Джозеф Конрад. Тайфун

хватаясь за поручни. - Судно разбито, - прибавил он слабым голосом.
- Опасность еще не миновала, - вполголоса подтвердил капитан Мак-Вир. -
Присмотрите минутку за судном.
- Вы уходите с мостика, сэр? - быстро спросил Джакс, словно шторм,
несомненно, должен был атаковать его, едва он останется один на мостике.
Он следил, как судно, избитое и одинокое, тяжело пробиралось среди
диких декораций - черных водяных гор, освещенных блеском далеких миров.
Оно двигалось медленно, выдыхая в самое сердце урагана избыток своей силы
- белое облако пара - с глухим вибрирующим звуком; казалось, будто живое
существо, стремясь возобновить поединок, посылало вызывающий трубный
сигнал. Внезапно он смолк. В неподвижном воздухе поднялся стон. Над
головой Джакса несколько звезд бросали лучи в колодезь черных паров.
Чернильный край облачного диска, хмурясь, навис над судном, пробирающимся
под клочком сияющего неба. И звезды пристально глядели на судно, словно в
последний раз, и их блестящая гроздь казалась диадемой на хмуром челе.
Капитан Мак-Вир отправился в штурманскую рубку. Света там не было, но
он почувствовал беспорядок в комнате, где привык жить. Его кресло было
опрокинуто. Книги рассыпались по полу; под ноги попал кусок стекла. Он
ощупью полез за спичками и нашел коробку на полке с высокой закраиной.
Зажег спичку и, прищурив глаза, поднес огонек к барометру, все время
кивавшему своей блестящей верхушкой из стекла и металла.
Барометр стоял низко, невероятно низко, так низко, что капитан Мак-Вир
заворчал. Спичка потухла, и толстыми окоченевшими пальцами он поспешно
достал другую.
Снова маленький огонек вспыхнул перед кивающей верхушкой барометра.
Глаза капитана Мак-Вира сузились, внимательно вглядываясь в прибор, словно
ожидая неуловимого сигнала. Физиономия его была серьезна; он походил на
обутого в сапоги безобразного язычника, курящего фимиам перед капищем
своего идола. Ошибки не было. Никогда, во всю свою жизнь, он не видел,
чтобы барометр стоял так низко.
Капитан Мак-Вир тихонько свистнул. Он погрузился в размышления; огонек
съежился в синюю искру, обжег его пальцы и погас. Может быть, барометр
испортился!
Над диваном был привинчен анероид. Он повернулся к нему и снова зажег
спичку: белый диск другого прибора многозначительно глянул на него с
переборки, с видом, не допускающим возражений, словно равнодушие материи
сделало непогрешимой мудрость людей. Теперь сомнениям не было места.
Капитан Мак-Вир недовольно фыркнул и бросил спичку.
Значит худшее еще впереди, и если верить книгам, то это худшее окажется
очень скверным. Испытания последних шести часов расширили его
представление о том, какова может быть непогода. "Будет что-то ужасное", -
мысленно произнес он. Зажигая спичку, он глядел только на барометр, но тем
не менее увидел, что его графин и два стакана вылетели из своих подставок.
Казалось, благодаря этому он глубже уяснил себе, какую качку вынесло
судно. "Я бы этому не поверил", - подумал он. И письменный стол его был
очищен: линейки, карандаши, чернильница - все вещи, имевшие свое
определенное и надежное место, скатились, как будто чья-то злобная рука
хватала их одну за другой и швыряла на мокрый пол. Ураган проник в его
аккуратно прибранное жилище. Раньше этого никогда не случалось, и,
несмотря на все свое хладнокровие, он почувствовал страх. А худшее еще
впереди! Он был рад, что вовремя обнаружил беспорядки в межпалубном
пространстве. Если судну все-таки суждено затонуть, оно пойдет ко дну, но
на нем не будет людей, сражающихся между собой зубами и когтями. Это было
бы отвратительно! И в этом чувстве капитана Мак-Вира было что-то
человеческое и смутное понимание того, чему надлежит быть.
