Эшли Дженнифер. Спасенный любовью

   Элинор посмотрела ему в глаза и тут же, потупившись, ответила:
   – Да, хорошо.
 
   – Он заставляет тебя работать, да? – Маккензи оторвался от своего холста, отложив в сторону кисть.
   Капля желтой краски, сорвавшись с кисти, шлепнулась на пол у ног художника, и пятилетняя Эйми предупредила:
   – Папа, пожалуйста, будь осторожнее. Миссис Мейхью будет ворчать, если забрызгаешь краской пол.
   Элинор качала маленького Роберта Маккензи на руках, прижав его к груди, а Эйлин, дочь Мака и Изабеллы, лежала в плетеной колыбельке рядом с диваном. Эйми же стояла рядом с Маком, заложив ручки за спину, и наблюдала, как ее приемный отец пишет картину.
   – Нет, не заставляет. А должность я сама себе придумала, – ответила Элинор. – Я умею быстро печатать и могу заработать деньги нам с отцом на проживание. Он пишет удивительные книги, но, как ты знаешь, их, к сожалению, не покупают.
   Мак кивнул и словно о чем-то задумался. Помолчав, спросил:
   – Но он ведь рассчитывает, что ты будешь на него работать, не так ли?
   – Я и впрямь готова на это, – ответила Элинор. – Харту нужна помощь, чтобы его коалиция победила. И я ему помогу.
   – Думаю, это он тебе внушил. Мой брат ничего просто так не делает. Во что он играет?
   – Ну, видишь ли, Мак… – Фотография тяжелым грузом лежала у нее в кармане, но Харт просил ее – и она согласилась – пока что хранить это в секрете от его домашних. Они пришли бы в негодование, узнав, что кто-то пытается шантажировать герцога, и в то же время стали бы смеяться. А Харт не имел желания становиться объектом насмешек. – Мне нужна работа, – сказала наконец Элинор. – Ты же знаешь, как у нас с отцом обстоят дела. А я не желаю принимать чью-либо благотворительность. Отнеси это на счет моего шотландского упрямства.
   – Мой брат использует тебя, девочка.
   – Но он – Харт Маккензи. И он ничего не может с этим поделать.
   Мак смерил собеседницу долгим взглядом, затем сунул кисть в банку, пересек комнату и с шумом распахнул дверь. Элинор вскочила на ноги, все еще держа ребенка на руках.
   – Мак, нет необходимости… – Ее слова утонули в грохоте его шагов, загремевших по лестнице.
   – Папочка сердится на дядю Харта, – сообщила Эйми. – Папочка часто сердится на дядю Харта.
   – Это потому, что твой дядя Харт сводит людей с ума, – пробурчала Элинор.
   Девочка склонила головку к плечу.
   – Сводит с ума? А что это значит?
   Элинор переложила Роберта на другую руку. Малыш по-прежнему спал и от шума не проснулся. Качая его, Элинор словно заполняла в сердце какую-то пустоту.
   – «Сводит с ума» – это когда твой дядя Харт смотрит так, как будто слушает тебя, а потом отворачивается и делает все по-своему – словно не слышал, что ты ему сказала. И ты чувствуешь себя дурой… Поэтому хочется топнуть ногой и закричать. Но при этом ты знаешь: если будешь кричать и махать руками – ничего хорошего не выйдет. Вот что значит «сводит с ума».
   Девочка слушала кивая – как будто накапливала информацию для будущего использования. Эйми была приемной дочерью Мака и Изабеллы; она родилась во Франции и до трех лет не говорила по-английски, а собирать новые слова – это стало ее увлечением.
   Элинор поцеловала Роберта в голову и похлопала по дивану рядом с собой.
   – Эйми, не обращай внимания на дядю Харта. Садись рядом со мной и расскажи, что ты со своими мамой и папой делаешь в Лондоне. А когда сюда приедет мой папа, он расскажет нам все про египетские мумии и про музей.
 
   – Не могу поверить тебе! – в гневе кричал Мак. – Не могу поверить!
