Затем она принимается листать номер «Detour» с Робертом Дауни-младшим на обложке, который сидит с широко разведенными в стороны ногами, демонстрируя промежность крупным планом.
   — Ах да, и Скотт Вульф тоже.
   — Тсс, я играю, — отзываюсь я. — Йоши съел уже четыре золотые монеты и пытается найти пятую. Мне нужно сосредоточиться.
   — О Боже мой, ты опять этим дерьмом увлекся? — вздыхает Элисон. — Снова помогаешь толстому карлику, который ездит верхом на динозавре и хочет спасти свою подружку от злобной гориллы? Виктор, не пора ли повзрослеть?
   — Это не его подружка. Это принцесса Поганка. И это не горилла, — подчеркиваю я. — Это Лемми Купа из преступного клана Купа. И к тому же, зайка, ты как всегда упускаешь главное.
   — Просвети меня, уж будь любезен.
   — Главное в Super Mario — это жизнеподобие.
   — Продолжай, — говорит Элисон, рассматривая ногти. — Боже мой, ну чего я тебя слушаю?
   — Или ты убиваешь, или тебя.
   — А, вот оно что.
   — Времени в обрез.
   — Кто бы сомневался.
   — И в самом конце, зайка, ты… остаешься… совсем один.
   — Верно. — Элисон встает. — Ладно, Виктор, я вижу, что тебе удалось ухватить самую сущность наших с тобой отношений.
   Она исчезает в стенном шкафу, который больше самой спальни.
   — Если бы «Worth» решил взять у тебя интервью о коллекции кассет к «Nintendo», собранной Дамьеном, то тебе бы и Йоши захотелось бы убить.
   — Боюсь, что все это лежит за пределами твоего жизненного опыта, — бормочу я. — Угадал?
   — Где ты ужинаешь сегодня?
   — С чего это ты спрашиваешь? А Дамьен куда подевался?
   — В Атлантик-Сити. Поэтому мы можем пообедать вместе. Я уверена, что Хлое прямо-таки измоталась, pauvre chose[11], после всех этих дурацких сегодняшних показов.
    Не могу, — отзываюсь я. — Мне нужно пораньше завалиться спать. Я вообще никуда ужинать не пойду. Мне еще, блин, надо проверить рассадку гостей за столами.
   — Ах, зайка, но я так хотела пойти сегодня вечером в «Nobu», — хныкает она из шкафа. — Я хочу ролл с темпурой из мальков креветок!
   — Ты сама как ролл с темпурой из мальков креветок, зайка! — хныкаю я в ответ.
   Телефон звонит, включается автоответчик, на котором вместо сообщения записан кусок из новой песни Portishead, затем раздается писк.
   — Привет, Элисон, это Хлое! — Я закатываю глаза. — У нас с Шалом и Амбер какая-то стрелка с Fashion TV в отеле «Royalton», после чего я ужинаю с Виктором в «Bowery Bar» в девять тридцать. Я так устала… весь день показы. Ну ладно, видать, тебя дома нет. Еще перезвоню — да, кстати, у меня есть для тебя проходка на завтрашний показ Тодда. До скорого.
   Автоответчик выключается.
   В шкафу на некоторое время все смолкает, затем раздается тихий голос, полный нескрываемой ярости:
   — Так значит, тебе еще нужно проверить рассадку гостей за столами? И-по-рань-ше-за-ва-лить-ся-спать?
   — Ты не можешь заставить меня жить в твоем пент-хаусе, — говорю я. — Я возвращаюсь обратно к своему плугу.[12]
    Так ты с ней ужинаешь? наконец срывается на визг Элисон.
   — Солнышко, в первый раз об этом слышу!
   Элисон появляется из шкафа с сари от Todd Oldham в руках и ждет моей реакции, демонстрируя мне наряд: довольно навороченная вещичка — черно-коричневая, без бретелек, с узорами в духе индейцев навахо и с флуоресцентными вставками.
   — Это Todd Oldham, зайка, — наконец изрекаю я.
