В спальне стоит «кровать аглицкая дубовая столярной работы, на кровати одеяло объяринное (из объяри – волнистой ткани. – Е. П.) холодное белое, складено галуном желтым шелковым по краям и по середки, над кроватью гзымзы (архитектурное украшение в виде полочки. – Е. П.), обиты объярью малиновою и высподи выкладено галуном шелковым, над кроватью балдахин внутри обито белою объярью и галуном желтым шелковым складено, на кровати два пуховика двоеспалные, на одном наволока полосатая бумажная белая, на другом наволока белой байки, на оной же кровати простыня швабского полотна, подушка круглая, наволока байковая полосатая синея, восемь подушек на них наволоки камки красной».
   Упомянута и ночная одежда: «шлафор (халат. – Е. П.) парчи золотной на нем травы бархату малиноваго подбит желтым атласом, туфли парчевые золотной парчи и с позумент серебряной ветхие, другие туфли сафьянные красные, на кравати шлафор парча золотная с травами по зеленому атласу, на горностаевом меху старой…».
   Также в спальне находился «писпод (ночной горшок. – Е. П.) муравленой галанской работы, при кровати столчак дубовой точеной, петли и скобы медны позолочены, на трех ношках секрет оловяной (еще одна разновидность горшка. – Е. П.) весом три фунта с полу».
   На кухне «стены убраны плитками галанскими, два поставца стенных за стеклами убраны ценинною посудою и запечатаны печатью… очаг кирпишной, над очагом и вниз стенки пол и столбы убраны плитками галанскими таган железной при очаге».
   Также в описи упомянута «лахань медная на ножках зеленой меди, при ней две скобы медные ж, в чем посуду моют, весом дватцать четыре фунта».
   Из семи детей, родившихся у Меншиковых, выжили трое: сын Александр и дочери Мария и Александра. Судьбу его дочерей не назовешь счастливой. Едва старшая, Мария, вышла из детского возраста, как родители тут же, желая упрочить свое положение, принялись ее сватать. Сначала ее помолвили с Петром Сапегой, сыном великого гетмана Литовского. Затем Меншиков, разорвал помолвку, решив, что на его «товар» сыщется «купец» побогаче – сам император Всероссийский Петр II, в ту пору двенадцатилетний мальчик. Историк Д. Бантыш-Каменский писал: «Какая печаль, какое отчаяние овладело сердцем княжны Марии, еще недавно бившимся от радости, когда отец объявил ей решительную, непременную волю, чтобы она забыла своего Сапегу и готовилась быть императрицею! Слезы, убеждения, болезнь несчастной – ничто не поколебило честолюбца… Мария не могла любить императора, дав сердце другому, и Петр II, взаимно, смотря на холодность ее, на слезы, невольно катившиеся из прекрасных глаз, на принужденную улыбку, не мог любить ее».
   После помолвки на содержание Марии при дворе ассигновывались огромные суммы (до нескольких миллионов рублей), и все они оседали в карманах ее сребролюбивого папеньки. Однако попытка выдать ее замуж за Петра II закончилась неудачей и в конечном итоге падением Меньшикова.
   И.Г. Таннауэр. Мария Меншикова. Середина 1720-х гг.
 
   Вся семья была отправлена в ссылку вместе с отцом сначала в Раненбург, затем в Берёзов, где Мария умерла от оспы раньше, чем ей исполнилось шестнадцать лет. Еще по дороге в ссылку умерла Дарья Михайловна. А в Берёзове скончался сам Меншиков. Младшая сестра Марии, Александра, вернувшись из ссылки, вышла замуж за генерал-аншефа и гвардии майора Густава Бирона, младшего брата фаворита императрицы Эрнста Иоганна Бирона и была пожалована Анной Иоанновной во фрейлины. В возрасте 23 лет она скончалась при родах вместе с новорожденным ребенком.
