Страница:
— Вы думаете, что убийственные органы у чёрных медуз и у этой крестообразной мерзости одного рода? — спросил Эрг Ноор.
— Не сомневаюсь. Тому порукой моя рука… — Биолог не заметил случайного каламбура. — В накоплении и видоизменении электрической энергии выразилось общее жизненное приспособление чёрных существ — обитателей богатой электричеством планеты. Они — явные хищники, а тех, кто служит их жертвами, мы пока не знаем.
— Но помните, что случилось с нами всеми, когда Низа…
— Это другое. Я долго думал об этом. С появлением страшного креста раздался сломивший наше сознание инфразвук огромной силы. В этом чёрном мире и звуки тоже чёрные, неслышимые. Угнетая сознание инфразвуком, это существо потом действует родом гипноза, более сильным, чем у наших, ныне вымерших, гигантских змей: например, анаконды. Вот что едва не погубило нас, если бы не Низа…
Начальник экспедиции посмотрел на далёкое Солнце, светящее сейчас и на Земле. Солнце — вечную надежду человека ещё с доисторического его прозябания среди беспощадной природы. Солнце — олицетворение светлой силы разума, разгоняющего мрак и чудовищ ночи. И радостная искра надежды стала его спутником на остаток странствования…
Заведующий станцией Тритон явился в санаторий за Эргом Ноором. Земля вызывала начальника экспедиции, а появление заведующего в запретных помещениях карантина означало конец изоляции, возможность окончить тринадцатилетнее путешествие «Тантры». Начальник экспедиции скоро вернулся, ещё более сосредоточенный, чем обычно.
— Вылетаем сегодня же. Меня попросили взять шесть человек с планетолёта «Амат», который оставляют здесь для освоения новых рудных месторождений на Плутоне. Мы возьмём экспедицию и собранные ею на Плутоне материалы.
Эта шестёрка переоборудовала обычный планетолёт и совершила безмерно отважный подвиг. Они нырнули на дно преисподней, под густую неоново-метановую атмосферу Плутона. Летели в бурях аммиачного снега, ежесекундно опасаясь разбиться во тьме о колоссальные иглы прочного, как сталь, водяного льда. Они сумели найти область, где выступали обнажённые горы. Загадка Плутона наконец решена — эта планета не принадлежит к нашей солнечной системе. Она захвачена ею во время пути Солнца через Галактику. Вот почему плотность Плутона гораздо больше всех других далёких планет. Странные минералы из совсем чужого мира открыты исследователями. Но ещё важнее, что на одном хребте обнаружены следы почти нацело разрушенных построек, свидетельствующих о какой-то невообразимо древней цивилизации. Добытые исследователями данные, конечно, должны быть проверены. Разумная обработка строительных материалов ещё требует доказательств… Но налицо изумительный подвиг. Я горжусь тем, что наш звездолёт доставит героев на Землю, и горю нетерпением услышать их рассказы. Карантин у них кончился три дня тому назад… — Эрг Ноор смолк, утомившись длинной речью.
— Но ведь тут есть серьёзное противоречие! — вскричал Пур Хисс.
— Противоречие — мать истины! — спокойно ответил астроному Эрг Ноор старой пословицей. — Пора готовить «Тантру»!
Испытанный звездолёт легко оторвался от Тритона и понёсся по гигантской дуге, перпендикулярной к плоскости эклиптики. Прямой путь к Земле был невозможен: любой корабль погиб бы в широком поясе метеоритов и астероидов — осколков разбитой планеты Фаэтона, когда-то существовавшей между Марсом и Юпитером и разорванной тяготением гиганта солнечной системы.
Эрг Ноор набирал ускорение. Он не собирался везти героев на Землю положенные семьдесят два дня, а решил, пользуясь колоссальной силой звездолёта, при минимальном расходе анамезона, дойти за пятьдесят часов.
Передача с Земли прорывалась в пространство к звездолёту — планета приветствовала победу над мраком железной звезды и мраком ледяного Плутона. Композиторы исполняли сочинённые в честь «Тантры» и «Амата» романсы и симфонии.
Космос гремел торжествующими мелодиями. Станции на Марсе, Венере и астероидах вызывали корабль, вливая свои аккорды в общий хор уважения к героям.
— «Тантра», «Тантра», — наконец зазвучал голос с поста Совета, — даётся посадка на Эль Хомру!
Центральный космопорт находился на месте бывшей пустыни в Северной Африке, и звездолёт ринулся туда сквозь насыщенную солнечным светом атмосферу Земли.
Глава седьмая
— Не сомневаюсь. Тому порукой моя рука… — Биолог не заметил случайного каламбура. — В накоплении и видоизменении электрической энергии выразилось общее жизненное приспособление чёрных существ — обитателей богатой электричеством планеты. Они — явные хищники, а тех, кто служит их жертвами, мы пока не знаем.
— Но помните, что случилось с нами всеми, когда Низа…
— Это другое. Я долго думал об этом. С появлением страшного креста раздался сломивший наше сознание инфразвук огромной силы. В этом чёрном мире и звуки тоже чёрные, неслышимые. Угнетая сознание инфразвуком, это существо потом действует родом гипноза, более сильным, чем у наших, ныне вымерших, гигантских змей: например, анаконды. Вот что едва не погубило нас, если бы не Низа…
Начальник экспедиции посмотрел на далёкое Солнце, светящее сейчас и на Земле. Солнце — вечную надежду человека ещё с доисторического его прозябания среди беспощадной природы. Солнце — олицетворение светлой силы разума, разгоняющего мрак и чудовищ ночи. И радостная искра надежды стала его спутником на остаток странствования…
Заведующий станцией Тритон явился в санаторий за Эргом Ноором. Земля вызывала начальника экспедиции, а появление заведующего в запретных помещениях карантина означало конец изоляции, возможность окончить тринадцатилетнее путешествие «Тантры». Начальник экспедиции скоро вернулся, ещё более сосредоточенный, чем обычно.
— Вылетаем сегодня же. Меня попросили взять шесть человек с планетолёта «Амат», который оставляют здесь для освоения новых рудных месторождений на Плутоне. Мы возьмём экспедицию и собранные ею на Плутоне материалы.
