Фэйзер Джейн. Шарады любви

   Даниэль продолжала сидеть в своем темном углу, жадно вдыхая распространившийся по комнате аромат горячих яств. Она была так голодна, что пустой желудок буквально прилипал к позвоночнику. Запах вкусной еды усугублял чувство голода, заставляя девушку поминутно глотать слюну и вызывая спазмы в животе.
   Наконец прозвучало традиционное «Приятного аппетита, милорд», дверь за последним слугой бесшумно закрылась, и граф занял свое место за столом. Бросив взгляд на худенькую фигурку, видневшуюся из-за балдахина кровати, он сказал с улыбкой:
   — Ужин подан, дитя мое.
   Даниэль очень медленно поднялась и робко пошла к столу. Линтон заметил это и с сожалением подумал о том, что собирался сейчас сделать.
   — Прежде чем мы приступим к трапезе, Даниэль, я хотел бы задать вам несколько вопросов, на которые хотел бы получить честные и подробные ответы.
   В руках графа блеснул маленький серебряный ножичек, и он с большим искусством принялся разделывать сельдь горячего копчения, фаршированную устрицами. При виде столь изысканного блюда Даниэль почувствовала себя совсем плохо. Она отступила на шаг. Потом решительно села на кровать.
   — Я не голодна, — сказала она по-французски и тут же повторила это по-английски. У нее на глазах блестели слезы обиды и разочарования. Значит, на ужин можно рассчитывать только при условии откровенности с этим холеным аристократом.
   — Что ж, очень жаль, — пробормотал Линтон, нанизывая на вилку кусок фаршированной рыбы и собираясь отправить его в рот.
   Однако он вдруг почувствовал, что не голоден. Более того: аппетит совершенно пропал. И все же игру надо было продолжать. Или отказаться от плана разгадать шараду, которую жизнь подкинула ему в образе этой девушки. Снова наступило молчание, прерываемое лишь звяканьем вилки о тарелку и аппетитным причмокиванием одного из обитателей комнаты, с деланным удовольствием поглощавшего деликатесы.
   — Похоже, дорогой лорд Линтон, вы намерены держать меня здесь взаперти, полуголой и умирающей с голоду. Так?
   Граф поднял голову и с удивлением посмотрел на девушку. Даниэль сказала эту фразу на чистейшем английском языке без малейшего акцента.
   — Нет, я не хочу заставлять вас голодать, дитя мое, — также по-английски ответил граф. Он отрезал большой кусок хлеба и налил воды в хрустальный бокал. Поставив то и другое на разрисованный затейливыми узорами поднос, Линтон перенес его со стола на кровать.
   Девушка отломила небольшой кусочек хлеба, лениво размяла его между пальцами, уронив при этом несколько крошек на покрывало, и отправила в рот. Ей подумалось, что как ни мал был этот кусок, но он все же гораздо вкуснее той черствой булки, из-за которой она утром дралась с булочником. Но теперь ее глаза были прикованы к блюдам, заполнявшим стол. Да и ледяная вода, которую она с равнодушным видом потягивала из поднесенного графом бокала, не могла идти ни в какое сравнение со стоявшим перед Линтоном изысканным испанским вином в пузатой темной бутылке.
   — Почему бы нам не начать с вашего возраста? — сказал граф, отрезая поджаристый кусок индюшки и аккуратно перекладывая его себе на тарелку. При этом он делал вид, что не замечает жадного голодного взгляда Даниэль.
   Что ж, назвать свой возраст и получить за это сочный кусок жареного мяса — хорошая сделка. И все же девушка продолжала колебаться. Тем временем его светлость зачерпнул из серебряного сосуда полную ложку вкуснейшего на вид соуса и принялся старательно поливать им индейку. Покончив с этим, он снова поднял голову и с невинным видом мягко сказал:
   — А затем вы назовете мне свое полное имя.
