– Ваша любовница?
Желая защититься и оградить репутацию Валерии, он запротестовал:
– Да нет же! Это моя невеста!
– Что?!
Она вскрикнула так, что прохожие обернулись. Сайрус А. Вильям пролепетал:
– Я...я вам сейчас объясню...
Но трудно заставить замолчать итальянку, если она раскричится.
– Знаю я ваши объяснения, оставьте их при себе! Все вы, мужчины, одинаковы! Грязные лжецы! Вы мне отвратительны!
Он хотел ее удержать, но она вырвалась.
– Пустите меня, или я позову на помощь!
С тяжелым сердцем Сайрус А. Вильям позволил ей уйти. Она ни разу не обернулась. Он понял, что больше не увидит Джульетту и что он очень несчастен. Он сунул в карман паспорт и мстительно изорвал фотографию Валерии, причину трагедии.
Какой-то старик, бывший свидетелем сцены, подсел к нему.
– Она что, совсем ушла?
Американец был так убит, что принял как должное вмешательство незнакомца в его личную жизнь.
– Да.
– А... Знаете, не надо так из-за этого расстраиваться. Истинную цену женщины можно узнать только в совместной жизни... Как правило, это случается слишком поздно. Моя Фульвия в невестах уж до того была нежная, до того ласковая... Я женился, уверенный, что мне досталась настоящая жемчужина.
Сайрус А. Вильям поинтересовался:
– А теперь?
– А теперь мне думается, что если б она поступила как ваша подружка и бросила меня до свадьбы, мне бы чертовски повезло! – И меланхолически добавил: – Только тогда бы я этого не понял...
– Ну, как ваши любовные дела?
– Все кончено... – отвечал он душераздирающим тоном.
– Нет, правда? Уже?
– Не по моей вине... Джульетта нашла в моем паспорте фотографию Валерии и ушла, не пожелав меня выслушать...
– Ба! Все уладится... здесь всегда все улаживается.
– Не думаю.
– А собственно, Билл, чего вы хотите от этой девушки?
– Не знаю.
– Любопытно...
– Смейтесь сколько угодно, но я знаю одно: мне невыносимо думать, что я ее больше не увижу. Вот и все!
– Мне вовсе не смешно, Билл, уверяю вас. Я не люблю, когда мои друзья грустят. Встряхнитесь! Когда вы решите, что вам делать, попробуем разыскать вашу богиню. А сейчас у нас другие дела.
Колокол городской больницы отбивал восьмой удар. Винченцо Маттеини закрывал последний ставень на витрине, где поблескивали всевозможные флаконы и тюбики. Покончив с этим, он взялся за ручку двери, и тут двое сыщиков, которые незаметно приблизились, преградили ему путь.
– Винченцо Маттеини?
Парикмахер взглянул на комиссара:
– Да, а что вам нужно?
– Поговорить с вами.
– Но я уже закрываю!
Сайрус А. Вильям вмешался:
– Но вы можете уделить нам одну-две минуты?
Винченцо обернулся к высокому незнакомцу и узнал его.
– А! Это вы заходили сегодня?
– Да. Войдем?
Маттеини с опаской смотрел на двоих мужчин.
– А если я откажусь?
Комиссар ответил:
– Тогда завтра я вызову вас в центральный комиссариат. Это вам больше нравится?
– Что за жизнь, когда нельзя шагу ступить по своему усмотрению! Я думал, с диктатурой покончено, но, видно, ошибался!
– Я вам очень советую, синьор Маттеини, не говорить подобным тоном с офицерами уголовной полиции.
– Но ваш товарищ уже расспрашивал меня!
– Допустим, я тоже хочу вас расспросить.
– Это долго?
– Сколько захотите, все зависит от вас.
– Ну ладно! Входите, только побыстрее.
Они вошли в салон, и Винченцо, укрепив ставни на стеклянной двери, заложил ее изнутри засовом.
– Выйдем через заднюю дверь. Она выходит во двор, где я ставлю автомобиль. Итак, я вас слушаю.
Тарчинини взял стул, тогда как Лекок устроился в кресле, повернув его к собеседникам. Маттеини желчно подчеркнул:
– Будьте как дома, главное, не стесняйтесь!
Комиссар поклонился:
– Благодарю вас. Синьор Маттеини, вы, кажется, не опознали фотографию, которую показывал вам мой коллега?
– А что, это преступление?
– Представьте, именно это я и стараюсь выяснить, и замечу вам, что вы первый произнесли это слово.
– Я пока что волен изъясняться, как мне нравится, или нет?
– В данный момент – да. Я хотел бы побеседовать с вами об Эуженио Росси.
– Эуженио Росси?
– О человеке, которого вы не пожелали узнать на фотографии.
– Не пожелал узнать?
– Один из ваших клиентов заявил, что хорошо знает его, потому что много раз видел его в вашей лавочке. Не странно ли, что вы его запамятовали?
– Теперь, после ваших слов...
– Вы начинаете вспоминать?
– Кажется...
– Вот видите! Вам только надо было освежить память, да?
– Я не знал, что его звали Росси.
– Вы вспомнили его, узнав имя?
– Да, потому что у меня была клиентка с той же фамилией. Должно быть, его жена.
– Это его жена, синьор... Правда ли, что он приходил много дней подряд, к вечеру?
– Дней десять – пятнадцать.
– Довольно странно, что вы не узнали его на фотографии.
– Странно или не странно, но так и было.
– А Ланзолини – его-то вы хоть помните?
– Паршивец еще тот!
– Не знаете, не мог ли Росси его видеть?
– Во всяком случае, не здесь, он как раз уволился перед появлением Росси. Но почему вас это интересует?
– Служба, синьор Маттеини, служба. Каково ваше впечатление о Росси?
– Ну... это был странный человек.
– Скажите, синьор Маттеини, а почему вы говорите о Росси в прошедшем времени, как об умершем? Вам что, известно, что он умер?
– Он... он умер?
– Его убили, синьор.
– Убили!.. Но при чем же здесь я?
– Вот это я и выясняю.
– А почему вы пришли сюда?
– Потому что он был убит сразу после визита к парикмахеру.
– А этот парикмахер, значит, я?
– У вас есть другие предположения? Послушайте, синьор Маттеини, вы не заметили ничего странного, когда последний раз видели Росси?
– Да нет, он показался мне не страннее, чем обычно.
– Что вы имеете в виду?
– С первого же своего появления здесь он повел себя странно – уступал всем свою очередь, как будто хотел всех пересидеть... и так с тех пор и поступал.
– Он никогда не говорил вам, почему?
– Никогда.
– А вы его спрашивали?
– Нет.
– Если я вас правильно понял, он вообще с вами не говорил?
