Знать другую гладь,
   Тот скажет:
   Чтоб не сгнить в затоне,
   Страну родную
   Нужно покидать.
   Вот я и кинул.
   Я в стране далекой.
   Весна.
   Здесь розы больше кулака.
   И я твоей
   Судьбине одинокой
   Привет их теплый
   Шлю издалека.
   Теперь метель
   Вовсю свистит в Рязани,
   А у тебя
   Меня увидеть зуд.
   Но ты ведь знаешь
   Никакие сани
   Тебя сюда
   Ко мне не завезут.
   Я знаю
   Ты б приехал к розам,
   К теплу.
   Да только вот беда:
   Твое проклятье
   Силе паровоза
   Тебя навек
   Не сдвинет никуда.
   А если я помру?
   Ты слышишь, дедушка?
   Помру я?
   Ты сядешь или нет в вагон,
   Чтобы присутствовать
   На свадьбе похорон
   И спеть в последнюю
   Печаль мне "аллилуйя"?
   Тогда садись, старик.
   Садись без слез,
   Доверься ты
   Стальной кобыле.
   Ах, что за лошадь,
   Что за лошадь паровоз!
   Ее, наверное,
   В Германии купили.
   Чугунный рот ее
   Привык к огню,
   И дым над ней, как грива,
   Черен, густ и четок.
   Такую б гриву
   Нашему коню,
   То сколько б вышло
   Разных швабр и щеток!
   Я знаю
   Время даже камень крошит..
   И ты, старик,
   Когда-нибудь поймешь,
   Что, даже лучшую
   Впрягая в сани лошадь,
   В далекий край
   Лишь кости привезешь...
   Поймешь и то,
   Что я ушел недаром
   Туда, где бег
   Быстрее, чем полет.
   В стране, объятой вьюгой
   И пожаром,
   Плохую лошадь
   Вор не уведет.
   Примечания
   Газета "Бакинский рабочий", 1924, N297, 2 декабря.
   Стихотворение обращено к деду Есенина Ф.А.Титову (?-1927).
   Сергей Есенин
   Ленин
   Отрывок из поэмы "Гуляй-поле"
   Еще закон не отвердел,
   Страна шумит, как непогода.
   Хлестнула дерзко за предел
   Нас отравившая свобода.
   Россия! Сердцу милый край!
   Душа сжимается от боли.
   Уж сколько лет не слышит поле
   Петушье пенье, песий лай.
   Уж сколько лет наш тихий быт
   Утратил мирные глаголы.
   Как оспой, ямами копыт
   Изрыты пастбища и долы.
   Немолчный топот, громкий стон,
   Визжат тачанки и телеги.
   Ужель я сплю и вижу сон,
   Что с копьями со всех сторон
   Нас окружают печенеги?
   Не сон, не сон, я вижу въявь,
   Ничем не усыпленным взглядом,
   Как, лошадей пуская вплавь,
   Отряды скачут за отрядом.
   Куда они? И где война?
   Степная водь не внемлет слову.
   Не знаю, светит ли луна
   Иль всадник обронил подкову?
   Все спуталось...
   Но понял взор:
   Страну родную в край из края,
   Огнем и саблями сверкая,
   Междоусобный рвет раздор.
   . . . . . . . . . . . . . . .
   Россия
   Страшный, чудный звон.
   В деревьях березь, в цветь - подснежник.
   Откуда закатился он,
   Тебя встревоживший мятежник?
   Суровый гений! Он меня
   Влечет не по своей фигуре.
   Он не садился на коня
   И не летел навстречу буре.
   Сплеча голов он не рубил,
   Не обращал в побег пехоту.
   Одно в убийстве он любил
   Перепелиную охоту.
   Для нас условен стал герой,
   Мы любим тех, что в черных масках,
   А он с сопливой детворой
   Зимой катался на салазках.
   И не носил он тех волос,
   Что льют успех на женщин томных,
   Он с лысиною, как поднос,
   Глядел скромней из самых скромных.
   Застенчивый, простой и милый,
   Он вроде сфинкса предо мной.
   Я не пойму, какою силой
   Сумел потрясть он шар земной?
   Но он потряс...
   Шуми и вей!
   Крути свирепей, непогода,
   Смывай с несчастного народа
   Позор острогов и церквей.
   . . . . . . . . . . . . . . .
   Была пора жестоких лет,
   Нас пестовали злые лапы.
