– Только приглашать буду я, – твердо заявила герцогиня. – И, Джайлз, строго-настрого приказываю тебе вести себя прилично! Мы не желаем, чтобы состояние твоего брата вновь ухудшилось.
   – Я просто шутил, мама, – запротестовал Джайлз.
   – Твоя матушка слишком хорошо знает, насколько ты неравнодушен к красивым женщинам, а особенно к неотразимой мисс Фостер, – заметил герцог. – Она – само совершенство и просто ослепительна, так что не забывай о хороших манерах.
   – Ослепительна? – весело переспросила герцогиня. – Хочешь сказать, что ты заметил?
   – Я не замечаю никого, кроме тебя, дорогая, – ухмыльнулся он. – Но это еще не значит, что я слеп.
   – Понимаю, милый, – мягко ответила герцогиня. – Мы все считаем мисс Фостер бриллиантом чистой воды. Только бы она была добра к нашему милому Даффу.
   Но в коттедже Фостеров этим вечером вопрос доброты к маркизу не обсуждался. Мать Аннабел и Молли наперебой возносили похвалы маркизу. И хотя сама Аннабел не была преисполнена энтузиазма, все же неохотно соглашалась, что Дафф действительно человек обаятельный.
   – Ты во что бы то ни стало должна поехать на скачки с этим славным молодым человеком, – настаивала мать. – Мы с Молли прекрасно обойдемся без тебя. За Крикет можешь не беспокоиться.
   – Мама, пожалуйста, не стоит усматривать в отношении ко мне Дарли что-то, кроме обычной вежливости, – предупредила Аннабел, не желая, чтобы мать питала ложные надежды относительно их дружбы. – Ты не хуже меня знаешь, что аристократы предпочитают общаться с людьми своего круга. Мы по положению стоим куда ниже их.
   – Но никому еще не повредило хорошо проведенное на скачках время, – возразила миссис Фостер. Правда, Молли? – добавила мать, подмигнув кормилице. В отсутствие Аннабел они долго перемывали косточки маркизу.
   – Нисколечко не повредило, – жизнерадостно согласилась Молли. – Неплохо бы вам немного развлечься, мисс Аннабел.
   – Ты должна надеть что-нибудь модное, дорогая, – объявила мать. Как не похоже ее сегодняшнее настроение на обычное мрачное отчаяние. – Может, то прелестное платье из розового узорчатого муслина с оборкой на подоле и кружевным воротничком?
   Белл поморщилась и покачала головой:
   – Не уверена, что стоит так ярко одеваться. Ведь мы в трауре! И Хлоя совсем недавно ушла от нас.
   – Вздор. Даже если ты всю жизнь станешь носить только черное, Хлою не вернешь, – спокойно заверила миссис Фостер. – И твоя дорогая сестра желала тебе только счастья. С тех пор как умер твой отец, нам крайне недоставало всего, что хоть отдаленно напоминало это состояние. Знаешь, маркиз сумел рассмешить меня сегодня, а я уже и забыла, что такое смех. И мне было так хорошо, дорогая. Так что будь хорошей девочкой и надень что-нибудь красивое. Для меня.
   Как Белл могла отказать, если мать месяцами была затеряна в мире несчастий и бед? Тем более отказать в столь простой просьбе?
   – Если хочешь, чтобы я надела розовый муслин, мама, – улыбнулась она, – значит, так и будет.
   – Вот и умница, – обрадовалась мать. – Кроме того, тебе понадобится шляпка от солнца, ведь на ипподроме нет навесов. У нас есть что-нибудь хорошенькое?
   – Да, тот маленький капор, мама.
   Капор был случайно забыт во время одного из предыдущих визитов.
   – Да-да! – захлопала в ладоши мать. – Соломенный, с розовыми лентами и шелковыми розами. Идеально. Только приготовься заранее, чтобы не заставлять маркиза ждать.
   Если поездка на скачки и розовое платье доставят удовольствие матери, она с радостью согласится.
   – Не волнуйся, мама. Я все сделаю.
