Он уже был готов карабкаться по вантам, как Женевьева наконец медленно, но начала спускаться. Сайлас ни на миг не отпускал ее ногу - словно привязанный к ней. Доминик вздохнул с облегчением.
Женевьева впилась взглядом в узор на канате, по которому ползла, и сконцентрировалась на ощущении его поверхности в своих ладонях и на тепле надежной руки Сайласа, обхватившего ее щиколотку. Она повиновалась этой руке безоговорочно, слепо ставя ногу туда, куда направлял Сайлас. Время, казалось, замерло. Лишь равномерное, ритмичное движение по скрипучему тросу и резкие хлопки паруса нарушали напряженную тишину. Движение должно было в конце концов привести ее на твердые доски, и она не позволяла себе пока думать ни о чем другом.
- Осталось всего несколько ярдов, - ободряюще сказал Сайлас, потом она почувствовала его руки у себя на талии и, словно перелетев по воздуху, оказалась на палубе.
Колени дрожали, она ничего не могла с ними поделать и схватилась за поручень. Постепенно паника стала отступать, и девушка наконец пришла в себя. Вокруг царила гнетущая тишина. Доминик стоял угрожающе неподвижный. Потом заговорил спокойным, ровным голосом:
- Ты слышала, как я велел тебе спуститься? Женевьева судорожно сглотнула, лихорадочна соображая, что ответить. Если скажет "нет", спасет ее это? Скорее, наоборот. Ведь громогласный властный приказ капера не услышать было невозможно.
- Но я была уже почти у цели, - Женевьева вздернула подбородок, - и должна была завершить начатое.
- Ясно. - Доминик вежливым кивком подтвердил понимание. - Тогда ты не: будешь возражать против того, чтобы повторить свое путешествие? - И, улыбнувшись одними губами, указал рукой на мачту.
- Доминик, нет.., я не хочу.., я.., я не смогу. - Кровь отлила от ее лица.
- Думаю, сможешь, - возразил он тем же ровным, вежливым тоном. - Мы вместе поднимемся наверх еще раз и полюбуемся окрестностями. Полагаю, ты недолго пробыла на бизань-мачте, чтобы рассмотреть все, что того заслуживает.
Ей показалось, что рот у нее набит опилками, ладони взмокли, стали липкими и холодными. Она молча покачала головой, не обращая больше никакого внимания на любопытные взгляды команды, загипнотизированная лишь этими мерцающими бирюзовыми глазами и яростной силой, бушующей в мощной фигуре Доминика, стоявшего так близко, что она почти ощущала жар его кожи. Женевьева снова почувствовала исходящую от него грозную опасность.
- Прошу тебя... - ее голос был едва слышен. - Я не могу.
- Есть выбор: либо ты взбираешься по вантам снова, либо я ссаживаю тебя на берег прямо здесь. - И решительно показал на проплывающую мимо землю. - На "Танцовщице" нет места тем, кто не повинуется приказам и не способен этому научиться.
Завороженная чувством неминуемой опасности, Женевьева обернулась и увидела простирающуюся в запретной дали болотистую неприветливую равнину. Судя по всему, ей вряд ли удастся найти там даже следы обитания человека.
Она ни минуты не сомневалась в том, что Доминик не шутит. Он сделает именно то, что сказал, без колебаний и угрызений совести. И никто пальцем не пошевелит, чтобы ей помочь. Месье Делакруа безраздельно господствовал в своем маленьком королевстве. Женевьева подняла глаза к верхушке бизань-мачты и невольно расправила плечи. Если она сделала это один раз, сделает и второй.
И решительно направилась к вантам.
Сайлас задумчиво кивнул. Значит, месье не утратил своей привычной жесткости, несмотря на тот странный взгляд, который слуга чуть раньше заметил в его глазах. Капитан обращался с девчонкой как и с любым юнгой-новичком.
Правило для всех общее: немедленно, пока человек не успел осознать собственного страха, заставить его подняться на мачту снова. Иначе он никогда больше не сможет вскарабкаться по вантам, что означало конец многообещающей морской карьеры. "Правда, эта мадемуазель едва ли собиралась делать морскую карьеру, - напомнил себе Сайлас и озадаченно нахмурился. - Но с другой стороны, она нарушила приказ и, конечно, заслужила наказание, которое назначил ей месье. Любого другого уже привязали бы к решетчатому люку".
- Я полезу следом за тобой, - услышала Женевьева такой же спокойный, как и прежде, голос Доминика и, не задумываясь прыгнув на трос, ощутила пружинистый толчок отдачи. - Лезь сама. Ты не упадешь.
Но почему, заставляя ее делать такую ужасную вещь, он даже не постарался ободрить ее? Стиснув зубы, Женевьева негнущимися пальцами хваталась за трос, а гудящие от боли ноги сами скользили вверх. Она едва сдерживалась, чтобы не лягнуть карабкающегося вслед за ней этого невозмутимого, властного мерзавца. Стряхнуть бы его на палубу и посмотреть, как он упадет в круг улыбающихся матросов. Мысленно рисуя себе картины сладкой мести, Женевьева почти не заметила, как быстро добралась до верхушки мачты.
Доминик влез на платформу следом за ней и сел рядом. Их окружали лишь паруса, облака и кричащие над головой морские птицы. Откинувшись на спину и переводя дыхание, Женевьева с гримасой боли разглядывала свои покрасневшие, стертые ладони.
- Дай посмотрю. - Доминик взял ее руки в свои. - Спустимся, и я смажу их целебной мазью.
- Как это милосердно! - огрызнулась она. - Какой в этом смысл? - И мрачно добавила:
- На них вообще уже не будет кожи, если я спущусь вниз.
Делакруа ничего не ответил, лишь достал из кармана сигару, высек огнивом огонь и закурил. Щурясь от дыма, он отошел на край платформы и стал вглядываться в горизонт. Доминик больше не сердился, но и в язвительную дискуссию относительно назначенного Женевьеве наказания вступать тоже не собирался. Это было и заслуженно, и необходимо, если девушка действительно хотела понять, какова реальная жизнь на борту корабля. Кроме того, ей надо преодолеть страх. Итак, он молча курил, вглядываясь в горизонт, а маленькая Латур кипела от злости, со страхом думая о предстоящем спуске. Правда, она не сомневалась, что на сей раз уже не будет так паниковать, а также точно знала, что больше никогда, если только к тому не вынудят чрезвычайные обстоятельства, не выкажет открытого неповиновения этому безжалостному каперу при людях и на его территории.
Они начали спускаться, Доминик - первым, однако не держал ее за ногу, как Сайлас. Но Женевьева почему-то была уверена, что в случае необходимости Доминик не колеблясь придет ей на помощь. Когда они очутились на палубе, он резко скомандовал:
- Отправляйся вниз и сними бриджи. Оставайся там, пока я не приду.