– В первый вечер сказал несколько слов, и все.
– Понятно... Ну что ж!.. Спасибо вам за помощь, синьор.
Маттеини буркнул:
– Не за что... Выход вот здесь.
– После вас... А, кстати, у вас есть машина?
– Да, "фиат".
– Она у вас стоит во дворе?
– Ну, под навесом, двор крытый.
– А других машин тут нет?
– Да вроде нет.
– А вы не выезжали никуда после последнего посещения Росси, в этот понедельник?
– Нет.
– Лекок, будьте добры, спросите привратницу, может ли она подтвердить слова синьора Маттеини. – И он любезно пояснил Винченцо: – Вы уж нас извините, обычная формальность...
– Погодите!.. Я припоминаю... Я был так раздражен поведением этого надоедливого клиента, что действительно выехал немного прогуляться... Совсем из головы вон! Это глупо...
Тарчинини заметил холодно:
– Вернее сказать, странно... Вы забываете факты и вспоминаете тогда, когда их вот-вот выяснят...
Маттеини, сжав кулаки, подошел к следователю.
– Мне не нравится ваш тон! Что вы на меня возводите?
– Ничего не возвожу, синьор, только констатирую.
– Ваши констатации мне не нравятся!
– Знали бы вы, до чего мне это безразлично, дорогой синьор Маттеини... У меня к вам предложение.
– Предложение?
Комиссар приказал:
– Сядьте, Маттеини!
– Но...
– Садитесь!
Парикмахер сдался и сел. Тарчинини наклонился к нему.
– Я надеюсь уйти отсюда с твердой уверенностью, что вы непричастны к смерти Эуженио Росси...
– Но я же вам говорил...
– Я уже давно не принимаю на веру то, что мне говорят... Так вот, одно из двух: или вы посидите тут с моим коллегой, пока я все осмотрю, или отправитесь с нами в комиссариат, и, пока с вас снимут показания, я выправлю ордер на обыск и мы вместе вернемся сюда. Выбирайте.
Маттеини, казалось, испугался. Забившись в кресло, он переводил взгляд с одного посетителя на другого и наконец простонал:
– Да в чем же дело, что вы ко мне привязались?
– Как вы решили?
– Делайте что хотите, но имейте в виду, завтра я подам на вас жалобу!
– До завтра, Маттеини, еще много всего может случиться. Побудьте с ним, Билл, я тут пошарю.
Комиссар ушел в кухню и закрыл за собой дверь. Лекок сунул в рот плитку жвачки и принялся за нее с видом человека, для которого время не существует. Парикмахер проворчал:
– Интересно, что он там ищет?
– У комиссара свои методы.
– Но то, что он тут говорил... это что, шутка?
Сайрус А. Вильям беззастенчиво солгал:
– Вы знаете, он по самой своей природе неспособен шутить.
– Значит, он подозревает, что я убил Росси?
– Он подозревает каждого.
– Это глупо.
– Комиссар Тарчинини считает, что, только делая глупости, можно в конце концов прийти к разумному результату.
Они замолчали, заметив Тарчинини, вошедшего с очень серьезным видом.
Глава VII
Желая защититься и оградить репутацию Валерии, он запротестовал:
– Да нет же! Это моя невеста!
– Что?!
Она вскрикнула так, что прохожие обернулись. Сайрус А. Вильям пролепетал:
– Я...я вам сейчас объясню...
Но трудно заставить замолчать итальянку, если она раскричится.
– Знаю я ваши объяснения, оставьте их при себе! Все вы, мужчины, одинаковы! Грязные лжецы! Вы мне отвратительны!
Он хотел ее удержать, но она вырвалась.
– Пустите меня, или я позову на помощь!
С тяжелым сердцем Сайрус А. Вильям позволил ей уйти. Она ни разу не обернулась. Он понял, что больше не увидит Джульетту и что он очень несчастен. Он сунул в карман паспорт и мстительно изорвал фотографию Валерии, причину трагедии.
Какой-то старик, бывший свидетелем сцены, подсел к нему.
– Она что, совсем ушла?
Американец был так убит, что принял как должное вмешательство незнакомца в его личную жизнь.
– Да.
– А... Знаете, не надо так из-за этого расстраиваться. Истинную цену женщины можно узнать только в совместной жизни... Как правило, это случается слишком поздно. Моя Фульвия в невестах уж до того была нежная, до того ласковая... Я женился, уверенный, что мне досталась настоящая жемчужина.
Сайрус А. Вильям поинтересовался:
– А теперь?
– А теперь мне думается, что если б она поступила как ваша подружка и бросила меня до свадьбы, мне бы чертовски повезло! – И меланхолически добавил: – Только тогда бы я этого не понял...
* * *
От комиссара Тарчинини не укрылось странное выражение лица Лекока, когда тот пришел на место встречи на виа Баттести.– Ну, как ваши любовные дела?
– Все кончено... – отвечал он душераздирающим тоном.
– Нет, правда? Уже?
– Не по моей вине... Джульетта нашла в моем паспорте фотографию Валерии и ушла, не пожелав меня выслушать...
– Ба! Все уладится... здесь всегда все улаживается.
– Не думаю.
– А собственно, Билл, чего вы хотите от этой девушки?
– Не знаю.
– Любопытно...
– Смейтесь сколько угодно, но я знаю одно: мне невыносимо думать, что я ее больше не увижу. Вот и все!
– Мне вовсе не смешно, Билл, уверяю вас. Я не люблю, когда мои друзья грустят. Встряхнитесь! Когда вы решите, что вам делать, попробуем разыскать вашу богиню. А сейчас у нас другие дела.
Колокол городской больницы отбивал восьмой удар. Винченцо Маттеини закрывал последний ставень на витрине, где поблескивали всевозможные флаконы и тюбики. Покончив с этим, он взялся за ручку двери, и тут двое сыщиков, которые незаметно приблизились, преградили ему путь.
– Винченцо Маттеини?
Парикмахер взглянул на комиссара:
– Да, а что вам нужно?
– Поговорить с вами.
– Но я уже закрываю!
Сайрус А. Вильям вмешался:
– Но вы можете уделить нам одну-две минуты?
Винченцо обернулся к высокому незнакомцу и узнал его.
– А! Это вы заходили сегодня?
– Да. Войдем?
Маттеини с опаской смотрел на двоих мужчин.
– А если я откажусь?
Комиссар ответил:
– Тогда завтра я вызову вас в центральный комиссариат. Это вам больше нравится?
– Что за жизнь, когда нельзя шагу ступить по своему усмотрению! Я думал, с диктатурой покончено, но, видно, ошибался!
– Я вам очень советую, синьор Маттеини, не говорить подобным тоном с офицерами уголовной полиции.
