Страница:
– Смотри внимательнее, – шепнула Вика тигренку. – Потом расскажешь остальным.
Под «остальными» она имела в виду другие игрушки, не отправившиеся в путешествие.
Избежав утренних пробок, выскочили из города и помчались по московской трассе. Предполагалось, что до Москвы остановок делать не будут, приедут в нее часам к трем-четырем и, поселившись в гостинице, вечером сходят куда-нибудь отдохнуть, а с утра пораньше продолжат поездку.
– Правда, у меня там одно дело есть. С человеком одним надо встретиться, – признался Марат, когда за окном промелькнул указатель «Новгородская область» и колеса джипа зашумели на плохом асфальте, которым всегда отличались от соседних новгородские дороги.
У Тимофея вытянулось лицо:
– Марат! Ты же обещал, что никаких дел…
– Бизнес есть бизнес. Ничего, вы меня в каком-нибудь ресторанчике подождете, а я быстро управлюсь. Только договорюсь с человеком, и все.
– Я так чувствую, что тебе сейчас с работы позвонят, и мы поедем обратно.
Художник накаркал, Марату, действительно, позвонили. Как начали звонить, так и не переставали. Иногда Марат сам набирал чей-то номер и начинал спрашивать, но чаще искали его, и он принимался что-то объяснять, нервно жестикулируя свободной от телефона рукой. Разговоры были серьезными. Звучали красивые бизнес-термины, известные всему городу имена и цифры с большими нулями. Вика много раз слышала, как ее клиенты вели подобные разговоры. И обычно после таких разговоров у клиентов мало что получалось – мысленно они были уже не с ней, а считали прибыль от сделок или лихорадочно думали, как минимизировать убытки или оправдаться перед партнерами.
Было похоже, что Марат занимается как раз последним – оправдывается. И его оправдания звучат достаточно жалко. Где-то он напорол, и теперь на него вешают всех собак.
Вике его стало жалко…
Тимофей наклонился к ней, сказал на ухо:
– Накрылась поездка. В прошлом году то же самое было. Собрались поехать, а в последний момент его дела не пустили.
Не доехав до Великого Новгорода двадцати километров, Марат приказал водителю остановиться и с мрачным видом обернулся к Вике и Тимофею.
– Ничего не говори, мы все поняли, – опередил Тимофей бизнесмена. – Назад, да?
– Что вы поняли? – Марат внезапно окрысился. – Да ни хрена вы не поняли! На меня такие бабки повесили!
– Надо было телефон отключить, – сказал Тимофей.
– Дурак ты! – Марат чуть не плюнул. – Короче, мне надо обратно. Хотите, в Новгороде меня подождите. Я через два дня, может, освобожусь. А нет – поехали домой. Если останетесь, гостиницу в Новгороде я вам оплачу.
Тимофей посмотрел на Вику. Перспектива поселиться с ней в гостинице, тем более за чужой счет, его вдохновляла.
– А может, и не освободишься? – спросила Вика.
Марат отвел взгляд:
– Может, и нет. Не знаю, как дела сложатся.
Тимофей незаметно толкнул Вику локтем: давай, остаемся. Пару дней погуляем, а потом, если Марат не вернется, как-нибудь доберемся до Питера.
– Я возвращаюсь, – сказала Вика.
Сидеть в Новгороде и гадать, что будет дальше, ей не хотелось. Тем более что она чувствовала: у Марата все закрутилось серьезно и ни через два дня, ни даже через неделю он не освободится. Чем его ждать, проще отправиться из «Пулково» самолетом.
– Я возвращаюсь…
Марат посмотрел на художника:
– Ты, я так понимаю, один не останешься? Тогда решено.
– Возвращаться – плохая примета, – пробубнил Тимофей.
Широкими колесами подняв с обочины пыль, «Шевроле» развернулся и припустил в Санкт-Петербург.
Обратная дорога показалась длиннее – хотя обычно бывает наоборот. Может быть, потому, что молчали, и потому, что погода испортилась. Небо заволокло тучами, в лобовое стекло бил косой сильный дождь, будто старавшийся задержать рвущуюся в город машину.
Вика шепнула тигренку:
– На самолете полетим. Помнишь, ты летал и тебе очень понравилось?
Ее подвезли к дому. У подъезда стоял патрульный «Форд-эскорт» с милиционером в кабине.
– Чего тут гаишники делают? Да еще и с московскими номерами. У кого-то денег не хватило откупиться на трассе, так они домой к нему не поленились приехать? – усмехнулся охранник, останавливая «Шевроле» позади «Форда».
Он вышел вместе с Викой, чтобы помочь забрать из багажника сумку. Когда он поднял заднюю дверь, с сиденья обернулся Тимофей:
– Вик, может, тебе донести?
Лицо у него было жалобное: он напрашивался на «чай с продолжением» – и понимал, что ни чая, ни продолжения ему, конечно, не светит.
– Спасибо, Тема. Я сама.
Вика забрала сумку, поблагодарила охранника и вошла в дом.
«Шевроле» резко взял с места – Марат торопился высадить художника у метро и отправиться на работу.
Вика подошла к двери квартиры, достала ключи.
Выше нее, на межэтажной площадке, стоял инспектор ГАИ в ярком светоотражающем жилете.
– Нехорошо, девушка! Правила нарушаем, – сказал он и начал неторопливо спускаться.
В его уверенной неторопливости было что-то гипнотизирующее.
Снизу бесшумно поднимался второй инспектор, который сидел перед домом в машине.
У Вики в сумочке зазвонил телефон.
Первый инспектор цокнул языком и запрещающе покачал головой: не надо, не трогай его.
– Вам придется проехать с нами, гражданочка, – сказал второй, бесшумно подошедший вплотную.
Вика вздрогнула и прижала к себе тигренка.
***
***
***
24
***
Под «остальными» она имела в виду другие игрушки, не отправившиеся в путешествие.
Избежав утренних пробок, выскочили из города и помчались по московской трассе. Предполагалось, что до Москвы остановок делать не будут, приедут в нее часам к трем-четырем и, поселившись в гостинице, вечером сходят куда-нибудь отдохнуть, а с утра пораньше продолжат поездку.
– Правда, у меня там одно дело есть. С человеком одним надо встретиться, – признался Марат, когда за окном промелькнул указатель «Новгородская область» и колеса джипа зашумели на плохом асфальте, которым всегда отличались от соседних новгородские дороги.
У Тимофея вытянулось лицо:
– Марат! Ты же обещал, что никаких дел…
– Бизнес есть бизнес. Ничего, вы меня в каком-нибудь ресторанчике подождете, а я быстро управлюсь. Только договорюсь с человеком, и все.
– Я так чувствую, что тебе сейчас с работы позвонят, и мы поедем обратно.