   И, говоря по правде, она с некоторым нетерпением ждет завтрашнего праздничного дня и скачек в обществе очаровательного маркиза.
   Дафф так отличался от других знакомых ей мужчин.
   И он сказал, что готов быть ее другом.
   Что же, время покажет.
   По ее опыту, дружбы между мужчиной и женщиной не существовало.

Глава 11

   Наутро Эдди вошел в спальню Даффа с кофе и маленькой кожаной коробочкой, присланной отцом.
   – Это привез управитель герцога, – пояснил Эдди, ставя коробочку на прикроватный столик вместе с чашкой кофе. – Должно быть, пришлось силой вытолкать старика Нортона из дома: сам бы он ни за что не отважился отправиться так далеко.
   – А записка прилагается? – спросил Дафф, распознав фирменный красный футляр от Грея.
   Эдди сунул руку в карман жилета и вытащил сложенную карточку.
   Взяв карточку, Дафф щелчком развернул ее и одним глотком выпил кофе.
   – Иисусе, – пробормотал он, минуту спустя, отбросив карточку, сунув чашку Эдди и открывая красный футляр. – Очевидно, я чертовски долго играл роль монаха.
   Внутри оказалась маленькая усыпанная драгоценными камнями брошка в форме розы, покоившаяся на белом атласе.
   – Розовые бриллианты для мисс Фостер, – протянул он. – Мой отец считает, что у меня не хватит мозгов, чтобы ухаживать за ней по всем правилам.
   – Внизу лежат еще подарки, сэр, – смиренно кивнул Эдди. – Не знаю, а вдруг…
   – Я спущу тебя с лестницы, если ты принесешь все сразу.
   – Да, сэр, – пробормотал денщик, на всякий случай держась подальше.
   – Хорошая мысль, – буркнул Дафф.
   – Они желают вам добра, сэр.
   – Знаю, – вздохнул Дафф. – Итак, какого дьявола там еще приготовлено для мисс Фостер?
   – Точно не знаю, сэр. Но все ваши родные что-то прислали.
   – Все?!
   – Включая вдовствующую герцогиню, сэр.
   Маркиз в изумлении открыл рот.
   – Похоже, даже бабушка строит планы в отношении меня, – покачал он головой. – Что же, тащи чертовы подарки наверх, посмотрим, что там есть.
   Он откинул одеяло и встал.
   – Нет, пожалуй, я сам спущусь. На плите стоит горячая вода?
   – Да, сэр.
   – Помоги мне умыться во дворе. Сегодня тепло, и, если я верно понимаю опасения семьи, все желают меня видеть вымытым до блеска, безупречно одетым и обращающимся с мисс Фостер как с фарфоровой вазой. Господи, как же я, должно быть, их тревожил все это время, – заметил он, подходя к окну и опираясь о подоконник. – Похоже, в последнее время солнце на редкость ярко светит. Будь я проклят, если это не так.
   – Счастлив это слышать, сэр. Наденете сегодня что-то новое?
   Дафф круто развернулся.
   – А что, матушка велела сшить мне полный гардероб?
   – По крайней мере большую его часть, поскольку вы сильно похудели, так что у Уэстона было много работы.
   – Сам выбери что-нибудь, – велел Дафф. – Мне все равно. Хотя учти, что гнев моей семейки падет на твою голову, если я не буду самим совершенством.
   – Сделаю все возможное, сэр.
   Пока маркиз одевался, Молли и миссис Фостер хлопотали над Аннабел с тем же усердием. Молли выгладила каждую складочку на розовом муслине и ленты капора. Миссис Фостер настояла на том, чтобы помочь Аннабел сделать прическу, и даже Крикет и маленькую Бетти усадили и подперли подушками, чтобы они тоже могли наблюдать, как одевается Аннабел. Когда та покрутилась, чтобы показать свой костюм, малышки одобрительно заворковали и заулыбались, словно понимая важность происходящего.
