***
До Пунта-Горда они добрались утром на четвертый день пути, и Доминик почти сразу сошел на берег. Женевьева умоляла взять ее с собой, но тщетно. Он не поддавался ни на лесть, ни на надутые губки, ни на вызывающую задиристость и терпеливо, не повышая голоса, как умел, когда было нужно, безоговорочно отвечал отказом на все ее просьбы. И это спокойствие бесило Женевьеву едва ли не больше, чем сам отказ, но продолжать докучать ему было так же бессмысленно, как биться головой о стену, поэтому пришлось смириться с тем, что она останется на корабле и ей придется лишь с тоской вглядываться в маленькую рыбацкую деревушку на берегу.
Место казалось абсолютно безобидным: домики, дремлющие под солнцем, перед ними возятся в пыли детишки, женщины с непокрытыми головами несут корзины, полные рыбы, на берегу - гибкие, загорелые рыбаки... Над деревней витал дух нищеты - полуразвалившиеся лачуги, судя по всему, единственный пыльный проселок, и нигде никаких следов присутствия испанских властей, которым скорее всего было наплевать на столь ничтожный "прыщик" на поверхности земли.
Женевьева сообразила, что именно поэтому деревня и была избрана пунктом назначения. Несмотря на явное отсутствие там чего бы то ни было интересного, она мечтала сойти на берег и почувствовать твердую почву под ногами, но уроки, полученные в последние несколько недель, не прошли даром: Женевьева не делала больше попыток нарушить приказ капера.
Доминик с Сайласом вернулись не скоро и не одни. Трое сопровождавших их мужчин поразили Женевьеву своей разбойничьей внешностью. Они были с головы до ног обвешаны пистолетами и абордажными саблями, так что походили на пиратов гораздо больше, чем сами пираты. Доминик, например, выглядел исключительно элегантно в изящно скроенной белоснежной рубашке и выглаженных бриджах, в ботинках из мягчайшей кожи и с тщательно завязанным шелковым шарфом на шее.
Перегнувшись через перила шканцев и свесившись вниз, Женевьева с любопытством наблюдала сцену прибытия этих пятерых. Все говорили по-испански, то есть на языке, который был для нее таким же привычным, как французский: в соответствии с условиями жизни креольского общества ей дали хорошее образование. Когда мужчины подошли к задраенному люку, Доминик взглянул вверх, увидел Женевьеву и повелительным жестом указал ей спуститься вниз. Потом прижал палец к губам. Не понять его было невозможно: следовало укрыться внизу так, чтобы ее никто не увидел и не услышал. Подождав, пока трое визитеров скрылись в глубине люка, она бросилась прямиком в каюту.
- Почему я должна прятаться? - спросила она Доминика, когда он явился час спустя.
- Потому что я не желаю, чтобы эти сомнительные личности знали о твоем присутствии, - ответил он, стягивая пропотевшую рубашку. - Там наверху жарко, как в аду.
- Почему? - настаивала Женевьева.
- Дай мне чистую рубашку. Потому что неизвестно, что им взбредет в голову. Они могут не долго думая украсть тебя и держать в заложницах ради выкупа. Оружие им дарят, как ты знаешь. Но деньги тоже нужны. А в конце концов они все равно перережут тебе горло, - сурово предупредил Доминик, - так что вести с ними переговоры бессмысленно.
- О! - Женевьева, насупившись, выслушала эту информацию. - И ты даже не попытался бы спасти меня? - спросила она с нескрываемым негодованием.
- Если вы оказались настолько глупы, что не выполнили моего приказа, призванного обеспечить вам безопасность, мадемуазель Женевьева, то получили бы то, что заслуживали.
- И как долго мне придется здесь сидеть? - предпочла сменить тему Женевьева, так как обсуждение предыдущей явно ни к чему бы не привело.
- Пару дней я подожду "Ласточку", "Колумба" и "Лебедя", - ответил Доминик, - "Алюэтта" и "Пика" будут здесь не раньше, чем через неделю, даже при попутном ветре, так что их мы ждать не станем.
- Ожидание обещает быть очень тоскливым, если нельзя сойти на берег и даже подниматься на палубу. - Она надула губы, но, не обращая на это никакого внимания, Доминик рассмеялся:
- Неубедительно, mon coeur <сердце мое (фр.).>. Элизина манерность в твоем исполнении просто смешна. Ты похожа на маленькую девочку, рядящуюся в матушкины одежды.
- Как ты меня назвал? - Не услышав ничего другого, кроме этих двух слов, Женевьева застыла с открытым от удивления ртом.
Доминик наморщил лоб, пытаясь сообразить, какие слова ее так поразили. Потом испуганная и одновременно скорбная гримаса исказила его лицо. С явным усилием, пытаясь казаться беззаботным, Доминик пожал плечами.
- Это просто игра слов, моя фея, - небрежно сказал он. - Думаю, сейчас самое подходящее для тебя - снова облачиться в мужской костюм. В таком виде ты сможешь ходить по палубе, не привлекая к себе нежелательного внимания наших друзей на берегу. Но с корабля - ни ногой! Поняла?
Женевьева кивнула и направилась к двери, стараясь избежать его взгляда.
- Пойду заберу у Сайласа свои бриджи.
С минуту Доминик смотрел на закрывшуюся за ней дверь, потом вздохнул и покачал головой. Как эти слова могли сорваться у него с языка, да еще так, словно нет ничего естественнее, чем назвать юную Латур - сердце мое, жизнь моя? С тех пор как умерла Розалинда, он никогда не произносил их. И думал, что никогда не произнесет снова. Но это случилось непроизвольно, а Женевьева, разумеется, сразу же обратила на это внимание, и ей не хватило такта сделать вид, что она ничего не заметила. Доминик должен следить за собой, чтобы такое не повторилось. Слова сорвались скорее всего случайно. Нет, он не может допустить, чтобы его жизнь чертовски осложнилась из-за этого.
"Игра слов, - думала между тем Женевьева. - Разумеется, просто фигура речи. Доминик назвал меня так в насмешку. Это могло бы быть правдой, если бы он произнес эти слова в пылу страсти. Но лучше выбросить это из головы, пока воображение не завлекло меня слишком далеко". Женевьеве казалось, что она и не хотела этого, потому что тогда чертовски осложнилась бы ее жизнь.
Три пиратских судна, следовавшие через залив Кампече, появились неожиданно, и встреча была, мягко выражаясь, бурной. Миссия завершена, и команды всех кораблей по крайней мере на двадцать четыре часа оказались свободными от службы. Ром лился рекой. Все пели и плясали, но рысканье по берегу в поисках женщин было запрещено. Женевьеве не надо было повторять, чтобы она оставалась внизу. Слова песен, которые горланили моряки, заставляли ее краснеть, разговор капитанов, которым на "Танцовщице" был устроен торжественный ужин, оказался не многим лучше.
