Из комнат объятой сном гостиницы не доносилось ни звука, только громко тикали часы на стене да за стенами завывал ветер.
   Дэвид осторожно отодвинул засов, медленно, чтобы не скрипнула, открыл дверь и, шагнув за порог, так же аккуратно закрыл ее за собой.
   Как раз в эту минуту луна появилась из-за тучи, но фасад дома оставался в глубокой тени, и Дэвид, стоя там, огляделся. Вскоре он обнаружил то, что искал, – уже далекую, вразвалку шагающую фигуру на фоне светлой дороги. Он живо натянул башмаки и пустился вдогонку. Его мало беспокоило, что Яксли может услышать погоню: порывы разгулявшейся бури заглушали все другие звуки. Поэтому молодой человек шел скорым шагом, стараясь только держаться теневой стороны дороги.
   Луна часто скрывалась за быстро мчащимися облаками. Он не сбавлял шагу и не отрывал взгляда от сутулой, неуклюжей фигуры, которая была уже так близко, что Дэвид видел и меховую шапку, и вельветовую куртку, и длинноствольное ружье на плече.
   Однако, когда луна, после того как ее опять на несколько секунд закрыла туча, вновь осветила дорогу, Дэвид остановился как вкопанный: впереди было пусто. Человек в меховой шапке пропал.
   Дэвид стоял, в растерянности озираясь, но вскоре его зоркие глаза различили-таки смутный силуэт, маячивший совсем невдалеке, на самой обочине. Он успокоился, вынул пистолет и, взведя курок, стал быстро и осторожно подкрадываться к нему. Но когда оказался ближе и получше разглядел темную тень, то снова застыл, как будто громом пораженный, и в немом изумлении уставился на любителя ночных прогулок. Вместо меховой шапки и вельветовой куртки на человеке красовались шляпа с широкими обвислыми полями и холщовая блуза, а вместо ружья он нес на плече большущую дубину.
   Пока Дэвид, едва веря своим глазам, приходил в себя, человек вновь свернул в сторону и пропал из виду. Молодой человек поспешил в погоню, и загадка немедленно разрешилась, потому что за поворотом он увидел следующее: узкая тропинка среди травы, ответвлявшаяся от основной дороги, упиралась дальше в закрытую калитку, которая показалась Дэвиду знакомой. К калитке вперевалку приближалась давешняя фигура в меховой шапке и с ружьем на плече, а за нею впереди Дэвида крался человек в холщовой блузе. Вдруг человек весь подобрался и бросился вперед. На фоне туч мелькнула смертоносная дубина… Но дальнейшего Дэвид не увидел – луна опять скрылась. Он только услышал сквозь шум ветра звуки отчаянной схватки, хриплую брань, яростные возгласы и хлесткие удары, а потом – оборвавшийся крик и ужасные стоны. И голос, который, преодолевая одышку, приговаривал с мрачным злорадством:
   – Вот так тебе… Том Яксли… и будь ты проклят!.. А теперь… рассчитаемся со вторым…
   Выглянувшая луна осветила распростертое на земле темное тело и сгорбившегося над ним человека с изможденным, окровавленным лицом. Он рассмеялся, одним прыжком перемахнул через калитку и исчез в тени леса Лоринг-Чейза.
   Но Дэвид успел узнать его и бросился вперед, крича:
   – Баукер! Бен Баукер!
   Но тот не откликнулся.
   Догадавшись, куда и с какой целью направился Баукер, Дэвид перешагнул через хрипящего Яксли и, в свою очередь перескочив через калитку, быстро двинулся по тропинке.



Глава XXI,


   в которой Лоринг в третий раз встречает Лоринга

 
   Порывистый ветер гудел и свистел в кронах деревьев, раскачивал скрипящие и стонущие под его напором стволы. Призрачный лунный свет ненадолго вспыхивал только затем, чтобы вновь исчезнуть, и все погружалось в непроглядный мрак.