Художник накаркал, Марату, действительно, позвонили. Как начали звонить, так и не переставали. Иногда Марат сам набирал чей-то номер и начинал спрашивать, но чаще искали его, и он принимался что-то объяснять, нервно жестикулируя свободной от телефона рукой. Разговоры были серьезными. Звучали красивые бизнес-термины, известные всему городу имена и цифры с большими нулями. Вика много раз слышала, как ее клиенты вели подобные разговоры. И обычно после таких разговоров у клиентов мало что получалось – мысленно они были уже не с ней, а считали прибыль от сделок или лихорадочно думали, как минимизировать убытки или оправдаться перед партнерами.
Было похоже, что Марат занимается как раз последним – оправдывается. И его оправдания звучат достаточно жалко. Где-то он напорол, и теперь на него вешают всех собак.
Вике его стало жалко…
Тимофей наклонился к ней, сказал на ухо:
– Накрылась поездка. В прошлом году то же самое было. Собрались поехать, а в последний момент его дела не пустили.
Не доехав до Великого Новгорода двадцати километров, Марат приказал водителю остановиться и с мрачным видом обернулся к Вике и Тимофею.
– Ничего не говори, мы все поняли, – опередил Тимофей бизнесмена. – Назад, да?
– Что вы поняли? – Марат внезапно окрысился. – Да ни хрена вы не поняли! На меня такие бабки повесили!
– Надо было телефон отключить, – сказал Тимофей.
– Дурак ты! – Марат чуть не плюнул. – Короче, мне надо обратно. Хотите, в Новгороде меня подождите. Я через два дня, может, освобожусь. А нет – поехали домой. Если останетесь, гостиницу в Новгороде я вам оплачу.
Тимофей посмотрел на Вику. Перспектива поселиться с ней в гостинице, тем более за чужой счет, его вдохновляла.
– А может, и не освободишься? – спросила Вика.
Марат отвел взгляд:
– Может, и нет. Не знаю, как дела сложатся.
Тимофей незаметно толкнул Вику локтем: давай, остаемся. Пару дней погуляем, а потом, если Марат не вернется, как-нибудь доберемся до Питера.
– Я возвращаюсь, – сказала Вика.
Сидеть в Новгороде и гадать, что будет дальше, ей не хотелось. Тем более что она чувствовала: у Марата все закрутилось серьезно и ни через два дня, ни даже через неделю он не освободится. Чем его ждать, проще отправиться из «Пулково» самолетом.
– Я возвращаюсь…
Марат посмотрел на художника:
– Ты, я так понимаю, один не останешься? Тогда решено.
– Возвращаться – плохая примета, – пробубнил Тимофей.
Широкими колесами подняв с обочины пыль, «Шевроле» развернулся и припустил в Санкт-Петербург.
Обратная дорога показалась длиннее – хотя обычно бывает наоборот. Может быть, потому, что молчали, и потому, что погода испортилась. Небо заволокло тучами, в лобовое стекло бил косой сильный дождь, будто старавшийся задержать рвущуюся в город машину.
Вика шепнула тигренку:
– На самолете полетим. Помнишь, ты летал и тебе очень понравилось?
Ее подвезли к дому. У подъезда стоял патрульный «Форд-эскорт» с милиционером в кабине.
– Чего тут гаишники делают? Да еще и с московскими номерами. У кого-то денег не хватило откупиться на трассе, так они домой к нему не поленились приехать? – усмехнулся охранник, останавливая «Шевроле» позади «Форда».
Он вышел вместе с Викой, чтобы помочь забрать из багажника сумку. Когда он поднял заднюю дверь, с сиденья обернулся Тимофей:
– Вик, может, тебе донести?
Лицо у него было жалобное: он напрашивался на «чай с продолжением» – и понимал, что ни чая, ни продолжения ему, конечно, не светит.
– Спасибо, Тема. Я сама.
Вика забрала сумку, поблагодарила охранника и вошла в дом.
«Шевроле» резко взял с места – Марат торопился высадить художника у метро и отправиться на работу.
Вика подошла к двери квартиры, достала ключи.
Выше нее, на межэтажной площадке, стоял инспектор ГАИ в ярком светоотражающем жилете.
– Нехорошо, девушка! Правила нарушаем, – сказал он и начал неторопливо спускаться.
В его уверенной неторопливости было что-то гипнотизирующее.
Снизу бесшумно поднимался второй инспектор, который сидел перед домом в машине.
У Вики в сумочке зазвонил телефон.
Первый инспектор цокнул языком и запрещающе покачал головой: не надо, не трогай его.
– Вам придется проехать с нами, гражданочка, – сказал второй, бесшумно подошедший вплотную.
Вика вздрогнула и прижала к себе тигренка.
***
Взрывом выбило широкие витринные окна зала игровых автоматов, раскидало по тротуару какие-то бумажки, жетоны. Место происшествия было оцеплено постовыми и обозначено белой лентой, привязанной где куда – к водосточной трубе, к вынесенному из зала высокому табурету, к ящикам. Внутри оцепления стояли две «скорые помощи», патрульный «УАЗик», микроавтобус взрывотехников ОМОН. Виднелись статичные фигуры местного руководства, прибывшего отметиться и проконтролировать, щелкал фотоаппаратом эксперт, опрашивал какую-то женщину участковый.
Кто-то из руководителей по телефону докладывал в дежурную часть главка:
– Один человек погиб, у двоих ранения средней тяжести…
Когда Роман и Егоров подъехали, два медика с носилками выходили из раскуроченных взрывной волной дверей зала. Человек на носилках был до середины лица укрыт простыней, но показалось, что это Стас, и Шилов с Егоровым бросились к нему из «Фольксвагена».
Это оказался не Скрябин.
Скрябин, живой и почти невредимый, курил под аркой дома напротив, почти на том самом месте, где получасом раньше стояла машина Румына.
– Георгич! – крикнул он.
Круто изменив направление, Роман и Егоров подбежали к нему.
У Стаса был растрепанный вид, испачканное лицо и царапины на шее и на скуле.
– Живой, а?! Птица-феникс!
– Мы, боевые мотыльки, в огне не горим. – Скрябин закурил новую сигарету и смял опустевшую пачку.
У Романа зазвонил телефон.
– Да!
– Рома, это Голицын. Надо срочно найти жену Прапора.
– Юра, я занят. Давай позже. – Шилов убрал «трубку» в карман, кивнул Стасу: – Ну!
– Похоже, он меня вычислил.
– И промахнулся?
– Нет, он все сделал точно. Меня Заяц спас.
– Какой заяц?
– Потом расскажу. У нас остался только адрес Пановой. Если он начнет зачищаться, то, значит, и ее тоже.
– Твою мать! Где ж людей взять?