   На поприще крестьянских бед
   Цвели имперские сатрапы.
   . . . . . . . . . . . . . . .
   Монархия! Зловещий смрад!
   Веками шли пиры за пиром,
   И продал власть аристократ
   Промышленникам и банкирам.
   Народ стонал, и в эту жуть
   Страна ждала кого-нибудь...
   И он пришел.
   . . . . . . . . . . . . . . . .
   Он мощным словом
   Повел нас всех к истокам новым.
   Он нам сказал: "Чтоб кончить муки,
   Берите все в рабочьи руки.
   Для вас спасенья больше нет
   Как ваша власть и ваш Совет".
   . . . . . . . . . . . . . . . . .
   И мы пошли под визг метели,
   Куда глаза его глядели:
   Пошли туда, где видел он
   Освобожденье всех племен...
   . . . . . . . . . . . . . . . . .
   И вот он умер...
   Плач досаден.
   Не славят музы голос бед.
   Из меднолающих громадин
   Салют последний даден, даден.
   Того, кто спас нас, больше нет.
   Его уж нет, а те, кто вживе,
   А те, кого оставил он,
   Страну в бушующем разливе
   Должны заковывать в бетон.
   Для них не скажешь:
   "Л е н и н умер!"
   Их смерть к тоске не привела.
   . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Еще суровей и угрюмей
   Они творят его дела...
   Примечания
   Альманах "Круг", Москва, 1924, N3 (строки 1-87); журнал "Красная новь", Москва, 1924, N4, июнь-июль (строки 82-96); полностью "Страна советская", 1925. 102, 2 мая.
   Сергей Есенин
   Метель
   Прядите, дни, свою былую пряжу,
   Живой души не перестроить ввек.
   Нет!
   Никогда с собой я не полажу,
   Себе, любимому,
   Чужой я человек.
   Хочу читать, а книга выпадает,
   Долит зевота,
   Так и клонит в сон...
   А за окном
   Протяжный ветр рыдает,
   Как будто чуя
   Близость похорон.
   Облезлый клен
   Своей верхушкой черной
   Гнусавит хрипло
   В небо о былом.
   Какой он клен?
   Он просто столб позорный
   На нем бы вешать
   Иль отдать на слом.
   И первого
   Меня повесить нужно,
   Скрестив мне руки за спиной:
   За то, что песней
   Хриплой и недужной
   Мешал я спать
   Стране родной.
   Я не люблю
   Распевы петуха
   И говорю,
   Что если был бы в силе,
   То всем бы петухам
   Я выдрал потроха,
   Чтобы они
   Ночьми не голосили.
   Но я забыл,
   Что сам я петухом
   Орал вовсю
   Перед рассветом края,
   Отцовские заветы попирая,
   Волнуясь сердцем
   И стихом.
   Визжит метель,
   Как будто бы кабан,
   Которого зарезать собрались.
   Холодный,
   Ледяной туман,
   Не разберешь,
   Где даль,
   Где близь...
   Луну, наверное,
   Собаки съели
   Ее давно
   На небе не видать.
   Выдергивая нитку из кудели,
   С веретеном
   Ведет беседу мать.
   Оглохший кот
   Внимает той беседе,
   С лежанки свесив
   Важную главу.
   Недаром говорят
   Пугливые соседи,
   Что он похож
   На черную сову.
   Глаза смежаются.
   И как я их прищурю,
   То вижу въявь
   Из сказочной поры:
   Кот лапой мне
   Показывает дулю,
   А мать - как ведьма
   С киевской горы.
   Не знаю, болен я
   Или не болен,
   Но только мысли
   Бродят невпопад.
   В ушах могильный
   Стук лопат
   С рыданьем дальних
   Колоколен.
   Себя усопшего
   В гробу я вижу
   Под аллилуйные
   Стенания дьячка.
   Я веки мертвому себе
   Спускаю ниже,
   Кладя на них
   Два медных пятачка.
   На эти деньги,
   С мертвых глаз,
   Могильщику теплее станет,
   Меня зарыв,
   Он тот же час
   Себя сивухой остаканит.
   И скажет громко:
   "Вот чудак!
   Он в жизни
   Буйствовал немало...
   Но одолеть не мог никак
   Пяти страниц
   Из "Капитала".
   Примечания
   Газета "Заря Востока", Тифлис, 1925, N770, 4 января.