   Дэвид сбился с тропинки и заплутал. Ураганный рев ветра вселял страх: а вдруг деревья начнут валиться? Бурелом в лесу бывает опаснее камнепада в горах. Дэвид, поминутно оступаясь, спотыкаясь и рискуя напороться на острый сучок, шел наугад через густой подлесок. Он ощупью продирался сквозь колючие заросли, то и дело застревал, путаясь в переплетении побегов, но в конце концов, сам не помня как, очутился на открытом месте. Прямиком пересек травянистую низинку и оказался перед стеной, к счастью, не слишком высокой. Ухватившись за ее верх, подтянулся и сел на стену верхом. Дальше начинался сад.
   Дэвид спрыгнул вниз. Еле заметная тропка, обсаженная причудливо остриженными тисами, привела его к лестнице на террасу. За террасой неясно прорисовывался силуэт большого дома. Лоринг-Чейз. Другого, насколько знал Дэвид, поблизости не было.
   Он подошел к нему с торца и остановился у каменной балюстрады. Дом загородил его от порывов ветра. Дэвид посмотрел на возвышающееся перед ним мрачное строение: всюду темно, в окнах ни единого проблеска света. Дом казался покинутым и заброшенным. Дэвид торопливо, но осторожно обогнул широкий фасад и, свернув за угол, внезапно остановился, увидев окно – темное, как и все остальные, но с широко распахнутыми решетчатыми ставнями.
   Значит, он напрасно спешил – все равно опоздал. Бен Баукер все-таки опередил его.
   Подобравшись к окну, Дэвид заглянул внутрь и прислушался. Там царили тьма и безмолвие. Немного поколебавшись, он перелез через подоконник и шагнул в комнату. Луну зацепила своим краем клочковатая туча, но он разглядел, что комната невелика. Темнела мебель: высокий шкаф, стол, стулья, бюро с выдвижными ящиками, ужасно похожее на скрюченного притаившегося человека, и… распахнутая дверь.
   Дэвид очень медленно двинулся к ней через комнату. Шаги заглушил толстый ковер, но вдруг нога зацепилась за что-то мягкое. Он нагнулся, поднял находку и увидел в неверном свете луны старую мягкую шляпу с обвислыми полями – такие обычно носят кучера. Дэвид бросил ее и выхватил пистолет. Но человек в холщовой блузе в дверном проеме так и не появился.
   Итак, Бен Баукер точно побывал здесь. Дэвид шагнул в устланный ковровой дорожкой, очень темный узкий коридор. Разведенные в стороны руки касались стен. Дэвид замер, сдерживая дыхание, и, тараща глаза, вглядывался в темноту. Он напрягал слух, но не услышал ничего, даже тиканья часов. Постепенно им овладевало предчувствие надвигающейся беды. Неестественная тишина, мертвое безмолвие огромного дома вселяли безотчетный страх. Все существо Дэвида рвалось прочь отсюда; несколько раз он превозмогал себя, когда уже начинал отступать, чтобы обратиться в бегство…
   Но вот где-то в угольной черноте впереди послышался слабый звук – не шорох ног и не дыхание, а просто тихий, не поддающийся определению шелест.
   С пистолетом в правой руке, а левой держась за стену, Дэвид осторожно начал перемещаться дальше. Он шел беззвучно; нервы, словно натянутые струны; мускулы подрагивали, готовые мгновенно отреагировать на любую неожиданность.
   Левая рука потеряла опору – Дэвид достиг порога боковой комнаты… Дверь открыта… Он скорее почувствовал, нежели увидел, слабый проблеск света между плотно сдвинутыми шторами. Зафиксировал взгляд и замер, подобравшись, словно перед прыжком… Опять прислушался, но до слуха донеслось лишь постукивание далекого ставня да унылое завывание ветра. И все-таки Дэвиду показалось, будто где-то в темноте комнаты что-то снова зашелестело… Что же делать? Продолжать идти вперед или развернуться и бежать?..
