Страница:
натравливает на нас уголовщину. Всю свою злобу за советскую власть и
компанию эта публика срывает на нас.
ОГПУ несомненно знает, куда нас посадили. Такое поведение мы не можем
иначе назвать, как издевательством. Воздух в нашей камере отвратительный. В
камере воняет, как в уборной, мы лежим на грязных нарах в отчаянной тесноте
и покрываемся паразитами. В уборной неимоверная грязь. 4 стульчака на 52
человека. Оправиться не дают, так как нужно освободить место другой камере,
в случае расстройства желудка приходится оправляться в парашу, так как по
личному требованию в уборную не пускают.
Один из товарищей, заболев во внутренней тюрьме расстройством желудка,
попросился в уборную. Ему было отказано, и он вынужден был оправиться в
парашу. За требование к смотрителю вынести парашу в уборную требовавший был
посажен в одиночку.
Пища ниже всякой критики. Деньги и вещи, отобранные при заключении во
внутреннюю тюрьму ОГПУ, нам не возвращаются.
Во внутренней тюрьме мало того, что даются книжки идиотского содержания
(толстовские сказки "Погашенное солнце"), но эти книжки получает ОГПУ от
меньшевистского Красного Креста52.
На наши протесты против дачи этих книг начальник тюрьмы изволили раз
заявить: "Нам не интересно, кто вы".
Газет и серьезных книг не дают. То же и в Бутырской тюрьме. Между тем
меньшевики получают газеты и журналы. Тогда как подследственные спекулянты
имеют свидания, мы их лишены.
Письма нам разрешают писать два раза в неделю, причем они путешествуют
из Бутырской тюрьмы до какой-нибудь из московских улиц две недели. Прибыв в
тюрьму, мы были лишены возможности покупать продукты в лавочке, так как
камера еще до нашего прихода была, лишена в виде наказания права лавочных
покупок. Мы добились его для себя лишь после скандала.
В таких "культурных" условиях находимся мы, заключенные по обвинению в
оппозиции. Доводя до вашего сведения о всех творящихся над нами безобразиях,
мы категорически протестуем против нашего заключения, так как считаем, что
наша деятельность подлежит суду партийных инстанций.
Мы во всяком случае не остановимся перед любыми формами протеста в
целях радикального изменения тюремного режима.
Шесть недель тому назад нас арестовали за принадлежность к оппозиции.
Сначала нас держали без предъявления каких бы то ни было обвинений во
внутренней тюрьме ГПУ. Мы сидели в камерах вместе с уголовными, валютчиками,
нэпачами. Женщин-оппози-ционерок сажали с проститутками и воровками. Нам не
давали ни книг, ни газет. Неделями нас держали без допросов, не предъявляя
никаких обвинений. Обыски, произведенные у нас дома, вопросы, которые
задавали на следствии, показывают, что у нас искали материалы и арестовывали
нас за наше участие во внутрипартийной борьбе перед XV съездом партии.
Мы отказывались давать показания в тюрьме о нашей партдея-тельности на
том основании, что отчет об этом мы дали в свое время партии. Но ГПУ, чтобы
вынудить их у нас, прибегало к мерам насилия и несколько дней держало нас в
карцере. После такого "следствия" мы продолжаем оставаться в невыносимо
тяжелых условиях. Из внутренней тюрьмы ГПУ нас перевели в Бутырскую тюрьму.
Здесь в камерах, рассчитанных на 20 -- 30 человек, держат по 40 -- 60.
Старый цементный пол весь в ямах. Грязные, не прилаженные друг к другу
доски-клоповники вместо нар. Небеленые стены, нет никакой возможности
поддерживать чистоту в условиях необычайной скученности. Как и в ГПУ, мы
сидим в камерах вместе с уголовными. Не выдают белья и не дают возможности
самим его стирать. Вши нас заедают. Ввиду скученности нет места для сна.
Нэпманско-уголовное население камер занимает лучшие места. Вновь прибывающий
спекулянт за 10 руб. покупает себе место у уголовного, не получающего
передач. Мы же по ночам ютимся у параши на цементном полу. Днем мы
подвергаемся прямым издевательствам как со стороны администрации тюрьмы, так
и со стороны антисоветских элементов тюремного населения. На нас
сосредоточивается вся классовая ненависть врагов пролетариата.
22
23
Нас не только изолируют от внешнего мира, над нами издеваются, стараясь
нас унизить и лишениями добиться наших покаяний.
Мы требуем прекратить эти издевательства над большевиками --
строителями рабочего государства. Мы требуем отдельных камер для
оппозиционеров.
Мы требуем свиданий с родными. Мы требуем окончания следствия в
установленные советскими законами сроки.
Требования наши направлены в ЦК и ЦКК ВКП(б). Ответ ждем к 12 часам 2
марта. В случае неполучения ответа в этот срок прекращаем прием пищи.
Ф Ф Ф
Ночью 2-го и 3-го товарищи, написавшие это письмо, были высланы в
глухие места Сибири.
Москва, Грановского 3/101, Седовой.
5 марта.
Не дурите [с] телеграммами. Папа здоров. Лев. Отправитель: Седов,
Алма-Ата
Верный, Троцкому, из Перми.
5 марта.
Едем [в] Сибирь, пламенный привет. Васюта, Оганесов, Киевлен-
ко, Шенкман, Мартынов, Козлов, Ивановская, Бухарцева, Зацепин,
Воскресенский, Кириллов, Максимов, Патриарка
Алма-Ата, Троцкому, из Москвы.
6 марта.
Срочно сообщите, какие русские журналы выписать. Сергей
Алма-Ата, Троцкой, из Москвы.
6 марта.
1орячий привет. Всегда помним. Беспокоюсь [о] здоровьи, Ольга
Барнаульская^
Алма-Ата, Седову, из Вологды.
7 марта.
Выслан [в] Кадников, Вологодской [губернии]. Подробности письмом,
привет всем. Давид
Москва, Грановского 3, квартира 101, Седовой, из Алма-Аты.
[После 10 марта.]
Крайне удивлен отсутствием ответа мою телеграмму от 10 марта.
Немедленно телеграфируй здоровье, положение Жоржика55. Если
деньги на покупку вещей не отправлены, ждите инструкций письмом. [У] мамы
возобновилась малярия. [В] Алма-Ате крайний недостаток хинина. Вышлите
немедленно сто доз хинина [по] три десятых грамма, непременно [в] облатках.