   – Это всего лишь скачки, мама, – напомнила Аннабел, чувствуя необходимость указать на очевидное, несмотря на радостные ожидания присутствующих.
   – Ну разумеется, милая. Мы знаем это, не так ли, Молли?
   При этом обе женщины захихикали, а дурные предчувствия Аннабел возрастали в прямой пропорции с легкомысленным настроением матери и служанки. Но объяснять все это бесполезно: ни мать, ни Молли не склонны считаться с реальностью. А видеть мать такой счастливой – настоящее чудо.
   Поэтому она сдержалась и позволила матери и Молли хлопотать в полное свое удовольствие. То одна, то другая поправляла локоны или оборки, и обе хором уговаривали Аннабел быть повежливее и побольше улыбаться.
   Можно подумать, она не знает, как вести себя с джентльменами!
   Можно подумать, не она считалась на редкость занимательной собеседницей!
   Вопрос в том, хотела ли она ею быть?
   И до какой степени желала угодить маркизу?
   Хотя Аннабел невольно улыбнулась, когда Дафф с шиком остановил свой модный черный фаэтон у ее ворот, закрепил поводья, спрыгнул и, насвистывая, направился по садовой дорожке.
   Почему при взгляде на Дарли всем хочется улыбаться? Словно он легко может поделиться с вами хорошим настроением. Она не знала, что и думать. Вряд ли ее можно назвать легко увлекающейся или легкомысленной натурой. Просто возможности не представлялось.
   Отец перед смертью несколько лет болел, и в детстве она помогала ему создавать прекрасные изделия из серебра. По мере того как болезнь прогрессировала, она все больше и больше принимала на себя бремя его бизнеса.
   Аннабел покачала головой. Захоти она, даже сейчас смогла бы отлить красивую чашу или подсвечник. И если бы кредиторы не одолели мать после кончины отца, она вполне могла бы продолжать его дело. Но у них не осталось ничего, кроме маленькой лавки, совершенно пустой и к тому же заложенной.
   Стоило Даффу постучаться, она стряхнула меланхолические воспоминания, изобразила улыбку – недаром же была актрисой – и пошла открывать дверь.
   Но мать опередила ее и сама распахнула дверь, приветствуя маркиза как давнего друга.
   – Прошу, заходите, лорд Дарли. Какой чудесный сегодня день, не считаете? Просто идеальный для скачек.
   Пока мать и Дафф обменивались любезностями, Аннабел стояла в коридоре, слушая и наблюдая, совсем как на представлении одной из ее пьес.
   Правда, Дарли куда красивее любого ведущего актера, да и манеры были естественными и незаученными, словно у обычного человека, решившего заехать в гости к соседям.
   – Вот и ты, дорогая! – воскликнула мать, заметив в тени силуэт Аннабел. – Ты захватила ридикюль? Она всегда его забывает… еще с детства. Не сердись на меня, милая. Я уверена, что маркиз не осудит тебя за забывчивость. – Она тепло улыбнулась. – Видите ли, у нее всегда столько важных дел! Ее пьесы, политика и тому подобное. Она каждый день читает присланные из Лондона газеты и книги… Господи, столько книг…
   – Мама, маркизу, должно быть, совершенно безразличны мои книги, – вмешалась Аннабел. – И я вполне готова. Ридикюль и все такое.
   – Думаю, вы чудесно проведете время! – воскликнула миссис Фостер. – И поставьте за меня несколько шиллингов на любую серую кобылку. Для меня это всегда счастливая масть. – Она протянула Даффу стопку монет.
   – Считайте, что все уже сделано, миссис Фостер, – кивнул он, предлагая руку Аннабел.
   Пока они шли к фаэтону, женщины стояли в дверях и махали им вслед.
   – Он в нее влюблен, – прошептала Молли. – Это ясно как день.
   – Ты совершенно права, но и Белл права, не следует ждать от него ничего, кроме дружбы. Зато сегодня она хотя бы повеселится, и за это мы должны быть благодарны.
   – Аминь, – кивнула Молли. – Мы все будем рады за мисс Белл.