   Дэвид на цыпочках двинулся дальше. С вытянутой вперед рукой он шаг за шагом крался, огибая середину комнаты, как вдруг, похолодев от ужаса, застыл на месте: его трясущиеся мелкой дрожью пальцы коснулись чего-то теплого и мягкого. Он отдернул руку. Что это было? Шелк? Или мех? Неужели мертвая маленькая собачка?.. Но что она здесь делает? Он снова вытянул руку… и понял… Волосы! Боже милосердный… Он ощупал чью-то голову, которая от этого прикосновения качнулась и завалилась набок… Накрахмаленное жабо, вымазанное чем-то тошнотворно липким!..
   Дэвид издал сдавленный стон, и он повторился эхом где-то совсем рядом. Дэвид резко отдернул шторы, и перед ним в бледном лунном мерцании возникла Антиклея. Длинная ее прическа была растрепана, складки белой одежды забрызганы чем-то черным…
   А между нею и Дэвидом в огромном кресле сидел некто третий и невидящими, вытаращенными глазами смотрел в потолок. Его бледные губы кривила сардоническая усмешка, а в складках залитого кровью жабо торчала серебряная рукоятка кинжала…
   Кинжал торчал из горла сэра Невила Лоринга.



Глава XXII,


   полная подозрений

 
   На целую минуту они потеряли дар речи, и только завывания ветра да стук того далекого ставня нарушали вновь наступившую тишину. Потом девушка перевела взгляд со страшного кресла на пятна, которыми была испачкана ее ночная рубашка, и из ее мраморных губ вырвался глухой стон. Она попятилась и отступала все дальше, пока не наткнулась на что-то спиной, и тут же вся сжалась от испуга, закрыв лицо дрожащими руками. Дэвид застыл, боясь, что она сейчас закричит, но этого не произошло. Вскоре Антиклея подняла голову, и они, едва дыша, посмотрели друг другу в глаза.
   – Это вы? – выдохнула она наконец. – О Господи… Зачем?.. Почему вы сделали это?
   – Я?! – хрипло переспросил Дэвид, отшатнувшись под ее взглядом. – Я?.. Вы думаете…
   Она с трудом подняла руку и указала на его рукав. Взглянув туда, он увидел кровь.
   – Я проснулась… – прошептала она. – Меня что-то напугало во сне… И страх никак не проходил… Я спустилась вниз, в эту темень и… О Боже! – Она начала задыхаться и снова закрыла лицо. – Его уже нет… Как странно… Он был грешником. Жестокий, отвратительный старик… И умер без покаяния!.. Уходите… уходите живо и молите Бога, чтобы Он простил вас… Как я… Бегите же!..
   – Вот как? – пробормотал Дэвид. – Хорошо, я уйду! Но сначала… Будет лучше, если я заберу это с собой. – И он показал пальцем на блестящую рукоятку кинжала.
   Посмотрев туда, Антиклея тихо вскрикнула; все силы словно внезапно оставили ее, и она опустилась на колени.
   – Это… это же… О Господи, это же мой! Я потеряла его… в лесу… клянусь, я потеряла его! Вы… вы нашли его? Где вы его нашли?
   – Да, сударыня, нашел… Только не в лесу, а здесь, минуту назад. А теперь заберу его с собой!
   С этими словами Дэвид, сжав зубы, ухватился за рукоятку и выдернул кинжал. Кровь на лезвии еще дымилась. Держа кинжал трясущейся рукой, он осмотрелся в поисках чего-нибудь, обо что его можно было бы вытереть, и наткнулся взглядом на валявшийся на полу скомканный лист бумаги. Дэвид поднял его и завернул клинок в бумагу.
   – А что касается вины или невиновности, – сказал он, подойдя к окну, – пусть это останется между вами и Богом!
   – Что вы хотите этим сказать? – пролепетала девушка. – Почему вы так смотрите на меня?..
   – Скорее ступайте в свою спальню, – прошептал он. – Сожгите эту… одежду, которая на вас, и ждите утра.