Эти мимолетные мысли были, однако, по существу своему тяжеловесны и
медлительны, соответственно характеру этого человека. Он вытянул руку,
чтобы положить коробку спичек в угол на полку. Там всегда лежали спички -
по его приказанию. Это было давным-давно внушено стюарду: "Коробка - вот
здесь, видите? Не в глубине... Чтобы я мог достать рукой. Может спешно
понадобиться свет. На борту судна нельзя предугадать, что тебе может
понадобиться. Вы это запомните".
И, конечно, сам он никогда не забывал класть коробку на прежнее место.
Так поступил он и сейчас, но не успел отнять руку, как ему пришло в
голову, что, быть может, не представится больше случай воспользоваться
этой коробкой. Очень отчетливая мысль остановила его, и на бесконечно
малую долю секунды его пальцы снова сжали коробку, как будто она являлась
символом тех маленьких привычек, какие приковывают нас к утомительному
колесу жизни. Наконец он выпустил ее из рук и, усевшись на диван, стал
прислушиваться, не поднимается ли ветер.
Нет еще. Он слышал только шум воды, тяжелый плеск, глухие удары волн,
со всех сторон беспорядочно осаждающих судно. Оно никогда не освободится
от воды, заливающей палубу.
Но спокойствие в воздухе казалось напряженным и ненадежным, словно над
головой капитана Мак-Вира висел на тонком волоске меч. И во время этой
зловещей паузы шторм проник сквозь броню этого человека и разомкнул его
уста. Один в непроглядно черной каюте, он заговорил, как бы обращаясь к
другому существу, пробудившемуся в его груди.
- Я бы не хотел потерять судно, - сказал он вполголоса.
Он сидел, никем не видимый, отделенный от моря, от судна,
изолированный, как бы оторванный от течения своей собственной жизни, где,
конечно, не было места такой прихоти, как разговор с самим собой. Ладони
его лежали на коленях, он пригнул короткую шею. Он тяжело дышал,
поддаваясь странной усталости: он не подозревал, что эта усталость
являлась результатом сильного душевного напряжения.
Со своего диванчика он мог дотянуться до дверцы умывального шкафа. Там
должно быть полотенце. Да, хорошо... Он вынул его, обтер лицо и начал
тереть мокрую голову. Он энергично вытирался в темноте; потом застыл,
неподвижный, с полотенцем на коленях. На секунду спустилась глубокая
тишина; никто не заподозрил бы, что в этой каюте сидит человек. Затем
послышался шепот:
- Оно еще может выпутаться...
Когда капитан Мак-Вир порывисто поднялся, словно вдруг поняв, что
отсутствовал слишком долго, и вышел на палубу, затишье продолжалось уже
более пятнадцати минут - даже на него оно подействовало удручающе. Джакс,
неподвижно стоявший на переднем конце мостика, сразу заговорил. Его голос,
тусклый и напряженный, словно он говорил сквозь стиснутые зубы, растекался
в темноте, снова сгустившейся над морем.
- Я сменил рулевого. Хэкет начал жаловаться, что ему пришел конец. Он
улегся там, у рулевых приводов, и похож: на покойника. Сначала я никого не
мог вытащить снизу, чтобы сменить беднягу. Я всегда говорил, что от
боцмана никакого толку нет. Думал, мне придется идти самому и притащить за
шиворот одного из них.
- А... Хорошо, - пробормотал капитан; он стоял, настороженный, подле
Джакса.
- Второй помощник тоже там, в рулевой рубке. Держится за голову. Он
разбился, сэр?
- Нет, рехнулся, - кратко сказал капитан Мак-Вир.
- А похоже, будто он ударился.
- Мне пришлось дать ему пинка, - объяснил капитан.
Джакс нетерпеливо вздохнул.