   В автографе (ГБЛ) "Метель" и "Весна" объединены под общим названием "Над"Капиталом".
   Сергей Есенин
   Весна
   Припадок кончен.
   Грусть в опале.
   Приемлю жизнь, как первый сон.
   Вчера прочел я в "Капитале",
   Что для поэтов
   Свой закон.
   Метель теперь
   Хоть чертом вой,
   Стучись утопленником голым,
   Я с отрезвевшей головой
   Товарищ бодрым и веселым.
   Гнилых нам нечего жалеть,
   Да и меня жалеть не нужно,
   Коль мог покорно умереть
   Я в этой завирухе вьюжной.
   Тинь-тинь, синица!
   Добрый день!
   Не бойся!
   Я тебя не трону.
   И коль угодно,
   На плетень
   Садись по птичьему закону.
   Закон вращенья в мире есть,
   Он - отношенье
   Средь живущих.
   Коль ты с людьми единой кущи,
   Имеешь право
   Лечь и сесть.
   Привет тебе,
   Мой бедный клен!
   Прости, что я тебя обидел.
   Твоя одежда в рваном виде,
   Но будешь
   Новой наделен.
   Без ордера тебе апрель
   Зеленую отпустит шапку,
   И тихо
   В нежную охапку
   Тебя обнимет повитель.
   И выйдет девушка к тебе,
   Водой окатит из колодца,
   Чтобы в суровом октябре
   Ты мог с метелями бороться.
   А ночью
   Выплывет луна.
   Ее не слопали собаки:
   Она была лишь не видна
   Из-за людской
   Кровавой драки.
   Но драка кончилась...
   И вот
   Она своим лимонным светом
   Деревьям, в зелень разодетым,
   Сиянье звучное
   Польет.
   Так пей же, грудь моя,
   Весну!
   Волнуйся новыми
   Стихами!
   Я нынче, отходя ко сну,
   Не поругаюсь
   С петухами.
   Земля, земля!
   Ты не металл,
   Металл ведь
   Не пускает почку.
   Достаточно попасть
   На строчку,
   И вдруг
   Понятен "Капитал".
   Примечания
   Газета "Заря Востока", Тифлис, 1925, N770, 4 января.
   Сергей Есенин
   Письмо к сестре
   О Дельвиге писал наш Александр,
   О черепе выласкивал он
   Строки.
   Такой прекрасный и такой далекий,
   Но все же близкий,
   Как цветущий сад!
   Привет, сестра!
   Привет, привет!
   Крестьянин я иль не крестьянин?!
   Ну как теперь ухаживает дед
   За вишнями у нас, в Рязани?
   Ах, эти вишни!
   Ты их не забыла?
   И сколько было у отца хлопот,
   Чтоб наша тощая
   И рыжая кобыла
   Выдергивала плугом корнеплод.
   Отцу картофель нужен.
   Нам был нужен сад.
   И сад губили,
   Да, губили, душка!
   Об этом знает мокрая подушка
   Немножко... Семь...
   Иль восемь лет назад.
   Я помню праздник,
   Звонкий праздник мая.
   Цвела черемуха,
   Цвела сирень.
   И, каждую березку обнимая,
   Я был пьяней,
   Чем синий день.
   Березки!
   Девушки-березки!
   Их не любить лишь может тот,
   Кто даже в ласковом подростке
   Предугадать не может плод.
   Сестра! Сестра!
   Друзей так в жизни мало!
   Как и на всех,
   На мне лежит печать...
   Коль сердце нежное твое
   Устало,
   Заставь его забыть и замолчать.
   Ты Сашу знаешь.
   Саша был хороший.
   И Лермонтов
   Был Саше по плечу.
   Но болен я...
   Сиреневой порошей
   Теперь лишь только
   Душу излечу.
   Мне жаль тебя.
   Останешься одна,
   А я готов дойти
   Хоть до дуэли.
   "Блажен, кто не допил до дна"1
   И не дослушал глас свирели.
   Но сад наш!..
   Сад...
   Ведь и по нем весной
   Пройдут твои
   Заласканные дети.
   О!
   Пусть они
   Помянут невпопад,
   Что жили...
   Чудаки на свете.
   1 - Слова Пушкина (Прим. С.Есенина) (вернуться к месту сноски)
   Примечания
   Газета "Бакинский рабочий", Москва, 1925, N102, 2 мая.
