Брусникин видел свое будущее в куда более пасмурном свете: сорванные театральные репетиции, вынужденный отказ от предложения озвучить Брэда Питта, возможное хирургическое вмешательство на предмет устранения последствий участия в собачьих бегах, лицемерное сочувствие врагов, искренние насмешки друзей и прочие малоприятные события ожидали его впереди.
«Но четыре с половиной штуки мне Капкан гарантировал, — слегка утешил себя Никита, наблюдая за уплывающей назад африканской землей. — Да еще пятьсот за вредность добавить обещал. За чью вредность, интересно?»
«Малюта, гад, сделает все, чтоб мои заслуги утоптать. — После второй порции виски Павел Андреевич слегка пригасил свое ликование. — Я у него вроде аппендикса: и удалить без острого приступа жалко, и дожидаться, когда я прорвусь, не резон».
Вот каким образом, не сговариваясь, Капкан и Никита пришли к общеизвестному знаменателю: «Нет худа без добра, а добра — без худа».
Полуденная встреча с адвокатом Дрозденко также оставила в памяти у командировочных разный осадок. Если у Капкана это была, скорее, галька, обкатанная прозрачной водой, то у Брусникина — мутный до отвращения ил, в который погружались отдельные неясные фрагменты.
Посуленный Капканом служащий «страхового агентства» прибыл в назначенный час и назвал себя доктором Прайсом. Сопровождавший его полный, как дачная бочка после дождя, нотариус и вовсе называть себя счел излишней формальностью. Представляясь «доктором», Говард Прайс, конечно же, имел в виду доктора права, но Никита истолковал это слово по-своему. Тем более что слух его был обострен исключительно и выхватывал из разговора все, что можно было понять без переводчика. Отчего «страховое агентство» прислало в гостиницу именно доктора, Брусникин в любом случае не удивился. Кто еще, как не доктор, мог засвидетельствовать его увечья для последующей выплаты страховки?
Прайс удостоил Капкана высокомерным кивком, Никиту же поприветствовал горячим рукопожатием и преисполненным сочувствия взглядом. Из чего Никита сделал немедленный вывод, что он, Дрозденко, или был хорошо знаком с доктором, или неоднократно с ним встречался.
«Сейчас выяснится, что мы по вторникам вместе ужинаем, а по воскресным дням ходим семьями на католическую мессу! — Лоб Никиты покрылся испариной. — Пусть меня это не удивляет! Свободная страна!»
Знай Брусникин, что по вторникам, равно как по воскресеньям, доктор еще и спит с его законной супругой, изумлению Никиты не было бы предела.
— Ю о’кей? — спросил доктор.
Брусникин вымученно улыбнулся, ткнув в свой гипсовый чурбан. При этом он остался на кровати, забившись в дальний угол и подтянув накрытые одеялом колени к подбородку, тогда как официальные стороны разместились в креслах за журнальным столиком.
Дальнейшее обсуждение «страхового полиса» и целой кипы официальных бумаг, вываленных доктором из портфеля, проходило довольно бурно. Никита и не предполагал, что его бесспорные травмы вызовут подобный диспут.
Чернокожий доктор часто вскакивал, размахивал руками, издавал гортанные восклицания и тыкал золотым пером в какие-то статьи документов. Иногда он, впрочем, делал то же самое при помощи пальца, охваченного двумя золотыми кольцами с печатками.
Капкан обнимал его за плечи, силой усаживал на место и терпеливо, но твердо, словно капризному ребенку, что-то втолковывал. Между тем бочкообразный нотариус оставался совершенно безучастен к происходящему. Никита ерзал, томился и нервничал. К тому же он заметил рукоять пистолета, выпиравшую из-под рубахи Павла Андреевича в области копчика. Сам пистолет Никита подметил в руках Капкана днем раньше и на немой вопрос получил справку, что револьвер этот — бутафорский.
— Реквизит, — протирая разобранные детали оружия, пояснил Капкан. — У съемочной группы реквизирован. Я их после завтрака в Москву отправляю.
После завтрака «продюсер» действительно отлучился часа на три. На самом деле Капкан ездил с гостиничным портье осматривать частный самолетик его брата на случай экстренной эвакуации в соседнюю Гвинею. Экстренным он полагал случай, при котором адвокату Дрозденко пришлось бы вправлять мозги с помощью «Айсберга».
— По сценарию он тебе жизнь должен был спасти, — добавил Капкан в факультативном порядке. — Ночная сцена. Лев под деревом, ты — на лианах.
«Лев — живой?» — появилась очередная запись уже где-то в середине блокнота.
— Разумеется. — Капкан собрал и зарядил револьвер. — Не виртуальный же. Подпоили бы, конечно, снотворным, чтобы он тебя до окончания съемок не порвал.
И вот теперь перед встречей с представителями страхового агентства Павел Андреевич для чего-то засунул этот пистолет за пояс. Хотя могло статься, что и не засунул вовсе, а просто не вынул. Захлопотался и позабыл.
«Надо напомнить. — Никита с трепетом наблюдал за жаркой полемикой Капкана и доктора. — Но как?»
Тут «страховой доктор» оттолкнул Павла Андреевича, покинул свое кресло и решительно устремился к Брусникину с чистым листом бумаги наизготовку. Лицо Капкана окаменело. Капкан ожидал, что адвокат Дрозденко проявит подобающую мнительность по отношению к деловым партнерам своего клиента, но не предвидел, что он удумает обратиться к Брусникину с вопросами в письменной форме. Владение адвоката русским языком было не предусмотренным обстоятельством.
«Надо было ему еще и руку сломать. — Капкан с опаской посмотрел на Никиту. — Чем бы он только расписывался тогда?»
С приближением черного доктора Брусникин мелко затрясся. Его не успокоила даже ободряющая улыбка Говарда.
«Они тебя пытали?» — прочел Никита выведенную печатными буквами фразу. Ее же прочитал и Капкан, мгновенно оказавшийся за плечом настырного адвоката.
— Бог мой! — возмутился он по-английски. — Да все газеты Монровии только и трубят о вчерашнем инциденте в аэропорту! Вы что здесь, газет не покупаете?!
— Это правда, — подал с места реплику до того молчавший нотариус. — Это правда, сэр.
Из бокового кармана его брюк выглядывала газета, и теперь она развернулась в руках нотариуса, будто парус на ялике.
