Страница:
Саркон решил действовать наверняка. Он оста-, вил богочеловеку возможность резвиться на поле, а сам перенес все усилия на разрушение его личного щита и двинул эвкуса прямиком к полю боя.
Медея почувствовала мощнейший удар сверху.
Купол над ней прогнулся, но выдержал. Она уплотнила его. Давление усилилось. Саркон и не думал отступать. Он твердо решил, что продавит защиту и уничтожит богочеловека. После этого битва пойдет совсем по другому сценарию. Без магического прикрытия богочеловека люди не смогут сопротивляться и двух ударов сердца. Он нашлет на них такой ужас, что они побросают оружие и разбегутся.
Ифриты Саркона придвинулись к линии обороны и принялись раскидывать людей громовыми молотами. Сам он не видел вокруг ничего, продолжая вдавливать ментальный кулак в купол над головой богочеловека. Никогда прежде он не ощущал такого сопротивления, но не чувствовал и такой уверенности. Главное – сломить эту ошибку небесных сил, эту выскочку, которую прислало Белое божество, чтобы оспорить власть Черного начала над миром. Купол подался. Еще и еще немного. Шажок за шажком он прогибался. Колдунья оставила наблюдение за полем боя и кинула все свои силы на поддержание щита. Ее сторонники могли видеть, как она побледнела и погрузилась в землю по щиколотку. Скрещенные руки она держала над головой, закрываясь ими от давящей ее темной на силы.
Воодушевленные присутствием Саркона, джинны снова взяли верх и принялись теснить защитников угнетенного человечества. Люди гибли под ударами громовых молотов один за другим. Многие утратили остатки мужества и обратились в бегство.
Митрохин заметил лежащее от него в двух шагах небесное копье. И понял, что это его шанс. Ему дано исполнить свое предназначение сейчас. Древко легло в ладонь как влитое. Иван Васильевич размахнулся и метнул оружие по дуге, метясь в грудь Саркона. Небесное копье подхватили протянувшиеся к небу голубые нити, и оно понеслось к цели с огромной скоростью. Саркон продолжал спускаться с перевала, продолжая разрушать защиту богочеловека. Взгляд его блуждал далеко. Опасность он ощутил в последний момент. Вскинул голову – и наконечник копья вонзился ему в рот.
Дробя челюстные кости, прошел через горло и погрузился глубоко в тело. Чадо Черного божества повалилось из седла и с глухим стуком ударилось о землю.
Над полем боя послышался отчетливый звук «фюи-ить», это сворачивался энергетический щит.
Ифриты владыки остановились как вкопанные, не зная, что делать. Воины-джинны на поле боя разом ощутили беспокойство. Они уже не бились с тем неистовством, что раньше. В их разум ворвался одной визгливой нотой страх. Медея не теряла времени даром. Войско Саркона дрогнуло.
Митрохин крепко держал магический клинок. Противник, который пару минут назад хотел нанести удар громовым молотом, попятился.
– Вперед! – заорал Иван Васильевич.
Те, кому посчастливилось уцелеть в предыдущей свалке, перешли в наступление. Людям уже довелось отведать крови. Они шли в атаку совсем с иным настроением, чем в самом начале битвы, – они знали, что человек может и умеет побеждать.
По всей линии закипели яростные схватки за каждую пядь земли. Джинны отступали. Некоторые, утратив боевой пыл, кинулись бежать. Другие еще сопротивлялись. Но Митрохин физически ощутил, как угасает их уверенность, как содрогается и провисает защита войска джиннов. И в следующее мгновение она прорвалась. В образовавшиеся бреши устремились воины свободного человечества. Покидающих поле боя джиннов разили стрелами, секли мечами, втыкали в спины копья.
Гулы в спешке разлетелись в разные стороны. Часть их сбилась в клин и напала на людей справа, но лучники и метатели копий быстро расправились с ними. Вскоре битва кипела уже за сосудами. Заключенные в них воины Саркона в ужасе наблюдали, как гибнут их собратья. На склоне холма наступление немного замедлилось, но продвижение армии людей было уже не остановить. Вскоре защитники позиций Саркона обратились в паническое бегство. Магия Медеи вызвала у джиннов дикий ужас. Они вопили, бросали оружие и устремлялись прочь.
В течение получаса все было кончено. Часть людей отправилась преследовать джиннов. Остальные вернулись к реке.
Митрохин ходил вокруг сосудов и скалился.
В схватке он уцелел и даже не был ранен. Пойманных в ловушку врагов рассматривал с довольным видом. В каждом силате ему виделся потенциальный балансировщик, а в каждом ифрите – их немногословный помощник, любитель поджаривать пленникам пятки.
Теперь никто из джиннов уже не рвался на волю. Все они сгрудились в сосудах в молчаливую толпу, наблюдали за победителями, ожидая своей участи. Кое-кто из людей уже предлагал достать их из ловушек и прикончить. Ожидали, что решит богочеловек.
Медея между тем впала в медитацию. Сидела внутри очерченного круга и покачивалась из стороны в сторону. Митрохин наблюдал такое множество раз. Он подошел, присел рядом, за чертой круга, и стал ждать, когда колдунья придет в себя.
«Еще бы, – размышлял он, – после такой победы надо доложиться Белому божеству. Оно, наверное, ее похвалит и от щедрот отвалит медальку какую-нибудь, а может, орден. Носи, дескать, с честью. А что Ваня Митрохин Саркона завалил – так это само собой разумеется. Нас оно даже словом не удостоит».
Медея завершила медитацию только к вечеру.
Вскочила и засмеялась заливисто. Митрохин к тому времени задремал. Смех колдуньи его разбудил.
Он поднял голову и уставился на нее с недоумением. А Медея кружилась вокруг него, радуясь чему-то неведомому.
– Ах, Ваня, Ваня, мы победили!
– Ты не устала?! – вырвалось у Митрохина.
– Он в меня столько сил вдохнул, если бы только знал. Я теперь все могу. Даже больше, чем раньше… – Она схватила Ивана Васильевича за руки и вместе с ним вознеслась вверх.
– Эй-эй-эй, – закричал Митрохин, напуганный, что может сверзиться с высоты. Не хватало еще напоследок, после всех тяжких испытаний, ноги переломать.
– Не бойся, Ваня, я тебя не уроню, – Медея склонила голову, и он подумал, что происходящее больше всего похоже на сон, – я тебя беречь буду.
Ты ведь мне очень нужен. Разве я тебе не говорила?..