   Жена английского резидента Джейн Рондо оставила нам описание ее похорон: «Единственные похороны, которые я видела, были похороны младшей дочери князя Меншикова, возвращенной вместе с братом из ссылки нынешней императрицей и выданной ею замуж за графа Густава Бирона, младшего брата герцога Курляндского. Она умерла от родов и была похоронена с большой пышностью. Посидев какое-то время, все собравшиеся перешли в комнату, где находилось тело усопшей. Гроб был открыт. Она лежала в нижнем белье, поскольку умерла в такое время (иначе, как мне сказали, она была бы полностью одета): ночная рубашка из серебряной ткани, подвязанная розовой лентой, на голове – чепец, отделанный тонкими кружевами, и маленькая корона княжны Римской империи. Вокруг головы по лбу была повязана лента с вышитым на ней именем ее и возрастом. На левой руке у нее лежал завернутый в серебряную ткань ребенок, который умер через несколько минут после рождения. В правой руке ее был бумажный свиток – свидетельство ее духовника Св. Петру. Когда все общество собралось в комнате, с нею пришли проститься слуги; низшие слуги были первыми. Все они целовали ей руку и целовали ребенка, просили простить им их проступки и подняли кошмарный, невообразимый шум: они вопили, а не плакали. Затем с нею прощались ее знакомые, с тем различием, что они целовали ее в лицо, и тоже подняли ужасный шум, но не такой жуткий, как предыдущие. Потом подходили ее родственники, первыми самые дальние. Когда подошел ее брат, я даже было подумала, что он вытащит ее из гроба. Но самую трогательную картину представляло прощание мужа, который просил избавить его от этой гнетущей церемонии, но его брат полагал, что следует подчиниться русскому обычаю, чтобы его как иностранца не обвинили в презрении к ним. Два джентльмена помогли мужу прийти из его апартаментов, и им действительно приходилось поддерживать его, а не просто показывать это. На его лице читалась истинная скорбь, но скорбь молчаливая. Подойдя к дверям комнаты, где лежала покойница, он остановился и попросил подать ему настойку оленьего рога; выпив ее и, казалось, собравшись с силами, он приблизился к гробу и упал в обморок. После того как его вынесли из комнаты и привели в чувство, гроб снесли вниз и поставили на открытую колесницу, за которой последовал длинный поезд карет и гвардейский конвой, так как она была женой военачальника. Для погребения тело отвезли в монастырь Св. Александра, и хотя крышка гроба была закрыта, пока ехали по улицам, в церкви ее снова сняли, и та же церемония прощания повторилась сызнова, но без мужа: его увезли домой, ибо он вторично лишился чувств, едва открыли гроб. Остальная часть церемонии очень похожа на римско-католическую. После погребения все вернулись в дом на большой обед, который скорее походил на пир, чем на тризну, поскольку все, казалось, позабыли свое горе. Но воздержитесь от ехидной улыбки, которую я воображаю на Вашем лице, потому что муж не появился и, я полагаю, действительно скорбит, ибо очень любил ее, что всегда было видно по его отношению к ней, когда она была жива, а это является более убедительным свидетельством искренности, чем стенания после ее смерти».

Женщины и политика

   В последней части второй главы, рассказывая о судьбе семейства Меншикова, я невольно забежала вперед. Давайте снова вернемся в 1725 год и последуем за траурным кортежем Петра I. Из дам, участвующих в нем, я не упомянула только «нарышкиных девиц» Марию и Анну. Это были племянницы Натальи Кирилловны, дочери ее брата Льва. Старшая из них, Мария, в том же 1725 году вышла за Федора Ивановича Голицына. Анна позже вступила в брак с капитаном Измайловского полка князем Алексеем Юрьевичем Трубецким и была одно время статсдамой при Елизавете Петровне, они имели единственного сына Сергея. Большого влияния на ход российской истории эта ветвь Нарышкиных не оказала.
