Антон ФАРБ
ДЕНЬ СВЯТОГО НИКОГДА

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ДЕНЬ ГЕРОЯ

1

   Парад в этом году был пышен до помпезности и однообразен до унылости. И хотя унылость эта внешне никак себя не проявляла, было все же нечто такое в участниках и зрителях торжественного шествия, что наводило на мысли о смертельной скуке, одолевающей как тех, так и других.
   Все было как всегда: первыми выступали майоретки в белой гусарской форме и коротеньких юбчонках, смело взлетающих ввысь при каждом шаге стройных девичьих ножек; потом, сверкая начищенной медью и оглушая зрителей бравурным маршем, шел духовой оркестр жандармерии в расшитых золотым галуном темно-синих мундирах; следом, чеканя шаг, стройными рядами маршировали гвардейцы в кирасах и с протазанами наперевес; а за ними на белоснежных арабских скакунах гарцевали легкие уланы — краса и гордость вооруженных сил Метрополии, не знавшей войн на протяжении двух столетий.
   Пожалуй, единственный всплеск искреннего энтузиазма у зрителей (а вернее — у определенной части зрителей; если быть точным, то у мальчишек, гроздями повисших на фонарных столбах) вызвали именно стройные ножки майореток — мальчишки встретили их одобрительным свистом и долго провожали восхищенными взглядами. Все остальные участники праздничной процессии удостоились вялых аплодисментов, традиционного обсыпания конфетти и малоразборчивых, но явно одобрительных выкриков от тех, кто, несмотря на раннее утро, уже успел осушить не одну кружку в честь наступления Дня Героя. Те же, кто был пока трезв, но собирался в скором времени это исправить, взирали на парад с откровенной скукой, зевая и переговариваясь между собой, отчего над толпой стоял непрекращающийся гул.
   — Ишь, как топают! Экая силища, право слово! Орлы наши гвардейцы, одно слово — орлы!
   И — тихо, вполголоса:
   — Дармоеды. На кой ляд они нам сдались? Небось только и умеют, что на парадах маршировать. Тоже мне…
   — Не скажите, сударь, не скажите. Армия есть армия, без армии Городу никак нельзя…
   — Ой, девочки, а как же они ходят в таких тесных рейтузах?
   — Милочка, это уланы, они не ходят, они ездят верхом.
   — Всегда?
   — Всегда! — и взрыв звонкого смеха.
   — Пап! Ну, пап!
   — Обожди. (Умоляюще) Гретхен, душка, может, ты все-таки погуляешь с детьми в парке? Меня друзья ждут.
   — Молчал бы. Отец называется! Хоть в праздник можешь побыть с сыновьями? Друзья! Ха! Нету у тебя никаких друзей, одни собутыльники…
   — Мама, а когда будет сюрприз?
   — Потерпи, маленькая, раз сам бургомистр обещал — то сюрприз будет обязательно.
   И сюрприз, обещанный самим бургомистром, состоялся. После того, как казавшаяся нескончаемой череда знаменосцев, над которой колыхались на ветру штандарты всех феодов Ойкумены, все-таки скрылась за поворотом, в параде случилась заминка. Улица вдруг опустела, музыка постепенно стихла, толпа растерянно примолкла… и — ахнула!
   Из-за угла, тяжело ступая по мостовой и выгибая могучие шеи, появилась шестерка мохноногих першеронов, запряженных в… Скажем так: это было что-то вроде сколоченной из досок платформы на четырех огромных колесах, от которых сильно пахло дегтем. На самой платформе были насыпаны земля и камни, образующие подобие скифского кургана.
   А на кургане лежал дракон.
   Он был совсем как настоящий. Он даже поднимал голову и пырхал пламенем. Чешуя его сияла на солнце, когти впивались в землю, клыки в распахнутой пасти злобно скалились, хвост по-скорпионьи раскачивался и готовился ужалить, а перепончатые крылья (движимые, как и хвост, почти невидимыми тонкими шестами) пытались расправиться, будто сооруженный из фанеры макет звероящера собирался отряхнуть прах земной со своих лап и взмыть в пронзительно-синее небо, а уже оттуда спикировать на толпу и испепелить ее своим губительным дыханием.