Получил седьмое [и] восьмое письмо. Шестого нет. Напоминаю [о] привоз [е]
летних вещей Сережей. Мечтаю [о] свидании. Крепко вас целуем, Лев
Алма-Ата, Седову, из Краснококшайска.
11 марта.
Настроение бодрое, горячий привет Льву Давыдовичу [от] меня и
Заварьяна5'. Жду письма. Саша
Алма-Ата, Троцкому, из Москвы. 14 марта.
Здоровы. Дела [в] порядке. Сергей [в] апреле выезжает. Аня [-- в] июне.
Целуем всех крепко. Дети
Алма-Ата, Троцкому, из Андижана. 16 марта.
Пламенный большевистский ленинский привет из ссылки. Андижан, гостиница
"Москва". Юшкин, Эвелъсон
Алма-Ата, Седову, из Москвы.
17 марта.
Регулярно сообщайте здоровье мамы. Хинин выслан. Жорж Вяз-никовцев,
Игорь Мартыныч отдыхают59. Сообщите [о] получении денег. Целуем,
Аня, Сергей
Андижан, гостиница "Москва", Юшкину.
18 марта.
Ждем подробных писем. Живем, благополучно работаем. Сердечный привет
вам [и] Эвельсону от Натальи Ивановны [и] Левы. Ваш Троцкий
24
25
Ачинск, Альскому. Троцкий, Алма-Ата.
18 марта.
Как здоровье? Привет, Троцкий
Алма-Ата, Троцкому, из Андижана.
19 марта.
Телеграммы получили, шлем письмо. Большевистский привет
вам, Наталье Ивановне, Леве. Ваши Юшкин, Эвелъсон
[20 марта]
Адрес Мана61: Село Самарское, Тобольского округа. Ссыльному
М. Невельсону
Алма-Ата, Троцкому, из Вологды. 21 марта.
Сердечный привет вам, Наталье Ивановне, Леве. Сообщите [о] здоровьи,
адрес. Отвечайте Советский проспект 96. Врачев
Совершенно] секретно. Лично
тов. Ярославскому Уважаемый товарищ,
Вы пишете, что тов. Переверзев63 рассказал Вам о попытке
неизвестного ему лица конспиративно передать ему какие-то документы
оппозиции из Москвы, в частности, документ, который при беглом ознакомлении
тов. Переверзева с ним произвел на него впечатление предназначенного для
распространения полемического ответа Л. Д. Троцкого на какое-то мое письмо
ему об оппозиции.
Основываясь на этом сообщении тов. Переверзева, Вы просите меня
информировать партию об этой моей переписке с Л. Д. Троцким путем посылки в
ЦКК имеющихся у меня материалов.
Переписка моя с Л. Д. Троцким об оппозиции носит односторонний
характер, ибо состоит только из моих писем, остававшихся без ответа, если не
считать того ответа, о котором говорит предположительно тов. Переверзев и
который до сих пор остается мне неизвестным.
Письма мои представляют интерес разве лишь потому, что отражают мое
критическое отношение к тактике оппозиции в различные моменты
внутрипартийной борьбы, приведшее, в конце кон-
цов, к моему идейному разрыву с оппозицией, несмотря на то, что с
большинством руководителей ее я был связан давнишними и тесными личными
отношениями. (Я говорю об идейном, а не организационном разрыве, потому что
организационной связи с оппозицией у меня не было.)
Пересылая, согласно желания ЦК, копии этих моих писем, считаю нелишним
добавить, что опубликование их было бы неудобно по той же самой причине, по
которой я не выявлял никогда, даже в своей ячейке, своих разногласий с ЦК,
именно ввиду моей работы за границей и притом на дипломатическом посту.
С тов. приветом
Н. Крестинский
22 марта 1928 г.
22 марта.
Письмо получил, заграничные газеты позабочусь, крепко обнимаю. Родек
Алма-Ата, Троцкому, из Колпашево.
25 марта.
Шлем привет и лучшие пожелания, просим часто писать, получение
подтвердите телеграфно. Смилга, Алъский, Нечаев*4, Ежов,
Бу-харцева, Эмануэль, Карамоненко, Шенкманк
В первом письме я писал вам на основании материалов сибирской печати,
насколько ощутительно здесь влияние кулака в хозяйстве. Сибирские газеты с
разрешения Сталина на 2 -- 3 недели раньше начали живописать кулака, чем
центральная печать. Дошло дело до того, что Сырцов66
встревожился. У него кулак легализован и доступен обозрению, а в других
районах не слышно. Как бы не обвинили в недостатке распорядительности:
развел излишек кулаков. Он запросил Москву, почему нигде нет кулаков. Ему
ответили, что будут приняты меры. Вскоре воспоследовала знаменитая
передовица "Правды" от 15 февраля, приписываемая перу Сталина6'.
В духе этой статьи разосланы на места директивы.
Итак, теперь не нужно доказывать, что кулак -- если и не центральная,
то, во всяком случае, достаточно приметная фигура в деревенской
действительности. Курьезными кажутся теперь шпагоглотательские упражнения
Яковлева68 и К по части гомеопатического исчисления численности
кулака в деревне. Я приведу вам совершенно разительный пример из
барнаульской действительности. Вкниге "Барнаульский округ" есть данные за
1926 год такие.
В округе почти поголовно молотят хлеб молотилками. Но своими
молотилками молотят только 8% дворов, а 88% -- наемными. Значит, почти весь
округ зависит от 8% кулаков, ибо во всем арсенале эксплуататорских ресурсов
кулака -- молотилка самое ядовитое. Сроки уборки по климатическим условиям
здесь короткие. Бедноте нельзя ждать ни одного лишнего дня. И она в руках
кулака. Из прилагаемой вырезки69 вы увидите, что кулаку выгодно
бывает даже оставить свой хлеб не убранным, зарабатывая в это время на
эксплуатации машинами. Теперь выяснилось, что кулак великолепно оценил
сельскохозяйственный инвентарь как орудие господства. Мы-то всаживали в
инвентарь валюту, мы-то платили за границу наличными и притом золотом, а
машины продавали в кредит. Мы-то ввели на инвентарь довоенный прейскурант.
Конечно, это хорошо, поскольку речь идет о бедняках и середняках. Но
затрачивать валюту для снабжения кулака орудиями закабаления, отрывая при
этом средства от индустриализации -- это неслыханный просчет.
