать в лодке — так, если шеллингцы нас найдут, нам достаточно будет лишь отвязать лодку. Утенок на это возразил, что мы можем с тем же успехом убежать в лес. В конце концов Робин сказала:
— Глава семьи теперь Гулл. Давайте спросим его. Гулл, где нам лучше лечь спать, на берегу или в лодке?
— В лодке, — ответил Гулл.
Посреди ночи мы проснулись оттого, что Гулл что-то говорил и время от времени вскрикивал. Робин сказала, что сперва он рассказывал про поражение и про варваров. Но когда я проснулась, Гулл как раз говорил: «Эти люди! Их так много, и все бегут! Я не хочу идти с ними! Помогите!»
А потом он стал кричать и звать папу, и я услышала, что он плачет.
Мы все сели, и Хэрн зажег маленький светильник. Гулл лежал и вроде как спал, но при этом говорил, и по лицу его текли слезы. Робин склонилась над ним и позвала:
— Гулл! Гулл, все хорошо. Ты с нами. Ты в безопасности.
— Где дядя Кестрел? — спросил Гулл.
— Он привел тебя к нам, потому что так было безопаснее, — сказала Робин.
— Я не в безопасности, — сказал Гулл. — Мне грозят несущиеся люди. И не надо мне говорить, чтобы я взял себя в руки и вел себя как мужчина. Они хотят забрать меня с собой.
Нам стало интересно, кто же это велел Гуллу взять себя в руки. Может, папа? Его не случайно прозвали Улиткой. Он не любил, когда люди много говорили о своих трудностях.
— Конечно же, мы не станем говорить тебе ничего такого, — сказала Робин. — Мы защитим тебя от всего.
— Я хочу к дяде Кестрелу, — сказал Гулл. — Эти люди несутся.
Это продолжалось довольно долго. Всякий раз, как нам начинало казаться, что Гулл прислушивается к Робин, и что ей удалось его успокоить, Гулл принимался звать дядю Кестрела и говорить про несущихся людей, которые хотят его забрать. Робин, похоже, начала отчаиваться. Мы с Хэрном придумывали, что бы еще такое сказать Гуллу, и подсказывали ей, но через час нам стало казаться, что на самом деле Гулл вовсе ее не слушает.
— Что же нам делать? — спросила Робин.
Утенок все это время сидел, скрестив ноги, и клевал носом, прижимая Леди к груди.
— Пусть подержит ее, — сказал он и протянул Леди Гуллу. И, конечно же, взял ее при этом за голову.
Это помогло. Гулл ухватился за Леди обеими руками и прижал ее к лицу.
— Спасибо! — сказал он. А потом повернулся на бок и заснул, прижимаясь щекой к твердому дереву. Утенок сообразил, что остался без Леди, и вид у него сделался несчастный, но он промолчал.
@GLAVA = 4
С этого времени Гулл начал становиться все хуже и хуже.
Когда мы наутро проснулись, то обнаружили, что то место, где мы вечером жгли костер, уже ушло под воду. Дерево, к которому мы привязали лодку, оказалось в двадцати ярдах от берега. После этого мы всегда спали только в лодке. Гулл тоже проснулся. На щеке у него, там, где он прижимал к лицу Леди, остался отпечаток. Гулл не шевелился — до того самого момента, пока Хэрн не начал шестом подталкивать лодку к берегу. Тут Гулл сел и воскликнул:
— Куда ты? Нам надо плыть!
— Это еще зачем? — спросил Хэрн. Он не выспался, и потому был зол на весь белый свет.
— Мы должны спуститься к морю, и поскорее! — сказал Гулл, и по лицу его потекли слезы, прямо по вмятинке, оставленной изваянием Леди.
— Конечно-конечно! — поспешила утешить его Робин. — Хэрн, успокойся.
— Чего это я должен успокаиваться? Я первый раз слышу насчет какого-то там плаванья к морю, — сказал Хэрн. — Что это на него нашло на этот раз?
— Не знаю, — беспомощно отозвалась Робин.
Но идея, овладевшая Гуллом, не давала покоя ни ему, ни всем нам. Стоило нам где-нибудь остановиться, чтобы перекусить, как Гулл начинал плакать и торопить нас, чтобы мы поскорее плыли к морю. Когда мы останавливались на ночевку, он делался еще хуже. Он все твердил про варваров и про несущихся людей, кричал, что мы должны спешить к морю, и не давал нам спать. Я так уставала от этого всего, что у меня почти не оставалось сил смотреть на берега. А жалко — ведь вокруг все было новое и интересное. На второй день нашего путешествия Река потекла среди крутых холмов, поросших лесом всех оттенков, от тускло-зеленого до ярко-красного. Там было полным-полно птиц; они кружили над лесом, и небо было усеяно ими, словно высевками. А однажды мы увидели среди деревьев большой каменный дом с башней наподобие ветряной мельницы и маленькими окошками.