   И положил к себе на тарелку ложку жареного горошка с несколькими аппетитно подрумяненными картофелинами. Подумав, он взял графин с испанским вином и принялся медленно наполнять свой бокал багряным, пузырящимся напитком. Этого Даниэль выдержать не смогла.
   — Семнадцать, — отрывисто бросила она.
   — Не окажете ли вы мне честь, мадемуазель, отужинать вместе. Прошу к столу.
   Граф поднялся, отвесил своей пленнице самый что ни на есть аристократический поклон и, обойдя вокруг стола, поставил массивный деревянный стул напротив тарелки со всякой вкуснятиной. Даниэль не пробовала ничего подобного уже недель восемь.
   — Прошу вас, — еще раз галантно пригласил он девушку. Даниэль не спеша, с достоинством поднялась с кровати и села за стол.
   — Но прошу вас, ешьте медленно, — предупредил Линтон. — Ваш изголодавшийся желудок еще не привык к нормальной пище, а я не хотел бы провести эту ночь, поддерживая вашу очаровательную головку над тазом.
   Граф налил себе еще вина и, изящно подняв бокал двумя пальцами, сквозь стекло принялся наблюдать за девушкой. Очень скоро граф убедился, что его предупреждения были излишними. Даниэль оказалась обжорой не в большей мере, чем распутницей. Но все же в ней было еще больше загадок, чем Линтон уже успел разгадать. Поэтому он решил продолжить свой эксперимент.
   — Надеюсь, вы намерены играть честно, мадемуазель, — мягко сказал граф. — И если не ошибаюсь, вы задолжали мне свое полное имя. Так?
   Рука с вилкой, которой девушка хотела взять себе немного жареного горошка, застыла в
   воздухе.
   — Мне нужна только правда, дитя мое, — серьезно добавил граф.
   Даниэль не могла скрыть испуга перед сверхъестественной способностью Линтона читать ее мысли. Граф понял это, и его темно-синие глаза, встретившись с ее карими, немного подобрели.
   — Я — Даниэль де Сан-Варенн, — капитулировала девушка. Она понимала, что этот человек не удовлетворится только половиной ее истории. Не успокоится, пока не будет знать все. И добьется от нее правды, сломив любое сопротивление так же легко, как волна прилива смывает на своем пути хрупкую плотину.
   Тлевшее в камине сырое полено вдруг вспыхнуло ярким пламенем, осветив взлохмаченные локоны Даниэль и придав розоватый оттенок ее спутанной прическе «под мальчика». Граф глубоко вздохнул, как будто о чем-то вспомнив.
   — Вы дочь Луизы Рокфорд? — в упор спросил он.
   Даниэль чуть заметно кивнула головой и прошептала:
   — Да. Это моя мама.
   — Таким образом, вы — Даниэль де Сан-Варенн, внучка Антуана, герцога Сан-Варенна. Так?
   — Была ею.
   Даниэль опустила взгляд в стоявшую перед ней тарелку. Граф же, посмотрев на нее с удивлением, вновь наполнил свой бокал.
   — Была? Как это понимать?
   — Мой дед умер.
   — Насколько я помню, Луиза вышла замуж за его старшего сына. Таким образом, вы являетесь дочерью герцога де Сан-Варенна?
   — Мой отец также умер.
   Граф задумчиво потягивал вино из бокала. Итак, герцог умер. Тем не менее, Линтон не сомневался, что история девушки только начинается. Теперь надо было дать Даниэль возможность отдохнуть, прежде чем она сможет или захочет рассказать все остальное. Блеснувшие в ее глазах слезы не ускользнули от внимания графа. Но почему же, во имя чего дочь одного из старейших и знатнейших семейств Франции вынуждена вести жизнь голодного оборвыша в темных переулках Парижа?
   — Вы научились говорить по-английски у своей матери?
   Граф пододвинул к себе вазу с фруктами, взял одно яблоко и, изящно разрезав его на мелкие дольки, размешал в розетке с малиновым вареньем. «Интересно, когда эта девчушка в последний раз пробовала подобный десерт?» — подумал он. Линтон предложил такую же розетку Даниэль, но та отрицательно покачала головой.