   Над гробом Петра его друг и соратник Феофан Прокопович произносит речь, в которой, в частности, отвечает на один из самых важных вопросов, которым в это время задавался каждый россиянин – кто теперь будет сидеть на императорском престоле. У Петра не осталось прямых наследников мужского пола. Его внук и полный тезка Петр Алексеевич – еще совсем ребенок.
   И Феофан Прокопович (а в его лице православная церковь) говорит: «Наипаче же в своем в вечная отечествии, не оставил нас сирых. Како бо весьма осиротелых нас наречем, когда державное его наследие видим, прямого по нем помощника в жизни его, и подобонравного владетеля по смерти его, тебе, милостивейшая и самодержавнейшая государыня наша, великая героиня, и монархиня, и матерь всероссийская! Мир весь свидетель есть, что женская плоть не мешает тебе быти подобной Петру Великому. Владетельское благоразумие и матернее благоутробие твое и природою тебе от Бога данное кому неизвестно? А когда обое то утвердилося в тебе и совершилося, не просто сожитием толикого монарха, но и сообществом мудрости, и трудов, и разноличных бедствий его, в которых чрез многая лета, аки злато в горниле искушенную, за малое судил он имети тебе ложа своего сообщницу, но и короны, и державы, и престола своего наследницу сотворил. Как нам не надеятися, 110 что сделанная от него утвердиши, недоделанная совершиши, и все в добром состояния удержиши. Токмо, о душе мужественная, потщися одолети нестерпимую сию болезнь твою, аще и усугубилася она в тебе отъятием любезнейшей дщери, и аки жестокая рана новым уязвлением без меры разъярилася. И якова ты от всех видима была в присутствии подвизающегося Петра, во всех, его трудех и бедствиях неотступная бывши сообщница, понудися такова же быти и в прегорьком сем лишении.
   Вы же, благороднейшее сословие, всякого чина и сана, верностию и повиновением утешайте государыню и матерь вашу, утешайте и самих себе, несумненным дознанием Петрова духа в монархине вашей видяще, яко не весь Петр отшел от нас».
   Он освящает авторитетом церкви нечто неслыханное, невообразимое. История Франции знает целую плеяду великих королев-регентш, которые правили до совершеннолетия своих сыновей (например, Анна де Боже, Луиза Савойская, Екатерина Медичи, Анна Австрийская). В Англии было несколько королев, унаследовавших власть от своих отцов или добившихся ее в войне за престол (королева Матильда, королева Анна, Елизавета Английская). Россияне смогли бы вспомнить разве что язычницу княгиню Ольгу, мать Ивана Грозного Елену Глинскую, бывшую регентшей при сыне пять лет и скоропостижно скончавшуюся (многие подозревали, что ее отравили), да царевну Софью, печальный конец правления которой был всем памятен. Теперь же на престол возводят женщину, чье происхождение более чем сомнительно, причем провозглашают ее не регентшей, но императрицей.
   И посмотрите, как Прокопович обосновывает такое решение:
   1) Екатерина была не просто женой, но помощницей Петра во всех его делах и начинаниях.
   2) Петр сам короновал ее императорской короной.
   3) Она способна продолжить все начинания Петра.
   Екатерина Алексеевна не вошла в историю как прославленная правительница. Но слова Феофана Прокоповича «женская плоть не мешает тебе быти подобной Петру Великому» можно смело поставить эпиграфом ко всему XVIII веку в русской истории. Потому что за этот век на российском троне сменилось ПЯТЬ императриц! Однако для того, чтобы изложить все события их правления, потребовалось бы как минимум пять отдельных книг. Я не буду пытаться этого делать. Я просто попытаюсь рассказать о том, какими личностями были эти женщины, о том, какими они сами хотели остаться в истории, и о том, какими их видели современники и потомки.

Екатерина Алексеевна

   Правление императрицы Екатерины I не было ни долгим, ни славным. Большую часть его она провела, пьянствуя с Настасьей Голицыной. То, что при жизни Петра являлось лишь кратким и редким развлечением, стало после его смерти потребностью.
