Джонсон Сьюзен. Чистый грех

   — Пегая. Кузен Ворон научил меня ездить верхом. Показать вам Птичку? Идемте! Она хорошая. Как печенье.
   Прихватив полную горсть упомянутого печенья, Люси заторопилась с кресла вниз.
   Джордж Бонхэм любезно отклонил приглашение — после долгого путешествия он предпочитал неторопливый бокал бренди и сигару. За маленьким вожатым последовала только Флора. Однако сперва они поднялись в детскую, ибо Люси заявила с серьезностью бывалой наездницы из высшего общества, что ей следует надеть сапожки для верховой езды. Но разве можно было побывать в детской, не перезнакомившись со всеми няньками и мамками, а также со всем игрушками лично? Затем Флора вместе с Люси совершила исчерпывающую экскурсию по ранчо: она увидела и пегого пони по имени Птичка, и службы, и сад, и бор, и окрестные луга, не говоря уже обо всех уголках просторного особняка. Маленькая хозяйка ранчо имела ту же колдовскую власть над людьми, что и ее отец. Девчушка с легкостью пленяла всякого, кого хотела очаровать.
   В какой-то момент этой затяжной и более чем неформальной экскурсии, уже на второй день своего пребывания на ранчо, Флора оказалась в дверях спальни Адама.
   И тут ее окатила горячая волна исступленного плотского желания, неуместного, неподконтрольного. Это было странно, даже нелепо. Пустая прибранная комната. Оформлена с суровой простотой. Никаких явных примет того, что здесь обитает мужчина. Смешно так бурно реагировать при виде кровати!.. Но вопреки монашеской атмосфере этой спальни, в жилах Флоры возникло такое кипение, будто обнаженный Адам страстно звал ее в объятия.
   Люси стояла рядом, о чем-то весело лопотала и дергала гостью за руку: мол, зайдем внутрь. Флора покорилась. Возле постели чувствительные ноздри девушки вдруг уловили знакомое сочетание ароматов: сосна и горный шалфей, с легкой подмесью бергамота. Так пахла его кожа, так пахли его волосы.
   Ее так и повело из стороны в сторону.
   — Смотри, это я! — звонко прокричала девочка, указывая на ночной столик у изголовья кровати, где на миниатюрном золотом пюпитре стояла небольшая пастель. На картине, выполненной талантливой рукой, Люси улыбалась почти той же озорной и чарующей улыбкой, что и сейчас. На полированной столешнице только портрет — ничего больше. Равно как и на столешнице такого же столика с другой стороны исполинского ложа из красного дерева. Взгляд Флоры на мгновение-другое задержался на тонком белом накрахмаленном покрывале — оно было подоткнуто вокруг подушек с почти армейской аккуратностью.
   Не без укола ревности девушка попыталась представить Изольду в аскетической атмосфере этой спальни, где царит едва ли не хирургическая чистота. Флора уже побывала в покоях мадам Серр, где над каминной доской висел портрет хозяйки кисти знаменитого Уинтерхальтера: русоволосая женщина с тонким станом, достойное королевы бриллиантовое колье на высокой декольтированной груди. Следует отдать должное Адаму — если верить художнику, граф женился отнюдь не на дурнушке. Зато вкус мадам Серр был куда менее бесспорен, чем ее красота. Скажем, Флора не пришла в восторг от украшающих кровать золоченых лебедей — собственно, Люси для того и затащила новую подругу в спальню матери, чтобы показать сияющие изумруды в глазницах деревянных птиц. Спальня беглой супруги била в глаза вызывающей роскошью: кругом подушки и подушечки, бахрома и кисти, дорогой фарфор, шелк, атлас и позолота. Столики и мраморная каминная доска ломятся от дорогих никчемных безделушек. На обитых розовым дамастом стенах пошлые буколики в золоченых рамочках. Словом, декорация в духе рококо на сцене оперного театра. Или будуар в дорогом борделе.