Снова дозвонился Голицын.
– Да, Юра!
– Что ты решил?
– Ну а мы-то тут при чем? Это вообще не наша тема.
– Рома, ее убьют. Арнаутовский отдел замазан, им соваться нельзя.
– А у меня на шее двадцать дел и московская проверка. Один опер с проломленным черепом в больнице лежит, второго чуть не взорвали. И я не знаю, что еще будет минут через пять, а ты мною чужие дыры латаешь.
– Рома, это операция Кальяна. Он по твоим делам тоже мелькал. На этом деле можно его прихватить. И дальше можешь его давить, на что хочешь.
– Сомневаюсь…
– А ты не сомневайся, Рома, ты меня не первый день знаешь. Дай мне эту женщину, и я прихвачу Кальяна, я тебе обещаю.
– Твою мать! Где ее найти?
– В Гатчине. На работе ее нет, я звонил. Но сын в садике. Если поспешите, то успеете перехватить, когда она за ним придет.
Поехали все втроем. Приехали, договорились с воспитательницей, и стали ждать. Сначала сидели в машине, потом вышли размяться.
Дети бегали по площадке, играли. У мальчишек было много пластмассового оружия – пистолеты, автоматы, винтовки, и они весело изображали войну. Понарошку убитые падали и лежали, подражая увиденному в кинофильмах. Сын Прапора Олег бегал вместе со всеми. У него был «калашников», очень похожий на настоящий. Он расстреливал товарищей длинными очередями и радостно кричал:
– Ты убит! Ты убит!
Шилов облокотился на металлическую ограду детской площадки, сунул в рот сигарету.
– Ты бы не курил, тут дети, – сказал Стас.
– Пусть привыкают, – буркнул Роман, но закуривать все же не стал.
– А моя тайком дымит, – сообщил Егоров. – Думает, я не знаю.
– Все мы так в детстве думаем, – ответил Стас. Подумав, добавил: – А я сына хочу.
– Так в чем проблема?
– Найти правильную женщину.
– Ну, это как раз не проблема, – махнул рукой Шилов.
– А чего сам не женишься? – Егоров посмотрел на него.
– Детей не люблю, – ответил Роман после паузы.
– Это пройдет…
– Просто ты еще не нашел свою женщину, – добавил Стас.
Подошла воспитательница:
– Вы про сили сообщить. За Олегом пришла мама.
– Где она?
– Вон, видите?
Женщина в коротком, песочного цвета пальто и расклешенных джинсах стояла у бокового крыльца детского сада. Именно она принесла Арнаутову деньги, а потом пыталась утопить его своими показаниями. Теперь ее надо спасать…
Мальчик с «калашниковым» оставил игру и подбежал к маме. Она ему что-то сказала, поправила шапочку. Заметила троих приближающихся мужчин и с тревогой посмотрела на них.
– Добрый день, – сказал Шилов, показывая удостоверение. – Вам придется проехать с нами.
– С какой стати?
Деликатничать не хотелось, и Роман сказал прямо:
– Вы жить хотите?
– Что? – Прямота имела успех, женщина сразу поверила, что дело серьезно.
Шилов посмотрел на мальчика и, очень убедительно разыграв удивление, показал на его щеку:
– Ты где это так испачкался? Ну-ка, иди, помойся.
Сын посмотрел на маму. Она кивнула:
– Иди, иди.
Мальчик взбежал по крыльцу и скрылся в доме.
– Ваш муж убит, – сказал Шилов. – Кто и почему его убил, вы сами догадываетесь. Если вы любите сына, вам придется проехать в прокуратуру и рассказать всю правду.
Женщине потребовалось всего несколько секунд на раздумья. Потом она решительно кивнула:
– Да. Я так и знала, что этим кончится. Я готова.
– Ребенка есть куда отвезти?
– К бабушке.
Мальчик выбежал из дома и с ходу обвинил Шилова:
– Ты меня обманул! У меня щека чистая.
– Я не обманул, а пошутил.
– А врать плохо.
Во время разговора Роман и Стас стояли к женщине лицом, а Егоров посматривал по сторонам и первым заметил вишневый «Лэндкрузер» с дочерна затемненными стеклами. Проехав вдоль ограды, джип остановился у калитки, в нескольких метрах от «Фольксвагена» Шилова. Открылись двери, вышли Кальян и двое бойцов, вставших по обе стороны от него. Вид у них был вполне угрожающий. Водитель остался в машине.
– Это он подговорил вас обвинить Арнаутова? – спросил Шилов.
Не колеблясь, женщина кивнула и взяла сына за руку. Если у нее и оставались какие-то сомнения, то своим появлением Кальян их полностью разрешил.
– Идем спокойно, – сказал Роман, расстегивая «молнию» куртки и движением плеча поправляя подмышечную кобуру так, чтобы было удобнее выхватить пистолет. – Стас – с женщиной, Витя страхует. Готовы? Вперед.
Он пошел первым.
Кальян и его люди стояли, не двигаясь. Кто-то из них убил Прапора. Вряд ли он сам, не по его статусу такой мелочевкой мараться. Он отдал приказ, а исполнил кто-то другой. Тот, который стоит справа. Или слева. Или который остался в машине.
Тонированное стекло не позволяло увидеть, чем занят водитель, и Роман старался идти так, чтобы Кальян с бойцами все время находился прямо между возглавляемой им группой и черным окном водительской дверцы «Лэндкрузера». Кальян, конечно, не полный обмёрзок, чтобы устраивать бойню при таких обстоятельствах, но чем черт не шутит?
Обошлось без стрельбы.
Когда подошли ближе, Кальян вежливо, с полупоклоном, приветствовал:
– Здравствуйте, Роман Георгиевич. Какими судьбами?
– Здравствуйте, Федор Аркадьевич. Работаем.
– Не бережете себя.
– Выслуживаюсь.
– Похвально.
– Можно, мы пройдем к машине?
Кальян посмотрел через плечо на «Фольксваген» и чуть отступил в сторону, символически освобождая проход:
– Конечно.
Стоя вполоборота к Кальяну, Роман подождал, пока за его спиной Стас, женщина с ребенком и Егоров не дошли до «Фольксвагена». С брелока отключил сигнализацию и разблокировал двери, убедился, что они сели. После этого попрощался:
– До свидания, Федор Аркадьевич.
– Удачи, Роман Георгиевич. А я думал, у нас с вами одни враги.
Кальян имел в виду Арнаутова.
– Да нет, вы ошиблись.
– Жаль. Мог бы получиться шикарный альянс.
Кальян сделал своим бойцам знак грузиться в машину, а сам остался стоять, наблюдая, как «Фольксваген» разворачивается и увозит опасную для него свидетельницу.
По большому счету, ему на это было плевать. Ее показания уже ничего не решали.