— «Вчера по возвращении со своей исторической родины, — зачитал он вслух, — натурализованный гражданин Либерии господин Дрозденко был атакован расистски настроенной толпой, возглавляемой экстремистами движения „Черные буйволы“. От полученных тяжелых увечий господин Дрозденко скончался. Полиция принимает все меры к розыску зачинщиков, каковые вскоре, мы надеемся, предстанут перед судом присяжных. Либерия — свободная страна. Закон обязан защищать права белого населения».
— Я понял, — раздраженно ответил Говард.
— Убийства на самом деле не было, — обратился поанглийски нотариус к Брусникину.
— Он понял! — рявкнул Капкан, тоже теряя терпение.
Нотариуса это не остановило. Нотариус намеревался как можно более полно выразить свой компетентный взгляд на ситуацию.
— Убийство потребовалось для поднятия газетного тиража, — пояснил он Брусникину. — На самом деле вам только нанесли два-три колющих ранения средней тяжести и удар тупым предметом в области затылка.
— Мы все поняли. — Говард отмахнулся от него рукой и добавил Никите по-русски. — Мы подадим иск на муниципальные власти.
«Нет!» — быстро написал Никита.
Говард пожал плечами: «Пойми этих русских. Похоже, ему действительно по голове крепко врезали. Отказ от компенсации уже сам по себе очевидный признак помешательства». У Прайса моментально возникла светлая идея объявить своего клиента недееспособным и оформить попечительство на Эмили. Однако даже с его связями затея эта была хлопотной. Сначала вообще требовалось прозондировать почву на предмет личных намерений Дрозденко в отношении жены — и, по возможности, из первых уст.
— Ты хочешь бросить Эмили? — обратился он к Брусникину с фальшивой траурной ноткой в голосе.
— Сейчас вы находитесь в клинике Ломбардини. — Свернув один парус, бочкообразный негр поднял следующий, извлекши его из внутреннего кармана атласной жилетки. — Вам сделали трепанацию черепа и наложили швы. По четыре шва на каждую колотую рану. Хирург Ломбардини утверждает, что ваша жизнь теперь вне опасности.
Капкан вырвал у него газету и, скомкав, швырнул в открытую настежь дверь лоджии.
— Но и это для поднятия тиража, — невозмутимо закончил свою мысль нотариус. — Конкуренция. Вы понимаете?
Он многозначительно воззрился на Брусникина.
— Кивни чем-нибудь этой сволочи! — прорычал Павел Андреевич, задыхаясь от ярости. — Иначе мы отсюда не уедем!
Никита, сообразив, что Капкан обращается к нему, помахал нотариусу ладошкой. Тот сразу успокоился и, развалившись в кресле, прикрыл глаза.
— Ты хочешь развестись? — доктор Прайс, встряхнув Брусникина за плечо, настойчиво повторил свой вопрос.
«Не ваше дело!» — большими печатными буквами начертал Никита, плохо уже соображавший, на кого и как следует реагировать.
Ознакомившись с ответом Брусникина, Говард Прайс разволновался. Дело о разводе уплывало прямо из рук. Похоже, Антон проведал о его шашнях с Эмили и теперь был намерен передать дело о разводе другому адвокату.
Капкан, ничего не упускавший из виду, заметил реакцию Прайса и почувствовал, что в схватке за имущество компании пора произвести решительный перелом.
— Напиши ему — пусть оформит все документы, а потом ты вернешься к разводу, — прошептал он на ухо Брусникину.
Никита послушно взялся за карандаш, но то, что прочитал Капкан в блокноте, прежде чем передать послание Говарду Прайсу, повергло его в окончательное бешенство, поскольку вся вакцина от этого опасного заболевания ушла на Брусникина. Глаза Капкана побелели, а зрачки — расширились. Никита никак не ожидал, что напоминание о пистолете вызовет у «продюсера» такую бурную реакцию.
— Это у тебя в брюках реквизит сейчас будет! Только не сзади, а спереди!
Выдранный с корнем листок блокнота освободил место для следующего сообщения, и Брусникин решил больше судьбу не искушать.
«Заканчивайте, — получил наконец письменное распоряжение адвокат. — Разводом займемся завтра».
Дальнейшая процедура по отчуждению имущества «Ферст Ойл Компани» в пользу российских совладельцев и оформление генеральной доверенности для перевода всех финансовых активов на фамилию Капкана прошла без сучка, без задоринки.
«Не будем дразнить уток, — своевременно вспомнил еще одну русскую поговорку Говард Прайс. — Лучше смириться с потерей чужой собственности, чем своей».
Поставив в общей сложности двенадцать подписей Дрозденко под различными документами, Никита в изнеможении откинулся на подушку. Подписи были безукоризненны. Доктор подтвердил, нотариус заверил, и пара невозможных аборигенов отчалила наконец из номера.
— Антон! — Прощаясь с Никитой, Говард едва не выдернул ему руку. — Будь уверен! Эмили ничего не узнает, прежде чем мы как следует подготовимся к процессу! Надеюсь, что твоя новая штучка заслужила такого парня!
— Ты — гений! — похвалил Брусникина Павел Андреевич, убирая в чемодан отвоеванные бумаги. — Человек со шрамом! Аль Пачино, сукин сын!
Едва он перевел дух, как в номер заглянул швейцар гостиницы.
— Мистер, — застенчиво обратился он по-английски к довольному Капкану. — Вы газету уронили. Совсем свежая газета, сэр. Только помялась при падении. Я ее утюгом прогладил.
— Оф коз! — усмехнулся Капкан.
Получив свой доллар, гражданин свободного государства собрался было удалиться, но Капкан придержал его за рукав.
— Джонни знаешь? Таксиста?
— Кто не знает Джонни? — удивился швейцар. — Но если вы хотите заказать такси, то рекомендую вам лимузин отеля.
— Я хочу заказать Джонни, — пояснил швейцару Капкан.
Тот нахмурился и засопел. Потом выдавил из пачки сигарету. Затем важно пересек номер и устроился в кресле, где всего минуту назад располагался просвещенный нотариус.
— Проблема? — Капкан с интересом наблюдал за его перемещениями.
— У нас свободная страна, — запел швейцар знакомую песню. — Много посредников. Сэр называет сумму, потом я говорю.
— Посредников? — Капкан слегка озадачился. — Чтобы заказать именно Джонни?
Швейцар кивнул и прикурил сигарету. И Капкан вдруг увидел, что в кресле сидит не просто швейцар пятизвездочного отеля «Атлантика», для которого и одна звезда была бы чрезмерным поощрением, а серьезный мужчина. «Конкретный», если говорить о понятиях.
— Одно — заказать такси, и другое — заказать Джонни, — веско сказал швейцар. — Убийство есть убийство.