Насколько мог, я внимательно следил за газетными сообщениями о судебных
процессах над кулаками по 107-й ст[атье]' . Меня интересовало вот что. На
суде обычно приводились яркие и обильные доказательства кулацкого естества
обвиняемого. И самый его хлебный запас бледнел перед нехлебным его
богатством. Когда перечислялось, сколько у него инвентаря и скота, какими
способами он держит в руках бедноту, то думалось: а если бы он дал в этом
году хлеб? Сколько еще времени позволяли бы ему беспрепятственно
обогащаться? Из всех фактов приведу один. Это был герой первого по времени
процесса после приезда сюда Сталина". Кулак Кабардин. Оказалось, что сей
муж, вооружившись надлежащими документами сельсовета о своей "трудовой"
природе, отправился в Зиновьевск на завод в качестве представителя сибирских
хлеборобов. Там с ним "смычковали", митинговали, и он -- вопреки всем
порядкам синдицированного сбыта -- приобрел пять молотилок (вспомните
сказанное выше о поразительной концентрации молотилок в кулацких руках). Он
привез молотилки сюда, раздал 4 штуки приятелям. Потом -- использовав в
сезон свою -- продал и пятую, а взамен выписал себе из Зиновьевска шестую.
Ведь 6 молотилок в деревне не иголка. Но никто не обратил внимания. И только
когда высшее начальство приказало устраивать суды над кулаками, всплыла на
суде и эта кулацкая проделка. Читал здесь в газетах такие перечни инвентаря
у обвиняемых кулаков, что диву давался. Не кулак, а
госсельсклад'2 какой-то.
Местные люди откровенно говорят, что если бы не затруднения с хлебом,
то резолюция XV съезда о "форсированном нажиме на кулака" преспокойно лежала
бы в шкафах комитетов. Теперь же встряска партийно-советского механизма по
этой линии бесспорно произошла. Я, было, недоверчиво относился к разговорам
о повороте курса на бедноту. Должен сказать на основании наблюдений и
газетных материалов, что, может быть, впервые после
комбедовского'3 периода о бедноте начинают думать более
серьезно. Конечно, это пока относится только к области ведомственных
мероприятий. Например, распределение кредитов, машин. И то только
начинается. В организационном же отношении сдвиг в работе с беднотой еще
мало ощутителен. И потому нажим на кулака (ниже я скажу, как нажимают на
середняка) дает хлеб и отчасти деньги, но не дает политического эффекта,
какой можно и должно было получить. Я думаю, что не преувеличиваю: в
большинстве случаев беднота остается после проведения нажима на кулака в
смятении, в испуге. Была в г. Камне'4 окружная конференция групп
бедноты. Настроение было таково, что местный партийный вождь решил было: это
не бедняки, а кулаки. И начал в подтверждение своего тезиса искать их
окладные листы по налогу. Кое-как ему удалось втолковать, что это настоящие
бедняки, но головы их находятся в распоряжении кулаков, поскольку партия еще
не удосужилась заняться ими. Это конференция окружного масштаба, уже
подобранная. В более же мелком масштабе беднота постоянно издает жалостные
звуки: к кому же мы теперь пойдем за хлебом, раз у кулака не будет хлеба.
Надо сказать, что тревога эта не лишена оснований. Нажим произвели, хлеб
пошел. А о снабжении хлебом бедноты не позаботились. Приходит бедняк в
ЕПО'5, хочет купить несколько пудов хлеба. Ему не дают: должны
вывозить весь хлеб на станцию. Где же я куплю хлеба? -- Где хочешь. А до
нового хлеба еще далеко. Идет к кулаку. Тот злобно направляет его в то же
ЕПО: теперь мой хлеб там, пусть они тебя кормят. Даже те 25% конфискованного
хлеба, которые предназначались для снабжения бедноты, усердные заготовители
ухитрились смешать с заготовленным хлебом и вывезти из района. Таких случаев
много. Только впоследствии бедняцкая тревога дошла до города, и появились
распоряжения о частичном удовлетворении бедноты (речь идет о продаже за
деньги).
Нельзя отрицать, что в некоторых случаях -- я утверждаю, что это были
именно случаи -- нажим проводился при участии бедноты. Приезжали в село,
проводили собрания бедноты, выясняли с ними местных кулаков и их хлебные
запасы, вовлекали их в дальнейшую работу. В таких местах, бесспорно, беднота
подняла голову, а политический авторитет кулака низведен до нуля. Беднота
впервые чувствует себя предметом забот. Тут и середняк более дружественно
настроен. Но таких случаев, думаю, не много.
Мне известно, что "пятаковые политики" поспешили поверить, будто
подобная политика стала здесь правилом. Каменев и Зиновьев, находящиеся в
почетном (?!) плену в Калуге, где отбывал плен горный орел
Шамиль'6, пекут "кулацкое тесто" сладких успокоительных уверений:
новый курс начался, "ныне отпущаеши". Отрицать поворота я не могу. Разговоры
совсем другие и не только разговоры. Когда распределяются фонды денежного и
машинного кредитования, бесспорно, теперь больше внимания и интереса к тому,
чтобы фонды не попали кулаку. Бесспорно, больше интере-
са и внимания стали проявлять к задачам коллективизации бедноты.
Скажем, если получается кредит в 100 000 руб. на теплые скотные дворы, то
80% сразу выделяется на коллективные скотные дворы, а 20% на единоличные.
Тут даже замечается некий перегиб, вернее, проявление коллективизаторского
"административного восторга". В порядке разверстки каждому району
предписывается к такому-то числу создать столько-то коммун, машинных
товариществ и прочих коллективов. Пример: в Барнаульском округе 30 коммун.
Из них 16 официально признаны больными. Прироста коммун не было все
последние годы. Наоборот, из сотен коммун осталось 30, да и те наполовину
больные. И вот предписывается к весне создать 14 новых коммун. Там, конечно,
создадут и трижды 14. Но ни финансовые ресурсы, ни организационные не
позволят этого сделать как следует. Зато в окружную, а затем в краевую и
далее сводки попадет бешеный рост коллективизации. Это и есть бюрократизация
всякого живого дела.
Тут мы подходим к вопросу, достаточно ли пригоден нынешний низовой
аппарат к проведению нового курса в деревне. Я лично думаю, что мало
пригоден. Из передовой статьи "Правды" от 15 февраля мы узнали, что у нас
"целый ряд" организаций не видит в деревне классов. Количественное
определение этого факта наивно затемняется словечками: нередко...
зачастую... кое-где... сплошь и рядом... иногда... Иди доказывай, какой
процент партии не видит классов в деревне, хочет жить в мире со всеми, в том
числе и с кулаком. Одно можно сказать -- большой процент.