   — Завтра вечером я буду в нем. — Пауза. — Это оригинал, — шепчет она обольстительно; глаза ее блестят. — Твоя подружка рядом со мной будет выглядеть как полное дерьмо!
   Элисон подходит ко мне, выхватывает пульт у меня из рук, включает на видео клип Green Day и танцует перед зеркалом дизайна Vivienne Tam с платьем в руках, любуясь своим отражением, а затем начинает без особого энтузиазма крутиться перед зеркалом. Вид у нее очень счастливый, но при этом весьма напряженный.
   Я изучаю свои ногти. В квартире так холодно, что окна покрылись изморозью.
   — Это меня знобит, или тут и правда так холодно? Элисон прикладывает к себе платье в последний раз, взвизгивает как ненормальная и кидается обратно в шкаф.
   — Что ты говоришь, зайка?
   — Ты знаешь, что витамины укрепляют ногти?
   — Кто тебе это сказал, зайка?
   — Хлое, — бубню я, обгрызая заусенец.
   — Эта бедняжка? Боже мой, какая она дурочка!
   — Она только что вернулась с вручения премий MTV. У нее не так давно был нервный приступ, ты же знаешь, так что не суди ее строго.
   — Ну что ты, — отвечает из шкафа Элисон. — С героином-то она завязала, я правильно поняла?
   — Прояви немного терпения. У нее сейчас крайне нестабильная психика, — говорю я. — И с героином она действительно завязала.
   — Ну, ты-то ей вряд ли в этом сильно помогал.
   — Не надо, именно я ей больше всех и помог, — говорю я. — Я сел на край кровати, разговор принял намного более волнующий меня оборот. — Если бы не я, Элисон, она могла бы умереть.
   — Если бы не ты, тупица, она не стала бы в первую очередь колоться этим гребаным героином.
   — Чтобы ты знала, ничем она не кололась, — подчеркиваю я. — Это была чисто нюхательная привычка. — Пауза, я снова изучаю свои ногти. — У нее сейчас крайне нестабильная психика.
   — Да. Скорее всего это означает, что стоит ей найти угорь у себя на лице, как она бросается кончать жизнь самоубийством.
   — Эй, любая на ее месте расстроилась бы не меньше. — Я сажусь уже на самый краешек кровати.
   — Свободных мест нет. Свободных мест нет. Свободных…
   — Я бы хотел тебе напомнить, что и Аксель Роуз, и Принц написали про нее по песне каждый.
   — Ага, «Welcome to the Jungle» и «Let's Go Crazy», — Элисон выходит из шкафа, закутанная в черное полотенце, и машет мне рукой, закрывая тему. — Я все это слышала, я все это знаю — она, видите ли, была просто создана для модельного бизнеса.
   — Ты, наверное, считаешь, что проявления ревности вызывают у меня эрекцию?
   — Да нет, я знаю, что у тебя встает только на моего бой-френда.
   — Брось, я никогда не стал бы этим заниматься с Дамьеном.
   — Господи, как всегда ты все понимаешь слишком буквально.
   — Ну разумеется! Кто бы спорил, что твой бойфренд — прожженный мошенник. Еще и хвастун к тому же.
   — Если бы не мой бойфренд, как ты изволишь выражаться, тебя вообще бы не взяли в этот бизнес, радость моя.
   — Бред собачий, — кричу я. — В этом месяце я — лицо с обложки «Youth Quake».
   — Вот именно. — Элисон внезапно меняет гнев на милость, подходит к кровати, садится рядом со мной и ласково берет меня за руку. — Виктор, ты трижды пробовался в «Real World», и трижды тебя не взяли на MTV. — Она участливо молчит. — Тебе это о чем-нибудь говорит?
   — Да, но мне ничего не стоит снять трубку и набрать домашний номер Лорна Майклса.[13]
   Элисон вглядывается мне в лицо, по-прежнему держа мою руку в своей, а затем говорит с улыбкой:
   — Бедный Виктор, жаль, что ты не видишь, какой ты симпатичный, когда злишься.
   — Клевое сочетание, ничего не скажешь, — бормочу я себе под нос.
   — Хорошо, что и ты это понимаешь, — говорит она рассеянно.
