Есаулов Максим. Потерявшие солнце

   – Проходите.
   Комната была завалена видеокассетами, дисками, книгами на английском языке и разнообразными журналами. На письменном столе стоял старенький компьютер, на стойке два видеомагнитофона и лазерный проигрыватель. Хозяин выудил откуда-то стул с высокой спинкой, а сам уселся по-турецки прямо на ковер.
   – Чем заинтересовал уголовный розыск?
   Антон сел и расстегнул куртку. Здесь снова стало душно.
   – Ваша мама опрометчиво пускает в квартиру незнакомых, – сказал он, – опасно это.
   Хозяин внимательно посмотрел на него снизу вверх. Глаза у него были голубые-голубые и очень усталые.
   – У нее устойчивое заблуждение, что вежливые люди не могут быть злодеями. Вы пришли поговорить со мной о безопасности?
   – Нет, может, даже наоборот. Геннадий, у вас есть мобильный телефон?
   – Был, а что?
   – А где он сейчас?
   – Нигде, – хозяин снова пожал плечами, – валяется в столе. Деньги кончились.
   Спокойствие его было абсолютно естественным.
   – Скажите, Геннадий, а вы его давали кому-нибудь пользоваться?
   Антон чувствовал, как в жаркой атмосфере комнаты намокает под курткой рубашка.
   – Кому я его мог давать? На нем больше десяти «баксов» не было никогда. Купил сдуру по случаю.
   – Вам этот номер знаком? – Антон протянул выписанный на бумажку домашний телефон Солитянского.
   – Нет, а чей это?
   – Солитянский Иннокентий.
   Геннадий впервые улыбнулся:
   – Такое сочетание я бы запомнил. Я что, ему звонил?
   – Да, – Антон понял, что ходить вокруг бесполезно, – в последний раз, когда пользовались аппаратом.
   Геннадий в очередной раз дернул плечами. Видно, это был его «фирменный» жест.
   – А он что говорит?
   – Кто?
   – Ну этот… Иннокентий.
   – Ничего. Он убит.
   – Радостно. – Геннадий погладил бороду. В лице его ничего не изменилось. – Когда я ему звонил?
   Антон сказал.
   – Последний звонок, – снова уточнил он, усмехнувшись двусмысленности фразы. – Потом, видимо, вас отключили.
   – Последний? – продолжал морщить лоб Геннадий, и вдруг лицо его просияло. – Так это же Анька!
   – Кто? – Антон почувствовал, как засосало под ложечкой. Мышцы знакомо напряглись. Тупо заныла голова.
   – Лисянская Анька! – Геннадий явно рад был вспомнить. – Моя однокурсница по филфаку. У нас встреча была, курса. На даче во Всеволожске. Телефона там нет. Она попросила, сказала: «Позарез надо». Я надеялся ее к себе затащить, – он разговорился, – дал ей звякнуть. Но обломился: за ней мужик приехал. Крутой такой. Я потом хотел матери позвонить, а телефон – привет.
   Голова ныла все сильней. Антону стало холодно, до озноба.
   – Как мужик выглядел, Гена?
   – Фактурный такой, высокий. Я уже «на кочерге» был.
   Антон шумно вздохнул.
   – Телефон Анны у вас есть?
   – Конечно. – Гена встал и, порывшись в ящике стола, достал растрепанную записную книжку. – Вот!
   Антон поднялся. Его продолжало слегка потряхивать.
   – Спасибо за помощь.
   – Не за что, а что Анька-то натворила?
   – Ничего, просто проверяем знакомых погибшего. – Антон подошел к дверям и остановился. – А у вас нет ее фотографии?
   – Фотки? – Геннадий снова полез в недра письменного стола. – О, как раз с последнего сабантуя.
   Он протянул глянцевый прямоугольник и мотнул головой.
   – Кстати, на заднем плане мужик ее.
   – Что?
   Антон дрожащей рукой взял фотографию. Дико и пронзительно ныла голова. Из-за спин двух улыбающихся женщин на него смотрел Худой.