Хэрна очень заинтересовал этот дом. Он сказал, что такой дом легко оборонять, и если там никто не живет, то хорошо бы нам в нем поселиться.
— Нам нельзя останавливаться здесь! — тут же закричал Гулл.
— Дурень, я просто предложил! — огрызнулся Хэрн.
Хэрн вообще стал все чаще и чаще огрызаться на Гулла. Винить его за это было трудно — Гулл кого хочешь мог довести. Из-за холмов Река сделалась узкой, и мы неслись по этому узкому руслу с совершенно чудовищной скоростью — но Гуллу все казалось, будто мы медлим.
— Если бы я мог, я бы вышел к морю хоть завтра, только чтобы не слушать твоего нытья! — сказал ему Хэрн.
Утенок в тот день вел себя не лучше Хэрна. Он вздыхал с ехидным видом, когда Гулл говорил, что нам нужно спешить. Они с Хэрном смеялись и дурачились, вместо того, чтобы помогать нам присматривать за Гуллом. Я несколько раз дала Утенку по уху. И Хэрну тоже бы дала, если бы смогла. Тем вечером я еще раз врезала Утенку, хоть Робин на меня и наорала, — за то, что он не отдал Гуллу Леди.
Утенок соскочил на берег, прижимая Леди к груди. Ему здорово повезло, что он не свалился в воду. Мы в тот раз привязали лодку к невысоким коричневым кустам, росшим на скользком склоне. Это вообще трудно было назвать берегом. Река то прибивала нашу лодку к кустам, то относила в сторону.
— Леди моя! — крикнул Утенок, карабкаясь вверх по склону и оскальзываясь. — Она мне нужна! Отдайте Гуллу Одного! Он сильнее!
Я так разозлилась, что чуть было не погналась за ним. Но лодку как раз отнесло от кустов, а Робин успела поймать меня за край накидки и втащить обратно.
— Танакви, да оставь ты его в покое, пусть бежит, — сказала Робин. — Хоть ты не вредничай! Пусть Гулл попробует подержать Одного.
Мы дали Гуллу темное блестящее изваяние Одного, но Гулл принялся плакать и дрожать.
— Он холодный! Он тянет. Давайте поплывем дальше!
— Гулл, ты не поверишь, но некоторым иногда нужно и поспать, — сказала я. Я тогда разозлилась не хуже Хэрна. Я дала Гуллу Младшего вместо Одного, но Гулл и его не хотел. В общем, ночь выдалась кошмарная.
Наутро Утенок отдал Леди Гуллу; вид у него был слегка пристыженный. Но к этому времени Гулл не хотел уже даже и Леди. Он хотел лишь одного: чтобы мы отвязали лодку и поплыли дальше.
— Нечего сказать, приятная дорога к морю! — сказал Хэрн. — Чего ему еще надо?
— Я не думаю, что он уйдет в море, — сказал Утенок.
— Ой, ну хоть ты не начинай! — сказал Хэрн. — Почему это ты так не думаешь?
— Леди не хочет, чтобы он туда уходил, — пояснил Утенок.
— Когда это она тебе такое сказала? — язвительно поинтересовался Хэрн.
— Она не говорила, — сказал Утенок. — Я просто это знаю. Ну, чувствую.
В результате Хэрн чуть ли не все утро насмехался над Утенком и его чувствованиями. В конце концов Робин наорала на Хэрна, а я — на Утенка. Мы все очень устали.
В тот день мы приплыли к озеру. Холмы по обоим берегам Реки словно расступились в стороны, и мы, прежде чем успели сообразить, что к чему, оказались в начале длинного, извилистого озера. Говорят, будто обычно оно намного меньше, но тогда из-за половодья озеро заняло всю долину. Мы видели его впереди — издалека оно казалось белым и протянулось от одной горы до другой. Кажется, это уже были настоящие горы. Они были такие высокие, что на вершинах у них лежали серые облака, а сами они были синие, и серые, и фиолетовые — точь в точь такие, как рассказывал дядя Кестрел. Мы еще никогда в жизни не видели столько воды, как в этом озере. В другое время нам наверняка стало бы очень интересно. Но вода, когда ее так много, делается беспокойной. Она была серой, и по ней шли волны, а за волнами тянулись ленты пены. Дул пронизывающий ветер.