   — А что, лучше бы я был каким-нибудь уродцем, мечтающим наложить на себя руки? — говорю я. — Ради всего святого, Элисон, определись с приоритетами.
   — Ты это мне говоришь? — восклицает она с таким удивлением, что даже бросает держаться за мою руку и прикладывает ладонь к своей груди. — Ты это мне говоришь? — Она начинает хихикать как девочка-подросток. — Неужели ты не понимаешь?
   Я встаю с кровати, закуриваю и начинаю мерить спальню шагами:
   — Черт!
   — Виктор, объясни мне, что тебя так беспокоит?
   — А тебе это нужно?
   — Ну, не так чтобы очень, но нужно.
   Она подходит к гардеробу, достает из него кокосовый орех, что я воспринимаю как нечто само собой разумеющееся.
   — У меня пропал гребаный диджей. Вот и все. — Я затягиваюсь «Мальборо» с такой силой, что мне приходится сразу же затушить ее. — Никто не может сказать, куда она запропастилась.
   — Мика пропала? — переспрашивает Элисон. — Ты уверен, что она не легла лечиться от наркомании?
   — Я уже ни в чем не уверен, — бормочу я.
   — Это уж точно, зайка, — говорит она тоном, который следует понимать как утешительный, и падает на кровать, ищет что-то, затем внезапно резко меняет тон и вопит. — Ты лжец! Почему ты не сказал мне, что был в Саут-Бич на прошлые выходные?
   — Я не был в Саут-Бич на прошлые выходные, и на этом вонючем показе Кэлвина Кляйна я тоже не был.
   По моим ощущениям, время настало.
   — Элисон, нам нужно с тобой кое о чем серьезно поговорить…
   — Только вот этого не надо!
   Она устанавливает кокос у себя на коленях, кладет руки за голову, затем замечает лежащий на тумбочке косяк и хватает его.
   — Я знаю, я знаю, — произносит она в театральной манере, нараспев. — Существует компрометирующая тебя фотография, на которой ты и одна девушка, — она хлопает ресницами, как героиня мультфильма, — допустим, moi, и тэ дэ и тэ пэ, и если эту фотографию напечатают, то могут испортиться твои отношения с этой идиоткой, с которой ты живешь, но при этом, — добавляет она с карикатурной слезой в голосе, — испортятся и мои отношения с идиотом, с которым живу я. Итак, — хлопает Элисон в ладоши, — ходит слух, что она появится в завтрашнем номере то ли «New York Post», то ли «New York Tribune», то ли в «Evening News». Я работаю над этим вопросом. Мои люди работают. Делу присвоена категория «А». Так что не беспокойся, — она делает глубокий вдох, затем выдох, — я сделала все, чтобы тебе не пришлось загружать этим голову.
   Тут она наконец находит под шалью то, что искала, — отвертку.
   — Но зачем, Элисон? — стенаю я. — Зачем ты набросилась на меня не где-нибудь, а на премьере фильма!
   — Ты тоже на меня набросился, бесстыжий мальчишка!
   — Да, но я вовсе не собирался при этом повалить тебя на пол, а затем усесться тебе на лицо.
   — Если бы я уселась тебе на лицо, никто бы не знал, что на фотографии именно ты. — Она пожимает плечами, встает и снова берется за кокос. — И тогда нам бы ничего не грозило — тра-ля-ля!
   — К сожалению, фотограф чуть-чуть опередил тебя, зайка.
   Я следую за ней в ванную, где она пробивает отверткой четыре отверстия в кокосе, а затем наклоняется над умывальником дизайна Vivienne Tam и выливает жидкость себе на голову.
   — Я знаю, ты прав. — Она выбрасывает скорлупу в мусорную корзину и втирает кокосовое молоко себе в волосы. — Дамьен все узнает и отправит тебя работать в какую-нибудь забегаловку.
   — А тебе придется самой зарабатывать деньги себе на аборты, я тебя умоляю. — Я поднимаю руку в знак протеста. — Ну почему я тебе должен постоянно напоминать, что нас не должны видеть вдвоем на людях? Если это фото напечатают, нам придется наконец очнуться, дорогая.