Доминик убедительно советовал ей провести вечер в одиночестве, в крохотной каюте Сайласа, который прислуживал господам у хозяина. Женевьева с упрямством, о котором ей пришлось потом горько пожалеть, заявила, что будет изображать гостеприимную хозяйку и помогать Сайласу. Доминик лишь пожал плечами. "Что ж, придется преподать еще один урок, - решил он. - Поскольку я буду рядом, самое большее, что грозит фее, это стыд и чувство неловкости".
Капитаны его флота понятия не имели о том, что на "Танцовщице" есть женщина. Узнав об этом, они сделали соответствующий вывод: ни одна леди не могла бы оказаться в подобной ситуации, следовательно, незачем и стесняться в выражениях. И они подтрунивали над Домиником, называя его хитрецом, который обошел их всех, прихватив с собой "все удобства". Пару раз Женевьеву облапили, когда она подавала еду, стараясь вести себя так, словно все происходило па Ройял-стрит или в Трианоне. Но за этим столом было не до изысканных манер. Эти люди вели себя ужасно; разумеется, Доминик оставался таким же обходительным и трезвым на вид, как всегда, хотя выпил не меньше вина и бренди, чем остальные. Когда его бирюзовые глаза останавливались на ее застывшем, с пылающими щеками лице, что случалось довольно часто, в них читались насмешка и удовлетворение: вот видишь, словно говорил его взгляд, я снова оказался прав. Делакруа не сделал ни единой попытки смягчить непристойность шуток своих гостей или сказать хоть слово, чтобы изменить их представление о Женевьеве.
Гордость не позволяла уйти, хотя она испытывала невыносимое унижение, и, если бы Доминик предложил ей удалиться, она пулей выскочила бы из каюты при первой же возможности. Но он не предложил, лишь передавал Женевьеве свою тарелку, когда требовалось снова наполнить ее, и жестом указывал на бутылки, стоявшие на сервировочном столике, если требовалось кому-нибудь налить еще. Когда посуду наконец убрали и в услугах Женевьевы больше не было необходимости, когда она, казалось, могла покинуть каюту так, чтобы это выглядело естественно, а не признанием собственного упрямства, капитан "Чайки" весьма фривольно попросил ее остаться и развлечь их. Мужчинам мучительно недостает женского общества, сообщил он и выразил надежду, что месье Делакруа не будет столь эгоистичен, чтобы держать девушку только для себя. Многозначительные взгляды обратились к широкой кровати, и одобрительный гул прокатился по каюте.
- Иди, - ровным голосом сказал Доминик, не повернув головы.
И она вышла, дрожа от стыда и злясь на себя за то, что позволяет так с собой обращаться. Она не могла направить свой гнев на Доминика, и от этого становилось еще горше. Когда подвыпившие гости вышли на палубу покурить и освежиться, Сайлас, не скрывая недовольства, сообщил, что она может, ничего не опасаясь, вернуться в каюту хозяина.
Женевьева тихонько заползла под одеяло. Она не знала, как посмотреть в глаза Доминику. Но пират оказался более чем великодушен в своей победе. Он ни разу не напомнил ей о том ужасном вечере ни тогда, ни впоследствии, однако сама Женевьева еще долго не могла простить себя, и понадобилось немало времени, чтобы воспоминание об этом кошмаре перестало ее мучить.
Разнообразие во время обратного пути внес захват английского торгового судна, груженного шелками, чаем, пряностями и прочими предметами роскоши, которых с нетерпением ждали в Новом Орлеане многочисленные покупатели Доминика. Когда добыча показалась на горизонте, атмосфера на "Танцовщице" стала радостно-возбужденной. Все замерли в напряженном ожидании, казалось, матросы даже принюхиваются, словно собаки, учуявшие лису. Доминик стоял на мостике, с презрительной улыбкой наблюдая, как неуклюжий купец пытается совершить маневр - словно у него был шанс убежать от маленькой летучей стаи "ястребов", которая появилась в поле его зрения.
- Зарядить ружья и выкатить орудия, - спокойно приказал Доминик. Сомневаюсь, что они Нам понадобятся, но так купец скорее поймет, что мы настроены серьезно. - И усмехнулся:
- Если у него есть еще сомнения на этот счет.
Женевьева бросила на него быстрый взгляд. Хоть Доминик и делал вид, что все это просто игра, но он собирался совершить пиратское нападение, что в мирное время означало просто вульгарный грабеж. Впрочем, для Доминика Делакруа все это и было игрой. Увлекательной игрой. И Делакруа в ней победит.
- Если хочешь посмотреть, фея, безопаснее всего занять место на корме. Доминик заговорщически подмигнул.
- А здесь нельзя остаться? Я не понимаю, что происходит, если не слышу, какие приказы ты отдаешь.
Ну конечно, ведь Женевьева Латур должна понимать, что происходит, когда наблюдает за чем-нибудь. А мешать она не будет, это Доминик уже знал.
- Хорошо, только не поднимай голову над ограждением палубы.
Женевьева выбрала место в уголке, откуда открывался ничем не заслоняемый обзор и где она могла слышать все, что говорится на мостике.
Купец приготовил бортовые сети, и вздернутые пушечные носы высунулись из бойниц. Значит, приготовился защищаться? Улыбка Доминика сделалась шире, и он отдал приказ поднять все паруса. Так же поступили и на других судах. Женевьева почти слышала раздававшиеся на них панические восклицания: почему неприятель насторожился при их приближении? Только потому, что они стали действовать согласованно? Сигнальные флажки замелькали на мачтах "ястребов". "Танцовщица" заложила право руля, "Колумб" - лево. Все корабли, став по ветру, ринулись вперед; пена вскипела, когда они на огромной скорости стали рассекать носами волны в едином строю. "Ласточка", "Чайка" и "Пика" заняли позиции на флангах. Если возникнет необходимость, они тоже примут участие в забаве.
Купец в страхе метнулся в сторону, когда к нему с наветренной стороны вплотную подошел "Колумб", но и с подветренной его поджидала "Танцовщица". Команда пиратского фрегата действовала слаженно, звучал только голос Доминика, ровный, но властный. Метнулись абордажные крюки, и матросы стали перебираться на захваченное судно, хватаясь за веревки и разрывая бортовые сети саблями и крюками. С борта купца послышалось несколько выстрелов, в ответ с беспощадной точностью раздались выстрелы с фрегата, и купец, который не был силен в сражениях, окончательно струсил. Все было кончено.