И, ни разу не взглянув на нее, вернулся на полуют, а совершенно обессилевшая Женевьева побрела в каюту, размышляя о том, как с наименьшими потерями выбраться из этого положения.
Только час спустя, решив, что у нее было достаточно времени, чтобы усвоить урок, Доминик присоединился к ней. Он нашел Женевьеву по-прежнему в полном обмундировании, но крепко спящей. Содранные ладони покоились на подушке. С той самой загадочной улыбкой, которая так встревожила Сайласа, он подошел к столу, налил вина и, стоя спиной к кровати, позвал:
- Женевьева?
Длинные ресницы медленно поднялись, и она, моргая, словно не понимая, где находится, потянулась. Потом глаза ее широко открылись и, сев на кровати, Женевьева объяснила:
- Я заснула.
- Мне именно так и показалось, - мрачно подтвердил Доминик. - Кажется, я велел тебе снять бриджи. Совершенно очевидно, что в них ты можешь учудить еще что-нибудь похлеще.
- Но мне удобно в них, - попыталась возразить она, однако, увидев, как зловеще потемнели его глаза, прикусила губу. - Я бы сняла, но неожиданно заснула.
Поставив бокал на стол, Доминик подошел к кровати и, чуть прижав ее плечо ладонью, опрокинул Женевьеву на спину.
- Я очень опасаюсь, маленькая мадемуазель, что вы слишком привыкли все делать по-своему. Тот факт, что вам просто хочется чего-то, еще недостаточное основание для того, чтобы немедленно приводить свое желание в исполнение. Особенно если я не хочу, чтобы вы это делали. - Он нащупал пальцами пряжку на ремне, расстегнул затем и пуговицы на ее поясе.
- Но почему то, чего хочешь ты, важнее того, чего хочу я? - спросила Женевьева, возмущенная явной несправедливостью, и неприязненно отстранила его ищущие пальцы.
- Потому что я старше и сильнее тебя, а также потому, что ты - на моем корабле, - ответил Доминик, отбрасывая ее руки, словно то были надоедливые москиты.
- Последний довод я могла бы счесть убедительным, - сказала Женевьева, пытаясь сохранить достоинство, хотя это было трудно сделать, учитывая, что с нее в этот момент сдирали одежду. - Но первые два мне кажутся несущественными.
- Вот как? В самом деле? - Бирюзовые глаза подозрительно сузились. - Быть может, стоит продемонстрировать преимущества возраста и силы? - Последним резким движением он стянул с ее ног бриджи.
- О, что ты делаешь?! - Женевьева схватилась за рубашку в попытке прикрыть наготу.
- То, чего ты не сделала сама, - спокойно ответил он, приподнимая ее за талию и задирая на ней рубашку вместе со всем остальным.
Женевьева, почти обнаженная, съежилась под его оценивающим взглядом.
- Если хочешь доказать, что ты сильнее меня, в этом нет необходимости, сказала она вдруг охрипшим голосом.
- Нет? - повторил Доминик, задумчиво глядя на нее. - Быть может, я хочу тебе показать не превосходство физической силы, а эмоциональную и психическую власть одного человека над другим. Есть цепи, которые приковывают надежнее, чем любые рукотворные, Женевьева.
Женевьева вся напряглась, сопротивляясь его напору, и вдруг ощутила, как до боли напряглись мышцы живота. Ей не нравилось лежать вот так, прикованной к постели его мерцающим задумчивым взглядом и сильными руками. Это было похоже на игру, в которой отведенная роль ей надоела. Когда, демонстрируя свое нежелание, пленница отвернулась от этих немигающих бирюзовых глаз, Доминик склонился над ней и легко провел губами по чувствительной коже за ухом. По всему ее телу пробежала легкая дрожь, застывшая обнаженная плоть, казалось, ожила. Закрыв глаза, Женевьева собрала всю свою волю, чтобы не поддаться влечению и оказать сопротивление.
Доминик улыбался, но она не видела его улыбки - лишь слышала голос, свидетельствовавший о том, что его явно забавляла эта ситуация.
- Упрямая фея! Но я тебе докажу, не сомневайся. - Его губы встретились с ее сомкнутыми губами, и она ощутила вкус соли, вина и солнца.
Губы Доминика, теплые и упругие, прижались к ее слегка обветренным губам неожиданно нежно, и все... Женевьева забыла о сопротивлении. Его горячая рука гладила ее по животу, палец игриво щекотал пупок, а поцелуй становился все настойчивее и решительнее. Женевьева почувствовала желание Доминика, ощутила его на вкус, вбирая его в себя с каждым вдохом, но предприняла еще одну отчаянную попытку выставить заграждение: напрягла мышцы живота, плотно сдвинула бедра и крепко сжала губы.
Доминик, не отрывая губ от ее рта, стал расстегивать свою рубашку. Женевьева согнула ноги, толкнула его коленями и, задыхаясь, выкрикнула:
- Я не хочу этого!
Она перевернулась на бок и поджала колени, намереваясь совершить обходной маневр, чтобы удержать оборону. Но в глубине души понимала, что хочет этого, а протест ее носит ребяческий, чисто формальный характер. Женевьева понимала, что это последняя тщетная попытка отрицать очевидное - надежность тех цепей, о которых он говорил. Да, это было бессмысленно.
И тут он вдруг отпустил ее запястья и встал; только кровать скрипнула.
- В этих делах я не намерен принуждать тебя. С тобой не случится ничего такого, чего бы ты сама не пожелала, - безразлично сказал Доминик. - Мне не нужно то, чего мне не хотят отдавать добровольно. А притворная игра меня не волнует.
Такой крутой поворот ошарашил Женевьеву, и она, не веря своим ушам, судорожно всхлипнула. Только что он смеялся и был нежен, потом хотел воспламенить ее желанием, равным его собственному, и вот безразличен, холоден, словно возвращал на место игрушку, поскольку та перестала его интересовать. Глаза Женевьевы наполнились слезами унижения, обнаженная, она задрожала от стыда и от сознания того, что совершенно одна с этим жестким и властным, почти незнакомым мужчиной. Помощи ждать неоткуда. И, не произнеся ни слова, она сделала единственное, что пришло ей на ум: натянула одеяло до подбородка и сжалась под его спасительным укрытием.
Доминик допил вино, размышляя, как выразить сожаление по поводу своей несдержанной резкой отповеди. Женевьева - не Анжелика. Она вообще не похожа на других женщин, которых он встречал до сих пор - за исключением одной, - и было бы не правильно и несправедливо забывать об этом. Он в значительной мере нес ответственность за Женевьеву, чего старательно избегал в прошлом. "После Розмари по крайней мере", - признал он и почувствовал глухой удар сердца, как всегда при воспоминании о ней.