   В отличие от покоев Изольды, где глаз уставал от приключений, в спальне Адама было только необходимое. Туалетный столик с зеркалом, рабочая конторка, кожаный диванчик перед камином, ковер приглушенных сине-красных тонов и, наконец, массивная широкая кровать. Строго функциональная комната, о хозяине не говорящая ничего — или очень много.
   Если совместимость супругов измерять сходством декоративных пристрастий, то следует удивляться, что эти двое прожили так долго!
   — Пойдемте, посмотрим на папины ножики, — поманила Люси.
   Они перешли в длинную и узкую гардеробную и оказались между шпалерой высоченных встроенных шкафов. Девочка распахнула один из них… и Флоре почудилось, что ей вдруг открылось тайное тайных души графа Адама Серра. На полках и на бронзовых крючьях на внутренней стороне каждой открытой створки она увидела десятки ножей. У одних лезвия обычной формы, у других — причудливой. А разнообразию рукояток не было конца: короткие и длинные, костяные и бронзовые, богато украшенные и совсем простенькие. Великолепная коллекция смертоносного индейского холодного оружия!
   — Какая жуть, прямо мороз по коже, — восхищенно выдохнула Флора.
   Да здесь припрятано не меньше потенциальной смерти, чем в ящике с динамитом! И эти предметы так странно не похожи на безобидные, словно спящие вечным сном музейные экспонаты. Казалось, собранная Адамом сила только дремлет в ожидании безжалостных рук.
   — Дальше еще интереснее! — щебетала Люси, открывая следующий шкаф. — Маман говорит, что все это варварство. А нам с папой нравится.
   Пораженному взгляду Флоры открылся настоящий склад индейской одежды и обуви, своего рода маленький музей. На нижней полке — десятки пар мокасин с причудливыми резными выкладками всяких цветов. На вешалках — мужские и женские наряды из тончайшей кожи цвета сливочного масла. Опушка — из хвостов горностая и волка. Рукава украшают прорезные узоры, бахрома и вшитые бусы. Какое наглядное свидетельство богатого воображения и мастерства абсароков! Было ясно, что Адам Серр не только не стесняется своих индейских корней, но и гордится ими.
   — Просто чудо! — приглушенно воскликнула Флора. Она понимала, сколько труда и времени вложено в создание этих прекрасных вещей.
   — А это папин дух, — объявила Люси, указывая на стилизованное изображение волка на груди одной из кожаных рубах. — В племени его называют Тседит-сира-тси. — Последнее слово малышка произнесла в гортанной манере индейцев. — Это значит «Грозный Волк». Но папа никакой не грозный. Он хороший. Хотя маман думает иначе.
   Пауза и протяжный горестный вздох, какого никак не ожидаешь услышать от трехлетнего ребенка.
   — Маман всегда кричала на папу. Мне говорила, что настоящая леди никогда не повышает голос. А сама кричала. Папа сказал, что у, нее анти… анти… — Люси споткнулась на сложном слове, но мужественно кое-как одолела его и продолжала: — Антипандия к жизни на природе. А я рада, что она не взяла меня в Париж. Я люблю Монтану.
   Флора на пару секунд онемела. Простодушные откровения девочки ставили гостью в неловкое положение: пусть и не по своей воле, но она подглядывала в святая святых чужой семейной жизни. И все же, как это ни стыдно, ей было приятно лишний раз убедиться в том, что между Адамом и его женой не было особой любви.
   В итоге Флора предпочла нейтральное продолжение разговора.
   — Я рада, что ты любишь родную Монтану, — промолвила девушка. — Нам с отцом ваш край очень нравится. А теперь давай-ка поищем твой арапник. Ведь ты еще не прочь покататься верхом на Птичке?