   – Почему? О, почему вы так смотрите на меня? – взмолилась она. – Как если бы… Боже мой, словно…
   Дэвид приложил палец к губам и, сунув предательский кинжал в карман, распахнул решетчатые ставни и вылез наружу.
   Его встретил свежий, упругий ветер. Дэвид секунду помедлил, чтобы оглядеться. Ему показалось, будто он только что очнулся после того ночного кошмара. Но сверток в кармане напомнил, что это не сон. Дэвид повернулся и хотел идти, но потрясение от пережитого, воспоминание о том, что произошло в доме, вновь накативший страх вызвали дрожь и слабость во всем теле. Ноги подогнулись, Дэвид пошатнулся и привалился к стене дома. Ужас Антиклеи, ее жалкие, неуместные слова и тяжкие подозрения, вызванные ими, снова навалились на сердце и не давали вздохнуть. Дэвид решил, чтобы успокоиться, постоять немного в шелестящей стене плюща.
   Луна почти зашла, но, несмотря на царившую вокруг него тьму и шелест листьев, Дэвиду почудилось, что в темноте появилась новая тень. И тень эта приближалась к нему! Она перемещалась быстро и украдкой. Дэвид переложил пистолет в левую руку. Продолжая наблюдать за тенью, прикинул расстояние… Еще двадцать шагов, и они столкнутся лицом к лицу. Встреча неизбежна. Осталось три шага…
   Он прыгнул и нанес незнакомцу молниеносный удар куда-то под ухо. Шумно выдохнув, человек упал, как подкошенный, и замер с раскинутыми руками. Нагнувшись, чтобы рассмотреть его, Дэвид узнал молодого секретаря сэра Невила, мистера Молверера.
   Прочь от теней этого проклятого дома!
   И Дэвид побежал – теперь уже без оглядки, хотя и бесшумно. Он промчался по террасе, вниз по лестнице и вдоль тисовой аллеи до самой стены ограды. Подпрыгнул, повис на руках, подтянулся, вскарабкался на гребень и только здесь оглянулся назад – узнать, нет ли погони. Но огромный мрачный дом не подавал признаков жизни и по-прежнему чернел на фоне багровой луны. Из него не доносилось ни единого звука, за исключением стука незакрытого ставня, доносившегося при каждом порыве ветра. И, когда Дэвид торопливо побрел прочь, в его мыслях произошел новый поворот, который странным образом принес ему облегчение.
   Молверер! Что могло заставить секретаря выйти из дому в такой час? Почему он шел крадучись? И почему он, Дэвид, забыл о найденной шляпе? Это ведь шляпа Бена Баукера, в этом не может быть никаких сомнений… Бен тоже был там! Человек, который клялся, что совершит это самое… Он ведь только и ждал благоприятной возможности!
   Но кинжал! Она сказала, что потеряла его в лесу. Беспомощная увертка, но вдруг это на самом деле правда?.. Если она потеряла его в лесу, а кто-то нашел… Но кто? Бывший каторжник? Секретарь? Как бы там ни было, кинжал принадлежал ей и, следовательно, должен исчезнуть… Но как избавиться от него?.. Бросить в первый попавшийся пруд? Нет. Пруды иногда чистят, а бывает, они и сами пересыхают. Тогда в дупло какого-нибудь дерева? Или запихнуть глубоко под корни? Тоже нет. Дерево могут срубить, или его повалит бурей… Значит, надо закопать кинжал… Опять плохо. Его могут учуять собаки, или вывернет чей-нибудь плуг… Нет, все-таки нужно бросить его в какой-нибудь водоем, только глубокий – в реку или в море! Но поблизости нет большой реки. Ладно, там видно будет, а пока придется день и ночь хранить кинжал при себе.
   Антиклея потеряла его, это отвратительное орудие убийства, а кто-то нашел и использовал по назначению!.. Да, но кто?
   Дэвид все дальше шагал сквозь ночь по пустынной извилистой тропке, миновал травянистую низину и живую изгородь, растущую по бокам дороги. Он уже не скрывался и не обращал внимания на направление. Его терзали тысячи страхов и подозрений. Но в одном он уверил себя, мысленно повторяя снова и снова: кто бы ни воспользовался этим проклятым кинжалом, она, безусловно, потеряла его гораздо раньше.