Сейчас в сибирской печати совершенно откровенно начали выяснять, много
ли в партии кулаков. Не кулацких подголосков, а форменных кулаков, богачей,
скрывающих хлеб сотнями и тысячами пудов, имеющих сложный
сельскохозяйственный инвентарь, пользующихся наемным трудом и потому активно
выступающих против всякого изменения прежней, благоприятной кулакам политики
в деревне. Что такой сорт коммунистов в деревне имеется -- никто не
сомневается. Но что среди них имеются и секретари ячеек, и члены райкомов, и
инструктора райкомов -- признаться, и я не предполагал. А между тем, когда
начальство разрешило об этом говорить, в "Советской Сибири"" появилась
удивительная портретная галерея кулаков-коммунистов с указанием их фамилий,
адресов, должностей. Сообщалось, что они (например, один инструктор райкома)
выступали на крестьянском сходе против "грабиловской" политики партии.
Указывалось, что такие коммунисты укрывают от сдачи по 1000 пудов хлеба и
тайком продают его городским спекулянтам (в упомянутой передовице "Правды"
как раз говорилось о смычке кулака со спекулянтом, но не говорилось, что
есть такие члены партии). Ком[мунистов]-кулаков начинают исключать из
партии. Особенно энергично, судя по газетам, делают это в Рубцовском округе.
И что же? Как только исключили из партии первых 20 -- 30 кулаков, сразу
обозначился приток в партию батраков и бедняков, даже в самые застойные
ячейки.
В газетах прямо говорится, что кулаки не пускали бедноту и батраков в
партию.
Можно ли удивляться, что находились не только ячейки, но даже райкомы и
даже чуть ли не окружкомы, которые утверждали, что во вверенном им районе
кулаков не обнаружено. Можно ли удивляться, что "целый ряд" организаций не
видел в деревне классов. Ведь еще "Коммунистическим манифестом"'8
установлено, кажется, что именно имущие классы заинтересованы в замазывании
самого факта существования разделения общества на классы.
Я приведу вам две интересных цитаты из краевого партийного органа "На
ленинском пути". Статья М. Гусева в No 3 журнала за 1928 год называется "О
хлебозаготовках, деревенских настроениях и "точке зрения"" (о Канском
округе). В ней говорится:
"В результате что-то не слышно, чтобы где-нибудь в округе коммунисты
первые показали пример сдачи излишков хлеба. Наоборот, известен ряд случаев,
когда коммунисты плетутся в хвосте худших настроений. "Другие держат хлеб.
Чем я хуже". "Я волен распорядиться своими излишками и повыгоднее продать,
кому и когда захочу". Прямо поддерживают враждебную кулацкую агитацию:
"Партия нас угнетает, хочет взять хлеб по твердой цене в интересах только
рабочих. Нам надо организовать свою крестьянскую партию. Пусть сначала
сбавят в городе высокие ставки, а потом и нас заставят сдавать хлеб". Есть
коммунисты, имеющие по 300 -- 500 и более пудов излишков, не сдававшихся до
последнего времени и -- среди них председатели правлений кооперативов и
сельсоветов. А сельские ячейки об этом ни звука... Такие настроения и факты,
мне кажется, не являются присущими одному округу. В большей или меньшей
степени они, очевидно, имеют место и в других округах".
Статья М. Гусева помещена без всяких примечаний. Да она мало чем
отличается от ряда других сообщений последнего времени. Итак, утверждение о
том, что нижние этажи здания затопляются кулацкими элементами,
подтверждается не только в отношении советского и кооперативного зданий, но
частично даже в отношении партийного, о чем мы еще не решались говорить
утвердительно, не зная всей правды. Если таковы партийные председатели
кооперативов и сельсоветов, то каковы же беспартийные.
Совершенно очевидно, что таковой аппарат еще кое-как под страшнейшим
нажимом сверху проводил предписанные ему мероприятия. Но классовой политики
он провести не в состоянии и сейчас. Мне рассказывали о методах одного из
самых блестящих ударников, посылаемых из центра для проведения заготовок,
займа, самообложения. Где он появится, там сводки дают скачущие вверх цифры.
Приведу рассказ так, как я сам слышал:
"Приезжает X. в сельсовет.
-- Вы председатель?
-Да, я.
А кто ваш заместитель, пошлите за ним, а сам приготовьте де
ла к сдаче ему. Печати и все прочее.
Почему?
Да потому -- поедете со мной в город.
Зачем?
Очень просто зачем -- в тюрьму. Заготовки не выполнены, за
ем тоже, самообложение тоже. Я с вами шутить не буду: в тюрьму.
Впрочем, оставайтесь здесь до завтра. Я проеду пока дальше, а зав
тра вернусь. Если не соберете полностью, собирайтесь в тюрьму".
И что же. Приедет завтра, а все собрано. Уж какими средствами это
сделано -- другой вопрос. Но сделано, и в округ летят сводки с цифрами.
Яркий свет на эти методы бросает другая статья в том же журнале,
принадлежащая перу И. Нусинова'9 (На ленинском пути, No 4, с.
19). Два слова о Нусинове. Это -- Яковлев в сибирском масштабе, главный спец
по статистическим аргументам о ничтожности кулака. Тем интереснее его
замечание:
"Чрезвычайно характерным является то, что чем слабее партийная
организация, чем меньшим влиянием она пользуется среди бедноты и середняков,
чем меньше были ее возможности по линии мобилизации общественного мнения
села в борьбе с кулаком, тем охотнее она переходила к голому
административному нажиму, злоупотребляя "дозами", теряя чувство меры. Нужно
прямо сказать: чем сильнее сопротивлялась ячейка нашему нажиму на кулака в
начале кампании, чем охотнее она разглагольствовала о том, что "все бедняки
-- лодыри", тем легче она под градом репрессий в разгар кампании переходила
к оголтелому администраторству..."
Из этого отрывка вы видите, что речь идет о таком нажиме, когда
потеряно чувство меры, когда начинается оголтелое администраторство.
Терминология, напоминающая мне период 1919, когда я ездил от ЦК и ВЦИК
развинчивать гайки комбедовского режима в Тверской губернии.
Но с другой стороны, ясно, что речь идет не о кулаке, как жертве этого
"оголтелого администраторства". Едва ли даже Нусинов стал бы нынче
печаловаться за обиженного кулака. Нет, речь идет о "размолвке с середняком"
(кажется, такую фразу приписывали Никитичу80). По всем
впечатлениям моим от газет и встреч нажим на середняка за редкими
исключениями был поистине оголтелым, с потерей чувства меры. На него
компанию эта публика срывает на нас.
