Страница:
2
Двенадцатого июля я договорился встретиться с Шеловановым Виталиком, я позвонил с работы из гаража и сказал, что приду к нему после семи, но так получилось, освободился раньше и зашел в пять часов, на всякий случай, вдруг он будет дома, но его не было, и я, чтоб убить время, в гастрономе угловом купил две «Столичных» по ноль пять, плавленых сырков четыре штуки, полкило любительской и батон, и снова вернулся к Виталику, и это уже было без пятнадцати шесть вечера, но его все еще не было, и я сидел во дворе и покушал чуть батона с сыром и немного выпил из бутылки, но я сидел с другой стороны дома, а не с той, где видно, что идет Виталик, просто там нет скамейки, и я снова Виталику в дверь позвонил, и никого у Виталика не было, и я тогда к себе, значит, пришел, а Вика взяла у меня колбасу, сырки и бутылки и поставила в холодильник, будто я купил их как продукты в семью, но я не возражал, потому что не собирался закусывать, раз не собирался с Виталиком выпивать. Я картошки вареной поел с селедкой и луком под сто грамм и решил починить электробритву, и сидел ее чинил около часа, и тут ко мне в дверь позвонил Виталик Шелованов, как я узнал, когда открыл и увидел его. Он пришел и говорит: «Ну, где ты ходишь?» — он был уже в сильно пьяном виде, я сказал, что заходил к нему, но его не было. Он пригласил к себе и сказал, что Люда с малой на неделю к родителям умотала, и у него бутылка водки и еще вина ноль восемь «Славянского». Я сказал Вике, что погуляю с Виталиком, она попросила: «Не напивайтесь», — и я сказал, что; хорошо, постараюсь, но я взял на всякий случай из холодильника початую водку, там было больше половины, и мы с Виталиком ушли. И по дороге к Виталику мы выпили мою водку, я побольше, он меньше, так как он был до этого уже прилично пьяным, и женщина какая-то пожилая нам сказала, что такие молодые, а уже нетрезвые, а Виталик ей пошутил, что не пьют только электрические столбы, потому что у них чашки перевернуты. Мы пришли, Виталик поставил яйца варить, хлеба порезал и сала, и мы закусывали яйцами и хлебом с салом, и телевизор включили. Мы допили водку Виталика и выпили «Славянского». А потом Виталик сказал, у него есть порнография, я говорю, почему бы нет, можно посмотреть, и Виталик принес журнал иностранный, и мы стали листать картинки, мне одна очень понравилась, там такая светленькая раком стояла и пальцами с красно накрашенными ногтями себе булки раздвигала, а малофья текла ей вниз по анальному отверстию, а она улыбалась, что можно было подумать, будто ей очень от этого приятно. Я смотрел на фотку, а потом вдруг увидел, что Виталик почему-то разделся и остался в одной майке, я говорю: «Трусы-то хули снял, надень обратно», — а он заявляет: «Давай я тебя... ну тоже, как на картинке, совершу с тобой половой акт в анальное отверстие», — только он сказал это в очень нецензурной форме. Я, разумеется, обиделся на него и дал понять, что я недоволен его словами и предложением, а он продолжал настаивать на своем, давай, говорит, я тебя. Я говорю: «Все, Виталик, ты набухался, я пошел домой», — а он: «Куда, оставайся, тебе же понравилась картинка». Я отвечаю, что картинка — да, понравилась, но я не телка. А Виталик вдруг начинает мне угрожать, что он сейчас позвонит, и к нему придут какие-то пацаны, и тогда я не уйду. И в это же время раздается телефонный звонок, а Виталик в кресло садится и оттуда таким довольным тоном мне сообщает: «О, что я тебе сказал, это пацаны звонят, что уже идут». Меня аж затмило от злости, а на столе нож с ручкой такой белой, которым Виталик сало резал и хлеб, я схватил нож и сказал: «А пусть приходят!» — и ударил Виталика раз в живот и раз в грудь. Он даже не закричал, а воскликнул так ненатурально: «Ой», — и упал с кресла и пополз, а из него кровь полилась. Я взял журнал и, сам не знаю зачем, оторвал эту фотографию с телкой, у которой малофья по жопе, и ушел. Перед этим оглянулся, а Виталик лежал скрючившись возле кресла, а нож куда-то подевался. Я понял по неподвижности Виталика, что он уже умер, и потому не стал вызывать «скорую помощь». Прибежал домой и говорю жене: «Вика, все, я зарезал Виталика Шелованова, за мной скоро приедет милиция, и меня заберут», — жена не поверила и сказала, что это глупости. Я: «Хочешь поспорим, что приедут», — и на самом деле приехала милиция. В РОВД меня попросили писать объяснительную, я все в ней честно, как пришел к Виталику, а он разделся и предложил мне такое, что я его только и смог, что зарезать, потому что он оказался пидарас. Я