   Герцог закрыл шкаф, где держал портрет, от которого, похоже, никак не мог избавиться, и повернулся к брату. Разумеется, Харт знал, что объяснения давать придется, но все же чувствовал раздражение.
   – Я предоставил ей должность с жалованьем и место для проживания, ясно? Предоставил из добрых побуждений.
   – Из добрых? Но я слышал, Харт, как ты говорил в Эскоте, что собираешься искать себе жену. Ты это так собираешься делать?
   Герцог вернулся за стол.
   – Это моя личная жизнь, Мак. Не лезь в нее.
   – Личная, да? Но ты ведь вмешивался в мою личную жизнь! Когда Изабелла ушла от меня, ты орал на меня как безумный. Вы все орали на меня – и ты, и Камерон, и Йен. А я, значит, не должен кричать на тебя, да? Наверное, от меня лишь требуется объяснить ситуацию Йену. Что ж, если так – тогда уповай на Господа Бога!
   Харт ничего не сказал, но ощутил легкое беспокойство. Йен, самый младший из братьев Маккензи, не понимал некоторых тонкостей. То есть он мог, конечно, правильно написать слово «тонкость» и знал его словарное значение, но не понимал, что тонкость – это в том числе и деликатность. И уж если Йен решился на какие-то действия, то ни дьяволы в преисподней, ни ангелы на небесах не могли ему помешать.
   Мак рассмеялся и проговорил:
   – А если честно, Харт, то я даже рад, что Элинор приехала помучить тебя. Только сегодня у нее, к сожалению, не получится, потому что я увезу ее с отцом к себе на чай. А Изабелла ее сразу не отпустит. Ты же знаешь женщин… Когда доходит до разговоров, их ничто не может остановить.
   В эту ночь Харт не собирался оставаться дома, но мысль о том, что Элинор уедет, очень ему не понравилась. Ему вдруг подумалось, что если он выпустит ее из своего дома, то она снова исчезнет в Гленардене, в своем убежище. А это место, несмотря на разрушавшиеся стены, всегда казалось Харту неприступным.
   – Но ты вроде бы сказал, что у вас там декораторы? – проворчал он.
   – Да, верно. Но мы потеснимся. Кстати, я передам Изабелле твои наилучшие пожелания. – Мак красноречиво посмотрел на брата и добавил: – Но ты не приглашен, Харт.
   – Я в любом случае занят. Позаботься, чтобы Элинор благополучно вернулась домой, ладно? Лондон – очень опасное место.
   – Да, разумеется. Я сам провожу их с отцом до дома.
   Харт вздохнул с облегчением, но тут Мак с улыбкой подошел к нему почти вплотную и тихо проговорил:
   – Только не разбей ей сердце снова. А если разобьешь, то я так тебя отделаю, что будешь произносить речи в парламенте, сидя в инвалидном кресле.
   – А ты позаботься, чтобы она вернулась домой, – проворчал Харт.
   Мак кивнул и тотчас заявил:
   – И все же помни, что мы, Маккензи, разбиваем все, к чему прикасаемся. – Он ткнул в Харта пальцем в грудь. – Так не разбей же ей сердце.
   Харт не ответил, и Мак наконец ушел.
   Харт же взял ключ из ящика стола, подошел к шкафу с портретом отца и надежно запер его.
 
   Жить у Харта оказалось для Элинор не так уж трудно, потому что герцог редко тут появлялся.
   Присутствие Элинор в своем доме он объяснял всем знакомым выдумкой о том, что граф Рамзи прибыл в Лондон для проведения исследований в Британском музее для своей следующей книги и якобы он, Харт, предложил обедневшему графу комнату в своем доме. А Рамзи, естественно, прибыл в сопровождении своей дочери и по совместительству – ассистентки. К тому же Мак и Изабелла помогли избежать лишних сплетен, переехав к Харту вместе с детьми и слугами на другой день после прибытия Элинор – когда декораторы начали ремонт в их спальных комнатах.