"Пиратствовать лучше в открытом море", - в замешательстве тысячный раз вспомнила Женевьева. Бессовестное дело, которое приносит огромные барыши тем, кто рискует им заниматься, тем, кто искусен, и смел. Доминик Делакруа обладал этими качествами в полной мере, и Женевьева почувствовала, как ее сердце учащенно забилось: она разделяла волнение команды и спокойную удовлетворенность Доминика хорошо выполненной работой. Он нанес внушительный удар по врагу ради своей страны, удар по тугому кошельку британских купцов, финансирующих войну. Его собственный кошелек, разумеется, станет толще постольку, поскольку истощатся их кошельки, но шла война, и пиратство было делом чуть ли не законным.
Тоненький голосок, донесшийся из монастыря урсулинок, напомнил Женевьеве, что с точки зрения строгих правил морали никакому воровству нет оправдания, но нравственные соображения не волновали тех, кто будет покупать эти товары, а уж пиратов они беспокоили еще меньше. И Женевьева, слегка шокированная, вдруг поняла, что и ее эти соображения интересуют, но, похоже, ничуть не смущают.
Глава 16
- Женевьева, дорогая, ты хорошо себя чувствуешь? - Элен встревоженно посмотрела на падчерицу, вид которой свидетельствовал о крайнем нетерпении, в желто-карих глазах бушевала, гроза.
- Отлично, - коротко ответила девушка, поглядывая в зал, где сливки новоорлеанского общества веселились на первом балу нового сезона. - Просто здесь так скучно!
- Ты не должна так говорить, - едва слышно прошептала Элен. - Что, если тебя кто-нибудь услышит?
Женевьева пожала плечами, выражая полное безразличие. Элен вздохнула. После возвращения из монастыря Женевьева стала просто невозможной. Не находясь больше в тени красоты старшей сестры, она быстро превращалась в одну из самых завидных невест года. Но ее необычная красота была уже не в новость, зато вечно тоскливое и недовольное выражение лица обескураживало многих женихов. Те недели, что Женевьева провела у монахинь, вынуждена была признать Элен, произвели в ней некую удивительную перемену. Девушка необычайно расцвела и даже, несмотря на свою миниатюрность, производила впечатление зрелой женщины. Отец уже составил внушительный список потенциальных претендентов на ее руку.
- Мадемуазель Латур? Сейчас мой танец, если не ошибаюсь. - Молодой человек, завитый и напомаженный, облаченный в шелковые панталоны до колен и полосатый камзол, поклонился Женевьеве.
Она взглянула на него поверх веера. Антуан Дюфур становился назойливым, и ей не нравились его дурацкие маленькие подстриженные усики над мясистыми губами.
- Боюсь, я не в настроении танцевать, Антуан.
- Но это мой танец. - У молодого человека нелепо вытянулось лицо, и он указал на бальную карту.
- Когда давала согласие, я не знала, что мне не захочется танцевать. Женевьева медленно встала, улыбнулась и вышла из зала.
Ошеломленный ухажер поклонился Элен и отправился на поиски более сговорчивых барышень, а мачеха с ужасом посмотрела на Николасе.
- Что нам делать? - слезливо запричитала она. - Если Женевьева будет вести себя столь грубо, ее в конце концов все отвергнут. Не понимаю, почему ей все так неприятны?
- О, Доминик, я не видел, что вы здесь стоите! - Воскликнул Николас. Элен, вы ведь знакомы с Домиником Делакруа?
Капитан отделился от стены, у которой стоял, и, кланяясь, поднес к губам кончики пальцев мадам Латур:
- Я очарован, мадам.
Элен слабо улыбнулась. По какой-то не очень понятной ей причине месье Делакруа вдруг стал весьма желательной персоной в обществе. Это было как-то связано с приближением военных сил Британии и сражениями, которые велись в заливе. Но Виктору недосуг было объяснять это жене, когда она спросила, к тому же он вообще не любил упоминать имя капера и не любил, когда о Делакруа при нем говорил кто-нибудь другой. Так или иначе, теперь Доминик был повсюду принят и одаривал своими циничными, загадочными улыбками всех и каждого.
- Я надеялся, что ваша кузина окажет мне честь потанцевать со мной, Николас, - небрежно заметил Доминик. - Бьюсь об заклад, она уже помолвлена.
Николас бросил на него свирепый взгляд. Он все еще не знал, что произошло между его кузиной и капером в ту апрельскую ночь, но, насколько ему было известно, больше они не встречались. Во всяком случае, если они оказывались в одном помещении, Женевьева всячески избегала Доминика.
- Нет, она не помолвлена, - сказала Элен, нервно теребя свой ридикюль. Уверена, что Женевьева скоро вернется сюда.
- Тогда, надеюсь, я буду иметь это удовольствие. - Легкий поклон, и Доминик отправился на поиски Женевьевы.
В интимном уединении на Рэмпарт-стрит Женевьева не делала секрета из того, что, вкусив дух свободы и приключений, стала находить прежнюю жизнь невыносимо тоскливой, но сегодня Доминик впервые увидел, как подобное настроение отражается на ее поведении в обществе. И в полной мере разделял опасения Элен. Если такое вопиющее пренебрежение условностями будет продолжаться, Женевьева Латур скоро станет в свете изгоем. А поскольку Делакруа так или иначе ответствен за то, что подобающий образ жизни стал Женевьеве в тягость, значит, он обязан убедить ее примириться с неизбежным. "Ив конце концов она смирится, - не сомневался он. - Сейчас просто еще слишком свежи воспоминания о "Танцовщице"..."
Доминик заметил, как легко узнаваемая фигурка в изысканном платье из розовой кисеи на белой атласной подкладке мелькнула и скрылась, взбежав по широкой закругленной лестнице главного зала. Там, наверху, наверняка можно будет найти укромную комнату, и Доминик последовал за Женевьевой ленивой, небрежной походкой, однако достиг верхней площадки лишь на несколько секунд позже, чем она. Вместо того чтобы пройти в комнату, где дамы могли расслабиться и отдохнуть после бурных танцев, Женевьева направилась прямо к двери, ведущей на верхнюю террасу позади дома. Делакруа недовольно поджал губы.
Он позвал ее строгим голосом, и Женевьева, уже взявшись за ручку двери, остановилась как вкопанная.
- Нельзя сбегать с бала подобным образом.
- Я не могу там находиться больше ни минуты! - Ее прозрачное кисейное платье и порхающие движения напомнили ему бабочку на листке дерева.