   — Если это фото напечатают, мы скажем всем, что пали жертвой минутной слабости. — Она откидывает голову назад и заворачивает волосы в полотенце. — Неплохо сказано, а?
   — Господи, зайка, ты что, не видишь, что за тобой и твоей квартирой уже следят?
   — Я знаю. — Она улыбается зеркалу. — Разве это не прелестно?
   — Ну почему я тебе должен постоянно напоминать, что я, по сути, все еще с Хлое, а ты — с Дамьеном?
   Она отворачивается от зеркала и прислоняется спиной к умывальнику:
   — Если ты меня бросишь, зайка, то проблем у тебя будет гораздо больше.
   И сказав это, она вновь направляется к стенному шкафу.
   — С чего бы это? — спрашиваю я, следуя за ней. — Что ты хочешь этим сказать, Элисон?
   — О, ходят упорные слухи, что ты посматриваешь на сторону. — Она делает паузу, изучая пару туфель. — А нам обоим прекрасно известно: стоит Дамьену узнать о том, что ты даже просто подумываешь открыть собственную жалкую забегаловку с претензией на клуб, в то время как Дамьен платит тебе за то, чтобы ты занимался его собственной жалкой забегаловкой с претензией на клуб, то слово «пиздец» будет, пожалуй, самым мягким описанием того, что тебя ждет.
   Элисон швыряет туфли обратно и закрывает шкаф.
   — Да не собираюсь я ничего такого, — настаиваю я, спеша за ней следом. — Богом клянусь! Кто тебе только такую ерунду сказал?
   — Ты отрицаешь это?
   — Н-нет. То есть, конечно, отрицаю! То есть… — Я осекаюсь.
   — Да ладно, чушь все это. — Элисон отшвыривает в сторону халат и надевает колготки. — Завтра в три?
   — Завтра я в ужасной запарке, зайка, я тебя умоляю, — заикаюсь я. — И все же, кто тебе сказал, что я посматриваю на сторону?
   — Ладно — тогда в три в понедельник.
   — Почему в три? Почему в понедельник?
   — Дамьен дает смотр своим войскам. — Она накидывает блузку.
   — Войскам?
   — Вспомогательным, — шепчет она, — частям.
   — У него имеются и такие? — интересуюсь я. — Однако он еще тот типчик. Настоящий преступный элемент.
   Засунув голову в гардероб, Элисон роется в большой коробке с сережками:
   — Ой, зайка, я видела в «44» сегодня днем во время обеда Тину Браун, и она завтра явится без Гарри, и Ник Скотти будет тоже один. Да, я знаю, знаю, что у него уже все в прошлом, но все равно он выглядит просто великолепно!
   Я медленно иду к покрытому изморозью окну и смотрю через щели в жалюзи на джип, стоящий на Парк-авеню.
   — И с Вайноной я разговаривала. Она тоже придет. Стой! — Элисон продела две серьги в одно ухо и три — в другое, а сейчас вытаскивает их обратно. — Джонни придет?
   — Кто? — бормочу я, — какой Джонни?
   — Джонни Депп! — кричит она и швыряет в меня туфлю.
   — Пожалуй, — отвечаю я туманно. — Ну да.
   — Вот и славно, — слышу я в ответ. — Кстати, ходят слухи, что Дэйви на короткой ноге с героином — да-да, не позволяй Хлое оставаться с Дэйви наедине, а еще я слышала, что Вайнона может вернуться к Джонни, если Кейт Мосс окончательно растворится в воздухе или какое-нибудь маленькое торнадо унесет ее обратно в Освенцим, на что все мы тайно надеемся.
   Она замечает окурок, плавающий в бутылке Snapple, и демонстрирует мне ее с видом обвинителя, процедив что-то насчет того, как Миссис Чау обожает «Snapple» с ароматом киви. Я сижу, сгорбившись в гигантском кресле Vivienne Tam.
   — Боже, Виктор! — восклицает Элисон, внезапно останавливаясь. — При этом освещении ты выглядишь просто шикарно!