— Я понял, — Капкан поспешил объясниться. — Мне нужен только Джонни. Без посредников.
— Мистер желает решить свою проблему сам?
— Оф коз, — подтвердил Павел Андреевич.
— Тогда ему нужен пистолет, — убежденно заявил серьезный мужчина.
— Мистейк, — возразил Капкан.
— Тогда только Джонни, — хлопнув в ладоши, швейцар встал. — Десять долларов, сэр. И я ничего не слышал. Вот номер его телефона.
Обменяв десять долларов на телефонный номер, Капкан проводил серьезного человека до двери и пожал ему руку.
Телефон у Джонни оказался мобильным, и обратный путь до аэропорта Брусникин с Капканом проделали в машине старого знакомца.
— Спасибо, Джонни. — Покидая такси, Капкан расплатился и положил на колени бойкого парня его «Айсберг». — Патроны все на месте. Так что полиция тебя пока не ищет.
Негр, уже не чаявший вернуть свое оружие, даже не нашел, что сразу ответить, и проводил двух белых туристов восхищенным взглядом.
— Возьмите мою девчонку, сэр! — нагнал он Капкана, когда путешественники сдавали багаж. — Так возьмите!
— У нас всего два билета, Джонни. — Капкан похлопал его по плечу. — Я думаю, ты с ней сам справишься.
Джонни, может быть, впервые пожелавший сделать кому-то подарок, искренне огорчился.
А через два часа полета дремавший после виски Павел Андреевич подумал, что, может быть, и следовало ему с Никитой задержаться в Монровии на денек. Наверняка у Джонни девчонка что надо. И, черт возьми, простые радости жизни заслуживают того, чтобы уделять им внимание. Или какая это, к черту, жизнь?!
В Москве командировочных встретили ненастье и Хариус, толкавшийся на выходе с таможенного контроля.
— Как прошло?! — Мощный Хариус протиснулся к прибывшим.
— Как с белых яблонь дым. — Капкан передал ему сумку и повернулся к Брусникину.
Никита был бледен и подавлен.
— Ты лечись. — Капкан обнял Брусникина. — Бабки я завтра же твоему агенту завезу. И скула твоя заживет. Шрамы украшают правильных людей.
— Малюта наш весь в украшениях! — Хариус было заржал, но тут же захлебнулся под суровым взглядом «продюсера».
Брусникин молча вернул Капкану паспорт господина Дрозденко.
— Ну, будь, — тепло простился с ним Павел Андреевич. — Мы с тобой еще такую киноху заснимем, что Эйнштейн припухнет.
«Эйзенштейн», — мысленно поправил его Никита и захромал с чемоданом на платную стоянку.
— Грохнуть бы его, — глядя вслед артисту, предложил Хариус. — Лишний свидетель. Заложит чуть что, баклан.
— Я тебя скорее грохну, — молвил старший по возрасту и званию товарищ. — Брусникин таких, как мы, сотни стоит. И по нашему делу он не свидетель, а соучастник.
— Разве что, — обиженно буркнул Хариус, но, будто внезапно вспомнив что-то, мгновенно оживился. — Держи, фартовый! Я ее к твоему подъезду отогнал! Нам таких подарков Малюта не подносит!
Брелок с ключами от «Мерседеса» упал в нагрудный карман «продюсерского» кожаного плаща, который был доставлен все тем же Хариусом и который Капкан уже успел накинуть на плечи.
— Да, и вот что. — Хариус неуверенно поскреб щетину на подбородке. — Бумаги Малюта велел мне сразу же в контору отвезти. Ты как, со мной?
— Я с собой, — фыркнул Капкан.
«Ну уж нет, вождь краснорожих. Мой скальп ты между весел не прибьешь. Слушать, как ты при виде доверенности на мое имя молоток и гвозди заказываешь, это — чересчур, — рассудил он здраво. — Уколись, понюхай, взвесь всю свою жадность и глупость. А я отдохну пока».
Ночью Капкан вышел из подъезда. При свете уличного фонаря он рассмотрел брелок на ключах от новенького «Мерседеса-250». В его полую окружность был впаян серебряный якорь.
«Вроде того, что помни, родной, ты у меня на приколе, — неуловимо усмехнулся Павел Андреевич. — Эх, Малюта. Погубит тебя когда-нибудь страсть к символическим игрушкам. Кто предупрежден, тот — вооружен».
Павел Андреевич открыл дверцу, сел и вставил ключ в замок зажигания.
— Что же, — молвил он, положив руки на руль, — настала пора и мне задвинуть по «бану» со скоростью двести пятьдесят.
Оперативная группа, почти сразу примчавшаяся к месту взрыва, застала искореженный подарок Малюты выгоревшим «до железки». За рулем так и замер обугленный скелет. Мина, заложенная Хариусом под сиденье по прямому и непосредственному распоряжению шефа, не оставила водителю ни единого шанса, поскольку ее тротиловый эквивалент был, что называется, с запасом на все случаи жизни.
— Да, прокатился мужик! — Оперативник, прикрыв нижнюю часть лица носовым платком, заглянул в усыпанный пеплом салон «Мерседеса». — Свидетели есть?
Негодующих собралось много. Ударная волна повыбила все стекла почти в пяти домах. «Почти» — по той причине, что в здании на задворках стекла частично уцелели. Со свидетелями оказалось значительно хуже. Единственный свидетель ничего внятного рассказать не смог. Он проходил достаточно далеко от места катастрофы. Проходил бы ближе — тем более ничего бы не рассказал.
— Это было как извержение вулкана, командир! — с жаром описал он криминалисту увиденное. — Столб огня ударил прямо вверх! И грохот, начальник! Грохот! Перепонки заложило сразу, как будто вода в уши натекла после бассейна!
— Вы видели извержение вулкана? — педантично уточнил криминалист.
— Теперь можно сказать, что видел, — философски ответил свидетель.
Алевтина
«Но четыре с половиной штуки мне Капкан гарантировал, — слегка утешил себя Никита, наблюдая за уплывающей назад африканской землей. — Да еще пятьсот за вредность добавить обещал. За чью вредность, интересно?»
«Малюта, гад, сделает все, чтоб мои заслуги утоптать. — После второй порции виски Павел Андреевич слегка пригасил свое ликование. — Я у него вроде аппендикса: и удалить без острого приступа жалко, и дожидаться, когда я прорвусь, не резон».
Вот каким образом, не сговариваясь, Капкан и Никита пришли к общеизвестному знаменателю: «Нет худа без добра, а добра — без худа».