- Ты снова ведешь себя как капризное дитя, - сурово отчитывал капер. - Ты была недопустимо груба с молодым Дюфуром и огорчила мачеху. Когда тебя никто не видит, можешь беситься как угодно, но на людях так вести себя нельзя.
- А почему ты можешь демонстрировать им свое презрение, а я нет? Женевьева едва сдерживала ярость. - Ты не делаешь секрета из того, что презираешь их всех, и даже получаешь некоторое удовольствие от этого.., цирка! Так почему я должна лицемерить?
- Не будь наивной, фея. Ты прекрасно понимаешь, почему ты должна это делать, а я - нет. Это, конечно, несправедливо, но так устроен мир. А теперь пойдем вниз и потанцуем.
Она медленно повернулась к нему - легкое платье вспорхнуло вокруг ее тонкой талии. Горестная улыбка мелькнула в тигриных глазах.
- Я сделаю это, но только потому, что это разозлит кэпа. - Доминика это рассмешило, а она продолжила с неожиданно искренним страданием:
- Мы так похожи, почему же ты не можешь понять, что я чувствую?
- Я понимаю, - ласково ответил он. - Понимаю, потому что и сам чувствовал бы то же самое. Но существуют реальные обстоятельства, с которыми мы вынуждены считаться, Женевьева. Первое и главное из них состоит в том, что ты - женщина.
- Первое и последнее, - горько согласилась она. - Этим все сказано, так ведь?
- Боюсь, что так, - подтвердил Доминик. - Сними-ка с себя эту бунтарскую маску, дитя мое, и начинай действовать. Мы пойдем танцевать, и ты будешь улыбаться, вести оживленную беседу сначала со мной, потом с любым другим, кто станет добиваться твоего внимания. Я не нахожу капризных девочек ни в малейшей степени привлекательными и, разумеется, не собираюсь ложиться с ними в постель.
- Это угроза или подкуп? - игриво поинтересовалась Женевьева, кладя руку на его затянутый в серый атлас локоть.
- Ну, если это и угроза, то надеюсь, что мне не придется привести ее в исполнение, - пояснил Делакруа с усмешкой, на которую она моментально откликнулась радостной улыбкой. - Вот это уже лучше, - одобрил Доминик. - Так держать!
К великой радости Элен, Женевьева снова появилась в зале, видимо, напрочь позабыв о приступе скуки, и до конца бала вела себя безупречно. Но, будучи неглупой женщиной, Элен не могла не почувствовать, что веселая флиртующая прелестница в любой момент может снова превратиться в унылую недотрогу. К счастью, больше никто не заметил, как обманчиво и ненадежно веселье младшей Латур.
- Делакруа?
Доминик, исподволь наблюдавший за Женевьевой, обернулся и увидел массивную фигуру одного из самых видных граждан города.
- Сеньор Гарсиа?
- Не пройдете ли вы со мной в игорную комнату? - с сильным акцентом произнес испанец. - Есть неотложное дело, которое необходимо обсудить. - Он кивнул с важным видом и, не допуская возражений со стороны Доминика, направился в указанную комнату.
Доминик приподнял бровь, взял стакан глинтвейна с подноса, который проносил мимо слуга, и последовал за испанцем, решив, что неотложное дело непременно имеет отношение к деньгам.
Шестеро мужчин, собравшихся в игорной комнате, приветствовали его если не восторженно, то, во всяком случае, с гораздо большей учтивостью, чем та, какой обычно жаловали его столпы креольского общества, - Чем могу служить, джентльмены? - не без иронии поинтересовался Доминик, присаживаясь на краешек стола. - Ведь вы хотите, чтобы я что-то для вас сделал, месье мэр?
Джентльмен, к которому он обратился, откашлялся и оглядел присутствующих, словно ища подтверждения своих полномочий спикера. Все молчаливо подтвердили их, и джентльмен заговорил важно и весомо, как того требовала серьезность вопроса.
- Месье Делакруа, разумеется, известно о возросшей опасности. Британские войска подошли к городу как никогда близко! После опустошения, которое они произвели в Вашингтоне, можно ожидать, что и здесь камня на камне не оставят. Отбить наступление англичан едва ли удастся. Город ненадежно защищен, а пятьдесят британских судов уже были замечены в дельте Миссисипи. Генерал Джексон собирается перехватить их, но Новому Орлеану нужна собственная оборона. У месье Делакруа есть флот, не так ли? И все его корабли укомплектованы отлично обученными командами.
- Это точно, - согласился капер, стараясь скрыть удивление и сарказм.
- Исходя из рода их деятельности можно предположить," что флот и вооружен превосходно.
- И это верно, - согласился капер, закуривая и благодушно поглядывая на собравшихся сквозь сизый дым.
- Как посмотрит месье Делакруа на то, чтобы предоставить свои корабли, людей и вооружение в распоряжение городского комитета обороны?
Вот наконец главное и сказано. Мэр со вздохом облегчения откинулся на спинку кресла. Как ему показалось, месье Делакруа обдумывал вопрос необычайно долго. Наконец презираемый ими и презирающий их капер спокойно произнес:
- В таком случае, полагаю, мне следует потребовать место в этом комитете. Едва ли вы могли рассчитывать, что я вручу вам свои сокровища, отказавшись принимать участие в решениях, касающихся их дальнейшей судьбы.
Доминик с удовольствием наблюдал за выражением их лиц. Почтенные джентльмены не могли скрыть охватившего их ужаса: чтобы отъявленный негодяй удостоился высшей почести гражданина Нового Орлеана! Однако требование Делакруа было абсолютно обоснованным, и они это понимали. Если городу нужно то, что есть у капера Делакруа, придется принять и самого капера Делакруа.
- Что ж, вам и не возразишь... - с нескрываемой горечью в полной тишине произнес Виктор Латур.
- Вот именно! - кивнул Доминик своему давнему врагу и позволил себе улыбнуться, вспомнив о его младшей дочери. - Если это все, господа, я пожелаю вам доброй ночи. Вы можете найти меня в доме Масперо. А я со своей стороны обещаю: все, требуемое от меня, будет в порядке.
Женевьева заметила, как Доминик уходил, и увидела знакомый блеск в его глазах, особую улыбку и гордый разворот плеч, означавшие насмешку, удовлетворение, решимость и тайную радость. Ее охватили тоска и зависть. Она даже направилась было к двери, дабы поскорее узнать, что его так забавляет и радует, что он задумал. Женевьеве так хотелось посмеяться вместе с Домиником, но тут же вспомнила, что она женщина, обреченная держать себя в клетке светских условностей, и что от нее ожидают лишь несерьезного лепета и соблюдения внешних приличий.