Эта шестёрка переоборудовала обычный планетолёт и совершила безмерно отважный подвиг. Они нырнули на дно преисподней, под густую неоново-метановую атмосферу Плутона. Летели в бурях аммиачного снега, ежесекундно опасаясь разбиться во тьме о колоссальные иглы прочного, как сталь, водяного льда. Они сумели найти область, где выступали обнажённые горы. Загадка Плутона наконец решена — эта планета не принадлежит к нашей солнечной системе. Она захвачена ею во время пути Солнца через Галактику. Вот почему плотность Плутона гораздо больше всех других далёких планет. Странные минералы из совсем чужого мира открыты исследователями. Но ещё важнее, что на одном хребте обнаружены следы почти нацело разрушенных построек, свидетельствующих о какой-то невообразимо древней цивилизации. Добытые исследователями данные, конечно, должны быть проверены. Разумная обработка строительных материалов ещё требует доказательств… Но налицо изумительный подвиг. Я горжусь тем, что наш звездолёт доставит героев на Землю, и горю нетерпением услышать их рассказы. Карантин у них кончился три дня тому назад… — Эрг Ноор смолк, утомившись длинной речью.
— Но ведь тут есть серьёзное противоречие! — вскричал Пур Хисс.
— Противоречие — мать истины! — спокойно ответил астроному Эрг Ноор старой пословицей. — Пора готовить «Тантру»!
Испытанный звездолёт легко оторвался от Тритона и понёсся по гигантской дуге, перпендикулярной к плоскости эклиптики. Прямой путь к Земле был невозможен: любой корабль погиб бы в широком поясе метеоритов и астероидов — осколков разбитой планеты Фаэтона, когда-то существовавшей между Марсом и Юпитером и разорванной тяготением гиганта солнечной системы.
Эрг Ноор набирал ускорение. Он не собирался везти героев на Землю положенные семьдесят два дня, а решил, пользуясь колоссальной силой звездолёта, при минимальном расходе анамезона, дойти за пятьдесят часов.
Передача с Земли прорывалась в пространство к звездолёту — планета приветствовала победу над мраком железной звезды и мраком ледяного Плутона. Композиторы исполняли сочинённые в честь «Тантры» и «Амата» романсы и симфонии.
Космос гремел торжествующими мелодиями. Станции на Марсе, Венере и астероидах вызывали корабль, вливая свои аккорды в общий хор уважения к героям.
— «Тантра», «Тантра», — наконец зазвучал голос с поста Совета, — даётся посадка на Эль Хомру!
Центральный космопорт находился на месте бывшей пустыни в Северной Африке, и звездолёт ринулся туда сквозь насыщенную солнечным светом атмосферу Земли.
Глава седьмая
Симфония фа минор цветовой тональности 4,750 мю
Пластины прозрачной пластмассы служили стенами широкой веранды, обращённой на юг, к морю. Бледный матовый свет с потолка не спорил с яркой луной, а дополнял её, смягчая грубую черноту теней. На веранде собрался почти весь состав морской экспедиции. Только самые юные её работники затеяли игру в залитом луной море. Пришёл со своей прекрасной моделью художник Карт Сан. Начальник экспедиции Фрит Дон, встряхивая длинными золотистыми волосами, рассказал об исследовании найденного Миико коня. Определение материала статуи для выяснения подъёмного веса привело к неожиданным результатам. Под поверхностным слоем какого-то сплава оказалось чистое золото. Если конь был литым, то вес изваяния, даже с вычетом вытесненной им воды, достигал четырёхсот тонн. Для подъёма такого чудовища вызывались большие суда с особыми приспособлениями.
На вопросы, как объяснить нелепейшее употребление ценного металла, один из старших сотрудников экспедиции вспомнил встреченную в исторических архивах легенду об исчезновении золотого запаса целой страны: тогда золото служило эквивалентом стоимости труда. Преступные правители, виновные в тирании и разорении народа, перед тем как исчезнуть, убежав в другую страну тогда были препятствия к сообщению разных народов между собою, называвшиеся границами, — собрали весь запас золота и отлили из него статую, которую поставили на самой людной площади главного города государства. Никто не смог найти золото. Историк высказал догадку, что никто тогда не догадался, какой металл скрывается под слоем недорогого сплава.
Рассказ вызвал оживление. Находка колоссального количества золота была великолепным подарком человечеству. Хотя тяжёлый жёлтый металл давно уже не служил символом ценностей, он оставался очень нужным для электрических приборов, медицинских препаратов и особенно для изготовления анамезона.
В углу с наружной стороны веранды собрались в тесный кружок Веда Конг, Дар Ветер, художник, Чара Нанди и Эвда Наль. Рядом застенчиво уселся Рен Боз. Не было только Мвена Маса.
— Вы были правы, утверждая, что художник — вернее, искусство вообще — всегда и неизбежно отстаёт от стремительного роста знаний и техники, — говорил Дар Ветер.
— Вы меня не поняли, — возражал Карт Сан. — Искусство уже исправило свои ошибки и поняло свой долг перед человечеством. Оно перестало создавать угнетающие монументальные формы, изображать блеск и величие, реально не существующие, ибо это внешнее. Развивать эмоциональную сторону человека стало важнейшим долгом искусства. Только оно владеет силой настройки человеческой психики, её подготовки к восприятию самых сложных впечатлений. Кто не знает волшебной лёгкости понимания, дающейся предварительной настройкой — музыкой, красками, формой?.. И как замыкается человеческая душа, если ломиться в неё грубо и принудительно. Вам, историкам, лучше, чем кому другому, известно, сколько бед вытерпело человечество в борьбе за развитие и воспитание эмоциональной стороны психики.
— В далёком прошлом было время, когда искусство стремилось к отвлечённым формам, — заметила Веда Конг.
— Искусство стремилось к абстракции в подражание разуму, получившему явный примат над всем остальным. Но быть выраженным отвлечённо искусство не может, кроме музыки, занимающей особое место и также по-своему вполне конкретной. Это был ложный путь.
— Какой же путь вы считаете настоящим?
— Искусство, по-моему, — отражение борьбы и тревог мира в чувствах людей, иногда иллюстрация жизни, но под контролем общей целесообразности. Эта целесообразность и есть красота, без которой я не вижу счастья и смысла жизни. Иначе искусство легко вырождается в прихотливые выдумки, особенно при недостаточном знании жизни и истории…
— Мне всегда хотелось, чтобы путь искусства был в преодолении и изменении мира, а не только его ощущением, — вставил Дар Ветер.
— Согласен! — воскликнул Карт Сан. — Но с той оговоркой, что не только внешнего мира, но и, главное, внутреннего мира эмоций человека. Его воспитания… с пониманием всех противоречий.
Эвда Наль положила на руку Дар Ветра свою, крепкую и тёплую.
— От какой мечты вы отказались сегодня?
— От очень большой…
— Каждый из нас, кто смотрел, — продолжал свою речь художник, — произведения массового искусства древности — кинофильмы, записи театральных постановок, выставок живописи, — тот знает, какими чудесно отточенными, изящными, очищенными от всего лишнего кажутся наши современные зрелища, танцы, картины… Я уже не говорю об эпохах упадка.