Отдаваясь прихоти - нет, могучему желанию - научить эту неукротимую, опрометчивую, простодушную фею тому, что следует знать о торжестве любви, он косвенным образом взвалил на себя ответственность за то, чтобы при этом не причинить ей страданий. Сознательно она не дразнила его и не кокетничала, и теперь он почти физически ощущал, какая боль непонимания сконцентрирована в тихом клубочке, свернувшемся под одеялом. А ведь он собирался сделать что-нибудь с ее ободранными ладошками. Чувство вины снова кольнуло Доминика. Но это подождет, сначала нужно залечить более глубокую рану.
Раздевшись, он откинул одеяло и тихо лег рядом с Женевьевой, притянул ее к себе, нежно прикоснулся губами к ее шее и стал шептать ласковые слова. Судорожно сжавшийся комочек наконец начал оттаивать: Женевьева перевернулась на спину и доверчиво посмотрела ему в глаза мерцающим желто-карим взглядом.
- Моя вина, сладкая моя фея, - проворковал он, целуя ее в кончик носа. - Я испугался, что потеряю тебя прежде, чем ты встанешь и уйдешь. Постараюсь больше никогда так не делать.
Женевьева не совсем поняла, что он хотел этим сказать, но не могла не почувствовать того, что говорило ей возбужденное тело Доминика.
Глава 10
Анжелика была в отчаянии. Доминик снова уходил, не востребовав того, что она так хорошо умела делать и от чего он еще несколько недель назад никогда не отказывался.
Доминик Делакруа, как обычно, выпил до последней капли густой крепкий кофе, который так любил, а вместе с ним и очередную дозу любовного напитка, но его прощальный поцелуй был небрежен, бирюзовые глаза не выражали ровным счетом ничего. Казалось, он не заметил ни ее новых духов, ни того, как искусно она напудрилась, ни почти прозрачного газового пеньюара, который лишь символически прикрывал ее нагое умащенное благовониями и припудренное тело. Все ее искусство, все ухищрения не сумели сломить стену вежливого безразличия, воздвигнутую покровителем, а коли так, значит, договор между ними очень скоро будет расторгнут. Мужчина не станет обеспечивать любовницу, которая его больше не интересует.
Глаза Анжелики наполнились слезами, она обвила руками его шею и прижалась к Доминику. Ах, если бы он только обнял ее, почувствовал ее мягкое, теплое тело под пеньюаром, тогда, конечно же, он не смог бы противиться влечению, Анжелика повела бы его наверх, в спальню, куда он в последние дни входил лишь тогда, когда приезжала эта худющая лохмушка с тюрбаном на голове.
Но Доминик лишь положил руки ей на плечи и отстранил от себя:
- Не сейчас, Анж. Я спешу.
- Ты теперь всегда спешишь, - прошептала она обиженно. - Не понимаю, зачем ты приходишь ко мне, если у тебя нет времени для...
- Но я ведь прихожу. - В его голосе послышались угрожающе-раздраженные нотки. - Начнешь беспокоиться, когда перестану.
Задрожав, Анжелика отступила, не смея сказать больше ни слова, чтобы не услышать в ответ безжалостный приговор: все кончено. Пока он его не вынес, пока он продолжает приходить сюда, не важно зачем, квартеронка могла еще бороться за свои интересы. Если зелье доброй колдуньи не подействовало, можно обратиться к злому чародею. Вероятно, белая магия менее эффективна, чем черная, и следует перенести внимание с Доминика на причину угасания его интереса к прежней любовнице. Если каким-то образом удастся вывести из игры это тощее существо, капер, несомненно, вернется к своей Анж.
Доминик уже вышел за дверь, но потом замешкался и повернулся к любовнице:
- Не буду возражать, если ты.., несколько расширишь сферу своей деятельности. Я не настаиваю на полном воздержании. Это едва ли было бы справедливо. - И, не поинтересовавшись, какое впечатление произвело на нее это любезное разрешение, ступил на тротуар.
Анжелика задохнулась от гнева и, чтобы не дать злому слову сорваться с языка, прижала ладонь тыльной стороной к губам. Уж лучше бы покровитель обругал ее, запер на замок, приказал сохранять верность независимо от того, нужна она ему или нет, - что угодно, только не этот вежливый отказ от ее безраздельной преданности. Следующий шаг был неминуем и ждать себя долго не заставит.
Доминик беспечно зашагал по улице, нимало не заботясь о том, какой ужас посеял в душе Анжелики. С его точки зрения, он проявил по отношению к Анжелике абсолютное понимание и был справедлив. Ему и в голову не приходило, что квартеронка может возражать против чего бы то ни было, что он решил, ведь он честно соблюдает условия договора, обеспечивая ее так, как она привыкла. В настоящее время Доминик не собирался лишать ее содержания, во всяком случае, до тех пор, пока Анжелика не найдет себе другого благодетеля, в чем у нее, столь юной и очаровательной, не будет затруднений.
Обойдя группу детишек, плясавших на тротуаре, он вошел в прохладный полумрак винной лавки. Хозяин кивнул и без единого слова поставил на мраморную стойку рюмку абсента. Доминик опрокинул обжигающую жидкость в рот одним ловким движением и прошел в заднюю комнату, где за столом его ожидали трое мужчин. Они немедленно встали.
- Господа, - Доминик приветствовал их легким поклоном и сел, жестом предложив им тоже садиться, - вам надлежит вывести флот на новую стоянку завтра с вечерним приливом. К этому времени команды должны быть трезвы и в полной готовности. - Это был приказ, и его встретили почтительными улыбками. Корабли привести к ветру, выдраить, провести все ремонтные работы, подготовить паруса и такелаж к месячному морскому переходу.
- Куда мы пойдем, месье? - осмелился спросить седобородый капитан, наполняя маленький стаканчик абсентом.
Доминик улыбнулся и закурил сигару, чтобы немного подержать слушателей в напряжении.
- Сдается мне, что кое-кому требуется наша помощь, - уклончиво ответил он. - А вы прекрасно знаете, как охотно мы оказываем услуги. - За столом прокатился взрыв смеха. - Очевидно, что эти люди не слишком счастливы служить испанцам. И в Новом Орлеане немало тех, кто с радостью окажет им помощь в обретении независимости, но кто-то должен уметь пользоваться ружьями и порохом. - Доминик расплылся в улыбке. - Меня попросили предоставить мой флот в распоряжение этих.., ну, скажем.., освободителей. В обмен на солидное вознаграждение, разумеется.