   — Хорошо. Закончите трапезу чуть позже. Может быть, аппетит проснется, когда вы освободитесь наконец от накопившегося в душе страшного груза.
   Линтон вдруг поймал себя на странном желании: посадить эту несчастную оборванку к себе на колени, убаюкать, как маленького ребенка, и постараться утешить. Тогда, возможно, она ему все расскажет. Но — нет! Что бы Даниэль де Сан-Варенн ни испытала в своей жизни, это произошло, когда она уже стала взрослой. И выведать у нее что-либо простыми ласками или утешениями не удастся. Кроме того, не стоит форсировать события. Граф Линтон задумался.
   Прошло несколько минут. И вдруг в наступившей тишине раздался тихий голос Даниэль.
   — Говорите по-английски, дитя мое, — прервал ее Линтон. — Это поможет взглянуть на все происшедшее с вами со стороны и более беспристрастно.
   Даниэль чуть заметно кивнула головой в знак согласия. Когда же заговорила вновь, голос ее звучал нерешительно и дрожал. Но мало-помалу девушка успокоилась. И тогда перед графом Линтоном начала развертываться фантастическая история, полная невероятных кошмаров, предвещавших в будущем нечто еще более страшное…

Глава 2

   — Я выросла в имении своего дедушки в Лангедоке. Надеюсь, для вас не секрет феодальные порядки, все еще господствующие в провинции?
   Даниэль украдкой бросила быстрый взгляд на графа. Тот утвердительно кивнул головой. Девушка глубоко вздохнула и продолжила свой рассказ:
   — Земельные и прочие налоги, которые приходится платить крестьянам, устанавливаются самими владельцами. К тому же сюзерены имеют право в любое время пользоваться и без того мизерными наделами своих вассалов. Дедушка в этом отношении не составлял исключения. Мой отец с его братьями — также. Они не гнушались и принуждать к сожительству крестьянских девушек. Равно, как их матерей, если несчастные мужья и отцы осмеливались вступаться за своих домашних.
   Даниэль облокотилась обеими руками о стол, положив подбородок на сплетенные пальцы. Она смотрела отсутствующим взглядом куда-то вдаль, а ее мягкий голос звучал грустно и монотонно. Только иногда в нем слышались саркастические нотки, хотя лицо девушки оставалось бесстрастным. Граф сидел неподвижно и внимательно слушал, ожидая дальнейшего развития описываемых событий. Правда, пока ничего нового для себя он не открыл. Все это было донельзя знакомо…
   — То, что я родилась девочкой, просто обескуражило отца и дедушку, — продолжала Даниэль. — В то время мои дядья тщетно пытались доказать родителям девушек из мало-мальски знатных семей, что достойны стать мужьями их дочерей. Попутно они продолжали плодить в имении внебрачных детей. В том числе и мужского пола. Но вряд ли кто-либо из этих несчастных мальчишек имел шансы стать со временем законным наследником поместья и герцогского титула.
   На мгновение в лице девушки снова мелькнуло бесовское выражение, похожее на то, которое граф заметил у нее во время их первой утренней встречи.
   — Вас, возможно, все это шокирует, милорд? — спросила Даниэль, не в силах сдержать насмешливой улыбки.
   — Нет, дитя мое. Прошу вас, продолжайте.
   Губы графа чуть дрогнули. Он отлично понимал, что за этим шаловливым вступлением последует нечто ужасно серьезное. Возможно, даже трагическое.