— Он умён, но многословен, — шепнула Веда Конг.
— Художнику трудно выражать словами или формулами те сложнейшие явления, которые он видит и отбирает из окружающего, — вступилась Чара Нанди, и Эвда Наль одобрительно кивнула.
— А мне хочется, — продолжал Карт Сан, — идти так: собрать и соединить чистые зёрна прекрасной подлинности чувств, форм, красок, разбросанных в отдельных людях, в одном образе. Восстановить древние образы в высшем выражении красоты каждой из рас давнего прошлого, смешение которых образовало современное человечество. Так, «Дочь Гондваны» — единение с природой, подсознательное знание связи вещей и явлений, насквозь ещё пронизанный инстинктами комплекс чувств, ощущений.
«Дочь Тетиса» — Средиземного моря — сильно развитые чувства, бесстрашно широкие и бесконечно разнообразные, — тут уже другая ступень слияния с природой — через эмоции, а не через инстинкты. Сила Эроса, открыто и чисто подчинённая возвышению человека. Древние культуры Средиземноморья — критяне, этруски, эллины, протоиндийцы, в их среде возник образ человека, который мог создать эту эмоциональную культуру. Как повезло мне найти Чару: случайно в ней соединились черты античных греко-критян и более поздних народов Центральной Индии.
Веда улыбнулась правоте своей догадки, а Дар Ветер прошептал ей, что трудно было бы найти лучшую модель.
— Если мне удастся «Дочь Средиземного моря», то неизбежно выполнение третьей части замысла — золотоволосая или светло-русая северная женщина со спокойными и прозрачными глазами, высокая, чуть медлительная, пристально вглядывающаяся в мир, похожая на древних женщин русского, скандинавского или английского народов. Только после этого я смогу приступить к синтезу — созданию образа современной женщины, в котором соединю лучшее от всех трёх этих пращуров.
— Почему только «дочери», а не «сыновья»? — улыбнулась Веда.
— Надо ли пояснять, что прекрасное всегда более законченно в женщине и отточено сильнее по законам физиологии… — нахмурился художник.
— Когда будете писать свою третью картину, приглядитесь к Веде Конг, — начала Эвда Наль. — Вряд ли…
Художник быстро встал.
— Вы думаете, я не вижу! Но борюсь с собой, чтобы в меня не вошёл этот образ сейчас, когда я полон другим. Но Веда…
— Мечтает о музыке, — слегка покраснела та. — Жаль, что здесь солнечный рояль, немой ночью!
— Системы, работающей на полупроводниках от солнечного света? — спросил Рен Боз, перегибаясь через ручку кресла. — Тогда я мог бы переключить его на токи от приёмника.
— Долго это? — обрадовалась Веда.
— Час придётся поработать.
— Не надо. Через час начнётся передача новостей по мировой сети. Мы увлеклись работой, и два вечера никто не включал приёмника.
— Тогда спойте, Веда, — попросил Дар Ветер. — У Карта Сана есть вечный инструмент со струнами времён Тёмных веков феодального общества.
— Гитара, — подсказала Чара Нанди.
— Кто будет играть?.. Попробую — может быть, справлюсь сама.
— Я играю! — Чара вызвалась сбегать за гитарой в студию.
— Побежим вместе, — предложил Фрит Дон.
Чара задорно взметнула чёрную массу своих волос. Шерлис повернул рычаг и сдвинул боковую стену веранды, открыв вид вдоль берега на восточный угол залива. Фрит Дон понёсся огромными прыжками. Чара бежала, откинув назад голову. Девушка сперва отстала, но к студии оба подбежали одновременно, нырнули в чёрный, неосвещённый вход и через секунду снова неслись вдоль моря под луной, упрямые и быстроногие. Фрит Дон первым достиг веранды, но Чара прыгнула через открытую боковую створку и оказалась внутри комнаты.
Веда восхищённо всплеснула руками.
— Ведь Фрит Дон — победитель весенних десятиборий!
— А Чара Нанди окончила высшую школу танцев: обе ступени — древних и современных, — в тон Веде отозвался Карт Сан.
— Мы с Ведой учились тоже, но только в низшей, — вздохнула Эвда Наль.
— Низшую теперь проходят все, — поддразнил художник.
Чара медленно перебирала струны гитары, подняв свой маленький твёрдый подбородок. Высокий голос молодой женщины зазвенел тоской и призывом. Она пела новую, только что пришедшую из южной зоны песню о несбывшейся мечте. В мелодию вступил низкий голос Веды и стал тем лучом стремления, вокруг которого вилось и замирало пение Чары. Дуэт получился великолепным — так противоположны были обе певицы и так они дополняли друг друга. Дар Ветер переводил взгляд с одной на другую и не мог решить, кому больше идёт пение — Веде, стоявшей, облокотясь на пульт приёмника, опустив голову под тяжестью светлых кос, серебрившихся в свете луны, или Чаре, склонившейся вперёд, с гитарой на круглых голых коленях, с лицом, таким тёмным от загара, что на нём резко белели зубы и чистые синеватые белки глаз.
Песня умолкла. Чара нерешительно перебирала струны. И Дар Ветер стиснул зубы. Это была та самая песня, когда-то отдалившая его от Веды, — теперь мучительная и для неё.
Раскаты струн следовали порывами, аккорд догонял другой и бессильно замирал, не достигнув слияния. Мелодия шла отрывисто, точно всплески волн падали на берег, разливались на миг по отмелям и скатывались один за другим в чёрное бездонное море. Чара ничего не знала — её звонкий голос оживил слова о любви, летящей в ледяных безднах пространства, от звезды к звезде, пытаясь найти, понять, ощутить, где он… Тот, ушедший в космос на подвиг искания, он уже не вернётся — пусть! Но хоть на единственный миг узнать, что с ним, помочь мольбой, ласковой мыслью, приветом! Веда молчала. Чара, почувствовав неладное, оборвала песнь, вскочила, бросила гитару художнику и подошла к неподвижно стоявшей светловолосой женщине, виновато склонив голову.
Веда улыбнулась.
— Станцуйте мне, Чара!
Та покорно кивнула, соглашаясь, но тут вмешался Фрит Дон:
— С танцами подождём — сейчас передача!
На крыше дома выдвинулась телескопическая труба, высоко поднявшая две перекрещенные металлические плоскости с восемью полушариями на венчавшем сооружение металлическом круге. Комнату наполнили могучие звуки.