так открыто написал и отдал дяде Грише — это следователь в нашем РОВД, он меня знает хорошо, и Виталика он тоже знает, потому что дружит с его отцом. Он, когда меня привели, кричал, как же я мог убить Виталика, ведь мы же с ним друзья были и раньше не ссорились, что у Виталика дочка маленькая, ругал, короче, меня. А я сказал: «Дядя Гриша, я не хотел его убивать, он сам виноват и напросился, и в объяснительной я все как было написал». Дядя Гриша прочел и говорит: «Я такую объяснительную принять не могу. Я тебе верю, но нам надо серьезно поговорить. Не позорь, пожалуйста, Виталика, у него дочь маленькая, и отец Виталика — Шелованов Иван — мой кореш. Напиши: вы вместе выпивали, а потом подрались, и ты его случайно по пьянке убил, — иначе, мол, не по-людски выходит. Нельзя, — говорит, — чтобы Виталик умер для широкой общественности пидарасом. А родителям его я суть конфликта объясню, они тогда тебя в сердце простят». Я отвечаю: «Хорошо, я подумаю», — и написал объяснительную по-другому, будто мы просто выпивали, а потом стали ругаться, Виталик меня ударил по лицу, а я взял нож и его зарезал. Я так все написал, дядя Гриша прочел и сказал: «Молодец, ты хороший человек. Я за этот поступок тебе тоже помогу, сядешь всего на восемь лет, обещаю».
А потом ко мне в изолятор даже приходил отец Виталика с женой Виталика — Людой, и я с ними говорил, и отец Виталика мне тоже спасибо сказал, что я по-другому написал, а я пообещал Люде, что когда выйду, буду заботиться о дочке Виталика как о своей родной, и отец Виталика заплакал, а Люда даже руку мне поцеловала.
А потом ко мне в изолятор даже приходил отец Виталика с женой Виталика — Людой, и я с ними говорил, и отец Виталика мне тоже спасибо сказал, что я по-другому написал, а я пообещал Люде, что когда выйду, буду заботиться о дочке Виталика как о своей родной, и отец Виталика заплакал, а Люда даже руку мне поцеловала.
3
Леонид — угрюмый подозрительный юноша девятнадцати лет от роду, субтильный и длинноволосый. С детства родные считают его серьезным, хотя серьезность Леонида в первые годы жизни заключается лишь в том, что он боится радиопередач, картинок в книжках, закрытых дверей и узоров на обоях. Кроме того он испытывает панический страх перед отцом, потому что одно присутствие отца делает обычные предметы необыкновенными, с иным значением. Еще отец умеет подзывать Леонида мысленно, не открывая рта. Во всяком случае, когда Леонид приходит, он всегда по виду отца догадывается, что тот его звал. В школе у Леонида нет близких друзей и учится он неважно.
С пятнадцати лет Леонид все чаще говорит о своей способности к тонкому восприятию жизненных явлений, что проявляется в утомительной потребности анализировать поступки и поведение окружающих, так как люди, по мнению Леонида, ведут себя неразумно, то есть «алогично». С некоторого времени у него возникло желание выработать свою философскую теорию человеческих конфликтов. С исследовательской целью Леонид пишет маленькие рассказы, так называемые «басни в прозе», где неодушевленные предметы, к примеру, молоток или тучка, наделены человеческими характерами. Также Леонид изучает иностранные языки по разговорнику для официантов — там даются варианты фраз на нескольких языках, и Леонид полагает, что учит одновременно английский, французский и немецкий.
Отношения Леонида с женщинами строятся в зависимости от того, соответствует ли их поведение его теории человеческих конфликтов. Поэтому отношений с женщинами просто нет — все ограничивается тем, что Леонид презрительно часами наблюдает за алогизмами в поведении женщин и девушек. Кроме прочего, Леонид стеснителен. С подросткового возраста у него на лице угревая сыпь. Леонид регулярно ухаживает за кожей, но протирки мало помогают. Леонид считает, что болен еще неизвестным науке заболеванием, которое сам называет «второй стадией нарушения общего обмена». Он говорит знакомым, что работы по изучению этой болезни только начались, поэтому лечение будет разработано через несколько лет, а до этого времени он должен поддерживать организм высококалорийным питанием и особым, наиболее сохраняющим энергию режимом — когда возникает необходимость, Леонид застывает в расслабленной позе и так экономит силы. Леонид маниакально брезглив и никогда не позволяет себе отпить из чужого стакана или бутылки. Он часто и подолгу моет руки с мылом, затем обтирает их спиртом. Укрепляет себя Леонид особой «интеллектуальной» гимнастикой: лежа на кровати, он попеременно мысленно напрягает ту или иную мышцу.