ОГПУ несомненно знает, куда нас посадили. Такое поведение мы не можем
иначе назвать, как издевательством. Воздух в нашей камере отвратительный. В
камере воняет, как в уборной, мы лежим на грязных нарах в отчаянной тесноте
и покрываемся паразитами. В уборной неимоверная грязь. 4 стульчака на 52
человека. Оправиться не дают, так как нужно освободить место другой камере,
в случае расстройства желудка приходится оправляться в парашу, так как по
личному требованию в уборную не пускают.
Один из товарищей, заболев во внутренней тюрьме расстройством желудка,
попросился в уборную. Ему было отказано, и он вынужден был оправиться в
парашу. За требование к смотрителю вынести парашу в уборную требовавший был
посажен в одиночку.
Пища ниже всякой критики. Деньги и вещи, отобранные при заключении во
внутреннюю тюрьму ОГПУ, нам не возвращаются.
Во внутренней тюрьме мало того, что даются книжки идиотского содержания
(толстовские сказки "Погашенное солнце"), но эти книжки получает ОГПУ от
меньшевистского Красного Креста52.
На наши протесты против дачи этих книг начальник тюрьмы изволили раз
заявить: "Нам не интересно, кто вы".
Газет и серьезных книг не дают. То же и в Бутырской тюрьме. Между тем
меньшевики получают газеты и журналы. Тогда как подследственные спекулянты
имеют свидания, мы их лишены.
Письма нам разрешают писать два раза в неделю, причем они путешествуют
из Бутырской тюрьмы до какой-нибудь из московских улиц две недели. Прибыв в
тюрьму, мы были лишены возможности покупать продукты в лавочке, так как
камера еще до нашего прихода была, лишена в виде наказания права лавочных
покупок. Мы добились его для себя лишь после скандала.
В таких "культурных" условиях находимся мы, заключенные по обвинению в
оппозиции. Доводя до вашего сведения о всех творящихся над нами безобразиях,
мы категорически протестуем против нашего заключения, так как считаем, что
наша деятельность подлежит суду партийных инстанций.
Мы во всяком случае не остановимся перед любыми формами протеста в
целях радикального изменения тюремного режима.
Шесть недель тому назад нас арестовали за принадлежность к оппозиции.
Сначала нас держали без предъявления каких бы то ни было обвинений во
внутренней тюрьме ГПУ. Мы сидели в камерах вместе с уголовными, валютчиками,
нэпачами. Женщин-оппози-ционерок сажали с проститутками и воровками. Нам не
давали ни книг, ни газет. Неделями нас держали без допросов, не предъявляя
никаких обвинений. Обыски, произведенные у нас дома, вопросы, которые
задавали на следствии, показывают, что у нас искали материалы и арестовывали
нас за наше участие во внутрипартийной борьбе перед XV съездом партии.
Мы отказывались давать показания в тюрьме о нашей партдея-тельности на
том основании, что отчет об этом мы дали в свое время партии. Но ГПУ, чтобы
вынудить их у нас, прибегало к мерам насилия и несколько дней держало нас в
карцере. После такого "следствия" мы продолжаем оставаться в невыносимо
тяжелых условиях. Из внутренней тюрьмы ГПУ нас перевели в Бутырскую тюрьму.
Здесь в камерах, рассчитанных на 20 -- 30 человек, держат по 40 -- 60.
Старый цементный пол весь в ямах. Грязные, не прилаженные друг к другу
доски-клоповники вместо нар. Небеленые стены, нет никакой возможности
поддерживать чистоту в условиях необычайной скученности. Как и в ГПУ, мы
сидим в камерах вместе с уголовными. Не выдают белья и не дают возможности
самим его стирать. Вши нас заедают. Ввиду скученности нет места для сна.
Нэпманско-уголовное население камер занимает лучшие места. Вновь прибывающий
спекулянт за 10 руб. покупает себе место у уголовного, не получающего
передач. Мы же по ночам ютимся у параши на цементном полу. Днем мы
подвергаемся прямым издевательствам как со стороны администрации тюрьмы, так
и со стороны антисоветских элементов тюремного населения. На нас
сосредоточивается вся классовая ненависть врагов пролетариата.
22
23
Нас не только изолируют от внешнего мира, над нами издеваются, стараясь
нас унизить и лишениями добиться наших покаяний.
Мы требуем прекратить эти издевательства над большевиками --
строителями рабочего государства. Мы требуем отдельных камер для
оппозиционеров.
Мы требуем свиданий с родными. Мы требуем окончания следствия в
установленные советскими законами сроки.
Требования наши направлены в ЦК и ЦКК ВКП(б). Ответ ждем к 12 часам 2
марта. В случае неполучения ответа в этот срок прекращаем прием пищи.
Ф Ф Ф
Ночью 2-го и 3-го товарищи, написавшие это письмо, были высланы в
глухие места Сибири.
Москва, Грановского 3/101, Седовой.
5 марта.
Не дурите [с] телеграммами. Папа здоров. Лев. Отправитель: Седов,
Алма-Ата
Верный, Троцкому, из Перми.
5 марта.
Едем [в] Сибирь, пламенный привет. Васюта, Оганесов, Киевлен-
ко, Шенкман, Мартынов, Козлов, Ивановская, Бухарцева, Зацепин,
Воскресенский, Кириллов, Максимов, Патриарка
Алма-Ата, Троцкому, из Москвы.
6 марта.
Срочно сообщите, какие русские журналы выписать. Сергей
Алма-Ата, Троцкой, из Москвы.
6 марта.
1орячий привет. Всегда помним. Беспокоюсь [о] здоровьи, Ольга
Барнаульская^
Алма-Ата, Седову, из Вологды.
7 марта.
Выслан [в] Кадников, Вологодской [губернии]. Подробности письмом,
привет всем. Давид
Москва, Грановского 3, квартира 101, Седовой, из Алма-Аты.
[После 10 марта.]
Крайне удивлен отсутствием ответа мою телеграмму от 10 марта.
Немедленно телеграфируй здоровье, положение Жоржика55. Если
деньги на покупку вещей не отправлены, ждите инструкций письмом. [У] мамы
возобновилась малярия. [В] Алма-Ате крайний недостаток хинина. Вышлите
немедленно сто доз хинина [по] три десятых грамма, непременно [в] облатках.
Получил седьмое [и] восьмое письмо. Шестого нет. Напоминаю [о] привоз [е]
летних вещей Сережей. Мечтаю [о] свидании. Крепко вас целуем, Лев
Алма-Ата, Седову, из Краснококшайска.