   — Я… я… была всего лишь внучкой, — на мгновение запнулась Даниэль. — Поэтому все права стать наследником Люсьена, моего отца, естественно, принадлежали Филиппу. — И девушка с некоторым раздражением пожала плечами. — Вы ведь знаете, милорд, как устраиваются все эти дела. Предполагалось, что в подобной ситуации я должна была выйти замуж за какого-нибудь вдовца с видами на наследство. А потому требовалось срочно подыскать мне соответствующую партию. Причем — непременно в аристократических кругах…
   Горькая нотка разочарования проскользнула в спокойном тоне Даниэль. Линтон про себя отметил, что в обществе, где вращался он сам, такого рода истории далеко не редкость. И все же сейчас речь шла о дочери Луизы Рокфорд. Поэтому граф пока воздержался от каких-либо замечаний и продолжал внимательно слушать.
   — Маман считала меня умнее своих сверстниц, — рассказывала Даниэль. — А потому настаивала на более утонченном и тщательном воспитании.
   Девушка заметила, как при этих словах граф нервно повел плечом.
   — Все же признайтесь, милорд, что мой рассказ вас немного шокирует, — уверенно сказала Даниэль.
   — Немного, пожалуй, — признался Линтон. — Но я ни на минуту не забываю, что вы — дочь Луизы Рокфорд.
   — Вы были знакомы с моей мамой?
   — Немного. Она ведь значительно старше меня.
   Его светлость не мог позволить себе признаться, что восемнадцать лет назад разочаровавшаяся в своей семейной жизни Луиза Рокфорд, которой шел тогда двадцать второй год, посвятила его, шестнадцатилетнего юнца, в тайны и радости любовных наслаждений.
   И Линтон погрузился в воспоминания. Сейчас Луизе должно быть около сорока лет. После краткого пребывания в Лондоне, а затем при французском дворе она уединилась в Лангедоке. Семейство Сан-Варенн вообще считалось семейством отшельников и неудачников. Они старались держаться в стороне от грандиозных кутежей и оргий, столь частых при дворе короля Людовика XVI. Они предпочитали предаваться более дешевым, но одновременно более доступным удовольствиям в собственном имении. Все члены семейства были убежденными пьяницами, не слезали с лошадей, славились наследственной бессмысленной жестокостью.
   Луизе шел восемнадцатый год, когда Люсьен, виконт де Сан-Варенн, похитил ее сердце, а затем и невинность. Отец, граф Марч, уступил мольбам любимой дочери и дал свое согласие на свадьбу, которую грязные слухи и сплетни превратили в омерзительный фарс. Но время шло. И к тому времени, когда юный граф Джастин Линтон пал жертвой чар Луизы де Сан-Варенн, та уже успела преподнести своему мужу подряд двух мертворожденных сыновей. С необычными для женщин ее круга смелостью и решительностью Луиза изгнала Люсьена с супружеского ложа, заявив, что должна отдохнуть духовно и физически перед очередной беременностью. Это повергло того в полнейшее отчаяние. Во-первых, потому что Люсьен все еще желал обладать прекрасным, гибким телом законной супруги.
   А во-вторых, не меньшее значение имело то, что наследник титула и имения Сан-Варенн просто не привык к подобному обращению. Однако угроза Луизы покончить с собой, отправив заодно на тот свет и самого Люсьена, если тот попытается взять ее силой, заставила супруга смириться.
   Укрощенный де Сан-Варенн начал вывозить Луизу в свет, надеясь этим умиротворить свою супругу и сделать уступчивее. Но та предпочла предаваться плотским утехам не с мужем, а с юным графом Линтоном. Результатом этой связи стало изгнание Луизы в Лангедок. Впрочем, сама она не очень против этого протестовала.
   Размышления графа внезапно были прерваны вопросом Даниэль:
   — Я вижу, милорд, что вам стало скучно меня слушать?
   Линтона несколько покоробил тон девушки, но он сдержался и мягко ответил:
   — Напротив, мой интерес к вашему рассказу растет с каждым сказанным словом, и я с нетерпением жду продолжения. Кстати, мадам Луиза, насколько мне известно, всегда несерьезно относилась ко всякого рода условностям. Судя по открытому выражению вашего лица, вы унаследовали от нее эту черту характера.