- Гондурас? - резко спросил костлявый мужчина с устрашающим шрамом через всю правую щеку. Из трубки, которую он держал в кривой руке, поднимались кольца сизого дыма.
- Угадал, Джейк, - подтвердил Доминик. - Сделаем марш-бросок, а потом посмотрим, за какими военными трофеями можно погоняться в наших морях. Нельзя же возвращаться с пустыми руками. Нельзя разочаровывать наших клиентов. Правда ведь?
Кто-то цокнул языком:
- Вест-индские купцы? Значит, мы обойдем британскую блокаду с двух сторон?
- Точно, - подтвердил Доминик с чувством полного удовлетворения, и бирюзовые глаза сверкнули. - Это придаст нашему приключению особую пикантность, согласны?
***
- Ваш ухажер становится немного нетерпелив, мадемуазель Латур, - с потугой на игривость объявил Виктор, появляясь на задней террасе, где его дочери и жена сидели, стараясь не двигаться, так как задыхались от необычной жары, нагрянувшей уже в первую неделю мая.
- Я не понимаю, папа. - Элиза промокнула верхнюю губу кружевным платочком и с некоторым испугом посмотрела на отца, явно пытавшегося изображать простодушного добряка.
Виктор погрозил ей пальцем:
- Не притворяйтесь передо мной невинной девочкой, мадемуазель. Похоже, ты совершенно бессовестно дразнила его, и теперь ничто его не ублажит, кроме перенесения даты бракосочетания на более ранний срок. Сегодня мы договорились, что свадьба состоится через четыре недели, ты прибудешь на церемонию из Трианона, и там же вы проведете свой медовый месяц. Твоя мачеха позаботится обо всех приготовлениях к свадьбе.
- Но как можно за четыре недели закончить брачный полог? - умирающим голосом пробормотала Элен. - Балдахин из небесно-голубого шелка с солнцем, сияющим на нем множеством лучей, еще только начали вышивать. Не положат же Элизу на супружеское ложе без него!
Виктор нахмурился и прогремел:
- В этом я плохо разбираюсь, мадам. У вас была уйма времени после того, как состоялась помолвка. И потом, вы что, намерены со мной обсуждать, как вышивать инициалы на девичьем белье, какой фасон выбрать для свадебного или домашнего платья?
- О нет, Виктор, разумеется, нет, - начала оправдываться бедная Элен.
Женевьева не смогла удержаться от неуместного смешка, представив себе отца, вникающим в подобные "проблемы". Даже сами слова "белье", "халат" в его устах звучали комично. Чтобы скрыть смешок, она дико закашлялась, но следующие реплика отца отбила у нее всякую охоту смеяться.
- Мы отправляемся в Трианон в конце недели.
То есть через три дня. Она не могла так внезапно покинуть Новый Орлеан, не обговорив с Домиником планы на лето. Она даже не была уверена, что им удастся повидаться до отъезда. После возвращения с озера Борн он посылал ей через преданную Амелию коротенькие записки, в которых сообщал, когда будет на Рэмпарт-стрит. А остальное зависело от Женевьевы - сможет ли она улизнуть на свидание. Если ей это не удавалось, Доминик не говорил ни слова и никогда ни о чем не спрашивал. Лишь сказал ей как-то, что в случае крайней необходимости можно связаться с ним через Масперо, но совершенно недвусмысленно дал понять, что этот канал следует использовать только в чрезвычайных обстоятельствах.
Женевьева понимала, что такая предосторожность предпринималась в целях ее безопасности. Сам капер не слишком заботился о том, чтобы замести собственные следы, но настаивал на чрезвычайной осмотрительности со стороны Женевьевы. Ее это трогало и немного удивляло. Насколько она могла судить, подобная щепетильность не была характерной чертой для бесшабашного Доминика, глубоко и откровенно презиравшего все светские условности и запреты. Иногда она сама была готова пренебречь осторожностью, когда пуританские правила на Ройял-стрит и роль хорошо воспитанной девочки, которую берегут для алтаря, угнетали ее до такой степени, что Женевьева почти физически задыхалась и едва сдерживалась, чтобы, забравшись на крышу, не закричать на весь свет, что она вовсе не такая, какой ее хотят видеть. Она - ветреная любовница пользующегося самой дурной славой в Новом Орлеане разбойника, и это ей очень, очень нравится. Но однажды Женевьева неблагоразумно поведала Доминику о своих настроениях, и тот выбранил ее, словно капризную наивную пятилетнюю девочку. Мало того, отправил домой, лишив любовных утех.
Женевьева решила вступить в разговор:
- Папа, не лучше ли нам отложить поездку до конца будущей недели? Элен не успеет за три дня закончить все свадебные приготовления, а ведь заниматься ими можно, только оставаясь в городе. А вот чтобы организовать прием на плантации, и трех недель будет достаточно.
- Так было бы действительно лучше, - жалобно подхватила Элен. - Нам нужно съездить к портному и к...
- Ну ладно, ладно, - нетерпеливо перебил Виктор; - Пусть будет конец следующей недели. Что с вами, мадемуазель? Язык проглотили? - вдруг обратился он к Элизе, которая до сих пор не проронила ни слова.
Она сидела очень бледная и машинально мяла носовой платок.
- Просто я немного удивлена. - Затем, вздохнув, добавила низким голосом:
- Лоренцо мне ничего не говорил о том, что хочет ускорить свадьбу. Я полагала, церемония состоится на Рождество.
Виктор посмотрел на старшую дочь с некоторым раздражением. Все женщины одинаковы. Брак и дети - их назначение. С колыбели их к этому готовят, они только об этом и болтают. А вот когда надо выходить замуж, ведут себя так, словно их приносят в жертву на алтаре дьявола. Партии, которую он нашел для старшей дочери, мог бы позавидовать любой, и сама Элиза никогда прежде не выказывала нежелания выходить за Лоренцо. А сейчас выглядит так, будто это последнее, чего ей хотелось бы в жизни. В полном недоумении покачивая головой, Виктор покинул террасу и отправился к себе в контору.
Как только он ушел, Элиза заплакала. Мачеха бросилась утешать ее, а Женевьева задумалась. Она-то знала, что пугало Элизу: мысль о тех двух неделях, которые предстоит провести с мужем, когда она не будет видеть никого, кроме служанки, когда окажется в полной его власти, обязанная выполнять все его мужские прихоти, что в конце концов приведет к страху перед постелью, если можно так выразиться. Элен прозрачно намекала на это после собственного медового месяца, хотя никогда не вдавалась в подробности. Считалось, что подобный опыт невеста должна приобрести в свою первую брачную ночь.
Женевьева размышляла: не помочь ли Элизе, немного подготовив ее к предстоящему испытанию? Но как сделать это, не выдав собственного секрета? А она ни за что не могла позволить, чтобы стало известно о ее связи с капером.
