Страница:
Елена Лактионова
Вот пришел папаша Зю…
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
©Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()
©Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()
Совершенно фантастическая история с вымышленными персонажами. Совпадение некоторых имен с реальными либо литературными есть чистая случайность, и автор за нее ответственности не несет.
Борис первый страдает бессонницей
17 августа 1998 года в ночь с воскресенья на понедельник президент Российской федерации Борис Николаевич Ёлкин, находясь в своей загородной резиденции Завидово, проснулся с тревожным предчувствием, проспав всего три часа, и стал обдумывать сложившуюся ситуацию. А она была весьма не простой.
Накануне вечером, прервав воскресный отдых президента, к нему приехали со срочным докладом глава кабинета Сергей Кириченко, назначенный всего пару месяцев назад, и председатель Центробанка Сергей Дубинкин. На правах старшего по должности сложившуюся обстановку в стране докладывал Кириченко. Эти чёртовы пирамиды ГКО-ОФС, конечно, рухнули!
– Борис Николаевич, мы не сможем до конца года вернуть деньги банкам и фирмам, – едва не плача, тоненько говорил Сергей Владиленович. – У нас их просто нет!
– Ну и не возвращайте, – миролюбиво посоветовал Борис Николаевич.
Он прекрасно провёл этот тёплый августовский день: купался, потом сидел с удочкой, и теперь его клонило ко сну.
– Мы банкроты, Борис Николаевич! – стал объяснять ситуацию Сергей Дубинкин. – Мы набрали займы, а отдавать нечем. Частные банки обанкротятся, фирмы вылетят в трубу, зарубежные инвесторы свернут инвестиции. Мы на грани колоссального экономического кризиса, Борис Николаевич!
У Ёлкина слипались веки. Он хотел сегодня пораньше лечь спать. Зачем они приехали? Говорят про какой-то кризис…
– Что вы предлагаете? – спросил Борис Николаевич, пытаясь сосредоточиться и сбросить дремоту.
– Есть два варианта выхода из ситуации, – торопливо сказал Кириченко.
Сергей Владиленович напоминал школьника у доски, старательно отвечающего урок, чтобы исправить двойку:
– Первый – отменить валютный коридор и отпустить рубль в свободное плавание…
– А выплывет? – попытался пошутить Борис Николаевич.
Высокопоставленные чиновники натужно улыбнулись. Выдержав необходимую паузу для оценки шутки патрона, Кириченко продолжал:
– Второй вариант – ввести потолок – 9,5 рублей за доллар.
– Это с шести-то рублей? – поднял брови Ёлкин.
Повисла тяжелая пауза. Борис Николаевич прикрыл глаза. Всем показалось, что он обдумывает решение. Но Борис Николаевич снова впал в дремоту. Ему грезился рубль в свободном плавании. Вот он, извиваясь, как рыбка в прогретой солнцем воде, подплывает к крючку с червяком… Червяк похож на значок доллара. Рубль подплывает, пробует червячок-доллар, а тот вдруг хвать рубль и проглотил. Борис Николаевич резко открыл глаза.
– Поступайте, как сами считаете нужным, Сергей Владиленович, – строго сказал он. – Какой вариант вам самому кажется оптимальным?
– Второй, – сказал Кириченко. – Так мы можем хоть как-то контролировать ситуацию.
– Вот и контролируйте. Вы глава правительства…
– Кабинет может в полном составе уйти в отставку! – с готовностью пионера отрапортовал Кириченко.
«Ещё чего! – испугался Борис Николаевич. – Искать нового премьера! Где я его возьму?»
– Красивой жизни захотели? – снова пошутил Борис Николаевич. – Идите работайте, Сергей Владиленович.
На этом аудиенция была окончена.
И вот, проснувшись по своему обыкновению среди ночи, Борис Николаевич стал обдумывать ситуацию заново. Может, не всё так серьезно? Может, как-нибудь всё само утрясётся? Устаканится, так сказать. Взять где-нибудь денег? Так опять сопрут! Не напасёшся, понимаешь. Им же только что Камдессю дал кредит в 17 миллиардов. Ну, и где они?
Неужели он снова ошибся, назначив Кириченко премьером? Не за горами 2000-й, выборы нового президента, а ему третий срок не потянуть. Нужен молодой энергичный преемник. Вон Борька Ненцов, обаятельный красавец – молодой, высокий, талантливый. Не оправдал доверия. Эх, племя младое, незнакомое… Вернуть Черномордина? Старый конь борозды не испортит. И надо бы подстраховаться на случай отставки, не допустить «горячей осени». Пока эта свора будет делить портфели нового кабинета, их революционные страсти поутихнут. А если всё же случится заваруха, можно будет опереться на плечо проверенного друга.
Неужели отставка? Так сказать, добровольно-принудительная…
В семнадцатом уже была одна историческая отставка – Николая Второго. Думали, что для России всё только начинается, а для неё на этом всё и закончилось.
Борис Николаевич поднялся и тяжело заходил по комнате. Думы одолевали его.
Может, монархию восстановить? Как Наполеон: сначала прикидывался демократом, а потом взял, да объявил себя императором. А что, издать указ:
«Высочайшим повелением… объявляется… царь… Борис Первый…»
Вроде, уже был на Руси какой-то Борис, Годунов, что ли? Ну нет, Вторым он быть не хочет, он будет только Первым! Новое время – новые песни!
«…с наследственной передачей власти…»
Жаль, сынов у него нету. Внуку Борьке власть передать, а царевну Танюху назначить регентшей… Так ведь Клинтон, Блин этот, не даст. Ещё Москву бомбить начнёт.
Борис Николаевич стал просматривать старые газеты. Вон еще в начале лета обещали повышение доллара. Все эти журналюги – истерики. Можно себе представить, что начнется в прессе завтра. Доллар за 9,5 рублей! И это только начало. Рубль в свободное плавание…
Через час сон сморил Бориса Николаевича. Ему снова снился плавающий, как рыбка, рубль и червячок-доллар, заглатывающий рыбку.
Накануне вечером, прервав воскресный отдых президента, к нему приехали со срочным докладом глава кабинета Сергей Кириченко, назначенный всего пару месяцев назад, и председатель Центробанка Сергей Дубинкин. На правах старшего по должности сложившуюся обстановку в стране докладывал Кириченко. Эти чёртовы пирамиды ГКО-ОФС, конечно, рухнули!
– Борис Николаевич, мы не сможем до конца года вернуть деньги банкам и фирмам, – едва не плача, тоненько говорил Сергей Владиленович. – У нас их просто нет!