Глава XXIII,


   в которой ведущую роль играет фамильное наследие

 
   Туманный рассвет застал Дэвида сидящим под сенью живой изгороди. Совершенно измученный событиями прошедшей ночи, терзаемый страшными мыслями и подозрениями, он притулился под колючими кустами и на время оцепенел. Он не помнил, сколько времени так просидел. Перед его мысленным взором вновь и вновь во всем своем пугающем безобразии представала картина убийства. Он видел обмякшее, безжизненное тело, развалившееся в кресле, сардоническую усмешку и невидящий взгляд, устремленный в пространство. Это видение сменялось другим, тоже навсегда запечатлевшимся в памяти, – водопадом великолепных золотистых волос – водопадом, которым не смыть кровь. Дэвид снова видел ужас и отчаяние в глазах девушки, а в ушах звучал ее срывающийся шепот.
   Страшный сон. Рука скользнула в карман, чтобы коснуться орудия преступления. Дрожащие пальцы ощутили холод смертоносной стали. Этот кинжал принадлежал той самой девушке.
   Наступил рассвет. Дэвид чувствовал себя совершенно разбитым и телом, и душой, его грызли сомнения и страх перед будущим. В мозгу снова прозвучал голос Джаспера Шрига:
   «Убийц, сударь мой, вешают, независимо от пола, возраста, сословия и вероисповедания».
   Веревка, виселица, скрипучие доски помоста… Дэвид содрогнулся.
   Ветер утих. В соседнем кусте спросонья пискнула птица, ей ответила другая, подальше. Дэвид очнулся. Горизонт на востоке сиял, занималась заря. Цвет неба светлел, становясь из пурпурного алым, из розового золотистым. По мере того как это сияние отвоевывало у ночного мрака все большее пространство, из кустов, из росистых зарослей, из темнеющего леса, со всех сторон поднимались веселый щебет, цвиканье и мелодичный пересвист; птичьи голоса постепенно набирали силу, становились чище, увереннее, и наконец слились и во всю мощь запели хвалебную песнь наступившему утру.
   Ровный дневной свет разогнал часть страхов. Дэвид почувствовал, как уныние оставляет его, как ликующий птичий гимн возрождает в душе надежду.
   Он потянулся, расправил плечи и поднял голову, чтобы посмотреть на небо. Туманная дымка истончилась и улетучилась. Сияющий рассветный нимб разлился от востока до запада. Все образуется и прояснится, не может быть все так плохо… Нельзя отчаиваться, и обязательно наступят лучшие дни!
   Дэвид встал, размял затекшие члены и, выйдя на дорогу, зашагал навстречу показавшемуся ослепительному краю солнца.
   Однако через полчаса усталость взяла свое. Он уселся на обочину и снова попытался решить, что же делать с кинжалом. Так он и сидел, подперев рукой подбородок, невидящими глазами уставившись на дорогу перед собой, когда послышался скрип тяжелых колес и неспешный цокот лошадиных копыт. Подняв глаза, Дэвид увидел приближающийся к нему закрытый фургон, влекомый вороным тяжеловозом. Лошадь обладала поистине богатырскими статями, ее мышцы так и бугрились под блестящей шкурой от гривы до самого хвоста, и только ноги казались непропорционально тонкими. Замечательное животное совсем не поспешало; оно словно любовалось собственными изящными движениями и устроило из своего выезда целое представление – изгибало шею дугой, трясло головой, а конечности поднимало с такой гордостью и высокомерием, будто делало одолжение, ступая ими по земле, а не летя по воздуху.
   Надменным четвероногим правил, а вернее, сопровождал его в качестве почетной няньки светлоглазый парень приятной наружности. Сидя на козлах, он болтал одной ногой, перекинутой через другую, и беззаботно насвистывал, когда конь, поравнявшись с одним из деревьев, решил, что его особе уделяют недостаточное внимание, и, поднявшись на задние ноги, принялся передними выписывать в воздухе замысловатые кренделя. И, судя по всему, не собирался ставить копыта обратно на землю. Тут уж возница был вынужден вмешаться.