11 марта.
Настроение бодрое, горячий привет Льву Давыдовичу [от] меня и
Заварьяна5'. Жду письма. Саша
Алма-Ата, Троцкому, из Москвы. 14 марта.
Здоровы. Дела [в] порядке. Сергей [в] апреле выезжает. Аня [-- в] июне.
Целуем всех крепко. Дети
Алма-Ата, Троцкому, из Андижана. 16 марта.
Пламенный большевистский ленинский привет из ссылки. Андижан, гостиница
"Москва". Юшкин, Эвелъсон
Алма-Ата, Седову, из Москвы.
17 марта.
Регулярно сообщайте здоровье мамы. Хинин выслан. Жорж Вяз-никовцев,
Игорь Мартыныч отдыхают59. Сообщите [о] получении денег. Целуем,
Аня, Сергей
Андижан, гостиница "Москва", Юшкину.
18 марта.
Ждем подробных писем. Живем, благополучно работаем. Сердечный привет
вам [и] Эвельсону от Натальи Ивановны [и] Левы. Ваш Троцкий
24
25
Ачинск, Альскому. Троцкий, Алма-Ата.
18 марта.
Как здоровье? Привет, Троцкий
Алма-Ата, Троцкому, из Андижана.
19 марта.
Телеграммы получили, шлем письмо. Большевистский привет
вам, Наталье Ивановне, Леве. Ваши Юшкин, Эвелъсон
[20 марта]
Адрес Мана61: Село Самарское, Тобольского округа. Ссыльному
М. Невельсону
Алма-Ата, Троцкому, из Вологды. 21 марта.
Сердечный привет вам, Наталье Ивановне, Леве. Сообщите [о] здоровьи,
адрес. Отвечайте Советский проспект 96. Врачев
Совершенно] секретно. Лично
тов. Ярославскому Уважаемый товарищ,
Вы пишете, что тов. Переверзев63 рассказал Вам о попытке
неизвестного ему лица конспиративно передать ему какие-то документы
оппозиции из Москвы, в частности, документ, который при беглом ознакомлении
тов. Переверзева с ним произвел на него впечатление предназначенного для
распространения полемического ответа Л. Д. Троцкого на какое-то мое письмо
ему об оппозиции.
Основываясь на этом сообщении тов. Переверзева, Вы просите меня
информировать партию об этой моей переписке с Л. Д. Троцким путем посылки в
ЦКК имеющихся у меня материалов.
Переписка моя с Л. Д. Троцким об оппозиции носит односторонний
характер, ибо состоит только из моих писем, остававшихся без ответа, если не
считать того ответа, о котором говорит предположительно тов. Переверзев и
который до сих пор остается мне неизвестным.
Письма мои представляют интерес разве лишь потому, что отражают мое
критическое отношение к тактике оппозиции в различные моменты
внутрипартийной борьбы, приведшее, в конце кон-
цов, к моему идейному разрыву с оппозицией, несмотря на то, что с
большинством руководителей ее я был связан давнишними и тесными личными
отношениями. (Я говорю об идейном, а не организационном разрыве, потому что
организационной связи с оппозицией у меня не было.)
Пересылая, согласно желания ЦК, копии этих моих писем, считаю нелишним
добавить, что опубликование их было бы неудобно по той же самой причине, по
которой я не выявлял никогда, даже в своей ячейке, своих разногласий с ЦК,
именно ввиду моей работы за границей и притом на дипломатическом посту.
С тов. приветом
Н. Крестинский
22 марта 1928 г.
22 марта.
Письмо получил, заграничные газеты позабочусь, крепко обнимаю. Родек
Алма-Ата, Троцкому, из Колпашево.
25 марта.
Шлем привет и лучшие пожелания, просим часто писать, получение
подтвердите телеграфно. Смилга, Алъский, Нечаев*4, Ежов,
Бу-харцева, Эмануэль, Карамоненко, Шенкманк
В первом письме я писал вам на основании материалов сибирской печати,
насколько ощутительно здесь влияние кулака в хозяйстве. Сибирские газеты с
разрешения Сталина на 2 -- 3 недели раньше начали живописать кулака, чем
центральная печать. Дошло дело до того, что Сырцов66
встревожился. У него кулак легализован и доступен обозрению, а в других
районах не слышно. Как бы не обвинили в недостатке распорядительности:
развел излишек кулаков. Он запросил Москву, почему нигде нет кулаков. Ему
ответили, что будут приняты меры. Вскоре воспоследовала знаменитая
передовица "Правды" от 15 февраля, приписываемая перу Сталина6'.
В духе этой статьи разосланы на места директивы.
Итак, теперь не нужно доказывать, что кулак -- если и не центральная,
то, во всяком случае, достаточно приметная фигура в деревенской
действительности. Курьезными кажутся теперь шпагоглотательские упражнения
Яковлева68 и К по части гомеопатического исчисления численности
кулака в деревне. Я приведу вам совершенно разительный пример из
барнаульской действительности. Вкниге "Барнаульский округ" есть данные за
1926 год такие.
В округе почти поголовно молотят хлеб молотилками. Но своими
молотилками молотят только 8% дворов, а 88% -- наемными. Значит, почти весь
округ зависит от 8% кулаков, ибо во всем арсенале эксплуататорских ресурсов
кулака -- молотилка самое ядовитое. Сроки уборки по климатическим условиям
здесь короткие. Бедноте нельзя ждать ни одного лишнего дня. И она в руках
кулака. Из прилагаемой вырезки69 вы увидите, что кулаку выгодно
бывает даже оставить свой хлеб не убранным, зарабатывая в это время на
эксплуатации машинами. Теперь выяснилось, что кулак великолепно оценил
сельскохозяйственный инвентарь как орудие господства. Мы-то всаживали в
инвентарь валюту, мы-то платили за границу наличными и притом золотом, а
машины продавали в кредит. Мы-то ввели на инвентарь довоенный прейскурант.
Конечно, это хорошо, поскольку речь идет о бедняках и середняках. Но
затрачивать валюту для снабжения кулака орудиями закабаления, отрывая при
этом средства от индустриализации -- это неслыханный просчет.