- Это налетит внезапно, - сказал капитан Мак-Вир, - вон оттуда, я
думаю. Хотя все это одному богу известно. Книги годятся лишь на то, чтобы
забивать вам голову и действовать на нервы. Будет скверно, вот и все. Если
бы нам только удалось вовремя повернуть судно навстречу...
Прошла минута. Несколько звезд быстро мигнули и скрылись.
- А они там в безопасности? - неожиданно заговорил капитан, как будто
молчание стало невыносимым.
- Вы говорите об этих кули, сэр? Я протянул там поперек веревку.
- Да? Хорошо придумано, мистер Джакс.
- Я... я не знал, что... вас интересует... - сказал Джакс; крен судна
прерывал его речь, как будто кто-то дергал его, пока он говорил, - как
я... справился с ними. Мы это сделали. А в конце концов, может быть, все
это ни к чему.
- Я должен был поступить с ними по справедливости. Пусть у них будет
столько же шансов, сколько у нас, черт возьми! Судно еще не затонуло. И
без того скверно сидеть запертыми внизу во время шторма...
- Я тоже так думал, когда вы приказали мне, сэр, - мрачно сказал Джакс.
- И вдобавок они были бы искалечены! - продолжал с жаром капитан
Мак-Вир. - Я не мог допустить этого на моем судне, даже если бы знал, что
оно и пяти минут не продержится. Не мог допустить, мистер Джакс!
Глухой шум, словно крик, прокатившийся в скалистом ущелье, приблизился
к судну и снова отступил. Последняя звезда, вспыхнув, увеличилась, как бы
превращаясь в огненный туман, из которого образовалась; она боролась с
глубокой, необъятной чернотой, нависшей над судном... и погасла.
- Сейчас начнется, - пробормотал капитан Мак-Вир. - Мистер Джакс!
- Здесь, сэр!
Они оба с трудом могли разглядеть друг друга.
- Судно должно пройти сквозь это и выйти с другой стороны. Просто и
ясно. Сейчас не время заниматься стратегией штормов капитана Уилсона.
- Да, сэр!
- Его снова в течение нескольких часов будет заливать и трепать, -
бормотал капитан. - Что еще с палубы может снести вода?.. Разве что вас
или меня...
- Обоих, сэр, - задыхаясь, прошептал Джакс.
- Вы всегда торопитесь навстречу беде, Джакс, - попрекнул капитан
Мак-Вир. - Хотя, конечно, второй помощник никуда не годится. Слышите,
мистер Джакс? Вы останетесь один, если...
Капитан Мак-Вир оборвал фразу, а Джакс, озираясь по сторонам, молчал.
- Не давайте сбить себя с толку, - торопливо продолжал капитан. -
Ведите судно навстречу. Пусть говорят все, что им угодно, но самые высокие
волны идут по ветру. Навстречу, всегда навстречу, - вот единственный
способ пробиться! Вы - молодой моряк. Ведите его навстречу. Вот все, что
должен знать каждый моряк. Не теряйте хладнокровия.
- Да, сэр, - с замирающим сердцем прошептал Джакс.
В течение следующих нескольких секунд капитан говорил в рупор с
машинным отделением и получил ответ.
Джакс почему-то почувствовал прилив уверенности, словно к нему
донеслось теплое дуновение и придало ему сил встретить любую опасность.
Отдаленный ропот, шедший из тьмы, коснулся его слуха. Джакс, полный
неожиданной веры в себя, отметил его спокойно, как встречает человек,
облаченный в надежную кольчугу, острие меча.
Судно упорно пробиралось среди черных холмов воды, расплачиваясь за
жизнь этой жестокой качкой. Из недр его вырвался гул; белые клочья пара
вылетели в ночь; а мысль Джакса кружилась, как птица, в машинном
отделении, где мистер Раут, надежный парень, стоял наготове. Когда гул
замер, ему показалось, что смолкли все звуки, спустилась мертвая тишина, и
голос капитана Мак-Вира заставил его вздрогнуть.
- Что такое? Ветерок? - голос звучал громче, чем Джакс когда-либо
слышал. - Это хорошо. Оно может еще выбраться.