– Н-нет, – заикаясь от волнения, откликнулся Митрохин, – слушай, может, ты меня все же опустишь на землю? Да и перед людьми неудобно… – Иван Васильевич глянул вниз, туда, где толпы граждан Хазгаарда стояли, задрав головы, и смотрели, как в небе летает их богиня, и он вместе с ней.
– Хорошо, – согласилась Медея и снова заливисто засмеялась, – какой же ты смешной. Если бы ты только видел себя со стороны…
Они медленно поплыли к земле и опустились внутрь круга, где колдунья медитировала.
– Что он хотя бы тебе сказал? – поинтересовался Митрохин, крайне довольный, что, наконец, стоит на твердой поверхности.
– Я тебе ни за что не скажу…
Вскоре вернулись отряды преследователей. Большинство джиннов убили, силаты и ифриты бились до последнего, предпочитая смерть, но несколько десятков все же удалось взять в плен.
– Зачем они вам? – спросил Митрохин одного из людей.
– Будут нашими рабами, – ответил тот. – Вот этот, – он ткнул пальцем в залитого кровью с головы до ног силата с лютыми черными глазами, – будет мне служить. Будет делать так, чтобы у меня овцы хорошо плодились и чтобы шерсть у них была богатая.
Иван Васильевич покачал головой. Он полагал, что заключенных в сосуды пленников ожидает та же участь.
Колдунья поднялась на холм. Она шла медленно, но от ее фигуры, казалось, распространяются волны силы. Медея повернулась. Оглядела людей.
Митрохин поднял над головой меч и закричал во весь голос:
– Ура! Ура-а-а, Медея-а-а!
Глядя на колдунью, он испытывал восхищение.
Не мог оторвать от нее взгляда. Все смотрел и смотрел на ее лицо, на то, как она держит голову, какая у нее легкая, совершенная фигура.
«Разве может быть человек так прекрасен? – подумал Митрохин. – Нет, нет. В ней заметно божественное происхождение. Она – настоящая богиня. Моя богиня».
Ему захотелось оказаться рядом, обнять Медею, прижать к груди. Он испугался этих чувств, осознав, что буквально грезит наяву, мечтает обладать ею.
Его затихающий крик подхватили остальные.
Медея прервала всеобщее ликование, подняв ладонь, призывая сынов освобожденного человечества к тишине.
– Это только первая наша победа, – сказала она, – севернее Хазгаарда лежат равнины Месрисхаата, где люди томятся в рабстве. На востоке – огромное царство Берберии, и там тоже людям живется несладко. Но теперь по всей земле разнесется весть, что в Хазгаарде к власти пришел человек, что мы правим огромной страной. Что все здесь принадлежит людям. И тогда другие народы поднимутся на борьбу против джиннов, и мировой пожар разгорится и поглотит всех врагов человечества в своем жарком пламени.
– Ты – наша царица, Медея! – крикнул кто-то в толпе, люди подхватили этот крик, и он разнесся гулким эхом.
– Я буду с вами! Я поведу вас! Человек будет свободен. Он будет познавать тайны мироздания!
Будет решать судьбы своего мира!
– Ура-а-а! – снова закричал Митрохин и затряс над головой мечом, вглядываясь в небеса.
Где-то там скрывался грозный покровитель расы джиннов, их Черное божество, создатель Балансовой службы. Ему, и только ему был адресован этот крик. Против него восстал человек и победил его.
В самом сердце лагеря пылали жаровни, на которых жарилось угощение для пиршественного стола.
Ароматный дым, пробуждая аппетит и желание жить, расползался вокруг. Со всей страны свозили Дары для освободителей человечества – кувшины, полные вина, фрукты, мясо, разнообразные сыры и разносолы. Виночерпии разливали вино по кубкам и чашам.
И хотя сегодняшний день сделал людей свободными, праздник получился невеселым. Слишком многие остались на поле боя. Почти каждая семья оплакивала потерю близких. Женщины сидели, опустив головы, возле пустых шатров. Дети, глядя в скорбные лица матерей, плакали. Те, что постарше, обнимали их, старались утешить.
Митрохин прошел по лагерю, наблюдая, как торжество медленно, но верно обращается скорбью, на душе у него стало тяжко, и он решил выступить с речью, чтобы хоть немного поправить положение. Иван Васильевич забрался на возвышение и поднял руку, призывая победителей к тишине. Люди собирались вокруг него, подходили ближе, чтобы ловить каждое слово того, кто привел их к победе.
Вскоре Митрохин заговорил. Он и сам удивился тому, что его речь стала такой точной, лишенной всякой чуждой идеологии, словно язык Хазгаарда стал для него родным или просто кто-то могущественный вложил в его уста нужные слова. Он призывал живых вечно помнить тех, кто пал за свободу. Но в этот светлый день не предаваться грусти.
Ведь сегодня они одержали самую главную победу.
Об этой победе будут слагать легенды, о ней будут помнить их дети и дети их детей.
Он намеренно не употребил слово «потомки», потому что совсем не был уверен, что в далеком и счастливом будущем кто-нибудь вспомнит об этой давней кровавой истории. А также о тех, кто отдал свои жизни за то, чтобы человеческая раса господствовала на земле. Но это совсем даже неважно.
Важно то, что они совершили это.
«Время бессердечно, – думал Митрохин, – оно обращает минувшее в пыль». Эта мысль тоже пришла к нему откуда-то из иной реальности, следом за нужными словами. Он ощутил, что разум его стал иным, и подивился, как много теперь знает о мире, как тонко чувствует его удивительную многомерную природу.
Он продолжал говорить, находя все новые точные слова для того, чтобы поддержать людей. А когда замолчал, то почувствовал, что наконец ушло и из его души чувство ненависти, оставив за собой одну только минорную ноту – грусть.
Речь возымела действие. Вскоре зазвучал искренний смех, громкие голоса людей. Конечно, были среди людей и такие, кто после его слов замкнулся еще больше, кое-кто даже говорил – мол, конечно, ему-то нечего терять, но большинство поддались призыву не предаваться скорби и праздновать победу.
Сжимая в руке кубок – ему поднесли вино, едва он спустился с возвышения, – Митрохин брел по лагерю и вглядывался в лица людей.
Его снова охватило желание вернуться в будущее.
«Совсем как в глупом голливудском фильме, – подумал Иван Васильевич, – опять хочу назад в будущее. Только это не кино. И я останусь здесь навсегда. Если чудеса и случаются в моей жизни, то почему-то только для того, чтобы сделать ее еще невыносимее».
Он подошел к шатру богочеловека и присоединился к Медее – новопровозглашенная царица Хазгаарда занимала место на специально воздвигнутой для нее насыпи, под лиловым балдахином.