– Ну и не возвращайте, – миролюбиво посоветовал Борис Николаевич.
Он прекрасно провёл этот тёплый августовский день: купался, потом сидел с удочкой, и теперь его клонило ко сну.
– Мы банкроты, Борис Николаевич! – стал объяснять ситуацию Сергей Дубинкин. – Мы набрали займы, а отдавать нечем. Частные банки обанкротятся, фирмы вылетят в трубу, зарубежные инвесторы свернут инвестиции. Мы на грани колоссального экономического кризиса, Борис Николаевич!
У Ёлкина слипались веки. Он хотел сегодня пораньше лечь спать. Зачем они приехали? Говорят про какой-то кризис…
– Что вы предлагаете? – спросил Борис Николаевич, пытаясь сосредоточиться и сбросить дремоту.
– Есть два варианта выхода из ситуации, – торопливо сказал Кириченко.
Сергей Владиленович напоминал школьника у доски, старательно отвечающего урок, чтобы исправить двойку:
– Первый – отменить валютный коридор и отпустить рубль в свободное плавание…
– А выплывет? – попытался пошутить Борис Николаевич.
Высокопоставленные чиновники натужно улыбнулись. Выдержав необходимую паузу для оценки шутки патрона, Кириченко продолжал:
– Второй вариант – ввести потолок – 9,5 рублей за доллар.
– Это с шести-то рублей? – поднял брови Ёлкин.
Повисла тяжелая пауза. Борис Николаевич прикрыл глаза. Всем показалось, что он обдумывает решение. Но Борис Николаевич снова впал в дремоту. Ему грезился рубль в свободном плавании. Вот он, извиваясь, как рыбка в прогретой солнцем воде, подплывает к крючку с червяком… Червяк похож на значок доллара. Рубль подплывает, пробует червячок-доллар, а тот вдруг хвать рубль и проглотил. Борис Николаевич резко открыл глаза.
– Поступайте, как сами считаете нужным, Сергей Владиленович, – строго сказал он. – Какой вариант вам самому кажется оптимальным?
– Второй, – сказал Кириченко. – Так мы можем хоть как-то контролировать ситуацию.
– Вот и контролируйте. Вы глава правительства…
– Кабинет может в полном составе уйти в отставку! – с готовностью пионера отрапортовал Кириченко.
«Ещё чего! – испугался Борис Николаевич. – Искать нового премьера! Где я его возьму?»
– Красивой жизни захотели? – снова пошутил Борис Николаевич. – Идите работайте, Сергей Владиленович.
На этом аудиенция была окончена.
И вот, проснувшись по своему обыкновению среди ночи, Борис Николаевич стал обдумывать ситуацию заново. Может, не всё так серьезно? Может, как-нибудь всё само утрясётся? Устаканится, так сказать. Взять где-нибудь денег? Так опять сопрут! Не напасёшся, понимаешь. Им же только что Камдессю дал кредит в 17 миллиардов. Ну, и где они?
Неужели он снова ошибся, назначив Кириченко премьером? Не за горами 2000-й, выборы нового президента, а ему третий срок не потянуть. Нужен молодой энергичный преемник. Вон Борька Ненцов, обаятельный красавец – молодой, высокий, талантливый. Не оправдал доверия. Эх, племя младое, незнакомое… Вернуть Черномордина? Старый конь борозды не испортит. И надо бы подстраховаться на случай отставки, не допустить «горячей осени». Пока эта свора будет делить портфели нового кабинета, их революционные страсти поутихнут. А если всё же случится заваруха, можно будет опереться на плечо проверенного друга.
Неужели отставка? Так сказать, добровольно-принудительная…
В семнадцатом уже была одна историческая отставка – Николая Второго. Думали, что для России всё только начинается, а для неё на этом всё и закончилось.
Борис Николаевич поднялся и тяжело заходил по комнате. Думы одолевали его.
Может, монархию восстановить? Как Наполеон: сначала прикидывался демократом, а потом взял, да объявил себя императором. А что, издать указ:
«Высочайшим повелением… объявляется… царь… Борис Первый…»
Вроде, уже был на Руси какой-то Борис, Годунов, что ли? Ну нет, Вторым он быть не хочет, он будет только Первым! Новое время – новые песни!
«…с наследственной передачей власти…»
Жаль, сынов у него нету. Внуку Борьке власть передать, а царевну Танюху назначить регентшей… Так ведь Клинтон, Блин этот, не даст. Ещё Москву бомбить начнёт.
Борис Николаевич стал просматривать старые газеты. Вон еще в начале лета обещали повышение доллара. Все эти журналюги – истерики. Можно себе представить, что начнется в прессе завтра. Доллар за 9,5 рублей! И это только начало. Рубль в свободное плавание…
Через час сон сморил Бориса Николаевича. Ему снова снился плавающий, как рыбка, рубль и червячок-доллар, заглатывающий рыбку.
Чёрный понедельник
Следующий день Борис Николаевич провел как обычно: купался, ловил уклейку и принимал воздушные ванны – у него все-таки отпуск.
После обеда он позвонил в Москву, узнать, как дела. Дела были хреновы.
В обменных пунктах сразу образовались очереди: почуяв неладное, народ бросился скупать валюту. А заодно – продукты в магазинах. Пресса поднимет вой только в завтрашних газетах, но сегодняшний день уже окрестили «чёрным понедельником».
Правительство срочно разрабатывает план выхода из кризиса. Уже намечены кое-какие положения. По-видимому, предстоит объявить об отсрочке возврата долгов. А это значит, признать государство банкротом. Красиво и по-научному это звучит так: суверенный дефолт. На пятницу 21 августа решено созвать внеочередное заседание Государственной Думы.
От последнего сообщения Борис Николаевич крякнул: похоже, заварушка уже начинается.
Вечером он пытался отвлечься от тяжких дум, с Борькой-Вторым сыграл в теннис, потом несколько партий в шахматы. На корте равных ему нет, но в шахматы продул с позорным счётом: мысли были заняты не тем.
От Госдумы ничего хорошего ждать не стоит. Кровожадные депутаты будут требовать его отставки. Правда, по Конституции не так-то просто провести импичмент, даже если за него проголосуют все депутаты – это им не Америка, понимаешь. Недаром Конституцию он разрабатывал сам. Но шумной бучи и истерик не миновать.
Борька ставил ему шах за шахом. Сначала ликующе, потом с некоторым удивлением, объявлял:
– Дед, тебе мат!
Ночью в бессонные часы Борис Николаевич снова думал. Думал, что же это ему так не везёт, и как бы ещё продержаться два года.