   Герцог сказал Уилфреду, что Элинор будет печатать письма на машинке «Ремингтон», которую он выписал из Америки, а также станет заниматься корреспонденцией и помогать Изабелле в проведении многочисленных приемов. Секретарь Харта молча кивнул – он привык к странным распоряжениям своего хозяина.
   К проживанию в доме Харта на Гросвенор-сквер лорд Рамзи отнесся спокойно, а вот его дочери было трудно привыкнуть ко всему этому великолепию. В Гленардене, доме Рамзи близ Абердина, в любую минуту можно было ожидать, что из стены выпадет кирпич или от дождя протечет крыша. Здесь же кирпичи не выпадали, вода с потолков не капала, а расторопные, хорошо вымуштрованные слуги неизменно спешили открыть перед Элинор дверь – куда бы она ни направлялась.
   Что же касается лорда Рамзи, то он, казалось, получал удовольствие, игнорируя домашний распорядок, – вставал когда хотел, шел на кухню за едой, когда был голоден, затем собирал свои тетрадки и карандаши в небольшой саквояж и отправлялся в город. Мажордом пытался ему объяснить, что герцог специально держал заложенный экипаж, чтобы лорд Рамзи мог поехать, куда захочет, но граф все равно ходил в музей пешком или ездил на омнибусе; он вдруг обнаружил, что ему нравятся омнибусы.
   – Только представь, – рассказывал Рамзи дочери, явившись домой как-то вечером, – всего за пенни ты можешь поехать куда угодно и увидеть множество людей. Это так интересно после домашнего заточения…
   – Бога ради, отец, только не говори об этом Харту, – попросила Элинор. – Герцог хотел, чтобы ты вел себя как аристократ и ездил в его экипаже с удобством и роскошью.
   – Для чего? – Граф пожал плечами. – Ведь так я могу увидеть гораздо больше. А ты знаешь, что на Ковент-Гардене кто-то пытался обшарить мои карманы? Раньше по моим карманам никто не лазил. Но воришкой оказался всего лишь ребенок. Маленькая девочка. Я извинился перед ней за то, что у меня ничего нет, и дал ей пенни, который оставил для поездки на омнибусе.
   – А что же ты делал в Ковент-Гардене? – осведомилась Элинор с беспокойством. – Ведь это далеко от музея.
   – Знаю, моя дорогая. Просто я свернул не туда и шел очень долго. Поэтому так поздно явился домой. Мне пришлось неоднократно обращаться к полицейским, пока я не нашел дорогу.
   – Если бы ты ездил в карете, то не блуждал бы по городу, – заметила Элинор, обнимая отца за плечи. – И по карманам твоим никто не шарил бы. И мне не пришлось бы волноваться.
   – Глупости, дорогая. Полицейские в большинстве случаев оказывают помощь. Тебе не стоит переживать за своего старого отца. Занимайся своими делами.
   По блеску в его глазах Элинор поняла, что отец знал, что делал, а прикидываться рассеянным ему просто нравилось.
   Пока граф развлекался изучением музейных экспонатов или поездками на омнибусе, Элинор выполняла свои мнимые обязанности. И она обнаружила, что ей нравилось перепечатывать письма, которые давал ей Уилфред, – ведь это позволяло побольше узнать о жизни Харта. Например, он написал, что с радостью принимает приглашение посла на прием, который должен был состояться в следующий вторник. Или же: «Герцог весьма сожалеет, что его присутствие на собрании в пятницу вечером невозможно». А также: «Его светлость благодарит за книгу и возвращает ее с величайшей благодарностью».
   Вежливые пустышки, конечно, – совсем не похоже на стиль Харта. Но ведь на самом деле он никогда и не писал ответы, лишь царапал «да» или «нет», а затем возвращал корреспонденцию Уилфреду, чтобы тот составлял ответы, а она, Элинор, их перепечатывала.