Кто-то из руководителей по телефону докладывал в дежурную часть главка:
– Один человек погиб, у двоих ранения средней тяжести…
Когда Роман и Егоров подъехали, два медика с носилками выходили из раскуроченных взрывной волной дверей зала. Человек на носилках был до середины лица укрыт простыней, но показалось, что это Стас, и Шилов с Егоровым бросились к нему из «Фольксвагена».
Это оказался не Скрябин.
Скрябин, живой и почти невредимый, курил под аркой дома напротив, почти на том самом месте, где получасом раньше стояла машина Румына.
– Георгич! – крикнул он.
Круто изменив направление, Роман и Егоров подбежали к нему.
У Стаса был растрепанный вид, испачканное лицо и царапины на шее и на скуле.
– Живой, а?! Птица-феникс!
– Мы, боевые мотыльки, в огне не горим. – Скрябин закурил новую сигарету и смял опустевшую пачку.
У Романа зазвонил телефон.
– Да!
– Рома, это Голицын. Надо срочно найти жену Прапора.
– Юра, я занят. Давай позже. – Шилов убрал «трубку» в карман, кивнул Стасу: – Ну!
– Похоже, он меня вычислил.
– И промахнулся?
– Нет, он все сделал точно. Меня Заяц спас.
– Какой заяц?
– Потом расскажу. У нас остался только адрес Пановой. Если он начнет зачищаться, то, значит, и ее тоже.
– Твою мать! Где ж людей взять?
Снова дозвонился Голицын.
– Да, Юра!
– Что ты решил?
– Ну а мы-то тут при чем? Это вообще не наша тема.
– Рома, ее убьют. Арнаутовский отдел замазан, им соваться нельзя.
– А у меня на шее двадцать дел и московская проверка. Один опер с проломленным черепом в больнице лежит, второго чуть не взорвали. И я не знаю, что еще будет минут через пять, а ты мною чужие дыры латаешь.
– Рома, это операция Кальяна. Он по твоим делам тоже мелькал. На этом деле можно его прихватить. И дальше можешь его давить, на что хочешь.
– Сомневаюсь…
– А ты не сомневайся, Рома, ты меня не первый день знаешь. Дай мне эту женщину, и я прихвачу Кальяна, я тебе обещаю.
– Твою мать! Где ее найти?
– В Гатчине. На работе ее нет, я звонил. Но сын в садике. Если поспешите, то успеете перехватить, когда она за ним придет.
Поехали все втроем. Приехали, договорились с воспитательницей, и стали ждать. Сначала сидели в машине, потом вышли размяться.
Дети бегали по площадке, играли. У мальчишек было много пластмассового оружия – пистолеты, автоматы, винтовки, и они весело изображали войну. Понарошку убитые падали и лежали, подражая увиденному в кинофильмах. Сын Прапора Олег бегал вместе со всеми. У него был «калашников», очень похожий на настоящий. Он расстреливал товарищей длинными очередями и радостно кричал:
– Ты убит! Ты убит!
Шилов облокотился на металлическую ограду детской площадки, сунул в рот сигарету.
– Ты бы не курил, тут дети, – сказал Стас.
– Пусть привыкают, – буркнул Роман, но закуривать все же не стал.
– А моя тайком дымит, – сообщил Егоров. – Думает, я не знаю.
– Все мы так в детстве думаем, – ответил Стас. Подумав, добавил: – А я сына хочу.
– Так в чем проблема?
– Найти правильную женщину.
– Ну, это как раз не проблема, – махнул рукой Шилов.
– А чего сам не женишься? – Егоров посмотрел на него.
– Детей не люблю, – ответил Роман после паузы.
– Это пройдет…
– Просто ты еще не нашел свою женщину, – добавил Стас.
Подошла воспитательница:
– Вы про сили сообщить. За Олегом пришла мама.
– Где она?
– Вон, видите?
Женщина в коротком, песочного цвета пальто и расклешенных джинсах стояла у бокового крыльца детского сада. Именно она принесла Арнаутову деньги, а потом пыталась утопить его своими показаниями. Теперь ее надо спасать…
Мальчик с «калашниковым» оставил игру и подбежал к маме. Она ему что-то сказала, поправила шапочку. Заметила троих приближающихся мужчин и с тревогой посмотрела на них.
– Добрый день, – сказал Шилов, показывая удостоверение. – Вам придется проехать с нами.
– С какой стати?
Деликатничать не хотелось, и Роман сказал прямо:
– Вы жить хотите?
– Что? – Прямота имела успех, женщина сразу поверила, что дело серьезно.
Шилов посмотрел на мальчика и, очень убедительно разыграв удивление, показал на его щеку:
– Ты где это так испачкался? Ну-ка, иди, помойся.
Сын посмотрел на маму. Она кивнула:
– Иди, иди.
Мальчик взбежал по крыльцу и скрылся в доме.
– Ваш муж убит, – сказал Шилов. – Кто и почему его убил, вы сами догадываетесь. Если вы любите сына, вам придется проехать в прокуратуру и рассказать всю правду.
Женщине потребовалось всего несколько секунд на раздумья. Потом она решительно кивнула:
– Да. Я так и знала, что этим кончится. Я готова.
– Ребенка есть куда отвезти?
– К бабушке.
Мальчик выбежал из дома и с ходу обвинил Шилова:
– Ты меня обманул! У меня щека чистая.
– Я не обманул, а пошутил.
– А врать плохо.
Во время разговора Роман и Стас стояли к женщине лицом, а Егоров посматривал по сторонам и первым заметил вишневый «Лэндкрузер» с дочерна затемненными стеклами. Проехав вдоль ограды, джип остановился у калитки, в нескольких метрах от «Фольксвагена» Шилова. Открылись двери, вышли Кальян и двое бойцов, вставших по обе стороны от него. Вид у них был вполне угрожающий. Водитель остался в машине.
– Это он подговорил вас обвинить Арнаутова? – спросил Шилов.
Не колеблясь, женщина кивнула и взяла сына за руку. Если у нее и оставались какие-то сомнения, то своим появлением Кальян их полностью разрешил.
– Идем спокойно, – сказал Роман, расстегивая «молнию» куртки и движением плеча поправляя подмышечную кобуру так, чтобы было удобнее выхватить пистолет. – Стас – с женщиной, Витя страхует. Готовы? Вперед.
Он пошел первым.
Кальян и его люди стояли, не двигаясь. Кто-то из них убил Прапора. Вряд ли он сам, не по его статусу такой мелочевкой мараться. Он отдал приказ, а исполнил кто-то другой. Тот, который стоит справа. Или слева. Или который остался в машине.