До Пунта-Горда они добрались утром на четвертый день пути, и Доминик почти сразу сошел на берег. Женевьева умоляла взять ее с собой, но тщетно. Он не поддавался ни на лесть, ни на надутые губки, ни на вызывающую задиристость и терпеливо, не повышая голоса, как умел, когда было нужно, безоговорочно отвечал отказом на все ее просьбы. И это спокойствие бесило Женевьеву едва ли не больше, чем сам отказ, но продолжать докучать ему было так же бессмысленно, как биться головой о стену, поэтому пришлось смириться с тем, что она останется на корабле и ей придется лишь с тоской вглядываться в маленькую рыбацкую деревушку на берегу.
Место казалось абсолютно безобидным: домики, дремлющие под солнцем, перед ними возятся в пыли детишки, женщины с непокрытыми головами несут корзины, полные рыбы, на берегу - гибкие, загорелые рыбаки... Над деревней витал дух нищеты - полуразвалившиеся лачуги, судя по всему, единственный пыльный проселок, и нигде никаких следов присутствия испанских властей, которым скорее всего было наплевать на столь ничтожный "прыщик" на поверхности земли.
Женевьева сообразила, что именно поэтому деревня и была избрана пунктом назначения. Несмотря на явное отсутствие там чего бы то ни было интересного, она мечтала сойти на берег и почувствовать твердую почву под ногами, но уроки, полученные в последние несколько недель, не прошли даром: Женевьева не делала больше попыток нарушить приказ капера.
Доминик с Сайласом вернулись не скоро и не одни. Трое сопровождавших их мужчин поразили Женевьеву своей разбойничьей внешностью. Они были с головы до ног обвешаны пистолетами и абордажными саблями, так что походили на пиратов гораздо больше, чем сами пираты. Доминик, например, выглядел исключительно элегантно в изящно скроенной белоснежной рубашке и выглаженных бриджах, в ботинках из мягчайшей кожи и с тщательно завязанным шелковым шарфом на шее.
Перегнувшись через перила шканцев и свесившись вниз, Женевьева с любопытством наблюдала сцену прибытия этих пятерых. Все говорили по-испански, то есть на языке, который был для нее таким же привычным, как французский: в соответствии с условиями жизни креольского общества ей дали хорошее образование. Когда мужчины подошли к задраенному люку, Доминик взглянул вверх, увидел Женевьеву и повелительным жестом указал ей спуститься вниз. Потом прижал палец к губам. Не понять его было невозможно: следовало укрыться внизу так, чтобы ее никто не увидел и не услышал. Подождав, пока трое визитеров скрылись в глубине люка, она бросилась прямиком в каюту.
- Почему я должна прятаться? - спросила она Доминика, когда он явился час спустя.
- Потому что я не желаю, чтобы эти сомнительные личности знали о твоем присутствии, - ответил он, стягивая пропотевшую рубашку. - Там наверху жарко, как в аду.
- Почему? - настаивала Женевьева.
- Дай мне чистую рубашку. Потому что неизвестно, что им взбредет в голову. Они могут не долго думая украсть тебя и держать в заложницах ради выкупа. Оружие им дарят, как ты знаешь. Но деньги тоже нужны. А в конце концов они все равно перережут тебе горло, - сурово предупредил Доминик, - так что вести с ними переговоры бессмысленно.
- О! - Женевьева, насупившись, выслушала эту информацию. - И ты даже не попытался бы спасти меня? - спросила она с нескрываемым негодованием.
- Если вы оказались настолько глупы, что не выполнили моего приказа, призванного обеспечить вам безопасность, мадемуазель Женевьева, то получили бы то, что заслуживали.
- И как долго мне придется здесь сидеть? - предпочла сменить тему Женевьева, так как обсуждение предыдущей явно ни к чему бы не привело.
- Пару дней я подожду "Ласточку", "Колумба" и "Лебедя", - ответил Доминик, - "Алюэтта" и "Пика" будут здесь не раньше, чем через неделю, даже при попутном ветре, так что их мы ждать не станем.
- Ожидание обещает быть очень тоскливым, если нельзя сойти на берег и даже подниматься на палубу. - Она надула губы, но, не обращая на это никакого внимания, Доминик рассмеялся:
- Неубедительно, mon coeur <сердце мое (фр.).>. Элизина манерность в твоем исполнении просто смешна. Ты похожа на маленькую девочку, рядящуюся в матушкины одежды.
- Как ты меня назвал? - Не услышав ничего другого, кроме этих двух слов, Женевьева застыла с открытым от удивления ртом.
Доминик наморщил лоб, пытаясь сообразить, какие слова ее так поразили. Потом испуганная и одновременно скорбная гримаса исказила его лицо. С явным усилием, пытаясь казаться беззаботным, Доминик пожал плечами.
- Это просто игра слов, моя фея, - небрежно сказал он. - Думаю, сейчас самое подходящее для тебя - снова облачиться в мужской костюм. В таком виде ты сможешь ходить по палубе, не привлекая к себе нежелательного внимания наших друзей на берегу. Но с корабля - ни ногой! Поняла?
Женевьева кивнула и направилась к двери, стараясь избежать его взгляда.
- Пойду заберу у Сайласа свои бриджи.
С минуту Доминик смотрел на закрывшуюся за ней дверь, потом вздохнул и покачал головой. Как эти слова могли сорваться у него с языка, да еще так, словно нет ничего естественнее, чем назвать юную Латур - сердце мое, жизнь моя? С тех пор как умерла Розалинда, он никогда не произносил их. И думал, что никогда не произнесет снова. Но это случилось непроизвольно, а Женевьева, разумеется, сразу же обратила на это внимание, и ей не хватило такта сделать вид, что она ничего не заметила. Доминик должен следить за собой, чтобы такое не повторилось. Слова сорвались скорее всего случайно. Нет, он не может допустить, чтобы его жизнь чертовски осложнилась из-за этого.
"Игра слов, - думала между тем Женевьева. - Разумеется, просто фигура речи. Доминик назвал меня так в насмешку. Это могло бы быть правдой, если бы он произнес эти слова в пылу страсти. Но лучше выбросить это из головы, пока воображение не завлекло меня слишком далеко". Женевьеве казалось, что она и не хотела этого, потому что тогда чертовски осложнилась бы ее жизнь.
Три пиратских судна, следовавшие через залив Кампече, появились неожиданно, и встреча была, мягко выражаясь, бурной. Миссия завершена, и команды всех кораблей по крайней мере на двадцать четыре часа оказались свободными от службы. Ром лился рекой. Все пели и плясали, но рысканье по берегу в поисках женщин было запрещено. Женевьеве не надо было повторять, чтобы она оставалась внизу. Слова песен, которые горланили моряки, заставляли ее краснеть, разговор капитанов, которым на "Танцовщице" был устроен торжественный ужин, оказался не многим лучше.
