Страница:
Более десяти лет провел Дзержинский в царских тюрьмах и ссылках, и у него было свое представление о работе карательного аппарата империи. А Джунковский знал власть изнутри, все ее скрытые пружины, мерзость ее устремлений и технологию ее действий, и у него тоже было на сей счет свое представление.
Известно, что Дзержинский мог убеждать. И скорее всего он убедил Джунковского в полезности и необходимости его работы в ВЧК. Так же, как убедил впоследствии действительного статского советника, ярого монархиста Александра Александровича Якушева возглавить псевдоорганизацию "Трест", нужную чекистам; как убедил бывшего заместителя царского министра путей сообщения Ивана Николаевича Борисова работать в Наркомате пути, когда сам стал путейским наркомом.
Воля неистового якобинца Дзержинского, закаленная в каторжных централах империи, соединилась с утонченностью ума Джунковского, отточенного в лабиринтах царской иерархии, в деле внутреннего сыска.
В ноябре 1918 года Джунковский выступал свидетелем в суде по делу Малиновского. И уже неслась по Москве молва: Джунковский арестован ВЧК. 14 декабря 1918 года в Управление делами Совнаркома пришло письмо с просьбой об освобождении из-под ареста бывшего московского губернатора. Письмо подписали актеры московских театров: Большого, Малого, Художественного, Моссовета. Помнили и чтили губернатора. Ленин прочитал это письмо и вывел на нем резолюцию: "Т-щу Дзержинскому: Ваше заключение. 14/ХII. Ленин"12. Но какое могло быть заключение, если Джунковский уже несколько недель работал в ВЧК? А квартиру ему тогда нашли на Арбате.
Дзержинский - Джунковский:
взлет ВЧК
С приходом Джунковского в ВЧК в делах этого ведомства появилось новое качество - профессионализм сыска. По поручению Дзержинского Джунковский консультирует создание инструкций и правил для следователей ВЧК13. Опыт жандармских управлений присутствует в этих документах с впечатляющей силой14. Уже в 1922 году Политбюро ЦК РКП(б) приняло решение о привлечении к работе в органах ГПУ бывших жандармских офицеров и сотрудников охранных отделений15. Новой власти нужен был опыт профессионалов, а деятельность Джунковского к тому времени в ВЧК способствовала этому партийному решению.
В сентябре 1922 года, после встречи с Лениным в Горках, Дзержинский пишет в своей записной книжке: "Директивы В. И.: Продолжить неуклонно высылку активной антисоветской интеллигенции (и меньшевиков в первую очередь) за границу"16. Но для этого нужно было вести наблюдение за интеллигенцией, изучать ее. А у Джунковского еще с царских времен был опыт изучения настроений среди населения17. Явно не без влияния Джунковского председатель ГПУ разрабатывает линию и технологию политического сыска в отношении интеллигенции:
"Необходимо выработать план, постоянно корректируя его и дополняя. Надо всю (!) интеллигенцию разбить по группам.
Примерно: 1) беллетристы, публицисты и политики, экономисты (здесь необходимы подгруппы: а) финансисты, б) топливники, в) транспортники, г) торговля, д) кооперация и т. д. техники (здесь тоже подгруппы: 1) инженеры, 2) агрономы, 3) врачи, 4) генштабисты) профессора и преподаватели и т. д. и т. д.".
Все сведения должны "стекаться в отдел по интеллигенции".
"На каждого интеллигента должно быть дело. Каждая группа и подгруппа должны быть освещаемы всесторонне компетентными товарищами... Сведения должны проверяться с разных сторон так, чтобы наше заключение было безошибочно и бесповоротно, чего до сих пор не было из-за спешности и односторонности освещения... надо помнить, что задачей нашего отдела должна быть не только высылка, а содействие выпрямлению линии по отношению к спецам, т. е. внесение в их ряды разложения и выдвигание тех, кто готов без оговорок поддерживать Совет. власть..."18
Такая позиция Дзержинского: не только высылка, а и работа с интеллигенцией (и оперативная - разложение в ее рядах, и воспитательно-политическая - выдвижение поддерживающих власть) - это скорее последствие влияния Джунковского на него. Джунковский, рассматривавший сыск как политическое искусство, как искусство игры, отвергавший чиновничьи, репрессивные методы работы с разными слоями общества, стал одним из создателей новой идеологии спецслужб. Идеологии, уже тогда во многом разделявшейся Дзержинским. Установки Дзержинского для аппарата ГПУ, изложенные им в той памятной записке по работе с интеллигенцией и определявшие стратегию работы с нею, стратегию сыска, были потом на долгие годы преданы забвению. В КГБ долго с переменным успехом шла борьба двух линий: административно-репрессивной и профилактической, социально-психологической, нацеленной на размывание инакомыслящих групп и лиц. Олицетворением этой второй линии в 70-е - начале 80-х годов в КГБ был генерал Филипп Бобков. Но даже ему, талантливому профессионалу спецслужбы, пользовавшемуся поддержкой Юрия Андропова, не удалось переломить ситуацию навсегда.
Но, конечно, звездным временем Джунковского в ВЧК было его участие в разработке операции "Трест". Операции, которая вошла в историю и в учебники для спецслужб. А когда она начиналась, только что закончилась гражданская война, и многочисленные белоэмигрантские организации, возникшие за рубежом, нацелились на реставрацию самодержавия в России. Всех их объединяла идея монархии. Они создали Высший монархический совет - штаб и идейный центр движения, активно искавшего опору среди интеллигенции, священнослужителей, бывших офицеров в Советской России. Они нашли Александра Якушева, бывшего статского советника, а тогда ответственного работника Наркомпути. Он стал их эмиссаром в организации подпольных групп. Когда его арестовали, Дзержинский потребовал полной информации о его жизни, характере, принципах - в соответствии с теми же установками, что были им изложены в памятной записке по работе с интеллигенцией. Якушев был человек, близкий по происхождению и стилю жизни к Джунковскому. И Дзержинский вместе с Джунковским и Артузовым, начальником контрразведывательного отдела ГПУ, думали о подходах к Якушеву, о вариантах его использования в противостоянии с белой эмиграцией. Тогда Джунковский высказал идею:
- Белое движение нужно разложить изнутри. Для этого лучше всего замкнуть это движение на псевдоорганизацию в России. Через нее влиять на расстановку сил в эмигрантских организациях, на отношения между ними, на поддержание склок и дрязг, разных амбиций в возне за трон. Создав псевдоорганизацию, можно от ее имени выходить на ваших противников, чтобы их усилия направить в иную сторону. Как, например, Зубатов19 направил социальное недовольство рабочих.