После школы Леонид поступает в химико-технологический институт. К учебе он равнодушен, его больше поглощает философская теория конфликтов и «закон логики человеческого поведения». Если его расспросить подробнее, то Леонид, волнуясь, расскажет следующее:
— Мне кажется, природа есть жена человека. Вы понимаете, что есть жена человека? Ну, примерно, как вам лучший друг, товарищ. Пояснить вам? Свет! Все зародилось от света. Вернее говоря, все с него началось, а началось с пустоты. А пустота, она, падая, светится. То есть, мельчайшее тело в пустоте горит огнем, это понятно? Мне кажется, что в пустоте все зародилось, точно я еще не полностью продумал, конечно. Видите ли, все начинается с нуля и кончается бесконечностью. И так обратно, и время между собой связано, и получается, что я — не случайность, а исторический выходец, в котором заключился весь комплект времен и совокупность кровей. Поняли, в чем дело? Материя проницаема мгновенно. Это как борьба за народ. Историю не повернешь, и это не спонтанно, а совершенно справедливо, потому что я родной природе и живым людям. В людях нет согласованности, а когда нет единого мнения, то получается сопротивление, а сопротивление означает нервосокращение, которое и является причиной всех болезней и конфликтов.
Большего из Леонида не вытянуть. Далее он только пускается в пространные объяснения о значении его теории для человечества. После того как Леонид одолел учебник экономики и права, он прибавляет, что благодаря его теории возможен переход от капитализма к социализму, и это будет третий путь, но не экономический, а духовный.
У Леонида в речи есть несколько поговорок-неологизмов: «на вату давать», «правды не вытолковать» и «живи воздухом». Когда Леонид смотрит на «алогичную» девушку, он кривится и говорит: «На вату дает». Дружеский совет Леонида заключается во фразе: «Живи воздухом». Общее недовольство от мироустройства: «Правды не вытолковать».
Леонид много и невнимательно читает, что сопровождается чувством рассеянности и головными болями. От этих состояний у Леонида появляется новое выражение: «Паутину нагоняют». Леониду надоела учеба в техническом вузе, он мечтает о философском факультете, и вот уже полгода он в академическом отпуске.
Еще с ранних лет у Леонида возникает ощущение, что отец ему не родной. Иногда Леонид забывает об этом, но когда получает новое подтверждение своего неродства, подозрений возвращаются. Кажется, отец насмешливо, по-птичьи, смотрит на него, намекая этим на то, что Леонид чужой в семье. Разговоры отца всегда издевательские, он любыми способами стремится причинить Леониду вред. Во-первых, отец не поддерживает калорийную систему питания, ограничивая Леонида в средствах для покупки необходимых продуктов; во-вторых, он всячески стремится ухудшить психическое состояние Леонида, вызывая на ссору и расшатывая нервную систему тем, что мысленно зовет среди ночи, от чего по телу Леонида идут судороги и начинает тлеть мозговая кора. Леонид студит пламенеющую голову холодной водой. Также отец умеет по-особому перебирать руками, и огонь из мозга перекидывается на все тело. От жара, напущенного отцом, спасает только ледяной душ.
Однажды Леонида чуть не сбивает машина, он едва успевает отскочить. Машина проносится мимо, но Леонид готов поклясться, что за рулем находился отец. Так Леонид приходит к убеждению, что отец решил его уничтожить. На улице Леонид замечает за собой слежку, узнает в разных местах одних и тех же преследующих его людей. Он понимает, что это отец организовал за ним наблюдение. Одного из соглядатаев Леонид встречает чаще других. Леонида озаряет: лицо юного незнакомца как две капли воды повторяет отцовские черты. Леонид понимает, что это и есть родной сын его отца, который и является главным помощником в преследовании Леонида. Мотив понятен — отец хочет устранить приемыша и вернуть в семью родного сына. Леонид часто видит «брата», и хотя тот всегда маскируется, меняет цвет волос и выражение лица, но Леонид уже легко узнает его под различными личинами.
Случай с машиной доказал, что отец настроен серьезно. Леонид готовится защищать свою жизнь. За пазухой у него завернутый в газету кухонный нож. Леонид тайком взял его из ящика серванта. Нож с длинным и туповатым клинком. Леонид за несколько терпеливых дней доводит нож до бритвенной остроты на точильном бруске. Также Леонид изучает атлас по анатомии человека и в одиночестве, как самурай, отрабатывает единственный защитный удар.
Больше Леонид ни с кем не общается. Он полагает, что отец все опутал своей шпионской сетью, доверять никому нельзя, в том числе и матери. С отцом он подчеркнуто любезен и даже слащав, Леонид боится подтолкнуть его к действии ям против себя.
