Джулия Тиммон. Если любит – поймет

   – Гм… Может, тебе стоит быть с ними помягче? – спрашиваю я. – С актерами, как бы они ни играли?
   Лицо Максуэлла делается сосредоточенным.
   – По-моему, больших успехов невозможно достичь криком, – поясняю я.
   Максуэлл чуть сдвигает брови. Я пугаюсь: не перегибаю ли я палку? Но тут он с готовностью кивает.
   – Да, все верно. Я сам понимаю, что чересчур расхожусь, когда мне кажется, что кто-то играет не совсем так. Но, видишь ли, в такие минуты эмоции бьют из меня фонтаном, такое чувство, что ничто на свете их не остановит. Вообще-то я совсем не истерик… – Он почесывает макушку.
   – Остановить собственные эмоции в состоянии только ты, – говорю я. – А для этого надо лишь полностью осознать, что толку от этого будет намного больше. Поставь себя на место актера. Любому приятнее, когда ему делают замечания или что-то подсказывают аккуратно – образно говоря, шепотом.
   Максуэлл задумчиво кивает.
   – Да, все правильно. Буду стараться.
   – И еще, – прибавляю я, сама пытаясь говорить как можно мягче. – Обращаться к людям лучше так, как они сами себя называют, ведь есть такие формы имен, которые некоторых просто бесят.
   Максуэлл смотрит на меня в растерянности.
   – Ты о чем?
   – Например, о том, что мою подругу ты называешь «Лиз», а у нее это слово ассоциируется с соседкой из детских времен – грязнулей, врушкой и двоечницей. Конечно, Элли в твоем фильме почти ничего не значит, но дело не в ней, а в самом подходе к людям.
   – Элли?
   – Так к ней обращаются самые близкие – Эл, Элли. Остальным она представляется Элизабет и хотела бы, чтобы ее звали именно так.
   Максуэлл на несколько мгновений задумывается и качает головой.
   – Надо же! Казалось бы, все так просто и незначительно, а с другой стороны… – Он благодарно смотрит на меня и с улыбкой произносит: – Тебя мне сам Бог послал. Буду перевоспитываться. – На его лбу углубляются морщинки. – А как тебе удается все это подмечать?
   Пожимаю плечами.
   – Не знаю. Может, это от папы? Он прекрасный специалист, мы с ним большие друзья, и я во многом похожа на него… – Запинаюсь, вдруг подумав о том, не кажусь ли я нескромной. – Я хочу сказать, вероятно отчасти его способности быть психологом передались мне, вот и все…
   Максуэлл кивает.
   – Да, скорее всего. – Он протягивает мне руку. – Спасибо тебе, Келли. И спокойной ночи.
   Я вкладываю в его руку свою, он сжимает пальцы, на миг замирает, медленно притягивает меня к себе и снова останавливается, проверяя, стану ли я сопротивляться. У меня от ликования все замирает внутри. Значит, все-таки дело не в топе… То есть и в таком, как этот – не очень-то сексуальном, – я ему понравилась…
   Чувствую на щеке дыхание Максуэлла, и глаза застилает расплывчатая дымка. Взгляд приковывают к себе его губы, и, кажется, если они тотчас не прикоснутся к моим, я…
   Максуэлл наклоняет голову и непродолжительно меня целует.
   – Спокойной ночи, Келли, – горячо шепчет он и, когда я раскрываю глаза, уже идет прочь.
 
   Среда выдается жаркая и влажная. Элли сегодня до вечера снимается в роликах для телемагазина, рекламирует какие-то чудо-пояса, при помощи которых якобы можно без всякого труда избавиться от целлюлита и лишнего веса, и прочую дребедень.
   Приезжаю на Пятую авеню в четверть первого, наспех перекусив мороженым и выпив стаканчик колы, смотрю по сторонам и вижу потоки народа, а съемочной команды не замечаю. Ужасно не хочется отвлекать Максуэлла от работы, но что мне остается? Конечно, надо было сразу договориться точнее, но я об этом как-то не подумала.