Потом ему приснился странный и сложный сон: будто в какую-то то ли воронку в разбомблённой стране, то ли пропасть в горах летят всевозможные учреждения, целые заводы и фабрики, чиновники со столами и портфелями, рубли, доллары, его самого того и гляди закружит и утянет, но он взирает на всё это сверху, как бог Саваоф, и знает только, что всё это – дефолт.
После обеда он позвонил в Москву, узнать, как дела. Дела были хреновы.
В обменных пунктах сразу образовались очереди: почуяв неладное, народ бросился скупать валюту. А заодно – продукты в магазинах. Пресса поднимет вой только в завтрашних газетах, но сегодняшний день уже окрестили «чёрным понедельником».
Правительство срочно разрабатывает план выхода из кризиса. Уже намечены кое-какие положения. По-видимому, предстоит объявить об отсрочке возврата долгов. А это значит, признать государство банкротом. Красиво и по-научному это звучит так: суверенный дефолт. На пятницу 21 августа решено созвать внеочередное заседание Государственной Думы.
От последнего сообщения Борис Николаевич крякнул: похоже, заварушка уже начинается.
Вечером он пытался отвлечься от тяжких дум, с Борькой-Вторым сыграл в теннис, потом несколько партий в шахматы. На корте равных ему нет, но в шахматы продул с позорным счётом: мысли были заняты не тем.
От Госдумы ничего хорошего ждать не стоит. Кровожадные депутаты будут требовать его отставки. Правда, по Конституции не так-то просто провести импичмент, даже если за него проголосуют все депутаты – это им не Америка, понимаешь. Недаром Конституцию он разрабатывал сам. Но шумной бучи и истерик не миновать.
Борька ставил ему шах за шахом. Сначала ликующе, потом с некоторым удивлением, объявлял:
– Дед, тебе мат!
Ночью в бессонные часы Борис Николаевич снова думал. Думал, что же это ему так не везёт, и как бы ещё продержаться два года.
Потом ему приснился странный и сложный сон: будто в какую-то то ли воронку в разбомблённой стране, то ли пропасть в горах летят всевозможные учреждения, целые заводы и фабрики, чиновники со столами и портфелями, рубли, доллары, его самого того и гляди закружит и утянет, но он взирает на всё это сверху, как бог Саваоф, и знает только, что всё это – дефолт.
Безмозглый гений
Утром после завтрака Борис Николаевич потребовал свежие газеты.
«Рублю разрешили падать»… «Ситуация в России стремительно приближается к критической»… «Россия на грани политической катастрофы» – гласили газетные заголовки.
Ну вот, начинается! Конечно, что от них ещё можно ожидать? Сейчас главное – спокойствие. Никакой паники. Если вернуться в Кремль, все решат: у них всё валится. Нужно делать вид, что ничего страшного не происходит: президент отдыхает, значит, все идёт как надо.
После обеда из Москвы позвонила Татьяна.
– Папка! – голос был почему-то восторженно-радостный. – У нас тут такое! Такое! Мы срочно выезжаем к тебе!
– Это какое же у вас там? – спросил Борис Николаевич.
– Папка, только ты не волнуйся – у нас тут открытие на весь мир! Это не телефонный разговор. Мы сейчас приедем! – и дочь положила трубку.
«…На весь мир… – недовольно пробурчал Борис Николаевич. – Россия – сама по себе давно уже открытие на весь мир, понимаешь. Пора бы уж поутихомириться».
Через некоторое время к резиденции действительно подкатили правительственные машины. Одна из них – тёмно-синий «мерс» Татьяны Доченко. Из машин вышли руководитель президентской администрации Валентин Юнашев, пресс-секретарь Сергей Ястребженский, Павел Бородкин (управделами Кремля) и новый директор ФСБ – Владимир Паутин. Юнашев галантно открыл дверцу синего «мерса», помогая выйти Татьяне Борисовне.
Борис Николаевич принял гостей в неофициальной обстановке – в саду за чайным столиком, и в весьма неофициальном костюме – вязаной кофте и шлепанцах на босу ногу. При появлении столь необычной разношерстной делегации он удивленно поднял брови, теряясь в догадках, что бы это значило. Кризис кризисом, но при чём тут завхоз и ФСБ?
Пресс-секретарь, как всегда, был невозмутим; Бородкин, как всегда, важен, а у нового директора ФСБ то ли от нетерпения, то ли от волнения поигрывали желваки на скулах. Татьяна странно светилась, а Юнашев радостно улыбался.
– Чего это ты сияешь, как медный таз, понимаешь? – обратился Борис Николаевич к Юнашеву. Валентин давно был ему за сына, и Ёлкин с ним особо не церемонился. – В стране, газеты пишут, кризис, а он сияет.
– Это дело поправимое, Борис Николаевич, – не переставая улыбаться, сказал Валентин Борисович и загадочно посмотрел на президента.
– Папа, сенсация! – первой не выдержала Татьяна. – Изобретена машина времени!
Мужчины снисходительно посмотрели на Татьяну: ну что с неё возьмешь – женщина!
– Разрешите доложить? – по-военному спросил у верховного главнокомандующего Владимир Паутин. И, не дожидаясь разрешения, осторожно начал: – Борис Николаевич, только что в Москву самолетом доставлен… некий умелец. Есть данные, что он сконструировал аппарат, который… скажем, может перемещать людей во времени.
– Как утверждает наш умелец, аппарат возвращает пока только года на 3–4 назад, – вставил Валентин Юнашев. – Ещё не усовершенствован. Но все равно, Борис Николаевич, какие перспективы!
– Ну-ка, ну-ка, выкладывайте, – заинтересовался Ёлкин. – Кто такой, почему не знаю? – заговорил он языком одного из своих любимых киногероев – Чапаева.
– Борис Николаевич, – обратился к президенту Ястребженский. – Имя и фамилия у нашего умельца весьма необычные: звать его – Гений, а фамилия – Безмозглый.
– Эт чё, Гений Безмозглый, получается что ли? – засмеялся Ёлкин.
– Получается, – все присутствующие подобострастно развеселились.
– И где же вы откопали этого Гения Безмозглого?
– В Сибири, Борис Николаевич, – вкрадчиво сказал директор ФСБ. – Мои его вычислили.
Ёлкин внимательно посмотрел на этого нового директора – ко многим его положительным качествам прибавилось ещё одно: шустёр.
– Так что там с нашим Гением? – потребовал Ёлкин.
– Что интересно, Борис Николаевич, – вставил слово до того молчавший Павел Бородкин. – Свою машину он сконструировал… из чего бы вы думали, Борис Николаевич?