Отчаявшись вызвать Леонида на ссору, отец начинает провоцировать Леонида мысленно. Он насылает на него негативные слова, чтобы внедрить в разум и преобразовать Леонида. В течение недели отец пытается мысленно сделать из Леонида то еврея, то баптиста. Леонид, применяя всю психическую энергию, заземляет враждебные слова и остается собой.
На улице Леонид сталкивается с «братом». Тот настроен агрессивно, он вначале пристально изучает Леонида, потом идет в его сторону. Леонид понимает, что отец, отчаявшись расправиться с Леонидом ментально, дал сигнал физической атаки. Леонид выхватывает из-за пазухи нож и наносит врагу отработанный защитный удар ножом в грудь. Брат и главный сообщник отца повержен.
Леонид разворачивается и бежит к дому. Леонид врывается в квартиру. В проеме двери появляется отец — он ужасен. Отец уже знает о гибели родного сына. Гнев окрашивает отца в ревущий огненный цвет. Он начинает уничтожать Леонида внушением слова «педераст». Леонида охватывает панический страх, он видит в перевернутом времени отца, падающего на софу, себя, бегущего прочь от отца, свою руку с кухонным ножом и струю крови. Умирающий отец дополнительно к «педерасту» начинает внушать Леониду словосочетание «красные ворота». Леонид слышит раненое сердце отца, шумное, как у собаки. Последним усилием воли Леонид, заземляя слово «педераст», вскрывает кухонным ножом собственное горло и выходит из жизни через внушенные отцом «красные ворота».
С пятнадцати лет Леонид все чаще говорит о своей способности к тонкому восприятию жизненных явлений, что проявляется в утомительной потребности анализировать поступки и поведение окружающих, так как люди, по мнению Леонида, ведут себя неразумно, то есть «алогично». С некоторого времени у него возникло желание выработать свою философскую теорию человеческих конфликтов. С исследовательской целью Леонид пишет маленькие рассказы, так называемые «басни в прозе», где неодушевленные предметы, к примеру, молоток или тучка, наделены человеческими характерами. Также Леонид изучает иностранные языки по разговорнику для официантов — там даются варианты фраз на нескольких языках, и Леонид полагает, что учит одновременно английский, французский и немецкий.
Отношения Леонида с женщинами строятся в зависимости от того, соответствует ли их поведение его теории человеческих конфликтов. Поэтому отношений с женщинами просто нет — все ограничивается тем, что Леонид презрительно часами наблюдает за алогизмами в поведении женщин и девушек. Кроме прочего, Леонид стеснителен. С подросткового возраста у него на лице угревая сыпь. Леонид регулярно ухаживает за кожей, но протирки мало помогают. Леонид считает, что болен еще неизвестным науке заболеванием, которое сам называет «второй стадией нарушения общего обмена». Он говорит знакомым, что работы по изучению этой болезни только начались, поэтому лечение будет разработано через несколько лет, а до этого времени он должен поддерживать организм высококалорийным питанием и особым, наиболее сохраняющим энергию режимом — когда возникает необходимость, Леонид застывает в расслабленной позе и так экономит силы. Леонид маниакально брезглив и никогда не позволяет себе отпить из чужого стакана или бутылки. Он часто и подолгу моет руки с мылом, затем обтирает их спиртом. Укрепляет себя Леонид особой «интеллектуальной» гимнастикой: лежа на кровати, он попеременно мысленно напрягает ту или иную мышцу.
После школы Леонид поступает в химико-технологический институт. К учебе он равнодушен, его больше поглощает философская теория конфликтов и «закон логики человеческого поведения». Если его расспросить подробнее, то Леонид, волнуясь, расскажет следующее:
— Мне кажется, природа есть жена человека. Вы понимаете, что есть жена человека? Ну, примерно, как вам лучший друг, товарищ. Пояснить вам? Свет! Все зародилось от света. Вернее говоря, все с него началось, а началось с пустоты. А пустота, она, падая, светится. То есть, мельчайшее тело в пустоте горит огнем, это понятно? Мне кажется, что в пустоте все зародилось, точно я еще не полностью продумал, конечно. Видите ли, все начинается с нуля и кончается бесконечностью. И так обратно, и время между собой связано, и получается, что я — не случайность, а исторический выходец, в котором заключился весь комплект времен и совокупность кровей. Поняли, в чем дело? Материя проницаема мгновенно. Это как борьба за народ. Историю не повернешь, и это не спонтанно, а совершенно справедливо, потому что я родной природе и живым людям. В людях нет согласованности, а когда нет единого мнения, то получается сопротивление, а сопротивление означает нервосокращение, которое и является причиной всех болезней и конфликтов.