Передача началась с показа одного из новых спиральных городов северного жилого пояса. Среди градостроителей господствовали два направления архитектуры: город пирамидальный и спирально-винтовой. Они строились в особо удобных для жизни местах, где сосредоточивалось обслуживание автоматических заводов, пояса которых, чередуясь с кольцами рощ и лугов, окружали город, обязательно выходивший на море или большое озеро.
Города строились на возвышенностях, потому что здания шли уступами, так, что не было ни одного, фасад которого не был бы открыт полностью солнцу, ветрам, небу и звёздам. С внутренней стороны зданий находились помещения машин, складов, распределителей, мастерских и кухонь, иногда уходившие глубоко в землю. Сторонники пирамидальных городов считали преимуществом их сравнительно небольшую высоту при значительной вместимости, в то время как строители спиральных поднимали свои творения на высоту более километра. Перед участниками морской экспедиции предстала крутая спираль, светившаяся на солнце миллионами опалесцировавших стен из пластмассы, фарфоровыми рёбрами каркасов из плавленого камня, креплениями из полированного металла. Каждый её виток постепенно поднимался от периферии к центру. Массивы зданий разделялись глубокими вертикальными нишами. На головокружительной высоте висели лёгкие мосты, балконы и выступы садов. Искрящиеся вертикальные полосы контрфорсами уширялись к основанию, обнимая между тысячами аркад громадные лестницы. Они вели к ступенчатым паркам, лучами расходящимися к первому поясу густых рощ. Улицы тоже изгибались по спирали — висячие по периметру города или внутренние, под хрустальными перекрытиями. На них не было никаких экипажей — непрерывные цепи транспортёров скрывались в продольных нишах.
Люди, оживлённые, смеющиеся, серьёзные, быстро шли по улицам или прогуливались под аркадами, уединялись в тысячах укромных мест: среди колоннад, на переходах лестниц, в висячих садах на крышах уступов…
Зрелище могучего города продолжалось недолго: началась речевая передача.
— Продолжается обсуждение проекта, внесённого Академией Направленных Излучений, — заговорил появившийся на экране человек, — о замене линейного алфавита электронной записью. Проект не встречает всеобщей поддержки. Главное противоречие — сложность аппаратов чтения. Книга перестанет быть другом, повсюду сопутствующим человеку. Несмотря на всю внешнюю выгодность, проект будет отклонён.
— Долго обсуждали! — заметил Рен Боз.
— Крупное противоречие, — откликнулся Дар Ветер. — С одной стороны — заманчивая простота записи, с другой — трудность чтения.
Человек на экране продолжал:
— Подтверждается вчерашнее сообщение — тридцать седьмая звёздная заговорила. Они возвращаются…
Дар Ветер замер, ошеломлённый силой противоречивых чувств. Боковым зрением он увидел медленно встававшую Веду Конг со всё шире раскрывающимися глазами. Обострившийся слух Дар Ветра уловил её прерывистое дыхание.
— …со стороны квадрата четыреста один, и корабль только что вышел из минус-поля[50] в одной сотой парсека от орбиты Нептуна. Задержка экспедиции произошла вследствие встречи с чёрным солнцем. Потерь людей нет! Скорость корабля, — закончил диктор, — около пяти шестых абсолютной единицы. Экспедиция ожидается на станции Тритон через одиннадцать дней. Ждите сообщения о замечательных открытиях!
Передача продолжалась. Следовали другие новости, но их уже никто не слушал. Все окружили Веду, поздравляли.
Она улыбалась с горящими щеками и тревогой, спрятанной в глубине глаз. Приблизился и Дар Ветер. Веда почувствовала твёрдое пожатие его руки, ставшей нужной и близкой, встретила прямой взгляд. Давно он не смотрел так. Она знала грустную удаль, сквозившую в его прежнем отношении к ней. И знала, что сейчас он читает в её лице не только радость…
Дар Ветер тихо опустил её руку, улыбнулся по-своему, неповторимо ясно, — и отошёл. Товарищи из экспедиции оживлённо обсуждали сообщение, Веда осталась в кольце людей, искоса наблюдая за Дар Ветром. Она видела, как к нему подошла Эвда Наль, спустя минуту присоединился Рен Боз.
— Надо найти Мвена Маса, он ещё ничего не знает! — как бы спохватившись, воскликнул Дар Ветер. — Пойдём со мной, Эвда. И вы, Рен?
— И я, — подошла Чара Нанди. — Можно?
Они вышли к тихому плеску волн. Дар Ветер остановился, подставляя лицо прохладному дуновению, и глубоко вздохнул. Повернувшись, он встретил взгляд Эвды Наль.
— Я уеду, не возвращаясь в дом, — ответил он на безмолвный вопрос.
Эвда взяла его под руку. Некоторое время все шли в молчании.
— Я думала, надо ли так? — прошептала Эвда. — Наверное, надо, и вы правы. Если бы Веда…
Эвда умолкла, но Дар Ветер понимающе сжал её ладонь и приложил к своей щеке. Рен Боз шёл за ними по пятам, осторожно отодвигаясь от Чары, а та, скрывая насмешку, искоса поглядывая огромными глазами, широко шагала рядом. Эвда едва слышно рассмеялась и вдруг подала физику свободную руку. Рен Боз схватил её хищным движением, показавшимся комичным у этого застенчивого человека.
— Где же искать вашего друга? — Чара остановилась у самой воды.
Дар Ветер всмотрелся и в ярком свете луны увидел отчётливые отпечатки ног на полосе мокрого песка. Следы шли через совершенно одинаковые промежутки, с симметрично развёрнутыми носками с такой геометрической правильностью, что казались отпечатанными машиной.
— Он шёл туда. — Дар Ветер показал в сторону больших камней.
— Да, это его следы, — подтвердила Эвда.
— Почему вы так уверены? — усомнилась Чара.
— Посмотрите на правильность шагов — так ходили первобытные охотники или те, кто унаследовал их черты. А мне кажется, что Мвен, несмотря на свою учёность, ближе любого из нас к природе… Не знаю, как вы, Чара? — Эвда обернулась к задумавшейся девушке.
— Я? О нет! — И, показывая вперёд, она воскликнула: — Вот он!
На ближайшем камне появилась громадная фигура африканца, блестевшая под луной, как полированный чёрный мрамор. Мвен Мас энергично потрясал руками, точно угрожая кому-то. Грозные мышцы могучего тела вздувались и перекатывались буграми под блестящей кожей.
— Он как дух ночи из детских сказок! — взволнованно шепнула Чара.
Мвен Мас заметил приближающихся, спрыгнул со скалы и появился одетый. В немногих словах Дар Ветер рассказал о случившемся, и Мвен Мас выразил желание немедленно повидать Веду Конг.