Женевьева впилась взглядом в узор на канате, по которому ползла, и сконцентрировалась на ощущении его поверхности в своих ладонях и на тепле надежной руки Сайласа, обхватившего ее щиколотку. Она повиновалась этой руке безоговорочно, слепо ставя ногу туда, куда направлял Сайлас. Время, казалось, замерло. Лишь равномерное, ритмичное движение по скрипучему тросу и резкие хлопки паруса нарушали напряженную тишину. Движение должно было в конце концов привести ее на твердые доски, и она не позволяла себе пока думать ни о чем другом.
- Осталось всего несколько ярдов, - ободряюще сказал Сайлас, потом она почувствовала его руки у себя на талии и, словно перелетев по воздуху, оказалась на палубе.
Колени дрожали, она ничего не могла с ними поделать и схватилась за поручень. Постепенно паника стала отступать, и девушка наконец пришла в себя. Вокруг царила гнетущая тишина. Доминик стоял угрожающе неподвижный. Потом заговорил спокойным, ровным голосом:
- Ты слышала, как я велел тебе спуститься? Женевьева судорожно сглотнула, лихорадочна соображая, что ответить. Если скажет "нет", спасет ее это? Скорее, наоборот. Ведь громогласный властный приказ капера не услышать было невозможно.
- Но я была уже почти у цели, - Женевьева вздернула подбородок, - и должна была завершить начатое.
- Ясно. - Доминик вежливым кивком подтвердил понимание. - Тогда ты не: будешь возражать против того, чтобы повторить свое путешествие? - И, улыбнувшись одними губами, указал рукой на мачту.
- Доминик, нет.., я не хочу.., я.., я не смогу. - Кровь отлила от ее лица.
- Думаю, сможешь, - возразил он тем же ровным, вежливым тоном. - Мы вместе поднимемся наверх еще раз и полюбуемся окрестностями. Полагаю, ты недолго пробыла на бизань-мачте, чтобы рассмотреть все, что того заслуживает.
Ей показалось, что рот у нее набит опилками, ладони взмокли, стали липкими и холодными. Она молча покачала головой, не обращая больше никакого внимания на любопытные взгляды команды, загипнотизированная лишь этими мерцающими бирюзовыми глазами и яростной силой, бушующей в мощной фигуре Доминика, стоявшего так близко, что она почти ощущала жар его кожи. Женевьева снова почувствовала исходящую от него грозную опасность.
- Прошу тебя... - ее голос был едва слышен. - Я не могу.
- Есть выбор: либо ты взбираешься по вантам снова, либо я ссаживаю тебя на берег прямо здесь. - И решительно показал на проплывающую мимо землю. - На "Танцовщице" нет места тем, кто не повинуется приказам и не способен этому научиться.
Завороженная чувством неминуемой опасности, Женевьева обернулась и увидела простирающуюся в запретной дали болотистую неприветливую равнину. Судя по всему, ей вряд ли удастся найти там даже следы обитания человека.
Она ни минуты не сомневалась в том, что Доминик не шутит. Он сделает именно то, что сказал, без колебаний и угрызений совести. И никто пальцем не пошевелит, чтобы ей помочь. Месье Делакруа безраздельно господствовал в своем маленьком королевстве. Женевьева подняла глаза к верхушке бизань-мачты и невольно расправила плечи. Если она сделала это один раз, сделает и второй.
И решительно направилась к вантам.
Сайлас задумчиво кивнул. Значит, месье не утратил своей привычной жесткости, несмотря на тот странный взгляд, который слуга чуть раньше заметил в его глазах. Капитан обращался с девчонкой как и с любым юнгой-новичком.
Правило для всех общее: немедленно, пока человек не успел осознать собственного страха, заставить его подняться на мачту снова. Иначе он никогда больше не сможет вскарабкаться по вантам, что означало конец многообещающей морской карьеры. "Правда, эта мадемуазель едва ли собиралась делать морскую карьеру, - напомнил себе Сайлас и озадаченно нахмурился. - Но с другой стороны, она нарушила приказ и, конечно, заслужила наказание, которое назначил ей месье. Любого другого уже привязали бы к решетчатому люку".
- Я полезу следом за тобой, - услышала Женевьева такой же спокойный, как и прежде, голос Доминика и, не задумываясь прыгнув на трос, ощутила пружинистый толчок отдачи. - Лезь сама. Ты не упадешь.
Но почему, заставляя ее делать такую ужасную вещь, он даже не постарался ободрить ее? Стиснув зубы, Женевьева негнущимися пальцами хваталась за трос, а гудящие от боли ноги сами скользили вверх. Она едва сдерживалась, чтобы не лягнуть карабкающегося вслед за ней этого невозмутимого, властного мерзавца. Стряхнуть бы его на палубу и посмотреть, как он упадет в круг улыбающихся матросов. Мысленно рисуя себе картины сладкой мести, Женевьева почти не заметила, как быстро добралась до верхушки мачты.
Доминик влез на платформу следом за ней и сел рядом. Их окружали лишь паруса, облака и кричащие над головой морские птицы. Откинувшись на спину и переводя дыхание, Женевьева с гримасой боли разглядывала свои покрасневшие, стертые ладони.
- Дай посмотрю. - Доминик взял ее руки в свои. - Спустимся, и я смажу их целебной мазью.
- Как это милосердно! - огрызнулась она. - Какой в этом смысл? - И мрачно добавила:
- На них вообще уже не будет кожи, если я спущусь вниз.
Делакруа ничего не ответил, лишь достал из кармана сигару, высек огнивом огонь и закурил. Щурясь от дыма, он отошел на край платформы и стал вглядываться в горизонт. Доминик больше не сердился, но и в язвительную дискуссию относительно назначенного Женевьеве наказания вступать тоже не собирался. Это было и заслуженно, и необходимо, если девушка действительно хотела понять, какова реальная жизнь на борту корабля. Кроме того, ей надо преодолеть страх. Итак, он молча курил, вглядываясь в горизонт, а маленькая Латур кипела от злости, со страхом думая о предстоящем спуске. Правда, она не сомневалась, что на сей раз уже не будет так паниковать, а также точно знала, что больше никогда, если только к тому не вынудят чрезвычайные обстоятельства, не выкажет открытого неповиновения этому безжалостному каперу при людях и на его территории.
Они начали спускаться, Доминик - первым, однако не держал ее за ногу, как Сайлас. Но Женевьева почему-то была уверена, что в случае необходимости Доминик не колеблясь придет ей на помощь. Когда они очутились на палубе, он резко скомандовал:
- Отправляйся вниз и сними бриджи. Оставайся там, пока я не приду.