Большего из Леонида не вытянуть. Далее он только пускается в пространные объяснения о значении его теории для человечества. После того как Леонид одолел учебник экономики и права, он прибавляет, что благодаря его теории возможен переход от капитализма к социализму, и это будет третий путь, но не экономический, а духовный.
У Леонида в речи есть несколько поговорок-неологизмов: «на вату давать», «правды не вытолковать» и «живи воздухом». Когда Леонид смотрит на «алогичную» девушку, он кривится и говорит: «На вату дает». Дружеский совет Леонида заключается во фразе: «Живи воздухом». Общее недовольство от мироустройства: «Правды не вытолковать».
Леонид много и невнимательно читает, что сопровождается чувством рассеянности и головными болями. От этих состояний у Леонида появляется новое выражение: «Паутину нагоняют». Леониду надоела учеба в техническом вузе, он мечтает о философском факультете, и вот уже полгода он в академическом отпуске.
Еще с ранних лет у Леонида возникает ощущение, что отец ему не родной. Иногда Леонид забывает об этом, но когда получает новое подтверждение своего неродства, подозрений возвращаются. Кажется, отец насмешливо, по-птичьи, смотрит на него, намекая этим на то, что Леонид чужой в семье. Разговоры отца всегда издевательские, он любыми способами стремится причинить Леониду вред. Во-первых, отец не поддерживает калорийную систему питания, ограничивая Леонида в средствах для покупки необходимых продуктов; во-вторых, он всячески стремится ухудшить психическое состояние Леонида, вызывая на ссору и расшатывая нервную систему тем, что мысленно зовет среди ночи, от чего по телу Леонида идут судороги и начинает тлеть мозговая кора. Леонид студит пламенеющую голову холодной водой. Также отец умеет по-особому перебирать руками, и огонь из мозга перекидывается на все тело. От жара, напущенного отцом, спасает только ледяной душ.
Однажды Леонида чуть не сбивает машина, он едва успевает отскочить. Машина проносится мимо, но Леонид готов поклясться, что за рулем находился отец. Так Леонид приходит к убеждению, что отец решил его уничтожить. На улице Леонид замечает за собой слежку, узнает в разных местах одних и тех же преследующих его людей. Он понимает, что это отец организовал за ним наблюдение. Одного из соглядатаев Леонид встречает чаще других. Леонида озаряет: лицо юного незнакомца как две капли воды повторяет отцовские черты. Леонид понимает, что это и есть родной сын его отца, который и является главным помощником в преследовании Леонида. Мотив понятен — отец хочет устранить приемыша и вернуть в семью родного сына. Леонид часто видит «брата», и хотя тот всегда маскируется, меняет цвет волос и выражение лица, но Леонид уже легко узнает его под различными личинами.
Случай с машиной доказал, что отец настроен серьезно. Леонид готовится защищать свою жизнь. За пазухой у него завернутый в газету кухонный нож. Леонид тайком взял его из ящика серванта. Нож с длинным и туповатым клинком. Леонид за несколько терпеливых дней доводит нож до бритвенной остроты на точильном бруске. Также Леонид изучает атлас по анатомии человека и в одиночестве, как самурай, отрабатывает единственный защитный удар.
Больше Леонид ни с кем не общается. Он полагает, что отец все опутал своей шпионской сетью, доверять никому нельзя, в том числе и матери. С отцом он подчеркнуто любезен и даже слащав, Леонид боится подтолкнуть его к действии ям против себя.
Отчаявшись вызвать Леонида на ссору, отец начинает провоцировать Леонида мысленно. Он насылает на него негативные слова, чтобы внедрить в разум и преобразовать Леонида. В течение недели отец пытается мысленно сделать из Леонида то еврея, то баптиста. Леонид, применяя всю психическую энергию, заземляет враждебные слова и остается собой.
На улице Леонид сталкивается с «братом». Тот настроен агрессивно, он вначале пристально изучает Леонида, потом идет в его сторону. Леонид понимает, что отец, отчаявшись расправиться с Леонидом ментально, дал сигнал физической атаки. Леонид выхватывает из-за пазухи нож и наносит врагу отработанный защитный удар ножом в грудь. Брат и главный сообщник отца повержен.
Леонид разворачивается и бежит к дому. Леонид врывается в квартиру. В проеме двери появляется отец — он ужасен. Отец уже знает о гибели родного сына. Гнев окрашивает отца в ревущий огненный цвет. Он начинает уничтожать Леонида внушением слова «педераст». Леонида охватывает панический страх, он видит в перевернутом времени отца, падающего на софу, себя, бегущего прочь от отца, свою руку с кухонным ножом и струю крови. Умирающий отец дополнительно к «педерасту» начинает внушать Леониду словосочетание «красные ворота». Леонид слышит раненое сердце отца, шумное, как у собаки. Последним усилием воли Леонид, заземляя слово «педераст», вскрывает кухонным ножом собственное горло и выходит из жизни через внушенные отцом «красные ворота».