Борис Николаевич ничего не думал. В ожидании он воззрился на Бородкина.
– Ни за что не догадаетесь, – игриво говорил Пал Палыч. – Из старых самогонных аппаратов!
Это было что-то новенькое. Борис Николаевич недоуменно смотрел на присутствующих. По их лицам снова заблуждали улыбки.
– Так и есть, Борис Николаевич, – снова доложил Владимир Паутин, – из самогонных аппаратов. Но главное – действует: мои ребята с ним уже перемещались. Хотя принцип работы пока совершенно непонятен. Величает наш Гений свою конструкцию – «Сонькой».
– Эт чё, «SONY» в русском варианте, что ли?
– Нет, Борис Николаевич. У него жена любимая была – Софья. Умерла. Вот он в честь её и назвал. Но эту историю он вам лучше сам расскажет.
Борис Николаевич впал в глубокую задумчивость. В такую глубокую, что гости подумали было, что он задремал. Но в государственном мозгу Ёлкина шевельнулась и пустила корни интересная мысль.
– Папа, это же такие возможности! – первой решила вывести из задумчивости отца Татьяна. – Можно вернуться в девяносто пятый год, например, представляешь?
– В девяносто пятый не надо! – встрепенулся Борис Николаевич. – По-новой пережить всю президентскую кампанию у меня не получится.
– В девяносто шестой, Борис Николаевич! – выпалил свой долгожданный план Валентин Юнашев. – В это же время – в август девяносто шестого года, уже после выборов. Мы тогда многое сможем переиграть, Борис Николаевич! Очень многое! Избежать кризиса. И вообще…
– Ну… вы… ладно. Вот что… – тяжело соображая, изрёк Борис Николаевич. – Мне нужно самому поговорить с этим вашим… нашим… Гением. Куда вы его упрятали?
– В надёжном месте, Борис Николаевич, – уверил президента директор ФСБ. – Предоставим по вашему первому требованию.
– Предоставьте, – возжелал Ёлкин. – Пред мои царские очи: сам узреть умельца хочу, – велеречиво заговорил он.
– Вам его сюда доставить, вместе с агрегатом?
– Борис Николаевич, – забеспокоился Юнашев, – агрегат его уж слишком громоздкий, плохо переносит транспортировку. Не вышел бы из строя.
– Эт чё, мне, что ли, ехать к нему нужно? – недовольно спросил патрон.
– Папа, у тебя все равно скоро отпуск кончается, – смягчила недовольство отца Татьяна. – Тебе в следующий понедельник на работу. Потерпит уж Гений со своей «Сонькой».
Борис Николаевич снова задумался.
– Ладно, – наконец изрёк он. – Значит, так: предоставить лабораторию, оборудование, материалы – всё самое лучшее и передовое. Людей самых башковитых…
– Не осталось башковитых, Борис Николаевич, – развел руками Юнашев. – Все башковитые давно за бугром, за доллары продались.
– Ну, уж что осталось… Одним словом, дать всё, что ни попросит.
– Да он сейчас, Борис Николаевич, только одного просит – опохмелиться, – пожаловался Бородкин. – Выделил я ему материалы – технический спирт для машины, а он его употребил не по назначению. Еле откачали.
Ёлкин расплылся в понимающей улыбке.
– Ну, это дело святое. Опохмелиться нужно дать, конечно. В запое?
– В запое, Борис Николаевич, – махнул рукой завхоз Кремля. – Как привезли его, так не просыхает.
– Вывести из запоя. Чтоб к моему приезду был как стеклышко и в полной готовности. Как космонавт. Докладывать мне лично обо всём. И ждать моих распоряжений. Идите исполняйте, что царь велит, – отпустил с миром гостей Ёлкин.
– Борис Николаевич, одно маленькое уточнение, – попросил Ястребженский, – я так понимаю, что в прессу никаких сообщений о нашем умельце и его изобретении просочиться не должно?
– Правильно понимаете, Сергей Владимирович, – похвалил сообразительность своего пресс-секретаря патрон.
И для полной убедительности Ёлкин приставил к вытянутым губам указательный палец.
«Рублю разрешили падать»… «Ситуация в России стремительно приближается к критической»… «Россия на грани политической катастрофы» – гласили газетные заголовки.
Ну вот, начинается! Конечно, что от них ещё можно ожидать? Сейчас главное – спокойствие. Никакой паники. Если вернуться в Кремль, все решат: у них всё валится. Нужно делать вид, что ничего страшного не происходит: президент отдыхает, значит, все идёт как надо.
После обеда из Москвы позвонила Татьяна.
– Папка! – голос был почему-то восторженно-радостный. – У нас тут такое! Такое! Мы срочно выезжаем к тебе!
– Это какое же у вас там? – спросил Борис Николаевич.
– Папка, только ты не волнуйся – у нас тут открытие на весь мир! Это не телефонный разговор. Мы сейчас приедем! – и дочь положила трубку.
«…На весь мир… – недовольно пробурчал Борис Николаевич. – Россия – сама по себе давно уже открытие на весь мир, понимаешь. Пора бы уж поутихомириться».
Через некоторое время к резиденции действительно подкатили правительственные машины. Одна из них – тёмно-синий «мерс» Татьяны Доченко. Из машин вышли руководитель президентской администрации Валентин Юнашев, пресс-секретарь Сергей Ястребженский, Павел Бородкин (управделами Кремля) и новый директор ФСБ – Владимир Паутин. Юнашев галантно открыл дверцу синего «мерса», помогая выйти Татьяне Борисовне.
Борис Николаевич принял гостей в неофициальной обстановке – в саду за чайным столиком, и в весьма неофициальном костюме – вязаной кофте и шлепанцах на босу ногу. При появлении столь необычной разношерстной делегации он удивленно поднял брови, теряясь в догадках, что бы это значило. Кризис кризисом, но при чём тут завхоз и ФСБ?
Пресс-секретарь, как всегда, был невозмутим; Бородкин, как всегда, важен, а у нового директора ФСБ то ли от нетерпения, то ли от волнения поигрывали желваки на скулах. Татьяна странно светилась, а Юнашев радостно улыбался.
– Чего это ты сияешь, как медный таз, понимаешь? – обратился Борис Николаевич к Юнашеву. Валентин давно был ему за сына, и Ёлкин с ним особо не церемонился. – В стране, газеты пишут, кризис, а он сияет.
– Это дело поправимое, Борис Николаевич, – не переставая улыбаться, сказал Валентин Борисович и загадочно посмотрел на президента.