   В начале вечера в гостиную, где Флора и ее отец играли с Люси в простенькую карточную игру, зашла миссис 0'Брайен. Распахивая двери в столовую, она сказала:
   — Коль скоро мистер Серр, увы, еще не вернулся, то ужин откладывать негоже. Извольте к столу. Хотя хозяин вот-вот будет. Раз он сказал во вторник, а сегодня вторник — значит, непременно объявится. Люси, у нас на десерт черничный пирог. Только прежде ты должна скушать немного овощей. Вкусный свежий зеленый горошек. И еще кулебяка с мясом и капустой — господин повар приготовил специально для тебя.
   — Я всегда исправно кушаю овощи, — весело заявила Люси, сущий ангелочек в розовом шелковом платьице.
   — «Всегда», — ворчливо передразнила ее экономка. — Боюсь, что тут без папиной помощи не обходится!
   — Ничего подобного, миссис О! — возразила девочка. — Цезарь любит только мясо.
   Речь шла о тонконогой охотничьей собаке, что мирно лежала возле кресла Люси.
   — Эта тварь жрет все, что на зуб попадет: сырое и вареное, постное и скоромное. Так ты, лапочка, уважь меня, хотя бы горошка скушай перед десертом.
   — Не беспокойтесь, миссис О, — вмешалась Флора. С экономкой она была уже на дружеской ноге, потому что в эти два дня Люси не раз затаскивала ее на кухню, где всем распоряжалась миссис 0'Брайен. — Я лично прослежу, чтобы овощи попали в животик Люси, а не в глотку собаки.
   — Спасибо, мисс Флора, — с благодарной улыбкой отозвалась ирландка. — Приятно иметь гостьей истинную леди. Люси, будь добра во всем слушаться мисс Флору. А для вас, милорд, — добавила она, поворачиваясь к лорду Халдейну, — мы приготовили бутылочку отменного кларета. Из особых запасов мистера Серра. Милости просим к столу. Нынче у нас просто, без церемоний. И хорошо. С тех пор как сгинула… — Тут миссис 0'Брайен осеклась, пристыженно кашлянула и скороговоркой продолжила: — К столу, все к столу. Не то ужин остынет!
   Все так же хлопотливо кудахтая, она препроводила всю троицу в столовую. Что до Цезаря, то пес юркнул в дверь самостоятельно, без приглашения.
   Язык не повернулся бы назвать неформальным обильный ужин из множества блюд в присутствии чуть ли не дюжины вышколенных слуг.
   Однако раскованное поведение Люси несколько смягчало чинную атмосферу. На протяжении трапезы малышка непрестанно щебетала с лакеями и горничными. Было заметно, что домашняя челядь ее обожает, хотя все подчеркнуто обращались с девочкой как со взрослой — тоже своего рода проявление любви. Будучи единственным ребенком в доме, Люси поневоле тесно дружила со слугами и видела в них товарищей по играм. За время ужина из непринужденной малышкиной болтовни с лакеями и горничными Флора узнала ворох занимательных подробностей о хозяине ранчо.
   Оказывается, он при случае отлично готовил. У него получались и торты, и джемы, и воздушные бисквиты. Граф играл на рояле, о чем свидетельствовал и потертый вид стоящего в гостиной «Бозендорфера» с россыпью нот на черной крышке. А в округе Адам славился умением объезжать лошадей по индейской методе, согласно которой наездник не пытался запугать дикого скакуна, а смирял его норов лаской и дружелюбием. Вдобавок молодой человек ловко играл в крокет, со вкусом одевал кукол Люси и с расстояния в пятьдесят ярдов мог отстрелить мухе лапку. Словом, к концу трапезы Флоре стало ясно, что в доме поголовно обожают не только Люси, но и ее отца. Это девушку не удивило. Она и сама знала, насколько притягательна его личность.