– Но ваш товарищ уже расспрашивал меня!
– Допустим, я тоже хочу вас расспросить.
– Это долго?
– Сколько захотите, все зависит от вас.
– Ну ладно! Входите, только побыстрее.
Они вошли в салон, и Винченцо, укрепив ставни на стеклянной двери, заложил ее изнутри засовом.
– Выйдем через заднюю дверь. Она выходит во двор, где я ставлю автомобиль. Итак, я вас слушаю.
Тарчинини взял стул, тогда как Лекок устроился в кресле, повернув его к собеседникам. Маттеини желчно подчеркнул:
– Будьте как дома, главное, не стесняйтесь!
Комиссар поклонился:
– Благодарю вас. Синьор Маттеини, вы, кажется, не опознали фотографию, которую показывал вам мой коллега?
– А что, это преступление?
– Представьте, именно это я и стараюсь выяснить, и замечу вам, что вы первый произнесли это слово.
– Я пока что волен изъясняться, как мне нравится, или нет?
– В данный момент – да. Я хотел бы побеседовать с вами об Эуженио Росси.
– Эуженио Росси?
– О человеке, которого вы не пожелали узнать на фотографии.
– Не пожелал узнать?
– Один из ваших клиентов заявил, что хорошо знает его, потому что много раз видел его в вашей лавочке. Не странно ли, что вы его запамятовали?
– Теперь, после ваших слов...
– Вы начинаете вспоминать?
– Кажется...
– Вот видите! Вам только надо было освежить память, да?
– Я не знал, что его звали Росси.
– Вы вспомнили его, узнав имя?
– Да, потому что у меня была клиентка с той же фамилией. Должно быть, его жена.
– Это его жена, синьор... Правда ли, что он приходил много дней подряд, к вечеру?
– Дней десять – пятнадцать.
– Довольно странно, что вы не узнали его на фотографии.
– Странно или не странно, но так и было.
– А Ланзолини – его-то вы хоть помните?
– Паршивец еще тот!
– Не знаете, не мог ли Росси его видеть?
– Во всяком случае, не здесь, он как раз уволился перед появлением Росси. Но почему вас это интересует?
– Служба, синьор Маттеини, служба. Каково ваше впечатление о Росси?
– Ну... это был странный человек.
– Скажите, синьор Маттеини, а почему вы говорите о Росси в прошедшем времени, как об умершем? Вам что, известно, что он умер?
– Он... он умер?
– Его убили, синьор.
– Убили!.. Но при чем же здесь я?
– Вот это я и выясняю.
– А почему вы пришли сюда?
– Потому что он был убит сразу после визита к парикмахеру.
– А этот парикмахер, значит, я?
– У вас есть другие предположения? Послушайте, синьор Маттеини, вы не заметили ничего странного, когда последний раз видели Росси?
– Да нет, он показался мне не страннее, чем обычно.
– Что вы имеете в виду?
– С первого же своего появления здесь он повел себя странно – уступал всем свою очередь, как будто хотел всех пересидеть... и так с тех пор и поступал.
– Он никогда не говорил вам, почему?
– Никогда.
– А вы его спрашивали?
– Нет.
– Если я вас правильно понял, он вообще с вами не говорил?
– В первый вечер сказал несколько слов, и все.
– Понятно... Ну что ж!.. Спасибо вам за помощь, синьор.
Маттеини буркнул:
– Не за что... Выход вот здесь.
– После вас... А, кстати, у вас есть машина?
– Да, "фиат".
– Она у вас стоит во дворе?
– Ну, под навесом, двор крытый.
– А других машин тут нет?
– Да вроде нет.
– А вы не выезжали никуда после последнего посещения Росси, в этот понедельник?
– Нет.
– Лекок, будьте добры, спросите привратницу, может ли она подтвердить слова синьора Маттеини. – И он любезно пояснил Винченцо: – Вы уж нас извините, обычная формальность...
– Погодите!.. Я припоминаю... Я был так раздражен поведением этого надоедливого клиента, что действительно выехал немного прогуляться... Совсем из головы вон! Это глупо...
Тарчинини заметил холодно:
– Вернее сказать, странно... Вы забываете факты и вспоминаете тогда, когда их вот-вот выяснят...
Маттеини, сжав кулаки, подошел к следователю.
– Мне не нравится ваш тон! Что вы на меня возводите?
– Ничего не возвожу, синьор, только констатирую.
– Ваши констатации мне не нравятся!
– Знали бы вы, до чего мне это безразлично, дорогой синьор Маттеини... У меня к вам предложение.
– Предложение?
Комиссар приказал:
– Сядьте, Маттеини!
– Но...
– Садитесь!
Парикмахер сдался и сел. Тарчинини наклонился к нему.
– Я надеюсь уйти отсюда с твердой уверенностью, что вы непричастны к смерти Эуженио Росси...
– Но я же вам говорил...
– Я уже давно не принимаю на веру то, что мне говорят... Так вот, одно из двух: или вы посидите тут с моим коллегой, пока я все осмотрю, или отправитесь с нами в комиссариат, и, пока с вас снимут показания, я выправлю ордер на обыск и мы вместе вернемся сюда. Выбирайте.
Маттеини, казалось, испугался. Забившись в кресло, он переводил взгляд с одного посетителя на другого и наконец простонал:
– Да в чем же дело, что вы ко мне привязались?
– Как вы решили?
– Делайте что хотите, но имейте в виду, завтра я подам на вас жалобу!
– До завтра, Маттеини, еще много всего может случиться. Побудьте с ним, Билл, я тут пошарю.
Комиссар ушел в кухню и закрыл за собой дверь. Лекок сунул в рот плитку жвачки и принялся за нее с видом человека, для которого время не существует. Парикмахер проворчал:
– Интересно, что он там ищет?
– У комиссара свои методы.
– Но то, что он тут говорил... это что, шутка?
Сайрус А. Вильям беззастенчиво солгал:
– Вы знаете, он по самой своей природе неспособен шутить.
– Значит, он подозревает, что я убил Росси?
– Он подозревает каждого.
– Это глупо.
– Комиссар Тарчинини считает, что, только делая глупости, можно в конце концов прийти к разумному результату.
Они замолчали, заметив Тарчинини, вошедшего с очень серьезным видом.
Глава VII
Что-то сразу изменилось в атмосфере помещения. Следя за движением комиссара по салону, Маттеини недолго сохранял самообладание и скорее выкрикнул, чем сказал:
– Ну? Вы что-нибудь нашли?
Тарчинини глянул на парикмахера, но не ответил, продолжая обследовать комнату, открывая шкафы, переставляя предметы и шаря повсюду. Винченцо раздраженно спросил:
– Может, если вы скажете, что вам надо, я бы помог?