– Папа, сенсация! – первой не выдержала Татьяна. – Изобретена машина времени!
Мужчины снисходительно посмотрели на Татьяну: ну что с неё возьмешь – женщина!
– Разрешите доложить? – по-военному спросил у верховного главнокомандующего Владимир Паутин. И, не дожидаясь разрешения, осторожно начал: – Борис Николаевич, только что в Москву самолетом доставлен… некий умелец. Есть данные, что он сконструировал аппарат, который… скажем, может перемещать людей во времени.
– Как утверждает наш умелец, аппарат возвращает пока только года на 3–4 назад, – вставил Валентин Юнашев. – Ещё не усовершенствован. Но все равно, Борис Николаевич, какие перспективы!
– Ну-ка, ну-ка, выкладывайте, – заинтересовался Ёлкин. – Кто такой, почему не знаю? – заговорил он языком одного из своих любимых киногероев – Чапаева.
– Борис Николаевич, – обратился к президенту Ястребженский. – Имя и фамилия у нашего умельца весьма необычные: звать его – Гений, а фамилия – Безмозглый.
– Эт чё, Гений Безмозглый, получается что ли? – засмеялся Ёлкин.
– Получается, – все присутствующие подобострастно развеселились.
– И где же вы откопали этого Гения Безмозглого?
– В Сибири, Борис Николаевич, – вкрадчиво сказал директор ФСБ. – Мои его вычислили.
Ёлкин внимательно посмотрел на этого нового директора – ко многим его положительным качествам прибавилось ещё одно: шустёр.
– Так что там с нашим Гением? – потребовал Ёлкин.
– Что интересно, Борис Николаевич, – вставил слово до того молчавший Павел Бородкин. – Свою машину он сконструировал… из чего бы вы думали, Борис Николаевич?
Борис Николаевич ничего не думал. В ожидании он воззрился на Бородкина.
– Ни за что не догадаетесь, – игриво говорил Пал Палыч. – Из старых самогонных аппаратов!
Это было что-то новенькое. Борис Николаевич недоуменно смотрел на присутствующих. По их лицам снова заблуждали улыбки.
– Так и есть, Борис Николаевич, – снова доложил Владимир Паутин, – из самогонных аппаратов. Но главное – действует: мои ребята с ним уже перемещались. Хотя принцип работы пока совершенно непонятен. Величает наш Гений свою конструкцию – «Сонькой».
– Эт чё, «SONY» в русском варианте, что ли?
– Нет, Борис Николаевич. У него жена любимая была – Софья. Умерла. Вот он в честь её и назвал. Но эту историю он вам лучше сам расскажет.
Борис Николаевич впал в глубокую задумчивость. В такую глубокую, что гости подумали было, что он задремал. Но в государственном мозгу Ёлкина шевельнулась и пустила корни интересная мысль.
– Папа, это же такие возможности! – первой решила вывести из задумчивости отца Татьяна. – Можно вернуться в девяносто пятый год, например, представляешь?
– В девяносто пятый не надо! – встрепенулся Борис Николаевич. – По-новой пережить всю президентскую кампанию у меня не получится.
– В девяносто шестой, Борис Николаевич! – выпалил свой долгожданный план Валентин Юнашев. – В это же время – в август девяносто шестого года, уже после выборов. Мы тогда многое сможем переиграть, Борис Николаевич! Очень многое! Избежать кризиса. И вообще…
– Ну… вы… ладно. Вот что… – тяжело соображая, изрёк Борис Николаевич. – Мне нужно самому поговорить с этим вашим… нашим… Гением. Куда вы его упрятали?
– В надёжном месте, Борис Николаевич, – уверил президента директор ФСБ. – Предоставим по вашему первому требованию.
– Предоставьте, – возжелал Ёлкин. – Пред мои царские очи: сам узреть умельца хочу, – велеречиво заговорил он.
– Вам его сюда доставить, вместе с агрегатом?
– Борис Николаевич, – забеспокоился Юнашев, – агрегат его уж слишком громоздкий, плохо переносит транспортировку. Не вышел бы из строя.
– Эт чё, мне, что ли, ехать к нему нужно? – недовольно спросил патрон.
– Папа, у тебя все равно скоро отпуск кончается, – смягчила недовольство отца Татьяна. – Тебе в следующий понедельник на работу. Потерпит уж Гений со своей «Сонькой».
Борис Николаевич снова задумался.
– Ладно, – наконец изрёк он. – Значит, так: предоставить лабораторию, оборудование, материалы – всё самое лучшее и передовое. Людей самых башковитых…
– Не осталось башковитых, Борис Николаевич, – развел руками Юнашев. – Все башковитые давно за бугром, за доллары продались.
– Ну, уж что осталось… Одним словом, дать всё, что ни попросит.
– Да он сейчас, Борис Николаевич, только одного просит – опохмелиться, – пожаловался Бородкин. – Выделил я ему материалы – технический спирт для машины, а он его употребил не по назначению. Еле откачали.
Ёлкин расплылся в понимающей улыбке.
– Ну, это дело святое. Опохмелиться нужно дать, конечно. В запое?
– В запое, Борис Николаевич, – махнул рукой завхоз Кремля. – Как привезли его, так не просыхает.
– Вывести из запоя. Чтоб к моему приезду был как стеклышко и в полной готовности. Как космонавт. Докладывать мне лично обо всём. И ждать моих распоряжений. Идите исполняйте, что царь велит, – отпустил с миром гостей Ёлкин.
– Борис Николаевич, одно маленькое уточнение, – попросил Ястребженский, – я так понимаю, что в прессу никаких сообщений о нашем умельце и его изобретении просочиться не должно?
– Правильно понимаете, Сергей Владимирович, – похвалил сообразительность своего пресс-секретаря патрон.
И для полной убедительности Ёлкин приставил к вытянутым губам указательный палец.
Сонька из Сибири
Неделя прошла напряжённо.
Депутаты, вызванные из отпусков, стекались в первопрестольную к пятнице, на которую было назначено внеочередное заседание, и кровожадно потирали руки.
Правительство лихорадило в поисках выхода из критической ситуации, а народ, безмолвствуя, скупал валюту и продукты.
Газеты продолжали нагнетать массовый психоз: «Валютного рынка в стране больше нет»… «Правительством и Центробанком приняты беспрецедентные меры»… «Общество чистых прилавков»… «Борис, где наши деньги?»…
Сергей Кириченко, предчувствуя последние деньки премьерства, держал хвост пистолетом, бил себя кулаком в грудь и порол правду-матку: «Да, плохо, будет еще хуже. Мы только вступили в полосу кризиса».