   Элинор вскоре и сама могла бы составлять подобные ответы, но Уилфред считал эту обязанность чуть ли не главным смыслом своей жизни, поэтому она не предлагала ему свои услуги. Хотя так и подмывало написать: «Его светлость сожалеет, что не сможет посетить ваш благотворительный бал. Конечно, он не придет, глупая корова, после того как ты обозвала его “шотландским болваном”. Да, я слышала, как ты сказала это в Эдинбурге прошлым летом, и он об этом узнал, вот так-то».
   Что же касалось фотографий, то Элинор все еще обдумывала план действий. Харт сказал, что всего должно быть двадцать снимков. Ей прислали один, и она не могла знать, находились ли остальные у «доброжелателя» или же имелся только этот. И если только этот, то где же все остальные?
   Ночью, сидя одна в комнате, Элинор доставала фотографию и тщательно изучала ее.
   На этом снимке Харт был изображен в профиль – напряженные мышцы руки, опиравшейся на крышку стола; крепкое плечо, обнаженные бедра и склонившаяся словно в задумчивости голова… То есть перед ней был тот самый Харт, которого она узнала много лет назад и за которого без колебаний согласилась выйти замуж. У него было тело бога, улыбка, заставлявшая таять ее сердце, а также блеск в глазах, предназначенный ей – только ей одной.
   Харт всегда гордился своими физическими данными, и, судя по всему, он теперь стал еще более мускулистым и крепким. Элинор мечтала сфотографировать его сейчас в такой же позе и сравнить два снимка.
   Она перевела взгляд на ту часть его тела, которая якобы ее не интересовала, и тотчас же вспомнила, как впервые увидела Харта нагим. Это произошло в летнем домике на территории поместья Килморган. Глядя на нее тогда с хитрой улыбкой, он наконец снял и килт и вдруг, увидев выражение ее лица, громко расхохотался. Что ж, ничего удивительного. Должно быть, она смотрела на него во все глаза…
   Элинор до сих пор помнила, как екнуло ее сердце и как она возликовала от сознания того, что вечно ускользавший лорд Харт Маккензи наконец-то принадлежит ей. А он положил ее, также обнаженную, на одеяло, которое предусмотрительно прихватил для прогулки, и принялся ласкать. Харт научил ее в тот день всему тому, что ей так понравилось… А его улыбка и невероятная нежность, с которой он к ней прикасался, – о, это заставило ее влюбиться в него до безумия! Она считала себя самой счастливой женщиной на свете. Впрочем, тогда так оно и было.
   Вздохнув, Элинор убрала снимок в потайное место, а вместе с ним – и свои воспоминания.
   Она уже прожила в доме Харта три дня, когда пришла вторая фотография. И ее вручили ей лично.

Глава 3

   – Это вам, миледи, – сказала благовоспитанная горничная Харта, присев в безукоризненном реверансе.
   На конверте значилось: «Леди Элинор Рамзи, проживающей по адресу: 8, Гросвенор-сквер». Однако не было указаний, откуда прибыло письмо. Конверт же оказался твердым и тяжелым, и, возможно, именно поэтому Элинор сразу поняла, что найдет внутри.
   – Кто это принес? – спросила она служанку.
   – Мальчик, миледи. Тот же, который обычно приносит почту его светлости.
   – Где этот мальчик сейчас?
   – Ушел, миледи. Он разносит письма во все окрестные дома, до самой Оксфорд-стрит.
   – Понятно. Хорошо. Спасибо.
   Элинор решила, что нужно будет найти мальчишку и подвергнуть допросу. Она поднялась наверх, закрылась в своей спальне, пододвинула стул к окну и вскрыла конверт. В нем находился лист дешевой бумаги, продающейся в любой лавке почтовых принадлежностей, а также картонка, внутри которой была фотография. На ней Харт стоял у распахнутого окна, за которым холмился не городской, а сельский пейзаж. Харт был обращен к фотографу спиной, и на нем снова не было ни нитки. Его широкая спина в переплетении мышц сужалась к крепким ягодицам, а мускулистые руки упирались в подоконник.