— Идите туда с Чарой, — сказала Эвда, — а мы тут побудем немного…
Дар Ветер сделал прощальный жест, и на лице африканца отразилось понимание. Какой-то полудетский порыв заставил его прошептать давно забытые слова прощания. Дар Ветер был тронут и в задумчивости пошёл прочь, сопровождаемый молчаливой Эвдой. Рен Боз в замешательстве потоптался на месте и повернул следом за Мвеном Масом и Чарой Нанди.
Дар Ветер и Эвда дошли до мыса, отгораживающего залив от открытого моря. Огоньки, окаймлявшие огромные диски плотов морской экспедиции, стали отчётливо видны.
Дар Ветер столкнул прозрачную лодку с песка и стал у воды перед Эвдой, ещё более массивный и могучий, чем Мвен Мас. Эвда поднялась на носки и поцеловала уходящего друга.
— Ветер, я буду с Ведой, — ответила она на его мысли. — Мы вернёмся вместе в нашу зону и там дождёмся прибытия. Дайте знать, когда устроитесь, — я всегда буду счастлива помочь вам…
Эвда долго провожала глазами лодку на серебряной воде…
Дар Ветер подплыл ко второму плоту, где ещё работали механики, спеша закончить установку аккумуляторов. По просьбе Дар Ветра они зажгли три зелёных огня треугольником.
Через полтора часа первый же пролетавший спиролет повис над плотом. Дар Ветер сел в опущенный подъёмник, на секунду показался под освещённым днищем корабля и скрылся в люке. К утру он входил в своё постоянное жилище, неподалёку от обсерватории Совета, которое не успел ещё переменить. Дар Ветер открыл продувочные краны в обеих своих комнатах. Спустя несколько минут вся накопившаяся пыль исчезла. Дар Ветер выдвинул из стены постель и, настроив комнату на запах и плеск моря, к которому он привык за последнее время, крепко заснул.
Он проснулся с ощущением утраченной прелести мира. Веда далеко и будет далеко теперь, пока… Но ведь он должен ей помочь, а не запутывать положение! Крутящийся столб наэлектризованной прохладной воды обрушился на него в ванной. Дар Ветер стоял под ним так долго, что озяб. Освежённый, он подошёл к аппарату ТВФ, раскрыл его зеркальные дверцы и вызвал ближайшую станцию распределения работ. На экране возникло молодое лицо. Юноша узнал Дар Ветра и приветствовал его с едва уловимым оттенком почтения, что считалось признаком тонкой вежливости.
— Мне хотелось бы получить трудную и продолжительную работу, — начал Дар Ветер, — связанную с физическим трудом: например, антарктические рудники.
— Там всё занято, — в тоне говорившего сквозило огорчение, — занято и на месторождениях Венеры, Марса, даже Меркурия. Вы знаете, что туда, где труднее, охотнее стремится молодёжь.
— Да, но я уже не могу себя причислить к этой хорошей категории… Но что есть сейчас? Мне нужно немедленно.
— Есть на разработку алмазов в Средней Сибири, — медленно начал тот, глядя на невидимую Дар Ветру таблицу, — если вы стремитесь на горные работы. Кроме этого, есть места на океанских плотах — заводах пищи, на солнечную насосную станцию в Тибет, — но это уже лёгкое. Другие места — тоже ничего особенно трудного.
Дар Ветер поблагодарил информатора и попросил дать время додумать, а пока не отдавать алмазных разработок.
Он выключил станцию распределения и соединился с Домом Сибири — обширным центром географической информации по этой стране. Его ТВФ включили в памятную машину новейших записей, и перед Дар Ветром медленно поплыли обширные леса. Заболоченная и разреженная лиственничная тайга на вечномёрзлой почве, когда-то распространённая здесь, исчезла, уступив место величественным лесным великанам — сибирским кедрам и американским секвойям, некогда почти вымершим. Исполинские красные стволы поднимались великолепной оградой вокруг холмов, накрытых бетонными шапками. Стальные трубы десятиметрового диаметра выползали из-под них и перегибались через водоразделы ближайшим рекам, вбирая их целиком в разверстые пасти воронок. Глухо гудели чудовищные насосы. Сотни тысяч кубометров воды устремлялись в ими же промытые глубины алмазоносных вулканических труб, с рёвом крутились, размывая породу, и вновь изливались наружу, оставляя в решётках промывочных камер десятки тонн алмазов. В длинных, залитых светом помещениях люди сидели за движущимися циферблатами разборочных машин. Блестящие камни потоком мелких зёрен сыпались в калиброванные отверстия приёмных ящиков. Операторы насосных станций беспрерывно следили за указателями расчётных машин, вычислявших непрерывно меняющееся сопротивление породы, давление и расход воды, углубление забоя и выброс твёрдых частиц. Дар Ветер подумал, что радостная картина залитых Солнцем лесов сейчас не для его настроения, и выключил Дом Сибири. Мгновенно раздался вызывной сигнал, и на экране возник информатор станции распределения.
На вопросы, как объяснить нелепейшее употребление ценного металла, один из старших сотрудников экспедиции вспомнил встреченную в исторических архивах легенду об исчезновении золотого запаса целой страны: тогда золото служило эквивалентом стоимости труда. Преступные правители, виновные в тирании и разорении народа, перед тем как исчезнуть, убежав в другую страну тогда были препятствия к сообщению разных народов между собою, называвшиеся границами, — собрали весь запас золота и отлили из него статую, которую поставили на самой людной площади главного города государства. Никто не смог найти золото. Историк высказал догадку, что никто тогда не догадался, какой металл скрывается под слоем недорогого сплава.
Рассказ вызвал оживление. Находка колоссального количества золота была великолепным подарком человечеству. Хотя тяжёлый жёлтый металл давно уже не служил символом ценностей, он оставался очень нужным для электрических приборов, медицинских препаратов и особенно для изготовления анамезона.
В углу с наружной стороны веранды собрались в тесный кружок Веда Конг, Дар Ветер, художник, Чара Нанди и Эвда Наль. Рядом застенчиво уселся Рен Боз. Не было только Мвена Маса.
— Вы были правы, утверждая, что художник — вернее, искусство вообще — всегда и неизбежно отстаёт от стремительного роста знаний и техники, — говорил Дар Ветер.
— Вы меня не поняли, — возражал Карт Сан. — Искусство уже исправило свои ошибки и поняло свой долг перед человечеством. Оно перестало создавать угнетающие монументальные формы, изображать блеск и величие, реально не существующие, ибо это внешнее. Развивать эмоциональную сторону человека стало важнейшим долгом искусства. Только оно владеет силой настройки человеческой психики, её подготовки к восприятию самых сложных впечатлений. Кто не знает волшебной лёгкости понимания, дающейся предварительной настройкой — музыкой, красками, формой?.. И как замыкается человеческая душа, если ломиться в неё грубо и принудительно. Вам, историкам, лучше, чем кому другому, известно, сколько бед вытерпело человечество в борьбе за развитие и воспитание эмоциональной стороны психики.