Это была все та же теория Судейкина, закалившаяся в борьбе с революционными партиями, которой занимался Джунковский в полицейском ведомстве. Он-то и закаливал ту теорию в ежедневной практике сыскных буден.
Скорее всего после разработок Джунковского Дзержинский отдал распоряжение Артузову вести работу по созданию легендированной монархической организации на территории России для оперативной игры с Высшим монархическим советом. Ей дали название МОЦР - Монархическая организация центральной России. Шесть лет ГПУ занималось играми с белоэмигрантским движением через эту организацию. Шесть лет изо дня в день Джунковский вместе с Артузовым вели этот колоссальный эксперимент, требовавший изобретательности, системного взгляда, знания людей, искусства плетения связей. Игра требовала введения новых лиц, которые там, на Западе, создавали авторитет организации. Сегодня архивы говорят о том, что эта псевдоконтрреволюционная организация заручилась поддержкой видного деятеля партии Георгия Пятакова, по легенде "ярого антибольшевика"20, красного маршала Тухачевского21, бывшего царского генерала Потапова и других.
По разработкам Джунковского и Артузова маршал Тухачевский, генералы Красной Армии были представлены через белоэмигрантские круги как противники Советской власти, как люди, способные и готовые взять власть в свои руки. Информировали ли об этой легенде чекисты самого Тухачевского - неизвестно. Но спустя годы, как эффект бумеранга, через нашу разведку с Запада пошла обратная информация: Тухачевский готовит заговор против большевистского режима. На эти сведения наложилась фальсифицированная информация гитлеровской службы безопасности. Все это в конце концов приблизило кровавую развязку для маршала в 1937 году.
Сегодня среди исследователей все большее признание получает точка зрения, представленная историком Г. Иоффе: "...деятельность "Треста" обернулась тяжелыми последствиями для его создателей. В "трестовскую легенду" были включены не только бывшие царские генералы и чиновники, но "задействованы" и некоторые деятели Красной Армии. В обстановке сталинской шпиономании "деятельность" "Треста" породила тяжелые подозрения в отношении многих. Работали ли они на ГПУ или постепенно втягивались в связи с эмигрантскими политическими кругами? Так или иначе, но большинство советских героев "Треста" (Трилиссер, Артузов и многие другие) были уничтожены в сталинско-ежовской мясорубке 30-х годов"22.
А "трестовский" МОЦР выполнил свою выдающуюся роль в истории России белое движение было действительно раздавлено, оно деградировало и распалось в соответствии с принципом Судейкина - Зубатова - Джунковского: организацию следует разложить изнутри.
Другая масштабная операция ВЧК-ОГПУ ("Синдикат-2") тоже не обошлась без консультаций Джунковского. Вся оперативная игра "Синдиката" шла параллельно с операцией "Трест". Но принципы, методы были одни и те же. Те же люди вели эти операции, и руководил ими начальник контрразведывательного отдела Артузов. А советником его по-прежнему оставался Джунковский.
Он как никто знал главный объект операции - Бориса Савинкова, эсера-боевика, террориста, ярого врага Советской власти. Убийство в начале века министра внутренних дел В. Плеве и московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича было делом рук Савинкова. У Сергея Александровича служил тогда адъютантом Джунковский. Уж он-то хорошо запомнил Савинкова. И вот спустя двадцать лет он планирует операцию по его захвату. Вместе с Артузовым Джунковский создает в России подпольную псевдоорганизацию "Либеральные демократы", на которую "клюет" такой гигант подпольной борьбы, как Савинков. В августе 1924 года он приезжает в Советский Союз, чтобы руководить "Либеральными демократами". Его арестовали в Минске, и первыми его словами после ареста были: "Чисто сделано". Потом в тюремной камере он напишет в дневнике о гениальности ГПУ.
Во второй половине 20-х годов Джунковский тесно работает с начальником охраны членов Политбюро, а потом охраны Сталина - Паукером. Опыт Джунковского весьма ценен - ведь он в свое время обеспечивал охрану царя и императорской семьи, лично отвечал за безопасность передвижения царя в поездках по России23. Он пишет обстоятельную записку для Паукера об организации личной охраны высоких лиц, консультирует его, педантично обращает внимание чекистов на многие детали охранных мероприятий. Охрана Сталина была во многом построена на тех же принципах, что и охрана Николая II. Опыт и знания Джунковского здесь были использованы сполна.
В двадцатые же годы сведения о сотрудничестве Джунковского с ЧК доходят до белой эмиграции. Появляется статья журналистки Е. Кусковой, живущей в Праге, о Джунковском и Петерсе. Скорее всего весь материал для статьи она получила от своей давней подруги Екатерины Павловны Пешковой, первой жены Горького. Екатерина Павловна, часто бывая за границей, постоянно встречалась с Кусковой. Ей было что рассказать. С 1921 года она работала советником Дзержинского по делам эсеровских партий24. Конечно, она знала и Джунковского и, возможно, решала с ним общие вопросы. Ведь благодаря и ему в 1922 году в ГПУ появились бывшие сотрудники охранных отделений для разработки политических партий, прежде всего эсеров и меньшевиков. А уж опыт борьбы против этих партий у царского департамента полиции был.
Донос
После смерти Дзержинского во второй половине 20-х годов Джунковский постепенно отходит от активной работы в ГПУ. Уже с 1928 года ужесточается политика властей по отношению к "старой" интеллигенции, дореволюционным специалистам. В работе ГПУ методы политические все более отступают под давлением мер репрессивных. "Шахтинское дело" и последовавшее за ним "академическое дело" положили начало новому периоду в деятельности спецслужб. Облик их менялся жестко и стремительно. Джунковский с его взглядами становился не нужен. В сфальсифицированном "академическом деле", в центре которого оказались крупные ученые Академии наук, не разделявшие идеологию марксизма, появляется его имя. Оценка им этого дела расходится с мнением следователей. Эта история завершается высылкой Джунковского из Москвы. Теперь он живет в Подмосковье, в Перловке, пишет воспоминания.