   Фотография была напечатана на жесткой бумаге – примерно такую же использовали для визиток, – но без обозначения студии фотографа. Вероятно, Харт воспользовался собственным фотоаппаратом для этих снимков, которые впоследствии забрала его бывшая любовница миссис Палмер. Трудно было представить, чтобы он мог доверить подобное кому-то постороннему…
   Миссис Палмер сама рассказала Элинор, что за человек Харт Маккензи. Ненасытный сладострастник! Непредсказуемый! Требовательный! Воспринимающий все как приключение. Его собственное приключение… А женщина была для него всего лишь средством для получения удовольствия. Миссис Палмер не вдавалась в подробности, однако ее намеков хватило, чтобы шокировать Элинор и вывести из состояния благодушия.
   Но миссис Палмер умерла два с половиной года назад… У кого же в таком случае находились теперь эти проклятые снимки? Почему этот человек пересылал их ей, Элинор? И почему ждал так долго? Вероятно, потому, что Харт собирался выбросить Гладстона из его кресла и занять его место в правительстве.
   Записка же ничем не отличалась от предыдущей. «Ат таво кто жилаит вам дабра». Никаких угроз или шантажа. И никаких требований.
   Элинор поднесла письмо к свету, но не увидела каких-либо признаков тайнописи. Не было вообще ничего, кроме одного-единственного предложения, написанного печатными буквами карандашом.
   Ни на лицевой, ни на обратной стороне фотографии Элинор также не обнаружила ничего, что могло бы послужить ключом к разгадке. Она взяла лупу и принялась изучать снимок под увеличением – вдруг кто-то оставил там тайное микропослание.
   Нет, совершенно ничего!
   Но ягодицы Харта при увеличении выглядели превосходно, и Элинор не отказала себе в удовольствии рассмотреть их получше.
 
   Было ясно: единственный способ поговорить с Хартом с глазу на глаз – подстеречь его. В эту ночь Элинор дождалась, когда отец уйдет к себе в комнату, после чего спустилась на этаж ниже, где располагалась спальня герцога. С другого конца коридора она подтащила к двери его комнаты два стула, один – чтобы сидеть, а второй – для ног.
   Особняк Харта был гораздо больше многих других домов в Мейфэре, и комнаты в нем располагались как по обеим сторонам лестницы, так и позади нее. На первом этаже находились комнаты общего пользования: просторная гостиная с одной стороны и парадная столовая – с другой. А вдоль заднего фасада, на всю длину дома, протянулся огромный бальный зал.
   На втором этаже имелись дополнительные гостиные, а также библиотека и небольшая семейная столовая. На третьем этаже был весьма просторный кабинет герцога и кабинет поменьше – для Уилфреда; здесь же находилась и спальня Харта, у которой теперь ждала Элинор. Она, ее отец, Мак и Изабелла занимали комнаты этажом выше, а в помещениях под крышей устроили импровизированную детскую и студию.
   Элинор сидела, прижавшись спиной к двери и положив ноги на стул напротив. Над ней шипел газовый фонарь, и она, раскрыв роман, который взяла из библиотеки, начала читать.
   Роман был захватывающий – с подлым злодеем, настроенным опорочить невинную героиню, и героем, который всякий раз застревал где-нибудь в джунглях, сражаясь с тиграми, когда героиня попадала в беду. «Этих горе-героев никогда не бывает рядом, когда ты в них больше всего нуждаешься», – подумала Элинор, сладко зевнув, и вскоре глаза ее начали слипаться.
   Внезапно она вздрогнула – и проснулась. А книга с грохотом упала на пол.
   Элинор подняла голову и увидела возвышавшегося над ней Харта. Она вскочила на ноги. Герцог же молча стоял, глядя на нее вопросительно и ожидая объяснений, что было вполне в его духе.
   На нем был килт из шотландки клана Маккензи и темный пиджак. Ворот рубахи был расстегнут, а галстук он держал в руке. Его глаза от выпитого спиртного покраснели, и от него пахло сигарным дымом, ночным воздухом и духами.