Полуденная встреча с адвокатом Дрозденко также оставила в памяти у командировочных разный осадок. Если у Капкана это была, скорее, галька, обкатанная прозрачной водой, то у Брусникина — мутный до отвращения ил, в который погружались отдельные неясные фрагменты.
Посуленный Капканом служащий «страхового агентства» прибыл в назначенный час и назвал себя доктором Прайсом. Сопровождавший его полный, как дачная бочка после дождя, нотариус и вовсе называть себя счел излишней формальностью. Представляясь «доктором», Говард Прайс, конечно же, имел в виду доктора права, но Никита истолковал это слово по-своему. Тем более что слух его был обострен исключительно и выхватывал из разговора все, что можно было понять без переводчика. Отчего «страховое агентство» прислало в гостиницу именно доктора, Брусникин в любом случае не удивился. Кто еще, как не доктор, мог засвидетельствовать его увечья для последующей выплаты страховки?
Прайс удостоил Капкана высокомерным кивком, Никиту же поприветствовал горячим рукопожатием и преисполненным сочувствия взглядом. Из чего Никита сделал немедленный вывод, что он, Дрозденко, или был хорошо знаком с доктором, или неоднократно с ним встречался.
«Сейчас выяснится, что мы по вторникам вместе ужинаем, а по воскресным дням ходим семьями на католическую мессу! — Лоб Никиты покрылся испариной. — Пусть меня это не удивляет! Свободная страна!»
Знай Брусникин, что по вторникам, равно как по воскресеньям, доктор еще и спит с его законной супругой, изумлению Никиты не было бы предела.
— Ю о’кей? — спросил доктор.
Брусникин вымученно улыбнулся, ткнув в свой гипсовый чурбан. При этом он остался на кровати, забившись в дальний угол и подтянув накрытые одеялом колени к подбородку, тогда как официальные стороны разместились в креслах за журнальным столиком.
Дальнейшее обсуждение «страхового полиса» и целой кипы официальных бумаг, вываленных доктором из портфеля, проходило довольно бурно. Никита и не предполагал, что его бесспорные травмы вызовут подобный диспут.
Чернокожий доктор часто вскакивал, размахивал руками, издавал гортанные восклицания и тыкал золотым пером в какие-то статьи документов. Иногда он, впрочем, делал то же самое при помощи пальца, охваченного двумя золотыми кольцами с печатками.
Капкан обнимал его за плечи, силой усаживал на место и терпеливо, но твердо, словно капризному ребенку, что-то втолковывал. Между тем бочкообразный нотариус оставался совершенно безучастен к происходящему. Никита ерзал, томился и нервничал. К тому же он заметил рукоять пистолета, выпиравшую из-под рубахи Павла Андреевича в области копчика. Сам пистолет Никита подметил в руках Капкана днем раньше и на немой вопрос получил справку, что револьвер этот — бутафорский.
— Реквизит, — протирая разобранные детали оружия, пояснил Капкан. — У съемочной группы реквизирован. Я их после завтрака в Москву отправляю.
После завтрака «продюсер» действительно отлучился часа на три. На самом деле Капкан ездил с гостиничным портье осматривать частный самолетик его брата на случай экстренной эвакуации в соседнюю Гвинею. Экстренным он полагал случай, при котором адвокату Дрозденко пришлось бы вправлять мозги с помощью «Айсберга».
— По сценарию он тебе жизнь должен был спасти, — добавил Капкан в факультативном порядке. — Ночная сцена. Лев под деревом, ты — на лианах.
«Лев — живой?» — появилась очередная запись уже где-то в середине блокнота.
— Разумеется. — Капкан собрал и зарядил револьвер. — Не виртуальный же. Подпоили бы, конечно, снотворным, чтобы он тебя до окончания съемок не порвал.
И вот теперь перед встречей с представителями страхового агентства Павел Андреевич для чего-то засунул этот пистолет за пояс. Хотя могло статься, что и не засунул вовсе, а просто не вынул. Захлопотался и позабыл.
«Надо напомнить. — Никита с трепетом наблюдал за жаркой полемикой Капкана и доктора. — Но как?»
Тут «страховой доктор» оттолкнул Павла Андреевича, покинул свое кресло и решительно устремился к Брусникину с чистым листом бумаги наизготовку. Лицо Капкана окаменело. Капкан ожидал, что адвокат Дрозденко проявит подобающую мнительность по отношению к деловым партнерам своего клиента, но не предвидел, что он удумает обратиться к Брусникину с вопросами в письменной форме. Владение адвоката русским языком было не предусмотренным обстоятельством.
«Надо было ему еще и руку сломать. — Капкан с опаской посмотрел на Никиту. — Чем бы он только расписывался тогда?»
С приближением черного доктора Брусникин мелко затрясся. Его не успокоила даже ободряющая улыбка Говарда.
«Они тебя пытали?» — прочел Никита выведенную печатными буквами фразу. Ее же прочитал и Капкан, мгновенно оказавшийся за плечом настырного адвоката.
— Бог мой! — возмутился он по-английски. — Да все газеты Монровии только и трубят о вчерашнем инциденте в аэропорту! Вы что здесь, газет не покупаете?!
— Это правда, — подал с места реплику до того молчавший нотариус. — Это правда, сэр.
Из бокового кармана его брюк выглядывала газета, и теперь она развернулась в руках нотариуса, будто парус на ялике.
— «Вчера по возвращении со своей исторической родины, — зачитал он вслух, — натурализованный гражданин Либерии господин Дрозденко был атакован расистски настроенной толпой, возглавляемой экстремистами движения „Черные буйволы“. От полученных тяжелых увечий господин Дрозденко скончался. Полиция принимает все меры к розыску зачинщиков, каковые вскоре, мы надеемся, предстанут перед судом присяжных. Либерия — свободная страна. Закон обязан защищать права белого населения».
— Я понял, — раздраженно ответил Говард.
— Убийства на самом деле не было, — обратился поанглийски нотариус к Брусникину.
— Он понял! — рявкнул Капкан, тоже теряя терпение.
Нотариуса это не остановило. Нотариус намеревался как можно более полно выразить свой компетентный взгляд на ситуацию.
— Убийство потребовалось для поднятия газетного тиража, — пояснил он Брусникину. — На самом деле вам только нанесли два-три колющих ранения средней тяжести и удар тупым предметом в области затылка.
— Мы все поняли. — Говард отмахнулся от него рукой и добавил Никите по-русски. — Мы подадим иск на муниципальные власти.