   Стихотворение обращено к Екатерине Александровне Есениной.
   О Дельвиге писал наш Александр,/О черепе выласкивал он/Cтроки. Стихотворение Пушкина "Послание Дельвигу" ("Прими сей череп, Дельвиг"). (вернуться к месту сноски)
   Сергей Есенин
   МОЙ ПУТЬ
   Жизнь входит в берега.
   Села давнишний житель,
   Я вспоминаю то,
   Что видел я в краю.
   Стихи мои,
   Спокойно расскажите
   Про жизнь мою.
   Изба крестьянская.
   Хомутный запах дегтя,
   Божница старая,
   Лампады кроткий свет.
   Как хорошо,
   Что я сберег те
   Все ощущенья детских лет.
   Под окнами
   Костер метели белой.
   Мне девять лет.
   Лежанка, бабка, кот...
   И бабка что-то грустное
   Степное пела,
   Порой зевая
   И крестя свой рот.
   Метель ревела.
   Под оконцем
   Как будто бы плясали мертвецы.
   Тогда империя
   Вела войну с японцем,
   И всем далекие
   Мерещились кресты.
   Тогда не знал я
   Черных дел России.
   Не знал, зачем
   И почему война.
   Рязанские поля,
   Где мужики косили,
   Где сеяли свой хлеб,
   Была моя страна.
   Я помню только то,
   Что мужики роптали,
   Бранились в черта,
   В бога и в царя.
   Но им в ответ
   Лишь улыбались дали
   Да наша жидкая
   Лимонная заря.
   Тогда впервые
   С рифмой я схлестнулся.
   От сонма чувств
   Вскуржилась голова.
   И я сказал:
   Коль этот зуд проснулся,
   Всю душу выплещу в слова.
   Года далекие,
   Теперь вы как в тумане.
   И помню, дед мне
   С грустью говорил:
   "Пустое дело...
   Ну, а если тянет
   Пиши про рожь,
   Но больше про кобыл".
   Тогда в мозгу,
   Влеченьем к музе сжатом,
   Текли мечтанья
   В тайной тишине,
   Что буду я
   Известным и богатым
   И будет памятник
   Стоять в Рязани мне.
   В пятнадцать лет
   Взлюбил я до печенок
   И сладко думал,
   Лишь уединюсь,
   Что я на этой
   Лучшей из девчонок,
   Достигнув возраста, женюсь.
   . . . . . . . . . . . . . .
   Года текли.
   Года меняют лица
   Другой на них
   Ложится свет.
   Мечтатель сельский
   Я в столице
   Стал первокласснейший поэт
   И, заболев
   Писательскою скукой,
   Пошел скитаться я
   Средь разных стран,
   Не веря встречам,
   Не томясь разлукой,
   Считая мир весь за обман.
   Тогда я понял,
   Что такое Русь.
   Я понял, что такое слава.
   И потому мне
   В душу грусть
   Вошла, как горькая отрава.
   На кой мне черт,
   Что я поэт!..
   И без меня в достатке дряни.
   Пускай я сдохну,
   Только...
   Нет,
   Не ставьте памятник в Рязани!
   Россия... Царщина...
   Тоска...
   И снисходительность дворянства.
   Ну что ж!
   Так принимай, Москва,
   Отчаянное хулиганство.
   Посмотрим
   Кто кого возьмет!
   И вот в стихах моих
   Забила
   В салонный вылощенный
   Сброд
   Мочой рязанская кобыла.
   Не нравится?
   Да, вы правы
   Привычка к Лориган
   И к розам...
   Но этот хлеб,
   Что жрете вы,
   Ведь мы его того-с...
   Навозом...
   Еще прошли года.
   В годах такое было,
   О чем в словах
   Всего не рассказать:
   На смену царщине
   С величественной силой
   Рабочая предстала рать.
   Устав таскаться
   По чужим пределам,
   Вернулся я
   В родимый дом.
   Зеленокосая,
   В юбчонке белой
   Стоит береза над прудом.
   Уж и береза!
   Чудная... А груди...
   Таких грудей
   У женщин не найдешь.
   С полей обрызганные солнцем
   Люди
   Везут навстречу мне
   В телегах рожь.
   Им не узнать меня,
   Я им прохожий.
   Но вот проходит
   Баба, не взглянув.