Летом уезжает на юг, в Крым. Работает смотрителем маяка неподалеку от Тесселей. Здесь у него новое увлечение - на арендованной земле он выращивает сад, у него прекрасный огород, бахча, виноградник. Он продает излишки урожая, выводит новые сорта. А вечерами продолжает писать воспоминания.
В 1938 году Джунковский возвращается к себе в Подмосковье, в Перловку. "Барин приехал!" - хмыкнул дворник и поделился новостью с приятелем из соседнего двора. По их доносу через несколько дней Джунковского арестовали. "Дело" вело управление НКВД по Московской области. Решением "тройки" по той же области он был приговорен к расстрелу. Приговор был исполнен весьма скоро.
На склоне лет он стал жертвой той организации сыска и доноса, которую еще внедрял на царской службе, объединяя филеров и дворников в систему наружного наблюдения, той организации сыска, которая благополучно перешла в Советскую Россию. И его стараниями тоже.
ЯКОВ АГРАНОВ - ЧЕКИСТ,
ПРИШЕДШИЙ К ИНТЕЛЛИГЕНТАМ
Правда для самого себя
В ночь с 20 на 21 августа 1938 года в одной из камер внутренней тюрьмы на Лубянке ожидал расстрела бывший заместитель наркома внутренних дел Яков Саулович Агранов. Бывший второй человек в безжалостной системе НКВД, бывший комиссар государственной безопасности первого ранга.
Раздавленный предсмертной сумятицей ума, он сидел на тюремной койке не шелохнувшись уже несколько часов. О чем они были, мысли его? Может, о жизни, что закончится на рассвете, о матери, о людях, с которыми столкнула судьба, о Ленине, с которым работал, о Сталине, которого знал и которому написал безответное письмо, может, о жене Валентине, которая томилась в такой же камере и ждала свою пулю, о дочери Норе, которая оставалась сиротой? А может думал, как отнесутся потомки к его смерти? Ведь не лишен был тщеславия. И в тайниках оставил документы для будущих поколений.
Об этом думал или о другом - определенно сказать нельзя, свидетельств нет. Но одна мысль не могла миновать его разгоряченное сознание: если бы был на месте наркома Ежова, как поступил бы тогда в отношении себя арестованного? Себя, все признавшего и все подписавшего? Перед смертью не лгут. И, наверное, тогда он признался себе, что решил бы свою участь так же, как ее уже решили,- расстрелять. Признание, горькое до слез. Наверное, оно приходило в подобные минуты к тем большевикам, у которых преданность идее была замешана на крови, партийной дисциплине и страсти к политическим интригам.
Честнейшие - мы были подлецами,
Смелейшие - мы были ренегаты1.
В ночь перед расстрелом он не бился в истерике, и его стенания не взрывали предсмертный покой тюремной камеры. Утром, в пятом часу, его повели в расстрельную комнату. Он шел без ремня и без сапог, в бриджах и гимнастерке со следами споротых петлиц и шевронов комиссара государственной безопасности, шел сосредоточенно, даже как-то уверенно. И пулю принял молча, с открытыми глазами.
Агранов находит убийц Кирова
Первого декабря 1934 года в Ленинграде был убит первый секретарь обкома, член Политбюро Центрального Комитета большевистской партии Сергей Киров. Акт судебно-медицинской экспертизы гласил: "...в 16 часов 37 минут после раздавшихся двух выстрелов Киров был обнаружен лежащим лицом вниз в коридоре третьего этажа Смольного... Изо рта и носа сгустками текла кровь, частично она была на полу... Через 7-8 минут Кирова перенесли в его кабинет. При переносе тела появилась доктор санчасти Смольного Гальперина. Она констатировала цианоз лица, отсутствие пульса, дыхания, широкие, не реагирующие на свет зрачки. Кирову пытались делать искусственное дыхание, приложили к ногам горячие бутылки. При осмотре была обнаружена рана в затылочной части. Прибыли врачи-профессора. Но помочь пострадавшему они уже ничем не могли. Смерть наступила мгновенно от повреждения жизненно важных центров нервной системы".
В последнее десятилетие в борьбе версий и выводов, исходящих от разных следственных бригад и комиссий, восторжествовало заключение комиссии Политбюро ЦК КПСС, датированное 1987 годом: Кирова убил Леонид Николаев. Это был акт отчаяния доведенного до крайности человека, истеричного по натуре, с признаками шизофрении. После выстрела в Кирова он стрелял в себя, неудачно. Его тотчас схватили, жалкого рыдающего субъекта.
Но Сталин сказал: "Ищите убийцу среди зиновьевцев". Заместитель наркома внутренних дел, руководитель Главного управления государственной безопасности НКВД Яков Саулович Агранов, который приехал в Ленинград с бригадой чекистов расследовать убийство, понял, что сталинские слова - это приказ. До этого он уже прочитал протокол допроса Мильды Драуле, жены Николаева, эффектной женщины, к которой питал далеко не платонические чувства Киров. В тот роковой день она спешила увидеться с ним. Николаев догадывался, а может, и знал об иной, тайной жизни своей жены. И он решился на отчаянный шаг. Но эта версия не "работала" на сталинское указание. Ведь нужно было доказать, что произошло политическое убийство.
Во время обыска на квартире Николаева был изъят его дневник. В нем-то и нашел Агранов ключевую для себя запись. "Я помню,- писал Николаев,- как мы с Иваном Котолыновым ездили по хозяйственным организациям для сбора средств на комсомольскую работу. В райкоме были на подбор крепкие ребята Котолынов, Антонов, на периферии - Шатский..."
Стоп! Вот они, ключевые узлы следствия, ложившиеся в схему Сталина. Осталось насытить ее следственным материалом. Стремительно работал Агранов - чувствовалась школа определенного рода.