Ситуация в стране становилась похожей на конец девяносто первого года. «На колу мочало – начинай сначала» советовал один из газетных заголовков.
А в это время президентская администрация во главе с Юнашевым возилась с сибирским умельцем. Тайно, суля большие деньги, выискивала оставшихся башковитых по совместным фирмам и разрабатывала план переигрывания ситуации, когда страна перенесётся в девяносто шестой.
Глобальная мысль, засевшая в государственном мозгу Ёлкина, потихоньку зрела и пускала корни.
Комфортнее всех на фоне всеобщей лихорадки чувствовал себя Гений Иванович Безмозглый.
Обследовав номер «люкс», куда его поместили по приезде, он обнаружил полный бар всевозможных спиртных напитков и быстренько его оприходовал. Оставил он только шампанское, которое терпеть не мог. Жил он все эти дни, как у Христа за пазухой, ел-пил, что душеньке угодно, и даже такое ел-пил, о чём его душенька прежде понятия не имела. Потом он выдул весь технический спирт, предоставленный в его распоряжение. Потом он смутно помнил каких-то дамочек в белых халатах, возившихся с ним. Такая женская забота ему была крайне приятна: уже несколько лет он жил бобылем.
В пятницу 21 августа состоялось внеочередное заседание Госдумы. Депутаты требовали для расправы президента, но Елкина им не привезли.
– Отставка президента не только назрела, но и десять раз перезрела! – ораторствовал Геннадий Зюзюкин.
Явленский заявил, что ответственность за кризис несут предыдущее правительство, нынешнее, президент и вообще все, кроме «Яблока». Что «Яблоко» вообще никому не доверяет, кроме себя, и готово требовать отставки всех и назначить себя.
Владимир Вольфович Жигулёвский винил во всем ЦРУ.
В результате двести сорок восемь депутатов – против тридцати двух – потребовали добровольной отставки Ёлкина.
– Забыли, что в стране ещё есть президент! – стукнул кулаком по столу Борис Николаевич в своём Завидове, когда ему сообщили о демаршах Госдумы.
Вечером того же дня он позвонил Валентину Юнашеву.
– Как там наш Гений поживает? – поинтересовался он.
– Приводим в себя, Борис Николаевич, – отрапортовал Юнашев. – Со всей страны собраны лучшие специалисты по ведущим областям науки: химии, физики, космонавтики и даже паранормальным явлениям, но никто ничего не понимает в этой «Соньке», Борис Николаевич. Все только ахают и разводят руками. Ну и… не верят, конечно.
– Я сам с ним говорить хочу! – возжелал Ёлкин. – Значит так: в воскресенье я возвращаюсь в Кремль. Подготовьте мне умельца этого с его машиной.
– Хорошо, Борис Николаевич, – сказал Юнашев. – К вашему приезду всё будет готово.
В выходные из магазинов вымели оставшиеся продукты. Прилавки сияли девственной чистотой.
На павильонах мелкооптовых рынков повисли жизнеутверждающие таблички: «Закрыто до лучших времен», «Мы ждем перемен!»
Самое распространённое объявление взывало к совестливости покупателей: «В связи с падением курса рубля, к ценам на импортные товары просим прибавлять 40 %».
В воскресенье 23 августа Борис Николаевич Ёлкин был доставлен в Москву. Его тут же отвезли в секретную кремлёвскую лабораторию, где находилась машина, и на очи его был представлен протрезвевший и приведённый в божеский вид сибирский умелец Гений Иванович Безмозглый.
Агрегат занимал добрую часть лаборатории и состоял из бидонов, запаянных кубов всевозможных калибров, змеевиков, трубочек, краников, ещё чёрт знает каких ёмкостей и измерительных приборов. По верхним стоящим в ряд шести бидонам синей краской огромными буквами было выведено: SОНЬКА. На одном из кубов той же краской был намалёван знак качества, проставлявшийся в своё время на советских товарах, а по периметру его шла надпись: Made in Sibiria.
Борис Николаевич внимательно и с пристрастием осмотрел агрегат, расплылся в улыбке и оборотил свои очи к представленному ему неказистому мужичонке в затертом пиджачке.
– Вот, Борис Николаевич, наш самородок, умелец из Сибири, – Владимир Паутин подтолкнул оробевшего мужичка к Ёлкину. – Гений Иванович Безмозглый.
– Да чего там, – засмущался вдруг мужичок, – зовите меня просто Генькой. Меня все так зовут.
– У тебя тут прямо музей самогоноварения, понимаешь, – пошутил Ёлкин.
– Народные промыслы, – осклабился Генька.
– Сибиряк, значит? – поднял брови Борис Николаевич.
– Ага.
– «Прирастать талантами земля наша будет Сибирью», – процитировал вдруг Ёлкин. – Кто это сказал?
– Михаил Ломоносов, Борис Николаевич, – послушно ответил директор ФСБ.
«Умён», – снова отметил про себя президент, в который раз одобряя свой удачный выбор. И обратился к Геньке:
– Ну давай, рассказывай, Кулигин ты наш.
– Кулибин, папа, – деликатно поправила отца Татьяна. – Кулигин – это у Островского.
«И эта умна, – подумал Борис Николаевич. – Вся в меня. Но могла бы и промолчать».
– Ну ты, ладно, того… – пробурчал он. – Кулигин – Кулибин… понимаешь. Рассказывай! – приказал он Геньке.
– Да чё рассказывать-то? – совсем оробел Гений Иванович. – Вот… как в восемьдесят пятом году вышел указ Гробачёва… Мы его тогда «минеральным» секретарём прозвали, – снова осклабился Генька, но тут же испугался: может, у них это оскорбление личности считается? И сбивчиво продолжал: – Ну вот… штрафы, значит, за самогоноварение пошли бешеные. А у кого аппарат найдут – так и засадить могли. И стали люди свои аппараты выбрасывать. Я тогда лесником работал… Идёшь, бывало, по тайге – а под кустами аппараты валяются. И такие все хорошие, на совесть сделанные: для себя ж делали… Ну просто сердце кровью обливается: такое добро пропадает! Стал я их подбирать, да к себе в сарай стаскивать. Изба моя лесничья в тайге стояла, да ещё кобель злой был у меня тогда – Маркедон назывался. Так ко мне никто и не сунулся. Почти целый сарай насобирал я этих аппаратов. Ну сидел я с ними, собирал, чего-то кумекал. А потом… когда в конце девяносто первого Гардай этот объявил, что цены с нового года отпустит… Ну, тут началось, сами знаете: все стали в магазинах всё скупать, будь оно неладное. Сонька, жена моя, за макаронами в сельпо стояла. Давка такая была… Трёх человек толпа задавила тогда… Ну… и… Соньку мою… тоже. Да пропади они пропадом, эти макароны! Я их с тех пор видеть не могу!