Доминик убедительно советовал ей провести вечер в одиночестве, в крохотной каюте Сайласа, который прислуживал господам у хозяина. Женевьева с упрямством, о котором ей пришлось потом горько пожалеть, заявила, что будет изображать гостеприимную хозяйку и помогать Сайласу. Доминик лишь пожал плечами. "Что ж, придется преподать еще один урок, - решил он. - Поскольку я буду рядом, самое большее, что грозит фее, это стыд и чувство неловкости".
Капитаны его флота понятия не имели о том, что на "Танцовщице" есть женщина. Узнав об этом, они сделали соответствующий вывод: ни одна леди не могла бы оказаться в подобной ситуации, следовательно, незачем и стесняться в выражениях. И они подтрунивали над Домиником, называя его хитрецом, который обошел их всех, прихватив с собой "все удобства". Пару раз Женевьеву облапили, когда она подавала еду, стараясь вести себя так, словно все происходило па Ройял-стрит или в Трианоне. Но за этим столом было не до изысканных манер. Эти люди вели себя ужасно; разумеется, Доминик оставался таким же обходительным и трезвым на вид, как всегда, хотя выпил не меньше вина и бренди, чем остальные. Когда его бирюзовые глаза останавливались на ее застывшем, с пылающими щеками лице, что случалось довольно часто, в них читались насмешка и удовлетворение: вот видишь, словно говорил его взгляд, я снова оказался прав. Делакруа не сделал ни единой попытки смягчить непристойность шуток своих гостей или сказать хоть слово, чтобы изменить их представление о Женевьеве.
Гордость не позволяла уйти, хотя она испытывала невыносимое унижение, и, если бы Доминик предложил ей удалиться, она пулей выскочила бы из каюты при первой же возможности. Но он не предложил, лишь передавал Женевьеве свою тарелку, когда требовалось снова наполнить ее, и жестом указывал на бутылки, стоявшие на сервировочном столике, если требовалось кому-нибудь налить еще. Когда посуду наконец убрали и в услугах Женевьевы больше не было необходимости, когда она, казалось, могла покинуть каюту так, чтобы это выглядело естественно, а не признанием собственного упрямства, капитан "Чайки" весьма фривольно попросил ее остаться и развлечь их. Мужчинам мучительно недостает женского общества, сообщил он и выразил надежду, что месье Делакруа не будет столь эгоистичен, чтобы держать девушку только для себя. Многозначительные взгляды обратились к широкой кровати, и одобрительный гул прокатился по каюте.
- Иди, - ровным голосом сказал Доминик, не повернув головы.
И она вышла, дрожа от стыда и злясь на себя за то, что позволяет так с собой обращаться. Она не могла направить свой гнев на Доминика, и от этого становилось еще горше. Когда подвыпившие гости вышли на палубу покурить и освежиться, Сайлас, не скрывая недовольства, сообщил, что она может, ничего не опасаясь, вернуться в каюту хозяина.
Женевьева тихонько заползла под одеяло. Она не знала, как посмотреть в глаза Доминику. Но пират оказался более чем великодушен в своей победе. Он ни разу не напомнил ей о том ужасном вечере ни тогда, ни впоследствии, однако сама Женевьева еще долго не могла простить себя, и понадобилось немало времени, чтобы воспоминание об этом кошмаре перестало ее мучить.
Разнообразие во время обратного пути внес захват английского торгового судна, груженного шелками, чаем, пряностями и прочими предметами роскоши, которых с нетерпением ждали в Новом Орлеане многочисленные покупатели Доминика. Когда добыча показалась на горизонте, атмосфера на "Танцовщице" стала радостно-возбужденной. Все замерли в напряженном ожидании, казалось, матросы даже принюхиваются, словно собаки, учуявшие лису. Доминик стоял на мостике, с презрительной улыбкой наблюдая, как неуклюжий купец пытается совершить маневр - словно у него был шанс убежать от маленькой летучей стаи "ястребов", которая появилась в поле его зрения.
- Зарядить ружья и выкатить орудия, - спокойно приказал Доминик. Сомневаюсь, что они Нам понадобятся, но так купец скорее поймет, что мы настроены серьезно. - И усмехнулся:
- Если у него есть еще сомнения на этот счет.
Женевьева бросила на него быстрый взгляд. Хоть Доминик и делал вид, что все это просто игра, но он собирался совершить пиратское нападение, что в мирное время означало просто вульгарный грабеж. Впрочем, для Доминика Делакруа все это и было игрой. Увлекательной игрой. И Делакруа в ней победит.
- Если хочешь посмотреть, фея, безопаснее всего занять место на корме. Доминик заговорщически подмигнул.
- А здесь нельзя остаться? Я не понимаю, что происходит, если не слышу, какие приказы ты отдаешь.
Ну конечно, ведь Женевьева Латур должна понимать, что происходит, когда наблюдает за чем-нибудь. А мешать она не будет, это Доминик уже знал.
- Хорошо, только не поднимай голову над ограждением палубы.
Женевьева выбрала место в уголке, откуда открывался ничем не заслоняемый обзор и где она могла слышать все, что говорится на мостике.
Купец приготовил бортовые сети, и вздернутые пушечные носы высунулись из бойниц. Значит, приготовился защищаться? Улыбка Доминика сделалась шире, и он отдал приказ поднять все паруса. Так же поступили и на других судах. Женевьева почти слышала раздававшиеся на них панические восклицания: почему неприятель насторожился при их приближении? Только потому, что они стали действовать согласованно? Сигнальные флажки замелькали на мачтах "ястребов". "Танцовщица" заложила право руля, "Колумб" - лево. Все корабли, став по ветру, ринулись вперед; пена вскипела, когда они на огромной скорости стали рассекать носами волны в едином строю. "Ласточка", "Чайка" и "Пика" заняли позиции на флангах. Если возникнет необходимость, они тоже примут участие в забаве.
Купец в страхе метнулся в сторону, когда к нему с наветренной стороны вплотную подошел "Колумб", но и с подветренной его поджидала "Танцовщица". Команда пиратского фрегата действовала слаженно, звучал только голос Доминика, ровный, но властный. Метнулись абордажные крюки, и матросы стали перебираться на захваченное судно, хватаясь за веревки и разрывая бортовые сети саблями и крюками. С борта купца послышалось несколько выстрелов, в ответ с беспощадной точностью раздались выстрелы с фрегата, и купец, который не был силен в сражениях, окончательно струсил. Все было кончено.