   Когда Люси отправилась спать, Флора и лорд Халдейн остались на веранде. Они медленно покачивались в глубоких плетеных креслах, попивали отменный коньяк из хозяйских запасов и любовались первыми звездами на вечереющем небе. Хотя солнце уже провалилось за горизонт, на востоке, на дальних лугах еще лежал теплый золотистый отсвет. Мирный пейзаж навевал возвышенные думы.
   — Ты счастлива? — тихо спросил лорд Халдейн. — Очень, — отозвалась Флора. Ее голова покоилась на спинке кресла-качалки, глаза были полуприкрыты.
   — Видишь ли, я волнуюсь…
   Флора открыла глаза и повернула голову в сторону отца.
   — Не стоит! Я действительно очень и очень счастлива.
   — Тебе было бы лучше в Лондоне, с друзьями, а не в здешней глухомани и со мной.
   — Ты мой самый лучший друг, да и глухомань я люблю. Только не заводи старый разговор об условностях и приличиях. По мне, светское общество куда скучней твоих исследований. Какая разница, что обо мне подумает госпожа такая-то или господин такой-то. Я равнодушна к мнению общества. Ты, папа, жизнь посвятил тому, чтобы наглядными примерами подтвердить блюменбаховскую теорию равенства всех рас. Это дало мне возможность побывать в отдаленных уголках мира, изучить культуру самых разных народов. Воистину полезный и увлекательный опыт! Папочка, неужели ты думаешь, что мне было бы интересней, маясь от скуки, высматривать себе мужа на лондонских светских сборищах? А согласно общепринятой точке зрения именно этим и следует заниматься!
   — Наука наукой, а замуж выйти — дело обязательное, — возразил Джордж Бонхэм. — Для этого же надо вращаться в обществе.
   — Как я могу вступить в брак с английским аристократом, для которого венец удовольствия и смысл существования — травить лисиц и зайцев? Ведь жизнь сего господина идет по избитой колее: скачки — охота — скачки, а осенью опять непременно охота, но только уже в Шотландии. Такого мужа с нами в путешествие не возьмешь! Я, конечно, и сама люблю поохотиться, но изредка, в меру. Нет уж, я свою свободу ценю и на глупые приличия ее не променяю.
   — Будь жива твоя мать, она бы… она бы доступней объяснила тебе всю необходимость…
   — Необходимость чего, папа? Соблюдения глупых условностей нудного света? — Тут Флора усмехнулась и лукаво добавила: — Ты же сам рассказывал мне, что мама удрала с тобой в первый же день вашего знакомства! Подобает ли такое благовоспитанной девице? Мне кажется, матушка одобрила бы мой образ жизни. Да разве она сама не сопровождала тебя во всех путешествиях? А где она родила меня? На грузовой шхуне у берегов Китая!.. Думается, я пренебрегаю светскими законами в том числе и потому, что и моя мать не слишком-то с ними считалась.
   — Она была замечательной, — мечтательно произнес граф, сумерками и коньяком настроенный на сентиментальный лад.
   — Сколько лет прошло после ее кончины, а ты так и не вступил в новый брак — при всем обилии домогавшихся тебя красавиц.
   Невзирая на свои пятьдесят шесть лет, граф оставался мужчиной весьма располагающей наружности. Высок и строен. Приятно смугл благодаря вечной работе вне помещения. Да и светлые волосы еще не поредели — лишь виски тронуты сединой. Женщины до сих пор увлекались им.
   — Твоя мать была особенной, — сказал лорд Халдейн. — Ее никем не заменить.
   В последние годы такого рода беседа повторялась неоднократно, пусть и с малыми вариациями. Отец продолжал беспокоиться о будущем Флоры, а дочь неизменно заверяла его в том, что ей милее бродячая жизнь, а не шаблонное существование светской дамы.
   — Случись найти человека, который стал бы мне дорог в той же степени, как тебе мама, я непременно вышла бы замуж. Но связывать себе узами брака просто так, традиции ради… нет, это не по мне. Тем более у меня не может быть детей. Выходит, ничто меня не подгоняет.