   Подавив отвращение, вызванное этим женским запахом, Элинор пробурчала:
   – Боюсь, единственный способ поговорить с тобой, Харт, – это залечь в засаде подобно тигру… в джунглях. Хочу обсудить с тобой… фотографию.
   – Не сейчас. – Харт отставил в сторону стул и попытался открыть дверь своей спальни.
   Но Элинор, став прямо перед ним, заявила:
   – Ты никогда не поговоришь со мной, если будешь поступать по-своему. В доме все спят. Нам сейчас никто не помешает. А у меня есть кое-какие вопросы…
   – Скажи об этом Уилфреду. Пусть назначит тебе встречу со мной.
   Герцог открыл дверь и прошел к себе в комнату. Элинор тотчас проскользнула следом за ним.
   – Я не боюсь твоей спальни, Харт Маккензи. Я уже была здесь.
   Он пристально взглянул на нее, и от этого его взгляда сердце Элинор гулко застучало. Бросив галстук на стул, герцог направился к столу, где стоял графин с виски.
   – Если хочешь, чтобы весь Мейфэр узнал, что ты притащилась в мою спальню, то оставайся, – проворчал он. – И закрой дверь.
   Но Элинор оставила дверь открытой.
   – Ты здесь даже мебель не сменил, – заметила она, стараясь говорить непринужденно. – Кровать все та же, средневековая. И очень неудобная, насколько мне помнится.
   Харт скосил на нее глаза и, плеснув себе в стакан виски, звякнул стеклом, возвращая пробку на место.
   – Что ты хочешь, Элинор? – спросил он, едва сдерживая раздражение. – У меня был чертовски трудный вечер.
   – Мне надо поговорить с тобой о снимках, как я уже сказала. Чтобы найти остальные или хотя бы понять, чего хочет человек, присылающий их мне. Именно поэтому я должна знать как можно больше и…
   – Но я не желаю это обсуждать! – перебил герцог. – О, будь все проклято!..
   – Ты сегодня… какой-то очень злой, Харт. Наверное, твоя дама тебя сильно разочаровала, – заметила Элинор.
   Он вопросительно уставился на нее.
   – Какая еще дама?
   – Та, чьими духами от тебя несет.
   Харт фыркнул и проворчал:
   – Это ты о графине фон Гогенштален? Ей восемьдесят два, но она буквально заливает себя духами, так что посрамит любую проститутку.
   – О!.. – воскликнула Элинор в замешательстве.
   Харт залпом выпил виски и с облегчением вздохнул; было очевидно, что напиток подействовал на него благотворно.
   Со стуком поставив стакан на стол, он заявил:
   – Я устал и хочу в постель. Поговорим об этом утром. Попроси Уилфреда, чтобы назначил тебе со мной встречу.
   Возмущению Элинор не было предела. Резко развернувшись, она дошла до двери, но не вышла из комнаты. С силой захлопнув дверь, она повернулась к герцогу и проговорила:
   – Я не желаю ждать, понял?
   Харт, уже сбросивший пиджак, со вздохом пробормотал:
   – О Господи, Элинор…
   – Почему ты так упорно не желаешь говорить о снимках? Ведь они могут навредить тебе, Харт.
   Он рухнул в кресло и снова протянул руку к графину, хотя джентльмену не следовало бы сидеть в присутствии дамы, не предложив ей первой присесть. Налив себе еще виски, герцог спросил:
   – А разве тебе не хотелось бы увидеть, как мне причиняют неприятности?
   – Может, и хотелось бы, но не так. Ты не заслуживаешь того, чтобы над тобой смеялись, – ответила Элинор.
   Харт взглянул на нее с удивлением.
   – А чего же, по-твоему, я заслуживаю? – Язык у него слегка заплетался, что свидетельствовало о том, что он изрядно захмелел. Харт редко проявлял признаки опьянения, но если уж проявлял, то это значило, что он находился в сильной степени опьянения. – Так чего же я заслуживаю, Элинор?