   – Стой, Полли Фем! Прекрати, довольно фокусничать! Разыгрался, точно жеребенок! И охота тебе забавляться с утра пораньше!
   Животное проявило благоразумие и, вняв увещеваниям, приняло нормальное положение, после чего неохотно двинулось вперед. Однако дотянул фургон только до того места, где расположился Дэвид. Здесь конь остановился, смерил усталого путника взглядом и с достоинством фыркнул.
   – Это он перед вами красуется, – сообщил возница, ухмыльнувшись и показывая на лошадь хлыстом. – А ему примерно столько же лет, сколько мне!
   Тот, о ком шла речь, повернул голову, насмешливо покосил на Дэвида круглым глазом и фыркнул еще выразительнее.
   – Замечательное представление! – с улыбкой ответил он.
   – Да уж, – кивнул кучер фургона, посматривая на перевязанную голову Дэвида и его осунувшееся лицо. – А с тобой-то, парень, все в порядке?
   – Да, да, спасибо.
   – Что-то не похоже. Глядя на тебя, не скажешь.
   – Нет, нет. Если вы имеете в виду мою повязку, то она мне больше не нужна. Голова совсем не болит, – ответил Дэвид и, размотав бинт, отбросил его в сторону. – Должно быть, видок у меня довольно жалкий, если первый встречный принимает за тяжелобольного, – со вздохом сказал он и провел рукой по заросшему подбородку.
   – В общем, так и есть, – весело подтвердил возница. – Хотя и не совсем. Видел я и похуже. Раза два. А куда путь держишь?
   – Сам не знаю. Куда глаза глядят.
   – Что ж, если это не в двух шагах, то либо за тридевять земель, либо и вовсе у антиподов. Так и так в сторону Льюиса. Давай, брат, ко мне на палубу!
   – Спасибо! – поблагодарил Дэвид и влез на козлы рядом с жизнерадостным кучером.
   – Но, пошел, Полли Фем! – крикнул возница, легонько хлопнув коня хлыстом. – Шевели веслами, полный вперед!
   В ответ на такую фамильярность животное неодобрительно стукнуло несколько раз по земле сначала одним копытом, затем вторым, презрительно фыркнуло и только тогда изволило тронуться с места.
   – Не сказать, чтобы ты был чересчур весел, – поделился кучер своим наблюдением после того, как они оставили позади ярдов сто в полной тишине, нарушаемой лишь скрипом фургона.
   – Не мешало бы мне побриться, – сказал Дэвид.
   – Не стану отрицать, – ответил кучер, самодовольно проведя большим пальцем по собственной свежевыбритой щеке. – Живет тут поблизости один по имени Джо Хоскинз, в Глинде, напротив кладбищенской стены. Замечательно бреет. Всего за один пенни! И бритва у него бесподобная, прямо кроличий мех, а не бритва.
   – Надо бы мне к нему наведаться, – рассеянно пробормотал Дэвид.
   – Так мы прямехонько туда и держим курс! – воскликнул возчик. – Совсем, брат, недалеко! А может, тебя надо звать «сэром»?
   – Называй как хочешь, – ответил он. – А зовут меня Дэвид.