   — Возможно, доктора ошибаются.
   — Ошибаться может один-другой. А меня консультировало больше дюжины врачей в разных уголках мира. Даже в Греции и в Турции. Всему виной та лихорадка, которой я переболела летом в Александрии. Слава Богу, выжила — и на том спасибо.
   — Воистину слава Богу! — подхватил граф. Его по сей день бросало в дрожь при одном воспоминании о том, как в душном александрийском июле он едва не потерял свою шестнадцати-летнюю дочь. Неделю она была на грани смерти. Ее спасло лишь искусство греческих и арабских докторов.
   — Ты только вспомни череду моих поклонников, папа. Прекрасно воспитанные и обаятельные молодые люди… вялые и бесцветные ничтожества. Как таким тронуть мое сердце?
   — А граф Шастеллюкс в том же ряду вялых и бесцветных? — спросил лорд Халдейн с чуть приметной улыбкой. — Ваша долгая совместная прогулка по саду вызвала немало комментариев в доме судьи Паркмена.
   Флора невольно покраснела. Они впервые затронули эту тему.
   — Я не маленькая, — почти сердито заявила девушка, — и мне наплевать на чьи бы то ни было «комментарии» и косые взгляды!
   — Дорогая, я не в укор, — примирительно сказал отец. — Я уважаю твою независимость и горжусь ею не меньше, чем ты сама. Твоя мать, будь она жива, поддержала бы тебя дюжиной цитат из произведений ее любимых писательниц, которые выступали за равноправие женщин. Я просто интересуюсь тем, не тронул ли Адам Серр твое сердце в большей степени, нежели лондонские пресные светские львы.
   Флора задержалась с ответом не потому, что стеснялась сказать правду. Она просто в сотый раз силилась понять, чем же привлек ее этот мужчина из монтанской глуши. Не одна же похоть влекла ее к нему!
   — Похоже, он задел какие-то струны в моей душе, — медленно произнесла девушка. — А впрочем, я еще не уверена, что за струны и чем он их задел. — Застенчиво усмехнувшись, она прибавила: — Ты ведь, папа, не станешь оспаривать тот факт, что он дьявольски, несказанно красив.
   — Ну, все твои ухажеры отличались красотой, — сдержанно заметил отец.
   — Он за мной не ухаживал.
   — Быть может, этим-то он тебя и взял, — осторожно предположил лорд Халдейн. — У него ого-го какая репутация! Дикарь!
   — Не тебе бы, папочка, бросать камень в его огород! По словам тетушки Сары, маму привлекла в тебе именно бесшабашная дерзость.
   Отец задорно ухмыльнулся, в шутку укоризненно помычал и произнес:
   — Выходит, я запоздал с призывами к осторожности?
   — Лет этак на несколько! — в тон ему отозвалась Флора, расплываясь в озорной улыбке. — Но ты же знаешь, что с состоятельной женщины взятки гладки.
   — Той же философии придерживалась и твоя достойная мать. Вот почему она позаботилась оставить тебе изрядный капитал.
   — Мама отлично сознавала, что от людской молвы нет щита надежней, чем звание богатой наследницы. А потому городок Виргиния волен говорить обо мне до самого Судного дня — я же буду поступать, как мне захочется.
   — Если при этом ты будешь счастлива, я согласен.
   — Спасибо, папа. Обещай больше не переживать обо мне и не укорять насчет брака. Своей жизнью я пока довольна. Лучшей мне и не нужно.
   Вслед за этим разговор перешел к куда более приземленным материям. Они стали обсуждать, сколько лошадей купить у хозяина ранчо и не следует ли часть из них сразу же переслать в Англию, где такие отменные скакуны могут пригодиться в сезон охоты, не говоря уже о скачках.