Она окинула Митрохина проникновенным взглядом:
– Все еще мечтаешь отправиться в будущее, Ваня?
– Конечно, – кивнул он и поглядел на нее.
Красота Медеи в очередной раз вызвала у него дрожь. – Как ты догадалась? – поинтересовался он уныло, размышляя отнюдь не о путешествии в будущее, а совсем о других вещах.
– Нетрудно было… Ну что ж. Сегодня праздник… – Медея вздохнула. – Пожалуй, я могу сделать для тебя один подарок.
– Очень кстати, – откликнулся Иван Васильевич и отхлебнул вина, – ты знаешь, я только что понял, что сто лет не видел подарков. С тех пор как мои пути пересеклись с Балансовой службой, вместо подарков я получал только пинки под зад.
А что за подарок? Что-нибудь в том же духе?! – Он грустно улыбнулся.
– Дело в том, что я нашла способ отправить тебя в будущее, – сообщила Медея, внимательно наблюдая за реакцией Митрохина.
– Ну да?! – вскричал он.
Колдунья кивнула.
– Ты можешь уйти, как только захочешь, Ваня.
Притом в моих силах отправить тебя в любое время по твоему собственному выбору.
– Любое-любое? – спросил Иван Васильевич, и подумал: «Ну, конечно, мавр сделал свое дело, мавр может уйти. Ясно, как божий день, не нужен больше Ваня Митрохин, и точка».
– Да, – подтвердила колдунья.
– Вот так-так. Не ожидал. Ну отлично…
В голосе его звучала явная обида, но колдунья, казалось, ничего не заметила. Митрохин снова припал к бокалу, судорожно соображая:
«Значит, снова такая жизнь, какую я всегда любил, банковское дело, ночные клубы до утра, девицы легкого поведения». Лицо его вытянулось:
– А ты… как же ты? В смысле, ты здесь останешься или…
Он замялся, ощутив, что говорит что-то не то.
В конце концов кто он такой? Простой банкир из будущего, которому выпала судьба, полная лишений и опасностей. Никакого особого дара, кроме как наживать капитал и сорить деньгами, у него нет. А она – богочеловек, царица Хазгаарда. К тому же обладает такой магической силой, что и представить невозможно. Вон как на поле боя с джиннами обошлась. Сунула их в бутылки, и вся недолга.
– Я останусь здесь, – ответила Медея, подтверждая худшие опасения Митрохина. – Я должна помочь людям покончить с господством джиннов. Надо довершить начатое. – Она сделала пространный жест. – Да, Саркона больше нет. И без его магической мощи сопротивляться джинны смогут недолго. Я верю, что скоро весь этот мир будет принадлежать людям и Белому божеству.
– Послушай, – выдохнул Митрохин, – может быть, хватит уже? Сколько ты уже сделала для них?
Может, пора уже и о себе подумать?! Вспомни хотя бы о тех, кто тебя там ждет. Неужели ты не хочешь вернуться назад, в будущее? Тьфу ты. – Иван Васильевич сплюнул – проклятый голливудский фильм никак не шел из головы.
– Ты забываешь о том, что я прожила здесь больше десяти лет. Для меня все, что было там, в той жизни, уже далеко. Слишком далеко… Мое место – здесь.
– Просто тебя там никто не ждет, – отозвался Митрохин. – Потому ты так и говоришь. Одинокая ты. Вот… – Он покраснел, осознав, что, кажется, выдал свои сокровенные мысли.
– А тебя кто-то ждет? – спросила колдунья.
Иван Васильевич даже не заметил, что в этом вопросе содержится искренний интерес, на что он не смел даже надеяться.
– Меня?! – он задумался. Людочка? Нет. Эта стерва только рада будет, если он исчезнет. Правда, за квартиру платить будет некому. Но она быстро найдет себе нового папика. Содержанка – она и есть содержанка. Так и будет переходить из рук в руки, пока старость не возьмет свое. Родители?! Он похоронил их давным-давно. Если только вернуться в то время, когда отец с матерью еще были молодыми и постараться окружить их такой заботой и вниманием, чтобы они смогли прожить как можно дольше. В той прежней жизни он никогда не был хорошим сыном. А теперь мог бы им стать…
– Я знаю, о чем ты думаешь, – сказала Медея. – Хочешь отправиться в то время, когда ты еще не знал Балансовой службы? Вернуться назад – и все исправить…
– Не совсем, – ответил Митрохин, – но в целом все верно. Я думаю, что смог бы жить счастливо один… – Он едва не заплакал от накатившего на него отчаяния, если бы она только знала, как он к ней относится. И ведь давно уже. Очень давно.
– Думаешь, твое место здесь? – поинтересовался он.
– Скажи, ты слышал когда-нибудь о печати Медеи?
– Что еще за печать Медеи?!
Он ее о деле спрашивает, а она думает о своих магических игрушках.
– Этот факт зафиксирован в истории. Внесен в магическую летопись. Упомянут во многих оккультных книгах.
– У меня и с магией, и с историей не очень хорошо. Ты же знаешь! – Его раздражение нарастало.
– Я изобрела эту печать, – сообщила колдунья, – этой печатью, если помнишь, я впервые остановила гулу в Надмирье. Ту самую, которой ты так понравился…
– Да уж, – проворчал Митрохин, воспоминания о рыжеволосой Лилит до сих пор вызывали у него дрожь в коленках.
– Благодаря этой печати нам удалось одержать победу сейчас. Эта печать заковывает джиннов в некое подобие стеклянного сосуда. Джинны, заточенные в сосуд… Неужели тебе ничего не говорит эта мифологическая подробность?
– Ты хочешь сказать… – Митрохин запнулся, пораженный догадкой, – что ты придумала, как запечатывать злых духов в бутылки, о чем говорится во всех восточных сказках?
– Именно!
– Ну и дела! – поразился Иван Васильевич. – Так ты думаешь, что все с самого начала было предопределено? И появление Балансовой службы в нашем мире? И мои злоключения потом? И то, что ты будешь швырять нас по эпохам, изобретешь эту печать и останешься в прошлом?
– Мне кажется, многие вещи действительно предопределены и остаются неизменными при любых условиях, другие могут меняться. Несомненно то, что все мы реализуем высший замысел кого-то мудрого, кто властвует над миром. Белого божества, если хочешь. И я свято верю, что оно с нашей помощью приведет человечество к процветанию и власти над миром. С нашей помощью. Ты понимаешь?!
– Ну ладно, хорошо. Ты – великая Медея.