Рев ветра приближался. Сначала можно было различить сонную жалобную
песню, а вдали нарастал и ширился многоголосый вопль. Слышался бой многих
барабанов, в нем звучала злобная вызывающая нота и что-то похожее на гимн
марширующих толп.
Джакс уже не мог отчетливо видеть своего капитана. Тьма буквально
громоздилась на судно. Он только угадывал его движения, заметил
расставленные локти, вскинутую голову.
Капитан Мак-Вир пытался с непривычной торопливостью застегнуть верхнюю
пуговицу своего непромокаемого пальто. Ураган, имеющий власть приводить в
бешенство моря, топить суда, с корнем вырывать деревья, рушить крепкие
стены и даже птиц прибивать к земле, настиг и этого молчаливого человека и
ухитрился вырвать у него несколько слов. Раньше чем ветер с новой яростью
устремился на судно, капитан Мак-Вир заявил раздраженным тоном:
- Мне бы не хотелось его потерять!
От этой неприятности он был избавлен.

6

В яркий солнечный день "Нянь-Шань" вошел в Фучжоу; легкий бриз относил
далеко вперед дым из трубы. Его прибытие было тотчас же замечено на
берегу:
- Смотрите! Видите этот пароход? Что это такое? Под сиамским флагом,
кажется? Вы только посмотрите на него!
Действительно, пароход, казалось, был использован как плавучая мишень
для батарей крейсера. Град мелкокалиберных снарядов не мог бы сильнее
разбить, изодрать и опустошить его надводную часть; он казался изношенным
и усталым, как будто побывал на краю света. И в самом деле, несмотря на
короткий рейс, судно пришло издалека: поистине оно видело берега той
великой страны, откуда не возвращается ни один корабль, чтобы предать
земле свой экипаж. Оно было инкрустировано серой солью до самых клотов
мачт и верхушки трубы, словно (как заявил один веселый моряк) "экипаж
выудил его откуда-то со дна моря и привел сюда, чтобы получить
вознаграждение". И, в восторге от своей шутки, он предложил за судно "в
том виде, как оно есть" пять фунтов.
"Нянь-Шань" и часа не простоял в гавани, как из сампана вышел на
набережную Иностранной концессии тощий человек с покрасневшим кончиком
носа; лицо его было искажено злобной гримасой; он повернулся и погрозил
кулаком в сторону судна.
Рослый человек, с ногами слишком тонкими для его круглого живота и с
водянистыми глазами, подойдя к нему, заметил:
- Только что с парохода? Быстро сработано.
На тонкогрудом был запачканный костюм из синей фланели и пара грязных
ботинок для игры в крокет; грязно-серые усы свисали над губой, а между
полями и тульей его шляпы в двух местах проглядывал дневной свет.
- А, здорово! Что вы тут делаете? - спросил бывший второй помощник с
"Нянь-Шаня", торопливо пожимая руку.
- Подыскиваю работу... Мне намекнули, чтобы я уходил, - объявил человек
в рваной шляпе, апатично засопев.
Второй помощник снова погрозил кулаком в сторону "Нянь-Шаня".
- Этот парень, вон там, не может командовать и шаландой, - объявил он,
дрожа от злобы.
Его собеседник равнодушно посматривал по сторонам.
- Вот как!
Но тут он заметил на набережной тяжелый морской сундук, завернутый в
парусину и перевязанный новой манильской веревкой. Он поглядел на него с
пробудившимся интересом.
- Я мог бы устроить скандал, не будь этого проклятого сиамского флага.
Не к кому пойти, а то бы я ему показал! Негодяй! Объявил своему старшему
механику, - тоже мошенник первостатейный, - что я струсил. Самые
невежественные дураки, какие когда-либо плавали по морю! Нет! Вы не можете
себе представить...
- Деньги свои получили? - внезапно осведомился его потрепанный
собеседник.
- Да. Рассчитался со мной на борту! - бесновался второй помощник. -
"Можете, - говорит, - позавтракать на суше".