— В далёком прошлом было время, когда искусство стремилось к отвлечённым формам, — заметила Веда Конг.
— Искусство стремилось к абстракции в подражание разуму, получившему явный примат над всем остальным. Но быть выраженным отвлечённо искусство не может, кроме музыки, занимающей особое место и также по-своему вполне конкретной. Это был ложный путь.
— Какой же путь вы считаете настоящим?
— Искусство, по-моему, — отражение борьбы и тревог мира в чувствах людей, иногда иллюстрация жизни, но под контролем общей целесообразности. Эта целесообразность и есть красота, без которой я не вижу счастья и смысла жизни. Иначе искусство легко вырождается в прихотливые выдумки, особенно при недостаточном знании жизни и истории…
— Мне всегда хотелось, чтобы путь искусства был в преодолении и изменении мира, а не только его ощущением, — вставил Дар Ветер.
— Согласен! — воскликнул Карт Сан. — Но с той оговоркой, что не только внешнего мира, но и, главное, внутреннего мира эмоций человека. Его воспитания… с пониманием всех противоречий.
Эвда Наль положила на руку Дар Ветра свою, крепкую и тёплую.
— От какой мечты вы отказались сегодня?
— От очень большой…
— Каждый из нас, кто смотрел, — продолжал свою речь художник, — произведения массового искусства древности — кинофильмы, записи театральных постановок, выставок живописи, — тот знает, какими чудесно отточенными, изящными, очищенными от всего лишнего кажутся наши современные зрелища, танцы, картины… Я уже не говорю об эпохах упадка.
— Он умён, но многословен, — шепнула Веда Конг.
— Художнику трудно выражать словами или формулами те сложнейшие явления, которые он видит и отбирает из окружающего, — вступилась Чара Нанди, и Эвда Наль одобрительно кивнула.
— А мне хочется, — продолжал Карт Сан, — идти так: собрать и соединить чистые зёрна прекрасной подлинности чувств, форм, красок, разбросанных в отдельных людях, в одном образе. Восстановить древние образы в высшем выражении красоты каждой из рас давнего прошлого, смешение которых образовало современное человечество. Так, «Дочь Гондваны» — единение с природой, подсознательное знание связи вещей и явлений, насквозь ещё пронизанный инстинктами комплекс чувств, ощущений.
«Дочь Тетиса» — Средиземного моря — сильно развитые чувства, бесстрашно широкие и бесконечно разнообразные, — тут уже другая ступень слияния с природой — через эмоции, а не через инстинкты. Сила Эроса, открыто и чисто подчинённая возвышению человека. Древние культуры Средиземноморья — критяне, этруски, эллины, протоиндийцы, в их среде возник образ человека, который мог создать эту эмоциональную культуру. Как повезло мне найти Чару: случайно в ней соединились черты античных греко-критян и более поздних народов Центральной Индии.
Веда улыбнулась правоте своей догадки, а Дар Ветер прошептал ей, что трудно было бы найти лучшую модель.
— Если мне удастся «Дочь Средиземного моря», то неизбежно выполнение третьей части замысла — золотоволосая или светло-русая северная женщина со спокойными и прозрачными глазами, высокая, чуть медлительная, пристально вглядывающаяся в мир, похожая на древних женщин русского, скандинавского или английского народов. Только после этого я смогу приступить к синтезу — созданию образа современной женщины, в котором соединю лучшее от всех трёх этих пращуров.
— Почему только «дочери», а не «сыновья»? — улыбнулась Веда.
— Надо ли пояснять, что прекрасное всегда более законченно в женщине и отточено сильнее по законам физиологии… — нахмурился художник.
— Когда будете писать свою третью картину, приглядитесь к Веде Конг, — начала Эвда Наль. — Вряд ли…
Художник быстро встал.
— Вы думаете, я не вижу! Но борюсь с собой, чтобы в меня не вошёл этот образ сейчас, когда я полон другим. Но Веда…
— Мечтает о музыке, — слегка покраснела та. — Жаль, что здесь солнечный рояль, немой ночью!
— Системы, работающей на полупроводниках от солнечного света? — спросил Рен Боз, перегибаясь через ручку кресла. — Тогда я мог бы переключить его на токи от приёмника.
— Долго это? — обрадовалась Веда.
— Час придётся поработать.
— Не надо. Через час начнётся передача новостей по мировой сети. Мы увлеклись работой, и два вечера никто не включал приёмника.
— Тогда спойте, Веда, — попросил Дар Ветер. — У Карта Сана есть вечный инструмент со струнами времён Тёмных веков феодального общества.
— Гитара, — подсказала Чара Нанди.
— Кто будет играть?.. Попробую — может быть, справлюсь сама.
— Я играю! — Чара вызвалась сбегать за гитарой в студию.
— Побежим вместе, — предложил Фрит Дон.
Чара задорно взметнула чёрную массу своих волос. Шерлис повернул рычаг и сдвинул боковую стену веранды, открыв вид вдоль берега на восточный угол залива. Фрит Дон понёсся огромными прыжками. Чара бежала, откинув назад голову. Девушка сперва отстала, но к студии оба подбежали одновременно, нырнули в чёрный, неосвещённый вход и через секунду снова неслись вдоль моря под луной, упрямые и быстроногие. Фрит Дон первым достиг веранды, но Чара прыгнула через открытую боковую створку и оказалась внутри комнаты.
Веда восхищённо всплеснула руками.
— Ведь Фрит Дон — победитель весенних десятиборий!
— А Чара Нанди окончила высшую школу танцев: обе ступени — древних и современных, — в тон Веде отозвался Карт Сан.
— Мы с Ведой учились тоже, но только в низшей, — вздохнула Эвда Наль.
— Низшую теперь проходят все, — поддразнил художник.
Чара медленно перебирала струны гитары, подняв свой маленький твёрдый подбородок. Высокий голос молодой женщины зазвенел тоской и призывом. Она пела новую, только что пришедшую из южной зоны песню о несбывшейся мечте. В мелодию вступил низкий голос Веды и стал тем лучом стремления, вокруг которого вилось и замирало пение Чары. Дуэт получился великолепным — так противоположны были обе певицы и так они дополняли друг друга. Дар Ветер переводил взгляд с одной на другую и не мог решить, кому больше идёт пение — Веде, стоявшей, облокотясь на пульт приёмника, опустив голову под тяжестью светлых кос, серебрившихся в свете луны, или Чаре, склонившейся вперёд, с гитарой на круглых голых коленях, с лицом, таким тёмным от загара, что на нём резко белели зубы и чистые синеватые белки глаз.