Он, и его правая рука, начальник секретно-политического отдела НКВД Молчанов, и еще один сотрудник, меняясь, беспрерывно допрашивали Николаева. Ему внушали: "Назовите соучастников. Кто такие Котолынов, Шатский?" Заставляли говорить. Потом, обессилевшего, затаскивали в камеру. Его "сокамерник"-чекист докладывал: "Николаев бормочет во сне, упоминает имена Котолынова, Шатского, твердит, что Шатский слаб, если арестуют - все расскажет".
На четвертый день после убийства Агранов сообщает Сталину: "Агентурным путем со слов Николаева Леонида выяснено, что его лучшими друзьями были троцкисты Котолынов Иван Иванович и Шатский Николай Николаевич... Эти враждебно настроены к товарищу Сталину... Котолынов известен наркомвнуделу как бывший активный троцкист-подпольщик..."
А сам Николаев признался: "На мое решение убить Кирова повлияли мои связи с троцкистами Шатским, Котолыновым, Бардиным и другими".
На пятый день после убийства пошли аресты - Котолынов, Шатский, Румянцев... Всего тринадцать человек, которые так или иначе общались с Николаевым. 29 декабря суд вынес решение: для всех - смерть. Через час после оглашения приговора вместе с Николаевым они были расстреляны. А в приговоре говорилось, что указанные лица входили в антисоветскую зиновьевскую группировку и организовали "подпольную террористическую контрреволюционную группу", возглавлял которую "ленинградский центр".
Из материалов следствия по Николаеву, Котолынову, Румянцеву и другим, уже расстрелянным, Агранов создает дело "Ленинградской контрреволюционной зиновьевской группы". В этом деле ключевые показания Румянцева: "В случае возникновения войны современному руководству ВКП(б) не справиться с теми задачами, которые встанут, и неизбежен приход к руководству страной Каменева и Зиновьева". Семьдесят семь человек, среди них известные деятели партии, обвинялись в причастности к убийству Кирова. В январе 1935 года особое совещание при НКВД под председательством Ягоды приговорило участников этой группы к разным срокам наказания, тогда еще небольшим: от двух до пяти лет.
Но Сталин был настойчив. По-прежнему давил на чекистов: "Ищите убийц среди зиновьевцев". Добился своего: образовалось дело так называемого "Московского контрреволюционного центра". Сценарий набрасывал Агранов.
Все участники бывшей оппозиции были арестованы. 16 декабря 1935 года арестовали Зиновьева и Каменева. Провели обыски. Изъяли личные архивы. Агранов заставил своих сотрудников изучать каждый документ, каждую страницу из изъятого. Никакой зацепки, никаких признаков антигосударственной деятельности подследственных, хотя им было предъявлено обвинение в организации "московского центра", который поддерживал связь с "ленинградским центром", "осуществлявшим" убийство Кирова. Вариант, подобный дневнику Николаева, не проходил.
И тогда Агранов делает ставку на признательные показания арестованных. Никого не били, только убеждали. И вот заговорил помощник начальника цеха с завода "Красная заря" Башкиров: "Вся борьба зиновьевской контрреволюционной организации была, по существу, направлена к смене руководства партии. В этом основная политическая направленность всех ее действий. Установка была - сменить руководство Сталина Зиновьевым и Каменевым". Потом не выдержал, стал давать "показания" Бакаев.
А дальше заработал изобретенный Аграновым метод сталкивания, о котором он заявил на оперативном совещании в НКВД 3 февраля 1935 года: "Наша тактика сокрушения врага заключалась в том, чтобы столкнуть лбами всех этих негодяев и их перессорить. А задача была трудная. Перессорить их необходимо было потому, что все эти предатели были тесно спаяны между собой десятилетней борьбой с нашей партией... В ходе следствия нам удалось добиться того, что Зиновьев, Каменев, Евдокимов, Сафаров, Горшенин и другие действительно столкнулись лбами"2.
В январе 1935 года прошел закрытый процесс в Ленинграде, где главными действующими лицами были Зиновьев и Каменев. Они вместе с десятком сподвижников отвечали за то, что "создали" некий "центр", который идейно настраивал молодых ленинградских соратников на убийство Кирова. В приговоре военной коллегии Верховного суда это звучало так: "Судебное следствие не установило фактов, которые дали бы основание квалифицировать преступления членов "московского центра" в связи с убийством 1 декабря 1934 года тов. С. М. Кирова как подстрекательство к этому гнусному преступлению..." Но члены "московского центра" знали о "террористических настроениях ленинградской группы и сами разжигали эти настроения".
Хотя участники процесса получили от 5 до 10 лет лишения свободы, это было лишь началом расправы Сталина со своими политическими оппонентами. Через полтора года они снова окажутся на скамье подсудимых. И снова сценарий дела будет разрабатывать и "раскручивать" Агранов. В основе его будет уже троцкистско-зиновьевский центр со своими группами, целями, задачами, связями.
Откуда такой оперативный размах, изобретательность, масштабность? Откуда такая изощренная сыскная фантазия?
ПБО и "Промпартия" в чекистской судьбе
Первый опыт ему преподала самая настоящая подпольная законспирированная "Петроградская боевая организация". Она была раскрыта в 1921 году Петроградской ЧК. Возглавлял организацию комитет, в который входили профессор В. Таганцев, бывший артиллерийский полковник В. Шведов и бывший офицер Ю. Герман. Организация вдохновлялась кадетскими идеями правого толка. В нее входили профессорская и офицерская группы и так называемая объединенная организация кронштадтских моряков - из тех, что бежали в Финляндию после подавления Кронштадтского мятежа, а потом вернулись в Россию.
В профессорской группе состояли люди достойные и известные: князь Д. Шаховской, авторитетный финансист; профессор Н. Лазаревский, ректор Петроградского университета; профессор М. Тихвинский; С. Манухин, бывший царский министр юстиции. Они готовили проекты государственного и хозяйственного переустройства России, которые должны были вступить в силу после свержения советской власти. А это свержение обеспечивала офицерская группа во главе с подполковником П. Ивановым - ею был разработан план вооруженного восстания в Петрограде, к выполнению которого привлекались бывшие офицеры, теперь служившие в Красной Армии и на флоте. В свою очередь, В. Таганцев активно искал связи с социалистами и эсерами и вступил в соглашение с "социалистическим блоком" - своего рода координационным центром эсеров, меньшевиков и анархистов Петрограда.