   Но у подножия рукотворного холма стоял широкоплечий мужчина необычайно высокого роста, одетый в черные кожаные штаны и черную кожаную куртку. За спиной у него развевался атласный плащ оттенка венозной крови, а длинные черные волосы были схвачены на лбу серебристым обручем. На многочисленных ремешках куртки и штанов висело невероятное количество блестящих смертоубийственных предметов явно метательного назначения. В руках богатырь сжимал длинный, в человеческий рост меч с двуручной рукоятью, и этим крайне неудобным оружием он что было силы колотил по шее дракона, да так, что отлетала чешуя и струпья краски. Судя по звуку, меч был сделан из той же фанеры, что и дракон.
   — Слава героям!!!
   — Слава!.. Слава!..
   — Ура!!!
   Да, сюрприз удался; бургомистр мог гордиться по праву! Передвижная инсценировка схватки с драконом подчистую разогнала атмосферу тоскливой обыденности, прежде царившую в толпе. Толпа же, воздав хвалу героям, принялась подбадривать затянутого в кожу колотильщика.
   — Давай-давай! Бей его!
   — Заруби гадину!!
   — Отсеки ему хвост!! — Достопочтенные бюргеры и даже их пухлые женушки вошли в раж не хуже уличных мальчишек. Каждый выкрик сопровождался вспышкой жизнерадостного смеха, временами переходящего в идиотический хохот. С увешанного оружием драконоборца градом лил пот.
   — Руби его!
   — Убей его!!
   — Убей!!!
   — Га-га-га!!!
   Фанерный меч без устали рубил фанерного дракона, но тот, разумеется, и не думал умирать. Разве что пламя стал изрыгать много реже — ассистенты, раздувающие кузнечные меха, решили поберечь горючее. Ведь процессии еще предстояло пройти полгорода…
   — Деда! А добрые драконы бывают?
   Человек, к которому был адресован этот вопрос, не отличался высоким ростом или изрядной шириной плеч. Правильнее было бы сказать, что человек этот — среднего роста и среднего же телосложения. Его трудно было назвать старым, но легко — пожилым. При нем не было никакого оружия. Не было также и плаща: утреннее солнце пригревало совсем еще по-летнему. Его каштановые волосы, не тронутые сединой, были коротко острижены. Черты его лица, изрезанного глубокими морщинами, не выражали ничего, кроме задумчивого равнодушия к происходящему. Глубоко посаженные глаза того же оттенка, что и сентябрьское небо над головами, смотрели на парад с безразличием и легкой тенью усталости. На появление дракона он отреагировал едва заметной улыбкой, и это стало единственным проявлением его чувств на протяжении всего праздничного действа.
   Одним словом, этот человек не имел ничего общего с затянутым в кожу богатырем на платформе, лупцующим деревянного дракона деревянным мечом. Тем не менее, именно этот человек и был настоящим героем. Его звали Феликс.
   А девочка, которую он держал за руку и которая и обратилась к нему с вопросом о добрых драконах, была его внучкой — очаровательным ребенком восьми лет от роду с длинными кудрявыми волосами цвета меда, унаследовавшим от деда синие глаза, в которых детский восторг смешивался с искренним любопытством. Ее имя было Агнесс, но называли ее, как правило, Агнешкой. Она нетерпеливо переступила с ноги на ногу и снова обратилась к своему дедушке:
   — Деда!
   Как раз в этот момент перед Феликсом и Агнешкой проходила (кувыркалась, прыгала, вертела сальто, пела, танцевала, била в бубны и раскручивала трещотки) ватага уличных акробатов и клоунов, и шум, ими производимый, заставил Феликса нагнуться и переспросить, приложив ладонь к уху:
   — Что-что?
   — Я спросила, а добрые драконы бывают? — повторила Агнешка.