   По-видимому, Екатерина была искренне и глубоко привязана к своему «старику» и с готовностью сошла за ним в могилу. Но перед этим она успела поучаствовать в торжественном открытии Петербургской Академии наук и тем хотя бы отчасти оправдала ожидания, возложенные на нее Феофаном Прокоповичем. Другим верным сторонником и помощником несчастной императрицы был Александр Данилович Меншиков. Перед смертью Екатерина написала в завещании: «Цесаревнам и администрации вменяется в обязанность стараться о сочетании браком великого князя с княжною Меншиковою». Светлейший уже видел свою дочь Марию следующей императрицею и думал, что будущее его и его семьи обеспечено. На самом деле никто не мог предсказать капризов истории.
   Л. Каравак. Петр Алексеевич и его сестра Наталья Алексеевна в виде Аполлона и Дианы. 1722 г.

Петр II и две его невесты

   12-летний мальчик Петр Алексеевич был очень дружен со своей сестрой Натальей Алексеевной. На картине Луи Каравака они изображены вместе в виде божественных близнецов Аполлона и Артемиды. Смышленую и бойкую девочку хотел выдать замуж за своего сына Александра Александр Данилович Меншиков. Но уже через год после того, как младший брат взошел на престол, Меншиков и его семья отправились в ссылку, а Наталья в возрасте 14 лет умерла.
   Теперь наибольшее влияние на Петра оказывал московский боярский род Долгоруких, а именно – молодой, 22-летний Иван Алексеевич Долгорукий, сестра которого Екатерина была в 1729 году объявлена государыней-невестой и обручена с царем.
   Уже упоминавшаяся леди Джейн Рондо, жившая в Петербурге и Москве в 1729 году, рассказывала в письмах своей приятельнице историю этого несостоявшегося брака.
   «Некоторое время тому назад я познакомилась с юной дамой, которая не играет (в карты. – Е. П.) по причине ли той же непонятливости, что и я, или же потому, что ее сердце преисполнено более нежной страстью; я не берусь определить. Кротость, доброта, благоразумие и учтивость этой восемнадцатилетней особы заключены в хорошенькую оболочку. Она – сестра фаворита, князя Долгорукого. Предмет ее любви – брат германского посла; все уже оговорено, и они ждут только каких-то бумаг, необходимых в его стране, чтобы стать, я надеюсь, счастливыми. Кажется, она очень рада, что в замужестве будет жить за пределами своей страны; она оказывает всевозможные любезности иностранцам, очень любит жениха, а тот – ее».
   Так начинается эта история в письме Джейн Рондо от 4 ноября. В следующем письме от 20 декабря, мы узнаем о перемене в судьбе героини.
   «Со времени моего последнего письма здесь произошли удивительные перемены. Юный монарх (как предполагают, по наущению своего фаворита) объявил о своем решении жениться на хорошенькой княжне Долгорукой, о которой я упоминала в том письме. Какое жестокое разочарование для двоих людей, сердца которых были всецело отданы друг другу! Но в этой стране монарху не отказывают. Два дня тому назад состоялась церемония публичного объявления об этом, или, как русские его называют, „сговор“. За день до этого княжну привезли в дом одного вельможи близ дворца, где она должна оставаться до свадьбы. Все люди света были приглашены, и общество расположилось на скамьях в большом зале: государственные сановники и русская знать – по одну сторону, иностранные министры и знатные иностранцы – по другую. В дальнем конце зала был балдахин и под ним два кресла; перед креслами – алтарь, на котором лежала Библия. По обе стороны алтаря расположилось многочисленное духовенство. Когда все разместились, император вошел в зал и несколько минут говорил с некоторыми из присутствовавших. Княжну привезли в одной из его карет из дома, где она пребывала; с нею в этой карете ехали ее мать и сестра. Ее брат как обер-камергер (lord highchamberlam) следовал в карете перед ними, а позади – большой поезд императорских карет.
   Неизвестный художник. Император Петр II. Сер. XVIII в.