«Нет!» — быстро написал Никита.
Говард пожал плечами: «Пойми этих русских. Похоже, ему действительно по голове крепко врезали. Отказ от компенсации уже сам по себе очевидный признак помешательства». У Прайса моментально возникла светлая идея объявить своего клиента недееспособным и оформить попечительство на Эмили. Однако даже с его связями затея эта была хлопотной. Сначала вообще требовалось прозондировать почву на предмет личных намерений Дрозденко в отношении жены — и, по возможности, из первых уст.
— Ты хочешь бросить Эмили? — обратился он к Брусникину с фальшивой траурной ноткой в голосе.
— Сейчас вы находитесь в клинике Ломбардини. — Свернув один парус, бочкообразный негр поднял следующий, извлекши его из внутреннего кармана атласной жилетки. — Вам сделали трепанацию черепа и наложили швы. По четыре шва на каждую колотую рану. Хирург Ломбардини утверждает, что ваша жизнь теперь вне опасности.
Капкан вырвал у него газету и, скомкав, швырнул в открытую настежь дверь лоджии.
— Но и это для поднятия тиража, — невозмутимо закончил свою мысль нотариус. — Конкуренция. Вы понимаете?
Он многозначительно воззрился на Брусникина.
— Кивни чем-нибудь этой сволочи! — прорычал Павел Андреевич, задыхаясь от ярости. — Иначе мы отсюда не уедем!
Никита, сообразив, что Капкан обращается к нему, помахал нотариусу ладошкой. Тот сразу успокоился и, развалившись в кресле, прикрыл глаза.
— Ты хочешь развестись? — доктор Прайс, встряхнув Брусникина за плечо, настойчиво повторил свой вопрос.
«Не ваше дело!» — большими печатными буквами начертал Никита, плохо уже соображавший, на кого и как следует реагировать.
Ознакомившись с ответом Брусникина, Говард Прайс разволновался. Дело о разводе уплывало прямо из рук. Похоже, Антон проведал о его шашнях с Эмили и теперь был намерен передать дело о разводе другому адвокату.
Капкан, ничего не упускавший из виду, заметил реакцию Прайса и почувствовал, что в схватке за имущество компании пора произвести решительный перелом.
— Напиши ему — пусть оформит все документы, а потом ты вернешься к разводу, — прошептал он на ухо Брусникину.
Никита послушно взялся за карандаш, но то, что прочитал Капкан в блокноте, прежде чем передать послание Говарду Прайсу, повергло его в окончательное бешенство, поскольку вся вакцина от этого опасного заболевания ушла на Брусникина. Глаза Капкана побелели, а зрачки — расширились. Никита никак не ожидал, что напоминание о пистолете вызовет у «продюсера» такую бурную реакцию.
— Это у тебя в брюках реквизит сейчас будет! Только не сзади, а спереди!
Выдранный с корнем листок блокнота освободил место для следующего сообщения, и Брусникин решил больше судьбу не искушать.
«Заканчивайте, — получил наконец письменное распоряжение адвокат. — Разводом займемся завтра».
Дальнейшая процедура по отчуждению имущества «Ферст Ойл Компани» в пользу российских совладельцев и оформление генеральной доверенности для перевода всех финансовых активов на фамилию Капкана прошла без сучка, без задоринки.
«Не будем дразнить уток, — своевременно вспомнил еще одну русскую поговорку Говард Прайс. — Лучше смириться с потерей чужой собственности, чем своей».
Поставив в общей сложности двенадцать подписей Дрозденко под различными документами, Никита в изнеможении откинулся на подушку. Подписи были безукоризненны. Доктор подтвердил, нотариус заверил, и пара невозможных аборигенов отчалила наконец из номера.
— Антон! — Прощаясь с Никитой, Говард едва не выдернул ему руку. — Будь уверен! Эмили ничего не узнает, прежде чем мы как следует подготовимся к процессу! Надеюсь, что твоя новая штучка заслужила такого парня!
— Ты — гений! — похвалил Брусникина Павел Андреевич, убирая в чемодан отвоеванные бумаги. — Человек со шрамом! Аль Пачино, сукин сын!
Едва он перевел дух, как в номер заглянул швейцар гостиницы.
— Мистер, — застенчиво обратился он по-английски к довольному Капкану. — Вы газету уронили. Совсем свежая газета, сэр. Только помялась при падении. Я ее утюгом прогладил.
— Оф коз! — усмехнулся Капкан.
Получив свой доллар, гражданин свободного государства собрался было удалиться, но Капкан придержал его за рукав.
— Джонни знаешь? Таксиста?
— Кто не знает Джонни? — удивился швейцар. — Но если вы хотите заказать такси, то рекомендую вам лимузин отеля.
— Я хочу заказать Джонни, — пояснил швейцару Капкан.
Тот нахмурился и засопел. Потом выдавил из пачки сигарету. Затем важно пересек номер и устроился в кресле, где всего минуту назад располагался просвещенный нотариус.
— Проблема? — Капкан с интересом наблюдал за его перемещениями.
— У нас свободная страна, — запел швейцар знакомую песню. — Много посредников. Сэр называет сумму, потом я говорю.
— Посредников? — Капкан слегка озадачился. — Чтобы заказать именно Джонни?
Швейцар кивнул и прикурил сигарету. И Капкан вдруг увидел, что в кресле сидит не просто швейцар пятизвездочного отеля «Атлантика», для которого и одна звезда была бы чрезмерным поощрением, а серьезный мужчина. «Конкретный», если говорить о понятиях.
— Одно — заказать такси, и другое — заказать Джонни, — веско сказал швейцар. — Убийство есть убийство.
— Я понял, — Капкан поспешил объясниться. — Мне нужен только Джонни. Без посредников.
— Мистер желает решить свою проблему сам?
— Оф коз, — подтвердил Павел Андреевич.
— Тогда ему нужен пистолет, — убежденно заявил серьезный мужчина.
— Мистейк, — возразил Капкан.
— Тогда только Джонни, — хлопнув в ладоши, швейцар встал. — Десять долларов, сэр. И я ничего не слышал. Вот номер его телефона.
Обменяв десять долларов на телефонный номер, Капкан проводил серьезного человека до двери и пожал ему руку.
Телефон у Джонни оказался мобильным, и обратный путь до аэропорта Брусникин с Капканом проделали в машине старого знакомца.
— Спасибо, Джонни. — Покидая такси, Капкан расплатился и положил на колени бойкого парня его «Айсберг». — Патроны все на месте. Так что полиция тебя пока не ищет.