– Где вам стирают здешнее белье?
Удивленный парикмахер ответил:
– Но... у Чильберти, в Сан-Панкрацио.
Следователь не спеша подошел ближе.
– Вам его приносят, я полагаю, выглаженным и готовым к употреблению?
– Разумеется! За такие-то деньги!
Лекок понял, что в следующую минуту что-то произойдет; он почти перестал дышать, а Тарчинини, взявшись за подлокотник кресла, где сидел Винченцо, наклонился к самому его лицу.
– Тогда откуда у вас в кухне халат и салфетка, выстиранные, но не глаженые? Вы что, развлекаетесь стиркой от нечего делать? И что это за частицы обгорелой ткани, которые я нашел в...
Маттеини подскочил с криком:
– Вы лжете! Там не может быть обгорелой ткани, потому что...
Он осекся и испуганно вытаращил глаза, словно представив себе то, что чуть не сказал. Комиссар не отступался:
– Потому что... Ну, синьор Маттеини?
– Оставьте меня в покое! Вы доведете меня до того, что я наговорю невесть каких глупостей!
– Эти глупости, синьор, я называю признаниями...
– Не понимаю!
– Да нет же, прекрасно понимаете! Вы знаете, что я не мог найти кусков салфетки, от которой вы избавились, скорей всего, бросив ее вместе с чемоданом Росси в Адиче... Салфетку, пропитанную кровью вашей жертвы!
– Неправда!
Сайрус А. Вильям встал и, подойдя в свою очередь к парикмахеру, объявил:
– На этот раз попались, Маттеини!
– Нет.
Усугубляя смятение противника, Тарчинини неумолимо развивал свою мысль:
– Вы убили его здесь, в кресле, затем перетащили труп в кухню...
– Докажите!
– А с наступлением ночи отвезли на берег.
– Вы лжете!
– Ваша машина будет подвергнута лабораторному исследованию и, хоть вы ее, конечно, вычистили, там найдется достаточно улик, чтоб упрятать вас под замок до конца дней!
Винченцо взревел, как зверь:
– Я не хочу!
– А Росси что же, хотел умирать?
– Это не я!
Капли пота стекали по лицу Маттеини, съежившегося в кресле, а Тарчинини и американец, наседавшие с двух сторон, напоминали гончих около загнанного оленя.
– Вы попались, Маттеини!
– Нет.
– Признайтесь, и вас оставят в покое.
– Нет.
– Почему вы не признали фотографию?
– Почему вы стирали это белье в кухне?
– Почему?..
– Почему?..
Под градом вопросов Винченцо только крутил головой, как полуоглушенный боксер, который уже не понимает толком, где находится. Сыщикам казалось, что он вот-вот сдастся, как вдруг парикмахер, схватившись за голову, закричал:
– Хватит! Хватит! Хватит!
– А ведь вы вовсе не похожи на убийцу, Маттеини! Почему же вы убили Росси? Он вам угрожал?
Сайрус А. Вильям выдержал паузу и, словно говоря сам с собой, заметил:
– Зарезать бритвой! Какая гнусность!
Парикмахер, забывшись, крикнул:
– Это не брит...
Но тут же застыл с раскрытым ртом, а Тарчинини тронул его за плечо:
– А вы откуда знаете?
И бесчеловечная травля возобновилась:
– А ну, живей, отвечайте!
– Вы выдали себя! Почему не признаться?
– Признайтесь, и тогда сможете отдохнуть.
– Признайтесь, Маттеини, вам это зачтется.
Парикмахер затравленно озирался на своих мучителей, потом упорство его сломилось, и он беззвучно проговорил:
– Ладно... Я вам все расскажу.
Воцарилась тишина, особенно глубокая по контрасту с недавней горячкой. Комиссар выпрямился, как дровосек, который, свалив дерево, разминает натруженную спину. Лекок перестал жевать свою резинку. Он налил Маттеини стакан воды, к которому тот припал так жадно, что капли потекли по подбородку. Когда он отставил стакан, Тарчинини уселся напротив.
– Теперь объясните нам, почему вы его убили?
– Я не убивал его.
– Э, нет, Маттеини! Вы опять за свое?
Парикмахер покачал головой с видом человека, принявшего окончательное решение. Он взглянул на комиссара и спокойно сказал:
– Я не убивал Росси, но доказать этого не могу; так что результат выходит тот же.
Его страх, казалось, рассеялся, и сыщики были поражены внезапной перемене, в этом человеке.
– Клянусь, что я не убивал его, но, повторяю, мне никто не поверит, а тем более вы.
– Не предоставите ли нам самим судить об этом?
– Дней так двенадцать – пятнадцать назад мне начали приходить анонимные письма...
– А! Так-так... И о чем в них шла речь?
– Это такая давняя история... – начал Маттеини не без колебаний. – Дело было в то время, когда немцы оставляли Италию, и фашисты спасались бегством... Я боялся, что и те, и другие предадут огню и мечу все на своем пути, будут брать заложников... Я покинул Верону с женой Антониной и дочерью Марией, которая присоединилась к нам со своим сыном, пятилетним малышом, когда мой зять ушел в партизаны – там он и погиб. Мы нашли убежище в домике, доставшемся мне в наследство от матери, недалеко от Роверето, по дороге на Бреннер. Однажды вечером мужчина лет сорока с четырнадцатилетним мальчиком попросился на ночлег...
Он вздохнул:
– Лучше бы я им отказал! После ужина, когда мальчик уснул, мы разговорились. Мы выпили, и вино развязало языки. Этот человек был фашистом, который бежал, унося с собой все свое богатство в чемоданчике голубой кожи, с которым ни на минуту не расставался, – это меня с самого начала заинтриговало. Он признался, что там у него на шестьдесят миллионов лир... Я был безработный парикмахерский подмастерье...
– И вы ограбили своего гостя?
– Убил.
Он умолк, снова вспомнив то, что, должно быть, напрасно старался забыть...
– Теперь уж говорите все, Маттеини.
Он умолк, снова вспомнив то, что, должно быть, напрасно старался забыть...
– Теперь уж говорите все, Маттеини.
– Я хотел убить и мальчишку, но ему удалось убежать... раненому... Если он выжил, то должен быть ровесником Росси...
– Ваша жена и дочь знали, что произошло?
– Нет. Их в это время не было в Роверето. Они ходили на горные фермы за продуктами... Мне удалось зарыть труп так, что они ни о чем не догадались.
– А чемодан?
– Позже я сказал им, что чемодан мне оставил на хранение незнакомый человек и не вернулся за нем... Я думаю, они мне не поверили. Они подозревали, что я его украл... Да Антонина так и сказала мне перед смертью.