— Ну и ветрюган! — сказал Утенок. Он свернулся калачиком на дне лодки, прижимая к себе свою драгоценную Леди.
Хэрн с отвращением произнес:
— Тут же мили и мили! И как нам, спрашивается, их одолеть?
Я бы, наверное, и сама сказала что-нибудь в этом роде, если бы успела подумать. Нам с Хэрном это озеро показалось чересчур большим. А Гулл подхватился и огляделся по сторонам.
— Почему мы остановились? — спросил он.
Мы вовсе не останавливались, но в озере течение ослабело, и к тому же, кажется, лодка немного сошла со стремнины. По озеру шла рябь, и там, где Река вливалась в озеро, вода была скорее желтой, чем серой.
— Поставь парус, — сказала я.
— Нечего тут мной командовать! — огрызнулся Хэрн. — Утенок, вставай и давай помогай!
— И не подумаю, — сказал Утенок. Видите, какие злые мы тогда были?
Хэрн шагнул к мачте, но тут Гулл снова подал голос.
— Что ты делаешь? Почему мы не плывем дальше?
— Да плывем мы, плывем, дурак безмозглый! — заорал Хэрн. — Я ставлю парус! А теперь заткнись!
По-моему, Гулл его просто не услышал. Зато услышала Робин.
— Хэрн, ну неужели тебе ни капельки не жалко несчастного Гулла?!
— Жалко! — огрызнулся Хэрн. — Но я не собираюсь притворяться, будто в таком виде он мне нравится. Если я тебе мешаю, сделай как-нибудь, чтобы он помалкивал.
Робин на это ничего не сказала. Мы поставили мачту и парус, а Утенок снизошел до того, что опустил киль. Киль изобрел папа, и это его самое лучшее изобретение; с таким килем речная лодка-плоскодонка отлично ходит под парусом. Теперь она, накренившись, неслась по серым водам озера. Гулл тихо лежал на дне. Утенок пел. Когда он принимается петь, сразу становится ясно, за что его прозвали Утенком. Хэрн так ему и сказал. Они снова сцепились, но тут до меня дошло, что Робин за все это время так и не сказала ни слова. Она сидела белая, как мел, и заламывала руки.
— Эй, с тобой все в порядке? — спросила я. Робин начала меня раздражать.
— Я боюсь, что мы утонем! — отозвалась Робин. — Озеро такое большое и такое глубокое! Только глянь, какие здесь волны!
Если бы я к тому моменту уже успела повидать море, я бы только посмеялась над страхами Робин. Но сейчас лодка кренилась, а вода бурлила. До берегов было по несколько миль — столько не проплывешь. И озеро и вправду казалось глубоким. Мне тоже стало страшно. Хэрн промолчал, но не стал выводить лодку на середину озера, на стремнину. Он и до того держался от нее в стороне, а теперь взял еще ближе к берегу. Вскоре мы добрались до мыса, поросшего деревьями. Деревья спускались по склону и уходили в воду. Мы проплыли над верхушками их затопленных собратьев. Робин краем глаза заметила их и опять заверещала насчет того, какое озеро глубокое. Она даже потянулась было к Одному. Но Робин слишком сильно почитала Одного, чтобы вот так вот взять и схватить его. Потому она шарила по сторонам, пока не нащупала Младшего. И вцепилась в него, да так, что костяшки побелели. Мы миновали много подобных мысов и затопленных деревьев, и в конце концов вошли в широкий залив — в этом месте озеро проникло даже в соседнюю долину. Вдали, на берегу виднелся зеленый луг. Он нам показался вполне подходящим местечком. Хэрн направил лодку к нему.
Когда мы наутро проснулись, то обнаружили, что то место, где мы вечером жгли костер, уже ушло под воду. Дерево, к которому мы привязали лодку, оказалось в двадцати ярдах от берега. После этого мы всегда спали только в лодке. Гулл тоже проснулся. На щеке у него, там, где он прижимал к лицу Леди, остался отпечаток. Гулл не шевелился — до того самого момента, пока Хэрн не начал шестом подталкивать лодку к берегу. Тут Гулл сел и воскликнул:
— Куда ты? Нам надо плыть!
— Это еще зачем? — спросил Хэрн. Он не выспался, и потому был зол на весь белый свет.
— Мы должны спуститься к морю, и поскорее! — сказал Гулл, и по лицу его потекли слезы, прямо по вмятинке, оставленной изваянием Леди.