Известно, что Дзержинский мог убеждать. И скорее всего он убедил Джунковского в полезности и необходимости его работы в ВЧК. Так же, как убедил впоследствии действительного статского советника, ярого монархиста Александра Александровича Якушева возглавить псевдоорганизацию "Трест", нужную чекистам; как убедил бывшего заместителя царского министра путей сообщения Ивана Николаевича Борисова работать в Наркомате пути, когда сам стал путейским наркомом.
Воля неистового якобинца Дзержинского, закаленная в каторжных централах империи, соединилась с утонченностью ума Джунковского, отточенного в лабиринтах царской иерархии, в деле внутреннего сыска.
В ноябре 1918 года Джунковский выступал свидетелем в суде по делу Малиновского. И уже неслась по Москве молва: Джунковский арестован ВЧК. 14 декабря 1918 года в Управление делами Совнаркома пришло письмо с просьбой об освобождении из-под ареста бывшего московского губернатора. Письмо подписали актеры московских театров: Большого, Малого, Художественного, Моссовета. Помнили и чтили губернатора. Ленин прочитал это письмо и вывел на нем резолюцию: "Т-щу Дзержинскому: Ваше заключение. 14/ХII. Ленин"12. Но какое могло быть заключение, если Джунковский уже несколько недель работал в ВЧК? А квартиру ему тогда нашли на Арбате.
Дзержинский - Джунковский:
взлет ВЧК
С приходом Джунковского в ВЧК в делах этого ведомства появилось новое качество - профессионализм сыска. По поручению Дзержинского Джунковский консультирует создание инструкций и правил для следователей ВЧК13. Опыт жандармских управлений присутствует в этих документах с впечатляющей силой14. Уже в 1922 году Политбюро ЦК РКП(б) приняло решение о привлечении к работе в органах ГПУ бывших жандармских офицеров и сотрудников охранных отделений15. Новой власти нужен был опыт профессионалов, а деятельность Джунковского к тому времени в ВЧК способствовала этому партийному решению.
В сентябре 1922 года, после встречи с Лениным в Горках, Дзержинский пишет в своей записной книжке: "Директивы В. И.: Продолжить неуклонно высылку активной антисоветской интеллигенции (и меньшевиков в первую очередь) за границу"16. Но для этого нужно было вести наблюдение за интеллигенцией, изучать ее. А у Джунковского еще с царских времен был опыт изучения настроений среди населения17. Явно не без влияния Джунковского председатель ГПУ разрабатывает линию и технологию политического сыска в отношении интеллигенции:
"Необходимо выработать план, постоянно корректируя его и дополняя. Надо всю (!) интеллигенцию разбить по группам.
Примерно: 1) беллетристы, публицисты и политики, экономисты (здесь необходимы подгруппы: а) финансисты, б) топливники, в) транспортники, г) торговля, д) кооперация и т. д. техники (здесь тоже подгруппы: 1) инженеры, 2) агрономы, 3) врачи, 4) генштабисты) профессора и преподаватели и т. д. и т. д.".
Все сведения должны "стекаться в отдел по интеллигенции".
"На каждого интеллигента должно быть дело. Каждая группа и подгруппа должны быть освещаемы всесторонне компетентными товарищами... Сведения должны проверяться с разных сторон так, чтобы наше заключение было безошибочно и бесповоротно, чего до сих пор не было из-за спешности и односторонности освещения... надо помнить, что задачей нашего отдела должна быть не только высылка, а содействие выпрямлению линии по отношению к спецам, т. е. внесение в их ряды разложения и выдвигание тех, кто готов без оговорок поддерживать Совет. власть..."18
Такая позиция Дзержинского: не только высылка, а и работа с интеллигенцией (и оперативная - разложение в ее рядах, и воспитательно-политическая - выдвижение поддерживающих власть) - это скорее последствие влияния Джунковского на него. Джунковский, рассматривавший сыск как политическое искусство, как искусство игры, отвергавший чиновничьи, репрессивные методы работы с разными слоями общества, стал одним из создателей новой идеологии спецслужб. Идеологии, уже тогда во многом разделявшейся Дзержинским. Установки Дзержинского для аппарата ГПУ, изложенные им в той памятной записке по работе с интеллигенцией и определявшие стратегию работы с нею, стратегию сыска, были потом на долгие годы преданы забвению. В КГБ долго с переменным успехом шла борьба двух линий: административно-репрессивной и профилактической, социально-психологической, нацеленной на размывание инакомыслящих групп и лиц. Олицетворением этой второй линии в 70-е - начале 80-х годов в КГБ был генерал Филипп Бобков. Но даже ему, талантливому профессионалу спецслужбы, пользовавшемуся поддержкой Юрия Андропова, не удалось переломить ситуацию навсегда.
Но, конечно, звездным временем Джунковского в ВЧК было его участие в разработке операции "Трест". Операции, которая вошла в историю и в учебники для спецслужб. А когда она начиналась, только что закончилась гражданская война, и многочисленные белоэмигрантские организации, возникшие за рубежом, нацелились на реставрацию самодержавия в России. Всех их объединяла идея монархии. Они создали Высший монархический совет - штаб и идейный центр движения, активно искавшего опору среди интеллигенции, священнослужителей, бывших офицеров в Советской России. Они нашли Александра Якушева, бывшего статского советника, а тогда ответственного работника Наркомпути. Он стал их эмиссаром в организации подпольных групп. Когда его арестовали, Дзержинский потребовал полной информации о его жизни, характере, принципах - в соответствии с теми же установками, что были им изложены в памятной записке по работе с интеллигенцией. Якушев был человек, близкий по происхождению и стилю жизни к Джунковскому. И Дзержинский вместе с Джунковским и Артузовым, начальником контрразведывательного отдела ГПУ, думали о подходах к Якушеву, о вариантах его использования в противостоянии с белой эмиграцией. Тогда Джунковский высказал идею:
- Белое движение нужно разложить изнутри. Для этого лучше всего замкнуть это движение на псевдоорганизацию в России. Через нее влиять на расстановку сил в эмигрантских организациях, на отношения между ними, на поддержание склок и дрязг, разных амбиций в возне за трон. Создав псевдоорганизацию, можно от ее имени выходить на ваших противников, чтобы их усилия направить в иную сторону. Как, например, Зубатов19 направил социальное недовольство рабочих.