– Что вы сделали со своей добычей?
– Взял, сколько было надо, чтоб завести свое дело, и больше никогда к ней не прикасался.
– Где вы спрятали остальное?
– В доме в Роверето, и только на днях забрал.
– Зачем?
– Чтобы отдать Росси.
– Объясните.
Маттеини попросил еще воды, и американец налил ему. Он выпил и обтер губы.
– Мы с женой очень любили друг друга... Перед смертью, десять лет назад, она взяла с меня клятву больше не жениться и отдать украденное.
– Кому?
– Какому-нибудь священнику, на церковь... Жена была очень набожна.
– Но вы этого не сделали?
– Не посмел.
– Кроме вашей жены и дочери кто-нибудь знал об этом?
– Никто... Хотя нет, мой внук Пьетро... но я узнал это только месяц или два назад. Пьетро не Бог весть какое сокровище и вечно просит денег. Однажды под вечер он пришел и сказал, что знает от матери о моем богатстве... Он хотел, чтобы я дал ему изрядную сумму на поездку з Америку, где он думал попытать счастья. Я отказал. Он обозвал меня вором, сказав, что знает все. Мы поссорились, и я выгнал ею.
– А Росси?
– Я подхожу к этому... Примерно две недели назад, сразу после появления Росси, я начал получать анонимные письма, намекающие на мое давнее преступление. Я сходил с ума. И не мог ничего понять... Я подумал было на внука, но тот поклялся, что это не он. Самым странным было то, что в письмах не было никаких требований, никаких определенных угроз... Я не знал, что делать.
– Погодите! Вы сохранили эти письма? И как они к вам попадали?
– По почте. Нет, не сохранил, только последнее...
– Покажите.
Маттеини достал бумажник – Лекок заметил, что руки у него дрожали – вынул письмо и протянул комиссару.
"Рано или поздно надо расплачиваться. Что скажут в Вероне, если узнают, что почтенный синьор Маттеини – убийца? Добрая слава дороже золотого пояса".
Тарчинини показал письмо Сайрусу А. Вильяму.
– Газетный шрифт... буквы вырезаны и наклеены. Идентификация практически невозможна. Но я его возьму на всякий случай. Кто знает... Ну, а теперь перейдем к Росси. Мы вас слушаем, Маттеини.
– Сначала я ничего такого не подумал... а потом его поведение насторожило меня. Это стремление всех пересидеть, остаться наедине со мной...
– Вы его не расспрашивали?
– Спрашивал. На третий или четвертый вечер. Я спросил, почему он всегда сидит до закрытия, а он ответил: "У меня есть на то причины". Я захотел узнать больше. "И, должно быть, важные причины?" – заметил я. Он посмотрел мне прямо в глаза и сказал: "Я хочу вернуть то, что у меня отняли!" Тут я и понял, что это он посылал мне письма, и, право, в тот момент даже почувствовал облегчение. Потом мне пришло в голову, то он вполне может быть тем мальчишкой, которого я чуть не убил: иначе откуда ему знать о моем преступлении? Он был тут как тут каждый вечер, и я буквально обезумел от страха. В субботу я получил письмо, которое вы видели, и вечером не выдержал. Когда мы остались вдвоем, я сказал: "Итак, чего же вы ждете?" Он улыбнулся и ответил: "Моего часа... и, думаю, ждать уже недолго!"
– Тогда вы и решили его убить?
– Повторяю, я не убивал его!
– Кто же тогда?
– Не знаю. В воскресенье я поехал в Роверето. В понедельник привез чемодан. Я хотел отдать его Росси и покончить с этим. Вечером, когда мы остались одни, я медлил... Я не в силах был выговорить слова, которые должен был сказать, чтобы сообщить ему, что достояние его отца находится у меня. Ну да, я трусил! Я кончал брить его, как вдруг зазвонил телефон. Незнакомый голос сообщил, что моя дочь попала в автомобильную катастрофу на пьяцца Цитаделла и что она в таком состоянии, что даже не надеются довезти ее до больницы. Сказали, что она меня зовет. Я очень люблю дочь, хоть мы мало видимся. Я совсем потерял голову и выбежал, крикнув Росси, что скоро вернусь.
Маттеини перевел дух, вытер пот с лица и продолжал:
– На Цитаделла никого не было, и никто не слыхал ни о каком несчастном случае... Я ничего не мог понять... А когда вернулся, Росси был мертв... Его застрелили из моего револьвера... из того самого, из которого я убил его отца и который лежал у меня в ящике.
– А чемодан?
– Исчез.
– Вы никого не заподозрили?
– Нет. Я был слишком ошеломлен. Чемодан исчез, а в моем салоне лежал труп...
– Почему вы не известили полицию?
– Разве мне бы поверили? Мне пришлось бы рассказать о моем преступлении... Нет, я оказался в тупике. Выхода не было. У меня оставался один шанс – избавиться от тела Росси.
– Как вы это сделали?
– Зачем вы спрашиваете, если сами знаете?
– Просто проверяем свою гипотезу.
– Ну ладно. Я дождался, пока все в доме уснули. Вывел машину. Подогнал ее к задней двери и втащил тело внутрь, предварительно наложив толстую повязку, чтобы не оставить следов крови.
– Что заставило вас доставить труп именно на эту заброшенную стройплощадку?
– Случай... В прошлое воскресенье, гуляя, я заметил это место, не обратив на него особого внимания... Потом я вернулся и все вымыл... На берегу я засунул окровавленные тряпки в чемодан, набитый камнями... Метки, конечно, срезал... Вернувшись, обнаружил, что забыл револьвер. Не знаю, почему я его оставил... Ну, словом, я надеялся, что Росси сочтут за самоубийцу. У меня не вышло... тем хуже!
– Как зовут вашего внука?
– Пьетро Гринда.
– Где он живет?
– В Сан Джованни Люпатото, у матери. А что?
– Потому что если Росси убили не вы, значит, это сделал кто-то другой...
– И вы вообразили, что Пьетро... Да что вы, быть не может! Пьетро, конечно, лоботряс, но уж никак не преступник!
– На чем основывается ваша уверенность?
– Но Пьетро не знал, что я ездил за чемоданом в Роверето, а потом, зачем бы ему убивать Росси? Он даже не подозревал, что такой человек существует!
– Проще всего было бы считать, что вы солгали, Маттеини, и что Росси убили вы... Билл, нам надо будет поинтересоваться происхождением Росси... Что ж, Маттеини, собирайтесь, вам придется пойти с нами. Я арестую вас по подозрению в убийстве Росси... Улики слишком тяжелы, чтобы мы могли оставить вас на свободе. Если вы не виновны, утешайтесь тем, что искупите старую вину...