   Какой-то ток
   Невыразимой дрожи
   Я чувствую во всю спину.
   Ужель она?
   Ужели не узнала?
   Ну и пускай,
   Пускай себе пройдет...
   И без меня ей
   Горечи немало
   Недаром лег
   Страдальчески так рот.
   По вечерам,
   Надвинув ниже кепи,
   Чтобы не выдать
   Холода очей,
   Хожу смотреть я
   Скошенные степи
   И слушать,
   Как звенит ручей.
   Ну что же?
   Молодость прошла!
   Пора приняться мне
   За дело,
   Чтоб озорливая душа
   Уже по-зрелому запела.
   И пусть иная жизнь села
   Меня наполнит
   Новой силой,
   Как раньше
   К славе привела
   Родная русская кобыла.
   Примечания
   Журнал "Город и деревня", Москва, 1925, N3-4 и N5, 5 и 20 марта.
   Лориган - марка французских духов. (вернуться к месту сноски)
   Сергей Есенин [РОЛ]
   Сказка о пастушонке Пете, его комиссарстве и коровьем царстве
   Пастушонку Пете
   Трудно жить на свете:
   Тонкой хворостиной
   Управлять скотиной.
   Если бы корова
   Понимала слово,
   То жилось бы Пете
   Лучше нет на свете.
   Но коровы в спуске
   На траве у леса,
   Говоря по-русски,
   Смыслят ни бельмеса.
   Им бы лишь мычалось
   Да трава качалась,
   Трудно жить на свете
   Пастушонку Пете.
   *
   Хорошо весною
   Думать под сосною,
   Улыбаясь в дреме,
   О родимом доме.
   Май все хорошеет,
   Ели все игольчей;
   На коровьей шее
   Плачет колокольчик.
   Плачет и смеется
   На цветы и травы,
   Голос раздается
   Звоном средь дубравы.
   Пете-пастушонку
   Голоса не новы,
   Он найдет сторонку,
   Где звенят коровы.
   Соберет всех в кучу,
   На село отгонит,
   Не получит взбучу
   Чести не уронит.
   Любо хворостиной
   Управлять скотиной,
   В ночь у перелесиц
   Спи и плюй на месяц.
   *
   Ну, а если лето
   Песня плохо спета.
   Слишком много дела
   В поле рожь поспела.
   Ах, уж не с того ли
   Дни похорошели,
   Все колосья в поле,
   Как лебяжьи шеи.
   Но беда на свете
   Каждый час готова,
   Зазевался Петя
   В рожь зайдет корова.
   А мужик, как взглянет,
   Разведет ручищей
   Да как в спину втянет
   Прямо кнутовищей.
   Тяжко хворостиной
   Управлять скотиной.
   *
   Вот приходит осень
   С цепью кленов голых,
   Что шумит, как восемь
   Чертенят веселых.
   Мокрый лист с осины
   И дорожных ивок
   Так и хлещет в спину,
   В спину и в загривок.
   Елка ли, кусток ли,
   Только вплоть до кожи
   Сапоги промокли,
   Одежонка - тоже.
   Некому открыться,
   Весь как есть пропащий.
   Вспуганная птица
   Улетает в чащу.
   И дрожишь полсутки
   То душой, то телом.
   Рассказать бы утке
   Утка улетела.
   Рассказать дубровам
   У дубровы опадь.
   Рассказать коровам
   Им бы только лопать.
   Нет, никто на свете
   На обмокшем спуске
   Пастушонка Петю
   Не поймет по-русски.
   Трудно хворостиной
   Управлять скотиной.
   *
   Мыслит Петя с жаром:
   То ли дело в мире
   Жил он комиссаром
   На своей квартире.
   Знал бы все он сроки,
   Был бы всех речистей,
   Собирал оброки
   Да дороги чистил.
   А по вязкой грязи,
   По осенней тряске
   Ездил в каждом разе
   В волостной коляске.
   И приснился Пете
   Страшный сон на свете.
   *
   Все доступно в мире,
   Петя комиссаром
   На своей квартире
   С толстым самоваром.
   Чай пьет на террасе,
   Ездит в тарантасе,
   Лучше нет на свете
   Жизни, чем у Пети.
   Но всегда недаром
   Служат комиссаром:
   Нужно знать все сроки,
   Чтоб сбирать оброки.
   Чай, конечно, сладок,
   А с вареньем - дважды,
   Но блюсти порядок
   Может, да не каждый.