- Подлый хорек! - туманно высказал свое мнение рослый человек, проводя
языком по губам. - Что вы скажете насчет того, чтобы выпить?
- Он меня ударил, - прошипел второй помощник.
- Что вы говорите?! Ударил? - сочувственно засуетился человек в синем
костюме. - Здесь невозможно разговаривать. Я хочу расспросить подробно.
Ударил, а?.. Наймите какого-нибудь парня, пусть тащит ваш сундук. Я знаю
спокойное местечко, где есть пиво в бутылках...
Мистер Джакс, изучавший в бинокль берег, сообщил затем старшему
механику, что "наш второй помощник не замедлил найти себе друга. Парень
ужасно смахивает на бродягу. Я видел, как они вместе ушли с набережной".
На судне производили необходимый ремонт, но стук и удары молотка не
мешали капитану Мак-Виру. Он писал письмо в аккуратно прибранной
штурманской рубке, и в этом письме стюард нашел столь интересные местечки,
что дважды едва не попался. Но миссис Мак-Вир в гостиной сорокафунтового
дома подавила зевок - должно быть, из уважения к себе самой, так как она
была одна в комнате.
Она откинулась на спинку стоявшей у изразцового камина позолоченной
кушетки с обитой плюшем подножкой. Каминная доска была украшена японскими
веерами, а за решеткой пылали угли. Она лениво пробегала письмо,
выхватывая то тут, то там отдельные фразы. Не ее вина, что эти письма были
так прозаичны, так удивительно неинтересны - от "дорогая жена" в начале и
до "твой любящий супруг" в конце. Не могла же она в самом деле
интересоваться всеми морскими делами? Конечно, она была рада услышать о
нем, но никогда не задавала себе вопроса, почему именно.
"...Их называют тайфунами. Помощнику как будто это не понравилось...
Нет в книгах... Не мог допустить, чтобы это продолжалось..."
Бумага громко зашелестела... "...затишье, продолжавшееся около двадцати
минут", - рассеянно читала она. Затем ей попалась фраза в начале следующей
страницы: "...увидеть еще раз тебя и детей..." Она сделала нетерпеливое
движение. Вечно он думает о том, чтобы вернуться домой. Никогда еще он не
получал такого хорошего жалованья. В чем дело?
Ей не пришло в голову посмотреть предыдущую страницу. Она нашла бы там
объяснение; между четырьмя и шестью полуночи 25 декабря капитан Мак-Вир
думал, что судно его не продержится и часа в такой шторм и ему не суждено
больше увидеть жену и детей. Этого никто не узнал, - его письма всегда так
быстро терялись, - никто, кроме стюарда. На стюарда же это открытие
произвело сильное впечатление. Такое сильное, что он попробовал поделиться
своим открытием с коком, торжественно заявив, что "все мы едва выпутались.
Сам старик чертовски мало надеялся на наше спасение".
- Откуда ты знаешь? - презрительно спросил кок, старый солдат. - Уж не
он ли тебе сказал?
- Пожалуй, что он мне намекнул, - дерзко выпалил стюард.
- Проваливай! В следующий раз он сообщит мне, - ухмыльнулся старик кок.
Миссис Мак-Вир поспешно пробегала страницы: "...Поступить
справедливо... Жалкие создания... Только у троих сломаны ноги, а один...
Подумал, что лучше не разрешать... Надеюсь, поступил справедливо..."
Она опустила письмо. Нет, больше не было ни одного намека на
возвращение домой. Должно быть, хотел лишь высказать благочестивое
пожелание. Миссис Мак-Вир успокоилась. Скромно, украдкой тикали черные
мраморные часы, оцененные местными ювелирами в три фунта восемнадцать
шиллингов и шесть пенсов.
Дверь распахнулась, и в комнату влетела девочка - в том возрасте, когда
коротенькая юбка не скрывает длинных ног. Бесцветные, довольно жидкие
волосы рассыпались у нее по плечам. Увидев мать, она остановилась и с
любопытством впилась своими светлыми глазами в письмо.