   — Здешняя порода, улучшением которой так успешно занимается мистер Серр, — сказал лорд Халдейн, — живо напоминает мне шлезвиг-гольштейнских охотничьих лошадей. Как препятствия берут!
   — Всего больше мне нравится та рослая гнедая кобыла, — кивнула Флора. — По словам Люси, перескочит через шестифутовый поваленный ствол — и дыхание не собьется. Кстати, дочурке Адама всего три года, а уже такая лошадница, да притом и знаний понабралась! С каким милым апломбом она толкует о статях и о тонких бабках. Один конь у нее передом сечет, другой задом волочет!
   — Дивиться тут нечему. Как говорят, яблоко от яблони. Ведь ее отец коневодством занимается уже десятый год, и всерьез. — Лорд Халдейн повел рукой с бокалом в сторону горизонта — там виднелось едва различимое продолговатое облако пыли у самой земли. — Похоже, кто-то скачет в направлении ранчо.
   Флора взглянула наметанным молодым глазом и объявила, что это должен быть целый табун — судя по количеству пыли.
   И действительно, через некоторое время они сперва услышали перестук множества копыт, а затем различили вдали до полусотни лошадей. Их гнали две дюжины по пояс голых индейцев в боевой раскраске.
   Работники ранчо высыпали навстречу табуну, который не снизил скорость даже на крутом подъеме к загону справа от особняка. Предводитель верховых, не придерживая коня, направился к группе слуг.
   — Э-э, да он их потопчет! — сдавленным голосом испуганно воскликнула Флора.
   Однако в нужный момент конь под грозного вида мужчиной остановился как вкопанный. Так же лихо, опытной рукой, разом осадили своих коней и прочие наездники.
   Сердце у Флоры вдруг екнуло, и в предводителе индейцев она с удивлением узнала Адама.
   Его лицо и обнаженный торс были раскрашены черной и зеленой красками. На лбу и на переносице виднелись красные полосы. Того же цвета были и симметричные яркие узоры на груди и на предплечьях. Длинные темные кудри обметали голые плечи. Адам быстро водил головой из стороны в сторону, приветствуя своих домашних веселой улыбкой, особенно белозубой на фоне зачерненного лица. За спиной у него болталось ружье, грудь обвивал патронташ — лишнее свидетельство того, что погоня за конокрадами не была увеселительной прогулкой. Да, этот человек мало напоминал изысканно одетого обворожительного графа Шастеллюкса, с которым она познакомилась на вечере у судьи Паркмена!
   Незаметно для себя Флора вышла на порог веранды и оставалась там в состоянии, близком к столбняку.
   Прошло какое-то время, прежде чем на нее обратили внимание — уже изрядно стемнело. Сперва белолицее видение в светлом платье заметил один из полуголых воинов. Он так и вытаращился на незнакомку. Его примеру последовали и остальные всадники.
   Адам оживленно беседовал с кем-то из садовых работников и не сразу заметил, что его товарищи притихли и уставились в сторону веранды. Когда же молодой человек наконец увидел Флору, улыбка мгновенно сошла с его губ. Он мрачно насупился.
   Чего ради приехала эта женщина? Он ждал одного лорда!
   Но, пока граф исподлобья оглядывал статную фигуру, воображение услужливо нарисовало такие откровенные и соблазнительные картины того, чем они могут заняться на широкой кровати в его спальне, что Адаму пришлось тряхнуть головой, дабы отогнать бесстыжие образы. Он человек рассудительный и практический, и голову терять ему не пристало. Однако погоня, стычка с конокра-дами и бешеная скачка домой — все это так разгорячило его кровь, создало такую потребность в разрядке, что следовать советам разума было весьма затруднительно.
   Она здесь. Она приехала. Она рядом.
   Столько ночей она являлась ему во снах, столько ночей он подавлял в себе желание и охлаждал свой пыл одинокими верховыми прогулками! И вот — она тут. Протяни только руку — и она твоя.