   И действительно, день получился по-настоящему праздничным.
   Дафф был безупречно учтив, занимателен и излучал очарование, ни разу не преступив границ дружеского общения.
   Аннабел, в свою очередь, отвечала остроумными шутками и обезоруживающе искренними репликами, хотя, возможно, иногда чуть кокетничала.
   Они согласились, что погода чудесная, собравшиеся веселятся вовсю и даже лимонад вкуснее обычного.
   Они обнаружили, что склонны ставить на одних и тех же лошадей и ценят одних и тех же жокеев. Это был день полного согласия.
   Они даже выиграли немалые деньги, когда обе скаковые лошади Уэстерленда пришли первыми.
   – Говорил я вам, – улыбнулся Дафф, когда чистокровный жеребец герцога легко обошел остальных на пять корпусов.
   – Я все равно бы поставила на него. Эта лошадь великолепна от носа до кончика хвоста. И кажется, могла бы без всякого усилия пробежать еще раз.
   – Могла бы, – подтвердил Дафф. – Пустынные кони известны своей выносливостью. Если хотите, можете когда-нибудь покататься на нем.
   – Спасибо. Ловлю вас на слове, – улыбнулась она, хотя не имела ни малейшего желания встречаться с его родными. Она уже вежливо отклонила его предложение выпить шампанского в семейной ложе на трибунах. И хотя ей очень нравилось общество Даффа, она не могла позволить себе нечто большее, чем простое развлечение. Честно говоря, ей очень нравилась платоническая природа их дружбы. Дафф обещал не переступать границ и сдержал слово.
   Хорошо, что она считает его обаятельным… и только.
   Во всяком случае, так подсказывал здравый смысл.
   Зато в душе она находила его необыкновенно привлекательным.
   Но при этом разумно подавляла чувства, в результате все шло прекрасно.
   Они пересчитали выигрыши и долго вспоминали лучшие заезды по пути домой, обсуждая события дня с непринужденностью старых приятелей.
   Однако за несколько секунд до того, как впереди показалась деревня Шорем, Дафф остановил фаэтон в маленькой рощице, окаймлявшей дорогу.
   Аннабел стало немного не по себе, что было вполне естественно, учитывая роль мужчин в ее жизни. И вот теперь придется дать ему возможно вежливый отпор.
   Обмотав поводья вокруг кнутовища, Дафф повернулся к ней и, поморщившись, вздохнул:
   – Я долго пытался найти какой-то наиболее дипломатичный способ заговорить с вами об этом, но не преуспел. Поэтому я просто брошусь вперед очертя голову и отдам все это вам.
   Он вытащил из багажного отделения маленький полотняный мешочек и положил ей на колени.
   – Это все от моей семьи. Очевидно, я показался им таким жалким, что они сочли необходимым улестить вас от моего имени. Нет, не то чтобы я собирался отступить от своего слова, – быстро поправился он, видя, как она хмурится. – Ни в малейшей степени. Сделайте мне огромное одолжение, возьмите эти скромные подарки в знак чистой, ничем не омраченной дружбы.
   Бедняга был так растерян, что Аннабел невольно ему посочувствовала.
   – Ваши родные послали это?
   – Да. Слишком долго я был в плену кошмаров и, похоже, ничего не замечал. В отличие от окружающих. И когда вы вошли в мою жизнь, они это сразу увидели. Я даже стал улыбаться больше… вернее, снова. Так что, пожалуйста, считайте это знаками благодарности от моей обеспокоенной семьи.
   До этого Аннабел не сознавала, как далеко зашла его меланхолия.
   – Вы были в этом состоянии все время после Ватерлоо?
   – Более или менее. Я и забыл, что значит быть нормальным.
   – Должно быть, вас преследуют жуткие воспоминания.
   – Всегда. И хуже всего ночи.
   – Вы хотя бы можете спать?
   – Не слишком много… Но теперь уже лучше благодаря вам, – улыбнулся он.
   – Мне?