Генька умолк, сделал паузу и продолжал:
– Сначала-то я запил, конечно. Года три не просыхал. Благо, аппаратов было навалом: бери любой, да гони. А потом надоело мне это дело. Стал я снова кумекать да колдовать в своём сарайчике. И вот – скумекал! – Гений Иванович горделиво посмотрел на свою SОНЬКУ. – Пока она у меня только на три года назад возвращает. А я хочу, чтобы снова в девяносто первый вернуться, да жёнку свою за макаронами этими проклятыми не пустить. Тоскую я по ней…
– И ты что же, испытывал машину-то свою? – спросил Борис Николаевич. – Возвращался на сколько-нибудь назад?
– Да я уж раза два в девяносто пятый гонял, – сказал Гений Иванович. – Один раз недавно вот с его сотрудниками, – указал Генька на Паутина.
– Было такое, – подавя довольную улыбку, согласился директор ФСБ.
– Ну!? – удивленно поднял брови Ёлкин. – И как оно там?
– А так, как было в девяносто пятом, Борис Николаевич. Доллар четыре тысячи, то есть, по-нынешнему, четыре рубля стоил, – улыбаясь, сказал Паутин. – Был, так сказать, краткосрочный эксперимент в целях проверки.
– Машина моя ещё не усовершенствованная, – продолжал Генька. – И с норовом. Однажды меня аж в девяносто третий занесла. Я Маркедона с собой взял. А он там любовь закрутил с соседской Ангарой. Вернулся я обратно без Маркедона. Пытался несколько раз снова туда попасть – нет, не получается пока.
– Борис Николаевич, возможно! – воскликнул Валентин Юнашев. – Видите, он с псом в девяносто третий перебросился, а вернулся без него. Значит, изменять события возможно!
Ёлкин довольно крякнул.
– А на чём она у тебя работает? – спросил он.
– Тут у меня схема такая, – оживился Генька. – Ежели заливаешь её брагой и перегоняешь в самогон, получается прямой процесс – переносишься вперед. А ежели наоборот – самогон перегонять в первоначальную стадию браги, пойдет обратный процесс – возвращаешься назад. У меня там закрытая циркуляция.
– Гений Иванович, – обратился к умельцу до того молчавший и внимательно всё слушавший один из приглашённых башковитых, – вы не могли бы нам объяснить принцип работы вашей… так сказать… машины времени? Мы с коллегами вот уже несколько дней пытаемся разобраться в её схеме… и, простите, ничего не понимаем.
– А я и сам не понимаю, как она работает, – развёл руками Генька. – Вот сюда заливаешь, вот тут открываешь, вот тут рвёшь рубильник на себя и – процесс пошел, как говорил наш «минеральный».
Депутаты, вызванные из отпусков, стекались в первопрестольную к пятнице, на которую было назначено внеочередное заседание, и кровожадно потирали руки.
Правительство лихорадило в поисках выхода из критической ситуации, а народ, безмолвствуя, скупал валюту и продукты.
Газеты продолжали нагнетать массовый психоз: «Валютного рынка в стране больше нет»… «Правительством и Центробанком приняты беспрецедентные меры»… «Общество чистых прилавков»… «Борис, где наши деньги?»…
Сергей Кириченко, предчувствуя последние деньки премьерства, держал хвост пистолетом, бил себя кулаком в грудь и порол правду-матку: «Да, плохо, будет еще хуже. Мы только вступили в полосу кризиса».
Ситуация в стране становилась похожей на конец девяносто первого года. «На колу мочало – начинай сначала» советовал один из газетных заголовков.
А в это время президентская администрация во главе с Юнашевым возилась с сибирским умельцем. Тайно, суля большие деньги, выискивала оставшихся башковитых по совместным фирмам и разрабатывала план переигрывания ситуации, когда страна перенесётся в девяносто шестой.
Глобальная мысль, засевшая в государственном мозгу Ёлкина, потихоньку зрела и пускала корни.
Комфортнее всех на фоне всеобщей лихорадки чувствовал себя Гений Иванович Безмозглый.
Обследовав номер «люкс», куда его поместили по приезде, он обнаружил полный бар всевозможных спиртных напитков и быстренько его оприходовал. Оставил он только шампанское, которое терпеть не мог. Жил он все эти дни, как у Христа за пазухой, ел-пил, что душеньке угодно, и даже такое ел-пил, о чём его душенька прежде понятия не имела. Потом он выдул весь технический спирт, предоставленный в его распоряжение. Потом он смутно помнил каких-то дамочек в белых халатах, возившихся с ним. Такая женская забота ему была крайне приятна: уже несколько лет он жил бобылем.
В пятницу 21 августа состоялось внеочередное заседание Госдумы. Депутаты требовали для расправы президента, но Елкина им не привезли.
– Отставка президента не только назрела, но и десять раз перезрела! – ораторствовал Геннадий Зюзюкин.
Явленский заявил, что ответственность за кризис несут предыдущее правительство, нынешнее, президент и вообще все, кроме «Яблока». Что «Яблоко» вообще никому не доверяет, кроме себя, и готово требовать отставки всех и назначить себя.
Владимир Вольфович Жигулёвский винил во всем ЦРУ.
В результате двести сорок восемь депутатов – против тридцати двух – потребовали добровольной отставки Ёлкина.
– Забыли, что в стране ещё есть президент! – стукнул кулаком по столу Борис Николаевич в своём Завидове, когда ему сообщили о демаршах Госдумы.
Вечером того же дня он позвонил Валентину Юнашеву.
– Как там наш Гений поживает? – поинтересовался он.
– Приводим в себя, Борис Николаевич, – отрапортовал Юнашев. – Со всей страны собраны лучшие специалисты по ведущим областям науки: химии, физики, космонавтики и даже паранормальным явлениям, но никто ничего не понимает в этой «Соньке», Борис Николаевич. Все только ахают и разводят руками. Ну и… не верят, конечно.
– Я сам с ним говорить хочу! – возжелал Ёлкин. – Значит так: в воскресенье я возвращаюсь в Кремль. Подготовьте мне умельца этого с его машиной.
– Хорошо, Борис Николаевич, – сказал Юнашев. – К вашему приезду всё будет готово.
В выходные из магазинов вымели оставшиеся продукты. Прилавки сияли девственной чистотой.