Тонированное стекло не позволяло увидеть, чем занят водитель, и Роман старался идти так, чтобы Кальян с бойцами все время находился прямо между возглавляемой им группой и черным окном водительской дверцы «Лэндкрузера». Кальян, конечно, не полный обмёрзок, чтобы устраивать бойню при таких обстоятельствах, но чем черт не шутит?
Обошлось без стрельбы.
Когда подошли ближе, Кальян вежливо, с полупоклоном, приветствовал:
– Здравствуйте, Роман Георгиевич. Какими судьбами?
– Здравствуйте, Федор Аркадьевич. Работаем.
– Не бережете себя.
– Выслуживаюсь.
– Похвально.
– Можно, мы пройдем к машине?
Кальян посмотрел через плечо на «Фольксваген» и чуть отступил в сторону, символически освобождая проход:
– Конечно.
Стоя вполоборота к Кальяну, Роман подождал, пока за его спиной Стас, женщина с ребенком и Егоров не дошли до «Фольксвагена». С брелока отключил сигнализацию и разблокировал двери, убедился, что они сели. После этого попрощался:
– До свидания, Федор Аркадьевич.
– Удачи, Роман Георгиевич. А я думал, у нас с вами одни враги.
Кальян имел в виду Арнаутова.
– Да нет, вы ошиблись.
– Жаль. Мог бы получиться шикарный альянс.
Кальян сделал своим бойцам знак грузиться в машину, а сам остался стоять, наблюдая, как «Фольксваген» разворачивается и увозит опасную для него свидетельницу.
По большому счету, ему на это было плевать. Ее показания уже ничего не решали.
***
Пока отвезли сына к бабушке, пока ехали из Гатчины в Питер, наступил вечер.
Голицын, словно почувствовав их приближение, встретил в коридоре прокуратуры.
– Спасибо, Роман Георгиевич.
– Да ладно.
В дороге с женщиной поговорили, и стало понятно, что старались не зря. Она сдала Кальяна с потрохами и была готова идти до конца, через опознания, очные ставки, судебные заседания. Правда, статья, которую можно было вменить Кальяну на основании ее показаний, была не слишком тяжелой, но для начала – хоть что-то.
Голицын пригласил женщину в кабинет. Шилов сказал Стасу:
– Ты бы к Кожуриной заглянул, поговорил про Панову. Ее там, кажется, нет, а Татьяна Николаевна на месте. Поговори и догоняй нас.
– А вы куда?
– Громов ночью едет в Москву, надо кассету с ним передать. И с адресом Пановой что-то придумать. Так что дел хватит, ты тут не затягивай.
Роман и Егоров начали спускаться по лестнице. Стас постоял, задумчиво глядя им вслед, пригладил волосы и пошел к кабинету Кожуриной.
– Можно?
– Заходите, Станислав Александрович…
Выслушав Стаса, она не сильно удивилась.
– Если хочешь знать мое мнение, напрямую говорить с ней нельзя. Она девочка шустрая, старательная, все успевает. Но с двойным дном. Такая будет рога мужу наставлять под самым носом, и совершенно безнаказанно.
– Думаешь, она не при делах?
– Я предпочитаю мыслить юридическими категориями. Найдите факты, тогда видно будет.
– А ты в стороне?
– Ну как я могу быть в стороне, когда такое рядом? Я к ней повнимательнее присмотрюсь.
– Спасибо.
– Пожалуйста. Чаю хочешь? И бутерброды еще есть.
– Чаю? Да, хочу.
Кожурина встала из-за стола. Проходя мимо Стаса, сидевшего на стуле посреди кабинета, недоуменно остановилась:
– Слушай, ты грязный какой-то. Упал, что ли? И кровь на шее…
Стас потер запекшуюся царапину.
– Не трогай, я сейчас обработаю. – Кожурина достала из шкафа аптечку, нашла вату, перекись водорода, пластырь. – Где тебя так угораздило?
– На Гороховой. Там меня сегодня взорвать пытались.
– Вон оно что… Это кто так постарался? Уж не тот ли взрывник?
– Тот самый.
– Следствие по этому делу, между прочим, я веду. Не хочешь поделиться информацией?
– Сама говоришь, нужны только факты. А у нас пока одни домыслы.
Кожурина обработала рану, заклеила пластырем. Все это время Стас сидел спокойно, но как только она закончила, он взял ее за руку и прижал ладонь к своему лицу. Они замерли.
Громко щелкнул, выключаясь, электрический чайник. Кожурина вздрогнула, освободила руку. Ничего не говоря, отошла от Стаса и, убрав аптечку, занялась чаем.
В машине, по дороге к дому Александры, Роман говорил Егорову:
– Если за этой дурой выставимся, попадем под раздачу: слежка за прокурорским работником. Плюс Паша Арнаутов. Он тоже не лох.
– Лох, не лох – а пашет девку Серегиного убийцы.
– Ты ему это докажи.
– Бесполезно. Влюбленные глухи, слепы…
– И туповаты, – подхватил Шилов. – А ведь это идея!
– В смысле?
Не отвечая, Роман достал телефон и набрал номера Стаса:
– Ты еще в прокуратуре? Слушай, спроси у Кожуриной координаты Лютого, она же его дело ведет… Да нет, нам Паша срочно нужен, а он у Лютого кантуется. Я перезвоню через минуту.
– Ты уверен в своей правоте? – спросил Егоров.
– Какая, на хрен, уверенность? Просто делаю, что могу. Есть идеи получше?
– Подтянем Фрола, Сапожникова, сядем в засаду.
– На полноценную засаду нас не хватит. Волчара крученый, вон он как Стаса отбрил. Ничего, Сергеич в Москву скатает, пробьет нам подмогу.
– Ты в нее веришь, в подмогу?
– Я на это надеюсь. – Шилов нажал кнопку повторного набора номера. – Стас, ну как? Говори, я запомню. Так, так… Какая квартира? Спасибо!
– Обиделся на меня тогда?
– Я тебя тогда не понял.
– А сейчас?
– И сейчас не понимаю.
– Испугалась я, Стас. Просто испугалась.
– Чего?
– Обмануться страшно. В себе… В тебе.
– А одной быть не страшно?
– Одной тошно. Это легче.
– Черт, забыл у него про Панову спросить. – Шилов снова нажал кнопку повтора.
Скрябин не отвечал.
– Им сейчас не до нас, – глядя в окно, сказал Егоров.
– Почему?
– Потому, Ром, потому. Все давно это заметили, один ты не видишь. Потому что ни о чем, кроме работы, не думаешь. Когда они в Нижний Тагил в командировку летали, между ними искра проскочила. Ты обратил внимание, что Стас изменился?
– Он же вернулся раньше нее. Чего они тогда прилетели не вместе?
– Не все так просто бывает.
– Ну, не знаю…
– То-то и оно.