   – Кровавые сны о массовой бойне иногда сменяются вашим прелестным образом. Только за это я с радостью скупил бы все, что есть у Грея, но почти год как не бывал в городе. За меня это сделали родные, – неловко пробормотал он. – И поскольку они ожидают, что я уговорю вас, пожалуйста, взгляните на безделушки и скажите, что вам нравится.
   – Надеюсь, от вас не ожидают письменного отчета? – пошутила Аннабел.
   – Скорее всего ожидают. Они обращаются со мной как с ребенком.
   – С вами тоже? Моя мать и Молли практически продиктовали мне, что сказать, чтобы привлечь ваше внимание.
   – О, пусть не волнуются. Я увлечен и заинтригован. Мало того, не бойся я оскорбить вас, просил бы сократить срок нашего пари. Только не отказывайтесь сразу. Скажите, что подумаете.
   – Хорошо. Я обязательно подумаю и только потом скажу «нет», – весело согласилась она.
   Прижав руки к груди, маркиз со стоном откинулся на сиденье.
   – Вы разбиваете мне сердце, – пробормотал он с улыбкой.
   – Не знала, Дафф, что у вас есть сердце. По крайней мере сплетники утверждали обратное, учитывая количество разочарованных дам, которых вы безжалостно оставили.
   – А вдруг я нашел свое непокорное сердце? – в свою очередь осведомился он.
   – Ах, милорд, я не вчера родилась.
   – Вы безжалостно ранили меня, – драматически объявил он.
   Аннабел рассмеялась.
   – Если я взгляну на эти подарки, тем самым облегчу ваши страдания?
   – Неимоверно, – отозвался он. – И успокоите моих родственников.
   Он очень хотел, чтобы она взяла драгоценности. Даже сильнее, чем его родные. Дафф был безмерно благодарен ей за дружбу и, если забыть о пари, мечтал, чтобы она чувствовала себя легко в его присутствии и без угрызений совести приняла подарки.
   В мешочке оказалось шесть футляров: от его бабушки, отца, матери, двух сестер и брата. Подношение Джайлза было решительно великолепным, и Дафф невольно задался вопросом, какая из любовниц брата окажется обделенной, пока тот не возместит ей потерю рубинового браслета.
   – Но это уж слишком, – заметила Аннабел через несколько минут, разглядывая лежавшие на ее коленях драгоценности.
   – А по-моему, слишком мало, – подхватил Дафф. – Вы привели меня назад в большой мир. И если не возьмете всего этого, я снова погону в своей безбрежной печали.
   – Вовсе нет.
   – Все возможно.
   Она оценивающе оглядела его, понимая, насколько трудно и принять, и отвергнуть дары его семейства. Она не хотела обижать Уэстерлендов. С другой стороны, будет весьма нелегко объяснить дома появление столь дорогих вещей.
   – Если я приму это, что скажет моя мать? Она не подозревает о деталях моей жизни в городе.
   – Разумеется. Но они поместятся в вашем ридикюле.
   – Не знаю, – нерешительно пробормотала Аннабел. – Конечно, ваши родные очень добры. Но мне неловко.
   – Они хотели всего лишь порадовать вас за все, что вы сделали для меня. Но они надеются, что наша дружба продолжится.
   – А зачем им это надо? – с подозрением спросила Аннабел.
   – Вы неверно меня поняли, – поспешно сказал он. – Они хотят нам обоим только добра. И вы приглашены на ужин в любое время, как только захотите прийти. Мать твердо решила послать вам приглашение в благодарность за мое выздоровление.
   – Но я по-прежнему в нерешительности. – Аннабел секунду поколебалась, прежде чем продолжить: – Собственно говоря, я не уверена, что хочу распространить свое доброе отношение… – ее ноздри гневно раздулись, – на вашу семью.
   – Но ужин будет в очень узком кругу. И никто из общества не будет приглашен. По крайней мере подумайте над этим. Можно, я скажу матушке, что ваше согласие зависит от состояния здоровья вашей матери?