   Граф вдруг увидел, как две крупные слезинки скатились по щекам Даниэль. Она смахнула их ладонью, но тут же зашмыгала носом. Его светлость вынул из-за кружевного обшлага изящный батистовый платок и протянул через стол девушке:
   — Не смущайтесь. Мы не на улице. Вытрите слезы и ваш очаровательный носик.
   Влажные глаза Даниэль на мгновение вспыхнули, но она послушно взяла платок, вытерла нос и еле слышно сказала:
   — Моя мама умерла.
   Тонкие пальцы девушки сначала конвульсивно комкали платок, потом зажали его в кулаке. Даниэль подняла голову и с вызовом посмотрела на графа. Линтон понял этот взгляд и мягко сказал:
   — Извините меня, Даниэль. Но я все же хотел бы знать, когда, где и как это произошло.
   Было прекрасное морозное утро. Лучи бледного февральского солнца пробивались сквозь тонкие занавески на окне и падали на пол. Даниэль де Сан-Варенн спрыгнула с кровати, ощущая во всем теле бодрость и бьющую через край энергию юности. В комнате было прохладно. Но несмотря на ранний час, кто-то уже позаботился зажечь огонь в камине. Кто именно — Даниэль не знала. Но не все ли равно? Важно, что камин пылал, постепенно заполняя комнату теплом и уютом. А растопила его, наверное, старая нянька Даниэль, которая заботилась о ней чуть ли не с пеленок. Или кто-нибудь из таких же добрых слуг ее матери, всегда старавшихся сделать жизнь господ в доме приятной.
   Как-то раз в темном углу одного из бесчисленных и вечно продуваемых сквозняками коридоров Даниэль случайно наткнулась на своего дядю Эдуарда. При слабом, с трудом проникавшем из длинного узкого окна свете она увидела за его могучим плечом два широко раскрытых, полных ужаса глаза. Даниэль узнала одну из молоденьких служанок своей матери. Из-под ее высоко задранной крестьянской юбки белели голые, в спущенных до колен чулках, ноги.
   — Не надо, сеньор! Не время! — умоляла она жалобным голосом. — Прошу вас, отпустите меня!
   Но дядя Эдуард не слушал этих жалоб. Даниэль с ужасом и отвращением смотрела на его конвульсивно дергавшиеся над спущенными охотничьими бриджами голые ягодицы. Не обращая никакого внимания на племянницу, Эдуард вдруг захрюкал от наслаждения и, закончив свое грязное дело, пошел прочь, на ходу застегивая штаны.
   Даниэль бросилась искать мать. Конечно, ей было кое-что известно об интимных отношениях мужчин и женщин, не было для нее секретом и таинство деторождения. Но сам процесс полового акта и возможного зачатия она наблюдала впервые. Хотя, пожалуй, не совсем так: ей и раньше приходилось видеть, как спаривались животные. Тем более что совсем рядом, на принадлежавших Сан-Вареннам лугах, паслись стада лошадей, коров, овец и прочей домашней живности. И все же то, чему она стала свидетелем сейчас, выглядело каким-то совершенно другим… Или?
   Разыскав Луизу, Даниэль с ходу задала ей именно этот вопрос. Та кратко, по-деловому разъяснила своей двенадцатилетней дочери, что принципиальной разницы между совокуплением животных и людей нет. Таким образом, Даниэль получила очень интересный и жизненно важный урок…
   Впрочем, все это вполне соответствовало бытовавшим тогда в аристократических семьях представлениям о том, что должна знать девушка, становясь совершеннолетней.
   Свой вклад в физическое воспитание дочери внес и Люсьен. Как-то раз, когда Даниэль было всего два года, он посадил ее на спину считавшейся очень спокойной кобылы. Однако животное неожиданно проявило строптивость, и девочка тут же шлепнулась на землю. Хорошо еще, что все обошлось для нее благополучно. Хотя сама Даниэль, наверное, решила, что она совершила полет с самой высокой горной вершины. Ее тут же снова посадили на кобылу, но теперь Люсьену хватило ума усесться на спине лошади позади дочери и подстраховать малютку.