Изобретательница печати от злых духов. Ты придумала, как пихать джиннов в бутылку. Благодаря тебе мы одержали победу. А я тут при чем?
– Я уверена, что, если бы не ты, нам ни за что не удалось бы победить. Подумай об этом. Саркона убил именно ты.
– Ну, – тут у Митрохина не нашлось возражений, – вообще я молодец, конечно. Ловко я его.
Что и говорить. Крутой я мужик. Всегда знал, что буду спасителем мира. Не думал только, что для этого придется сокрушить толпу джиннов.
М-да… – Он замолчал, задумался о странных превратностях судьбы и божественной воле, потом с подозрением уставился на колдунью:
– Слушай, а когда ты нашла способ отправить меня обратно?
Медея замялась:
– Мне не хотелось бы говорить об этом.
– А ну говори… – Подозрения Ивана Васильевича усилились.
– Тебе не понравится мой ответ.
– Говори, я сказал! – выкрикнул он. – Богочеловечинка!
– Видишь ли, – вздохнула Медея, – что бы ты о себе ни думал, Ваня, таких людей, как ты, мало.
Я в этом уверена. Ты можешь возражать, но в действительности ты был очень нужен человечеству.
Нужен Белому божеству. Нам не хватало именно такого человека, как ты… настоящего лидера, который может повести за собой народ и возглавить борьбу.
– Это я-то настоящий лидер? – смутился Митрохин. – А я считал, что именно ты командуешь парадом, а я тут так… на вторых ролях. Что-то вроде адъютанта при главнокомандующем.
– Я представляла духовную сущность – связь с Белым божеством, а ты явился символом свободного человека, воплощением всего того, что они никогда не знали. И ты, и я, мы оба многого не ведали в себе до того, пока не стали теми, кем являемся сейчас. Я очень хотела, чтобы ты сам ощутил свое предназначение и остался с нами в той битве по собственной воле. Теперь я считаю, что поступила не правильно. Каждый волен сам выбирать свою судьбу. Быть может, тебе плохо рядом со мной. – В глазах колдуньи снова промелькнул огонек, который Митрохину следовало заметить, но он как раз в этот момент отвлекся, провожая взглядом быструю птицу и размышляя о том, что для него все кончено – она, конечно, хочет от него избавиться. – Поэтому я говорю тебе – я знаю способ, чтобы вернуть тебя обратно. Я нашла его несколько лет назад.
– Несколько лет назад?! – вскричал Митрохин, разом возвращаясь к реальности. – Ну ты и… – он зажал себе рот ладонью, чтобы не сказать какую-нибудь грубость.
– Я не хочу, чтобы ты уходил с обидой в сердце, – мягко проговорила Медея, – поверь, так было нужно. Без тебя мы бы не справились с Сарконом.
– Ага, я тебе очень помог, – язвительно заметил Иван Васильевич, – интересно, что бы ты сказала, если бы мне по кумполу дали громовым молотом, и я лежал бы сейчас тихонько, присыпанный песочком. Все, не хочу больше ничего слушать, отправляй меня обратно, раз так.
– Есть еще одно обстоятельство, – вздохнула Медея.
– Еще одно?! – вытаращился Митрохин. – Что еще?!
– Тебе следует знать, что наш мир изменился, – сообщила девушка, – скорее всего там больше нет ничего, что ты помнил и знал. Нет привычных границ государств. Нет той реальности, которую ты помнишь. В том времени ты можешь быть вовсе не банкиром, а, например, парикмахером.
– Что за дикая идея! – выкрикнул Митрохин. – Что все это значит?!
– Повторю еще раз, – терпеливо проговорила колдунья. – Того мира, каким ты его знал, больше не существует. Возможно, в том мире и тебя больше не существует. Изменив прошлое, мы изменили всю мировую историю. И последствия эти необратимы.
– И что же мне теперь делать? – помрачнел Митрохин.
– Есть новый мир, в котором ты можешь попытаться найти себя. И еще есть этот мир, где в тебе нуждаются люди. И… и… – Медея так и не решилась договорить, что она тоже нуждается в Митрохине, и замолчала.
– Что, все так сильно поменялось?
– Это всего лишь мое предположение. Возможно, многие вещи остались неизменны. Но утверждать наверняка я не могу.
– Все равно отправляй меня, – твердо сказал Митрохин. Он решил, что навязываться не будет.
Не по-мужски. Да и потом, все равно, это невозможно – простой банкир и «богочеловечинка».
– Ну если ты так настаиваешь, пойдем…
– Куда пойдем?
– Мы должны отойти подальше от людей, чтобы в будущее перенесся только ты один…
– Идем, – кивнул Митрохин, представляя, как поднимется с земли темный вихрь, как его будет крутить и болтать. Что и говорить, ощущение не из приятных. Мало того что его будет крутить и болтать, так еще уносить от нее…
Несколько человек хотели было последовать за ними, но колдунья остановила их повелительным жестом.
– В какой год ты хотел бы попасть? – поинтересовалась она.
Митрохин задумался. Действительно, в какой бы год он хотел попасть. Вернуться в Россию, какой она была до революции, или во время правления коммунистов? А может быть, предпочесть недалекое будущее, чтобы посмотреть, в какую сторону движется технический прогресс – основной продукт материалистического сознания человека.
Потом он осознал, что все его размышления не имеют никакого смысла.
– Ты же сказала, что мир изменился?
– Увы, это так.
– Так какая разница. Давай две тысячи шестой.
Медея снова вздохнула.
– Не буду тебя больше отговаривать. Помни только, что вернуться назад, в Хазгаард, ты не сможешь. Тебе придется доживать свой век в той далекой эпохе. Куда бы ты ни попал.
– Вот и прекрасно, – осклабился Митрохин и запел: «Тачки, шмотки из коттона, видеомагнитофоны, ах как было славно той весной». Он вел себя нарочито грубо, потому что хотел заглушить разрастающуюся в душе тоску, от которой, он знал, невозможно будет скрыться. Были и другие эмоции, наполняющие его радостью. Он потирал ладони, предчувствуя, как вытянется лицо Люд очки, когда она увидит его живым и невредимым в Москве. Как поражены будут ненавидящие его, улыбающиеся в лицо и кривящиеся в спину знакомые и коллеги по бизнесу, когда он объявится, посвежевший, сбросивший пятьдесят кило, с потрясающим загаром, словно провел пару месяцев в Анталии. Как рассмеется он, глядя на их холеные физиономии, как будет потешаться над ними, ограниченными и пустыми, живущими в своем узком, унылом мирке, даже не подозревая о том, что рядом существуют другие измерения, целые вселенные, что есть прошлое, куда можно попасть благодаря магии, и будущее, которое при желании можно изменить…
Медея почувствовала мощнейший удар сверху.