   Нужно знать законы,
   Ну, а где же Пете?
   Он еще иконы
   Держит в волсовете.
   А вокруг совета
   В дождь и непогоду
   С самого рассвета
   Уймище народу.
   Наш народ ведь голый,
   Что ни день, то с требой,
   То построй им школу,
   То давай им хлеба.
   Кто им наморочил?
   Кто им накудахтал?
   Отчего-то очень
   Стал им нужен трактор.
   Ну, а где же Пете?
   Он ведь пас скотину
   Понимал на свете
   Только хворостину.
   А народ суровый
   В ропоте и гаме
   Хуже, чем коровы,
   Хуже и упрямей.
   С эдаким товаром
   Дрянь быть комиссаром.
   Взяли раз Петрушу
   За живот, за душу,
   Бросили в коляску
   Да как дали таску...
   .....................
   Тут проснулся Петя.
   *
   Сладко жить на свете!
   Встал, а день что надо,
   Солнечный, звенящий,
   Легкая прохлада
   Овевает чащи.
   Петя с кротким словом
   Говорит коровам:
   "Не хочу и даром
   Быть я комиссаром".
   А над ним береза,
   Веткой утираясь,
   Говорит сквозь слезы,
   Тихо улыбаясь:
   "Тяжело на свете
   Быть для всех примером.
   Будь ты лучше, Петя,
   Раньше пионером".
   *
   Малышам в острастку,
   В мокрый день осенний,
   Написал ту сказку
   Я - Сергей Есенин.
   Октябрь 1925
   Примечания
   Журнал "Пионер", Москва, 1925, N23.
   Сергей Есенин [РОЛ]
   ПЕСНЬ О ЕВПАТИИ КОЛОВРАТЕ
   За поемами Улыбыша
   Кружат облачные вентери.
   Закурилася ковыльница
   Подкопытною танагою.
   Ой, не зымь лузга-заманница
   Запоршила переточины,
   Подымались злы татаровья
   На Зарайскую сторонушку.
   Не ждала Рязань, не чуяла
   А и той разбойной допоти,
   Под фатой варяжьей засынькой
   Коротала ночку темную.
   Не совиный ух защурился,
   И не волчья пасть оскалилась,
   То Батый с холма Чурилкова
   Показал орде на зарево.
   Как взглянули звезды-ласточки,
   Загадали думу-полымя:
   Чтой-то Русь захолынулася,
   Аль не слышит лязгу бранного?
   Щебетнули звезды месяцу:
   "Ой ты, желтое ягнятище!
   Ты не мни траву небесную,
   Перестань бодаться с тучами.
   Подыми-ка глазы-уголья
   На рязанскую сторонушку
   Да позарься в кутомарине,
   Что там движется-колышется?"
   Как взглянул тут месяц с привязи,
   А ин жвачка зубы вытерпла,
   Поперхнулся с перепужины
   И на землю кровью кашлянул.
   Ой, текут кровя сугорами,
   Стонут пасишные пажити,
   Разыгрались злы татаровья,
   Кровь полониками черпают.
   Впереди сам хан на выпячи,
   На коне сидит улыбисто
   И жует, слюнявя бороду,
   Кус подохлой кобылятины.
   Говорит он псиным голосом:
   "Ой ли, титники братанове,
   Не пора ль нам с пира-пображни
   Настремнить коней в Московию?"
   *
   От Олышан до Швивой Заводи
   Знают песни про Евпатия.
   Их поют от белой вызнати
   До холопного сермяжника.
   Хоть и много песен сложено,
   Да ни слову не уважено,
   Не сочесть похвал той удали,
   Не ославить смелой доблести.
   Вились кудри у Евпатия,
   В три ряда на плечи падали.
   За гленищем ножик сеченый
   Подпирал колено белое.
   Как держал он кузню-крыницу,
   Лошадей ковал да бражничал,
   Да пешневые угорины
   Двумя пальцами вытягивал.
   Много лонешнего смолота
   В закромах его затулено.
   Не один рукав молодушек,
   Утираясь, продырявился.
   Да не любы, вишь, удалому
   Эти всхлипы серых журушек,
   А мила ему зазнобушка,
   Что ль рязанская сторонушка.
   *
   Ой, не совы плачут полночью,
   За Коломной бабы хныкают,
   В хомутах и наколодниках
   Повели мужей татаровья.