   На лице Феликса отразилась крайняя степень изумления.
   — Добрые драконы?.. — Он нахмурился. — Даже не знаю, как тебе ответить. Я о таком не слыхал. Впрочем, если тебя интересуют драконы, то лучше спроси об этом дядю Бальтазара. Он в них лучше разбирается.
   Феликс присел на корточки и посмотрел на Агнешку снизу вверх.
   — Тебе не кажется, что здесь становится слишком шумно? — поморщившись, спросил он.
   — Кажется, — ответила Агнешка, важно кивнув головой.
   — Тогда давай уйдем?
   — А как же мы выберемся из толпы? — спросила девочка, беспомощно взглянув на плотную массу людей за спиной.
   — Об этом не беспокойся. Полезай на плечи!
   Усадив внучку на закорки, Феликс встал, посмотрел поверх голов, прикинул, куда лучше всего пробиваться, и с размаху ввинтился в толпу. Отдавливая ноги, активно распихивая встречных локтями и на ходу выкручивая пальцы не в меру наглому карманнику, отвечая вежливой улыбкой на вопли возмущенные и коротким тычком под ребра — на вопли откровенно хамские, он за каких-то полторы минуты вырвался из галдящего человеческого месива и спустил Агнешку на землю.
   — Уф, — сказал он, проводя ладонью по волосам. — Кажется, вырвались… Давай руку.
   По мере того как они, неспешно шагая по узенькому тротуару, удалялись от эпицентра народного ликования, гудение взбудораженной толпы постепенно стихало. Улочки Старого Квартала, по случаю праздника чистые и аккуратные, были практически безлюдны в этот час, и навстречу Феликсу и Агнешке попадались лишь конные констебли в высоких шлемах с белыми султанами и уже порядком поддавшие дворники с медными бляхами на фартуках. Трактирщики и владельцы маленьких кафе еще только снимали стулья со столов и в последний раз протирали стойки баров. Солнечные лучи ярко сверкали в стеклах домов и витринах магазинов, преломляясь в призмах газовых фонарей. В воздухе пахло сдобными булочками и кофе.
   — Может быть, перекусим? — спросил Феликс.
   — М-м-м… Я не против, — поразмыслив, ответила Агнешка.
   — Решено, — кивнул Феликс, и они пошли под гору, направляясь к «Белоснежке» — уютному кафе под открытым небом, расположенному на самой вершине Драконьего холма. Улица, носившая название Георгиевский спуск, здесь круто забирала вверх, и тротуар был сложен ступеньками из базальтовых плит.
   — Позволь спросить, а откуда тебе в голову пришла абсурдная идея о добрых драконах? — осведомился Феликс, когда они миновали мокрую, всего пару часов назад отмытую от голубиного помета, статую Святого Георгия.
   — Я в книжке прочитала. Там был странствующий герой, и он подружился с драконом, — принялась рассказывать Агнешка. — И они вместе путешествовали. Например, приходили в какой-нибудь город или там деревню, и дракон начинал воровать овец. А потом приходил герой, брал деньги и спасал людей от чудовища. Никто ни о чем не догадывался, потому что герой летал на драконе только ночью…
   — Летал на драконе?
   — Ну да, это же был добрый дракон, и он увозил героя в другой город…
   — И чем все кончилось? — полюбопытствовал Феликс.
   Агнешка вздохнула.
   — Дракона убили. Крестьяне оказались жадными, и не стали звать героя, а взяли топоры и пошли на дракона всей толпой. А умирая, дракон сказал: «До тех пор, пока люди так злы, они всегда будут убивать все прекрасное». Он и вправду был очень красивый, — добавила Агнешка. — Там и картинки есть!
   — Кгхм, — прочистил горло Феликс. — Какая, однако, интересная книжка… Лживая, конечно, но интересная. А кто ее тебе подарил?
   — Мама. А почему лживая?
   — Потому что герои денег не берут, крестьяне драконов не убивают, а драконы людей на себе не возят. Остальное — тоже вранье: драконы овцами брезгуют, они предпочитают жрать людей. А странствующих героев давно уже нет.