Купол над ней прогнулся, но выдержал. Она уплотнила его. Давление усилилось. Саркон и не думал отступать. Он твердо решил, что продавит защиту и уничтожит богочеловека. После этого битва пойдет совсем по другому сценарию. Без магического прикрытия богочеловека люди не смогут сопротивляться и двух ударов сердца. Он нашлет на них такой ужас, что они побросают оружие и разбегутся.
Ифриты Саркона придвинулись к линии обороны и принялись раскидывать людей громовыми молотами. Сам он не видел вокруг ничего, продолжая вдавливать ментальный кулак в купол над головой богочеловека. Никогда прежде он не ощущал такого сопротивления, но не чувствовал и такой уверенности. Главное – сломить эту ошибку небесных сил, эту выскочку, которую прислало Белое божество, чтобы оспорить власть Черного начала над миром. Купол подался. Еще и еще немного. Шажок за шажком он прогибался. Колдунья оставила наблюдение за полем боя и кинула все свои силы на поддержание щита. Ее сторонники могли видеть, как она побледнела и погрузилась в землю по щиколотку. Скрещенные руки она держала над головой, закрываясь ими от давящей ее темной на силы.
Воодушевленные присутствием Саркона, джинны снова взяли верх и принялись теснить защитников угнетенного человечества. Люди гибли под ударами громовых молотов один за другим. Многие утратили остатки мужества и обратились в бегство.
Митрохин заметил лежащее от него в двух шагах небесное копье. И понял, что это его шанс. Ему дано исполнить свое предназначение сейчас. Древко легло в ладонь как влитое. Иван Васильевич размахнулся и метнул оружие по дуге, метясь в грудь Саркона. Небесное копье подхватили протянувшиеся к небу голубые нити, и оно понеслось к цели с огромной скоростью. Саркон продолжал спускаться с перевала, продолжая разрушать защиту богочеловека. Взгляд его блуждал далеко. Опасность он ощутил в последний момент. Вскинул голову – и наконечник копья вонзился ему в рот.
Дробя челюстные кости, прошел через горло и погрузился глубоко в тело. Чадо Черного божества повалилось из седла и с глухим стуком ударилось о землю.
Над полем боя послышался отчетливый звук «фюи-ить», это сворачивался энергетический щит.
Ифриты владыки остановились как вкопанные, не зная, что делать. Воины-джинны на поле боя разом ощутили беспокойство. Они уже не бились с тем неистовством, что раньше. В их разум ворвался одной визгливой нотой страх. Медея не теряла времени даром. Войско Саркона дрогнуло.
Митрохин крепко держал магический клинок. Противник, который пару минут назад хотел нанести удар громовым молотом, попятился.
– Вперед! – заорал Иван Васильевич.
Те, кому посчастливилось уцелеть в предыдущей свалке, перешли в наступление. Людям уже довелось отведать крови. Они шли в атаку совсем с иным настроением, чем в самом начале битвы, – они знали, что человек может и умеет побеждать.
По всей линии закипели яростные схватки за каждую пядь земли. Джинны отступали. Некоторые, утратив боевой пыл, кинулись бежать. Другие еще сопротивлялись. Но Митрохин физически ощутил, как угасает их уверенность, как содрогается и провисает защита войска джиннов. И в следующее мгновение она прорвалась. В образовавшиеся бреши устремились воины свободного человечества. Покидающих поле боя джиннов разили стрелами, секли мечами, втыкали в спины копья.
Гулы в спешке разлетелись в разные стороны. Часть их сбилась в клин и напала на людей справа, но лучники и метатели копий быстро расправились с ними. Вскоре битва кипела уже за сосудами. Заключенные в них воины Саркона в ужасе наблюдали, как гибнут их собратья. На склоне холма наступление немного замедлилось, но продвижение армии людей было уже не остановить. Вскоре защитники позиций Саркона обратились в паническое бегство. Магия Медеи вызвала у джиннов дикий ужас. Они вопили, бросали оружие и устремлялись прочь.
В течение получаса все было кончено. Часть людей отправилась преследовать джиннов. Остальные вернулись к реке.
Митрохин ходил вокруг сосудов и скалился.
В схватке он уцелел и даже не был ранен. Пойманных в ловушку врагов рассматривал с довольным видом. В каждом силате ему виделся потенциальный балансировщик, а в каждом ифрите – их немногословный помощник, любитель поджаривать пленникам пятки.
Теперь никто из джиннов уже не рвался на волю. Все они сгрудились в сосудах в молчаливую толпу, наблюдали за победителями, ожидая своей участи. Кое-кто из людей уже предлагал достать их из ловушек и прикончить. Ожидали, что решит богочеловек.
Медея между тем впала в медитацию. Сидела внутри очерченного круга и покачивалась из стороны в сторону. Митрохин наблюдал такое множество раз. Он подошел, присел рядом, за чертой круга, и стал ждать, когда колдунья придет в себя.
«Еще бы, – размышлял он, – после такой победы надо доложиться Белому божеству. Оно, наверное, ее похвалит и от щедрот отвалит медальку какую-нибудь, а может, орден. Носи, дескать, с честью. А что Ваня Митрохин Саркона завалил – так это само собой разумеется. Нас оно даже словом не удостоит».
Медея завершила медитацию только к вечеру.
Вскочила и засмеялась заливисто. Митрохин к тому времени задремал. Смех колдуньи его разбудил.
Он поднял голову и уставился на нее с недоумением. А Медея кружилась вокруг него, радуясь чему-то неведомому.
– Ах, Ваня, Ваня, мы победили!
– Ты не устала?! – вырвалось у Митрохина.
– Он в меня столько сил вдохнул, если бы только знал. Я теперь все могу. Даже больше, чем раньше… – Она схватила Ивана Васильевича за руки и вместе с ним вознеслась вверх.
– Эй-эй-эй, – закричал Митрохин, напуганный, что может сверзиться с высоты. Не хватало еще напоследок, после всех тяжких испытаний, ноги переломать.
– Не бойся, Ваня, я тебя не уроню, – Медея склонила голову, и он подумал, что происходящее больше всего похоже на сон, – я тебя беречь буду.
Ты ведь мне очень нужен. Разве я тебе не говорила?..
– Н-нет, – заикаясь от волнения, откликнулся Митрохин, – слушай, может, ты меня все же опустишь на землю? Да и перед людьми неудобно… – Иван Васильевич глянул вниз, туда, где толпы граждан Хазгаарда стояли, задрав головы, и смотрели, как в небе летает их богиня, и он вместе с ней.