Насколько мог, я внимательно следил за газетными сообщениями о судебных
процессах над кулаками по 107-й ст[атье]' . Меня интересовало вот что. На
суде обычно приводились яркие и обильные доказательства кулацкого естества
обвиняемого. И самый его хлебный запас бледнел перед нехлебным его
богатством. Когда перечислялось, сколько у него инвентаря и скота, какими
способами он держит в руках бедноту, то думалось: а если бы он дал в этом
году хлеб? Сколько еще времени позволяли бы ему беспрепятственно
обогащаться? Из всех фактов приведу один. Это был герой первого по времени
процесса после приезда сюда Сталина". Кулак Кабардин. Оказалось, что сей
муж, вооружившись надлежащими документами сельсовета о своей "трудовой"
природе, отправился в Зиновьевск на завод в качестве представителя сибирских
хлеборобов. Там с ним "смычковали", митинговали, и он -- вопреки всем
порядкам синдицированного сбыта -- приобрел пять молотилок (вспомните
сказанное выше о поразительной концентрации молотилок в кулацких руках). Он
привез молотилки сюда, раздал 4 штуки приятелям. Потом -- использовав в
сезон свою -- продал и пятую, а взамен выписал себе из Зиновьевска шестую.
Ведь 6 молотилок в деревне не иголка. Но никто не обратил внимания. И только
когда высшее начальство приказало устраивать суды над кулаками, всплыла на
суде и эта кулацкая проделка. Читал здесь в газетах такие перечни инвентаря
у обвиняемых кулаков, что диву давался. Не кулак, а
госсельсклад'2 какой-то.
Местные люди откровенно говорят, что если бы не затруднения с хлебом,
то резолюция XV съезда о "форсированном нажиме на кулака" преспокойно лежала
бы в шкафах комитетов. Теперь же встряска партийно-советского механизма по
этой линии бесспорно произошла. Я, было, недоверчиво относился к разговорам
о повороте курса на бедноту. Должен сказать на основании наблюдений и
газетных материалов, что, может быть, впервые после
комбедовского'3 периода о бедноте начинают думать более
серьезно. Конечно, это пока относится только к области ведомственных
мероприятий. Например, распределение кредитов, машин. И то только
начинается. В организационном же отношении сдвиг в работе с беднотой еще
мало ощутителен. И потому нажим на кулака (ниже я скажу, как нажимают на
середняка) дает хлеб и отчасти деньги, но не дает политического эффекта,
какой можно и должно было получить. Я думаю, что не преувеличиваю: в
большинстве случаев беднота остается после проведения нажима на кулака в
смятении, в испуге. Была в г. Камне'4 окружная конференция групп
бедноты. Настроение было таково, что местный партийный вождь решил было: это
не бедняки, а кулаки. И начал в подтверждение своего тезиса искать их
окладные листы по налогу. Кое-как ему удалось втолковать, что это настоящие
бедняки, но головы их находятся в распоряжении кулаков, поскольку партия еще
не удосужилась заняться ими. Это конференция окружного масштаба, уже
подобранная. В более же мелком масштабе беднота постоянно издает жалостные
звуки: к кому же мы теперь пойдем за хлебом, раз у кулака не будет хлеба.
Надо сказать, что тревога эта не лишена оснований. Нажим произвели, хлеб
пошел. А о снабжении хлебом бедноты не позаботились. Приходит бедняк в
ЕПО'5, хочет купить несколько пудов хлеба. Ему не дают: должны
вывозить весь хлеб на станцию. Где же я куплю хлеба? -- Где хочешь. А до
нового хлеба еще далеко. Идет к кулаку. Тот злобно направляет его в то же
ЕПО: теперь мой хлеб там, пусть они тебя кормят. Даже те 25% конфискованного
хлеба, которые предназначались для снабжения бедноты, усердные заготовители
ухитрились смешать с заготовленным хлебом и вывезти из района. Таких случаев
много. Только впоследствии бедняцкая тревога дошла до города, и появились
распоряжения о частичном удовлетворении бедноты (речь идет о продаже за
деньги).
Нельзя отрицать, что в некоторых случаях -- я утверждаю, что это были
именно случаи -- нажим проводился при участии бедноты. Приезжали в село,
проводили собрания бедноты, выясняли с ними местных кулаков и их хлебные
запасы, вовлекали их в дальнейшую работу. В таких местах, бесспорно, беднота
подняла голову, а политический авторитет кулака низведен до нуля. Беднота
впервые чувствует себя предметом забот. Тут и середняк более дружественно
настроен. Но таких случаев, думаю, не много.
Мне известно, что "пятаковые политики" поспешили поверить, будто
подобная политика стала здесь правилом. Каменев и Зиновьев, находящиеся в
почетном (?!) плену в Калуге, где отбывал плен горный орел
Шамиль'6, пекут "кулацкое тесто" сладких успокоительных уверений:
новый курс начался, "ныне отпущаеши". Отрицать поворота я не могу. Разговоры
совсем другие и не только разговоры. Когда распределяются фонды денежного и
машинного кредитования, бесспорно, теперь больше внимания и интереса к тому,
чтобы фонды не попали кулаку. Бесспорно, больше интере-
са и внимания стали проявлять к задачам коллективизации бедноты.
Скажем, если получается кредит в 100 000 руб. на теплые скотные дворы, то
80% сразу выделяется на коллективные скотные дворы, а 20% на единоличные.
Тут даже замечается некий перегиб, вернее, проявление коллективизаторского
"административного восторга". В порядке разверстки каждому району
предписывается к такому-то числу создать столько-то коммун, машинных
товариществ и прочих коллективов. Пример: в Барнаульском округе 30 коммун.
Из них 16 официально признаны больными. Прироста коммун не было все
последние годы. Наоборот, из сотен коммун осталось 30, да и те наполовину
больные. И вот предписывается к весне создать 14 новых коммун. Там, конечно,
создадут и трижды 14. Но ни финансовые ресурсы, ни организационные не
позволят этого сделать как следует. Зато в окружную, а затем в краевую и
далее сводки попадет бешеный рост коллективизации. Это и есть бюрократизация
всякого живого дела.
Тут мы подходим к вопросу, достаточно ли пригоден нынешний низовой
аппарат к проведению нового курса в деревне. Я лично думаю, что мало
пригоден. Из передовой статьи "Правды" от 15 февраля мы узнали, что у нас
"целый ряд" организаций не видит в деревне классов. Количественное
определение этого факта наивно затемняется словечками: нередко...
зачастую... кое-где... сплошь и рядом... иногда... Иди доказывай, какой
процент партии не видит классов в деревне, хочет жить в мире со всеми, в том
числе и с кулаком. Одно можно сказать -- большой процент.