   Собравшись с силами, я смотрю на нее искоса и наконец изрекаю:
   — Чем лучше выглядишь, тем больше видишь.

30

   Вернувшись в мою квартиру в центре, я начинаю одеваться для встречи с Хлое в «Bowery Bar» в десять. Я хожу по квартире с трубкой радиотелефона в руках, на линии у меня в режиме ожидания мой агент из САА, я зажигаю свечи с цитрусовым ароматом, чтобы квартира казалась хоть немного жилой и не такой мрачной, хотя в ней холодно, как в эскимосском иглу. Черная водолазка, белые джинсы, пиджак Matsuda, туфли на низком каблуке — просто и стильно. На проигрывателе тихо играет Weezer. Телевизор включен, но без звука: на нем — сегодняшние показы в Брайант-парке. Хлое, Хлое повсюду. Наконец в трубке что-то щелкает, раздается глубокий вздох, чьи-то приглушенные голоса на заднем плане, затем снова вздох Билла.
   — Билл? Алло? — говорю я. — Билл? Что ты делаешь? Подлизываешься к Мелроуз? Сидишь в наушниках с микрофоном, прикидываясь диспетчером полетов в международном аэропорту Лос-Анджелеса?
   — Неужели мне снова придется объяснять, что у меня гораздо больше власти, чем у тебя? — устало вопрошает Билл. — Неужели мне снова придется объяснять тебе, что мы обязаны носить наушники с микрофоном на рабочем месте?
   — Ты — торговец моим будущим, зайка?
   — Я по-прежнему надеюсь на тебе заработать.
   — Итак, зайка, что там у нас происходит с «Коматозниками 2»? Сценарий просто блеск. За чем же дело?
   — За чем дело? — спокойно переспрашивает Билл. — А вот за чем: сегодня утром я был на одном просмотре и отметил, что продукт отличается рядом исключительных качеств. Он доступен, хорошо структурирован, не вызывает излишних отрицательных эмоций, и тем не менее по какой-то странной причине он не производит абсолютно никакого впечатления. Скорее всего это как-то связано с тем фактом, что марионетки и то сыграли бы лучше.
   — И что это было за кино?
   — У него еще пока нет названия, — мурлычет Билл. — Что-то среднее между «Калигулой» и «Клубом завтраков».
   — Мне кажется, что я уже видел это кино. И даже дважды. А теперь послушай, Билл…
   — Я сегодня долго обедал в «Barney Greengrass» с видом на холмы. Один тип все время пытался всучить мне какую-то историю о гигантской машине для производства макарон, которая сошла с ума.
   Я выключаю телевизор и обшариваю квартиру в поисках моих часов:
   — И… что ты думаешь по этому поводу?
   — Сколько мне еще жить осталось? — Билл на секунду замолкает. — Вряд ли в двадцать восемь полагается задумываться об этом. К тому же сидя за обеденным столом в «Barney Greengrass».
   — Ну что тут скажешь, Билл? Тебе уже двадцать восемь.
   — Прикоснувшись к лежавшей в ведерке для шампанского бутылке сельтерской, я вернулся в действительность, выпив же стакан молочного коктейля, я окончательно перестал переживать по этому поводу. Человек, продававший сюжет, наконец стал рассказывать анекдоты, а я стал над ними смеяться. — Пауза. — И тогда я стал подумывать о том, что ужин в «Viper Room», может быть, не столь уж и плохая идея, то есть вечер мне есть где славно провести.
   Я открываю стеклянную дверцу холодильника, хватаю красный апельсин, закатываю глаза, бормоча себе под нос «Я тебя умоляю!», и начинаю снимать с него кожуру.
   — Пока я обедал, кто-то из сотрудников конкурирующей фирмы подкрался ко мне сзади и приклеил здоровенную морскую звезду к моему затылку. Что он хотел этим сказать, я до сих пор не понял. — Пауза. — В настоящий момент два младших сотрудника пытаются отделить ее.
   — Ни фига себе, зайка! — откашливаюсь я. — Это поэтому ты так тяжело вздыхаешь?