– Хорошо, – согласилась Медея и снова заливисто засмеялась, – какой же ты смешной. Если бы ты только видел себя со стороны…
Они медленно поплыли к земле и опустились внутрь круга, где колдунья медитировала.
– Что он хотя бы тебе сказал? – поинтересовался Митрохин, крайне довольный, что, наконец, стоит на твердой поверхности.
– Я тебе ни за что не скажу…
Вскоре вернулись отряды преследователей. Большинство джиннов убили, силаты и ифриты бились до последнего, предпочитая смерть, но несколько десятков все же удалось взять в плен.
– Зачем они вам? – спросил Митрохин одного из людей.
– Будут нашими рабами, – ответил тот. – Вот этот, – он ткнул пальцем в залитого кровью с головы до ног силата с лютыми черными глазами, – будет мне служить. Будет делать так, чтобы у меня овцы хорошо плодились и чтобы шерсть у них была богатая.
Иван Васильевич покачал головой. Он полагал, что заключенных в сосуды пленников ожидает та же участь.
Колдунья поднялась на холм. Она шла медленно, но от ее фигуры, казалось, распространяются волны силы. Медея повернулась. Оглядела людей.
Митрохин поднял над головой меч и закричал во весь голос:
– Ура! Ура-а-а, Медея-а-а!
Глядя на колдунью, он испытывал восхищение.
Не мог оторвать от нее взгляда. Все смотрел и смотрел на ее лицо, на то, как она держит голову, какая у нее легкая, совершенная фигура.
«Разве может быть человек так прекрасен? – подумал Митрохин. – Нет, нет. В ней заметно божественное происхождение. Она – настоящая богиня. Моя богиня».
Ему захотелось оказаться рядом, обнять Медею, прижать к груди. Он испугался этих чувств, осознав, что буквально грезит наяву, мечтает обладать ею.
Его затихающий крик подхватили остальные.
Медея прервала всеобщее ликование, подняв ладонь, призывая сынов освобожденного человечества к тишине.
– Это только первая наша победа, – сказала она, – севернее Хазгаарда лежат равнины Месрисхаата, где люди томятся в рабстве. На востоке – огромное царство Берберии, и там тоже людям живется несладко. Но теперь по всей земле разнесется весть, что в Хазгаарде к власти пришел человек, что мы правим огромной страной. Что все здесь принадлежит людям. И тогда другие народы поднимутся на борьбу против джиннов, и мировой пожар разгорится и поглотит всех врагов человечества в своем жарком пламени.
– Ты – наша царица, Медея! – крикнул кто-то в толпе, люди подхватили этот крик, и он разнесся гулким эхом.
– Я буду с вами! Я поведу вас! Человек будет свободен. Он будет познавать тайны мироздания!
Будет решать судьбы своего мира!
– Ура-а-а! – снова закричал Митрохин и затряс над головой мечом, вглядываясь в небеса.
Где-то там скрывался грозный покровитель расы джиннов, их Черное божество, создатель Балансовой службы. Ему, и только ему был адресован этот крик. Против него восстал человек и победил его.
* * *
Вечером люди праздновали большую победу.В самом сердце лагеря пылали жаровни, на которых жарилось угощение для пиршественного стола.
Ароматный дым, пробуждая аппетит и желание жить, расползался вокруг. Со всей страны свозили Дары для освободителей человечества – кувшины, полные вина, фрукты, мясо, разнообразные сыры и разносолы. Виночерпии разливали вино по кубкам и чашам.
И хотя сегодняшний день сделал людей свободными, праздник получился невеселым. Слишком многие остались на поле боя. Почти каждая семья оплакивала потерю близких. Женщины сидели, опустив головы, возле пустых шатров. Дети, глядя в скорбные лица матерей, плакали. Те, что постарше, обнимали их, старались утешить.
Митрохин прошел по лагерю, наблюдая, как торжество медленно, но верно обращается скорбью, на душе у него стало тяжко, и он решил выступить с речью, чтобы хоть немного поправить положение. Иван Васильевич забрался на возвышение и поднял руку, призывая победителей к тишине. Люди собирались вокруг него, подходили ближе, чтобы ловить каждое слово того, кто привел их к победе.
Вскоре Митрохин заговорил. Он и сам удивился тому, что его речь стала такой точной, лишенной всякой чуждой идеологии, словно язык Хазгаарда стал для него родным или просто кто-то могущественный вложил в его уста нужные слова. Он призывал живых вечно помнить тех, кто пал за свободу. Но в этот светлый день не предаваться грусти.
Ведь сегодня они одержали самую главную победу.
Об этой победе будут слагать легенды, о ней будут помнить их дети и дети их детей.
Он намеренно не употребил слово «потомки», потому что совсем не был уверен, что в далеком и счастливом будущем кто-нибудь вспомнит об этой давней кровавой истории. А также о тех, кто отдал свои жизни за то, чтобы человеческая раса господствовала на земле. Но это совсем даже неважно.
Важно то, что они совершили это.
«Время бессердечно, – думал Митрохин, – оно обращает минувшее в пыль». Эта мысль тоже пришла к нему откуда-то из иной реальности, следом за нужными словами. Он ощутил, что разум его стал иным, и подивился, как много теперь знает о мире, как тонко чувствует его удивительную многомерную природу.
Он продолжал говорить, находя все новые точные слова для того, чтобы поддержать людей. А когда замолчал, то почувствовал, что наконец ушло и из его души чувство ненависти, оставив за собой одну только минорную ноту – грусть.
Речь возымела действие. Вскоре зазвучал искренний смех, громкие голоса людей. Конечно, были среди людей и такие, кто после его слов замкнулся еще больше, кое-кто даже говорил – мол, конечно, ему-то нечего терять, но большинство поддались призыву не предаваться скорби и праздновать победу.
Сжимая в руке кубок – ему поднесли вино, едва он спустился с возвышения, – Митрохин брел по лагерю и вглядывался в лица людей.
Его снова охватило желание вернуться в будущее.
«Совсем как в глупом голливудском фильме, – подумал Иван Васильевич, – опять хочу назад в будущее. Только это не кино. И я останусь здесь навсегда. Если чудеса и случаются в моей жизни, то почему-то только для того, чтобы сделать ее еще невыносимее».
Он подошел к шатру богочеловека и присоединился к Медее – новопровозглашенная царица Хазгаарда занимала место на специально воздвигнутой для нее насыпи, под лиловым балдахином.