   — Деда! — засмеялась Агнешка. — Но это же сказка! А в сказках все не так, как в жизни.
   — Вот я и говорю — интересные сказки стали сочинять… Надо будет рассказать о ней Бальтазару.
   — А дядя Бальтазар — драконоборец?
   — Не совсем, — туманно ответил Феликс.
   — Как это — не совсем?
   — Видишь ли, дракон — это тварь до такой степени быстрая, сильная и коварная, что бороться с ним попросту невозможно. Убежать тоже нельзя: догонит и съест. Остается только убить эту гадину до того, как она убьет тебя. Поэтому дядя Бальтазар не драконоборец, а драконоубийца. Тут есть весьма существенная разница…
   — Я теперь понимаю, почему мама не любит отпускать нас вдвоем, — сказала Агнешка. — Я ведь еще маленькая, а ты рассказываешь мне такие ужасы, что и у взрослой женщины будут кошмары по ночам.
   Феликс улыбнулся.
   — Я больше не буду, — сказал он, пропуская Агнешку вперед и отодвигая для нее стул. Официант соткался буквально из воздуха. — Черный кофе с круассаном для меня и…
   — Ванильное!
   — …и ванильное мороженое для юной леди. — Официант коротко поклонился. — Да, еще утреннюю газету! — добавил Феликс.
   Их столик стоял у самого ограждения смотровой площадки, и отсюда открывался изумительный вид на Город. Внизу пылал багрянцем и золотом Сивардов Яр, дальше простиралась широкая, вся в мелких морщинках от ветра серая лента реки, перетянутая Троллиным мостом, быки которого густо обросли изумрудным мхом, а за рекой громоздились друг на друга красные и рыжие черепичные крыши маленьких белых домиков, и видно было, как кипит море голов на Рыночной площади, где раскинула свои шатры ежегодная ярмарка, а на площади Героев, у подножия стремительно рвущегося к небу шпиля ратуши, куда и направлялась праздничная процессия и где, по идее, должен был встретить свою смерть фанерный дракон, толпа еще только собиралась, ежеминутно увеличиваясь в размерах, словно некий живой организм. Чуть дальше, за величественным зданием Школы, был городской парк; там сжигали опавшие листья, и змейки белого дыма стелились по земле. Идиллическую картину праздничного Города портили лишь фабричные трубы, уродливо торчащие на горизонте.
   Залюбовавшись Городом, Феликс не заметил, как принесли его заказ. Он пригубил обжигающе-горячий кофе и развернул газету.
   — Ну-с, — сказал он. — Что же мы имеем?
   — Да, — сказала Агнешка, — что мы имеем?
   — "Цирк-шапито. Всего одни гастроли. Дрессированные слоны и тигры, акробаты, клоуны и престидижитаторы", — прочел Феликс.
   — Кто-кто?
   — Фокусники. Такие дядечки, которые выдают себя за магов, — пояснил он.
   — Дальше, — сказала Агнешка, возвращаясь к ванильному мороженому в стеклянной вазочке.
   Феликс откусил круассан, прожевал, отпил кофе и продолжил:
   — "Луна-парк. Чудеса современной механики. Аттракционы и карусели".
   — Дальше…
   — "Ежегодная ярмарка приглашает на распродажу…" Нет, это совсем не интересно. В оперном театре — премьера «Беовульфа», но это вечером, а на вечер у меня другие планы… О! «Театр-бурлеск представляет новое ревю. Сорок обнаженных женщин…»
   — Деда!
   — Шучу… Так, парад мы уже видели, долгожданный сюрприз от господина бургомистра — тоже, остается… Остается… — Феликс пошуршал газетой. — Остается только фестиваль бродячих актеров. «Сотни балаганов со всех концов Ойкумены. Мы ждем вас в городском парке». Будут исполняться баллады, любовная поэзия и комические представления.