   — Да нет, пока мы тут с тобой беседуем, я еще фотографируюсь. Меня снимает Фейруз Захеди для журнала «Buzz»… — Пауза, а затем снова, но уже не мне. — Что, я неправильно произношу? Ты что, думаешь, если это твоя фамилия, так ты лучше всех знаешь, как ее произносить?
   — Билли? Билли — эй, что за дела? — кричу я. — Что это за журнал такой, «Buzzzzz»? Для мух, что ли? Кончай, Билли, скажи мне прямо, что там у нас с «Коматозниками 2»? Я прочел сценарий и, хотя я обнаружил там пару-другую проблем с сюжетом и немного почеркал, я все равно считаю, что сценарий просто блеск, и мы оба знаем, что я идеально подхожу на роль Оумена. — Я кидаю еще один ломтик красного апельсина в рот и, жуя, говорю Биллу. — А Алисия Сильверстоун идеально подходит на роль Фруфру, взбалмошной сестрички Джулии Робертс.
   — С Алисией я встречался вчера вечером, — безразлично роняет Билл. — А завтра у меня Дрю Бэрримор. — Пауза. — Она как раз только что развелась.
   — Что вы делали с Алисией?
   — Мы сидели и смотрели «Король Лев» на видео и ели дыню. Я нашел ее у себя на задворках. Не такой уж и плохой вечер, хотя все зависит от вкусов, конечно. Я показал ей, как курить сигару, а она дала мне несколько советов по диете, типа «избегай закусок». — Пауза. — Ту же самую программу вечера я собираюсь повторить с вдовой Курта Кобейна на следующей неделе.
   — Ты знаешь, Билл, это, гмм, действительно очень продвинутые развлечения.
   — Прямо сейчас, пока меня снимают для «Buzz», я работаю над новым политкорректным фильмом ужасов с большим бюджетом. Мы только что закончили обсуждать, сколько изнасилований должно происходить в нем. Мои партнеры говорят, что два. Я настаиваю где-то на шести. — Пауза. — Кроме того, мы должны представить в более привлекательном виде уродство героини.
   — А что с ней не так?
   — У нее нет головы.
   — Круто, круто, вот это по-настоящему круто.
   — Добавь ко всему этому то обстоятельство, что мой пес только что покончил с собой. Он вылакал ведро краски.
   — Слушай, Билл, скажи мне прямо: ждать мне «Коматозников 2» или нет? Да или нет? А, Билл?
   — Ты знаешь, что случается с псом, который вылакал ведро краски? — говорит Билл, не обращая никакого внимания на мои слова.
   — Шумахер как-то вовлечен в это или нет? А Кифер? Он имеет к этому какое-нибудь отношение?
   — Мой пес был сексуальным маньяком, к тому же страдал от жуткой депрессии. У него была кличка Жиденок Макс, и поэтому у него была жуткая депрессия.
   — А, так вот, наверное, почему он вылакал ведро краски, верно?
   — Возможно. А возможно и потому, что ABC отменила продолжение «Моей так называемой жизни». — Он делает паузу. — Слухи всякие ходят.
   — Тебе не доводилось слышать выражение «честно зарабатывает десять процентов»? — спрашиваю я, в то время как мою руки. — Видела ты ли свою матушку, детка, стоящей на панели?[14]
    Центр никуда не годится, — бубнит Билл.
   — Эй, Билл, а что, если никакого центра и вовсе нет? А? — спрашиваю я уже в совершенной ярости.
   — Я изучу эту возможность. — Пауза. — Но в настоящий момент Фейруз окончательно убедил меня, что с морской звездой мне лучше, так что мне пора идти. Я перезвоню тебе при первой же возможности.
   — Билл, мне тоже надо бежать, но послушай — завтра мы сможем поговорить? — Я лихорадочно листаю свой ежедневник. — Гмм, скажем, в три двадцать пять или типа в… четыре или четыре пятнадцать… или, может быть, — о черт! — в шесть десять?
   — С ужина и до полуночи я обхожу галереи с актерами из «Друзей».
   — Это архинагло с твоей стороны, Билл!