4
Чистякова Ивана я вот уже пятнадцать лет знаю, с того времени, когда моя сестра Лариса вышла за него замуж. И ничего плохого я о нем сказать не могу, в трезвом состоянии он золото, а не человек, но когда выпьет, становится неуправляемым. Если что не по нему — начинает рукоприкладствовать по малейшему поводу. Однажды побил табуреткой моего сожителя Шишкина Виктора, пятьдесят восьмого года рождения. Побил его на кухне у сестры Ларисы, а когда Шишкин упал, Иван бил об его голову тарелки, но тогда обошлось без серьезного членовредительства, и Шишкин Виктор просто ушел. Я ему помогла уйти со мной.
А проблема случилась в воскресенье тридцатого августа. Мы отмечали у Чистяковых день рождения их дочери Марины, то есть моей племянницы. Были еще соседка Ларисы Галка Раткевич и ее сожитель Кононенко, зовут Сашей. Отношения у сестры с соседкой Раткевич Галей непостоянные, то они ссорятся и не разговаривают, то чуть ли не в обнимку ходят и у них весьма дружеские отношения. Раткевич Галя, она, насколько я знаю, неразборчива в своих связях, у нее часто бывают посторонние мужчины. При мне был случай, она выбегала от сожителя на лестничную клетку голая. Спиртное она употребляет, как мне кажется, умеренно. Если одна, то вообще не пьет, если в компании, то никогда не отказывается. Ей, правда, не много нужно, выпивает два стакана вина и сразу начинает приставать ко всем мужчинам подряд, тянуть их к себе, становится назойливая. Кононенко у нее новый очередной сожитель, и до вечера тридцатого августа я его не знала.
Утром Чистяков Иван с Ларисой выпил самогона, и я с ними была, потому что приехала помочь на стол приготовить, Лариса попросила меня еще позвать Галю Раткевич, та пришла, тоже чуть помогла и выпила сто граммов самогона, а Иван около стакана. После чего мы все легли немного поспать, а Галка ушла к себе. Примерно в пятнадцать часов Иван собрался в магазин и принес еще три бутылки крепленого вина. Одну бутылку мы выпили вчетвером: я, Иван, Лариса и наша с Ларисой мать, которая к этому времени уже пришла к нам в гости. Примерно в шестнадцать часов снова заглянула Раткевич. Впятером мы распили остальные две бутылки вина и две бутылки пива, ну и посидели за столом. Иван попросил денег у Раткевич на бутылку. Она дала ему десять рублей, он сходил в магазин и принес водки. Вместе мы выпили и эту бутылку. Потом мама и Лариса сразу легли спать, а Иван принялся жарить картошку. А я с Галкой Раткевич пошли к знакомой женщине за самогоном. Денег у нас уже не было, Раткевич взяла из дому четыре пакета сахара. Женщина эта проживает в шестьсот третьем микрорайоне. Дома мы ее не застали, на обратном пути встретили Галкиного сожителя Александра Кононенко, снова пошли с ним за самогоном к другой женщине. Та, другая, была дома, и мы купили у нее два литра самогона, отдали четыре пакета сахара и шесть рублей нам Кононенко добавил. Вернулись к Ивану с Ларисой. Это было примерно половина девятого. Сели и выпивали впятером: я, Иван, Галка Раткевич, Саша Кононенко и наша мама, а Лариса еще лежала в комнате и не выходила. Мать выпила сто грамм самогона, ее снова развезло, и Кононенко с Иваном буквально отволокли ее спать. Продолжали распивать спиртное вчетвером, начали танцевать. До этого — до начала танцев — Иван относил в спальню Ларисе сто граммов самогона. Танцевали, а потом и Лариса вышла к нам через двадцать минут. Внешне было видно, что все опьянели. Кононенко этот вначале стеснялся, затем стал раскованный, вроде как он всю жизнь был в нашей квартире. Галка Раткевич, та была сильно пьяна, и если прислонялась к стенке, то с трудом от нее могла оторваться. Иван стал такой с синевой в лице, что характерно для него, когда он перепьет. Лариса — та постоянно улыбалась, это тоже для нее характерно при опьянении. Я тоже была хорошая, но все соображала. Потом Иван и Кононенко вдруг сели проверять, кто кого на руку поборет, и Кононенко положил Ивана, тот заметно расстроился и, выходя из-за стола, с раздражением заметил: «Силен, силен», — и некоторое время ходил молча по комнате. С чего началась ссора, я не знаю, я была на балконе, курила. Вернулась на кухню, а там уже дрались Кононенко и Иван. Они наносили удары друг другу кулаками. Кононенко повалил Ивана на пол и стал бить ногами по корпусу. Я так поняла, что Иван несильно заехал Галке Раткевич по морде, а она позвала на помощь Кононенко. Во время первой драки Иван за нож не хватался, он лежал на столе. Нож обыкновенный, кухонный, с белой пластмассовой ручкой. Длиной сантиметров тридцать.