Парикмахер с трудом поднялся. Он сразу как-то постарел.
– Значит, все узнают... о том, что я сделал когда-то?
– А как же иначе?
– Моя дочь... Пьетро... их жизнь будет отравлена...
– Раньше надо было думать, Маттеини.
Маттеини выпрямился.
– Это несправедливо.
– А справедливо убивать человека, который просит у вас убежища?
– Вы правы... На случай такого исхода, который я всегда предвидел, я написал объяснение...
Он отодвинул деревянную панель за кассой и сунул руку в открывшийся тайник. Вдруг Тарчинини понял, что сейчас будет. Он крикнул:
– Маттеини!
Но тот уже оборачивался к ним, угрожая пистолетом:
– Ни с места, синьоры!
– Вы считаете, что мало еще крови на вашей совести?
– Успокойтесь, я не собиралось вас убивать. Но я не хочу в тюрьму. Клянусь, что я неповинен в смерти Росси. Украденное мною сокровище исчезло. Если исчезну и я, зачем вам будет преследовать мою дочь и внука? Они тут ни при чем. Вы кажетесь неплохим человеком. Я уверен, что, выяснив невиновность Марии и Пьетро, вы оставите их в покое...
Он поднял пистолет.
– Из этого оружия я убил человека в Роверето. Я так и не узнал его имени, потому что все бумага он уничтожил... Из этого оружия убили Росси... От этого оружия умру и я. Таким образом, круг замкнется.
Тарчинини пытался переубедить его:
– Будьте благоразумны, Маттеини!
– Конечно... Это теперь единственный благоразумный выход.
Прежде чем следователь успел что-либо предпринять, он вложил дуло револьвера себе в рот и выстрелил.
Тарчинини проводил Лекока до отеля и, так как бар был открыт, они выпили по стаканчику. Настроение у обоих было не из веселых. Сайрус А. Вильям заметил, что его друг, когда не смеялся, когда ему изменяла прирожденная жизнерадостность, казался почти стариком. Вертя в руке пустой стакан, Ромео вздохнул:
– Что ж, в конечном счете, может, и к лучшему, что он умер...
Лекок поколебался, потом решился:
– Мне показалось, что, если в вы захотели, он бы не застрелился...
Комиссар поднял глаза на своего друга, а тот добавил:
– Пока он говорил, вы могли броситься на него... У меня даже такое впечатление, что вы готовы были это сделать...
– А! Так вы заметили? В любом случае ему бы крышка... А так, если его дочь и внук ни при чем, мы можем выполнить его последнюю волю и не тревожить их. Я от души желаю, чтоб оба они оказались невиновны.
– Я тоже...
– Мы навестим их завтра. Сан Джованни Люпатото всего в нескольких километрах от города.
Они помолчали, потом Тарчинини встал.
– Пойду спать, Билл... завтра трудный день. Пока что Маттеини покончил с собой; нет необходимости разглашать остальное.
– Но если Росси убил не он?
– Кабы я знал...
– Кто хотел отделаться от него?
Тарчинини улыбнулся:
– Вижу, куда вы клоните! Опять наша Мика, которой вы никак не можете простить ее вольностей?
Он похлопал товарища по плечу:
– Успокойтесь, если она виновна, я задержу ее, не колеблясь ни секунды.
– Ну? Вы что-нибудь нашли?
Тарчинини глянул на парикмахера, но не ответил, продолжая обследовать комнату, открывая шкафы, переставляя предметы и шаря повсюду. Винченцо раздраженно спросил:
– Может, если вы скажете, что вам надо, я бы помог?
– Где вам стирают здешнее белье?
Удивленный парикмахер ответил:
– Но... у Чильберти, в Сан-Панкрацио.
Следователь не спеша подошел ближе.
– Вам его приносят, я полагаю, выглаженным и готовым к употреблению?
– Разумеется! За такие-то деньги!
Лекок понял, что в следующую минуту что-то произойдет; он почти перестал дышать, а Тарчинини, взявшись за подлокотник кресла, где сидел Винченцо, наклонился к самому его лицу.
– Тогда откуда у вас в кухне халат и салфетка, выстиранные, но не глаженые? Вы что, развлекаетесь стиркой от нечего делать? И что это за частицы обгорелой ткани, которые я нашел в...
Маттеини подскочил с криком:
– Вы лжете! Там не может быть обгорелой ткани, потому что...
Он осекся и испуганно вытаращил глаза, словно представив себе то, что чуть не сказал. Комиссар не отступался:
– Потому что... Ну, синьор Маттеини?
– Оставьте меня в покое! Вы доведете меня до того, что я наговорю невесть каких глупостей!
– Эти глупости, синьор, я называю признаниями...
– Не понимаю!
– Да нет же, прекрасно понимаете! Вы знаете, что я не мог найти кусков салфетки, от которой вы избавились, скорей всего, бросив ее вместе с чемоданом Росси в Адиче... Салфетку, пропитанную кровью вашей жертвы!
– Неправда!
Сайрус А. Вильям встал и, подойдя в свою очередь к парикмахеру, объявил:
– На этот раз попались, Маттеини!
– Нет.
Усугубляя смятение противника, Тарчинини неумолимо развивал свою мысль:
– Вы убили его здесь, в кресле, затем перетащили труп в кухню...
– Докажите!
– А с наступлением ночи отвезли на берег.
– Вы лжете!
– Ваша машина будет подвергнута лабораторному исследованию и, хоть вы ее, конечно, вычистили, там найдется достаточно улик, чтоб упрятать вас под замок до конца дней!
Винченцо взревел, как зверь:
– Я не хочу!
– А Росси что же, хотел умирать?
– Это не я!
Капли пота стекали по лицу Маттеини, съежившегося в кресле, а Тарчинини и американец, наседавшие с двух сторон, напоминали гончих около загнанного оленя.
– Вы попались, Маттеини!
– Нет.
– Признайтесь, и вас оставят в покое.
– Нет.
– Почему вы не признали фотографию?
– Почему вы стирали это белье в кухне?
– Почему?..
– Почему?..
Под градом вопросов Винченцо только крутил головой, как полуоглушенный боксер, который уже не понимает толком, где находится. Сыщикам казалось, что он вот-вот сдастся, как вдруг парикмахер, схватившись за голову, закричал:
– Хватит! Хватит! Хватит!
– А ведь вы вовсе не похожи на убийцу, Маттеини! Почему же вы убили Росси? Он вам угрожал?
Сайрус А. Вильям выдержал паузу и, словно говоря сам с собой, заметил:
– Зарезать бритвой! Какая гнусность!
Парикмахер, забывшись, крикнул:
– Это не брит...
Но тут же застыл с раскрытым ртом, а Тарчинини тронул его за плечо:
– А вы откуда знаете?