Сейчас в сибирской печати совершенно откровенно начали выяснять, много
ли в партии кулаков. Не кулацких подголосков, а форменных кулаков, богачей,
скрывающих хлеб сотнями и тысячами пудов, имеющих сложный
сельскохозяйственный инвентарь, пользующихся наемным трудом и потому активно
выступающих против всякого изменения прежней, благоприятной кулакам политики
в деревне. Что такой сорт коммунистов в деревне имеется -- никто не
сомневается. Но что среди них имеются и секретари ячеек, и члены райкомов, и
инструктора райкомов -- признаться, и я не предполагал. А между тем, когда
начальство разрешило об этом говорить, в "Советской Сибири"" появилась
удивительная портретная галерея кулаков-коммунистов с указанием их фамилий,
адресов, должностей. Сообщалось, что они (например, один инструктор райкома)
выступали на крестьянском сходе против "грабиловской" политики партии.
Указывалось, что такие коммунисты укрывают от сдачи по 1000 пудов хлеба и
тайком продают его городским спекулянтам (в упомянутой передовице "Правды"
как раз говорилось о смычке кулака со спекулянтом, но не говорилось, что
есть такие члены партии). Ком[мунистов]-кулаков начинают исключать из
партии. Особенно энергично, судя по газетам, делают это в Рубцовском округе.
И что же? Как только исключили из партии первых 20 -- 30 кулаков, сразу
обозначился приток в партию батраков и бедняков, даже в самые застойные
ячейки.
В газетах прямо говорится, что кулаки не пускали бедноту и батраков в
партию.
Можно ли удивляться, что находились не только ячейки, но даже райкомы и
даже чуть ли не окружкомы, которые утверждали, что во вверенном им районе
кулаков не обнаружено. Можно ли удивляться, что "целый ряд" организаций не
видел в деревне классов. Ведь еще "Коммунистическим манифестом"'8
установлено, кажется, что именно имущие классы заинтересованы в замазывании
самого факта существования разделения общества на классы.
Я приведу вам две интересных цитаты из краевого партийного органа "На
ленинском пути". Статья М. Гусева в No 3 журнала за 1928 год называется "О
хлебозаготовках, деревенских настроениях и "точке зрения"" (о Канском
округе). В ней говорится:
"В результате что-то не слышно, чтобы где-нибудь в округе коммунисты
первые показали пример сдачи излишков хлеба. Наоборот, известен ряд случаев,
когда коммунисты плетутся в хвосте худших настроений. "Другие держат хлеб.
Чем я хуже". "Я волен распорядиться своими излишками и повыгоднее продать,
кому и когда захочу". Прямо поддерживают враждебную кулацкую агитацию:
"Партия нас угнетает, хочет взять хлеб по твердой цене в интересах только
рабочих. Нам надо организовать свою крестьянскую партию. Пусть сначала
сбавят в городе высокие ставки, а потом и нас заставят сдавать хлеб". Есть
коммунисты, имеющие по 300 -- 500 и более пудов излишков, не сдававшихся до
последнего времени и -- среди них председатели правлений кооперативов и
сельсоветов. А сельские ячейки об этом ни звука... Такие настроения и факты,
мне кажется, не являются присущими одному округу. В большей или меньшей
степени они, очевидно, имеют место и в других округах".
Статья М. Гусева помещена без всяких примечаний. Да она мало чем
отличается от ряда других сообщений последнего времени. Итак, утверждение о
том, что нижние этажи здания затопляются кулацкими элементами,
подтверждается не только в отношении советского и кооперативного зданий, но
частично даже в отношении партийного, о чем мы еще не решались говорить
утвердительно, не зная всей правды. Если таковы партийные председатели
кооперативов и сельсоветов, то каковы же беспартийные.
Совершенно очевидно, что таковой аппарат еще кое-как под страшнейшим
нажимом сверху проводил предписанные ему мероприятия. Но классовой политики
он провести не в состоянии и сейчас. Мне рассказывали о методах одного из
самых блестящих ударников, посылаемых из центра для проведения заготовок,
займа, самообложения. Где он появится, там сводки дают скачущие вверх цифры.
Приведу рассказ так, как я сам слышал:
"Приезжает X. в сельсовет.
-- Вы председатель?
-Да, я.
А кто ваш заместитель, пошлите за ним, а сам приготовьте де
ла к сдаче ему. Печати и все прочее.
Почему?
Да потому -- поедете со мной в город.
Зачем?
Очень просто зачем -- в тюрьму. Заготовки не выполнены, за
ем тоже, самообложение тоже. Я с вами шутить не буду: в тюрьму.
Впрочем, оставайтесь здесь до завтра. Я проеду пока дальше, а зав
тра вернусь. Если не соберете полностью, собирайтесь в тюрьму".
И что же. Приедет завтра, а все собрано. Уж какими средствами это
сделано -- другой вопрос. Но сделано, и в округ летят сводки с цифрами.
Яркий свет на эти методы бросает другая статья в том же журнале,
принадлежащая перу И. Нусинова'9 (На ленинском пути, No 4, с.
19). Два слова о Нусинове. Это -- Яковлев в сибирском масштабе, главный спец
по статистическим аргументам о ничтожности кулака. Тем интереснее его
замечание:
"Чрезвычайно характерным является то, что чем слабее партийная
организация, чем меньшим влиянием она пользуется среди бедноты и середняков,
чем меньше были ее возможности по линии мобилизации общественного мнения
села в борьбе с кулаком, тем охотнее она переходила к голому
административному нажиму, злоупотребляя "дозами", теряя чувство меры. Нужно
прямо сказать: чем сильнее сопротивлялась ячейка нашему нажиму на кулака в
начале кампании, чем охотнее она разглагольствовала о том, что "все бедняки
-- лодыри", тем легче она под градом репрессий в разгар кампании переходила
к оголтелому администраторству..."
Из этого отрывка вы видите, что речь идет о таком нажиме, когда
потеряно чувство меры, когда начинается оголтелое администраторство.
Терминология, напоминающая мне период 1919, когда я ездил от ЦК и ВЦИК
развинчивать гайки комбедовского режима в Тверской губернии.
Но с другой стороны, ясно, что речь идет не о кулаке, как жертве этого
"оголтелого администраторства". Едва ли даже Нусинов стал бы нынче
печаловаться за обиженного кулака. Нет, речь идет о "размолвке с середняком"
(кажется, такую фразу приписывали Никитичу80). По всем
впечатлениям моим от газет и встреч нажим на середняка за редкими
исключениями был поистине оголтелым, с потерей чувства меры. На него