 
   Брат проводил княжну до дверей зала, где ее встретил царственный суженый, сопроводил ее к одному из кресел, а в другое сел сам. Хорошенькая жертва (ибо я княжну считаю таковой) была одета в платье из серебряной ткани с жестким лифом; волосы ее были завиты, уложены четырьмя длинными локонами и убраны множеством драгоценных камней, на голове – маленькая корона; очень длинный шлейф ее платья не несли. Она выглядела спокойной, но была очень грустна и бледна. Посидев какое-то время, они поднялись и подошли к алтарю, где он объявил, что берет ее в супруги; затем отдал ей свое кольцо, а она ему – свое, и он укрепил свой портрет на запястье ее правой руки; затем они поцеловали Библию, архиепископ Новгородский прочел краткую молитву, и император поцеловал ее. Когда они снова сели, он назначил кавалеров и дам ко двору невесты и пожелал, чтобы они сразу приступили к своим обязанностям. Они подошли поцеловать ей руку; жених, держа в своей ее правую руку, подавал ее каждому подходившему, поскольку все совершили эту церемонию. Наконец, к всеобщему удивлению, подошел несчастный покинутый обожатель. До этого она все время сидела, не поднимая глаз; но тут вздрогнула и, вырвав руку из руки императора, подала ее подошедшему для поцелуя. На лице ее в это время отразилась тысяча различных чувств. Юный монарх вспыхнул, но подошли другие засвидетельствовать свое почтение, а друзья молодого человека вывели его из зала, посадили в сани и как можно скорее увезли из города. Поступок этот был в высшей степени опрометчив и безрассуден и, осмелюсь сказать, неожидан для княжны.
   Юный монарх открыл с нею бал, который скоро закончился к ее, насколько я могу судить, большому облегчению, ибо все ее спокойствие улетучилось после этой опрометчивой выходки, и на лице ее теперь не отражалось ничего, кроме страха и смятения.
   По окончании бала ее препроводили в тот же дом, но теперь она ехала в собственной карете императора с императорской короной наверху, причем одна, в сопровождении гвардии.
   …На невесту смотрят теперь как на императрицу, но все же я полагаю, если бы можно было заглянуть ей в сердце, то стало бы ясно, что все это величие не облегчает страданий от разбитой любви».
   Через месяц – новое письмо и новая перипетия.
   «Когда я писала последний раз, весь свет (имею в виду здешний свет) готовился к пышной свадьбе; она, назначенная на 19 января, приближалась. 6 января ежегодно устраивается торжественная церемония, которую русские называют „освящение воды“, и воспроизводит обряд крещения нашего Спасителя Св. Иоанном. По обычаю государь находится во главе войск, которые выстраиваются в этот день на льду. Несчастная хорошенькая избранница императора должна была в тот день показаться народу. Она проехала мимо моего дома с гвардией и свитой – такой пышной, какую только можно себе представить. Она сидела одна в открытых санях, одетая так же, как на церемонии обручения, а император (в соответствии с обычаем этой страны) стоял позади ее саней. Не припомню другого столь холодного дня, и я с ужасом думала о том, что нужно ехать на обед ко двору, куда все были приглашены и собирались для встречи юных государя и государыни при возвращении. Они пробыли среди войск на льду четыре часа. Как только они вошли в зал, император пожаловался на головную боль. Сначала причиной сочли воздействие холода, но после нескольких повторных жалоб призвали его доктора, который сказал, что император должен лечь в постель, так как он очень болен. Поэтому все разошлись. Княжна весь день была задумчива и осталась такою же при этом случае. Она попрощалась со своими знакомыми, как и принимала их, с серьезной любезностью (если можно так выразиться). На следующий день у императора появилась оспа, а 19-го, в день, назначенный для его женитьбы, около трех часов утра он умер… Я думаю, Ваше доброе сердце обеспокоено судьбой юной бедняжки, которую разлучили с любимым человеком, а теперь она лишена даже слабой награды – величия. Мне говорят, что она переносит это героически. Она говорит, что скорбит о потере как подданная империи, но как частное лицо радуется, поскольку кончина императора избавила ее от больших мук, чем могли бы выдумать величайший деспот или самая изобретательная жестокость. К своей будущей судьбе она вполне безразлична. Ей представляется, что, преодолев свое увлечение, она с легкостью вынесет все телесные страдания.