И, ни разу не взглянув на нее, вернулся на полуют, а совершенно обессилевшая Женевьева побрела в каюту, размышляя о том, как с наименьшими потерями выбраться из этого положения.
Только час спустя, решив, что у нее было достаточно времени, чтобы усвоить урок, Доминик присоединился к ней. Он нашел Женевьеву по-прежнему в полном обмундировании, но крепко спящей. Содранные ладони покоились на подушке. С той самой загадочной улыбкой, которая так встревожила Сайласа, он подошел к столу, налил вина и, стоя спиной к кровати, позвал:
- Женевьева?
Длинные ресницы медленно поднялись, и она, моргая, словно не понимая, где находится, потянулась. Потом глаза ее широко открылись и, сев на кровати, Женевьева объяснила:
- Я заснула.
- Мне именно так и показалось, - мрачно подтвердил Доминик. - Кажется, я велел тебе снять бриджи. Совершенно очевидно, что в них ты можешь учудить еще что-нибудь похлеще.
- Но мне удобно в них, - попыталась возразить она, однако, увидев, как зловеще потемнели его глаза, прикусила губу. - Я бы сняла, но неожиданно заснула.
Поставив бокал на стол, Доминик подошел к кровати и, чуть прижав ее плечо ладонью, опрокинул Женевьеву на спину.
- Я очень опасаюсь, маленькая мадемуазель, что вы слишком привыкли все делать по-своему. Тот факт, что вам просто хочется чего-то, еще недостаточное основание для того, чтобы немедленно приводить свое желание в исполнение. Особенно если я не хочу, чтобы вы это делали. - Он нащупал пальцами пряжку на ремне, расстегнул затем и пуговицы на ее поясе.
- Но почему то, чего хочешь ты, важнее того, чего хочу я? - спросила Женевьева, возмущенная явной несправедливостью, и неприязненно отстранила его ищущие пальцы.
- Потому что я старше и сильнее тебя, а также потому, что ты - на моем корабле, - ответил Доминик, отбрасывая ее руки, словно то были надоедливые москиты.
- Последний довод я могла бы счесть убедительным, - сказала Женевьева, пытаясь сохранить достоинство, хотя это было трудно сделать, учитывая, что с нее в этот момент сдирали одежду. - Но первые два мне кажутся несущественными.
- Вот как? В самом деле? - Бирюзовые глаза подозрительно сузились. - Быть может, стоит продемонстрировать преимущества возраста и силы? - Последним резким движением он стянул с ее ног бриджи.
- О, что ты делаешь?! - Женевьева схватилась за рубашку в попытке прикрыть наготу.
- То, чего ты не сделала сама, - спокойно ответил он, приподнимая ее за талию и задирая на ней рубашку вместе со всем остальным.
Женевьева, почти обнаженная, съежилась под его оценивающим взглядом.
- Если хочешь доказать, что ты сильнее меня, в этом нет необходимости, сказала она вдруг охрипшим голосом.
- Нет? - повторил Доминик, задумчиво глядя на нее. - Быть может, я хочу тебе показать не превосходство физической силы, а эмоциональную и психическую власть одного человека над другим. Есть цепи, которые приковывают надежнее, чем любые рукотворные, Женевьева.
Женевьева вся напряглась, сопротивляясь его напору, и вдруг ощутила, как до боли напряглись мышцы живота. Ей не нравилось лежать вот так, прикованной к постели его мерцающим задумчивым взглядом и сильными руками. Это было похоже на игру, в которой отведенная роль ей надоела. Когда, демонстрируя свое нежелание, пленница отвернулась от этих немигающих бирюзовых глаз, Доминик склонился над ней и легко провел губами по чувствительной коже за ухом. По всему ее телу пробежала легкая дрожь, застывшая обнаженная плоть, казалось, ожила. Закрыв глаза, Женевьева собрала всю свою волю, чтобы не поддаться влечению и оказать сопротивление.
Доминик улыбался, но она не видела его улыбки - лишь слышала голос, свидетельствовавший о том, что его явно забавляла эта ситуация.
- Упрямая фея! Но я тебе докажу, не сомневайся. - Его губы встретились с ее сомкнутыми губами, и она ощутила вкус соли, вина и солнца.
Губы Доминика, теплые и упругие, прижались к ее слегка обветренным губам неожиданно нежно, и все... Женевьева забыла о сопротивлении. Его горячая рука гладила ее по животу, палец игриво щекотал пупок, а поцелуй становился все настойчивее и решительнее. Женевьева почувствовала желание Доминика, ощутила его на вкус, вбирая его в себя с каждым вдохом, но предприняла еще одну отчаянную попытку выставить заграждение: напрягла мышцы живота, плотно сдвинула бедра и крепко сжала губы.
Доминик, не отрывая губ от ее рта, стал расстегивать свою рубашку. Женевьева согнула ноги, толкнула его коленями и, задыхаясь, выкрикнула:
- Я не хочу этого!
Она перевернулась на бок и поджала колени, намереваясь совершить обходной маневр, чтобы удержать оборону. Но в глубине души понимала, что хочет этого, а протест ее носит ребяческий, чисто формальный характер. Женевьева понимала, что это последняя тщетная попытка отрицать очевидное - надежность тех цепей, о которых он говорил. Да, это было бессмысленно.
И тут он вдруг отпустил ее запястья и встал; только кровать скрипнула.
- В этих делах я не намерен принуждать тебя. С тобой не случится ничего такого, чего бы ты сама не пожелала, - безразлично сказал Доминик. - Мне не нужно то, чего мне не хотят отдавать добровольно. А притворная игра меня не волнует.
Такой крутой поворот ошарашил Женевьеву, и она, не веря своим ушам, судорожно всхлипнула. Только что он смеялся и был нежен, потом хотел воспламенить ее желанием, равным его собственному, и вот безразличен, холоден, словно возвращал на место игрушку, поскольку та перестала его интересовать. Глаза Женевьевы наполнились слезами унижения, обнаженная, она задрожала от стыда и от сознания того, что совершенно одна с этим жестким и властным, почти незнакомым мужчиной. Помощи ждать неоткуда. И, не произнеся ни слова, она сделала единственное, что пришло ей на ум: натянула одеяло до подбородка и сжалась под его спасительным укрытием.
Доминик допил вино, размышляя, как выразить сожаление по поводу своей несдержанной резкой отповеди. Женевьева - не Анжелика. Она вообще не похожа на других женщин, которых он встречал до сих пор - за исключением одной, - и было бы не правильно и несправедливо забывать об этом. Он в значительной мере нес ответственность за Женевьеву, чего старательно избегал в прошлом. "После Розмари по крайней мере", - признал он и почувствовал глухой удар сердца, как всегда при воспоминании о ней.