   Агнешка доела мороженое, облизнула ложечку и решила:
   — Лучше сходим в зоопарк.
   — Опять? Мы же были там в прошлом месяце!
   — Да, но грифона так и не посмотрели. Он тогда болел, и клетка стояла пустая. Помнишь?
   — Помню. Что ж, зоопарк так зоопарк… — Допив кофе, Феликс развернул газету и тут же наткнулся на заметку следующего содержания: «Дирекция муниципального зоопарка с прискорбием извещает о кончине грифона Блоанора. Он был последним из волшебных животных…»
   — Зоопарк отменяется. Грифон издох, — сказал Феликс, протягивая газету внучке. Агнешка заметно расстроилась.
   — Обидно, — протянула она, и глаза ее подозрительно блеснули.
   — Да ладно тебе, — поспешил успокоить ее дедушка. — Другого изловят. Его ведь зоопарку наша Школа подарила. Кстати говоря, на картинках эта тварь куда симпатичнее, чем в жизни…
   — А вдруг это был последний грифон? Вот единорогов так больше ни одного и не поймали!
   — Ну-у, единороги… Единороги — это другое дело. Они же почти целиком магические, обитают в высших сферах или где-то там еще, не едят, не спят, не гадят… Такого только на девственницу и выманишь, а где ж ее взять? А грифон что? Грифон есть грифон, его по запаху выследить можно… Ох, и вонюч! Поверь мне, Агнешка, ты ничего не потеряла.
   — А куда же мы теперь пойдем? — спросила девочка. — Может, навестим дядю Бальтазара?
   — Гм. — Феликс вытащил из кармана часы-луковицу (подарок от главы Цеха механиков, сыну которого он давал уроки фехтования этим летом) и щелкнул крышкой. Репетир сыграл первые такты ноктюрна Шопена. — Сейчас четверть одиннадцатого, а вчера должны были приехать Патрик и Себастьян. Насколько я знаю Бальтазара, он не мог не отметить столь радостное событие, и сейчас должен вовсю страдать от похмелья. Не думаю, что он будет рад нас видеть…
   — И Себастьян?! — заворожено прошептала Агнешка.
   — Ты права. Кто ходит в гости по утрам…
   — Тот поступает мудро! — Агнешка хлопнула в ладоши и запрыгала на одной ножке.

2

   В Столице, построенной, согласно легенде, на знаменитой равнине Гнитахейд, увидеть изображение дракона не составляло труда. Для этого совсем не обязательно было взбираться на одноименный холм к статуе Георгия Победоносца — драконы поджидали вас повсюду: на фронтоне оперного театра Тристан убивал ирландского змея, на мозаичном панно в холле ратуши Зигфрид сражался с Фафниром, в Галерее изящных искусств хранился бесценный триптих, изображающий избиение Беовульфом Гренделя, матушки Гренделя и — разумеется! — дракона, в вестибюле Школы свирепо скалила зубы угольно-черная голова Нидхегга, а под потолком Метрополитен-музея висел скрепленный проволокой скелет крылатого чудовища. Количество трактиров и кафе, лавок и магазинчиков, ломбардов и даже борделей, носящих названия типа «Под крылом у дракона» или «Дракон и имярек», не поддавалось исчислению в принципе…
   Но чтобы избежать долгого блуждания по Городу, можно было просто наведаться в гости к Бальтазару.
   Даже на входной двери, выкрашенной в темно-вишневый цвет, вместо традиционной меланхолической морды льва посетителя встречала разъяренная драконья пасть, выполненная столь реалистично, что вполне могла отпугнуть малодушного гостя. Но Агнешка к числу малодушных не относилась. Она привстала на цыпочки, смело ухватилась за металлическое кольцо, прикрепленное к нижней челюсти дракона, и трижды стукнула им о латунный набойник.
   За дверью раздалось цоканье высоких каблуков, отворилось оконце, забранное декоративной решеткой, и миловидное женское личико осведомилось звонким голосом:
   — Вам кого?
   — Мы хотели бы видеть сеньора Бальтазара, — ответил Феликс.