   – Ну, и отлично… Эй нет, Полли, сегодня мимо! – вдруг крикнул он, потому что конь остановился как вкопанный перед воротами какой-то фермы. Фургон снова затрясся по дороге. Кучер хохотнул. – Нет, парень, видал ты когда-нибудь такое? Знает каждый дом, каждую усадьбу и гостиницу отсюда и аж до самого Льюиса! Я считаю, в целом мире не сыщешь больше такой лошади, как Полли. Он у нас что-то вроде семейной достопримечательности. Достался мне по завещанию, когда мой папа Дэниэл вдруг взял и помер. Отец-то мой всегда говорил, что Полли Фем благородных кровей, а благородные и ведут себя благородно. Ха-ха! У Полли такие благородные повадки, что он всегда плетется в час по чайной ложке, и никакими уговорами его не проймешь. Больно медлительный. Правда, не упрямый. Надежный, можно сказать, да и вообще мировой коняга! Только вот с имечком кто-то подкачал. Ну, да что поделать. Как купил его папаня Полли Фемом, так пусть и ходит до смерти Полли Фемом. Только мне все равно непонятно, почему «Полли» да еще и «Фем»? Принимая во внимание, что это конь, а не кобыла. Я часто гадаю: кто такая была эта Полли Фем?..[7]
   Полифем[8] величественно брел, одинаково неторопливым шагом поднимаясь на холм и спускаясь под горку, останавливался по собственному почину у ворот одинокой фермы или домика, увитого ползучими виноградными лозами. Тогда возница слезал и, приветствуя каждого встречного, отдавал им или принимал всевозможные посылки и пакеты, а потом тяжелый фургон снова громыхал по дороге. Так они с грохотом и скрипом проезжали мимо ветхих сараев и опрятных, благоухающих свежим сеном амбаров, останавливались на деревенских площадях и возле придорожных хуторов. Ребятня бросала свои игры и с восторженными воплями мчалась навстречу лошади и кучеру. За ними следом спешили добродушные полногрудые матроны, которых возница наделял не только посылками, но и свеженькими местными новостями, не брезгуя и сплетнями. Потом, убедив высокомерного Полифема в необходимости возобновить горделивое шествие, трогался и уезжал, провожаемый веселыми напутствиями. И снова они тряслись по тенистым дорогам и извилистым проселкам. Солнце поднялось уже высоко; становилось жарко.
   – Твоя жизнь представляется мне очень счастливой, – сказал Дэвид.
   – Грех жаловаться, брат.
   – Но ты ведь не всегда ездил на этом фургоне. Наверное, был когда-то моряком?
   – Ага! Сбежал в море, не успев узнать, что почем. Был мальчишкой на побегушках, юнгой, лазил по вантам, как обезьяна, порох подносил, чего только не делал! Вот надеюсь сегодня подобрать по дороге одного старого корабельного товарища, боцмана Джерри. Он должен ждать меня где-то не доезжая Льюиса. Старый моряк Нельсона! Любил меня, все равно как отец, честное слово! Учил всему, бывало, и веревочным концом угощал, а потом потерял ногу при Трафальгаре. Он возился со мной, как с собственным сыном. «Джим, – бывало, говаривал, – заруби себе на носу: хоть ты и зовешься Крук[9], но, пока старый Джерри способен всыпать тебе по первое число, плутовать да бить баклуши он тебе не даст».
   – Значит, тебя зовут Джим Крук?
   – Точно, парень! Джим Крук, кучер из Лоринг-вилледж, графство Сассекс, – точный мой адрес.
   – А-а, так ты, наверное, знаешь и Лоринг-Чейз?
   – Достаточно, чтобы не соваться туда без крайней нужды.
   – Отчего так?
   – Да оттого, что это обиталище дьявола. И, хотя зовется тот дьявол сэром Невилом Лорингом, никто никогда не торопится в его дом, а кто попадает, и сам не рад! Удивляюсь, как это никто с ним до сих пор не разделался? Здесь пруд пруди охотников отправить его к Дэви Джонсу[10]… Чтоб мне лопнуть, если я вру!
   – И ты… знаешь кого-нибудь из таких охотников?
   – Ну, взять хотя бы одного джентльмена, который там живет. Это молодой секретарь, мистер Молверер. Самый подходящий кандидат! Я как-то раз пришел, а он стоит за креслом сэра Невила – весь бледный, кулаки сжаты… Его прямо трясло от бешенства. Он даже зубы скалил, как цепной пес, только что не ощетинился, а в глазах, брат… Ох какая лютая ненависть у него была в глазах! Никогда не забуду этого взгляда!