Это была все та же теория Судейкина, закалившаяся в борьбе с революционными партиями, которой занимался Джунковский в полицейском ведомстве. Он-то и закаливал ту теорию в ежедневной практике сыскных буден.
Скорее всего после разработок Джунковского Дзержинский отдал распоряжение Артузову вести работу по созданию легендированной монархической организации на территории России для оперативной игры с Высшим монархическим советом. Ей дали название МОЦР - Монархическая организация центральной России. Шесть лет ГПУ занималось играми с белоэмигрантским движением через эту организацию. Шесть лет изо дня в день Джунковский вместе с Артузовым вели этот колоссальный эксперимент, требовавший изобретательности, системного взгляда, знания людей, искусства плетения связей. Игра требовала введения новых лиц, которые там, на Западе, создавали авторитет организации. Сегодня архивы говорят о том, что эта псевдоконтрреволюционная организация заручилась поддержкой видного деятеля партии Георгия Пятакова, по легенде "ярого антибольшевика"20, красного маршала Тухачевского21, бывшего царского генерала Потапова и других.
По разработкам Джунковского и Артузова маршал Тухачевский, генералы Красной Армии были представлены через белоэмигрантские круги как противники Советской власти, как люди, способные и готовые взять власть в свои руки. Информировали ли об этой легенде чекисты самого Тухачевского - неизвестно. Но спустя годы, как эффект бумеранга, через нашу разведку с Запада пошла обратная информация: Тухачевский готовит заговор против большевистского режима. На эти сведения наложилась фальсифицированная информация гитлеровской службы безопасности. Все это в конце концов приблизило кровавую развязку для маршала в 1937 году.
Сегодня среди исследователей все большее признание получает точка зрения, представленная историком Г. Иоффе: "...деятельность "Треста" обернулась тяжелыми последствиями для его создателей. В "трестовскую легенду" были включены не только бывшие царские генералы и чиновники, но "задействованы" и некоторые деятели Красной Армии. В обстановке сталинской шпиономании "деятельность" "Треста" породила тяжелые подозрения в отношении многих. Работали ли они на ГПУ или постепенно втягивались в связи с эмигрантскими политическими кругами? Так или иначе, но большинство советских героев "Треста" (Трилиссер, Артузов и многие другие) были уничтожены в сталинско-ежовской мясорубке 30-х годов"22.
А "трестовский" МОЦР выполнил свою выдающуюся роль в истории России белое движение было действительно раздавлено, оно деградировало и распалось в соответствии с принципом Судейкина - Зубатова - Джунковского: организацию следует разложить изнутри.
Другая масштабная операция ВЧК-ОГПУ ("Синдикат-2") тоже не обошлась без консультаций Джунковского. Вся оперативная игра "Синдиката" шла параллельно с операцией "Трест". Но принципы, методы были одни и те же. Те же люди вели эти операции, и руководил ими начальник контрразведывательного отдела Артузов. А советником его по-прежнему оставался Джунковский.
Он как никто знал главный объект операции - Бориса Савинкова, эсера-боевика, террориста, ярого врага Советской власти. Убийство в начале века министра внутренних дел В. Плеве и московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича было делом рук Савинкова. У Сергея Александровича служил тогда адъютантом Джунковский. Уж он-то хорошо запомнил Савинкова. И вот спустя двадцать лет он планирует операцию по его захвату. Вместе с Артузовым Джунковский создает в России подпольную псевдоорганизацию "Либеральные демократы", на которую "клюет" такой гигант подпольной борьбы, как Савинков. В августе 1924 года он приезжает в Советский Союз, чтобы руководить "Либеральными демократами". Его арестовали в Минске, и первыми его словами после ареста были: "Чисто сделано". Потом в тюремной камере он напишет в дневнике о гениальности ГПУ.
Во второй половине 20-х годов Джунковский тесно работает с начальником охраны членов Политбюро, а потом охраны Сталина - Паукером. Опыт Джунковского весьма ценен - ведь он в свое время обеспечивал охрану царя и императорской семьи, лично отвечал за безопасность передвижения царя в поездках по России23. Он пишет обстоятельную записку для Паукера об организации личной охраны высоких лиц, консультирует его, педантично обращает внимание чекистов на многие детали охранных мероприятий. Охрана Сталина была во многом построена на тех же принципах, что и охрана Николая II. Опыт и знания Джунковского здесь были использованы сполна.
В двадцатые же годы сведения о сотрудничестве Джунковского с ЧК доходят до белой эмиграции. Появляется статья журналистки Е. Кусковой, живущей в Праге, о Джунковском и Петерсе. Скорее всего весь материал для статьи она получила от своей давней подруги Екатерины Павловны Пешковой, первой жены Горького. Екатерина Павловна, часто бывая за границей, постоянно встречалась с Кусковой. Ей было что рассказать. С 1921 года она работала советником Дзержинского по делам эсеровских партий24. Конечно, она знала и Джунковского и, возможно, решала с ним общие вопросы. Ведь благодаря и ему в 1922 году в ГПУ появились бывшие сотрудники охранных отделений для разработки политических партий, прежде всего эсеров и меньшевиков. А уж опыт борьбы против этих партий у царского департамента полиции был.
Донос
После смерти Дзержинского во второй половине 20-х годов Джунковский постепенно отходит от активной работы в ГПУ. Уже с 1928 года ужесточается политика властей по отношению к "старой" интеллигенции, дореволюционным специалистам. В работе ГПУ методы политические все более отступают под давлением мер репрессивных. "Шахтинское дело" и последовавшее за ним "академическое дело" положили начало новому периоду в деятельности спецслужб. Облик их менялся жестко и стремительно. Джунковский с его взглядами становился не нужен. В сфальсифицированном "академическом деле", в центре которого оказались крупные ученые Академии наук, не разделявшие идеологию марксизма, появляется его имя. Оценка им этого дела расходится с мнением следователей. Эта история завершается высылкой Джунковского из Москвы. Теперь он живет в Подмосковье, в Перловке, пишет воспоминания.