   Клацнул замок, и тяжелая дверь медленно начала открываться.
   — Как прикажете доложить? — У горничной в синем платьице и белом кружевном фартуке были зеленые глаза, губки бантиком и медно-рыжие волосы. Феликс никогда ее раньше не видел.
   — Господин Феликс с внучкой.
   И тут раздался рев разбуженного медведя:
   — Кого там Хтон принес?!!
   Шаркая домашними туфлями без задников и прикладывая к голове пузырь со льдом, Бальтазар всем своим видом подтверждал правильность догадки Феликса о вчерашнем распитии спиртных напитков в количествах, превышающих разумные пределы. В драке, пьянке и любви Бальтазар меры никогда не знал и знать не желал.
   — А, это ты… — буркнул он, узнав в незваном госте Феликса.
   — Это мы, — сухо сказал Феликс, положив руку на плечо Агнешке.
   Пузырь полетел прочь, и Бальтазар в одно мгновение преобразился. С врожденной грацией испанского дворянина он опустился на одно колено, склонил голову и трагически воззвал:
   — О, прекраснейшая сеньорита! Я нижайше молю простить мне мою грубость, невольно сорвавшуюся с языка в вашем присутствии и сменить гнев на милость…
   — Не юродствуйте, дядя Бальтазар, — перебила Агнешка.
   Бальтазар поперхнулся.
   — Ты научил?!
   — Ага, — расхохотался Феликс. — Ну, здравствуй, цыганская твоя душа…
   Не виделись они почти полгода: насколько Феликсу было известно, все это время Бальтазар путешествовал. Куда и зачем — всегда оставалось тайной. Такие вот внезапные и вроде бы бесцельные вояжи Бальтазар совершал регулярно, и это не могло не отразиться на его внешнем виде. Туфли с загнутыми носами были персидскими, синий шелковый халат с непременными драконами из золотой парчи — китайским, а о происхождении бронзового загара можно было только догадываться.
   — Египет? — предположил Феликс, оглядев друга с головы до ног.
   — И Египет тоже… — махнул рукой Бальтазар. — Пошли в дом!
   Они расположились вокруг маленького белого столика под аркадой, окружавшей внутренний дворик, или патио, как называл его хозяин дома на родном языке. В центре патио журчал и переливался бриллиантами кристально-чистой воды миниатюрный фонтан, выложенный пестрыми изразцами.
   — А мы на парад ходили, — похвасталась Агнешка. — И дракона видели. Он был из дерева, но все равно как настоящий.
   — Действительно, очень правдоподобный, — подтвердил Феликс.
   — Ну еще бы, — хмыкнул Бальтазар. — Еще бы ему не быть правдоподобным, когда я сам год тому назад отбирал эскизы.
   — Ты?! — не поверил Феликс.
   — Я. А что? Раз уж они решили соорудить фанерный макет дракона, то пусть он хотя бы будет похож на настоящего!
   — Резонно…
   — Зря смеешься. Люди уже стали забывать, что такое дракон и на что он способен. Вон, недавно издали детскую сказку про доброго дракона — нет, ты вслушайся, про доброго дракона! Совсем из ума выжили…
   — Так ты и детскую литературу отслеживаешь?
   — Ты же знаешь, я читаю о драконах все, — пожал плечами Бальтазар.
   — И как продвигается твоя монография?
   — Медленно, но неуклонно. Ну да Хтон с ней… Извини, Агнешка, вырвалось. Да что это мы все обо мне? Вы-то как? Я смотрю, Агнешка уже считай что взрослая стала. Невеста! Жениха еще не подобрала?
   — Скажете тоже, дядя Бальтазар! — залилась румянцем Агнешка.
   — Кстати, а где твои пацаны? — спросил Феликс. От этого «кстати» Агнешка приобрела совсем уж малиновый оттенок.