Песня умолкла. Чара нерешительно перебирала струны. И Дар Ветер стиснул зубы. Это была та самая песня, когда-то отдалившая его от Веды, — теперь мучительная и для неё.
Раскаты струн следовали порывами, аккорд догонял другой и бессильно замирал, не достигнув слияния. Мелодия шла отрывисто, точно всплески волн падали на берег, разливались на миг по отмелям и скатывались один за другим в чёрное бездонное море. Чара ничего не знала — её звонкий голос оживил слова о любви, летящей в ледяных безднах пространства, от звезды к звезде, пытаясь найти, понять, ощутить, где он… Тот, ушедший в космос на подвиг искания, он уже не вернётся — пусть! Но хоть на единственный миг узнать, что с ним, помочь мольбой, ласковой мыслью, приветом! Веда молчала. Чара, почувствовав неладное, оборвала песнь, вскочила, бросила гитару художнику и подошла к неподвижно стоявшей светловолосой женщине, виновато склонив голову.
Веда улыбнулась.
— Станцуйте мне, Чара!
Та покорно кивнула, соглашаясь, но тут вмешался Фрит Дон:
— С танцами подождём — сейчас передача!
На крыше дома выдвинулась телескопическая труба, высоко поднявшая две перекрещенные металлические плоскости с восемью полушариями на венчавшем сооружение металлическом круге. Комнату наполнили могучие звуки.
Передача началась с показа одного из новых спиральных городов северного жилого пояса. Среди градостроителей господствовали два направления архитектуры: город пирамидальный и спирально-винтовой. Они строились в особо удобных для жизни местах, где сосредоточивалось обслуживание автоматических заводов, пояса которых, чередуясь с кольцами рощ и лугов, окружали город, обязательно выходивший на море или большое озеро.
Города строились на возвышенностях, потому что здания шли уступами, так, что не было ни одного, фасад которого не был бы открыт полностью солнцу, ветрам, небу и звёздам. С внутренней стороны зданий находились помещения машин, складов, распределителей, мастерских и кухонь, иногда уходившие глубоко в землю. Сторонники пирамидальных городов считали преимуществом их сравнительно небольшую высоту при значительной вместимости, в то время как строители спиральных поднимали свои творения на высоту более километра. Перед участниками морской экспедиции предстала крутая спираль, светившаяся на солнце миллионами опалесцировавших стен из пластмассы, фарфоровыми рёбрами каркасов из плавленого камня, креплениями из полированного металла. Каждый её виток постепенно поднимался от периферии к центру. Массивы зданий разделялись глубокими вертикальными нишами. На головокружительной высоте висели лёгкие мосты, балконы и выступы садов. Искрящиеся вертикальные полосы контрфорсами уширялись к основанию, обнимая между тысячами аркад громадные лестницы. Они вели к ступенчатым паркам, лучами расходящимися к первому поясу густых рощ. Улицы тоже изгибались по спирали — висячие по периметру города или внутренние, под хрустальными перекрытиями. На них не было никаких экипажей — непрерывные цепи транспортёров скрывались в продольных нишах.
Люди, оживлённые, смеющиеся, серьёзные, быстро шли по улицам или прогуливались под аркадами, уединялись в тысячах укромных мест: среди колоннад, на переходах лестниц, в висячих садах на крышах уступов…
Зрелище могучего города продолжалось недолго: началась речевая передача.
— Продолжается обсуждение проекта, внесённого Академией Направленных Излучений, — заговорил появившийся на экране человек, — о замене линейного алфавита электронной записью. Проект не встречает всеобщей поддержки. Главное противоречие — сложность аппаратов чтения. Книга перестанет быть другом, повсюду сопутствующим человеку. Несмотря на всю внешнюю выгодность, проект будет отклонён.
— Долго обсуждали! — заметил Рен Боз.
— Крупное противоречие, — откликнулся Дар Ветер. — С одной стороны — заманчивая простота записи, с другой — трудность чтения.
Человек на экране продолжал:
— Подтверждается вчерашнее сообщение — тридцать седьмая звёздная заговорила. Они возвращаются…
Дар Ветер замер, ошеломлённый силой противоречивых чувств. Боковым зрением он увидел медленно встававшую Веду Конг со всё шире раскрывающимися глазами. Обострившийся слух Дар Ветра уловил её прерывистое дыхание.
— …со стороны квадрата четыреста один, и корабль только что вышел из минус-поля[50] в одной сотой парсека от орбиты Нептуна. Задержка экспедиции произошла вследствие встречи с чёрным солнцем. Потерь людей нет! Скорость корабля, — закончил диктор, — около пяти шестых абсолютной единицы. Экспедиция ожидается на станции Тритон через одиннадцать дней. Ждите сообщения о замечательных открытиях!
Передача продолжалась. Следовали другие новости, но их уже никто не слушал. Все окружили Веду, поздравляли.
Она улыбалась с горящими щеками и тревогой, спрятанной в глубине глаз. Приблизился и Дар Ветер. Веда почувствовала твёрдое пожатие его руки, ставшей нужной и близкой, встретила прямой взгляд. Давно он не смотрел так. Она знала грустную удаль, сквозившую в его прежнем отношении к ней. И знала, что сейчас он читает в её лице не только радость…
Дар Ветер тихо опустил её руку, улыбнулся по-своему, неповторимо ясно, — и отошёл. Товарищи из экспедиции оживлённо обсуждали сообщение, Веда осталась в кольце людей, искоса наблюдая за Дар Ветром. Она видела, как к нему подошла Эвда Наль, спустя минуту присоединился Рен Боз.
— Надо найти Мвена Маса, он ещё ничего не знает! — как бы спохватившись, воскликнул Дар Ветер. — Пойдём со мной, Эвда. И вы, Рен?
— И я, — подошла Чара Нанди. — Можно?
Они вышли к тихому плеску волн. Дар Ветер остановился, подставляя лицо прохладному дуновению, и глубоко вздохнул. Повернувшись, он встретил взгляд Эвды Наль.
— Я уеду, не возвращаясь в дом, — ответил он на безмолвный вопрос.
Эвда взяла его под руку. Некоторое время все шли в молчании.
— Я думала, надо ли так? — прошептала Эвда. — Наверное, надо, и вы правы. Если бы Веда…
Эвда умолкла, но Дар Ветер понимающе сжал её ладонь и приложил к своей щеке. Рен Боз шёл за ними по пятам, осторожно отодвигаясь от Чары, а та, скрывая насмешку, искоса поглядывая огромными глазами, широко шагала рядом. Эвда едва слышно рассмеялась и вдруг подала физику свободную руку. Рен Боз схватил её хищным движением, показавшимся комичным у этого застенчивого человека.