   – Да? – тяжело дыша и чересчур деловито, отвечает на звонок Максуэлл.
   Я в первое мгновение теряюсь. Почему он так неприветлив? Может, что-то изменилось?
   – Гм… Максуэлл, это Келли.
   – А, Келли! – восклицает он, явно стараясь быть поласковее, но его голос дребезжит от напряжения. – Не можешь нас найти?
   Слава богу, он хотя бы помнит, что пригласил меня, и подробно объясняет, где находится съемочная площадка. Я прекрасно ориентируюсь в Манхэттене, поэтому, хоть и из-за шума плохо слышу, понимаю с полуслова, куда следует идти, и ничего не переспрашиваю.
   – Хорошо, скоро буду. – Закрываю телефон и двигаюсь с потоком людей в сторону парка.
   Что-то мне все это не нравится. Не представляю, как можно снимать в такую жару, притом в будний день, когда кругом такая толкотня. Мое внимание привлекает настоящее столпотворение – сотни людей стоят вытянутым кольцом, свистя и что-то выкрикивая. Где-то внутри щелкают вспышки и визжит какая-то женщина:
   – Оливер Райдер! Я от тебя без ума, О-о-оливер!
   Тут мне становится ясно, что происходит. Съемочную площадку атаковали папарацци и страстные поклонники Райдера и Грейсон.
   – Джанин, детка, улыбнись старине Бобу! Ну же! – перекрикивает гул мальчишка лет шестнадцати. Ишь ты! Старина Боб!
   Оливеру Райдеру около шестидесяти, но он до сих пор в прекрасной форме, а Джанин примерно тридцать, но выглядит она так, что невозможно определить ее возраст. Конечно, их все обожают и, разумеется, в столь людном и открытом месте тотчас окружили, позабыв о делах.
   Теперь понятно, почему Максуэлл так странно ответил. Представляю, в каком он, бедный, напряжении, и начинаю протискиваться сквозь толпу.
   – Эй, поосторожнее! – возмущается детина с банкой пива в руке. – Всем охота посмотреть, не тебе же одной!
   – Простите, – бормочу я, еще настойчивее пробивая себе дорогу. Прядь моих волос за что-то цепляется. Я дергаю головой, слышу оглушительный вопль, поворачиваюсь и вижу темнокожую девицу в громадных серьгах, такую же рослую, как я, может даже выше. За одну из сережек я и зацепилась. – Прошу прощения, – с глупой улыбкой говорю я, торопливо распутывая волосы.
   От несносной жары и влаги моя футболка прилипла к спине и животу, ноги нещадно оттаптывают, народ ближе к середине стоит все плотнее. Когда я наконец пробиваюсь сквозь толпу и выхожу к съемочной площадке, даже страшно подумать о том, как я выгляжу. Мой взгляд падает на Максуэлла, и я тотчас забываю о своей внешности. Он уже в новых очках, но выглядит измученным. Волосы влажные, на лбу поблескивают капли пота. Папарацци лезут прямо в кадр, заботясь лишь о том, как бы сделать побольше снимков. Максуэлл то и дело поднимает глаза к небу и беззвучно двигает губами.
   – Еще один дубль! – командует он и в эту минуту замечает меня.
   Я улыбаюсь и киваю. Максуэлл делает шаг в мою сторону, но я жестом прошу его не отвлекаться, быстро подхожу сама, на миг сжимаю его руку, и он благодарит меня за незатейливую поддержку быстрым выразительным взглядом. Я снова отхожу.
   Максуэлл не сказал, что позвонит и все объяснит после, но слова тут ни к чему, я все поняла и без них. И, знаете, было что-то более интимное в этой коротенькой немой сцене, поэтому у меня в душе, несмотря на гомон вокруг и безжалостно палящее солнце, воцаряется мир и поселяется уверенность в том, что это начало, многообещающее начало новых отношений. И следующего этапа в моей жизни.
   Я ёжусь, будто от прохладного ветра, хотя до предела прогретый воздух словно замер.