   — А я почем знаю? — выгнул бровь Бальтазар. — Умчались с утра пораньше, на Столицу поглядеть, провинциалы, понимаешь ли… И откуда в них столько энергии? Пили вчера на равных, я сегодня голову от подушки с трудом оторвал, а им — хоть бы хны…
   — Это называется молодость… — сказал Феликс.
   — А мы, выходит, уже старики? — подозрительно прищурился Бальтазар.
   — Никакие вы не старики, — вмешалась Агнешка. — Вы просто представительные мужчины.
   — Умница, — похвалил ее Бальтазар, горделиво подкрутив ус. — И вообще, дело не в возрасте, а в пройденном расстоянии… Только разве соплякам это объяснишь? О, легки на помине. Явились…
   Они не просто явились: скорее, ввалились во дворик, оба до предела взвинченные и взмыленные, и Себастьян тотчас бросился к фонтану, окунул голову в воду, вскинулся и принялся по-собачьи отряхиваться, фыркая и разбрасывая веером брызги, а Патрик устало прислонился к одной из колонн аркады, смахнул пот со лба и, шумно дыша, как после долгой пробежки, начал массировать костяшки кулака. Потом они поглядели друг на друга, синхронно ухмыльнулись одинаково кривой ухмылкой, одновременно вздохнули, переводя дыхание, и негромко, но энергично заржали. Эта почти зеркальная идентичность поступков была тем удивительнее, что внешне между ними не было ничего общего. Высокий и стройный Себастьян, с отцовским римским профилем, тонкими губами и черной как смоль шевелюрой совершенно не походил на коренастого русоволосого крепыша Патрика, но вели они себя как родные братья; в каком-то смысле, они ими и были… Себастьян зачерпнул горстью воды и плеснул на Патрика; тот скорчил зверскую рожу и бросился к Себастьяну с явным намерением утопить его в фонтане.
   — Где вы шлялись? — грозно спросил Бальтазар, пресекая веселье на корню.
   — Во-первых, доброе утро, папа! — моментально перешел в наступление Себастьян. — И здравствуйте, дядя Феликс!
   — Привет, мальчики, — кивнул Феликс.
   — А во-вторых, мы не шлялись, а гуляли…
   — Ах вот как? И где же вы, если не секрет, соизволили гулять нынешним прекрасным утром, молодые люди? — Бальтазар стал сама учтивость.
   — Погода сегодня и впрямь на удивление хороша… — ни к кому конкретно не обращаясь, проговорил Патрик, опуская правую руку в фонтан.
   — Мы гуляли по Городу, — степенно ответил Себастьян.
   — Неужели? И в какую драку вы умудрились сунуть свой нос на этот раз?
   — Это была не драка. Это был кулачный бой… — разъяснил Патрик, расслабленно помахивая ладонью. На костяшках алели свежие ссадины.
   — На ярмарке устроили кулачные бои. Выходят на ринг два амбала, вот таких, — Себастьян показал руками, каких именно, — и начинают друг друга дубасить. Ни тебе техники, ни тактики — просто меряются, у кого лоб крепче. Идиотизм! А потом стали зазывать добровольцев из толпы. Ну я Патрика вперед толкнул, он и вышел…
   — Кто ж знал, что по ихним правилам колени ломать нельзя, — проронил Патрик.
   — А там ведь ставки, тотализатор, и соответственно — вышибалы, жандармы подкупленные… В общем, еле ноги унесли. Заодно жандарму по морде дали и еще пару ублюдков в больницу отправили…
   — Себастьян, — ласково проворковал Бальтазар. — Сынок! Сколько раз я тебя просил не лезть в драки и не выражаться при дамах? А?! Стервец ты эдакий! А от тебя, Патрик…
   — При дамах? — прервал его Себастьян, оглядываясь по сторонам. Агнешка, несколько оробевшая при появлении юных сорвиголов, была скрыта от его взора высокой спинкой плетеного кресла. — О горе мне! — вскричал Себастьян, обойдя кресло и припадая на одно колено. — Как я посмел оскорбить слух столь изысканной сеньориты, удостоившей своим посещением скромное обиталище…