Негр, уже не чаявший вернуть свое оружие, даже не нашел, что сразу ответить, и проводил двух белых туристов восхищенным взглядом.
— Возьмите мою девчонку, сэр! — нагнал он Капкана, когда путешественники сдавали багаж. — Так возьмите!
— У нас всего два билета, Джонни. — Капкан похлопал его по плечу. — Я думаю, ты с ней сам справишься.
Джонни, может быть, впервые пожелавший сделать кому-то подарок, искренне огорчился.
А через два часа полета дремавший после виски Павел Андреевич подумал, что, может быть, и следовало ему с Никитой задержаться в Монровии на денек. Наверняка у Джонни девчонка что надо. И, черт возьми, простые радости жизни заслуживают того, чтобы уделять им внимание. Или какая это, к черту, жизнь?!
В Москве командировочных встретили ненастье и Хариус, толкавшийся на выходе с таможенного контроля.
— Как прошло?! — Мощный Хариус протиснулся к прибывшим.
— Как с белых яблонь дым. — Капкан передал ему сумку и повернулся к Брусникину.
Никита был бледен и подавлен.
— Ты лечись. — Капкан обнял Брусникина. — Бабки я завтра же твоему агенту завезу. И скула твоя заживет. Шрамы украшают правильных людей.
— Малюта наш весь в украшениях! — Хариус было заржал, но тут же захлебнулся под суровым взглядом «продюсера».
Брусникин молча вернул Капкану паспорт господина Дрозденко.
— Ну, будь, — тепло простился с ним Павел Андреевич. — Мы с тобой еще такую киноху заснимем, что Эйнштейн припухнет.
«Эйзенштейн», — мысленно поправил его Никита и захромал с чемоданом на платную стоянку.
— Грохнуть бы его, — глядя вслед артисту, предложил Хариус. — Лишний свидетель. Заложит чуть что, баклан.
— Я тебя скорее грохну, — молвил старший по возрасту и званию товарищ. — Брусникин таких, как мы, сотни стоит. И по нашему делу он не свидетель, а соучастник.
— Разве что, — обиженно буркнул Хариус, но, будто внезапно вспомнив что-то, мгновенно оживился. — Держи, фартовый! Я ее к твоему подъезду отогнал! Нам таких подарков Малюта не подносит!
Брелок с ключами от «Мерседеса» упал в нагрудный карман «продюсерского» кожаного плаща, который был доставлен все тем же Хариусом и который Капкан уже успел накинуть на плечи.
— Да, и вот что. — Хариус неуверенно поскреб щетину на подбородке. — Бумаги Малюта велел мне сразу же в контору отвезти. Ты как, со мной?
— Я с собой, — фыркнул Капкан.
«Ну уж нет, вождь краснорожих. Мой скальп ты между весел не прибьешь. Слушать, как ты при виде доверенности на мое имя молоток и гвозди заказываешь, это — чересчур, — рассудил он здраво. — Уколись, понюхай, взвесь всю свою жадность и глупость. А я отдохну пока».
Ночью Капкан вышел из подъезда. При свете уличного фонаря он рассмотрел брелок на ключах от новенького «Мерседеса-250». В его полую окружность был впаян серебряный якорь.
«Вроде того, что помни, родной, ты у меня на приколе, — неуловимо усмехнулся Павел Андреевич. — Эх, Малюта. Погубит тебя когда-нибудь страсть к символическим игрушкам. Кто предупрежден, тот — вооружен».
Павел Андреевич открыл дверцу, сел и вставил ключ в замок зажигания.
— Что же, — молвил он, положив руки на руль, — настала пора и мне задвинуть по «бану» со скоростью двести пятьдесят.
Оперативная группа, почти сразу примчавшаяся к месту взрыва, застала искореженный подарок Малюты выгоревшим «до железки». За рулем так и замер обугленный скелет. Мина, заложенная Хариусом под сиденье по прямому и непосредственному распоряжению шефа, не оставила водителю ни единого шанса, поскольку ее тротиловый эквивалент был, что называется, с запасом на все случаи жизни.
— Да, прокатился мужик! — Оперативник, прикрыв нижнюю часть лица носовым платком, заглянул в усыпанный пеплом салон «Мерседеса». — Свидетели есть?
Негодующих собралось много. Ударная волна повыбила все стекла почти в пяти домах. «Почти» — по той причине, что в здании на задворках стекла частично уцелели. Со свидетелями оказалось значительно хуже. Единственный свидетель ничего внятного рассказать не смог. Он проходил достаточно далеко от места катастрофы. Проходил бы ближе — тем более ничего бы не рассказал.
— Это было как извержение вулкана, командир! — с жаром описал он криминалисту увиденное. — Столб огня ударил прямо вверх! И грохот, начальник! Грохот! Перепонки заложило сразу, как будто вода в уши натекла после бассейна!
— Вы видели извержение вулкана? — педантично уточнил криминалист.
— Теперь можно сказать, что видел, — философски ответил свидетель.
Алевтина
— Интересная у тебя жизнь. — Людмила, сидя на кухне, рассматривала мужа с неподдельным любопытством. — Ты что, и с пальмы сам прыгал?
Лишенный возможности защищаться, Брусникин выложил на стол проглаженную швейцарским утюгом «Монрови Таймс», отчеркнув ногтем заметку: «Черные буйволы» атакуют!". Людмила, окончившая когда-то спецшколу с английским уклоном, легко расшифровала статью, но это не добавило взаимопонимания в ее диалог с мужем.
— Мой мальчик! — она отложила газету и привлекла Брусникина к себе. — Я поняла! Они избили этого несчастного Дрозденко прямо у тебя на глазах! Представляю, что ты пережил!
Никита всхлипнул, прижавшись щекой к ее упругой груди.
Сцену семейной идиллии разрушил настойчивый звонок. Разумеется, это явилась соседка по этажу Алевтина.
Алевтина имела свойство являться в самые неурочные моменты. Стоило Брусникиным заняться любовью или сесть за ужин — Алевтина была тут как тут. И всегда она забегала на минутку. И всегда оставалась на два часа. И всегда в семейном бюджете Брусникиных после таких визитов пробивалась маленькая брешь. Не то чтобы у Алевтины не хватало собственных средств к существованию — дар ясновидицы и неиссякаемый поток желающих им воспользоваться приносил женщине-медиуму стабильные доходы. Однако заём денег у соседей Алевтина полагала разумным по трем причинам. «Примула, секундо, триас» — так на свой лад выстраивала она порядок аргументации, позаимствовав его у латинских мудрецов.