И бесчеловечная травля возобновилась:
– А ну, живей, отвечайте!
– Вы выдали себя! Почему не признаться?
– Признайтесь, и тогда сможете отдохнуть.
– Признайтесь, Маттеини, вам это зачтется.
Парикмахер затравленно озирался на своих мучителей, потом упорство его сломилось, и он беззвучно проговорил:
– Ладно... Я вам все расскажу.
Воцарилась тишина, особенно глубокая по контрасту с недавней горячкой. Комиссар выпрямился, как дровосек, который, свалив дерево, разминает натруженную спину. Лекок перестал жевать свою резинку. Он налил Маттеини стакан воды, к которому тот припал так жадно, что капли потекли по подбородку. Когда он отставил стакан, Тарчинини уселся напротив.
– Теперь объясните нам, почему вы его убили?
– Я не убивал его.
– Э, нет, Маттеини! Вы опять за свое?
Парикмахер покачал головой с видом человека, принявшего окончательное решение. Он взглянул на комиссара и спокойно сказал:
– Я не убивал Росси, но доказать этого не могу; так что результат выходит тот же.
Его страх, казалось, рассеялся, и сыщики были поражены внезапной перемене, в этом человеке.
– Клянусь, что я не убивал его, но, повторяю, мне никто не поверит, а тем более вы.
– Не предоставите ли нам самим судить об этом?
– Дней так двенадцать – пятнадцать назад мне начали приходить анонимные письма...
– А! Так-так... И о чем в них шла речь?
– Это такая давняя история... – начал Маттеини не без колебаний. – Дело было в то время, когда немцы оставляли Италию, и фашисты спасались бегством... Я боялся, что и те, и другие предадут огню и мечу все на своем пути, будут брать заложников... Я покинул Верону с женой Антониной и дочерью Марией, которая присоединилась к нам со своим сыном, пятилетним малышом, когда мой зять ушел в партизаны – там он и погиб. Мы нашли убежище в домике, доставшемся мне в наследство от матери, недалеко от Роверето, по дороге на Бреннер. Однажды вечером мужчина лет сорока с четырнадцатилетним мальчиком попросился на ночлег...
Он вздохнул:
– Лучше бы я им отказал! После ужина, когда мальчик уснул, мы разговорились. Мы выпили, и вино развязало языки. Этот человек был фашистом, который бежал, унося с собой все свое богатство в чемоданчике голубой кожи, с которым ни на минуту не расставался, – это меня с самого начала заинтриговало. Он признался, что там у него на шестьдесят миллионов лир... Я был безработный парикмахерский подмастерье...
– И вы ограбили своего гостя?
– Убил.
Он умолк, снова вспомнив то, что, должно быть, напрасно старался забыть...
– Теперь уж говорите все, Маттеини.
Он умолк, снова вспомнив то, что, должно быть, напрасно старался забыть...
– Теперь уж говорите все, Маттеини.
– Я хотел убить и мальчишку, но ему удалось убежать... раненому... Если он выжил, то должен быть ровесником Росси...
– Ваша жена и дочь знали, что произошло?
– Нет. Их в это время не было в Роверето. Они ходили на горные фермы за продуктами... Мне удалось зарыть труп так, что они ни о чем не догадались.
– А чемодан?
– Позже я сказал им, что чемодан мне оставил на хранение незнакомый человек и не вернулся за нем... Я думаю, они мне не поверили. Они подозревали, что я его украл... Да Антонина так и сказала мне перед смертью.
– Что вы сделали со своей добычей?
– Взял, сколько было надо, чтоб завести свое дело, и больше никогда к ней не прикасался.
– Где вы спрятали остальное?
– В доме в Роверето, и только на днях забрал.
– Зачем?
– Чтобы отдать Росси.
– Объясните.
Маттеини попросил еще воды, и американец налил ему. Он выпил и обтер губы.
– Мы с женой очень любили друг друга... Перед смертью, десять лет назад, она взяла с меня клятву больше не жениться и отдать украденное.
– Кому?
– Какому-нибудь священнику, на церковь... Жена была очень набожна.
– Но вы этого не сделали?
– Не посмел.
– Кроме вашей жены и дочери кто-нибудь знал об этом?
– Никто... Хотя нет, мой внук Пьетро... но я узнал это только месяц или два назад. Пьетро не Бог весть какое сокровище и вечно просит денег. Однажды под вечер он пришел и сказал, что знает от матери о моем богатстве... Он хотел, чтобы я дал ему изрядную сумму на поездку з Америку, где он думал попытать счастья. Я отказал. Он обозвал меня вором, сказав, что знает все. Мы поссорились, и я выгнал ею.
– А Росси?
– Я подхожу к этому... Примерно две недели назад, сразу после появления Росси, я начал получать анонимные письма, намекающие на мое давнее преступление. Я сходил с ума. И не мог ничего понять... Я подумал было на внука, но тот поклялся, что это не он. Самым странным было то, что в письмах не было никаких требований, никаких определенных угроз... Я не знал, что делать.
– Погодите! Вы сохранили эти письма? И как они к вам попадали?
– По почте. Нет, не сохранил, только последнее...
– Покажите.
Маттеини достал бумажник – Лекок заметил, что руки у него дрожали – вынул письмо и протянул комиссару.
"Рано или поздно надо расплачиваться. Что скажут в Вероне, если узнают, что почтенный синьор Маттеини – убийца? Добрая слава дороже золотого пояса".
Тарчинини показал письмо Сайрусу А. Вильяму.
– Газетный шрифт... буквы вырезаны и наклеены. Идентификация практически невозможна. Но я его возьму на всякий случай. Кто знает... Ну, а теперь перейдем к Росси. Мы вас слушаем, Маттеини.
– Сначала я ничего такого не подумал... а потом его поведение насторожило меня. Это стремление всех пересидеть, остаться наедине со мной...
– Вы его не расспрашивали?
– Спрашивал. На третий или четвертый вечер. Я спросил, почему он всегда сидит до закрытия, а он ответил: "У меня есть на то причины". Я захотел узнать больше. "И, должно быть, важные причины?" – заметил я. Он посмотрел мне прямо в глаза и сказал: "Я хочу вернуть то, что у меня отняли!" Тут я и понял, что это он посылал мне письма, и, право, в тот момент даже почувствовал облегчение. Потом мне пришло в голову, то он вполне может быть тем мальчишкой, которого я чуть не убил: иначе откуда ему знать о моем преступлении? Он был тут как тут каждый вечер, и я буквально обезумел от страха. В субботу я получил письмо, которое вы видели, и вечером не выдержал. Когда мы остались вдвоем, я сказал: "Итак, чего же вы ждете?" Он улыбнулся и ответил: "Моего часа... и, думаю, ждать уже недолго!"