- От отца, - прошептала миссис Мак-Вир. - Куда ты дела свою ленту?
Девочка подняла руки к голове и надулась.
- Он здоров, - томно продолжала Мак-Вир. - По крайней мере я так думаю.
Об этом он никогда не пишет.
Она усмехнулась.
Девочка слушала с рассеянным, равнодушным видом, а миссис Мак-Вир
смотрела на нее с гордостью и любовью.
- Ступай надень шляпу, - сказала она, помолчав. - Я иду за покупками. У
Линома распродажа.
- Ах, как чудно! - воскликнула девчонка неожиданно серьезным
вибрирующим голосом и вприпрыжку выбежала из комнаты.
Был теплый день, небо было серо, а тротуары сухи.
Перед мануфактурным магазином миссис Мак-Вир любезно улыбнулась грузной
женщине в черной мантилье, черном янтарном ожерелье; в ее волосах, над
желтым немолодым лицом, цвели искусственные цветы. Обе защебетали,
обмениваясь приветствиями и восклицаниями, с такой быстротой, словно
мостовая готова была разверзнуться и поглотить их раньше, чем они успеют
выразить друг другу свою радость.
За их спиной вращались высокие стеклянные двери. Пройти было
невозможно, и мужчины, отойдя в сторону, терпеливо ждали, а Лидия была
поглощена тем, что просовывала конец своего зонта между каменными плитами.
Миссис Мак-Вир говорила быстро:
- Очень вам благодарна. Он еще не возвращается. Конечно, грустно, что
он не с нами. Но какое утешение знать, что он чувствует себя хороша -
Миссис Мак-Вир перевела дыхание. - Климат очень ему подходит! - радостно
прибавила она, как будто бедняга Мак-Вир плавал в китайских морях для
поправления своего здоровья.
Старший механик также не собирался домой. Мистер Раут слишком хорошо
знал цену своему месту.
- Соломон говорит, что чудесам никогда не бывает конца! - весело
крикнула миссис Раут старой леди, сидевшей в своем кресле у камина.
Мать мистера Раута слегка пошевельнулась; ее сморщенные руки в черных
митенках покоились на коленях.
Глаза жены механика жадно пробегали письмо.
- Соломон говорит, что капитан его судна - глуповатый человек, вы
помните, мама? - сделал что-то умное.
- Да, милая, - покорно сказала старуха; ее голова с серебряными
волосами была опущена; она казалась невозмутимо спокойной, как очень
старые люди, которые как будто следят за последними вспышками жизни. -
Кажется, помню.
Соломон Раут, Старый Сол, Отец Сол, старший механик, "Раут хороший
парень" - мистер Раут, снисходительный друг Джакса, был младшим из всех ее
многочисленных детей, к тому времени умерших. И лучше всего она помнила
его десятилетним мальчиком, задолго до того, как он отправился на север
работать где-то механиком. С тех пор она так редко его видела и прожила
столько долгих лет, что ей приходилось теперь возвращаться в далекое
прошлое, чтобы разглядеть сына сквозь дымку времени. Иногда ей казалось,
что ее невестка говорит о каком-то постороннем человеке.
Миссис Раут-младшая была разочарована.
- Гм... Гм... - Она перевернула страницу. - Какая досада! Он не
объясняет, что это такое. Говорит, что мне не понять, как это умно. Ну
подумайте! Что бы это могло быть? Как ему не стыдно не сказать нам!
Она продолжала читать без дальнейших замечаний, а потом стала глядеть в
камин. Старший механик написал о тайфуне всего два-три слова, но что-то
побудило его сообщить жизнерадостной женщине, что он чувствует все
усиливающуюся потребность в ее обществе. "Не будь матери, за которой нужно
ухаживать, я сегодня же выслал бы тебе денег на дорогу. Ты могла бы
поселиться здесь в маленьком домике. А я время от времени навещал бы тебя.