— Конечно-конечно! — поспешила утешить его Робин. — Хэрн, успокойся.
— Чего это я должен успокаиваться? Я первый раз слышу насчет какого-то там плаванья к морю, — сказал Хэрн. — Что это на него нашло на этот раз?
— Не знаю, — беспомощно отозвалась Робин.
Но идея, овладевшая Гуллом, не давала покоя ни ему, ни всем нам. Стоило нам где-нибудь остановиться, чтобы перекусить, как Гулл начинал плакать и торопить нас, чтобы мы поскорее плыли к морю. Когда мы останавливались на ночевку, он делался еще хуже. Он все твердил про варваров и про несущихся людей, кричал, что мы должны спешить к морю, и не давал нам спать. Я так уставала от этого всего, что у меня почти не оставалось сил смотреть на берега. А жалко — ведь вокруг все было новое и интересное. На второй день нашего путешествия Река потекла среди крутых холмов, поросших лесом всех оттенков, от тускло-зеленого до ярко-красного. Там было полным-полно птиц; они кружили над лесом, и небо было усеяно ими, словно высевками. А однажды мы увидели среди деревьев большой каменный дом с башней наподобие ветряной мельницы и маленькими окошками.
Хэрна очень заинтересовал этот дом. Он сказал, что такой дом легко оборонять, и если там никто не живет, то хорошо бы нам в нем поселиться.
— Нам нельзя останавливаться здесь! — тут же закричал Гулл.
— Дурень, я просто предложил! — огрызнулся Хэрн.
Хэрн вообще стал все чаще и чаще огрызаться на Гулла. Винить его за это было трудно — Гулл кого хочешь мог довести. Из-за холмов Река сделалась узкой, и мы неслись по этому узкому руслу с совершенно чудовищной скоростью — но Гуллу все казалось, будто мы медлим.
— Если бы я мог, я бы вышел к морю хоть завтра, только чтобы не слушать твоего нытья! — сказал ему Хэрн.
Утенок в тот день вел себя не лучше Хэрна. Он вздыхал с ехидным видом, когда Гулл говорил, что нам нужно спешить. Они с Хэрном смеялись и дурачились, вместо того, чтобы помогать нам присматривать за Гуллом. Я несколько раз дала Утенку по уху. И Хэрну тоже бы дала, если бы смогла. Тем вечером я еще раз врезала Утенку, хоть Робин на меня и наорала, — за то, что он не отдал Гуллу Леди.
Утенок соскочил на берег, прижимая Леди к груди. Ему здорово повезло, что он не свалился в воду. Мы в тот раз привязали лодку к невысоким коричневым кустам, росшим на скользком склоне. Это вообще трудно было назвать берегом. Река то прибивала нашу лодку к кустам, то относила в сторону.
— Леди моя! — крикнул Утенок, карабкаясь вверх по склону и оскальзываясь. — Она мне нужна! Отдайте Гуллу Одного! Он сильнее!
Я так разозлилась, что чуть было не погналась за ним. Но лодку как раз отнесло от кустов, а Робин успела поймать меня за край накидки и втащить обратно.
— Танакви, да оставь ты его в покое, пусть бежит, — сказала Робин. — Хоть ты не вредничай! Пусть Гулл попробует подержать Одного.
Мы дали Гуллу темное блестящее изваяние Одного, но Гулл принялся плакать и дрожать.
— Он холодный! Он тянет. Давайте поплывем дальше!
— Гулл, ты не поверишь, но некоторым иногда нужно и поспать, — сказала я. Я тогда разозлилась не хуже Хэрна. Я дала Гуллу Младшего вместо Одного, но Гулл и его не хотел. В общем, ночь выдалась кошмарная.
Наутро Утенок отдал Леди Гуллу; вид у него был слегка пристыженный. Но к этому времени Гулл не хотел уже даже и Леди. Он хотел лишь одного: чтобы мы отвязали лодку и поплыли дальше.
— Нечего сказать, приятная дорога к морю! — сказал Хэрн. — Чего ему еще надо?
— Я не думаю, что он уйдет в море, — сказал Утенок.
— Ой, ну хоть ты не начинай! — сказал Хэрн. — Почему это ты так не думаешь?
— Леди не хочет, чтобы он туда уходил, — пояснил Утенок.
— Когда это она тебе такое сказала? — язвительно поинтересовался Хэрн.
— Она не говорила, — сказал Утенок. — Я просто это знаю. Ну, чувствую.
В результате Хэрн чуть ли не все утро насмехался над Утенком и его чувствованиями. В конце концов Робин наорала на Хэрна, а я — на Утенка. Мы все очень устали.