– Тогда вы и решили его убить?
– Повторяю, я не убивал его!
– Кто же тогда?
– Не знаю. В воскресенье я поехал в Роверето. В понедельник привез чемодан. Я хотел отдать его Росси и покончить с этим. Вечером, когда мы остались одни, я медлил... Я не в силах был выговорить слова, которые должен был сказать, чтобы сообщить ему, что достояние его отца находится у меня. Ну да, я трусил! Я кончал брить его, как вдруг зазвонил телефон. Незнакомый голос сообщил, что моя дочь попала в автомобильную катастрофу на пьяцца Цитаделла и что она в таком состоянии, что даже не надеются довезти ее до больницы. Сказали, что она меня зовет. Я очень люблю дочь, хоть мы мало видимся. Я совсем потерял голову и выбежал, крикнув Росси, что скоро вернусь.
Маттеини перевел дух, вытер пот с лица и продолжал:
– На Цитаделла никого не было, и никто не слыхал ни о каком несчастном случае... Я ничего не мог понять... А когда вернулся, Росси был мертв... Его застрелили из моего револьвера... из того самого, из которого я убил его отца и который лежал у меня в ящике.
– А чемодан?
– Исчез.
– Вы никого не заподозрили?
– Нет. Я был слишком ошеломлен. Чемодан исчез, а в моем салоне лежал труп...
– Почему вы не известили полицию?
– Разве мне бы поверили? Мне пришлось бы рассказать о моем преступлении... Нет, я оказался в тупике. Выхода не было. У меня оставался один шанс – избавиться от тела Росси.
– Как вы это сделали?
– Зачем вы спрашиваете, если сами знаете?
– Просто проверяем свою гипотезу.
– Ну ладно. Я дождался, пока все в доме уснули. Вывел машину. Подогнал ее к задней двери и втащил тело внутрь, предварительно наложив толстую повязку, чтобы не оставить следов крови.
– Что заставило вас доставить труп именно на эту заброшенную стройплощадку?
– Случай... В прошлое воскресенье, гуляя, я заметил это место, не обратив на него особого внимания... Потом я вернулся и все вымыл... На берегу я засунул окровавленные тряпки в чемодан, набитый камнями... Метки, конечно, срезал... Вернувшись, обнаружил, что забыл револьвер. Не знаю, почему я его оставил... Ну, словом, я надеялся, что Росси сочтут за самоубийцу. У меня не вышло... тем хуже!
– Как зовут вашего внука?
– Пьетро Гринда.
– Где он живет?
– В Сан Джованни Люпатото, у матери. А что?
– Потому что если Росси убили не вы, значит, это сделал кто-то другой...
– И вы вообразили, что Пьетро... Да что вы, быть не может! Пьетро, конечно, лоботряс, но уж никак не преступник!
– На чем основывается ваша уверенность?
– Но Пьетро не знал, что я ездил за чемоданом в Роверето, а потом, зачем бы ему убивать Росси? Он даже не подозревал, что такой человек существует!
– Проще всего было бы считать, что вы солгали, Маттеини, и что Росси убили вы... Билл, нам надо будет поинтересоваться происхождением Росси... Что ж, Маттеини, собирайтесь, вам придется пойти с нами. Я арестую вас по подозрению в убийстве Росси... Улики слишком тяжелы, чтобы мы могли оставить вас на свободе. Если вы не виновны, утешайтесь тем, что искупите старую вину...
Парикмахер с трудом поднялся. Он сразу как-то постарел.
– Значит, все узнают... о том, что я сделал когда-то?
– А как же иначе?
– Моя дочь... Пьетро... их жизнь будет отравлена...
– Раньше надо было думать, Маттеини.
Маттеини выпрямился.
– Это несправедливо.
– А справедливо убивать человека, который просит у вас убежища?
– Вы правы... На случай такого исхода, который я всегда предвидел, я написал объяснение...
Он отодвинул деревянную панель за кассой и сунул руку в открывшийся тайник. Вдруг Тарчинини понял, что сейчас будет. Он крикнул:
– Маттеини!
Но тот уже оборачивался к ним, угрожая пистолетом:
– Ни с места, синьоры!
– Вы считаете, что мало еще крови на вашей совести?
– Успокойтесь, я не собиралось вас убивать. Но я не хочу в тюрьму. Клянусь, что я неповинен в смерти Росси. Украденное мною сокровище исчезло. Если исчезну и я, зачем вам будет преследовать мою дочь и внука? Они тут ни при чем. Вы кажетесь неплохим человеком. Я уверен, что, выяснив невиновность Марии и Пьетро, вы оставите их в покое...
Он поднял пистолет.
– Из этого оружия я убил человека в Роверето. Я так и не узнал его имени, потому что все бумага он уничтожил... Из этого оружия убили Росси... От этого оружия умру и я. Таким образом, круг замкнется.
Тарчинини пытался переубедить его:
– Будьте благоразумны, Маттеини!
– Конечно... Это теперь единственный благоразумный выход.
Прежде чем следователь успел что-либо предпринять, он вложил дуло револьвера себе в рот и выстрелил.
Тарчинини проводил Лекока до отеля и, так как бар был открыт, они выпили по стаканчику. Настроение у обоих было не из веселых. Сайрус А. Вильям заметил, что его друг, когда не смеялся, когда ему изменяла прирожденная жизнерадостность, казался почти стариком. Вертя в руке пустой стакан, Ромео вздохнул:
– Что ж, в конечном счете, может, и к лучшему, что он умер...
Лекок поколебался, потом решился:
– Мне показалось, что, если в вы захотели, он бы не застрелился...
Комиссар поднял глаза на своего друга, а тот добавил:
– Пока он говорил, вы могли броситься на него... У меня даже такое впечатление, что вы готовы были это сделать...
– А! Так вы заметили? В любом случае ему бы крышка... А так, если его дочь и внук ни при чем, мы можем выполнить его последнюю волю и не тревожить их. Я от души желаю, чтоб оба они оказались невиновны.
– Я тоже...
– Мы навестим их завтра. Сан Джованни Люпатото всего в нескольких километрах от города.
Они помолчали, потом Тарчинини встал.
– Пойду спать, Билл... завтра трудный день. Пока что Маттеини покончил с собой; нет необходимости разглашать остальное.
– Но если Росси убил не он?
– Кабы я знал...
– Кто хотел отделаться от него?
Тарчинини улыбнулся:
– Вижу, куда вы клоните! Опять наша Мика, которой вы никак не можете простить ее вольностей?
Он похлопал товарища по плечу:
– Успокойтесь, если она виновна, я задержу ее, не колеблясь ни секунды.