   — Дагби, мне некогда. Фейруз хочет снять меня в профиль sans морская звезда.
   — Эй, Билл, подожди минутку! Мне нужно всего лишь знать, будешь ли ты меня проталкивать в «Коматозников 2». И моя фамилия — не Дагби!
   — Если ты не Дагби, то кто же ты? — переспрашивает он равнодушно. — С кем же я тогда сейчас говорю, если ты не Дагби?
   — Это я, Виктор Вард. Тот, что, типа, открывает самый большой клуб в Нью-Йорке завтра вечером.
   Пауза, затем:
   — Не может быть…
   — Я работал моделью у Пола Смита. Я снимался в рекламе Кэлвина Кляйна.
   Пауза, затем:
   — Не может быть…
   Я слышу, как он меняет позу, устраиваясь в кресле удобнее.
   — Я тот самый парень, который, как все считают, был любовником Дэвида Геффена, но это неправда.
   — Таких много.
   — Я встречаюсь с Хлое Бирнс, — кричу я. — С Хлое Бирнс, которая, типа, супермодель.
   — Про нее я слышал, а вот про тебя нет, Дагби.
   — Господи, Билл, да я на обложке последнего номера «Youth Quake»! Тебе необходимо срочно снизить потребление антидепрессантов, старина!
   — Что-то никак не могу тебя припомнить.
   — Слушай, — кричу я. — Я отказался от предложения, которое мне сделали в ICM ради вашей конторы!
   — Знаешь, Дагби, или как там тебя звать, я тебя не очень хорошо слышу, потому что я сейчас еду по Малхолланд и тут как раз… очень длинный тоннель. — Пауза. — Слышишь, какие помехи?
   — Но я позвонил, Билл, к тебе в офис. Ты сказал мне, что Фейруз Захеди снимет тебя в офисе. Дай мне с ним поговорить.
   Долгая пауза, затем Билл презрительно цедит:
   — Думаешь, ты умнее всех на свете, да?

29

   У дверей «Bowery Bar» столпилось столько народу, что мне приходится карабкаться через заглохший лимузин, неуклюже застывший, не доехав до края мостовой, для того, чтобы начать пропихиваться сквозь толпу, в то время как папарацци, которых не пустили внутрь, отчаянно пытаются снять меня, выкрикивая мое имя, а я следую за Лайамом Нисоном, Кэрол Альт и Спайком Ли, а также Чадом и Антоном, которые помогают нам протолкнуться внутрь как раз вовремя для того, чтобы услышать грохочущий начальный рифф песни Мэттью Свита «Sick of Myself». В баре настоящий пандемониум — белые парни с ямайскими косичками, черные девушки в футболках с надписью «Nirvana», маменькины сыночки в прикидах героинистов, королевы спортзалов с прическами деловых женщин, мохер, неон, Джейнис Диккерсон, телохранители и их модели, только что с показов, все еще не остывшие, но пока еще не изможденные, ткань с начесом и неопрен, китайские косы и силикон, Брент Фрейзер и Брендан Фрейзер, помпоны и рукава из шенили, перчатки с крагами, и все как один вешаются друг другу на шею. Я машу рукой Пелл и Вивьен, которые пьют коктейли «космополитен» в компании Маркуса — на нем парик английского судьи — и этой по-настоящему прикольной лесбиянки, Эгг — на ней бумажная корона с рекламой маргарина «Imperial», а она сидит рядом с двумя людьми, одетыми как двое из участников Banana Splits[15], но какие именно двое — я сразу не скажу. Эта вечеринка явно проходит под девизом «китч — это круто», и на нее явилась куча сердцеедов.
   Осматривая ресторанный зал в поисках Хлое (что, как до меня доходит с некоторой задержкой, все равно бесполезно, поскольку она обычно сидит в одной из трех больших кабинок класса «А»), я замечаю рядом с собой Ричарда Джонсона[16] из «Page Six» в компании Мика и Энн Джонс, так что я пробираюсь к ним бочком и приветствую их.
    Привет, Дик! — ору я, пытаясь перекричать толпу, — мне нужно тебя кое о чем спросить, рог favor.[17]