   Она пожала плечами.
   – Ты, например, заслужил однажды, чтобы я разорвала помолвку. Хотя, наверное, давно уже заслужил и мое прощение, так что я просто из гордости не разговаривала с тобой. Но все это – в прошлом. Главное, что мы оба продолжаем жить. Порознь. Как и должно быть.
   – А так должно быть? – Его голос прозвучал тихо и вкрадчиво.
   Элинор снова пожала плечами.
   – Мы бы не слишком хорошо ладили, и ты это знаешь, Харт. У нас с тобой очень много… взаимных претензий.
   – Да, верно, детка. Это правда. Крутой нрав горцев, не так ли? – Харт проглотил очередную порцию виски.
   А Элинор вдруг вспомнила все, что у них было с Хартом. Вспомнила, конечно же, не только поцелуи…
   Леди не должна ничего знать о мужчинах до первой брачной ночи, но она, Элинор, знала о Харте Маккензи все. Трижды он соблазнял ее, и трижды она это ему позволила. Один раз – в летнем коттедже, другой раз – в этой спальне, а однажды – в его спальне в Килморгане. Но они были обручены тогда, и она не видела препятствий.
   И вот сейчас Харт сидел в кресле, попивая виски, и хмурился. А ведь мог бы сидеть с ней рядом, как прежде, и…
   Усилием воли Элинор отбросила приятные воспоминания. Ей следовало держать себя в руках – иначе упадет к его ногам и будет молить, чтобы вновь заставил ее трепетать.
   – Так вот, насчет этих снимков… – продолжала она. – Я ни в одном из них не увидела ничего такого, что указывало бы на отправителя.
   Харт насторожился.
   – Ни в одном из них? А есть еще один?
   – Да, я получила его сегодня пополудни. Снимок принес посыльный. Но я не смогла узнать у мальчишки, кто его передал.
   Харт выпрямился в кресле. И он уже не выглядел захмелевшим.
   – Выходит, этот человек знает, что ты здесь.
   – О Боже, да вся Англия об этом знает! Леди Маунтгроув уже сообщила об этом всем и каждому. Она ведь видела, как ты привез меня сюда, помнишь? Наверное, ей следовало бы остаться и посмотреть, уехала я или нет. Я, разумеется, уехала, но потом вернулась. И осталась.
   – Я расспрошу мальчишку-посыльного.
   Элинор покачала головой:
   – Не стоит. Фотографии прислали мне, так что и спрашивать буду я.
   Харт поставил стакан на подлокотник кресла.
   – Но этот человек знает, кто ты и где находишься. И мне это очень не нравится. – Герцог протянул руку. – Покажи снимок.
   – Не будь таким глупым. Я не таскаю его с собой. Он наверху, в моей комнате. Спрятан вместе с первым. Но могу сказать, что «картинка» почти такая же. За исключением того, что на второй ты смотришь в окно. Судя по виду из окна, снимок был сделан в замке Килморган.
   Харт снова нахмурился и проворчал:
   – Наверное, хотели показать мне, что замок именно мой.
   – Ну, положим, в то время замок был не совсем твоим. Твой отец тогда был еще жив.
   – Был жив, но находился в отъезде. Так что я мог там делать все, что вздумается.
   – И фотографии, надо сказать, очень хорошие. Художественные. «Картинки», которые когда-то собирала королева с принцем Альбертом, тоже были высокого качества – она однажды мне их показывала, – но ведь это не одно и то же… На твоих ты сам же и позировал, и королеве это очень не понравилось бы. Герцог ведет себя как обычный натурщик! Миссис Палмер забрала все снимки?
   – Да. – Харт тяжко вздохнул.
   Элинор кивнула:
   – Что и требовалось узнать. Миссис Палмер, возможно, оставила коллекцию кому-то. Либо этот человек нашел фотографии уже после ее кончины. Ты должен позволить мне поехать в Хай-Холборн, где она проживала. Хочу поискать там.