Мы с Ларисой растащили Ивана и Кононенко, Лариса увела Ивана в комнату, Мариша убежала к соседке тете Рае, что проживает в квартире в этом же тамбуре. Я сказала Кононенко и Раткевич, мол, пойдемте к вам, у меня есть еще стакан самогона — выпьем на троих у вас. Мы пошли к ним и там допили самогон и про ссору не вспоминали. Я вернулась к Ивану и Ларисе, и Мариша тоже. И вот с этого момента я уже время точно не ориентирую. Мы как-то все заметили, что Ивана в квартире нет, и ножа на столе тоже нет. И тут я услышала крик Галки Раткевич, Лариса первая побежала, я за ней. В тамбур высунулась из-за двери Райка. Она говорит: «Я мужа на третью смену отправляла, возвращалась и вижу — Иван с ножом звонит в дверь к Раткевич и матерится. Тут дверь как открылась, там какой-то мужик полураздетый, Иван толкнул его и они ввалились в квартиру Раткевич».
И тут крик жуткий, явно голос Кононенко:
— Больно, не надо!
Иван ему отвечает:
— Допросился! Допросился! Затем я услышала Ларису:
— Ой, Ваня, что ты делаешь, хватит, хватит, ты и так его убил!
А Иван отвечает:
— Ниче, бычара здоровый, выдержит!
Я открываю дверь и вижу: в коридоре ползет на боку Кононенко — по-моему, на правом боку, я точно не могу утверждать. У него все было в крови, и к чему он ни прикасался, становилось в крови. Он был в трусах, джинсовых брюках, но они были надеты брючиной только на одну ногу. Рядом визжала Галка Раткевич:
— Саша, Саша!
А Лариса плакала:
— Что ты наделал, Ваня?! Ты его убил, что это будет?!
Я с Ларисой, мы схватили Ивана и вытолкали его в тамбур. Там Лариса, я уже не знаю как, у него нож отобрала, завела в квартиру, он там еще поматюкался и постепенно затих, уснул. Я вызвала скорую помощь. Где-то минут через десять приехала машина. Я заглянула к Раткевич, а там медсестра что-то делала с раной на груди у Кононенко и все просила Раткевич успокоиться, а врач сказал, чтобы я закрыла дверь. Затем я через несколько минут заглянула — врач делал Кононенко искусственное дыхание, потом посмотрел на его зрачки и сказал: «Все, готов», — а Галка прислонилась к стене и как собачка тоненько завыла.
А проблема случилась в воскресенье тридцатого августа. Мы отмечали у Чистяковых день рождения их дочери Марины, то есть моей племянницы. Были еще соседка Ларисы Галка Раткевич и ее сожитель Кононенко, зовут Сашей. Отношения у сестры с соседкой Раткевич Галей непостоянные, то они ссорятся и не разговаривают, то чуть ли не в обнимку ходят и у них весьма дружеские отношения. Раткевич Галя, она, насколько я знаю, неразборчива в своих связях, у нее часто бывают посторонние мужчины. При мне был случай, она выбегала от сожителя на лестничную клетку голая. Спиртное она употребляет, как мне кажется, умеренно. Если одна, то вообще не пьет, если в компании, то никогда не отказывается. Ей, правда, не много нужно, выпивает два стакана вина и сразу начинает приставать ко всем мужчинам подряд, тянуть их к себе, становится назойливая. Кононенко у нее новый очередной сожитель, и до вечера тридцатого августа я его не знала.