* * *

   Цыбин стоял у раскрытого настежь окна кухни и непрерывно смотрел на вертикально падающие в свете уличного фонаря сверкающие струи. Он не чувствовал запаха сжимаемой в пальцах сигарки. Его не проняла ноябрьская слякоть. Казалось, все ощущения умерли. Как тогда. Когда он думал, что убил. Убил ребенка. Убил. Уже убил. Он знал, что уже снова убил. Еще несколько часов назад на набережной, когда все понял. Еще по пути сюда, когда все придумал. Еще несколько лет назад, когда рассказал ей все. Сигарка догорела до пальцев. Он вздрогнул и огненная точка прочертила черное пространство до земли. Усилием воли сбросил скользящее по телу оцепенение. Еще день назад этот вопрос не вызывал у него таких терзаний. Он слишком поверил, что все. Слишком убедил себя. Было тихо. Дождь колотил по осенней грязи.
   В комнате мягко горел «ночник». Анна, забравшись с ногами в кресло, гладила пальчиками фужер с коньяком. В телевизоре мелькали люди и трещали выстрелы. Он присел на подлокотник и погладил ее по голове:
   – Что показывают?
   – «Прирожденные убийцы», – она поежилась, – мерзость какая.
   Он повернул к себе ее голову и посмотрел в глаза:
   – Если ты не хочешь, то…
   Она поставила коньяк на пол и обвила его шею руками:
   – Глупенький, да за то, что ты пережил, я весь этот город взорву.
   – Но все-таки твоя подруга. – Он уклонился от ее зовущих губ.
   Ее взгляд неожиданно стал жестким. Она неприятно усмехнулась:
   – Подруга? Никогда не любила эту самодовольную суку.
   Он позволил ее губам найти свои, притянул ее к себе и, уже переводя дух, чмокнул в ухо.
   – Так ты точно ничего им про меня не рассказывала?
   – Какой ты душный. – Она отстранилась. – Ничего, кроме того, что мой мужчина пишет стихи. А так даже имени не сказала. Впрочем, какая разница? Послезавтра мы будем другими и далеко.
   – На всякий случай. – Его рука скользнула ей под свитер, он подхватил ее под теплые колени, рывком поднял и перенес на кровать. Если бы кто-нибудь спросил его, что он сейчас чувствует – он бы ответил, что так начинается дорога в ад.

* * *

   – Не хрен стучать! Я что, должна за свои копейки до ночи вас всех ждать?! Завтра приходи, пропьешь позже!
   Краснорожая кассир Валентина с треском захлопнула дверь. Победное настроение Антона враз улетучилось. Он повернулся и, чувствуя себя оплеванным с ног до головы, побрел в сторону лестницы. Было пятнадцать минут седьмого. Какие-то неизвестные люди толпились в коридоре, считали деньги, обменивались мнениями о размере зарплаты. Антон давно заметил, что в день получки у кассы РУВД появляется множество лиц, которых он в другие дни никогда не видит: тучные мужчины в хороших костюмах, тетки с полными авоськами, девицы с внешностью моделей. Все они быстро занимают очередь к окошку. Не успевают обычно опера и следователи.
   В отделе было абсолютно пусто. Антон удивился, что «сходка» кончилась так быстро. Видимо, в честь получки. Он заглянул в кабинет, бросил фотографию в сейф, вытер скопившуюся на полу и подоконнике воду и, закурив, послушал, как упорно бьет в стекло дождь. Нужно было искать кого-то из своих – занять до завтра на отдачу долгов в «Василисе» и покупку какой-нибудь еды в дом. Справедливо рассудив, что именно с «Василисы» и стоит начинать поиск, он сбежал вниз по лестнице и тормознулся возле окна в дежурку. Костя Новоселец ковырялся в книгах учета, в ответ на стук улыбнулся и помахал рукой.
   – Вы по поводу «прав человека»?
   – Ага, особенно права на получение зарплаты.
   – Не успел?
   – Не-а.
   – Аналогично. Здесь днем такой дурдом был.
   – Не сомневаюсь. Моих не видел?
   Костя оторвался от книг.
   – Так на «мокрухе» все. Бухарина, ООРа с Восстания, знаешь? Соседу по коммуналке нож в брюхо засадил. В присутствии всех жильцов. Тот его обозвал как-то. Все там. Поедешь? Я как раз криминалиста отправляю.
   Антон молча покачал головой. На душе было, как в выгребной яме. Пинком он отворил дверь и вышел под проливной дождь. Быстро темнело.