Она окинула Митрохина проникновенным взглядом:
– Все еще мечтаешь отправиться в будущее, Ваня?
– Конечно, – кивнул он и поглядел на нее.
Красота Медеи в очередной раз вызвала у него дрожь. – Как ты догадалась? – поинтересовался он уныло, размышляя отнюдь не о путешествии в будущее, а совсем о других вещах.
– Нетрудно было… Ну что ж. Сегодня праздник… – Медея вздохнула. – Пожалуй, я могу сделать для тебя один подарок.
– Очень кстати, – откликнулся Иван Васильевич и отхлебнул вина, – ты знаешь, я только что понял, что сто лет не видел подарков. С тех пор как мои пути пересеклись с Балансовой службой, вместо подарков я получал только пинки под зад.
А что за подарок? Что-нибудь в том же духе?! – Он грустно улыбнулся.
– Дело в том, что я нашла способ отправить тебя в будущее, – сообщила Медея, внимательно наблюдая за реакцией Митрохина.
– Ну да?! – вскричал он.
Колдунья кивнула.
– Ты можешь уйти, как только захочешь, Ваня.
Притом в моих силах отправить тебя в любое время по твоему собственному выбору.
– Любое-любое? – спросил Иван Васильевич, и подумал: «Ну, конечно, мавр сделал свое дело, мавр может уйти. Ясно, как божий день, не нужен больше Ваня Митрохин, и точка».
– Да, – подтвердила колдунья.
– Вот так-так. Не ожидал. Ну отлично…
В голосе его звучала явная обида, но колдунья, казалось, ничего не заметила. Митрохин снова припал к бокалу, судорожно соображая:
«Значит, снова такая жизнь, какую я всегда любил, банковское дело, ночные клубы до утра, девицы легкого поведения». Лицо его вытянулось:
– А ты… как же ты? В смысле, ты здесь останешься или…
Он замялся, ощутив, что говорит что-то не то.
В конце концов кто он такой? Простой банкир из будущего, которому выпала судьба, полная лишений и опасностей. Никакого особого дара, кроме как наживать капитал и сорить деньгами, у него нет. А она – богочеловек, царица Хазгаарда. К тому же обладает такой магической силой, что и представить невозможно. Вон как на поле боя с джиннами обошлась. Сунула их в бутылки, и вся недолга.
– Я останусь здесь, – ответила Медея, подтверждая худшие опасения Митрохина. – Я должна помочь людям покончить с господством джиннов. Надо довершить начатое. – Она сделала пространный жест. – Да, Саркона больше нет. И без его магической мощи сопротивляться джинны смогут недолго. Я верю, что скоро весь этот мир будет принадлежать людям и Белому божеству.
– Послушай, – выдохнул Митрохин, – может быть, хватит уже? Сколько ты уже сделала для них?
Может, пора уже и о себе подумать?! Вспомни хотя бы о тех, кто тебя там ждет. Неужели ты не хочешь вернуться назад, в будущее? Тьфу ты. – Иван Васильевич сплюнул – проклятый голливудский фильм никак не шел из головы.
– Ты забываешь о том, что я прожила здесь больше десяти лет. Для меня все, что было там, в той жизни, уже далеко. Слишком далеко… Мое место – здесь.
– Просто тебя там никто не ждет, – отозвался Митрохин. – Потому ты так и говоришь. Одинокая ты. Вот… – Он покраснел, осознав, что, кажется, выдал свои сокровенные мысли.
– А тебя кто-то ждет? – спросила колдунья.
Иван Васильевич даже не заметил, что в этом вопросе содержится искренний интерес, на что он не смел даже надеяться.
– Меня?! – он задумался. Людочка? Нет. Эта стерва только рада будет, если он исчезнет. Правда, за квартиру платить будет некому. Но она быстро найдет себе нового папика. Содержанка – она и есть содержанка. Так и будет переходить из рук в руки, пока старость не возьмет свое. Родители?! Он похоронил их давным-давно. Если только вернуться в то время, когда отец с матерью еще были молодыми и постараться окружить их такой заботой и вниманием, чтобы они смогли прожить как можно дольше. В той прежней жизни он никогда не был хорошим сыном. А теперь мог бы им стать…
– Я знаю, о чем ты думаешь, – сказала Медея. – Хочешь отправиться в то время, когда ты еще не знал Балансовой службы? Вернуться назад – и все исправить…
– Не совсем, – ответил Митрохин, – но в целом все верно. Я думаю, что смог бы жить счастливо один… – Он едва не заплакал от накатившего на него отчаяния, если бы она только знала, как он к ней относится. И ведь давно уже. Очень давно.
– Думаешь, твое место здесь? – поинтересовался он.
– Скажи, ты слышал когда-нибудь о печати Медеи?
– Что еще за печать Медеи?!
Он ее о деле спрашивает, а она думает о своих магических игрушках.
– Этот факт зафиксирован в истории. Внесен в магическую летопись. Упомянут во многих оккультных книгах.
– У меня и с магией, и с историей не очень хорошо. Ты же знаешь! – Его раздражение нарастало.
– Я изобрела эту печать, – сообщила колдунья, – этой печатью, если помнишь, я впервые остановила гулу в Надмирье. Ту самую, которой ты так понравился…
– Да уж, – проворчал Митрохин, воспоминания о рыжеволосой Лилит до сих пор вызывали у него дрожь в коленках.
– Благодаря этой печати нам удалось одержать победу сейчас. Эта печать заковывает джиннов в некое подобие стеклянного сосуда. Джинны, заточенные в сосуд… Неужели тебе ничего не говорит эта мифологическая подробность?
– Ты хочешь сказать… – Митрохин запнулся, пораженный догадкой, – что ты придумала, как запечатывать злых духов в бутылки, о чем говорится во всех восточных сказках?
– Именно!
– Ну и дела! – поразился Иван Васильевич. – Так ты думаешь, что все с самого начала было предопределено? И появление Балансовой службы в нашем мире? И мои злоключения потом? И то, что ты будешь швырять нас по эпохам, изобретешь эту печать и останешься в прошлом?
– Мне кажется, многие вещи действительно предопределены и остаются неизменными при любых условиях, другие могут меняться. Несомненно то, что все мы реализуем высший замысел кого-то мудрого, кто властвует над миром. Белого божества, если хочешь. И я свято верю, что оно с нашей помощью приведет человечество к процветанию и власти над миром. С нашей помощью. Ты понимаешь?!
– Ну ладно, хорошо. Ты – великая Медея.
Изобретательница печати от злых духов. Ты придумала, как пихать джиннов в бутылку. Благодаря тебе мы одержали победу. А я тут при чем?