   Свищут потные погонщики,
   Подгоняют полонянников,
   По пыжну путю-дороженьке
   Ставят вехами головушки.
   Соходилися боярове,
   Суд рядили, споры ладили,
   Как смутить им силу вражию,
   Соблюсти им Русь кондовую.
   Снаряжали побегушника,
   Уручали светлой грамотой:
   "Ты беги, зови детинушку
   На усуду свет Евпатия".
   *
   Ой, не колоб в поле катится
   На позыв колдуньи с Шехмина,
   Проскакал ездок на Пилево,
   Да назад опять ворочает.
   На полях рязанских светится
   Березняк при блеске месяца,
   Освещая путь-дороженьку
   От Олышан до Швивой Заводи.
   Прискакал ездок к Евпатию,
   Вынул вязевую грамоту:
   "Ой ты, лазушновый баторе,
   Выручай ты Русь от лихости!"
   *
   У Палаги-шинкачерихи
   На меду вино развожено,
   Кумачовые кумашницы
   Душниками занавешены.
   Соходилися товарищи
   Свет хороброго Евпатия,
   Над сивухой думы думали,
   Запивали думы брагою.
   Говорил Евпатий бражникам:
   "Ой ли, други закадычные,
   Вы не пейте зелена вина,
   Не губите сметку русскую.
   Зелено вино - мыслям пагуба,
   Телесам оно - что коса траве,
   Налетят на вас злые вороги
   И развеют вас по соломинке!"
   *
   Не заря течет за Коломною,
   Не пожар стоит над путиною
   Бьются соколы-дружинники,
   Налетая на татаровье.
   Всколыхнулось сердце Батыя:
   Что случилось там, приключилося?
   Не рязанцы ль встали мертвые
   На побоище кроволитное?
   А рязанцам стать
   Только спьяну спать;
   Не в бою бы быть,
   А в снопах лежать.
   Скачет хан на бела батыря,
   С губ бежит слюна капучая.
   И не меч Евпатий вытянул,
   А свеча в руках затеплилась.
   Не березки-белоличушки
   Из-под гоноби подрублены
   Полегли соколья-дружники
   Под татарскими насечками.
   Возговорит лютый ханище:
   "Ой ли, черти, куролесники.
   Отешите череп батыря
   Что ль на чашу на сивушную".
   Уж он пьет не пьет, курвяжится
   Оглянется да понюхает
   "А всего ты, сила русская,
   На тыновье загодилася".
   1912
   Примечания
   Газета "Голос трудового крестьянства", Москва, 1918, N156, 23 июня.
   О Евпатии Коловрате и его дружине рассказывается в памятнике древнерусской литературы "Повесть о разорении Рязани Батыем".
   Зарайская сторонушка - Город Зарайск, между Рязанью и Коломной. (вернуться к месту сноски)
   допоть - татарское нашествие. (вернуться к месту сноски)
   пешневые угорины - видимо, раскаленные ломы. (вернуться к месту сноски)
   лонешний смолот - лонешний: прошлогодний; смолот:смолотое зерно. (вернуться к месту сноски)
   журушка - ласкательное обращение, от жура - журавель. (вернуться к месту сноски)
   кумашницы - сарафаны. (вернуться к месту сноски)
   Сергей Есенин
   "Собрание стихотворений", том 1
   "Вот уж вечер. Роса..."
   "Там, где капустные грядки..."
   "Поет зима - аукает..."
   "Под венком лесной ромашки..."
   "Темна ноченька, не спится..."
   "Хороша была Танюша, краше не было в селе..."
   "За горами, за желтыми долами..."
   "Опять раскинулся узорно..."
   "Заиграй, сыграй тальяночка, малиновы меха..."
   Подражанье песне
   "Выткался на озере алый свет зари..."
   "Матушка в Купальницу по лесу ходила..."
   "Зашумели над затоном тростники..."
   "Троицыно утро, утренний канон..."
   "Туча кружево в роще связала..."
   "Дымом половодье..."
   "Сыплет черемуха снегом..."
   "На плетнях сидят баранки..."
   Калики
   "Задымился вечер, дремлет кот на брусе..."
   "Край любимый! Сердцу снятся..."
   "Пойду в скуфье смиренным иноком..."
   "Шел господь пытать людей в любови..."
   Осень
   "Не ветры осыпают пущи..."