* * *

   Утро было серым и мокрым. Как сотни предыдущих. Как ни одно последующее. Цыбин не чувствовал этого. Он это знал. Лежа в одинокой постели, сохранившей теплый след ее тела, он смотрел на мечущиеся за окном голые ветки деревьев и думал о том, каким будет это время завтра. Он знал, что не передумает, что все делает правильно, что от слабых звеньев надо избавляться, но не мог представить себе завтрашнее утро. Это раздражало и пугало его. Он даже не думал о мести. Первый раз за столько лет. Когда она была так близка. Он снова заставил прокрутить себя все возможные варианты и понял, что в случае сегодняшней удачи его «посчитают» через Анну. Вернее, «посчитают» ее, а дальше дело техники.
   Милиция, конечно, там его не достанет, а вот сторона «заказчика» – без проблем. Он заставил себя вспомнить лицо Анны, когда она впадала в истерики, ее опасную злость после случая с девочкой. Помогло. Вернулась спасительная формула:
   «У меня не было другого выхода».
   «Не было другого выхода»
   «Не было другого…»
   «Не было…»
   Бритье освежило его. Он тщательно умылся. Пройдя в кухню, достал из холодильника яйца и сыр, приготовил омлет и, не торопясь, позавтракал. Затем налил красно-черного чая и, закурив, подошел к окну. Безнадежно хмурое небо. Грязные унылые пятиэтажки. Дождь. Дождь. Дождь. Телефонный звонок вспорол вязкую тишину комнаты, когда заканчивалась третья сигарка.
   – Да?
   – Привет, – голос Анны был как всегда ровным, – ты позавтракал?
   – Да.
   – Мы приглашены на шесть. Заедешь за мной?
   – Конечно.
   Он положил трубку, аккуратно затушил сигарку, вздохнул и принялся за работу. Методично, по часовой стрелке, осмотрел всю квартиру. Особое внимание уделил записям и фотографиям. Не найдя ничего для себя опасного, сунул в карман проспект отеля в Риге, где они останавливались год назад. В ванной собрал все свои принадлежности, снял постельное белье, на котором только что спал, все упаковал в большой пакет. Перекурив, влажной тряпкой протер всю квартиру, включая самые труднодоступные места. В последнюю очередь собрал окурки. Оделся, постоял секунду в дверях, словно пытаясь сохранить в памяти ставшее близким жилье, вышел на лестницу и тихо захлопнул дверь. На улице холодный ветер подхватил его и погнал в окружении дождевых капель. Возле помойных баков натужно кряхтела «мусоровозка». Проходя, он бросил пакет в ее вонючее чрево.
   Таксист попался молчаливый и резкий. Машину кидало из стороны в сторону. Мелькали ежащиеся под дождем знакомые кварталы. Автомобили нервно брызгали друг на друга грязью из-под колес. Сипло переругивались из-за запотевших стекол водители.
   Дома, на Волковке, он выбрал черный английский костюм, белую шелковую рубашку и темно-синий с белой короной галстук. Время томительно отстукивало час за часом. Одевшись, он неподвижно сидел в кресле под гитарные переборы Пако де Люсия. Смеркалось. Неумолимо шелестел дождь. Ровно в шестнадцать тридцать он поднялся, надел светлый плащ, шляпу и вышел на улицу. Взмах руки – и город снова ощущался блестящей аппликацией за залитым дождем лобовым стеклом. Нева казалась иссиня-черной. Холодные волны штурмовали Стрелку Васильевского с бешеной яростью. Он остановился у самого парапета, подставляя лицо ветру. Мелькнула мысль, что еще не поздно все переиграть, изменить, прекра…
   – Чего замечтался? Пошли, опоздаем.
   Он не слышал, как она подошла.
   – Не торопись, – он даже замялся, – успеем.
   По пустынной набережной приближался желтый огонек такси.