Шилов покосился на Егорова. Хотелось сказать что-нибудь очень язвительное, вроде: «Конечно, ты в тюрьме всю жизнь просидел, привык людей под микроскопом разглядывать – вот и замечаешь то, чего никто увидеть не может. А что не можешь заметить – придумываешь. Какая искра? Кожурина с Арнаутовым седьмой год то сходится, то расходится – и так постоянно. А Стас до сих пор о семейной жизни не может без содрогания вспоминать, и серьезные отношения ему сейчас нужны, как парашют водолазу».
Сказать хотелось, но он промолчал. А там и приехали…
Вызвав Пашу для разговора на лестницу, Шилов энергично спросил:
– Ты мне руку жал? Значит, меня уважаешь.
– Ну…
– Лаконичен, как спартанец. И задание тебе будет спартанское.
– Роман Георгиевич, я вас уважаю, но задачи мне мое начальство ставит.
– Сашу убить могут.
Через двадцать минут они были у ее дома. В квартире был включен свет, работал телевизор.
– Не спит, – сказал Шилов. – Ну что, Паша, вперед?
– Вы так и не сказали, кто он такой. Она же недавно в следствии, никому насолить не успела.
– Паша, я тебе клянусь: я все тебе расскажу, но не сейчас. Нет у нас сил ее прикрывать, понимаешь? И ей нельзя ничего говорить. Так что вся надежда на тебя.
– Да она меня еще ни разу к себе не пускала.
– Потому что раньше у тебя цели были легкомысленные. А теперь ты ее охранять должен. Это уже не баловство, а дело. А дело замаскируешь баловством.
– Вот про баловство не надо, – Паша тяжело взглянул исподлобья.
– Извини, понимаю: чувства. Сам когда-то был молодым.
– А если он сейчас там?
– Ты же собровец, да и мы не сразу уедем, дождемся. Если все в порядке, дай нам знак: свет выключи и снова включи. Идет?
– Идет.
– И смотри, не проболтайся ей.
– Да понял я!
– Если он там, вали его сразу, борьбу не устраивай. Зверь страшный.
– Придет – не уйдет…
Через несколько минут свет в комнате погас и зажегся. Роман и Егоров переглянулись.
– Ну что, Витя, полетели кассету для Громова переписывать?
Голицын, словно почувствовав их приближение, встретил в коридоре прокуратуры.
– Спасибо, Роман Георгиевич.
– Да ладно.
В дороге с женщиной поговорили, и стало понятно, что старались не зря. Она сдала Кальяна с потрохами и была готова идти до конца, через опознания, очные ставки, судебные заседания. Правда, статья, которую можно было вменить Кальяну на основании ее показаний, была не слишком тяжелой, но для начала – хоть что-то.
Голицын пригласил женщину в кабинет. Шилов сказал Стасу:
– Ты бы к Кожуриной заглянул, поговорил про Панову. Ее там, кажется, нет, а Татьяна Николаевна на месте. Поговори и догоняй нас.
– А вы куда?
– Громов ночью едет в Москву, надо кассету с ним передать. И с адресом Пановой что-то придумать. Так что дел хватит, ты тут не затягивай.
Роман и Егоров начали спускаться по лестнице. Стас постоял, задумчиво глядя им вслед, пригладил волосы и пошел к кабинету Кожуриной.
– Можно?
– Заходите, Станислав Александрович…
Выслушав Стаса, она не сильно удивилась.
– Если хочешь знать мое мнение, напрямую говорить с ней нельзя. Она девочка шустрая, старательная, все успевает. Но с двойным дном. Такая будет рога мужу наставлять под самым носом, и совершенно безнаказанно.
– Думаешь, она не при делах?
– Я предпочитаю мыслить юридическими категориями. Найдите факты, тогда видно будет.
– А ты в стороне?
– Ну как я могу быть в стороне, когда такое рядом? Я к ней повнимательнее присмотрюсь.
– Спасибо.
– Пожалуйста. Чаю хочешь? И бутерброды еще есть.
– Чаю? Да, хочу.
Кожурина встала из-за стола. Проходя мимо Стаса, сидевшего на стуле посреди кабинета, недоуменно остановилась:
– Слушай, ты грязный какой-то. Упал, что ли? И кровь на шее…
Стас потер запекшуюся царапину.
– Не трогай, я сейчас обработаю. – Кожурина достала из шкафа аптечку, нашла вату, перекись водорода, пластырь. – Где тебя так угораздило?
– На Гороховой. Там меня сегодня взорвать пытались.
– Вон оно что… Это кто так постарался? Уж не тот ли взрывник?
– Тот самый.
– Следствие по этому делу, между прочим, я веду. Не хочешь поделиться информацией?
– Сама говоришь, нужны только факты. А у нас пока одни домыслы.
Кожурина обработала рану, заклеила пластырем. Все это время Стас сидел спокойно, но как только она закончила, он взял ее за руку и прижал ладонь к своему лицу. Они замерли.
Громко щелкнул, выключаясь, электрический чайник. Кожурина вздрогнула, освободила руку. Ничего не говоря, отошла от Стаса и, убрав аптечку, занялась чаем.
В машине, по дороге к дому Александры, Роман говорил Егорову:
– Если за этой дурой выставимся, попадем под раздачу: слежка за прокурорским работником. Плюс Паша Арнаутов. Он тоже не лох.
– Лох, не лох – а пашет девку Серегиного убийцы.
– Ты ему это докажи.
– Бесполезно. Влюбленные глухи, слепы…
– И туповаты, – подхватил Шилов. – А ведь это идея!
– В смысле?
Не отвечая, Роман достал телефон и набрал номера Стаса:
– Ты еще в прокуратуре? Слушай, спроси у Кожуриной координаты Лютого, она же его дело ведет… Да нет, нам Паша срочно нужен, а он у Лютого кантуется. Я перезвоню через минуту.
– Ты уверен в своей правоте? – спросил Егоров.
– Какая, на хрен, уверенность? Просто делаю, что могу. Есть идеи получше?
– Подтянем Фрола, Сапожникова, сядем в засаду.
– На полноценную засаду нас не хватит. Волчара крученый, вон он как Стаса отбрил. Ничего, Сергеич в Москву скатает, пробьет нам подмогу.
– Ты в нее веришь, в подмогу?
– Я на это надеюсь. – Шилов нажал кнопку повторного набора номера. – Стас, ну как? Говори, я запомню. Так, так… Какая квартира? Спасибо!
– Обиделся на меня тогда?
– Я тебя тогда не понял.
– А сейчас?
– И сейчас не понимаю.
– Испугалась я, Стас. Просто испугалась.
– Чего?
– Обмануться страшно. В себе… В тебе.
– А одной быть не страшно?
– Одной тошно. Это легче.