"Пиратствовать лучше в открытом море", - в замешательстве тысячный раз вспомнила Женевьева. Бессовестное дело, которое приносит огромные барыши тем, кто рискует им заниматься, тем, кто искусен, и смел. Доминик Делакруа обладал этими качествами в полной мере, и Женевьева почувствовала, как ее сердце учащенно забилось: она разделяла волнение команды и спокойную удовлетворенность Доминика хорошо выполненной работой. Он нанес внушительный удар по врагу ради своей страны, удар по тугому кошельку британских купцов, финансирующих войну. Его собственный кошелек, разумеется, станет толще постольку, поскольку истощатся их кошельки, но шла война, и пиратство было делом чуть ли не законным.
Тоненький голосок, донесшийся из монастыря урсулинок, напомнил Женевьеве, что с точки зрения строгих правил морали никакому воровству нет оправдания, но нравственные соображения не волновали тех, кто будет покупать эти товары, а уж пиратов они беспокоили еще меньше. И Женевьева, слегка шокированная, вдруг поняла, что и ее эти соображения интересуют, но, похоже, ничуть не смущают.
Глава 16
- Женевьева, дорогая, ты хорошо себя чувствуешь? - Элен встревоженно посмотрела на падчерицу, вид которой свидетельствовал о крайнем нетерпении, в желто-карих глазах бушевала, гроза.
- Отлично, - коротко ответила девушка, поглядывая в зал, где сливки новоорлеанского общества веселились на первом балу нового сезона. - Просто здесь так скучно!
- Ты не должна так говорить, - едва слышно прошептала Элен. - Что, если тебя кто-нибудь услышит?
Женевьева пожала плечами, выражая полное безразличие. Элен вздохнула. После возвращения из монастыря Женевьева стала просто невозможной. Не находясь больше в тени красоты старшей сестры, она быстро превращалась в одну из самых завидных невест года. Но ее необычная красота была уже не в новость, зато вечно тоскливое и недовольное выражение лица обескураживало многих женихов. Те недели, что Женевьева провела у монахинь, вынуждена была признать Элен, произвели в ней некую удивительную перемену. Девушка необычайно расцвела и даже, несмотря на свою миниатюрность, производила впечатление зрелой женщины. Отец уже составил внушительный список потенциальных претендентов на ее руку.
- Мадемуазель Латур? Сейчас мой танец, если не ошибаюсь. - Молодой человек, завитый и напомаженный, облаченный в шелковые панталоны до колен и полосатый камзол, поклонился Женевьеве.
Она взглянула на него поверх веера. Антуан Дюфур становился назойливым, и ей не нравились его дурацкие маленькие подстриженные усики над мясистыми губами.
- Боюсь, я не в настроении танцевать, Антуан.
- Но это мой танец. - У молодого человека нелепо вытянулось лицо, и он указал на бальную карту.
- Когда давала согласие, я не знала, что мне не захочется танцевать. Женевьева медленно встала, улыбнулась и вышла из зала.
Ошеломленный ухажер поклонился Элен и отправился на поиски более сговорчивых барышень, а мачеха с ужасом посмотрела на Николасе.
- Что нам делать? - слезливо запричитала она. - Если Женевьева будет вести себя столь грубо, ее в конце концов все отвергнут. Не понимаю, почему ей все так неприятны?
- О, Доминик, я не видел, что вы здесь стоите! - Воскликнул Николас. Элен, вы ведь знакомы с Домиником Делакруа?
Капитан отделился от стены, у которой стоял, и, кланяясь, поднес к губам кончики пальцев мадам Латур:
- Я очарован, мадам.
Элен слабо улыбнулась. По какой-то не очень понятной ей причине месье Делакруа вдруг стал весьма желательной персоной в обществе. Это было как-то связано с приближением военных сил Британии и сражениями, которые велись в заливе. Но Виктору недосуг было объяснять это жене, когда она спросила, к тому же он вообще не любил упоминать имя капера и не любил, когда о Делакруа при нем говорил кто-нибудь другой. Так или иначе, теперь Доминик был повсюду принят и одаривал своими циничными, загадочными улыбками всех и каждого.
- Я надеялся, что ваша кузина окажет мне честь потанцевать со мной, Николас, - небрежно заметил Доминик. - Бьюсь об заклад, она уже помолвлена.
Николас бросил на него свирепый взгляд. Он все еще не знал, что произошло между его кузиной и капером в ту апрельскую ночь, но, насколько ему было известно, больше они не встречались. Во всяком случае, если они оказывались в одном помещении, Женевьева всячески избегала Доминика.
- Нет, она не помолвлена, - сказала Элен, нервно теребя свой ридикюль. Уверена, что Женевьева скоро вернется сюда.
- Тогда, надеюсь, я буду иметь это удовольствие. - Легкий поклон, и Доминик отправился на поиски Женевьевы.
В интимном уединении на Рэмпарт-стрит Женевьева не делала секрета из того, что, вкусив дух свободы и приключений, стала находить прежнюю жизнь невыносимо тоскливой, но сегодня Доминик впервые увидел, как подобное настроение отражается на ее поведении в обществе. И в полной мере разделял опасения Элен. Если такое вопиющее пренебрежение условностями будет продолжаться, Женевьева Латур скоро станет в свете изгоем. А поскольку Делакруа так или иначе ответствен за то, что подобающий образ жизни стал Женевьеве в тягость, значит, он обязан убедить ее примириться с неизбежным. "Ив конце концов она смирится, - не сомневался он. - Сейчас просто еще слишком свежи воспоминания о "Танцовщице"..."
Доминик заметил, как легко узнаваемая фигурка в изысканном платье из розовой кисеи на белой атласной подкладке мелькнула и скрылась, взбежав по широкой закругленной лестнице главного зала. Там, наверху, наверняка можно будет найти укромную комнату, и Доминик последовал за Женевьевой ленивой, небрежной походкой, однако достиг верхней площадки лишь на несколько секунд позже, чем она. Вместо того чтобы пройти в комнату, где дамы могли расслабиться и отдохнуть после бурных танцев, Женевьева направилась прямо к двери, ведущей на верхнюю террасу позади дома. Делакруа недовольно поджал губы.
Он позвал ее строгим голосом, и Женевьева, уже взявшись за ручку двери, остановилась как вкопанная.
- Нельзя сбегать с бала подобным образом.
- Я не могу там находиться больше ни минуты! - Ее прозрачное кисейное платье и порхающие движения напомнили ему бабочку на листке дерева.