* * *

   Губы у Ольги были мягкие и удивительно нежные. Он вынырнул из глубин сна и увидел ее огромные глаза.
   – Пора вставать, Антоша. Опоздаешь на работу.
   Постель тянула в теплое нутро. Нега сна сладко ломила спину. Он снова заставил себя открыть глаза и вспомнил про фотографию. Засосало под ложечкой. Азарт прогнал последние остатки сна. Рывком он поднялся с постели, чмокнул пискнувшую Ольгу и, подойдя к окну, раскрыл форточку. Влажная утренняя темнота хлынула в комнату, охолонув горячее после сна тело. Он глубоко вдохнул частичку ноябрьского дождя и улыбнулся. Настроение раскручивалось по спирали вверх. Тонюсенькие иголочки покалывали в спине. Подошла Ольга.
   – Отойди, простудишься. Завтрак греть?
   Он кивнул и, не оборачиваясь, погладил ее по голове. Небо за окном начинало светлеть.
   На автобусной остановке дождь загнал всех под крышу. Антон не сунулся в спрессованное, шумно дышащее скопление тел, а пристроив Ольгу с Пашкой под самым краем козырька, поднял воротник куртки и натянул поглубже шапку. Ехали на задней площадке, где чудом удалось протиснуться к окну. Пашка, встав на цыпочки, что-то рисовал на запотевшем стекле. Ольга задавала вопросы, которых он не слышал и на которые отвечал наугад. Судя по ее кивкам, ответы были правильные. Не доезжая двух остановок до метро, она подхватила Пашку и, поцеловав Антона в щеку, протиснулась к выходу. Глядя им вслед, он подумал, что до садика еще пятнадцать минут хода, что зонтик у нее сломан, что фото Худого – это еще не сам Худой, и что организовать наружное наблюдение за Лисянской будет крайне сложно.
   Метро всегда отличалось от автобуса теплом, запахом и мыслями. Прижатый к заблокированным дверям, вдыхая запах кожзаменителя, он думал, что рано паниковать, что наблюдение может вообще не понадобиться, что надо наведаться к Лисянской и провести разведку.
   У «Чернышевской» он купил папирос и закурил. Первая затяжка отозвалась легким головокружением в голове. Стало совсем светло. Дождь усилился. Ветер гнул его к земле под всякими немыслимыми углами. Блестел асфальт. Покачивались словно выставленные на конкурс зонты.
   В дежурке было еще тихо. Шла пересменка. На этаже опера тянулись на «сходку». Быстро пожав всем руки, Антон просочился на свое место и уставился в серое окно. Вышегородский долго распекал личный состав за лень, пьянство и тупость. Обещал наказать за прогул Ледогорова и Бенереску. Цитировал «литературные перлы» из отказника Громова. Антона он не коснулся вообще, даже когда выяснял планы на рабочий день. Видимо, выжидал после вчерашнего разговора. В конце Артур дал указание дежурному составить приказ на премию за задержание с поличным за убийство особо опасного рецидивиста Бухарина. В кассе никого не было. Антон быстро получил зарплату и, выйдя на улицу, повернул в сторону «Василисы». Все, разумеется, уже были здесь. Бенереску с пивом, Ледогоров с «соткой», Полянский с кофе. Ксения широко улыбнулась из-за стойки:
   – Как ты? Чего вчера не был?
   – Не успел «пособие» получить.
   – Ерунда! Пришел бы так. Можно подумать…
   – Домой торопился. Сколько я должен?
   Она уткнулась в тетрадь и нашла его фамилию.
   – Приплюсуй еще большой кофе.
   У Ледогорова глаза были красные с «мешками». От него исходил застарелый запах перегара.
   – Какие будут предложения? – спросил он.
   Даже Бенереску покачал головой.
   – Достаточно.