– Черт, забыл у него про Панову спросить. – Шилов снова нажал кнопку повтора.
Скрябин не отвечал.
– Им сейчас не до нас, – глядя в окно, сказал Егоров.
– Почему?
– Потому, Ром, потому. Все давно это заметили, один ты не видишь. Потому что ни о чем, кроме работы, не думаешь. Когда они в Нижний Тагил в командировку летали, между ними искра проскочила. Ты обратил внимание, что Стас изменился?
– Он же вернулся раньше нее. Чего они тогда прилетели не вместе?
– Не все так просто бывает.
– Ну, не знаю…
– То-то и оно.
Шилов покосился на Егорова. Хотелось сказать что-нибудь очень язвительное, вроде: «Конечно, ты в тюрьме всю жизнь просидел, привык людей под микроскопом разглядывать – вот и замечаешь то, чего никто увидеть не может. А что не можешь заметить – придумываешь. Какая искра? Кожурина с Арнаутовым седьмой год то сходится, то расходится – и так постоянно. А Стас до сих пор о семейной жизни не может без содрогания вспоминать, и серьезные отношения ему сейчас нужны, как парашют водолазу».
Сказать хотелось, но он промолчал. А там и приехали…
Вызвав Пашу для разговора на лестницу, Шилов энергично спросил:
– Ты мне руку жал? Значит, меня уважаешь.
– Ну…
– Лаконичен, как спартанец. И задание тебе будет спартанское.
– Роман Георгиевич, я вас уважаю, но задачи мне мое начальство ставит.
– Сашу убить могут.
Через двадцать минут они были у ее дома. В квартире был включен свет, работал телевизор.
– Не спит, – сказал Шилов. – Ну что, Паша, вперед?
– Вы так и не сказали, кто он такой. Она же недавно в следствии, никому насолить не успела.
– Паша, я тебе клянусь: я все тебе расскажу, но не сейчас. Нет у нас сил ее прикрывать, понимаешь? И ей нельзя ничего говорить. Так что вся надежда на тебя.
– Да она меня еще ни разу к себе не пускала.
– Потому что раньше у тебя цели были легкомысленные. А теперь ты ее охранять должен. Это уже не баловство, а дело. А дело замаскируешь баловством.
– Вот про баловство не надо, – Паша тяжело взглянул исподлобья.
– Извини, понимаю: чувства. Сам когда-то был молодым.
– А если он сейчас там?
– Ты же собровец, да и мы не сразу уедем, дождемся. Если все в порядке, дай нам знак: свет выключи и снова включи. Идет?
– Идет.
– И смотри, не проболтайся ей.
– Да понял я!
– Если он там, вали его сразу, борьбу не устраивай. Зверь страшный.
– Придет – не уйдет…
Через несколько минут свет в комнате погас и зажегся. Роман и Егоров переглянулись.
– Ну что, Витя, полетели кассету для Громова переписывать?
***
Два гаишника вышли из леса.
Прежде чем подойти к стоявшему на обочине патрульному «Форду», они отряхнулись и счистили грязь с саперных лопаток, которые у них были в руках.
– Надо было ее глубже закапывать.
– Ладно, я валежником закидал, зверье дожрет.
– Ага, полковника уже дожрали. Часы не мог с него снять? Нас шеф так самих прикопает.
– Да шеф без нас никуда! Что он, сам, что ли, будет?.. Я его сейчас, кстати, обрадую. – Инспектор достал телефон и набрал номер трубки Бажанова, который пыталась, но не смогла узнать Вика.
Его напарник бросил в багажник лопатки. Потом достал с заднего сиденья пакет с тигренком. Сумку Вики они выпотрошили в лесу, проверяя, нет ли там чего-нибудь важного, а пакет не брали, и так рук не хватало, чтобы дотащить и девку, и ее барахло.
Пока он рассматривал тигра, его товарищ дозвонился до генерала:
– Короче, она все сказала. Это был один опер из уголовки, фамилия у него Шереметьев. Да, и микрофон тоже он дал. Ага… Понял. – Он убрал телефон и посмотрел, как напарник вертит игрушку: – Чего, детство вспомнил?
– Да вот думаю, может, его Машке подарить? Зачем добру пропадать?
– Ты чего, дурак, что ли?
– Шутка юмора. – Гаишник примерился и сильным ударом ноги отправил игрушку в кусты по другую сторону дороги.
Прежде чем подойти к стоявшему на обочине патрульному «Форду», они отряхнулись и счистили грязь с саперных лопаток, которые у них были в руках.
– Надо было ее глубже закапывать.
– Ладно, я валежником закидал, зверье дожрет.
– Ага, полковника уже дожрали. Часы не мог с него снять? Нас шеф так самих прикопает.
– Да шеф без нас никуда! Что он, сам, что ли, будет?.. Я его сейчас, кстати, обрадую. – Инспектор достал телефон и набрал номер трубки Бажанова, который пыталась, но не смогла узнать Вика.
Его напарник бросил в багажник лопатки. Потом достал с заднего сиденья пакет с тигренком. Сумку Вики они выпотрошили в лесу, проверяя, нет ли там чего-нибудь важного, а пакет не брали, и так рук не хватало, чтобы дотащить и девку, и ее барахло.
Пока он рассматривал тигра, его товарищ дозвонился до генерала:
– Короче, она все сказала. Это был один опер из уголовки, фамилия у него Шереметьев. Да, и микрофон тоже он дал. Ага… Понял. – Он убрал телефон и посмотрел, как напарник вертит игрушку: – Чего, детство вспомнил?
– Да вот думаю, может, его Машке подарить? Зачем добру пропадать?
– Ты чего, дурак, что ли?
– Шутка юмора. – Гаишник примерился и сильным ударом ноги отправил игрушку в кусты по другую сторону дороги.
24
Двое охранников – тех же самых, которым Джексон недавно бил морды, на этот раз беспрепятственно пропустили его в VIP-кабинет восточного ресторана. Только что двери перед ним не открыли, а так даже пробормотали какое-то невразумительное приветствие.
Кальян был в кабинете один. Сидел за столом, пил зеленый чай из пиалы. Выглядел он так, словно всю ночь пил, курил и черт знает чем занимался. Наверное, так и было на самом деле. И обстановка в кабинете служила тому подтверждением: валялись пустые бутылки, на тарелках давно остыла несъеденная закуска, многочисленные подушки и одеяла были разбросаны по всей комнате, а не лежали, как положено, на диване, пахло табаком и «травой».
– Как настроение?
– С баблом было бы лучше, – Джексон сел и тяжело облокотился на стол.
– Это поправимо, – Кальян улыбнулся и достал из кармана рубашки пачку перетянутых резинкой пятисотрублевых купюр, бросил ее перед Джексоном. – Совесть случайно не мучает?