В тот день мы приплыли к озеру. Холмы по обоим берегам Реки словно расступились в стороны, и мы, прежде чем успели сообразить, что к чему, оказались в начале длинного, извилистого озера. Говорят, будто обычно оно намного меньше, но тогда из-за половодья озеро заняло всю долину. Мы видели его впереди — издалека оно казалось белым и протянулось от одной горы до другой. Кажется, это уже были настоящие горы. Они были такие высокие, что на вершинах у них лежали серые облака, а сами они были синие, и серые, и фиолетовые — точь в точь такие, как рассказывал дядя Кестрел. Мы еще никогда в жизни не видели столько воды, как в этом озере. В другое время нам наверняка стало бы очень интересно. Но вода, когда ее так много, делается беспокойной. Она была серой, и по ней шли волны, а за волнами тянулись ленты пены. Дул пронизывающий ветер.
— Ну и ветрюган! — сказал Утенок. Он свернулся калачиком на дне лодки, прижимая к себе свою драгоценную Леди.
Хэрн с отвращением произнес:
— Тут же мили и мили! И как нам, спрашивается, их одолеть?
Я бы, наверное, и сама сказала что-нибудь в этом роде, если бы успела подумать. Нам с Хэрном это озеро показалось чересчур большим. А Гулл подхватился и огляделся по сторонам.
— Почему мы остановились? — спросил он.
Мы вовсе не останавливались, но в озере течение ослабело, и к тому же, кажется, лодка немного сошла со стремнины. По озеру шла рябь, и там, где Река вливалась в озеро, вода была скорее желтой, чем серой.
— Поставь парус, — сказала я.
— Нечего тут мной командовать! — огрызнулся Хэрн. — Утенок, вставай и давай помогай!
— И не подумаю, — сказал Утенок. Видите, какие злые мы тогда были?
Хэрн шагнул к мачте, но тут Гулл снова подал голос.
— Что ты делаешь? Почему мы не плывем дальше?
— Да плывем мы, плывем, дурак безмозглый! — заорал Хэрн. — Я ставлю парус! А теперь заткнись!
По-моему, Гулл его просто не услышал. Зато услышала Робин.
— Хэрн, ну неужели тебе ни капельки не жалко несчастного Гулла?!
— Жалко! — огрызнулся Хэрн. — Но я не собираюсь притворяться, будто в таком виде он мне нравится. Если я тебе мешаю, сделай как-нибудь, чтобы он помалкивал.
Робин на это ничего не сказала. Мы поставили мачту и парус, а Утенок снизошел до того, что опустил киль. Киль изобрел папа, и это его самое лучшее изобретение; с таким килем речная лодка-плоскодонка отлично ходит под парусом. Теперь она, накренившись, неслась по серым водам озера. Гулл тихо лежал на дне. Утенок пел. Когда он принимается петь, сразу становится ясно, за что его прозвали Утенком. Хэрн так ему и сказал. Они снова сцепились, но тут до меня дошло, что Робин за все это время так и не сказала ни слова. Она сидела белая, как мел, и заламывала руки.
— Эй, с тобой все в порядке? — спросила я. Робин начала меня раздражать.
— Я боюсь, что мы утонем! — отозвалась Робин. — Озеро такое большое и такое глубокое! Только глянь, какие здесь волны!
Если бы я к тому моменту уже успела повидать море, я бы только посмеялась над страхами Робин. Но сейчас лодка кренилась, а вода бурлила. До берегов было по несколько миль — столько не проплывешь. И озеро и вправду казалось глубоким. Мне тоже стало страшно. Хэрн промолчал, но не стал выводить лодку на середину озера, на стремнину. Он и до того держался от нее в стороне, а теперь взял еще ближе к берегу. Вскоре мы добрались до мыса, поросшего деревьями. Деревья спускались по склону и уходили в воду. Мы проплыли над верхушками их затопленных собратьев. Робин краем глаза заметила их и опять заверещала насчет того, какое озеро глубокое. Она даже потянулась было к Одному. Но Робин слишком сильно почитала Одного, чтобы вот так вот взять и схватить его. Потому она шарила по сторонам, пока не нащупала Младшего. И вцепилась в него, да так, что костяшки побелели. Мы миновали много подобных мысов и затопленных деревьев, и в конце концов вошли в широкий залив — в этом месте озеро проникло даже в соседнюю долину. Вдали, на берегу виднелся зеленый луг. Он нам показался вполне подходящим местечком. Хэрн направил лодку к нему.