Летом уезжает на юг, в Крым. Работает смотрителем маяка неподалеку от Тесселей. Здесь у него новое увлечение - на арендованной земле он выращивает сад, у него прекрасный огород, бахча, виноградник. Он продает излишки урожая, выводит новые сорта. А вечерами продолжает писать воспоминания.
В 1938 году Джунковский возвращается к себе в Подмосковье, в Перловку. "Барин приехал!" - хмыкнул дворник и поделился новостью с приятелем из соседнего двора. По их доносу через несколько дней Джунковского арестовали. "Дело" вело управление НКВД по Московской области. Решением "тройки" по той же области он был приговорен к расстрелу. Приговор был исполнен весьма скоро.
На склоне лет он стал жертвой той организации сыска и доноса, которую еще внедрял на царской службе, объединяя филеров и дворников в систему наружного наблюдения, той организации сыска, которая благополучно перешла в Советскую Россию. И его стараниями тоже.
ЯКОВ АГРАНОВ - ЧЕКИСТ,
ПРИШЕДШИЙ К ИНТЕЛЛИГЕНТАМ
Правда для самого себя
В ночь с 20 на 21 августа 1938 года в одной из камер внутренней тюрьмы на Лубянке ожидал расстрела бывший заместитель наркома внутренних дел Яков Саулович Агранов. Бывший второй человек в безжалостной системе НКВД, бывший комиссар государственной безопасности первого ранга.
Раздавленный предсмертной сумятицей ума, он сидел на тюремной койке не шелохнувшись уже несколько часов. О чем они были, мысли его? Может, о жизни, что закончится на рассвете, о матери, о людях, с которыми столкнула судьба, о Ленине, с которым работал, о Сталине, которого знал и которому написал безответное письмо, может, о жене Валентине, которая томилась в такой же камере и ждала свою пулю, о дочери Норе, которая оставалась сиротой? А может думал, как отнесутся потомки к его смерти? Ведь не лишен был тщеславия. И в тайниках оставил документы для будущих поколений.
Об этом думал или о другом - определенно сказать нельзя, свидетельств нет. Но одна мысль не могла миновать его разгоряченное сознание: если бы был на месте наркома Ежова, как поступил бы тогда в отношении себя арестованного? Себя, все признавшего и все подписавшего? Перед смертью не лгут. И, наверное, тогда он признался себе, что решил бы свою участь так же, как ее уже решили,- расстрелять. Признание, горькое до слез. Наверное, оно приходило в подобные минуты к тем большевикам, у которых преданность идее была замешана на крови, партийной дисциплине и страсти к политическим интригам.
Честнейшие - мы были подлецами,
Смелейшие - мы были ренегаты1.
В ночь перед расстрелом он не бился в истерике, и его стенания не взрывали предсмертный покой тюремной камеры. Утром, в пятом часу, его повели в расстрельную комнату. Он шел без ремня и без сапог, в бриджах и гимнастерке со следами споротых петлиц и шевронов комиссара государственной безопасности, шел сосредоточенно, даже как-то уверенно. И пулю принял молча, с открытыми глазами.
Агранов находит убийц Кирова
Первого декабря 1934 года в Ленинграде был убит первый секретарь обкома, член Политбюро Центрального Комитета большевистской партии Сергей Киров. Акт судебно-медицинской экспертизы гласил: "...в 16 часов 37 минут после раздавшихся двух выстрелов Киров был обнаружен лежащим лицом вниз в коридоре третьего этажа Смольного... Изо рта и носа сгустками текла кровь, частично она была на полу... Через 7-8 минут Кирова перенесли в его кабинет. При переносе тела появилась доктор санчасти Смольного Гальперина. Она констатировала цианоз лица, отсутствие пульса, дыхания, широкие, не реагирующие на свет зрачки. Кирову пытались делать искусственное дыхание, приложили к ногам горячие бутылки. При осмотре была обнаружена рана в затылочной части. Прибыли врачи-профессора. Но помочь пострадавшему они уже ничем не могли. Смерть наступила мгновенно от повреждения жизненно важных центров нервной системы".
В последнее десятилетие в борьбе версий и выводов, исходящих от разных следственных бригад и комиссий, восторжествовало заключение комиссии Политбюро ЦК КПСС, датированное 1987 годом: Кирова убил Леонид Николаев. Это был акт отчаяния доведенного до крайности человека, истеричного по натуре, с признаками шизофрении. После выстрела в Кирова он стрелял в себя, неудачно. Его тотчас схватили, жалкого рыдающего субъекта.
Но Сталин сказал: "Ищите убийцу среди зиновьевцев". Заместитель наркома внутренних дел, руководитель Главного управления государственной безопасности НКВД Яков Саулович Агранов, который приехал в Ленинград с бригадой чекистов расследовать убийство, понял, что сталинские слова - это приказ. До этого он уже прочитал протокол допроса Мильды Драуле, жены Николаева, эффектной женщины, к которой питал далеко не платонические чувства Киров. В тот роковой день она спешила увидеться с ним. Николаев догадывался, а может, и знал об иной, тайной жизни своей жены. И он решился на отчаянный шаг. Но эта версия не "работала" на сталинское указание. Ведь нужно было доказать, что произошло политическое убийство.
Во время обыска на квартире Николаева был изъят его дневник. В нем-то и нашел Агранов ключевую для себя запись. "Я помню,- писал Николаев,- как мы с Иваном Котолыновым ездили по хозяйственным организациям для сбора средств на комсомольскую работу. В райкоме были на подбор крепкие ребята Котолынов, Антонов, на периферии - Шатский..."
Стоп! Вот они, ключевые узлы следствия, ложившиеся в схему Сталина. Осталось насытить ее следственным материалом. Стремительно работал Агранов - чувствовалась школа определенного рода.