   – Так вы полностью оправились? – осведомилась Аннабел, никак не реагируя на приглашение к ужину.
   – Скажем так: я на верном пути… после года страданий. Поэтому вы – настоящий ангел милосердия для меня и моей семьи.
   – Не знаю, что и ответить на столь цветистый комплимент. Разве что поблагодарить вас.
   – О, не за что. Вы осчастливили всю семью Д'Абернонов.
   – И как легко это оказалось, – улыбнулась она. На самом деле ей следовало благодарить его за то, что в глазах матери снова засветилась радость. Но она благоразумно промолчала.
   – Итак, я сложу все это в ваш ридикюль. – Он стал складывать драгоценности в ее сумочку, свисавшую с запястья. – А потом отвезу вас домой.
   Ей вдруг не захотелось расставаться с ним, но здравый смысл перевесил.
   – Большое спасибо за чудесный день. Поверьте, я вполне искренна. Не могу припомнить, когда еще так много смеялась. Все было прекрасно.
   – Не хотите завтра посмотреть мою конюшню и скаковых лошадей? Мы могли бы взять с собой вашу мать и детей, если не желаете покидать их так скоро. Я захвачу с собой экипаж побольше.
   – Сколько у вас лошадей?
   Ей следовало сказать «нет». Будь она рассудительной женщиной, наверняка отказалась бы!..
   – Пока всего десять. Но четырех я брал с собой, когда уезжал на войну. Вчера вы видели Ромула. Его собратья так же хороши. Если хотите, Эдди мог бы заварить чай для вашей матушки.
   – Уверена, он будет очень рад, – хмыкнула она.
   – Поверьте, он рад всему, что снова открывает мне дверь в большой мир. Скажите, что приедете. Мы устроим пикник.
   – Наверное, не стоит.
   – Но почему?
   В голову не приходила ни одна веская причина. К тому же в его просьбе не было ничего необычного.
   – Хорошо, я спрошу маму.
   – Превосходно. Может, лучше это сделаю я?
   Но миссис Фостер вежливо отказалась, объяснив, что здоровье не позволяет ей покидать дом.
   – Впрочем, Аннабел вполне может осмотреть ваши конюшни, – поспешно добавила она. – Мне так нравится, что на ее щеках снова появился румянец! В последнее время она слишком долго сидела взаперти и слишком много работала. И не смотри так на меня, дорогая, это чистая правда. – Миссис Фостер снова обратилась к Даффу: – Когда вы заедете за Аннабел?
   – Десять утра не слишком рано?
   Он хотел сказать «восемь», но вовремя сдержался.
   – О, ни в малейшей степени. Мы встаем с солнцем.
   – Уверены, что не хотите тоже поехать? Мы захватили бы Молли и детей, – вежливо предложил он.
   – Господи, нет, но все равно спасибо. И за мой выигрыш тоже.
   Миссис Фостер похлопала по карману юбки, куда положила переданные Даффом банкноты.
   – Серые кобылки всегда приносят мне удачу. И я позабочусь о том, чтобы Аннабел была готова к десяти, лорд Дарли. О, смотрите! Видите, чему она выучилась на сцене? Строить преуморительные гримасы! Не капризничай, дорогая. Солнце и свежий воздух могут творить чудеса. Погоди и увидишь. И поблагодари лорда Дарли за приглашение. Пфф! Можно подумать, у тебя язык отнялся! Ну так вот, милорд, мы благодарим вас, даже если моя дочь забыла о хороших манерах.
   – О, не за что, миссис Фостер. Поверьте, я очень рад. – Дафф поймал взгляд Аннабел и улыбнулся. – До завтра, – пробормотал он с поклоном и направился к двери.
   – Мама, ради всего святого, – прошипела Аннабел после его ухода. – Может, ты прекратишь навязывать меня маркизу! Это так унизительно!
   – Глупости, дорогая. Этот человек на седьмом небе оттого, что ты согласилась составить ему компанию. Верно, Молли? – с улыбкой спросила миссис Фостер, повернувшись к своей сообщнице. – Как мило с его стороны пригласить и нас тоже.