– Я уверена, что, если бы не ты, нам ни за что не удалось бы победить. Подумай об этом. Саркона убил именно ты.
– Ну, – тут у Митрохина не нашлось возражений, – вообще я молодец, конечно. Ловко я его.
Что и говорить. Крутой я мужик. Всегда знал, что буду спасителем мира. Не думал только, что для этого придется сокрушить толпу джиннов.
М-да… – Он замолчал, задумался о странных превратностях судьбы и божественной воле, потом с подозрением уставился на колдунью:
– Слушай, а когда ты нашла способ отправить меня обратно?
Медея замялась:
– Мне не хотелось бы говорить об этом.
– А ну говори… – Подозрения Ивана Васильевича усилились.
– Тебе не понравится мой ответ.
– Говори, я сказал! – выкрикнул он. – Богочеловечинка!
– Видишь ли, – вздохнула Медея, – что бы ты о себе ни думал, Ваня, таких людей, как ты, мало.
Я в этом уверена. Ты можешь возражать, но в действительности ты был очень нужен человечеству.
Нужен Белому божеству. Нам не хватало именно такого человека, как ты… настоящего лидера, который может повести за собой народ и возглавить борьбу.
– Это я-то настоящий лидер? – смутился Митрохин. – А я считал, что именно ты командуешь парадом, а я тут так… на вторых ролях. Что-то вроде адъютанта при главнокомандующем.
– Я представляла духовную сущность – связь с Белым божеством, а ты явился символом свободного человека, воплощением всего того, что они никогда не знали. И ты, и я, мы оба многого не ведали в себе до того, пока не стали теми, кем являемся сейчас. Я очень хотела, чтобы ты сам ощутил свое предназначение и остался с нами в той битве по собственной воле. Теперь я считаю, что поступила не правильно. Каждый волен сам выбирать свою судьбу. Быть может, тебе плохо рядом со мной. – В глазах колдуньи снова промелькнул огонек, который Митрохину следовало заметить, но он как раз в этот момент отвлекся, провожая взглядом быструю птицу и размышляя о том, что для него все кончено – она, конечно, хочет от него избавиться. – Поэтому я говорю тебе – я знаю способ, чтобы вернуть тебя обратно. Я нашла его несколько лет назад.
– Несколько лет назад?! – вскричал Митрохин, разом возвращаясь к реальности. – Ну ты и… – он зажал себе рот ладонью, чтобы не сказать какую-нибудь грубость.
– Я не хочу, чтобы ты уходил с обидой в сердце, – мягко проговорила Медея, – поверь, так было нужно. Без тебя мы бы не справились с Сарконом.
– Ага, я тебе очень помог, – язвительно заметил Иван Васильевич, – интересно, что бы ты сказала, если бы мне по кумполу дали громовым молотом, и я лежал бы сейчас тихонько, присыпанный песочком. Все, не хочу больше ничего слушать, отправляй меня обратно, раз так.
– Есть еще одно обстоятельство, – вздохнула Медея.
– Еще одно?! – вытаращился Митрохин. – Что еще?!
– Тебе следует знать, что наш мир изменился, – сообщила девушка, – скорее всего там больше нет ничего, что ты помнил и знал. Нет привычных границ государств. Нет той реальности, которую ты помнишь. В том времени ты можешь быть вовсе не банкиром, а, например, парикмахером.
– Что за дикая идея! – выкрикнул Митрохин. – Что все это значит?!
– Повторю еще раз, – терпеливо проговорила колдунья. – Того мира, каким ты его знал, больше не существует. Возможно, в том мире и тебя больше не существует. Изменив прошлое, мы изменили всю мировую историю. И последствия эти необратимы.
– И что же мне теперь делать? – помрачнел Митрохин.
– Есть новый мир, в котором ты можешь попытаться найти себя. И еще есть этот мир, где в тебе нуждаются люди. И… и… – Медея так и не решилась договорить, что она тоже нуждается в Митрохине, и замолчала.
– Что, все так сильно поменялось?
– Это всего лишь мое предположение. Возможно, многие вещи остались неизменны. Но утверждать наверняка я не могу.
– Все равно отправляй меня, – твердо сказал Митрохин. Он решил, что навязываться не будет.
Не по-мужски. Да и потом, все равно, это невозможно – простой банкир и «богочеловечинка».
– Ну если ты так настаиваешь, пойдем…
– Куда пойдем?
– Мы должны отойти подальше от людей, чтобы в будущее перенесся только ты один…
– Идем, – кивнул Митрохин, представляя, как поднимется с земли темный вихрь, как его будет крутить и болтать. Что и говорить, ощущение не из приятных. Мало того что его будет крутить и болтать, так еще уносить от нее…
Несколько человек хотели было последовать за ними, но колдунья остановила их повелительным жестом.
– В какой год ты хотел бы попасть? – поинтересовалась она.
Митрохин задумался. Действительно, в какой бы год он хотел попасть. Вернуться в Россию, какой она была до революции, или во время правления коммунистов? А может быть, предпочесть недалекое будущее, чтобы посмотреть, в какую сторону движется технический прогресс – основной продукт материалистического сознания человека.
Потом он осознал, что все его размышления не имеют никакого смысла.
– Ты же сказала, что мир изменился?
– Увы, это так.
– Так какая разница. Давай две тысячи шестой.
Медея снова вздохнула.
– Не буду тебя больше отговаривать. Помни только, что вернуться назад, в Хазгаард, ты не сможешь. Тебе придется доживать свой век в той далекой эпохе. Куда бы ты ни попал.
– Вот и прекрасно, – осклабился Митрохин и запел: «Тачки, шмотки из коттона, видеомагнитофоны, ах как было славно той весной». Он вел себя нарочито грубо, потому что хотел заглушить разрастающуюся в душе тоску, от которой, он знал, невозможно будет скрыться. Были и другие эмоции, наполняющие его радостью. Он потирал ладони, предчувствуя, как вытянется лицо Люд очки, когда она увидит его живым и невредимым в Москве. Как поражены будут ненавидящие его, улыбающиеся в лицо и кривящиеся в спину знакомые и коллеги по бизнесу, когда он объявится, посвежевший, сбросивший пятьдесят кило, с потрясающим загаром, словно провел пару месяцев в Анталии. Как рассмеется он, глядя на их холеные физиономии, как будет потешаться над ними, ограниченными и пустыми, живущими в своем узком, унылом мирке, даже не подозревая о том, что рядом существуют другие измерения, целые вселенные, что есть прошлое, куда можно попасть благодаря магии, и будущее, которое при желании можно изменить…