– Ты меня ни с кем не перепутал? – Джексон убрал деньги в куртку.
– Не обижайся. Есть тема; если ее сделать, можно будет свалить в Аргентину до конца жизни.
– Почему в Аргентину?
– Не знаю, но мне почему-то всегда нравилось слово Буэнос-Айрес. – Кальян мечтательно поднял взгляд к потолку.
– Что делать надо?
– Завалить несколько духов и принять груз. Очень дорогой груз.
– Дурь?
– Ты чертовски догадлив.
– Сколько моя доля?
– Приятно иметь дело с профессионалом…
Кальян был в кабинете один. Сидел за столом, пил зеленый чай из пиалы. Выглядел он так, словно всю ночь пил, курил и черт знает чем занимался. Наверное, так и было на самом деле. И обстановка в кабинете служила тому подтверждением: валялись пустые бутылки, на тарелках давно остыла несъеденная закуска, многочисленные подушки и одеяла были разбросаны по всей комнате, а не лежали, как положено, на диване, пахло табаком и «травой».
– Как настроение?
– С баблом было бы лучше, – Джексон сел и тяжело облокотился на стол.
– Это поправимо, – Кальян улыбнулся и достал из кармана рубашки пачку перетянутых резинкой пятисотрублевых купюр, бросил ее перед Джексоном. – Совесть случайно не мучает?
– Ты меня ни с кем не перепутал? – Джексон убрал деньги в куртку.
– Не обижайся. Есть тема; если ее сделать, можно будет свалить в Аргентину до конца жизни.
– Почему в Аргентину?
– Не знаю, но мне почему-то всегда нравилось слово Буэнос-Айрес. – Кальян мечтательно поднял взгляд к потолку.
– Что делать надо?
– Завалить несколько духов и принять груз. Очень дорогой груз.
– Дурь?
– Ты чертовски догадлив.
– Сколько моя доля?
– Приятно иметь дело с профессионалом…
***
– Может, удастся Кальяна за принуждение к даче ложных показаний закрыть? – размышлял Скрябин, прохаживаясь по кабинету.
Утренняя сходка закончилась. Ольга, Фрол и Сапожников отправились по рабочим местам, Егоров и Скрябин остались вместе с Романом.
Слушая Стаса, Шилов ждал звонка Громова. Он давно уже в Москве и, наверное, сейчас разговаривает с замом министра, которого знает много лет. Когда-то давно они начинали операми в одном отделении и до сих пор поддерживали товарищеские отношения, несмотря на то что Громов застрял на своей должности и вряд ли уже двинется выше, а товарищ успешно строит карьеру в верхних этажах власти.
Стас продолжал:
– От Кальяна – к Бажанову. От Бажанова – к воякам. А там и Румын…
Только он это сказал, как генерал Бажанов собственной персоной решительно вошел в кабинет и, с одобрением заметив, как личный состав при его появлении дисциплинированно поднялся, подошел к столу Шилова.
Шилов подумал: вот будет номер, если Бажанов из коридора слышал выкладки Стаса. Дверь тонкая, а Скрябин говорил достаточно громко…
Но генерал, похоже, ничего такого не слышал. Считал, видимо, ниже своего звания прислушиваться к доносящимся из кабинетов обрывкам фраз. Или шел слишком быстро, да еще и погруженный в свои мысли – на лице генерала было написано, что причина для визита к «убойщикам» у него очень важная.
– Роман Георгиевич, – сказал генерал, – у вас есть в отделе опер по фамилии Шереметьев?
– Что? – Роман подумал, что ослышался.
– Шереметьев Арнольд. У вас есть такой?
Романа спас звонок телефона. Вздрогнув, он посмотрел на аппарат, спросил:
– Товарищ генерал, разрешите? – и, не дожидаясь ответа, снял трубку.
Это был Громов:
– Говорить удобно?
– Так себе.
– Тогда слушай. Кассету я людям отдал. Люди посмотрели и сказали, что кассета размагничена. В общем, на ней ничего нет.
– Никто не хочет иметь проблемы.
– Еще не все. Меня временно отстранили от должности. Бажанов подсуетился…
Шилов поднял глаза на генерала.
Заложив руки за спину, Бажанов с хозяйским видом прошелся по кабинету. Заметив на стене фотографию Соловьева под стеклом в траурной рамке, подошел поближе, наклонился, чтобы рассмотреть. Увидев в стекле свое отражение, машинально поправил волосы.
Утренняя сходка закончилась. Ольга, Фрол и Сапожников отправились по рабочим местам, Егоров и Скрябин остались вместе с Романом.
Слушая Стаса, Шилов ждал звонка Громова. Он давно уже в Москве и, наверное, сейчас разговаривает с замом министра, которого знает много лет. Когда-то давно они начинали операми в одном отделении и до сих пор поддерживали товарищеские отношения, несмотря на то что Громов застрял на своей должности и вряд ли уже двинется выше, а товарищ успешно строит карьеру в верхних этажах власти.
Стас продолжал:
– От Кальяна – к Бажанову. От Бажанова – к воякам. А там и Румын…
Только он это сказал, как генерал Бажанов собственной персоной решительно вошел в кабинет и, с одобрением заметив, как личный состав при его появлении дисциплинированно поднялся, подошел к столу Шилова.
Шилов подумал: вот будет номер, если Бажанов из коридора слышал выкладки Стаса. Дверь тонкая, а Скрябин говорил достаточно громко…
Но генерал, похоже, ничего такого не слышал. Считал, видимо, ниже своего звания прислушиваться к доносящимся из кабинетов обрывкам фраз. Или шел слишком быстро, да еще и погруженный в свои мысли – на лице генерала было написано, что причина для визита к «убойщикам» у него очень важная.
– Роман Георгиевич, – сказал генерал, – у вас есть в отделе опер по фамилии Шереметьев?
– Что? – Роман подумал, что ослышался.
– Шереметьев Арнольд. У вас есть такой?
Романа спас звонок телефона. Вздрогнув, он посмотрел на аппарат, спросил:
– Товарищ генерал, разрешите? – и, не дожидаясь ответа, снял трубку.
Это был Громов:
– Говорить удобно?
– Так себе.
– Тогда слушай. Кассету я людям отдал. Люди посмотрели и сказали, что кассета размагничена. В общем, на ней ничего нет.
– Никто не хочет иметь проблемы.
– Еще не все. Меня временно отстранили от должности. Бажанов подсуетился…
Шилов поднял глаза на генерала.
Заложив руки за спину, Бажанов с хозяйским видом прошелся по кабинету. Заметив на стене фотографию Соловьева под стеклом в траурной рамке, подошел поближе, наклонился, чтобы рассмотреть. Увидев в стекле свое отражение, машинально поправил волосы.