«Примула»: всякое занятие своевременно. «Учись даже у булыжника, лежащего на твоем пути», — говаривал Алевтине Сторож Восточного Столба Марк Собакин, у которого она брала первые уроки белой магии. «Секундо»: заем — отличная конспирация для сокрытия собственных сбережений. «Триас»: долговые обязательства укрепляют партнерство надежней, чем родственные.
Алевтина, средних лет веселая вдова, помимо того, что принадлежала к сообществу дипломированных магов, была еще и самой убежденной вегетарианкой и безжалостной травницей.
— Практикующий знахарь всегда обязан иметь под рукой естественные природные дары, — внушала Алевтина своей соседке. — Лечить подробное подробным. Такова древняя мудрость. Это значит, что каждая мелочь в организме требует детального подхода, но — комплексного решения.
Снадобья свои она собирала сама, опустошая леса вокруг унаследованных от покойного мужа восьми соток с вагончиком на кирпичных столбах. Строительный этот вагончик служил перевалочным пунктом. Далее запасы целебных трав подвергались транспортировке в московскую квартиру с последующей «консервацией». Две из трех комнат в квартире целительницы походили на сеновал, распространявший по всему подъезду густые тлетворные ароматы.
Наделенная незаурядным гомеопатическим талантом, Алевтина самостоятельно освоила производство «гербалайфов», «бальзамов Биттнера», какого-то «Весобора», гарантирующего стопроцентное похудание, и прочих сильно действующих на воображение продуктов. Первые опыты она, как все мужественные ученые, ставила на себе. В сущности, это была вынужденная мера, с тех пор как знакомые с ней раззнакомились, родственники перестали принимать не только Алевтинины снадобья, но и ее самое, а законный супруг пал смертью храбрых в ходе добровольного эксперимента с настоем красавки. Как предполагал, и не без оснований, Брусникин, Степан Спиридонович просто хотел опохмелиться. Что тем не менее, на взгляд Никиты, не снимало с Алевтины моральной ответственности за его преждевременную кончину. Это, да и прочие деяния целительницы, вызывало у Никиты праведный гнев, но жена его почему-то снисходила до Алевтины.
— Надо ее поддержать, — говаривала Людмила всякий раз, оказывая Алевтине материальную помощь. — Она одинока и несчастлива. У нее нет средств.
— Это у нее-то нет средств?! — кипятился Брусникин. — Да ты знаешь ли, почему она без чулок всегда ходит?!
— Все равно, — упрямо стояла на своем женщинапарикмахер. — Мы состоятельны. Мы можем себе позволить. Так по-христиански.
Вместе с тем у Людмилы хватало здравого смысла как самой не прибегать к сомнительным рецептам щедрой на бесплатное медицинское обслуживание вдовы, так и не рекомендовать их кому-либо из знакомых. Это не мешало Алевтине совершать регулярные попытки внедрения на богатый рынок сбыта — клиентура соседки была более чем состоятельной. Однако подвергать риску здоровье клиентуры жена Брусникина отказывалась. Потому, быть может, и финансировала частную лабораторию травницы. Приносимые же «белой магиней» на пробу душистые смеси, сборы и переборы она потихоньку спускала в мусоропровод…
— Я на минуточку! — Алевтина боком протиснулась в прихожую и медленно, словно шагающий экскаватор, проследовала на кухню.
С полгода назад ее гормональный стимулятор под многообещающим названием «Весобор» дал неожиданный побочный эффект. У Алевтины стремительно располнели бедра. Горевать по этому поводу она, как водится, пришла к Брусникиным.
— Весь мой эксперимент пошел… — опечаленная Алевтина замешкалась, подбирая нужное выражение.
— В задницу! — злорадно подсказал Никита.
— Насмарку. — Целительница укоризненно посмотрела на Брусникина. — Из-за йода, возможно. С йодом я определенно ошиблась.
Никита как раз чистил рыбу тарань, что не мешало ему принимать активное участие в беседе.
— Йод как средство для прижигания душевных ран, конечно, помогает, — заметил он ехидно. — Только, дражайшая Алевтина, сбросить лишний вес таким путем еще никому не удавалось. Рекомендую знакомого оператора Буслаева. У него мощное поле. Мое — детская площадка по сравнению с буслаевским.
— Он лечит полярной вытяжкой? — сразу попалась Алевтина.
— Он вообще не лечит, — развил свою мысль Брусникин. — Но поле у него картофельное, гектара на два. Если устроитесь в сезонные рабочие, сбросите килограммов пятнадцать, не меньше.
— Ты зло шутишь, Никита, — укорила его жена.
— Должно быть, это у меня карма такая, — тяжело вздохнула Алевтина.
— Точно, — поддержал ее Брусникин, ссыпая в пакет серебристую чешую. — Карма. Ударение на последнем слоге.
С тех пор отважная лаборантка так и не подобрала нужных пропорций для снадобья, способного вернуть ее фигуре первозданные контуры. Алхимия, как наука дерзких, и прежде давала сбои. Скажем, формула кристаллизации философского камня не сверсталась. Напрасно пыхтели у своих тиглей и горнил в окружении подмастерьев одержимые цеховики. Камень, способный повышать мужскую потенцию, остался недостижимой мечтой убеленных сединами старцев.
Алевтину опыты предыдущих поколений, между тем, ничему не научили. В другой раз она попыталась создать некое весьма перспективное быстродействующее средство для искусственного загара. Средство с заманчивым названием «Бронзит» также дало неутешительные результаты. Испытание пилюль происходило в присутствии Людмилы.
— Две пилюли до еды и две — после. — Целительница торжественно положила самодельные облатки на язык и запила их кипяченой водой. — Кожа должна покрыться ровным слоем загара. Нейронные рецепторы сами вырабатывают необходимый фермент. Надо их только подхлестнуть.
Лишенный возможности защищаться, Брусникин выложил на стол проглаженную швейцарским утюгом «Монрови Таймс», отчеркнув ногтем заметку: «Черные буйволы» атакуют!". Людмила, окончившая когда-то спецшколу с английским уклоном, легко расшифровала статью, но это не добавило взаимопонимания в ее диалог с мужем.
— Мой мальчик! — она отложила газету и привлекла Брусникина к себе. — Я поняла! Они избили этого несчастного Дрозденко прямо у тебя на глазах! Представляю, что ты пережил!
Никита всхлипнул, прижавшись щекой к ее упругой груди.
Сцену семейной идиллии разрушил настойчивый звонок. Разумеется, это явилась соседка по этажу Алевтина.