Он, и его правая рука, начальник секретно-политического отдела НКВД Молчанов, и еще один сотрудник, меняясь, беспрерывно допрашивали Николаева. Ему внушали: "Назовите соучастников. Кто такие Котолынов, Шатский?" Заставляли говорить. Потом, обессилевшего, затаскивали в камеру. Его "сокамерник"-чекист докладывал: "Николаев бормочет во сне, упоминает имена Котолынова, Шатского, твердит, что Шатский слаб, если арестуют - все расскажет".
На четвертый день после убийства Агранов сообщает Сталину: "Агентурным путем со слов Николаева Леонида выяснено, что его лучшими друзьями были троцкисты Котолынов Иван Иванович и Шатский Николай Николаевич... Эти враждебно настроены к товарищу Сталину... Котолынов известен наркомвнуделу как бывший активный троцкист-подпольщик..."
А сам Николаев признался: "На мое решение убить Кирова повлияли мои связи с троцкистами Шатским, Котолыновым, Бардиным и другими".
На пятый день после убийства пошли аресты - Котолынов, Шатский, Румянцев... Всего тринадцать человек, которые так или иначе общались с Николаевым. 29 декабря суд вынес решение: для всех - смерть. Через час после оглашения приговора вместе с Николаевым они были расстреляны. А в приговоре говорилось, что указанные лица входили в антисоветскую зиновьевскую группировку и организовали "подпольную террористическую контрреволюционную группу", возглавлял которую "ленинградский центр".
Из материалов следствия по Николаеву, Котолынову, Румянцеву и другим, уже расстрелянным, Агранов создает дело "Ленинградской контрреволюционной зиновьевской группы". В этом деле ключевые показания Румянцева: "В случае возникновения войны современному руководству ВКП(б) не справиться с теми задачами, которые встанут, и неизбежен приход к руководству страной Каменева и Зиновьева". Семьдесят семь человек, среди них известные деятели партии, обвинялись в причастности к убийству Кирова. В январе 1935 года особое совещание при НКВД под председательством Ягоды приговорило участников этой группы к разным срокам наказания, тогда еще небольшим: от двух до пяти лет.
Но Сталин был настойчив. По-прежнему давил на чекистов: "Ищите убийц среди зиновьевцев". Добился своего: образовалось дело так называемого "Московского контрреволюционного центра". Сценарий набрасывал Агранов.
Все участники бывшей оппозиции были арестованы. 16 декабря 1935 года арестовали Зиновьева и Каменева. Провели обыски. Изъяли личные архивы. Агранов заставил своих сотрудников изучать каждый документ, каждую страницу из изъятого. Никакой зацепки, никаких признаков антигосударственной деятельности подследственных, хотя им было предъявлено обвинение в организации "московского центра", который поддерживал связь с "ленинградским центром", "осуществлявшим" убийство Кирова. Вариант, подобный дневнику Николаева, не проходил.
И тогда Агранов делает ставку на признательные показания арестованных. Никого не били, только убеждали. И вот заговорил помощник начальника цеха с завода "Красная заря" Башкиров: "Вся борьба зиновьевской контрреволюционной организации была, по существу, направлена к смене руководства партии. В этом основная политическая направленность всех ее действий. Установка была - сменить руководство Сталина Зиновьевым и Каменевым". Потом не выдержал, стал давать "показания" Бакаев.
А дальше заработал изобретенный Аграновым метод сталкивания, о котором он заявил на оперативном совещании в НКВД 3 февраля 1935 года: "Наша тактика сокрушения врага заключалась в том, чтобы столкнуть лбами всех этих негодяев и их перессорить. А задача была трудная. Перессорить их необходимо было потому, что все эти предатели были тесно спаяны между собой десятилетней борьбой с нашей партией... В ходе следствия нам удалось добиться того, что Зиновьев, Каменев, Евдокимов, Сафаров, Горшенин и другие действительно столкнулись лбами"2.
В январе 1935 года прошел закрытый процесс в Ленинграде, где главными действующими лицами были Зиновьев и Каменев. Они вместе с десятком сподвижников отвечали за то, что "создали" некий "центр", который идейно настраивал молодых ленинградских соратников на убийство Кирова. В приговоре военной коллегии Верховного суда это звучало так: "Судебное следствие не установило фактов, которые дали бы основание квалифицировать преступления членов "московского центра" в связи с убийством 1 декабря 1934 года тов. С. М. Кирова как подстрекательство к этому гнусному преступлению..." Но члены "московского центра" знали о "террористических настроениях ленинградской группы и сами разжигали эти настроения".
Хотя участники процесса получили от 5 до 10 лет лишения свободы, это было лишь началом расправы Сталина со своими политическими оппонентами. Через полтора года они снова окажутся на скамье подсудимых. И снова сценарий дела будет разрабатывать и "раскручивать" Агранов. В основе его будет уже троцкистско-зиновьевский центр со своими группами, целями, задачами, связями.
Откуда такой оперативный размах, изобретательность, масштабность? Откуда такая изощренная сыскная фантазия?
ПБО и "Промпартия" в чекистской судьбе
Первый опыт ему преподала самая настоящая подпольная законспирированная "Петроградская боевая организация". Она была раскрыта в 1921 году Петроградской ЧК. Возглавлял организацию комитет, в который входили профессор В. Таганцев, бывший артиллерийский полковник В. Шведов и бывший офицер Ю. Герман. Организация вдохновлялась кадетскими идеями правого толка. В нее входили профессорская и офицерская группы и так называемая объединенная организация кронштадтских моряков - из тех, что бежали в Финляндию после подавления Кронштадтского мятежа, а потом вернулись в Россию.
В профессорской группе состояли люди достойные и известные: князь Д. Шаховской, авторитетный финансист; профессор Н. Лазаревский, ректор Петроградского университета; профессор М. Тихвинский; С. Манухин, бывший царский министр юстиции. Они готовили проекты государственного и хозяйственного переустройства России, которые должны были вступить в силу после свержения советской власти. А это свержение обеспечивала офицерская группа во главе с подполковником П. Ивановым - ею был разработан план вооруженного восстания в Петрограде, к выполнению которого привлекались бывшие офицеры, теперь служившие в Красной Армии и на флоте. В свою очередь, В. Таганцев активно искал связи с социалистами и эсерами и вступил в соглашение с "социалистическим блоком" - своего рода координационным центром эсеров, меньшевиков и анархистов Петрограда.