Отдаваясь прихоти - нет, могучему желанию - научить эту неукротимую, опрометчивую, простодушную фею тому, что следует знать о торжестве любви, он косвенным образом взвалил на себя ответственность за то, чтобы при этом не причинить ей страданий. Сознательно она не дразнила его и не кокетничала, и теперь он почти физически ощущал, какая боль непонимания сконцентрирована в тихом клубочке, свернувшемся под одеялом. А ведь он собирался сделать что-нибудь с ее ободранными ладошками. Чувство вины снова кольнуло Доминика. Но это подождет, сначала нужно залечить более глубокую рану.
Раздевшись, он откинул одеяло и тихо лег рядом с Женевьевой, притянул ее к себе, нежно прикоснулся губами к ее шее и стал шептать ласковые слова. Судорожно сжавшийся комочек наконец начал оттаивать: Женевьева перевернулась на спину и доверчиво посмотрела ему в глаза мерцающим желто-карим взглядом.
- Моя вина, сладкая моя фея, - проворковал он, целуя ее в кончик носа. - Я испугался, что потеряю тебя прежде, чем ты встанешь и уйдешь. Постараюсь больше никогда так не делать.
Женевьева не совсем поняла, что он хотел этим сказать, но не могла не почувствовать того, что говорило ей возбужденное тело Доминика.
Глава 10
Анжелика была в отчаянии. Доминик снова уходил, не востребовав того, что она так хорошо умела делать и от чего он еще несколько недель назад никогда не отказывался.
Доминик Делакруа, как обычно, выпил до последней капли густой крепкий кофе, который так любил, а вместе с ним и очередную дозу любовного напитка, но его прощальный поцелуй был небрежен, бирюзовые глаза не выражали ровным счетом ничего. Казалось, он не заметил ни ее новых духов, ни того, как искусно она напудрилась, ни почти прозрачного газового пеньюара, который лишь символически прикрывал ее нагое умащенное благовониями и припудренное тело. Все ее искусство, все ухищрения не сумели сломить стену вежливого безразличия, воздвигнутую покровителем, а коли так, значит, договор между ними очень скоро будет расторгнут. Мужчина не станет обеспечивать любовницу, которая его больше не интересует.
Глаза Анжелики наполнились слезами, она обвила руками его шею и прижалась к Доминику. Ах, если бы он только обнял ее, почувствовал ее мягкое, теплое тело под пеньюаром, тогда, конечно же, он не смог бы противиться влечению, Анжелика повела бы его наверх, в спальню, куда он в последние дни входил лишь тогда, когда приезжала эта худющая лохмушка с тюрбаном на голове.
Но Доминик лишь положил руки ей на плечи и отстранил от себя:
- Не сейчас, Анж. Я спешу.
- Ты теперь всегда спешишь, - прошептала она обиженно. - Не понимаю, зачем ты приходишь ко мне, если у тебя нет времени для...
- Но я ведь прихожу. - В его голосе послышались угрожающе-раздраженные нотки. - Начнешь беспокоиться, когда перестану.
Задрожав, Анжелика отступила, не смея сказать больше ни слова, чтобы не услышать в ответ безжалостный приговор: все кончено. Пока он его не вынес, пока он продолжает приходить сюда, не важно зачем, квартеронка могла еще бороться за свои интересы. Если зелье доброй колдуньи не подействовало, можно обратиться к злому чародею. Вероятно, белая магия менее эффективна, чем черная, и следует перенести внимание с Доминика на причину угасания его интереса к прежней любовнице. Если каким-то образом удастся вывести из игры это тощее существо, капер, несомненно, вернется к своей Анж.
Доминик уже вышел за дверь, но потом замешкался и повернулся к любовнице:
- Не буду возражать, если ты.., несколько расширишь сферу своей деятельности. Я не настаиваю на полном воздержании. Это едва ли было бы справедливо. - И, не поинтересовавшись, какое впечатление произвело на нее это любезное разрешение, ступил на тротуар.
Анжелика задохнулась от гнева и, чтобы не дать злому слову сорваться с языка, прижала ладонь тыльной стороной к губам. Уж лучше бы покровитель обругал ее, запер на замок, приказал сохранять верность независимо от того, нужна она ему или нет, - что угодно, только не этот вежливый отказ от ее безраздельной преданности. Следующий шаг был неминуем и ждать себя долго не заставит.
Доминик беспечно зашагал по улице, нимало не заботясь о том, какой ужас посеял в душе Анжелики. С его точки зрения, он проявил по отношению к Анжелике абсолютное понимание и был справедлив. Ему и в голову не приходило, что квартеронка может возражать против чего бы то ни было, что он решил, ведь он честно соблюдает условия договора, обеспечивая ее так, как она привыкла. В настоящее время Доминик не собирался лишать ее содержания, во всяком случае, до тех пор, пока Анжелика не найдет себе другого благодетеля, в чем у нее, столь юной и очаровательной, не будет затруднений.
Обойдя группу детишек, плясавших на тротуаре, он вошел в прохладный полумрак винной лавки. Хозяин кивнул и без единого слова поставил на мраморную стойку рюмку абсента. Доминик опрокинул обжигающую жидкость в рот одним ловким движением и прошел в заднюю комнату, где за столом его ожидали трое мужчин. Они немедленно встали.
- Господа, - Доминик приветствовал их легким поклоном и сел, жестом предложив им тоже садиться, - вам надлежит вывести флот на новую стоянку завтра с вечерним приливом. К этому времени команды должны быть трезвы и в полной готовности. - Это был приказ, и его встретили почтительными улыбками. Корабли привести к ветру, выдраить, провести все ремонтные работы, подготовить паруса и такелаж к месячному морскому переходу.
- Куда мы пойдем, месье? - осмелился спросить седобородый капитан, наполняя маленький стаканчик абсентом.
Доминик улыбнулся и закурил сигару, чтобы немного подержать слушателей в напряжении.
- Сдается мне, что кое-кому требуется наша помощь, - уклончиво ответил он. - А вы прекрасно знаете, как охотно мы оказываем услуги. - За столом прокатился взрыв смеха. - Очевидно, что эти люди не слишком счастливы служить испанцам. И в Новом Орлеане немало тех, кто с радостью окажет им помощь в обретении независимости, но кто-то должен уметь пользоваться ружьями и порохом. - Доминик расплылся в улыбке. - Меня попросили предоставить мой флот в распоряжение этих.., ну, скажем.., освободителей. В обмен на солидное вознаграждение, разумеется.
- Гондурас? - резко спросил костлявый мужчина с устрашающим шрамом через всю правую щеку. Из трубки, которую он держал в кривой руке, поднимались кольца сизого дыма.