   – В жизни не встречала такого славного джентльмена! Приглашение от человека его положения! Можете себе представить! – воскликнула Молли, закатив глаза.
   – Теперь нужно обдумать твой наряд на завтра, – объявила миссис Фостер с таким видом, словно служила камеристкой у самой королевы.
   – Если не возражаешь, мама, я вполне способна одеться сама! – горячо воскликнула Аннабел.
   – О, я вижу, моя дорогая дочь выведена из себя. Вполне можно подумать, что лорд Дарли чем-то задел ее сердце. Недаром она так яростно протестует, – съязвила мать.
   Не в силах вынести этой пикировки и вполне сознавая, что ее чувства затронуты куда больше, чем ей хотелось бы, Аннабел объявила тоном, который сама посчитала ребячески-капризным:
   – Я устала и иду в свою комнату.
   И она удалилась со сцены с драматичным величием ведущей актрисы театра «Друри-Лейн».
   А вот Дафф в отличие от нее тихонько напевал по пути домой.

Глава 12

   Лорд Иннес вошел в игорную комнату клуба «Уайтс», обозрел толпу и почти сразу обнаружил того, кого искал. Встав за спинкой стула Уоллингейма, Иннес несколько минут наблюдал за игрой, прежде чем тронуть приятеля за плечо.
   Тот, оглянувшись, недовольно проворчал:
   – Позже, Дугал. Не видишь, что я выигрываю?
   – Я встретил ее.
   Уоллингейм резко развернулся и впился глазами в приятеля.
   – Уверен?
   – Вчера на ипподроме Уайтинг-Хилл. Она была с Даффом.
   Уоллингейм швырнул карты на стол, пробормотал: «Я вне игры» и, даже не посмотрев на большую стопку фишек, поднялся и подтолкнул Инесса к выходу.
   – Рассказывай, – велел он, когда оба очутились в безлюдном коридоре. – Я хочу знать, как она выглядит, что сказала… ты говорил с ней? Она действительно была с этим гребаным бабником? Мне нужны все детали.
   Очевидно, сообщение Иннеса привело его в бешенство.
   – Выглядит, как обычно, неотразимой, и…
   Уоллингейм схватил Иннеса за руку:
   – Ты говорил с ней?!
   – Я не смог подобраться ближе, – признался Иннес, вырвав руку. – Они с Даффом по какой-то причине стояли у самых перил, а ты же знаешь, какова толпа на скачках. Не расступятся даже ради самого короля. Хотя вокруг нее тоже собрались поклонники, и не зря: она просто великолепна. Кроме того, она сняла шляпку. Помнишь, каковы у нее волосы, особенно на свету: этот поразительный оттенок…
   – Да-да, – перебил его Уоллингейм. – Мы все видели ее волосы. А с короткой стрижкой она еще прекраснее.
   – Ну, если дошло до этого, некоторым повезло видеть их куда чаще, чем остальным, – ухмыльнулся Дугал.
   Но возможность найти наконец Аннабел настолько обрадовала Уоллингейма, что тот, игнорируя укол, деловито осведомился:
   – И насколько далеко зашла ее дружба с этим Дарли?
   – Они показались мне большими друзьями.
   – Дьявол! – выдавил Уоллингейм. Мысль о том, что его соперник – человек, подобный Дарли, который мог получить любую женщину, стоило только захотеть, была непереносимой. Впрочем, с самого исчезновения Аннабел он не находил покоя. – Если этот наглый щенок Дарли воображает, будто может вытеснить меня, он жестоко ошибается, черт побери!
   – Но ведь это Аннабел ушла от тебя, так что Дарли тут ни при чем.
   – Она не ушла от меня.
   И какая разница, что Аннабел выплатила по заемному письму, которое он предъявил, все до последнего шиллинга. Уоллингейм не собирался отказываться от нее.
   – Она просто ненадолго покинула театр, чтобы закончить пьесу, – солгал он.