- Ты снова ведешь себя как капризное дитя, - сурово отчитывал капер. - Ты была недопустимо груба с молодым Дюфуром и огорчила мачеху. Когда тебя никто не видит, можешь беситься как угодно, но на людях так вести себя нельзя.
- А почему ты можешь демонстрировать им свое презрение, а я нет? Женевьева едва сдерживала ярость. - Ты не делаешь секрета из того, что презираешь их всех, и даже получаешь некоторое удовольствие от этого.., цирка! Так почему я должна лицемерить?
- Не будь наивной, фея. Ты прекрасно понимаешь, почему ты должна это делать, а я - нет. Это, конечно, несправедливо, но так устроен мир. А теперь пойдем вниз и потанцуем.
Она медленно повернулась к нему - легкое платье вспорхнуло вокруг ее тонкой талии. Горестная улыбка мелькнула в тигриных глазах.
- Я сделаю это, но только потому, что это разозлит кэпа. - Доминика это рассмешило, а она продолжила с неожиданно искренним страданием:
- Мы так похожи, почему же ты не можешь понять, что я чувствую?
- Я понимаю, - ласково ответил он. - Понимаю, потому что и сам чувствовал бы то же самое. Но существуют реальные обстоятельства, с которыми мы вынуждены считаться, Женевьева. Первое и главное из них состоит в том, что ты - женщина.
- Первое и последнее, - горько согласилась она. - Этим все сказано, так ведь?
- Боюсь, что так, - подтвердил Доминик. - Сними-ка с себя эту бунтарскую маску, дитя мое, и начинай действовать. Мы пойдем танцевать, и ты будешь улыбаться, вести оживленную беседу сначала со мной, потом с любым другим, кто станет добиваться твоего внимания. Я не нахожу капризных девочек ни в малейшей степени привлекательными и, разумеется, не собираюсь ложиться с ними в постель.
- Это угроза или подкуп? - игриво поинтересовалась Женевьева, кладя руку на его затянутый в серый атлас локоть.
- Ну, если это и угроза, то надеюсь, что мне не придется привести ее в исполнение, - пояснил Делакруа с усмешкой, на которую она моментально откликнулась радостной улыбкой. - Вот это уже лучше, - одобрил Доминик. - Так держать!
К великой радости Элен, Женевьева снова появилась в зале, видимо, напрочь позабыв о приступе скуки, и до конца бала вела себя безупречно. Но, будучи неглупой женщиной, Элен не могла не почувствовать, что веселая флиртующая прелестница в любой момент может снова превратиться в унылую недотрогу. К счастью, больше никто не заметил, как обманчиво и ненадежно веселье младшей Латур.
- Делакруа?
Доминик, исподволь наблюдавший за Женевьевой, обернулся и увидел массивную фигуру одного из самых видных граждан города.
- Сеньор Гарсиа?
- Не пройдете ли вы со мной в игорную комнату? - с сильным акцентом произнес испанец. - Есть неотложное дело, которое необходимо обсудить. - Он кивнул с важным видом и, не допуская возражений со стороны Доминика, направился в указанную комнату.
Доминик приподнял бровь, взял стакан глинтвейна с подноса, который проносил мимо слуга, и последовал за испанцем, решив, что неотложное дело непременно имеет отношение к деньгам.
Шестеро мужчин, собравшихся в игорной комнате, приветствовали его если не восторженно, то, во всяком случае, с гораздо большей учтивостью, чем та, какой обычно жаловали его столпы креольского общества, - Чем могу служить, джентльмены? - не без иронии поинтересовался Доминик, присаживаясь на краешек стола. - Ведь вы хотите, чтобы я что-то для вас сделал, месье мэр?
Джентльмен, к которому он обратился, откашлялся и оглядел присутствующих, словно ища подтверждения своих полномочий спикера. Все молчаливо подтвердили их, и джентльмен заговорил важно и весомо, как того требовала серьезность вопроса.
- Месье Делакруа, разумеется, известно о возросшей опасности. Британские войска подошли к городу как никогда близко! После опустошения, которое они произвели в Вашингтоне, можно ожидать, что и здесь камня на камне не оставят. Отбить наступление англичан едва ли удастся. Город ненадежно защищен, а пятьдесят британских судов уже были замечены в дельте Миссисипи. Генерал Джексон собирается перехватить их, но Новому Орлеану нужна собственная оборона. У месье Делакруа есть флот, не так ли? И все его корабли укомплектованы отлично обученными командами.
- Это точно, - согласился капер, стараясь скрыть удивление и сарказм.
- Исходя из рода их деятельности можно предположить," что флот и вооружен превосходно.
- И это верно, - согласился капер, закуривая и благодушно поглядывая на собравшихся сквозь сизый дым.
- Как посмотрит месье Делакруа на то, чтобы предоставить свои корабли, людей и вооружение в распоряжение городского комитета обороны?
Вот наконец главное и сказано. Мэр со вздохом облегчения откинулся на спинку кресла. Как ему показалось, месье Делакруа обдумывал вопрос необычайно долго. Наконец презираемый ими и презирающий их капер спокойно произнес:
- В таком случае, полагаю, мне следует потребовать место в этом комитете. Едва ли вы могли рассчитывать, что я вручу вам свои сокровища, отказавшись принимать участие в решениях, касающихся их дальнейшей судьбы.
Доминик с удовольствием наблюдал за выражением их лиц. Почтенные джентльмены не могли скрыть охватившего их ужаса: чтобы отъявленный негодяй удостоился высшей почести гражданина Нового Орлеана! Однако требование Делакруа было абсолютно обоснованным, и они это понимали. Если городу нужно то, что есть у капера Делакруа, придется принять и самого капера Делакруа.
- Что ж, вам и не возразишь... - с нескрываемой горечью в полной тишине произнес Виктор Латур.
- Вот именно! - кивнул Доминик своему давнему врагу и позволил себе улыбнуться, вспомнив о его младшей дочери. - Если это все, господа, я пожелаю вам доброй ночи. Вы можете найти меня в доме Масперо. А я со своей стороны обещаю: все, требуемое от меня, будет в порядке.
Женевьева заметила, как Доминик уходил, и увидела знакомый блеск в его глазах, особую улыбку и гордый разворот плеч, означавшие насмешку, удовлетворение, решимость и тайную радость. Ее охватили тоска и зависть. Она даже направилась было к двери, дабы поскорее узнать, что его так забавляет и радует, что он задумал. Женевьеве так хотелось посмеяться вместе с Домиником, но тут же вспомнила, что она женщина, обреченная держать себя в клетке светских условностей, и что от нее ожидают лишь несерьезного лепета и соблюдения внешних приличий.