Алевтина имела свойство являться в самые неурочные моменты. Стоило Брусникиным заняться любовью или сесть за ужин — Алевтина была тут как тут. И всегда она забегала на минутку. И всегда оставалась на два часа. И всегда в семейном бюджете Брусникиных после таких визитов пробивалась маленькая брешь. Не то чтобы у Алевтины не хватало собственных средств к существованию — дар ясновидицы и неиссякаемый поток желающих им воспользоваться приносил женщине-медиуму стабильные доходы. Однако заём денег у соседей Алевтина полагала разумным по трем причинам. «Примула, секундо, триас» — так на свой лад выстраивала она порядок аргументации, позаимствовав его у латинских мудрецов.
«Примула»: всякое занятие своевременно. «Учись даже у булыжника, лежащего на твоем пути», — говаривал Алевтине Сторож Восточного Столба Марк Собакин, у которого она брала первые уроки белой магии. «Секундо»: заем — отличная конспирация для сокрытия собственных сбережений. «Триас»: долговые обязательства укрепляют партнерство надежней, чем родственные.
Алевтина, средних лет веселая вдова, помимо того, что принадлежала к сообществу дипломированных магов, была еще и самой убежденной вегетарианкой и безжалостной травницей.
— Практикующий знахарь всегда обязан иметь под рукой естественные природные дары, — внушала Алевтина своей соседке. — Лечить подробное подробным. Такова древняя мудрость. Это значит, что каждая мелочь в организме требует детального подхода, но — комплексного решения.
Снадобья свои она собирала сама, опустошая леса вокруг унаследованных от покойного мужа восьми соток с вагончиком на кирпичных столбах. Строительный этот вагончик служил перевалочным пунктом. Далее запасы целебных трав подвергались транспортировке в московскую квартиру с последующей «консервацией». Две из трех комнат в квартире целительницы походили на сеновал, распространявший по всему подъезду густые тлетворные ароматы.
Наделенная незаурядным гомеопатическим талантом, Алевтина самостоятельно освоила производство «гербалайфов», «бальзамов Биттнера», какого-то «Весобора», гарантирующего стопроцентное похудание, и прочих сильно действующих на воображение продуктов. Первые опыты она, как все мужественные ученые, ставила на себе. В сущности, это была вынужденная мера, с тех пор как знакомые с ней раззнакомились, родственники перестали принимать не только Алевтинины снадобья, но и ее самое, а законный супруг пал смертью храбрых в ходе добровольного эксперимента с настоем красавки. Как предполагал, и не без оснований, Брусникин, Степан Спиридонович просто хотел опохмелиться. Что тем не менее, на взгляд Никиты, не снимало с Алевтины моральной ответственности за его преждевременную кончину. Это, да и прочие деяния целительницы, вызывало у Никиты праведный гнев, но жена его почему-то снисходила до Алевтины.
— Надо ее поддержать, — говаривала Людмила всякий раз, оказывая Алевтине материальную помощь. — Она одинока и несчастлива. У нее нет средств.
— Это у нее-то нет средств?! — кипятился Брусникин. — Да ты знаешь ли, почему она без чулок всегда ходит?!
— Все равно, — упрямо стояла на своем женщинапарикмахер. — Мы состоятельны. Мы можем себе позволить. Так по-христиански.
Вместе с тем у Людмилы хватало здравого смысла как самой не прибегать к сомнительным рецептам щедрой на бесплатное медицинское обслуживание вдовы, так и не рекомендовать их кому-либо из знакомых. Это не мешало Алевтине совершать регулярные попытки внедрения на богатый рынок сбыта — клиентура соседки была более чем состоятельной. Однако подвергать риску здоровье клиентуры жена Брусникина отказывалась. Потому, быть может, и финансировала частную лабораторию травницы. Приносимые же «белой магиней» на пробу душистые смеси, сборы и переборы она потихоньку спускала в мусоропровод…
— Я на минуточку! — Алевтина боком протиснулась в прихожую и медленно, словно шагающий экскаватор, проследовала на кухню.
С полгода назад ее гормональный стимулятор под многообещающим названием «Весобор» дал неожиданный побочный эффект. У Алевтины стремительно располнели бедра. Горевать по этому поводу она, как водится, пришла к Брусникиным.
— Весь мой эксперимент пошел… — опечаленная Алевтина замешкалась, подбирая нужное выражение.
— В задницу! — злорадно подсказал Никита.
— Насмарку. — Целительница укоризненно посмотрела на Брусникина. — Из-за йода, возможно. С йодом я определенно ошиблась.
Никита как раз чистил рыбу тарань, что не мешало ему принимать активное участие в беседе.
— Йод как средство для прижигания душевных ран, конечно, помогает, — заметил он ехидно. — Только, дражайшая Алевтина, сбросить лишний вес таким путем еще никому не удавалось. Рекомендую знакомого оператора Буслаева. У него мощное поле. Мое — детская площадка по сравнению с буслаевским.
— Он лечит полярной вытяжкой? — сразу попалась Алевтина.
— Он вообще не лечит, — развил свою мысль Брусникин. — Но поле у него картофельное, гектара на два. Если устроитесь в сезонные рабочие, сбросите килограммов пятнадцать, не меньше.
— Ты зло шутишь, Никита, — укорила его жена.
— Должно быть, это у меня карма такая, — тяжело вздохнула Алевтина.
— Точно, — поддержал ее Брусникин, ссыпая в пакет серебристую чешую. — Карма. Ударение на последнем слоге.
С тех пор отважная лаборантка так и не подобрала нужных пропорций для снадобья, способного вернуть ее фигуре первозданные контуры. Алхимия, как наука дерзких, и прежде давала сбои. Скажем, формула кристаллизации философского камня не сверсталась. Напрасно пыхтели у своих тиглей и горнил в окружении подмастерьев одержимые цеховики. Камень, способный повышать мужскую потенцию, остался недостижимой мечтой убеленных сединами старцев.
Алевтину опыты предыдущих поколений, между тем, ничему не научили. В другой раз она попыталась создать некое весьма перспективное быстродействующее средство для искусственного загара. Средство с заманчивым названием «Бронзит» также дало неутешительные результаты. Испытание пилюль происходило в присутствии Людмилы.
— Две пилюли до еды и две — после. — Целительница торжественно положила самодельные облатки на язык и запила их кипяченой водой. — Кожа должна покрыться ровным слоем загара. Нейронные рецепторы сами вырабатывают необходимый фермент. Надо их только подхлестнуть.