   – Кому как.
   – Люди вызваны.
   – Плюнь ты…
   Антон, прикрыв глаза, прихлебывал горячий горький напиток. В голове складывалась цепочка мероприятий: позвонить Свистунову – пусть «прокинет» Лисянскую по учетам, связаться с Максаковым по поводу «наружки», съездить «понюхать» возле ее дома. Последний глоток.
   – Я пошел.
   В проходняке его догнал Полянский.
   – Чего такой напряженный?
   – Тема есть.
   – Новая?
   – Старая.
   – Помочь?
   – Может, позже.
   Свистунов ответил почти сразу.
   – Коля, это я.
   – Привет. – Голос у него был какой-то странный.
   – Новости есть?
   – Нет. – Свистунов замялся. – Антон, извини, но я не могу больше тебе помочь. – Сегодня нам зачитали список наших бывших сотрудников, о контактах с которыми мы должны докладывать рапортами руководству. Ты первый.
   – В связи с чем?
   – Ты на содержании у Коли-Кладбищенского. Пятерку баксов в месяц получаешь.
   – Приятно слышать. Ты веришь?
   – Не дури. Но у меня уже неприятности. Мне до пенсии год и восемь.
   – Ладно, спасибо за откровенность.
   – Извини.
   – Пустое. Удачи.
   – Погоди, – Свистунов снова секунду помолчал, – в «базе» есть информация из полиции Таллина, что один из их бизнесменов, «король» полиграфического бизнеса, Юрий Ловчий опасается мести со стороны киллера по кличке Красивая Смерть, который несколько лет назад выполнял его заказ. Причины конфликта неизвестны. Это все.
   – Спасибо. – Антон записал информацию. – Коля?
   – А?
   – Вали ты оттуда.
   Свистунов вздохнул и повесил трубку.
   Антон с минуту слушал песню дождя за окном, пытаясь разобраться в своих ощущениях по отношению к бывшей «конторе». Ненависти, ярости, обиды не было. Прошли. Остались презрение и усталость.
   Он набрал телефонный номер Максакова:
   – Здорово.
   – Салют.
   – Есть предложение раскрыть «четверник» на Фонтанке.
   – Принимается.
   – У тебя есть возможность выбить «ноги»?
   – Попробуем. Объясни тему.
   – Не по телефону.
   – Ты на месте?
   – Да.
   – Лечу.
   Худой тревожно смотрел с лежащей на столе фотографии.
   – Кофе будешь? – заглянувший Полянский потряс банкой «Нескафе».
   – Полчаса как пили.
   – Целых полчаса!
   – Я не могу так часто.
   – Ну и зря. – Полянский присел. – Тогда покурим.
   – Ты ж не куришь?
   – Смотря что.
   На свет появилась толстая сигара. Полянский ловко откусил кончик и, взяв со стола зажигалку, утонул в клубах дыма. Кабинет наполнился сладко-терпким запахом.
   – Кубинская. Всегда мечтал туда попасть.
   – Зачем?
   – Не знаю.
   – Вы чего? Травой пыхаете? – По лицу Ледогорова было видно, что утренней «полташкой» дело не ограничилось.
   – Плюшками балуемся! – сегодня Антона раздражала «тусовка» у него в кабинете.
   – А это что за телки? – Ледогоров схватил со стола фотографию. – Симпатичные «кошечки».
   – Положи, блин! – Антон начал заводиться. – Это по делу.
   – По-жа-а-а-луйста! – Ледогоров скуксился как обиженный ребенок. – Могу вообще выйти.
   – Сделай одолжение!
   Ледогоров шагнул к двери и, распахнув ее, остановился.
   – А мужика этого я знаю, – неожиданно сообщил он и, обернувшись, снова взял фото в руки. – Точно знаю.
   – Откуда? – Антон привстал. – Откуда, Саня?
   – На кладбище видел. У него рядом с батей моим кто-то похоронен. А потом здесь, на Ковенском. Он из костела выходил. У меня фотопамять.
   – Привет, мужики. – В дверях стоял Максаков.

* * *

   Участок кладбища был небольшой, ухоженный, полностью засыпанный листьями. Холодный ветер терзал кресты и бил дождевыми струями по могильным плитам. Максаков прижимал шляпу рукой. Ледогоров выплюнул окурок и огляделся.
   – Точно здесь, но точнее не могу сказать. От какой могилы он отошел, не помню. Я уже «хороший» был.
   Полянский достал блокнот и начал старательно переписывать надписи с могил, указанных Ледогоровым. Антон быстро пересчитал их. Оказалось восемь.
   – Восемь – это немало, – словно в ответ его мыслям задумчиво сказал Максаков.
   Антон кивнул, ежась от мокрого ветра. Старые кладбищенские березы несколько смягчали его силу, но все равно сырость доставала до костей.
   – Мы даже не знаем, кто он им: сват, брат, друг и так далее.
   – Верно. – Максаков чертыхнувшись снял шляпу. – Долго еще, Серега?
   – Все! – Полянский закрыл блокнот. – Смываемся, пока не промокли до трусов.
   Они брели вчетвером по пустынной в середине дня аллее, аккуратно обходя лужи и молча глядя, как облетают с деревьев вконец опоздавшие листья. Ярко-синим пятном маячила за оградой «копейка» Максакова. Втиснувшись в нее, все закурили. Максаков резко развернулся и погнал в сторону Охтинского моста.
   – Поехали обедать на хлебокомбинат, – предложил он.
   – Лучше в «Василису», – возразил Ледогоров, – там водка есть.
   Его никто не поддержал. На проходной встретили «убойщиков» Андронова и Гималаева. Народу было немного. Обед на комбинате уже заканчивался. Свежепротертый кафельный пол столовой блестел. Из окна раздачи валил пар. Круглые женщины в белых косынках суетились вокруг огромных алюминиевых кастрюль. На стенах пестрели лозунги и плакаты. «Хлеба к обеду в меру бери…» Время остановилось лет пятнадцать назад. Во всем, кроме цен.
   – Ну что, сейчас в костел? – Антон проглотил ложку борща и ойкнул. – Черт! Горячо.
   – Дуть надо, – улыбнулся Максаков. – Я в смысле про суп. А в костел?.. Стоит ли всем кагалом? Церковь – дело тонкое.
   – Давай вдвоем сходим. – Антон отломил кусочек хлеба и снова взялся за ложку. Горячий борщ приятно распространялся внутри.
   – Лучше католика с тобой послать.
   – Кого?
   – Католика. У меня в отделе один есть. Говорит, что настоящий.
   Максаков обернулся.
   – Стас! – окликнул он сосредоточенно ковыряющего котлету Андронова. – Пойдешь к братьям по вере общаться?
   – Легко. А куда? Когда? – выражение лица у Андронова было, как всегда, безмятежным, и лишь в глазах прыгали искорки насмешки над всем окружающим миром.
   – Сейчас. В костел. Я объясню. – Максаков снова повернулся к Антону. – А мы пока у нас в отделе «покрутим» всех восьмерых покойничков по учетам. Вдруг чего.
   – Доесть-то хоть можно? – Андронов наконец насадил резиновую котлету на вилку. – Нас, католиков, голодом морить не по-христиански.
   – Можно, – милостиво разрешил Максаков, приступая ко второму.
   Антон толкнул его в бок.
   – А буддистов у тебя в отделе случайно нет?

* * *

   – У вас в Пединституте все такие? Убежденные католики?
   – Отстань, язычник православный. – Андронов аккуратно приоткрыл массивную деревянную створку. – Просто я исторически образованный человек и могу отличить правильную ветвь…
   – Потом лекцию прочитаешь, иди вперед. Внутри было пусто и почти темно. Свет уже зажженных уличных фонарей едва пробивался через узкие окна. Звуки шагов эхом отражались от свода и стен. Дождь и ветер были почти не слышны.
   – Здравствуйте. Чем могу помочь? – Священник появился неведомо откуда. Лицо в темноте было неразличимо.
   – Здравствуйте. Мы из уголовного розыска. – Антон полез за удостоверением, не представляя, что можно рассмотреть в таком мраке.
   Священник сделал шаг в сторону и протянул руку:
   – Подойдите, пожалуйста, к окну. Свет отключился, а электрика я уже отпустил.
   Он внимательно посмотрел удостоверение в полосе сочившегося через окно света.
   Антон успел разглядеть молодой профиль и вьющиеся волосы.
   – Чем могу помочь? – Священник присел на длинную деревянную скамью и сделал угадываемый в темноте приглашающий жест.
   Ниже уровня окна было совсем как ночью в подвале. Антон поймал себя на ирреальности происходящей беседы.
   – Мы хотели бы поговорить об одном из ваших прихожан… – Андронов замялся, явно не зная, как правильно назвать священника. Видимо, его католическая вера не распространялась так далеко. – Свидетели видели, как с Охтинского кладбища он приезжал к вам.
   Антон достал фотографию. Священник снова встал, чтобы разглядеть ее в свете окна. С полминуты он молчал, затем вернул фото и сел.
   – Да, я знаю его, – спокойно сказал он.
   Антон тихо перевел дух:
   – И кто он?
   – Прихожанин, как вы правильно выразились. Периодически приходит исповедоваться.
   – Святой отец, – наконец выбрал форму обращения Андронов, – мы разыскиваем этого человека за совершение нескольких убийств. Ваша помощь нам крайне необходима. Любая информация о нем – на вес золота.
   Священник не шелохнулся. Несколько секунд висела тишина, нарушаемая только шумом дождя снаружи.
   – Понимаете, – начал он, – все, что я знаю об этом человеке, – это то, что он рассказал мне во время исповеди. Мне очень хотелось бы вам помочь, но сохранение тайны исповеди требует…
   – Постойте, – Антон подался вперед, – вы, наверное, не поняли: этот человек – убийца. Он нарушает самую главную из ваших заповедей – «не убий». Вы как слуга Божий обязаны помочь остановить его. Если это не произойдет, то он убьет снова.
   – Заповеди не мои, – Голос священника звучал терпеливо, но устало. – Они необходимы нам всем. Вы стараетесь обеспечить их соблюдение в миру, а я обязан подумать о заблудших душах. Моя задача, чтобы даже такой черный человек, как этот прихожанин, имел шанс на спасение. Если я не буду соблюдать имеющиеся каноны, то лишу его последней веры, предам то лучшее, что в нем осталось. Повторяю: я желаю вам удачи, готов молиться за вас, но помочь вам не в моих силах.
   – Помолитесь лучше за тех, кого он еще убьет! – Антон встал. Андронов взял его за плечо.
   – Пошли!
   – Помолюсь, – безропотно кивнул священник, – и за них, и за вас, и за своего заблудшего прихожанина, и за его несчастного брата…
   – Кого? – Антон резко развернулся у самых дверей. – Кого?
   – Несчастного брата моего прихожанина, могилу которого он как добропорядочный католик не забывает. Вы же сами говорите, что видели его на кладбище?
   Священника не было видно. Его голос бесстрастно разрезал темноту. Антон шумно выдохнул и спиной отворил входную дверь.
   – Спасибо, святой отец! – почти весело крикнул он. – Спасибо!
   Ветер подхватил их с Андроновым на ступеньках и обрушил на них потоки воды.
   – Всегда рад помочь вам, дети мои, – сказал священник закрывающимся дверям.
   Если бы в костеле не было так темно, можно было бы увидеть, как он улыбается.

* * *

   – Ничего себе погодка. – Антон протер рукавом боковое стекло.
   – Штормовое предупреждение было, – сообщил Максаков, тщетно пытаясь запустить двигатель. – Проклятая сырость.
   Мотор наконец недовольно заурчал и заработал. Машина всхрапнула, застонала и двинулась с места.
   – Сейчас к нам в отдел. – Максаков свернул налево на Восстания. – Посмотрим, что у ребят, отсеем женщин и прокачаем всех по родственным связям.
   – Придется с родственниками беседовать или по паспортным столам гоняться, – отозвался Антон.