— Где же искать вашего друга? — Чара остановилась у самой воды.
Дар Ветер всмотрелся и в ярком свете луны увидел отчётливые отпечатки ног на полосе мокрого песка. Следы шли через совершенно одинаковые промежутки, с симметрично развёрнутыми носками с такой геометрической правильностью, что казались отпечатанными машиной.
— Он шёл туда. — Дар Ветер показал в сторону больших камней.
— Да, это его следы, — подтвердила Эвда.
— Почему вы так уверены? — усомнилась Чара.
— Посмотрите на правильность шагов — так ходили первобытные охотники или те, кто унаследовал их черты. А мне кажется, что Мвен, несмотря на свою учёность, ближе любого из нас к природе… Не знаю, как вы, Чара? — Эвда обернулась к задумавшейся девушке.
— Я? О нет! — И, показывая вперёд, она воскликнула: — Вот он!
На ближайшем камне появилась громадная фигура африканца, блестевшая под луной, как полированный чёрный мрамор. Мвен Мас энергично потрясал руками, точно угрожая кому-то. Грозные мышцы могучего тела вздувались и перекатывались буграми под блестящей кожей.
— Он как дух ночи из детских сказок! — взволнованно шепнула Чара.
Мвен Мас заметил приближающихся, спрыгнул со скалы и появился одетый. В немногих словах Дар Ветер рассказал о случившемся, и Мвен Мас выразил желание немедленно повидать Веду Конг.
— Идите туда с Чарой, — сказала Эвда, — а мы тут побудем немного…
Дар Ветер сделал прощальный жест, и на лице африканца отразилось понимание. Какой-то полудетский порыв заставил его прошептать давно забытые слова прощания. Дар Ветер был тронут и в задумчивости пошёл прочь, сопровождаемый молчаливой Эвдой. Рен Боз в замешательстве потоптался на месте и повернул следом за Мвеном Масом и Чарой Нанди.
Дар Ветер и Эвда дошли до мыса, отгораживающего залив от открытого моря. Огоньки, окаймлявшие огромные диски плотов морской экспедиции, стали отчётливо видны.
Дар Ветер столкнул прозрачную лодку с песка и стал у воды перед Эвдой, ещё более массивный и могучий, чем Мвен Мас. Эвда поднялась на носки и поцеловала уходящего друга.
— Ветер, я буду с Ведой, — ответила она на его мысли. — Мы вернёмся вместе в нашу зону и там дождёмся прибытия. Дайте знать, когда устроитесь, — я всегда буду счастлива помочь вам…
Эвда долго провожала глазами лодку на серебряной воде…
Дар Ветер подплыл ко второму плоту, где ещё работали механики, спеша закончить установку аккумуляторов. По просьбе Дар Ветра они зажгли три зелёных огня треугольником.
Через полтора часа первый же пролетавший спиролет повис над плотом. Дар Ветер сел в опущенный подъёмник, на секунду показался под освещённым днищем корабля и скрылся в люке. К утру он входил в своё постоянное жилище, неподалёку от обсерватории Совета, которое не успел ещё переменить. Дар Ветер открыл продувочные краны в обеих своих комнатах. Спустя несколько минут вся накопившаяся пыль исчезла. Дар Ветер выдвинул из стены постель и, настроив комнату на запах и плеск моря, к которому он привык за последнее время, крепко заснул.
Он проснулся с ощущением утраченной прелести мира. Веда далеко и будет далеко теперь, пока… Но ведь он должен ей помочь, а не запутывать положение! Крутящийся столб наэлектризованной прохладной воды обрушился на него в ванной. Дар Ветер стоял под ним так долго, что озяб. Освежённый, он подошёл к аппарату ТВФ, раскрыл его зеркальные дверцы и вызвал ближайшую станцию распределения работ. На экране возникло молодое лицо. Юноша узнал Дар Ветра и приветствовал его с едва уловимым оттенком почтения, что считалось признаком тонкой вежливости.
— Мне хотелось бы получить трудную и продолжительную работу, — начал Дар Ветер, — связанную с физическим трудом: например, антарктические рудники.
— Там всё занято, — в тоне говорившего сквозило огорчение, — занято и на месторождениях Венеры, Марса, даже Меркурия. Вы знаете, что туда, где труднее, охотнее стремится молодёжь.
— Да, но я уже не могу себя причислить к этой хорошей категории… Но что есть сейчас? Мне нужно немедленно.
— Есть на разработку алмазов в Средней Сибири, — медленно начал тот, глядя на невидимую Дар Ветру таблицу, — если вы стремитесь на горные работы. Кроме этого, есть места на океанских плотах — заводах пищи, на солнечную насосную станцию в Тибет, — но это уже лёгкое. Другие места — тоже ничего особенно трудного.
Дар Ветер поблагодарил информатора и попросил дать время додумать, а пока не отдавать алмазных разработок.
Он выключил станцию распределения и соединился с Домом Сибири — обширным центром географической информации по этой стране. Его ТВФ включили в памятную машину новейших записей, и перед Дар Ветром медленно поплыли обширные леса. Заболоченная и разреженная лиственничная тайга на вечномёрзлой почве, когда-то распространённая здесь, исчезла, уступив место величественным лесным великанам — сибирским кедрам и американским секвойям, некогда почти вымершим. Исполинские красные стволы поднимались великолепной оградой вокруг холмов, накрытых бетонными шапками. Стальные трубы десятиметрового диаметра выползали из-под них и перегибались через водоразделы ближайшим рекам, вбирая их целиком в разверстые пасти воронок. Глухо гудели чудовищные насосы. Сотни тысяч кубометров воды устремлялись в ими же промытые глубины алмазоносных вулканических труб, с рёвом крутились, размывая породу, и вновь изливались наружу, оставляя в решётках промывочных камер десятки тонн алмазов. В длинных, залитых светом помещениях люди сидели за движущимися циферблатами разборочных машин. Блестящие камни потоком мелких зёрен сыпались в калиброванные отверстия приёмных ящиков. Операторы насосных станций беспрерывно следили за указателями расчётных машин, вычислявших непрерывно меняющееся сопротивление породы, давление и расход воды, углубление забоя и выброс твёрдых частиц. Дар Ветер подумал, что радостная картина залитых Солнцем лесов сейчас не для его настроения, и выключил Дом Сибири. Мгновенно раздался вызывной сигнал, и на экране возник информатор станции распределения.