На павильонах мелкооптовых рынков повисли жизнеутверждающие таблички: «Закрыто до лучших времен», «Мы ждем перемен!»
Самое распространённое объявление взывало к совестливости покупателей: «В связи с падением курса рубля, к ценам на импортные товары просим прибавлять 40 %».
В воскресенье 23 августа Борис Николаевич Ёлкин был доставлен в Москву. Его тут же отвезли в секретную кремлёвскую лабораторию, где находилась машина, и на очи его был представлен протрезвевший и приведённый в божеский вид сибирский умелец Гений Иванович Безмозглый.
Агрегат занимал добрую часть лаборатории и состоял из бидонов, запаянных кубов всевозможных калибров, змеевиков, трубочек, краников, ещё чёрт знает каких ёмкостей и измерительных приборов. По верхним стоящим в ряд шести бидонам синей краской огромными буквами было выведено: SОНЬКА. На одном из кубов той же краской был намалёван знак качества, проставлявшийся в своё время на советских товарах, а по периметру его шла надпись: Made in Sibiria.
Борис Николаевич внимательно и с пристрастием осмотрел агрегат, расплылся в улыбке и оборотил свои очи к представленному ему неказистому мужичонке в затертом пиджачке.
– Вот, Борис Николаевич, наш самородок, умелец из Сибири, – Владимир Паутин подтолкнул оробевшего мужичка к Ёлкину. – Гений Иванович Безмозглый.
– Да чего там, – засмущался вдруг мужичок, – зовите меня просто Генькой. Меня все так зовут.
– У тебя тут прямо музей самогоноварения, понимаешь, – пошутил Ёлкин.
– Народные промыслы, – осклабился Генька.
– Сибиряк, значит? – поднял брови Борис Николаевич.
– Ага.
– «Прирастать талантами земля наша будет Сибирью», – процитировал вдруг Ёлкин. – Кто это сказал?
– Михаил Ломоносов, Борис Николаевич, – послушно ответил директор ФСБ.
«Умён», – снова отметил про себя президент, в который раз одобряя свой удачный выбор. И обратился к Геньке:
– Ну давай, рассказывай, Кулигин ты наш.
– Кулибин, папа, – деликатно поправила отца Татьяна. – Кулигин – это у Островского.
«И эта умна, – подумал Борис Николаевич. – Вся в меня. Но могла бы и промолчать».
– Ну ты, ладно, того… – пробурчал он. – Кулигин – Кулибин… понимаешь. Рассказывай! – приказал он Геньке.
– Да чё рассказывать-то? – совсем оробел Гений Иванович. – Вот… как в восемьдесят пятом году вышел указ Гробачёва… Мы его тогда «минеральным» секретарём прозвали, – снова осклабился Генька, но тут же испугался: может, у них это оскорбление личности считается? И сбивчиво продолжал: – Ну вот… штрафы, значит, за самогоноварение пошли бешеные. А у кого аппарат найдут – так и засадить могли. И стали люди свои аппараты выбрасывать. Я тогда лесником работал… Идёшь, бывало, по тайге – а под кустами аппараты валяются. И такие все хорошие, на совесть сделанные: для себя ж делали… Ну просто сердце кровью обливается: такое добро пропадает! Стал я их подбирать, да к себе в сарай стаскивать. Изба моя лесничья в тайге стояла, да ещё кобель злой был у меня тогда – Маркедон назывался. Так ко мне никто и не сунулся. Почти целый сарай насобирал я этих аппаратов. Ну сидел я с ними, собирал, чего-то кумекал. А потом… когда в конце девяносто первого Гардай этот объявил, что цены с нового года отпустит… Ну, тут началось, сами знаете: все стали в магазинах всё скупать, будь оно неладное. Сонька, жена моя, за макаронами в сельпо стояла. Давка такая была… Трёх человек толпа задавила тогда… Ну… и… Соньку мою… тоже. Да пропади они пропадом, эти макароны! Я их с тех пор видеть не могу!
Генька умолк, сделал паузу и продолжал:
– Сначала-то я запил, конечно. Года три не просыхал. Благо, аппаратов было навалом: бери любой, да гони. А потом надоело мне это дело. Стал я снова кумекать да колдовать в своём сарайчике. И вот – скумекал! – Гений Иванович горделиво посмотрел на свою SОНЬКУ. – Пока она у меня только на три года назад возвращает. А я хочу, чтобы снова в девяносто первый вернуться, да жёнку свою за макаронами этими проклятыми не пустить. Тоскую я по ней…
– И ты что же, испытывал машину-то свою? – спросил Борис Николаевич. – Возвращался на сколько-нибудь назад?
– Да я уж раза два в девяносто пятый гонял, – сказал Гений Иванович. – Один раз недавно вот с его сотрудниками, – указал Генька на Паутина.
– Было такое, – подавя довольную улыбку, согласился директор ФСБ.
– Ну!? – удивленно поднял брови Ёлкин. – И как оно там?
– А так, как было в девяносто пятом, Борис Николаевич. Доллар четыре тысячи, то есть, по-нынешнему, четыре рубля стоил, – улыбаясь, сказал Паутин. – Был, так сказать, краткосрочный эксперимент в целях проверки.
– Машина моя ещё не усовершенствованная, – продолжал Генька. – И с норовом. Однажды меня аж в девяносто третий занесла. Я Маркедона с собой взял. А он там любовь закрутил с соседской Ангарой. Вернулся я обратно без Маркедона. Пытался несколько раз снова туда попасть – нет, не получается пока.
– Борис Николаевич, возможно! – воскликнул Валентин Юнашев. – Видите, он с псом в девяносто третий перебросился, а вернулся без него. Значит, изменять события возможно!
Ёлкин довольно крякнул.
– А на чём она у тебя работает? – спросил он.
– Тут у меня схема такая, – оживился Генька. – Ежели заливаешь её брагой и перегоняешь в самогон, получается прямой процесс – переносишься вперед. А ежели наоборот – самогон перегонять в первоначальную стадию браги, пойдет обратный процесс – возвращаешься назад. У меня там закрытая циркуляция.
– Гений Иванович, – обратился к умельцу до того молчавший и внимательно всё слушавший один из приглашённых башковитых, – вы не могли бы нам объяснить принцип работы вашей… так сказать… машины времени? Мы с коллегами вот уже несколько дней пытаемся разобраться в её схеме… и, простите, ничего не понимаем.
– А я и сам не понимаю, как она работает, – развёл руками Генька. – Вот сюда заливаешь, вот тут открываешь, вот тут рвёшь рубильник на себя и – процесс пошел, как говорил наш «минеральный».