   Адам бросил поводья слуге, проворно спрыгнул с лошади и двинулся в сторону гостей.
   — Извините за шумное вторжение, — сказал он, обращаясь прежде всего к лорду Халдейну, который стоял чуть позади своей дочери.
   С Флорой молодой человек старался не встречаться глазами. Он за себя не отвечал. Абсарокский обычай позволял воину сразу же после успешного боя уединиться с женщиной. Но было бы странно вдруг схватить в охапку гостью, графскую дочь, и утащить ее в свою спальню!
   — Возвращение к родным пенатам всегда рождает такую бурю чувств! — скороговоркой продолжил Адам. — Извините и за то, что меня не оказалось дома. Пришлось скакать едва ли не до канадской границы, чтобы вернуть украденных коней.
   — За такими красавцами не грех и до самой тундры гнаться! — усмехнулся лорд Халдейн. — Не утруждайте себя извинениями. На ранчо нас приняли по-царски, так что жаловаться не на что. Ваша дочь оказалась в высшей степени любезной и гостеприимной хозяйкой.
   За годы путешествий лорд навидался всякого. Он и бровью не повел от того, в каком виде предстал перед ним его знакомый по светскому обществу.
   — А, так вы познакомились с Люси, — сказал Адам с довольной улыбкой любящего отца. — Хорошо, хорошо.
   — Она просто прелесть, — наконец вступила в разговор и Флора. Девушка слегка осипла от волнения. Адам был так близко. И так недавно она целовала эти соски, сейчас закрытые зеленой краской! Ей тоже случалось видеть всякое за время странствий с отцом, и смущал Флору не вид полуголого мужчины в боевой раскраске, а то, что это был ее пылкий возлюбленный из каретного сарая — только нынче с пятнами чужой запекшейся крови на штанах и с наполовину пустым патронташем. Наверное, там, у самой канадской границы, было жаркое дело.
   Адам на мгновение скосил на гостью обведенные черным глаза.
   — Спасибо, — спокойно произнес он, обращаясь к ней. — Дочь — самая большая радость моей жизни. А теперь и вы, Флора, и вы, граф, простите меня. Я должен отдать кое-какие распоряжения, разместить на ночь людей и заглянуть к Люси. Давайте встретимся в гостиной… через полчаса. Не оставайтесь под открытым небом. После заката все еще холодно.
   — О, не беспокойтесь о нас, — поспешил сказать лорд Халдейн. — Мы найдем чем заняться. Если вам не с руки, то разговор подождет до утра. Ей-же-ей, мы не обидимся.
   — Нет, мне удобно, — отозвался Адам. — Я очень скоро буду в вашем распоряжении. — И после короткой паузы с улыбкой прибавил: — Конечно, если меня не задержит капризуха Люси.
   На самом деле ему не следует и на милю приближаться к Флоре Бонхэм. Сесть бы снова на коня, да и удрать в степь. Но в делах любовных когда он действовал по велению разума, а не по прихоти?
   Двумя руками Адам энергичным жестом сгреб волосы со лба и завел их назад. Только тут Флора заметила в его ушах розовые серьги из ракушек. На фоне подчеркнутой мужественности, боевой раскраски и оружия эти розовые колечки смотрелись и мило, и смешно.
   Так бы и потрогала их!
   Но, когда Адам появился в гостиной, серег уже не было. От прежнего воинственного и дикого облика остались лишь не до конца смытые черные обводы вокруг глаз. На хозяине была карминного цвета шерстяная рубаха с открытой шеей и плотно облегающие штаны из грубой замши. Длинные волосы, еще мокрые после мытья, он перехватил у затылка ленточкой. Теперь у него был вид чистенького хорошенького школьника. Однако стоило ему подойти ближе и опуститься в вычурное кресло в стиле рококо, как мужское в нем проступило до того ясно, что прежнее сравнение с невинным пай-мальчиком показалось глупым романтизмом.