- Угадал, Джейк, - подтвердил Доминик. - Сделаем марш-бросок, а потом посмотрим, за какими военными трофеями можно погоняться в наших морях. Нельзя же возвращаться с пустыми руками. Нельзя разочаровывать наших клиентов. Правда ведь?
Кто-то цокнул языком:
- Вест-индские купцы? Значит, мы обойдем британскую блокаду с двух сторон?
- Точно, - подтвердил Доминик с чувством полного удовлетворения, и бирюзовые глаза сверкнули. - Это придаст нашему приключению особую пикантность, согласны?
***
- Ваш ухажер становится немного нетерпелив, мадемуазель Латур, - с потугой на игривость объявил Виктор, появляясь на задней террасе, где его дочери и жена сидели, стараясь не двигаться, так как задыхались от необычной жары, нагрянувшей уже в первую неделю мая.
- Я не понимаю, папа. - Элиза промокнула верхнюю губу кружевным платочком и с некоторым испугом посмотрела на отца, явно пытавшегося изображать простодушного добряка.
Виктор погрозил ей пальцем:
- Не притворяйтесь передо мной невинной девочкой, мадемуазель. Похоже, ты совершенно бессовестно дразнила его, и теперь ничто его не ублажит, кроме перенесения даты бракосочетания на более ранний срок. Сегодня мы договорились, что свадьба состоится через четыре недели, ты прибудешь на церемонию из Трианона, и там же вы проведете свой медовый месяц. Твоя мачеха позаботится обо всех приготовлениях к свадьбе.
- Но как можно за четыре недели закончить брачный полог? - умирающим голосом пробормотала Элен. - Балдахин из небесно-голубого шелка с солнцем, сияющим на нем множеством лучей, еще только начали вышивать. Не положат же Элизу на супружеское ложе без него!
Виктор нахмурился и прогремел:
- В этом я плохо разбираюсь, мадам. У вас была уйма времени после того, как состоялась помолвка. И потом, вы что, намерены со мной обсуждать, как вышивать инициалы на девичьем белье, какой фасон выбрать для свадебного или домашнего платья?
- О нет, Виктор, разумеется, нет, - начала оправдываться бедная Элен.
Женевьева не смогла удержаться от неуместного смешка, представив себе отца, вникающим в подобные "проблемы". Даже сами слова "белье", "халат" в его устах звучали комично. Чтобы скрыть смешок, она дико закашлялась, но следующие реплика отца отбила у нее всякую охоту смеяться.
- Мы отправляемся в Трианон в конце недели.
То есть через три дня. Она не могла так внезапно покинуть Новый Орлеан, не обговорив с Домиником планы на лето. Она даже не была уверена, что им удастся повидаться до отъезда. После возвращения с озера Борн он посылал ей через преданную Амелию коротенькие записки, в которых сообщал, когда будет на Рэмпарт-стрит. А остальное зависело от Женевьевы - сможет ли она улизнуть на свидание. Если ей это не удавалось, Доминик не говорил ни слова и никогда ни о чем не спрашивал. Лишь сказал ей как-то, что в случае крайней необходимости можно связаться с ним через Масперо, но совершенно недвусмысленно дал понять, что этот канал следует использовать только в чрезвычайных обстоятельствах.
Женевьева понимала, что такая предосторожность предпринималась в целях ее безопасности. Сам капер не слишком заботился о том, чтобы замести собственные следы, но настаивал на чрезвычайной осмотрительности со стороны Женевьевы. Ее это трогало и немного удивляло. Насколько она могла судить, подобная щепетильность не была характерной чертой для бесшабашного Доминика, глубоко и откровенно презиравшего все светские условности и запреты. Иногда она сама была готова пренебречь осторожностью, когда пуританские правила на Ройял-стрит и роль хорошо воспитанной девочки, которую берегут для алтаря, угнетали ее до такой степени, что Женевьева почти физически задыхалась и едва сдерживалась, чтобы, забравшись на крышу, не закричать на весь свет, что она вовсе не такая, какой ее хотят видеть. Она - ветреная любовница пользующегося самой дурной славой в Новом Орлеане разбойника, и это ей очень, очень нравится. Но однажды Женевьева неблагоразумно поведала Доминику о своих настроениях, и тот выбранил ее, словно капризную наивную пятилетнюю девочку. Мало того, отправил домой, лишив любовных утех.
Женевьева решила вступить в разговор:
- Папа, не лучше ли нам отложить поездку до конца будущей недели? Элен не успеет за три дня закончить все свадебные приготовления, а ведь заниматься ими можно, только оставаясь в городе. А вот чтобы организовать прием на плантации, и трех недель будет достаточно.
- Так было бы действительно лучше, - жалобно подхватила Элен. - Нам нужно съездить к портному и к...
- Ну ладно, ладно, - нетерпеливо перебил Виктор; - Пусть будет конец следующей недели. Что с вами, мадемуазель? Язык проглотили? - вдруг обратился он к Элизе, которая до сих пор не проронила ни слова.
Она сидела очень бледная и машинально мяла носовой платок.
- Просто я немного удивлена. - Затем, вздохнув, добавила низким голосом:
- Лоренцо мне ничего не говорил о том, что хочет ускорить свадьбу. Я полагала, церемония состоится на Рождество.
Виктор посмотрел на старшую дочь с некоторым раздражением. Все женщины одинаковы. Брак и дети - их назначение. С колыбели их к этому готовят, они только об этом и болтают. А вот когда надо выходить замуж, ведут себя так, словно их приносят в жертву на алтаре дьявола. Партии, которую он нашел для старшей дочери, мог бы позавидовать любой, и сама Элиза никогда прежде не выказывала нежелания выходить за Лоренцо. А сейчас выглядит так, будто это последнее, чего ей хотелось бы в жизни. В полном недоумении покачивая головой, Виктор покинул террасу и отправился к себе в контору.
Как только он ушел, Элиза заплакала. Мачеха бросилась утешать ее, а Женевьева задумалась. Она-то знала, что пугало Элизу: мысль о тех двух неделях, которые предстоит провести с мужем, когда она не будет видеть никого, кроме служанки, когда окажется в полной его власти, обязанная выполнять все его мужские прихоти, что в конце концов приведет к страху перед постелью, если можно так выразиться. Элен прозрачно намекала на это после собственного медового месяца, хотя никогда не вдавалась в подробности. Считалось, что подобный опыт невеста должна приобрести в свою первую брачную ночь.
Женевьева размышляла: не помочь ли Элизе, немного подготовив ее к предстоящему испытанию? Но как сделать это, не выдав собственного секрета? А она ни за что не могла позволить, чтобы стало известно о ее связи с капером.