Ведь мы не молодеем..."
- Он здоров, мама, - вздохнула, приходя в себя, миссис Раут.
- Он всегда был крепким, здоровым мальчиком, - спокойно отозвалась
старуха.
Но мистер Джакс дал отчет действительно очень полный и живой. Его друг,
плававший в Атлантическом океане, поделился полученными им сведениями с
другими помощниками на своем пароходе:
- Один приятель описывает необычайный случай, происшедший на борту его
судна во время тайфуна. Помните, мы читали об этом тайфуне в газетах два
месяца назад. Любопытная вещь! Да вот посмотрите сами, что он пишет. Я вам
покажу его письмо.
Там были фразы, рассчитанные на то, чтобы свидетельствовать о
необузданной смелости и решимости. Джакс не лукавил: в момент написания
письма он чувствовал именно так. Мрачными красками изобразил он сцену в
межпалубном пространстве:
"...мне пришло в голову, что несчастные китайцы не могли знать,
грабители мы или нет. Не очень-то легко отнять деньги у китайца, если он
сильнее тебя. Правда, чтобы идти на грабеж в такую бурю, нам следовало
быть отчаянными людьми, но что знали о нас эти бедняки? И вот, не тратя
времени на размышления, я поторопился увести своих ребят. Свое дело мы
сделали - на этом настаивал наш старик. Мы убрались восвояси, не
потрудившись разузнать, как они себя чувствуют. Я уверен, что если бы они
не были так ужасно избиты и запуганы - все до единого не могли стоять на
ногах, - нас разорвали бы в клочья. Ох, дело было жаркое, уж: поверьте
мне, а вы можете мотаться из края в край по своему пруду [так шутливо
моряки, главным образом американские, называют Атлантический океан] до
конца веков, прежде чем свалится на вас такая работа".
Далее он делал несколько профессиональных замечаний о повреждениях,
причиненных судну, а затем продолжал:
"Когда шторм миновал, положение чертовски обострилось. Нам было отнюдь
не легче оттого, что недавно мы перешли под сиамский флаг, хотя шкипер
никакой разницы уловить не может, "раз мы находимся на борту". Есть
чувства, которых этот человек понять не в силах, - и конец делу. С таким
же успехом вы это можете растолковать столбу. Кроме того, судно, плавающее
в китайских морях, чертовски одиноко, если у него нет консула, нет
где-нибудь своей канонерки или какой-либо корпорации, куда в случае беды
можно обратиться.
Я был того мнения, что нужно держать китайцев под замком еще пятнадцать
часов или около того: нам до Фучжоу оставалось часов пятнадцать пути. Там
мы, вероятно, нашли бы какое-нибудь военное судно и под защитой его орудий
чувствовали бы себя в безопасности. Конечно, капитан любого военного судна
- английского, французского или голландского - помог бы справиться с
дракой на борту. Мы могли отделаться от китайцев вместе с их деньгами
позднее, сдав их мандарину, или тао-таи, или... как там они называют этих
парней в темных очках, - парней, которых таскают в портшезах.
Старик почему-то не мог это уразуметь. Он не хотел поднимать шум. А раз
он вбил себе в голову эту мысль - и паровой лебедкой ее не вытянешь. Ему
хотелось поменьше шуму и в интересах судна, и в интересах судовладельцев,
и в "интересах всех заинтересованных лиц", сказал он, пристально глядя на
меня. Я разозлился. Конечно, такого дела не скроешь; но сундуки были
укреплены как следует и выдержали бы любую бурю, а на нас обрушился
поистине адский шторм, о котором ты даже представления иметь не можешь.
Между тем я едва держался на ногах. Все мы почти тридцать часов не
знали ни минуты отдыха, а тут этот старик сидит и трет себе подбородок,
трет макушку и так озабочен, что даже высокие сапоги позабыл стянуть.
"Надеюсь, сэр, - говорю я, - вы их не выпустите на палубу, пока мы так
или иначе не подготовимся к встрече".