Утром Чистяков Иван с Ларисой выпил самогона, и я с ними была, потому что приехала помочь на стол приготовить, Лариса попросила меня еще позвать Галю Раткевич, та пришла, тоже чуть помогла и выпила сто граммов самогона, а Иван около стакана. После чего мы все легли немного поспать, а Галка ушла к себе. Примерно в пятнадцать часов Иван собрался в магазин и принес еще три бутылки крепленого вина. Одну бутылку мы выпили вчетвером: я, Иван, Лариса и наша с Ларисой мать, которая к этому времени уже пришла к нам в гости. Примерно в шестнадцать часов снова заглянула Раткевич. Впятером мы распили остальные две бутылки вина и две бутылки пива, ну и посидели за столом. Иван попросил денег у Раткевич на бутылку. Она дала ему десять рублей, он сходил в магазин и принес водки. Вместе мы выпили и эту бутылку. Потом мама и Лариса сразу легли спать, а Иван принялся жарить картошку. А я с Галкой Раткевич пошли к знакомой женщине за самогоном. Денег у нас уже не было, Раткевич взяла из дому четыре пакета сахара. Женщина эта проживает в шестьсот третьем микрорайоне. Дома мы ее не застали, на обратном пути встретили Галкиного сожителя Александра Кононенко, снова пошли с ним за самогоном к другой женщине. Та, другая, была дома, и мы купили у нее два литра самогона, отдали четыре пакета сахара и шесть рублей нам Кононенко добавил. Вернулись к Ивану с Ларисой. Это было примерно половина девятого. Сели и выпивали впятером: я, Иван, Галка Раткевич, Саша Кононенко и наша мама, а Лариса еще лежала в комнате и не выходила. Мать выпила сто грамм самогона, ее снова развезло, и Кононенко с Иваном буквально отволокли ее спать. Продолжали распивать спиртное вчетвером, начали танцевать. До этого — до начала танцев — Иван относил в спальню Ларисе сто граммов самогона. Танцевали, а потом и Лариса вышла к нам через двадцать минут. Внешне было видно, что все опьянели. Кононенко этот вначале стеснялся, затем стал раскованный, вроде как он всю жизнь был в нашей квартире. Галка Раткевич, та была сильно пьяна, и если прислонялась к стенке, то с трудом от нее могла оторваться. Иван стал такой с синевой в лице, что характерно для него, когда он перепьет. Лариса — та постоянно улыбалась, это тоже для нее характерно при опьянении. Я тоже была хорошая, но все соображала. Потом Иван и Кононенко вдруг сели проверять, кто кого на руку поборет, и Кононенко положил Ивана, тот заметно расстроился и, выходя из-за стола, с раздражением заметил: «Силен, силен», — и некоторое время ходил молча по комнате. С чего началась ссора, я не знаю, я была на балконе, курила. Вернулась на кухню, а там уже дрались Кононенко и Иван. Они наносили удары друг другу кулаками. Кононенко повалил Ивана на пол и стал бить ногами по корпусу. Я так поняла, что Иван несильно заехал Галке Раткевич по морде, а она позвала на помощь Кононенко. Во время первой драки Иван за нож не хватался, он лежал на столе. Нож обыкновенный, кухонный, с белой пластмассовой ручкой. Длиной сантиметров тридцать.
Мы с Ларисой растащили Ивана и Кононенко, Лариса увела Ивана в комнату, Мариша убежала к соседке тете Рае, что проживает в квартире в этом же тамбуре. Я сказала Кононенко и Раткевич, мол, пойдемте к вам, у меня есть еще стакан самогона — выпьем на троих у вас. Мы пошли к ним и там допили самогон и про ссору не вспоминали. Я вернулась к Ивану и Ларисе, и Мариша тоже. И вот с этого момента я уже время точно не ориентирую. Мы как-то все заметили, что Ивана в квартире нет, и ножа на столе тоже нет. И тут я услышала крик Галки Раткевич, Лариса первая побежала, я за ней. В тамбур высунулась из-за двери Райка. Она говорит: «Я мужа на третью смену отправляла, возвращалась и вижу — Иван с ножом звонит в дверь к Раткевич и матерится. Тут дверь как открылась, там какой-то мужик полураздетый, Иван толкнул его и они ввалились в квартиру Раткевич».
И тут крик жуткий, явно голос Кононенко:
— Больно, не надо!
Иван ему отвечает:
— Допросился! Допросился! Затем я услышала Ларису:
— Ой, Ваня, что ты делаешь, хватит, хватит, ты и так его убил!
А Иван отвечает:
— Ниче, бычара здоровый, выдержит!
Я открываю дверь и вижу: в коридоре ползет на боку Кононенко — по-моему, на правом боку, я точно не могу утверждать. У него все было в крови, и к чему он ни прикасался, становилось в крови. Он был в трусах, джинсовых брюках, но они были надеты брючиной только на одну ногу. Рядом визжала Галка Раткевич:
— Саша, Саша!
А Лариса плакала:
— Что ты наделал, Ваня?! Ты его убил, что это будет?!
Я с Ларисой, мы схватили Ивана и вытолкали его в тамбур. Там Лариса, я уже не знаю как, у него нож отобрала, завела в квартиру, он там еще поматюкался и постепенно затих, уснул. Я вызвала скорую помощь. Где-то минут через десять приехала машина. Я заглянула к Раткевич, а там медсестра что-то делала с раной на груди у Кононенко и все просила Раткевич успокоиться, а врач сказал, чтобы я закрыла дверь. Затем я через несколько минут заглянула — врач делал Кононенко искусственное дыхание, потом посмотрел на его зрачки и сказал: «Все, готов», — а Галка прислонилась к стене и как собачка тоненько завыла.