   Джентльмен, видевшийся с нею, сообщил мне следующее о своем разговоре с княжной. Он сказал, что нашел ее совершенно покинутой, при ней были только горничная и лакей, которые ходили за нею с детства; когда мой собеседник выразил свое возмущение этим, она сказала: „Сэр, вы не знаете нашей страны“. К тому, что я уже описала, она добавила, что ее молодость и невинность, а также всем известная доброта новой императрицы вселяют в нее надежду, что она не подвергнется никакому публичному оскорблению, а бедность для нее ничего не значит, ибо ее душа занята единственным предметом, с которым ей будет приятна любая уединенная жизнь. Заметив, что собеседник мог подумать, будто под словами „единственный предмет“ она подразумевала своего прежнего возлюбленного, княжна поспешно добавила, что запретила себе думать о нем с той минуты, когда эти мысли стали преступными для нее, но что теперь она имела в виду свою семью, действия которой, как она чувствовала, осудят. Она же не в состоянии преодолеть в себе естественную привязанность, хотя они принесли ее в жертву тому, что теперь их погубит».
   И заключительная часть истории.
   «Все семейство Долгоруких, в том числе и бедная „императрица на час“, сослано. Их сослали в то самое место, где живут дети Меншикова. Так что две дамы, которые одна за другой были невестами молодого царя, имеют возможность встретиться в ссылке. Не правда ли, хорошенький сюжет для трагедии? Говорят, детей Меншикова возвращают из ссылки, и та же охрана, что сопровождает туда Долгоруких, будет сопровождать обратно Меншиковых. Если это правда, то это великодушный поступок, так как их отец был столь непримиримым врагом нынешней царицы, что даже лично оскорблял ее своим поведением и высказываниями.
   Вас, вероятно, удивляет, что ссылают женщин и детей. Но здесь, когда подвергается опале глава семьи, вся семья также попадает в опалу, имущество, принадлежавшее им, отбирается, и они из знатности опускаются до условий самого низшего круга простолюдинов; и если замечают [в свете] отсутствие тех, кого привыкли встречать в обществе, никто не справляется о них. Иногда мы слышим, что они разорились, но никогда не упоминают о тех, кто попал в немилость. Если, благодаря везению, им возвращают благосклонность, их обласкивают, как всегда, но никогда не вспоминают о прошлом».
   Однако мы знаем, что встречи двух «порушенных» невест не произошло – Мария Меншикова уже умерла в Берёзове.
   Гибель Петра II изменила еще одну женскую судьбу. Одна из самых богатых и красивых московских невест Наталья Борисовна Шереметева была обручена с Иваном Алексеевичем Долгоруким. После падения фаворита родственники предлагали ей разорвать помолвку, но она настояла на венчании и вместе с семьей мужа – родителями Алексеем Григорьевичем и Прасковьей Юрьевной, деверями Николаем, Алексеем и Александром и золовками Екатериной, Еленой и Анной – уехала в ссылку. Они провели в Березове восемь лет, когда в Петербурге созрел заговор. Заговорщики хотели свергнуть Анну Иоанновну и призвать на трон «государыню-невесту», которая славилась кротким нравом. Заговор был раскрыт, его участники казнены, а Иван Долгорукий и трое его дядьев были немедленно привезены из Берёзова, и под пытками их принудили дать показания о том, что завещание подложно, а после казнили. Екатерину Долгорукую сначала держали в тюремном замке, а потом заточили в Томском Христорождественском монастыре с приказом содержать как можно строже: так, чтобы уморить поскорее.
   
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента