Страница:
– Литейный в каком месте? – Таксист свернул у «Октябрьского» на Жуковского.
– Почти угол с Некрасова.
Цыбин подумал вдруг, что можно было жениться на Анне. Это значительно упростило бы РАБОТУ. Постоянный контроль. Взаимное алиби. Много преимуществ. Хотя теперь, если он уходит, то имеет ли это смысл?
– С вас двадцать.
В соседнем с издательством израильском магазине одежды, видимо, была распродажа. Народ возбужденно топтался у дверей. С трудом протиснувшись, Цыбин поднялся на второй этаж.
– Здравствуйте! Давно не появлялись! – Елена Сергеевна в своей неизменной белой кофте закрывала кабинет.
– Работа на дому.
– Цыбин! Объявился! – Вадик и Таня выглядывали из курилки. – Долго жить будешь! Шеф только сегодня вспоминал. Не очень лестно…
– Все не привыкнет, что уже несколько лет для меня не шеф, а периодический заказчик… – Он усмехнулся на этом слове. – Почти компаньон.
– Ты к нему? – Таня тряхнула редкой по нынешним временам косой.
– К нему тоже.
– У Маши Лобачевой сегодня день варенья, – сообщил Вадик, – заходи рюмашку опрокинуть.
– День рождения у Лобачевой, а приглашаешь ты. – Таня скривила рот и покачала головой.
Ее можно было бы назвать симпатичной, если бы она пользовалась косметикой и поменяла свои безразмерно широкие брюки а-ля «запорожская сечь» и серый свитер на что-нибудь более женское. Миловидная Маша, вторая женщина младше пятидесяти в издательстве, рядом с ней смотрелась Клаудией Шиффер.
– А может, меня Маша уполномочила? – Рыжеусый Вадик подмигнул Цыбину. – Придешь?
– Без проблем. Где и когда?
– В машбюро, часа в два. Пятница все-таки.
– Договорились.
В кабинете Еремеева все было заставлено ведрами. Хлюпали падающие капли. По противоположной от двери стене спускались желтые разводы.
– Вы моей смерти хотите? – Лицо у Еремеева походило на портрет мучеников святой инквизиции. – Мы же на среду договаривались.
– Не успел, закрутился. – Цыбин виновато пожал плечами. – Первый раз.
– Принесли хоть?
– Конечно. – Цыбин достал папку и передал Еремееву. – Все девятнадцать стихотворений.
Еремеев взял первый лист, и лицо его стало детско-восторженным. Минуты три он читал, затем с видимым усилием оторвался:
– С вами как на бочке с порохом, но лучше с испанского никто не переводит. Может, вернетесь? Мы сейчас вот это опубликуем, вылезем из кризиса…
Цыбин знал, что из кризиса они не вылезут. Никогда. Страсть интеллигента Еремеева к настоящей литературе приведет его к нищете. Она никому не нужна. Против «Девочки-помидора» и «Скотов на разборке» ей не выстоять.
– Спасибо, но привык к вольным хлебам. Все равно вместе работаем. Как насчет денег?
Лицо Еремеева погрустнело:
– Понимаете, сейчас…
– Понял, подожду. Еще работа есть?
– А вы готовы? – Еремеев ошарашенно смотрел на него. – Даже до оплаты…
– Готов. – Цыбин улыбнулся. – Понимаете, я получаю от этого удовольствие.
– Понимаю, конечно, понимаю. – Еремеев вышел из-за стола и потряс Цыбину руку. – Вы – удивительный человек. Позвоните, пожалуйста, в понедельник. Мы выберем что-нибудь наиболее важное. Например, Бласко Ибаньеса.
– Здорово. Обязательно. До свидания.
Спускаясь по лестнице, Цыбин посмотрел на часы. Было 12.40. Следовало еще купить подарок.
Небо оставалось таким же серым и беспросветным. Моросило. В троллейбусе было душно. Народу битком. Он проехал одну остановку. Напротив казино «Олимпия» располагался маленький дорогой магазинчик «Аванти». Он выбрал изящный кошелек из мягкой кожи. В продовольственном напротив купил несколько бутылок дорогого испанского вина и разнообразной снеди. Обратно пришлось идти пешком. Холодные капли стучали по плечам.
– Цыбин!
Он оглянулся.
Жанна всегда хорошо выглядела. Сегодняшний день не был исключением. Пепельные волосы аккуратно уложены. В зеленых глазах оценивающий интерес. Кожаный плащ, из очень дорогих, – под цвет волос.
– Привет.
– Привет. – Она уже откровенно осматривала его. – Ты неплохо выглядишь, только виски с сединой.
В ее голосе явно слышалось сожаление. Скорее всего, оно относилось к тому, что он не пьяный неудачник-интеллигент, а вполне прилично одет, спортивен, да еще несет мешки с дорогими продуктами. Их-то ее профессиональный взгляд оценил в первую очередь.
– Возраст Христа. Пора, наверное.
– Как ты живешь? Как Ярослав? – Память у нее была всегда хорошей. – Постоим пять минут. – Взяв за рукав, она увлекла его под крышу над входом в казино.
– Я нормально. Ярослав погиб. – Цыбин свободной рукой достал цигарку и щелкнул зажигалкой.
– Боже! Что случилось? – Уголки губ опустились в дежурной маске сожаления.
– Убийство. Бизнес нынче – опасная профессия. Не будем об этом. Как ты?
– Дай мне прикурить. – Она достала сигарету. – Спасибо. Все прекрасно. Женя возглавляет федерацию греко-римской борьбы. Вот купили квартиру на Таврической. Летом…
– Рад за тебя. – Цыбин знал, что об этом она может говорить бесконечно. – Извини, но меня ждут на дне рождения.
– Подожди, – она снова прикоснулась к нему, – ты же не ходишь на встречи курса. Я о тебе ничего не знаю. Слышала, что ты в каком-то издательстве переводчиком, что так и не женился, что…
– Все правда. – Он докурил. – Мне пора. Рад был увидеть.
– Ты все еще сердишься, что я ушла от тебя к Жене? – Она удивленно вскинула брови. – Но это же понятно. Я должна была думать о перспективах. Надеюсь, ты никогда не считал, что это из-за денег?
– Как можно.
– Слава богу! – Она не уловила иронии. – Просто женщинам нужны сильные мужчины. Во всех смыслах. Чтобы было на кого опереться. С Женей я до сих пор счастлива. Он настоящий мужчина. Он прекрасный муж…
«Интересно, – подумал Цыбин, ловя ее отрешенно-сквозной взгляд, – она рассказывает это мне или себе…»
– …всегда был оторван от жизни, книжен, непрактичен. Согласись. – Жанна мягко взяла его за руку. – Извини. Не обижайся…
– Ты чего, стерва, нюх потеряла! Оставил тебя на десять минут, а ты уже под мужика лезешь!
Женя Олабин оплыл и обрюзг. Стальные мышцы члена сборной ЛГУ по классической борьбе, безотказно прокладывавшие ему дорогу с курса на курс вне зависимости от знаний, обвисли. Появился третий подбородок. Перехваченная дорогим галстуком шея с трудом втискивалась в воротничок такой же рубашки. От него пахло кричащим парфюмом и алкоголем.
– Женя! – На лице Жанны мелькнул неподдельный страх. – Ты что? Это же Цыбин. С нашего курса. Помнишь?
– Конечно, помню! – Олабин подошел вплотную. – Твой первый пахарь!
Глаза у него были все такие же небесно-голубые, только какие-то блеклые, словно матовые лампочки.
Жанна испуганно отдернула руку и отступила.
– Здорово, Цыбин! – Олабин сгреб его рукой за отворот плаща и слегка потянул на себя. Сила у него еще была. – Решил снова трахнуть свою бывшую бабу? Заруби на своем…
– Отпусти! – Цыбин мягко выпустил из руки пакет. Бутылки слегка звякнули друг о друга. Запах одеколона стал тошнотворным. По телу потекла тупая тоскливая усталость, вперемешку со злостью.
«Почему я пошел в этот магазин?»
– Я ща отпущу! Таких тебе отпущу! А ею дома займусь! На коленях будет ползать…
Испуганные прохожие спешили перейти на другую сторону Литейного. Охранник равнодушно глянул сквозь стекло двери и исчез в дымчатой глубине. Видимо, улица не являлась зоной его ответственности. Холодный ветер противно задувал в левое ухо. За спиной сопели и сигналили машины.
– Ты…
Резким движением левой Цыбин оторвал от себя руку Олабина, одновременно закручивая кисть винтом. В глазах борца взметнулось изумление. В ту же секунду Цыбин правой дернул вверх его локоть, и стокилограммовое тело с криком боли опустилось на колени.
– Дернешься – сломаю руку в двух местах. – Цыбин наклонился к самому уху Олабина. Голос у него был ровный и усталый. – Никогда меня не трогай руками. Понял? Хорошо. Меня не интересует твоя жена. Совсем. Можешь ее изуродовать, как Бог черепаху. Она сама сделала свой выбор. Тринадцать лет назад.
Лицо у Жанны было белым. Олабин молча встал, не глядя по сторонам. С заляпанных грязью брюк стекала вода. Цыбин поднял пакет и проверил бутылки. Ни одна не разбилась.
– Прощай, Жанна. Рад, что ты вовремя подумала о перспективах…
Ветер нервно дул вдоль Литейного. Дождь усилился. Толпа у издательства рассосалась: видимо, магазин закрылся. Поглядывая в беспросветное небо, несколько дорожных рабочих разбирали трамвайные рельсы. На троллейбусной остановке народ штурмовал покосившуюся «пятнашку». Было холодно и сыро. На душе моросило.
В машбюро пахло огурцами, «сервелатом» и свежей зеленью. Таня, отбрасывая постоянно мешающую косу и почти высунув от усердия язычок, резала хлеб. Елена Сергеевна аккуратно расставляла одноразовые тарелочки и стаканы. Вадик вместе с редактором Шлицыным – круглым тучным молодым человеком – и незнакомым чернявым парнем возились с бутылками дрянного лжегрузинского «Киндзмараули». Пробки крошились и упорно не хотели вьлезать даже при помощи штопора. На столе громоздились миски с салатами и винегретом. Стоя у окна, виновница торжества Маша Лобачева о чем-то разговаривала с двумя пожилыми дамами из бухгалтерии, вежливо улыбаясь и кивая. У нее были прямые каштановые волосы до плеч и пухлые детские губы. Цыбин удивился, что в такой день на ней узкая, короткая джинсовая юбка с длинной «молнией» сбоку и простенький голубой свитер «под ангору». Увидев его, она не смогла скрыть радости, но удержалась от того, чтобы подойти, бросив собеседниц. Цыбин вдруг почувствовал, что страшно хочет есть.
– Елена Сергеевна, извлеките, пожалуйста, все содержимое. – Он протянул ей сумку. – Вадик, бросай эксперименты с этой политурой. Я принес напиток виноградников Севильи.
Стол занимал почти все пространство и протиснуться к имениннице было трудно.
– Машенька, ты, как всегда, удивительно хороша. Будь еще и богатой! – Он вручил ей подарок.
– Господи! Как здорово! Я всегда такой хотела! – На кошелек она почти не взглянула. – Ты читаешь мысли?
– Только твои.
– Представляю, какого ты обо мне мнения!
– Боюсь – даже не представляешь!
Он поцеловал ее в щеку. Она на секунду подалась к нему.
Арифметические дамы уперлись в них взглядами профессиональных разведчиц.
– Цыбин! Ну ты даешь! – Вадик подбрасывал в руке бутыль. – Это же стоит бешено.
– Халтурка была хорошая. – Он облегченно повернулся. – Давай помогу открыть!
– Садитесь! Я уже от голода подыхаю! – Таня управилась с хлебом.
– А мы от жажды! – хохотнул Шлицын, извлекая на свет бутылку «Авроры».
– У тебя одно на уме! – Елена Сергеевна как-то по-домашнему всплеснула руками. – У тебя что ни день, то праздник.
– Не буду пить – растолстею еще больше. – Шлицын огладил круглый живот. – У меня диета такая.
– За стол!
Рассаживались долго, меняясь местами, двигая скрипучие конторские стулья, наступая друг другу на ноги. Цыбин оказался рядом с Машей, притиснутый к самому подоконнику. Сквозь щели рамы холодными иглами колола плечо осень. Дождевая вода скользила по оконному стеклу. Маша прижалась ногой под столом к его колену и улыбнулась, глядя перед собой. За завесой дождя проглядывались окна дома напротив. На одном из подоконников стоял мальчик лет семи и выглядывал в форточку, на которой сидела пушистая кошка. За его спиной горела лампочка без плафона. Можно было различить свисающие лоскутами обои.
– Цыбин! Заснул? За виновницу пьем! – Вадик тянулся со стаканом…
– Ну так всегда: обустраиваешься, стараешься и все на… – Хоха подошел неслышно и стоял в дверях, горестно покачивая головой.
Антон посмотрел на часы: четверть десятого. До «сходки» пятнадцать минут. Дверь Вышегородского была открыта.
– Доброе утро, Артур.
– Привет, – тот поднял от бумаг аккуратно подстриженную голову, – ты чего здесь ночевал?
Антон, не спрашивая разрешения, закурил папиросу:
– Завис. Ты уже в курсе? Соляной «подняли».
– В курсе. Ты-то чего остался. Есть «убойный». Он пусть бы и работал. Их дело. Тебе теперь выходной давать, а кто будет материалами заниматься?
– Дело у нас общее, – Антон начинал злиться. Нестерпимо болела свернутая во сне шея, – жуликов ловить, а кто и…
– Знаю. – Вышегородский неожиданно «съехал». – В «сводку» на раскрытие они хоть нас включат?
Антон знал, что преступление раскрыто не тогда, когда арестованы злодеи, изъято похищенное и т. д., а когда составлена правильная «сводка» и она легла на стол шефу.
– Максаков еще никогда не кидал.
– Ладно, – Вышегородский кивнул, – отдыхай. Ты на выходных не дежуришь?
– Нет. Слушай, Артур, может, я сегодня доработаю? Все равно зарплату ждать, а потом…
– Не будет зарплаты. – Вышегородский поднял на него глаза. – Может, в понедельник, а может, и позже.
Антон присвистнул:
– Круто. А жить как?
– Ты меня спрашиваешь?
– Себя.
– Отдыхай, – повторил Вышегородский, – и скажи, пусть народ заходит на «сходку».
Телефон дома молчал. Антон нажал на рычаг и набрал номер телефона Свистунова.
– Здорово, аналитик.
– Здорово.
– Найдешь время?
– Подъезжай. Снизу местный – три пять семь.
– Через полчаса буду.
Заглянул Полянский:
– Есть закурить?
– «Блядомор».
– Без разницы.
Он размял папиросу.
– Таксиста поймал?
– Поймал. – Серега щелкнул «Крикетом». – Все рассказывает: часы купил у Фали, продал у ломбарда на Пушкарской.
– Ну и отлично.
– Ничего особо отличного. – Полянский устало улыбнулся. – Следак говорит, что пока часов не будет, он пальцем не пошевельнет. Потому что, если их не найти, доказательств вины Фалеева нет, а получать от начальства за возбужденный «глухарь» он не хочет.
– Бред. – Антон покачал головой. – А Фаля-то в отказ не пошел еще?
– Да нет, он пьяный на скамейке спит, в коридоре.
– Чего, еще не протрезвел?
– Я ему с утра пивка принес. На старые дрожжи. – Серега поморщился. – Опять без обеда, но зато клиент не жалуется и обдумать ситуацию не имеет возможности.
– Чего делать собираешься? – Антон встал из-за стола.
– Поеду с таксистом к ломбарду, скупщика искать. – Полянский загасил папиросу и тоже встал. – Может, повезет.
– Удачи.
– Не помешало бы.
В коридоре опера вываливались из кабинета Вышегородского. Ледогоров, громко матерясь, подошел к Антону:
– Представляешь! Нас из кабинета выселяют. Отдают главковским, по Фонтанке. – Он стукнул рукой о косяк. – Совсем охренели, козлы!
На улице серо моросило нудной водяной пылью. Небо было ровно однотонным, не оставлявшим никаких надежд. Холодный ветер гнал рябь в лужах. Из синего «форда» вылез Максаков с угрюмым лицом и, надев шляпу, направился ко входу в отдел. За ним шли кругленький, коренастый Толя Исаков и два гладких парня в дорогих замшевых куртках. В первом Антон узнал Тортюхина.
– Вселяться? – Он шагнул к Максакову. Тот кивнул:
– Сопровождаю по указанию руководства. У них при слове «главк», по-моему, начинается медвежья болезнь.
– Привет, Челышев! – Тортюхин весело блеснул линзами очков. – Ты опять кашу заварил?
– Нет, убийца.
Они не подали друг другу руки.
– Четвертый этаж, – бесцветно сказал Максаков. – Я догоню.
Тортюхин усмехнулся и вошел в дверь. Его спутник, похожий на него как брат-близнец, последовал за ним.
– Толя, – Максаков позвал Исакова, курящего в нескольких метрах, – Антона знаешь? Ему можешь все рассказывать.
– Спасибо. – Антон поздоровался с Исаковым. – Ты приказ на премию за Соляной будешь составлять?
– Не буду, – покачал головой Максаков. – Соляной ППС раскрыла.
– Как? – опешил Антон.
– Просто. – Максаков прищурился. – Сегодня на совещании у начальника РУВД сказали, что раз Градусова задержали постовые, то, значит, они и раскрыли, а уголовный розыск подключился на готовенькое.
– Кололи его тоже постовые?
Максаков пожал плечами и вошел в здание отдела.
Троллейбусов на Литейном видно не было. Шарахаясь от летящих из-под колес машин брызг и стараясь обходить лужи, Антон двинулся пешком.
Город, который он знал, умирал на глазах. Исчезли кафе «Гном» и магазин «Дон». На месте пельменной, куда они бегали с ребятами из РУОПа обедать, образовался бар с заковыристым африканским или латиноамериканским названием. Располагавшаяся в том же доме кофейня, где знакомые буфетчицы варили постоянным клиентам отличный кофе, превратилась в магазин бытовой техники. По непонятным причинам выжила только пирожковая на Фурштатской, примостившаяся к роскошному зданию казино «Олимпия», но по давно немытым стеклам и уныло висевшей на одной петле створке двери чувствовалось, что дни ее сочтены.
Антон свернул на Чайковского. У РУОПа стоянка была забита до отказа. Наряду с казенными «фордами» и «девятками» можно было увидеть и личные иномарки ряда «прогрессивных» сотрудников. Разумеется, полученные в подарок от богатых родственников или данные во временное пользование уехавшими в длительную командировку друзьями.
В холле было на удивление пусто. Скучающие собровцы скользнули по нему ленивым взглядом.
«Интересно, какие бы у них были лица, достань я сейчас из-под куртки „калашников”», – подумал он, подходя к местному телефону.
Свистунов вышел быстро.
– Как насчет по кофе?
– За твой счет.
– Без проблем.
В кафе «Колобок» на углу Чайковского и Чернышевского было людно. Пахло кофе и жареными пирожками с мясом. Антон сглотнул слюну. Это был запах детства, до сих пор сводящий его с ума. Несмотря на все увещевания и угрозы родителей, он всегда экономил со школьного завтрака десять копеек, чтобы после занятий купить масляный, густо пахнущий комок теста с микроскопическим пятнышком мяса внутри.
– Тебе с мясом? – Свистунов оглянулся у прилавка.
– Да, пару, если можно. Я с ночи.
Они нашли свободный столик недалеко от двери.
– Как тебе в аналитическом отделе? – Антон откусил кусочек пирожка. Масло капнуло на стол.
– А ты знаешь, ничего, – Свистунов отпил кофе, – по крайней мере, я знаю, что от меня требуется. Мне надоело быть постоянно прикомандированным к разным группам и балансировать между опером, компьютерщиком и машинисткой.
– Верю. – Антон усмехнулся, вспомнив, как с легкой руки шефа Свистунов за один день мог получить пять-шесть взаимоисключающих друг друга указаний. – Мне нужна твоя помощь.
– Догадался. – Свистунов внимательно на него посмотрел. – Если это не продажа жутких оперативных секретов коварной «якутской» мафии, то выкладывай.
– Увы, все проще. У нас пару дней назад завалили пятерых человек. Получилось так, что я видел убийцу.
– Это на Фонтанке? – Свистунов снова поднес чашку ко рту. – Слыхал. Я за сводками не слежу, но телевизор смотрю иногда. Ну и?
– Это был тот, кто стрелял в нас на «Кораблях».
Свистунов поставил чашку обратно на стол. Антон откинулся на стуле.
– Послушай, Антон, а не…
– Мне не показалось. Я не ошибся. И у меня с головой все в полном порядке. Если тебя это интересует.
– Я вовсе не хотел сказать…
– Хотел, не хотел… Ты поможешь мне или нет?
– Что ты заводишься? – Свистунов залпом допил кофе. – Я еще слова не успел сказать, а ты уже кипишь. Как мне тебе ответить, если ты не удосужился еще сказать, чего хочешь?
Антон вздохнул:
– Извини, Коля. Ночь была нервная. Да еще начальники позавчера наехали, что я ошибся.
– Жали на то, что это сделал Миномет? По тортюхинской версии?
– Ну. А ты в нее веришь?
– Всяко может быть. Меня смущает сам Тортюхин. Я с ним в двадцать втором отделе работал. У него многовато раскрытий с опознанием уже мертвых киллеров.
– Удобно.
– И несложно.
Оба одновременно усмехнулись.
– Я хочу покопаться в этом деле, Коля. Сам по себе.
– Решил поквитаться, или что-то еще?
– И то и другое. Долго объяснять.
– От меня конкретно ты чего хочешь?
Антон вытер губы бумажной салфеткой и огляделся:
– Здесь все так же не курят. Пошли на воздух.
В подворотне не капало сверху, но ветер превратил ее в аэродинамическую трубу.
– Я хочу, чтобы ты залез в «базу» и достал мне все на Кардава Тенгиза Георгиевича, 1935 года выпуска. – Антон пытался, прикрываясь воротником куртки, раскурить отсыревшую папиросу. – Это тот…
– Помню, – кивнул Свистунов. По его лицу трудно было догадаться, о чем он думает.
– Кроме того, не знаю, слышал ты или нет, но после расстрела на «Кораблях» у меня промелькнула информация об исполнителе. Только кличка, но редкая. – Антон наконец выпустил струю дыма. – Красивая Смерть.
Свистунов прищурился, словно роясь в памяти:
– Кто-то что-то подобное недавно запрашивал…
– Я хочу, чтобы ты посмотрел эту кличку.
Свистунов покачал головой.
– Это еще не все. – Антон поежился от ветра. – Я хочу знать, какие запросы будут приходить от группы по убийству на Фонтанке. Теперь все.
Он помолчал.
– Пока все.
Свистунов отлепился от стенки, прошел до выхода из подворотни и посмотрел на дождь. Засунув руки в карманы, медленно, глядя в асфальт, вернулся обратно. Достал из кармана пачку «Магны», подумал и положил обратно.
Антон молчал. Он хорошо знал Николая. Тот или верил, или не верил. Как в карточной игре с одноименным названием. Без золотой середины.
– Хорошо, – сказал наконец Свистунов. – Только тебе не надо гово…
– Обижаешь. – Антону вдруг стало хорошо. Не оттого, что он добился своего, а оттого, что не ошибся в отношении этого человека к себе.
– Ты только на «базу» особенно не надейся. – Свистунов все-таки достал сигареты и закурил. – Не тебе объяснять: там нет и трети того, что в головах оперов.
Антон кивнул:
– Все та же шпиономания? Все шхерят информацию друг от друга? Впрочем, я тут засылал запрос по поводу Андрея-Лилипута. Получил ответ, что РУОП на него информацией не располагает, а я сам на него разработку вел – четыре тома. Нормально?
Свистунов улыбнулся:
– Абсолютно. Я тебе ответ подписывал. Извини. Старший приказал.
Антон усмехнулся и махнул рукой:
– Ну вас, крестоносцев закона. Понимаю. Мы на кастрюльных делах все такие коррумпированные-коррумпированные. Аж жуть! Просто себя дураками выставляете. Я на имя начальника отношение направил: дескать, если не знаете, кто такой Лилипут, то посмотрите в таком-то отделе, в разработке номер такой-то.
Свистунов расхохотался:
– Силен! Ладно, мне пора. Позвони мне домой, в воскресенье. Телефон помнишь?
– Помню.
– Удачи. Я пошел.
Антон секунду смотрел в обтянутую плащевкой спину:
– Коля!
– А?
– Спасибо.
Лицо у Свистунова было серьезным, даже грустным.
– Не за что. Ты не догадываешься, почему после я ушел на компьютер?
– Догадываюсь.
– Ну так а чего говорить…
Дождь сплошной шторой закрыл выход из подворотни.
Сизый сигаретный дым тяжелыми слоями плыл по комнате. Хриплый голос Криса Ри разрывал динамики тайваньского двухкассетника. В свете единственной горящей настольной лампы Елена Сергеевна объясняла что-то остроносой бухгалтерше. Обе держали в руках чашки с чаем. У сдвинутого к самой стене стола с остатками пиршества чернявый парень, имени которого Цыбин так и не запомнил, прикуривал подряд уже третью сигарету. Его блестящие в полумраке глаза неотрывно следили за ногами Маши, кружащуюся в подобии танго с рыжеусым Вадиком. Рядом с ними Таня буквально повисла на Шлицыне, хорошо державшемся, несмотря на обильное возлияние.
Цыбин пересек комнату:
– Елена Сергеевна, можно, я от вас позвоню, а то здесь шумно.
– Пожалуйста. – Она положила демонстрируемый бухгалтерше журнал по вязанию и протянула ему ключ от кабинета.
Длинные гудки неприятно чиркали душу. Телефон на Металлистов молчал. Он набрал телефон вахты факультета.
– Почти угол с Некрасова.
Цыбин подумал вдруг, что можно было жениться на Анне. Это значительно упростило бы РАБОТУ. Постоянный контроль. Взаимное алиби. Много преимуществ. Хотя теперь, если он уходит, то имеет ли это смысл?
– С вас двадцать.
В соседнем с издательством израильском магазине одежды, видимо, была распродажа. Народ возбужденно топтался у дверей. С трудом протиснувшись, Цыбин поднялся на второй этаж.
– Здравствуйте! Давно не появлялись! – Елена Сергеевна в своей неизменной белой кофте закрывала кабинет.
– Работа на дому.
– Цыбин! Объявился! – Вадик и Таня выглядывали из курилки. – Долго жить будешь! Шеф только сегодня вспоминал. Не очень лестно…
– Все не привыкнет, что уже несколько лет для меня не шеф, а периодический заказчик… – Он усмехнулся на этом слове. – Почти компаньон.
– Ты к нему? – Таня тряхнула редкой по нынешним временам косой.
– К нему тоже.
– У Маши Лобачевой сегодня день варенья, – сообщил Вадик, – заходи рюмашку опрокинуть.
– День рождения у Лобачевой, а приглашаешь ты. – Таня скривила рот и покачала головой.
Ее можно было бы назвать симпатичной, если бы она пользовалась косметикой и поменяла свои безразмерно широкие брюки а-ля «запорожская сечь» и серый свитер на что-нибудь более женское. Миловидная Маша, вторая женщина младше пятидесяти в издательстве, рядом с ней смотрелась Клаудией Шиффер.
– А может, меня Маша уполномочила? – Рыжеусый Вадик подмигнул Цыбину. – Придешь?
– Без проблем. Где и когда?
– В машбюро, часа в два. Пятница все-таки.
– Договорились.
В кабинете Еремеева все было заставлено ведрами. Хлюпали падающие капли. По противоположной от двери стене спускались желтые разводы.
– Вы моей смерти хотите? – Лицо у Еремеева походило на портрет мучеников святой инквизиции. – Мы же на среду договаривались.
– Не успел, закрутился. – Цыбин виновато пожал плечами. – Первый раз.
– Принесли хоть?
– Конечно. – Цыбин достал папку и передал Еремееву. – Все девятнадцать стихотворений.
Еремеев взял первый лист, и лицо его стало детско-восторженным. Минуты три он читал, затем с видимым усилием оторвался:
– С вами как на бочке с порохом, но лучше с испанского никто не переводит. Может, вернетесь? Мы сейчас вот это опубликуем, вылезем из кризиса…
Цыбин знал, что из кризиса они не вылезут. Никогда. Страсть интеллигента Еремеева к настоящей литературе приведет его к нищете. Она никому не нужна. Против «Девочки-помидора» и «Скотов на разборке» ей не выстоять.
– Спасибо, но привык к вольным хлебам. Все равно вместе работаем. Как насчет денег?
Лицо Еремеева погрустнело:
– Понимаете, сейчас…
– Понял, подожду. Еще работа есть?
– А вы готовы? – Еремеев ошарашенно смотрел на него. – Даже до оплаты…
– Готов. – Цыбин улыбнулся. – Понимаете, я получаю от этого удовольствие.
– Понимаю, конечно, понимаю. – Еремеев вышел из-за стола и потряс Цыбину руку. – Вы – удивительный человек. Позвоните, пожалуйста, в понедельник. Мы выберем что-нибудь наиболее важное. Например, Бласко Ибаньеса.
– Здорово. Обязательно. До свидания.
Спускаясь по лестнице, Цыбин посмотрел на часы. Было 12.40. Следовало еще купить подарок.
Небо оставалось таким же серым и беспросветным. Моросило. В троллейбусе было душно. Народу битком. Он проехал одну остановку. Напротив казино «Олимпия» располагался маленький дорогой магазинчик «Аванти». Он выбрал изящный кошелек из мягкой кожи. В продовольственном напротив купил несколько бутылок дорогого испанского вина и разнообразной снеди. Обратно пришлось идти пешком. Холодные капли стучали по плечам.
– Цыбин!
Он оглянулся.
Жанна всегда хорошо выглядела. Сегодняшний день не был исключением. Пепельные волосы аккуратно уложены. В зеленых глазах оценивающий интерес. Кожаный плащ, из очень дорогих, – под цвет волос.
– Привет.
– Привет. – Она уже откровенно осматривала его. – Ты неплохо выглядишь, только виски с сединой.
В ее голосе явно слышалось сожаление. Скорее всего, оно относилось к тому, что он не пьяный неудачник-интеллигент, а вполне прилично одет, спортивен, да еще несет мешки с дорогими продуктами. Их-то ее профессиональный взгляд оценил в первую очередь.
– Возраст Христа. Пора, наверное.
– Как ты живешь? Как Ярослав? – Память у нее была всегда хорошей. – Постоим пять минут. – Взяв за рукав, она увлекла его под крышу над входом в казино.
– Я нормально. Ярослав погиб. – Цыбин свободной рукой достал цигарку и щелкнул зажигалкой.
– Боже! Что случилось? – Уголки губ опустились в дежурной маске сожаления.
– Убийство. Бизнес нынче – опасная профессия. Не будем об этом. Как ты?
– Дай мне прикурить. – Она достала сигарету. – Спасибо. Все прекрасно. Женя возглавляет федерацию греко-римской борьбы. Вот купили квартиру на Таврической. Летом…
– Рад за тебя. – Цыбин знал, что об этом она может говорить бесконечно. – Извини, но меня ждут на дне рождения.
– Подожди, – она снова прикоснулась к нему, – ты же не ходишь на встречи курса. Я о тебе ничего не знаю. Слышала, что ты в каком-то издательстве переводчиком, что так и не женился, что…
– Все правда. – Он докурил. – Мне пора. Рад был увидеть.
– Ты все еще сердишься, что я ушла от тебя к Жене? – Она удивленно вскинула брови. – Но это же понятно. Я должна была думать о перспективах. Надеюсь, ты никогда не считал, что это из-за денег?
– Как можно.
– Слава богу! – Она не уловила иронии. – Просто женщинам нужны сильные мужчины. Во всех смыслах. Чтобы было на кого опереться. С Женей я до сих пор счастлива. Он настоящий мужчина. Он прекрасный муж…
«Интересно, – подумал Цыбин, ловя ее отрешенно-сквозной взгляд, – она рассказывает это мне или себе…»
– …всегда был оторван от жизни, книжен, непрактичен. Согласись. – Жанна мягко взяла его за руку. – Извини. Не обижайся…
– Ты чего, стерва, нюх потеряла! Оставил тебя на десять минут, а ты уже под мужика лезешь!
Женя Олабин оплыл и обрюзг. Стальные мышцы члена сборной ЛГУ по классической борьбе, безотказно прокладывавшие ему дорогу с курса на курс вне зависимости от знаний, обвисли. Появился третий подбородок. Перехваченная дорогим галстуком шея с трудом втискивалась в воротничок такой же рубашки. От него пахло кричащим парфюмом и алкоголем.
– Женя! – На лице Жанны мелькнул неподдельный страх. – Ты что? Это же Цыбин. С нашего курса. Помнишь?
– Конечно, помню! – Олабин подошел вплотную. – Твой первый пахарь!
Глаза у него были все такие же небесно-голубые, только какие-то блеклые, словно матовые лампочки.
Жанна испуганно отдернула руку и отступила.
– Здорово, Цыбин! – Олабин сгреб его рукой за отворот плаща и слегка потянул на себя. Сила у него еще была. – Решил снова трахнуть свою бывшую бабу? Заруби на своем…
– Отпусти! – Цыбин мягко выпустил из руки пакет. Бутылки слегка звякнули друг о друга. Запах одеколона стал тошнотворным. По телу потекла тупая тоскливая усталость, вперемешку со злостью.
«Почему я пошел в этот магазин?»
– Я ща отпущу! Таких тебе отпущу! А ею дома займусь! На коленях будет ползать…
Испуганные прохожие спешили перейти на другую сторону Литейного. Охранник равнодушно глянул сквозь стекло двери и исчез в дымчатой глубине. Видимо, улица не являлась зоной его ответственности. Холодный ветер противно задувал в левое ухо. За спиной сопели и сигналили машины.
– Ты…
Резким движением левой Цыбин оторвал от себя руку Олабина, одновременно закручивая кисть винтом. В глазах борца взметнулось изумление. В ту же секунду Цыбин правой дернул вверх его локоть, и стокилограммовое тело с криком боли опустилось на колени.
– Дернешься – сломаю руку в двух местах. – Цыбин наклонился к самому уху Олабина. Голос у него был ровный и усталый. – Никогда меня не трогай руками. Понял? Хорошо. Меня не интересует твоя жена. Совсем. Можешь ее изуродовать, как Бог черепаху. Она сама сделала свой выбор. Тринадцать лет назад.
Лицо у Жанны было белым. Олабин молча встал, не глядя по сторонам. С заляпанных грязью брюк стекала вода. Цыбин поднял пакет и проверил бутылки. Ни одна не разбилась.
– Прощай, Жанна. Рад, что ты вовремя подумала о перспективах…
Ветер нервно дул вдоль Литейного. Дождь усилился. Толпа у издательства рассосалась: видимо, магазин закрылся. Поглядывая в беспросветное небо, несколько дорожных рабочих разбирали трамвайные рельсы. На троллейбусной остановке народ штурмовал покосившуюся «пятнашку». Было холодно и сыро. На душе моросило.
В машбюро пахло огурцами, «сервелатом» и свежей зеленью. Таня, отбрасывая постоянно мешающую косу и почти высунув от усердия язычок, резала хлеб. Елена Сергеевна аккуратно расставляла одноразовые тарелочки и стаканы. Вадик вместе с редактором Шлицыным – круглым тучным молодым человеком – и незнакомым чернявым парнем возились с бутылками дрянного лжегрузинского «Киндзмараули». Пробки крошились и упорно не хотели вьлезать даже при помощи штопора. На столе громоздились миски с салатами и винегретом. Стоя у окна, виновница торжества Маша Лобачева о чем-то разговаривала с двумя пожилыми дамами из бухгалтерии, вежливо улыбаясь и кивая. У нее были прямые каштановые волосы до плеч и пухлые детские губы. Цыбин удивился, что в такой день на ней узкая, короткая джинсовая юбка с длинной «молнией» сбоку и простенький голубой свитер «под ангору». Увидев его, она не смогла скрыть радости, но удержалась от того, чтобы подойти, бросив собеседниц. Цыбин вдруг почувствовал, что страшно хочет есть.
– Елена Сергеевна, извлеките, пожалуйста, все содержимое. – Он протянул ей сумку. – Вадик, бросай эксперименты с этой политурой. Я принес напиток виноградников Севильи.
Стол занимал почти все пространство и протиснуться к имениннице было трудно.
– Машенька, ты, как всегда, удивительно хороша. Будь еще и богатой! – Он вручил ей подарок.
– Господи! Как здорово! Я всегда такой хотела! – На кошелек она почти не взглянула. – Ты читаешь мысли?
– Только твои.
– Представляю, какого ты обо мне мнения!
– Боюсь – даже не представляешь!
Он поцеловал ее в щеку. Она на секунду подалась к нему.
Арифметические дамы уперлись в них взглядами профессиональных разведчиц.
– Цыбин! Ну ты даешь! – Вадик подбрасывал в руке бутыль. – Это же стоит бешено.
– Халтурка была хорошая. – Он облегченно повернулся. – Давай помогу открыть!
– Садитесь! Я уже от голода подыхаю! – Таня управилась с хлебом.
– А мы от жажды! – хохотнул Шлицын, извлекая на свет бутылку «Авроры».
– У тебя одно на уме! – Елена Сергеевна как-то по-домашнему всплеснула руками. – У тебя что ни день, то праздник.
– Не буду пить – растолстею еще больше. – Шлицын огладил круглый живот. – У меня диета такая.
– За стол!
Рассаживались долго, меняясь местами, двигая скрипучие конторские стулья, наступая друг другу на ноги. Цыбин оказался рядом с Машей, притиснутый к самому подоконнику. Сквозь щели рамы холодными иглами колола плечо осень. Дождевая вода скользила по оконному стеклу. Маша прижалась ногой под столом к его колену и улыбнулась, глядя перед собой. За завесой дождя проглядывались окна дома напротив. На одном из подоконников стоял мальчик лет семи и выглядывал в форточку, на которой сидела пушистая кошка. За его спиной горела лампочка без плафона. Можно было различить свисающие лоскутами обои.
– Цыбин! Заснул? За виновницу пьем! – Вадик тянулся со стаканом…
* * *
Методичный до осатанения, глухой стук вскрыл сладкую истому утреннего сна. Лицо было влажным и свежим. Антону понадобилось несколько минут, чтобы осознать, что он лежит в своем кабинете на стульях, а просочившиеся сквозь дырявую крышу и прогнившие перекрытия, дождевые капли стукаются о крышку стола и рикошетом отлетают ему в лицо. Чертыхнувшись, он вскочил. Оставшиеся на столе с ночи бланки и несколько справок уже превратились в кашу. Хорошо, ничего секретного. Антон достал со шкафа крышку от лодочного мотора «Ветерок», изъятую у кого-то из крадунов, но не обретшую хозяина, и, перевернув, водрузил на стол вместо ведра.– Ну так всегда: обустраиваешься, стараешься и все на… – Хоха подошел неслышно и стоял в дверях, горестно покачивая головой.
Антон посмотрел на часы: четверть десятого. До «сходки» пятнадцать минут. Дверь Вышегородского была открыта.
– Доброе утро, Артур.
– Привет, – тот поднял от бумаг аккуратно подстриженную голову, – ты чего здесь ночевал?
Антон, не спрашивая разрешения, закурил папиросу:
– Завис. Ты уже в курсе? Соляной «подняли».
– В курсе. Ты-то чего остался. Есть «убойный». Он пусть бы и работал. Их дело. Тебе теперь выходной давать, а кто будет материалами заниматься?
– Дело у нас общее, – Антон начинал злиться. Нестерпимо болела свернутая во сне шея, – жуликов ловить, а кто и…
– Знаю. – Вышегородский неожиданно «съехал». – В «сводку» на раскрытие они хоть нас включат?
Антон знал, что преступление раскрыто не тогда, когда арестованы злодеи, изъято похищенное и т. д., а когда составлена правильная «сводка» и она легла на стол шефу.
– Максаков еще никогда не кидал.
– Ладно, – Вышегородский кивнул, – отдыхай. Ты на выходных не дежуришь?
– Нет. Слушай, Артур, может, я сегодня доработаю? Все равно зарплату ждать, а потом…
– Не будет зарплаты. – Вышегородский поднял на него глаза. – Может, в понедельник, а может, и позже.
Антон присвистнул:
– Круто. А жить как?
– Ты меня спрашиваешь?
– Себя.
– Отдыхай, – повторил Вышегородский, – и скажи, пусть народ заходит на «сходку».
Телефон дома молчал. Антон нажал на рычаг и набрал номер телефона Свистунова.
– Здорово, аналитик.
– Здорово.
– Найдешь время?
– Подъезжай. Снизу местный – три пять семь.
– Через полчаса буду.
Заглянул Полянский:
– Есть закурить?
– «Блядомор».
– Без разницы.
Он размял папиросу.
– Таксиста поймал?
– Поймал. – Серега щелкнул «Крикетом». – Все рассказывает: часы купил у Фали, продал у ломбарда на Пушкарской.
– Ну и отлично.
– Ничего особо отличного. – Полянский устало улыбнулся. – Следак говорит, что пока часов не будет, он пальцем не пошевельнет. Потому что, если их не найти, доказательств вины Фалеева нет, а получать от начальства за возбужденный «глухарь» он не хочет.
– Бред. – Антон покачал головой. – А Фаля-то в отказ не пошел еще?
– Да нет, он пьяный на скамейке спит, в коридоре.
– Чего, еще не протрезвел?
– Я ему с утра пивка принес. На старые дрожжи. – Серега поморщился. – Опять без обеда, но зато клиент не жалуется и обдумать ситуацию не имеет возможности.
– Чего делать собираешься? – Антон встал из-за стола.
– Поеду с таксистом к ломбарду, скупщика искать. – Полянский загасил папиросу и тоже встал. – Может, повезет.
– Удачи.
– Не помешало бы.
В коридоре опера вываливались из кабинета Вышегородского. Ледогоров, громко матерясь, подошел к Антону:
– Представляешь! Нас из кабинета выселяют. Отдают главковским, по Фонтанке. – Он стукнул рукой о косяк. – Совсем охренели, козлы!
На улице серо моросило нудной водяной пылью. Небо было ровно однотонным, не оставлявшим никаких надежд. Холодный ветер гнал рябь в лужах. Из синего «форда» вылез Максаков с угрюмым лицом и, надев шляпу, направился ко входу в отдел. За ним шли кругленький, коренастый Толя Исаков и два гладких парня в дорогих замшевых куртках. В первом Антон узнал Тортюхина.
– Вселяться? – Он шагнул к Максакову. Тот кивнул:
– Сопровождаю по указанию руководства. У них при слове «главк», по-моему, начинается медвежья болезнь.
– Привет, Челышев! – Тортюхин весело блеснул линзами очков. – Ты опять кашу заварил?
– Нет, убийца.
Они не подали друг другу руки.
– Четвертый этаж, – бесцветно сказал Максаков. – Я догоню.
Тортюхин усмехнулся и вошел в дверь. Его спутник, похожий на него как брат-близнец, последовал за ним.
– Толя, – Максаков позвал Исакова, курящего в нескольких метрах, – Антона знаешь? Ему можешь все рассказывать.
– Спасибо. – Антон поздоровался с Исаковым. – Ты приказ на премию за Соляной будешь составлять?
– Не буду, – покачал головой Максаков. – Соляной ППС раскрыла.
– Как? – опешил Антон.
– Просто. – Максаков прищурился. – Сегодня на совещании у начальника РУВД сказали, что раз Градусова задержали постовые, то, значит, они и раскрыли, а уголовный розыск подключился на готовенькое.
– Кололи его тоже постовые?
Максаков пожал плечами и вошел в здание отдела.
Троллейбусов на Литейном видно не было. Шарахаясь от летящих из-под колес машин брызг и стараясь обходить лужи, Антон двинулся пешком.
Город, который он знал, умирал на глазах. Исчезли кафе «Гном» и магазин «Дон». На месте пельменной, куда они бегали с ребятами из РУОПа обедать, образовался бар с заковыристым африканским или латиноамериканским названием. Располагавшаяся в том же доме кофейня, где знакомые буфетчицы варили постоянным клиентам отличный кофе, превратилась в магазин бытовой техники. По непонятным причинам выжила только пирожковая на Фурштатской, примостившаяся к роскошному зданию казино «Олимпия», но по давно немытым стеклам и уныло висевшей на одной петле створке двери чувствовалось, что дни ее сочтены.
Антон свернул на Чайковского. У РУОПа стоянка была забита до отказа. Наряду с казенными «фордами» и «девятками» можно было увидеть и личные иномарки ряда «прогрессивных» сотрудников. Разумеется, полученные в подарок от богатых родственников или данные во временное пользование уехавшими в длительную командировку друзьями.
В холле было на удивление пусто. Скучающие собровцы скользнули по нему ленивым взглядом.
«Интересно, какие бы у них были лица, достань я сейчас из-под куртки „калашников”», – подумал он, подходя к местному телефону.
Свистунов вышел быстро.
– Как насчет по кофе?
– За твой счет.
– Без проблем.
В кафе «Колобок» на углу Чайковского и Чернышевского было людно. Пахло кофе и жареными пирожками с мясом. Антон сглотнул слюну. Это был запах детства, до сих пор сводящий его с ума. Несмотря на все увещевания и угрозы родителей, он всегда экономил со школьного завтрака десять копеек, чтобы после занятий купить масляный, густо пахнущий комок теста с микроскопическим пятнышком мяса внутри.
– Тебе с мясом? – Свистунов оглянулся у прилавка.
– Да, пару, если можно. Я с ночи.
Они нашли свободный столик недалеко от двери.
– Как тебе в аналитическом отделе? – Антон откусил кусочек пирожка. Масло капнуло на стол.
– А ты знаешь, ничего, – Свистунов отпил кофе, – по крайней мере, я знаю, что от меня требуется. Мне надоело быть постоянно прикомандированным к разным группам и балансировать между опером, компьютерщиком и машинисткой.
– Верю. – Антон усмехнулся, вспомнив, как с легкой руки шефа Свистунов за один день мог получить пять-шесть взаимоисключающих друг друга указаний. – Мне нужна твоя помощь.
– Догадался. – Свистунов внимательно на него посмотрел. – Если это не продажа жутких оперативных секретов коварной «якутской» мафии, то выкладывай.
– Увы, все проще. У нас пару дней назад завалили пятерых человек. Получилось так, что я видел убийцу.
– Это на Фонтанке? – Свистунов снова поднес чашку ко рту. – Слыхал. Я за сводками не слежу, но телевизор смотрю иногда. Ну и?
– Это был тот, кто стрелял в нас на «Кораблях».
Свистунов поставил чашку обратно на стол. Антон откинулся на стуле.
– Послушай, Антон, а не…
– Мне не показалось. Я не ошибся. И у меня с головой все в полном порядке. Если тебя это интересует.
– Я вовсе не хотел сказать…
– Хотел, не хотел… Ты поможешь мне или нет?
– Что ты заводишься? – Свистунов залпом допил кофе. – Я еще слова не успел сказать, а ты уже кипишь. Как мне тебе ответить, если ты не удосужился еще сказать, чего хочешь?
Антон вздохнул:
– Извини, Коля. Ночь была нервная. Да еще начальники позавчера наехали, что я ошибся.
– Жали на то, что это сделал Миномет? По тортюхинской версии?
– Ну. А ты в нее веришь?
– Всяко может быть. Меня смущает сам Тортюхин. Я с ним в двадцать втором отделе работал. У него многовато раскрытий с опознанием уже мертвых киллеров.
– Удобно.
– И несложно.
Оба одновременно усмехнулись.
– Я хочу покопаться в этом деле, Коля. Сам по себе.
– Решил поквитаться, или что-то еще?
– И то и другое. Долго объяснять.
– От меня конкретно ты чего хочешь?
Антон вытер губы бумажной салфеткой и огляделся:
– Здесь все так же не курят. Пошли на воздух.
В подворотне не капало сверху, но ветер превратил ее в аэродинамическую трубу.
– Я хочу, чтобы ты залез в «базу» и достал мне все на Кардава Тенгиза Георгиевича, 1935 года выпуска. – Антон пытался, прикрываясь воротником куртки, раскурить отсыревшую папиросу. – Это тот…
– Помню, – кивнул Свистунов. По его лицу трудно было догадаться, о чем он думает.
– Кроме того, не знаю, слышал ты или нет, но после расстрела на «Кораблях» у меня промелькнула информация об исполнителе. Только кличка, но редкая. – Антон наконец выпустил струю дыма. – Красивая Смерть.
Свистунов прищурился, словно роясь в памяти:
– Кто-то что-то подобное недавно запрашивал…
– Я хочу, чтобы ты посмотрел эту кличку.
Свистунов покачал головой.
– Это еще не все. – Антон поежился от ветра. – Я хочу знать, какие запросы будут приходить от группы по убийству на Фонтанке. Теперь все.
Он помолчал.
– Пока все.
Свистунов отлепился от стенки, прошел до выхода из подворотни и посмотрел на дождь. Засунув руки в карманы, медленно, глядя в асфальт, вернулся обратно. Достал из кармана пачку «Магны», подумал и положил обратно.
Антон молчал. Он хорошо знал Николая. Тот или верил, или не верил. Как в карточной игре с одноименным названием. Без золотой середины.
– Хорошо, – сказал наконец Свистунов. – Только тебе не надо гово…
– Обижаешь. – Антону вдруг стало хорошо. Не оттого, что он добился своего, а оттого, что не ошибся в отношении этого человека к себе.
– Ты только на «базу» особенно не надейся. – Свистунов все-таки достал сигареты и закурил. – Не тебе объяснять: там нет и трети того, что в головах оперов.
Антон кивнул:
– Все та же шпиономания? Все шхерят информацию друг от друга? Впрочем, я тут засылал запрос по поводу Андрея-Лилипута. Получил ответ, что РУОП на него информацией не располагает, а я сам на него разработку вел – четыре тома. Нормально?
Свистунов улыбнулся:
– Абсолютно. Я тебе ответ подписывал. Извини. Старший приказал.
Антон усмехнулся и махнул рукой:
– Ну вас, крестоносцев закона. Понимаю. Мы на кастрюльных делах все такие коррумпированные-коррумпированные. Аж жуть! Просто себя дураками выставляете. Я на имя начальника отношение направил: дескать, если не знаете, кто такой Лилипут, то посмотрите в таком-то отделе, в разработке номер такой-то.
Свистунов расхохотался:
– Силен! Ладно, мне пора. Позвони мне домой, в воскресенье. Телефон помнишь?
– Помню.
– Удачи. Я пошел.
Антон секунду смотрел в обтянутую плащевкой спину:
– Коля!
– А?
– Спасибо.
Лицо у Свистунова было серьезным, даже грустным.
– Не за что. Ты не догадываешься, почему после я ушел на компьютер?
– Догадываюсь.
– Ну так а чего говорить…
Дождь сплошной шторой закрыл выход из подворотни.
* * *
Темнело быстро. Крыши блестели в косо падающих дождевых струях. Все окна уже давно были закрыты. В некоторых желтел электрический свет. Цыбин отпил вина и, поставив стакан на подоконник, обернулся.Сизый сигаретный дым тяжелыми слоями плыл по комнате. Хриплый голос Криса Ри разрывал динамики тайваньского двухкассетника. В свете единственной горящей настольной лампы Елена Сергеевна объясняла что-то остроносой бухгалтерше. Обе держали в руках чашки с чаем. У сдвинутого к самой стене стола с остатками пиршества чернявый парень, имени которого Цыбин так и не запомнил, прикуривал подряд уже третью сигарету. Его блестящие в полумраке глаза неотрывно следили за ногами Маши, кружащуюся в подобии танго с рыжеусым Вадиком. Рядом с ними Таня буквально повисла на Шлицыне, хорошо державшемся, несмотря на обильное возлияние.
Цыбин пересек комнату:
– Елена Сергеевна, можно, я от вас позвоню, а то здесь шумно.
– Пожалуйста. – Она положила демонстрируемый бухгалтерше журнал по вязанию и протянула ему ключ от кабинета.
Длинные гудки неприятно чиркали душу. Телефон на Металлистов молчал. Он набрал телефон вахты факультета.