   К тому времени, когда Даниэль де Сан-Варенн исполнилось шесть лет, в конюшне поместья не было лошади, на которой она не покаталась бы верхом. Лишь бы кто-нибудь помог ей взобраться в седло.
   Дядя Арманд научил свою маленькую племянницу стрелять. Марк — фехтовать. А дедушка посвятил ее в секреты виноделия и помог постичь искусство шахматной игры.
   Однако все это внимание к подраставшей девочке носило очень бестолковый и совсем непродуманный характер. В результате ребенок превратился в озорного и непослушного сорванца. Впрочем, юная Даниэль очень рано поняла, что этот интерес взрослых родственников не вечен. И будет продолжаться лишь до тех пор, пока они видят в ней возможную наследницу поместья Сан-Варенн и герцогского титула.
   Луиза заставила своих родственников по мужской линии признать за ней право воспитывать дочь так, как она воспитывала бы сына, то есть дать Даниэль самое блестящее образование, соответствовавшее ее острому, пытливому уму и рано проявившимся редким способностям. Деревенский кюре — мягкий, трезвомыслящий и высокообразованный человек — с готовностью стал обучать девочку древним языкам, математике и философии. От своей матери Даниэль узнала также о роли женщины в этом суровом, управляемом мужчинами мире, роли, которая предназначалась и ей.
   Когда Даниэль исполнилось семнадцать лет, это была красивая, любознательная и разносторонне развитая девушка, вполне готовая к самостоятельной жизни. В том числе — и семейной. Она резко выделялась на фоне своих сверстниц и даже сверстников. Никто из них не мог соперничать с ней в искусстве верховой езды или фехтования. А исключительно быстрый ум и образованность, в сочетании с природными способностями хозяйки, позволяли надеяться, что в недалеком будущем имение и родовой замок семейства Сан-Варенн попадут в умелые руки.
   В то раннее февральское утро, последовавшее за ее отмеченным накануне семнадцатилетием, Даниэль натянула на себя бриджи для верховой езды, умылась ледяной водой и направилась в конюшню. Ее любимый Дом был уже оседлан. Красивый, стройный конь гордо гарцевал на вымощенном булыжником конюшенном дворе, высоко задирая голову и принюхиваясь к свежему запаху утреннего ветерка. Из его ноздрей валил пар. И вообще он был готов с места пуститься в галоп. Девушка ступила одной ногой на подставленную ладонь конюха и, перекинув другую через спину коня, уселась в седло.
   Даниэль рысью спустилась по посыпанной гравием дорожке, пролегавшей меж аккуратно подстриженных лужаек. Позади остался огромный замок. Высокий, со множеством окон, таинственный и мрачный, он казался символом незыблемости образа жизни хозяев…
   Даниэль скакала уже около часа, когда до ее слуха донесся громкий собачий лай. Видимо, где-то неподалеку проходила охота. Девушка пришпорила коня, пустив его в галоп. Быстрая езда в это морозное утро доставляла ей неописуемое наслаждение. Кроме того, Даниэль рассудила, что ее появление на месте охоты, явно организованной дядьями, не вызовет с их стороны неудовольствия. Ибо все установленные строгие правила верховой езды по территории, на которой велась охота, племянница соблюдала безукоризненно.
   Скоро Даниэль выехала из леса на широкую поляну и… Нет, ее поразило не то, что свора собак и егеря дяди Арманда осадили маленький кирпичный домик. Своеволие дядьев уже давно перестало удивлять девушку. И даже когда хозяина какого-нибудь дома хотели в угоду господам уморить голодом, это тоже не было чем-то из ряда вон выходящим. Такое нередко случалось и раньше. Но то, что Даниэль увидела сейчас, заставило девушку содрогнуться от ужаса и омерзения.
   Среди толпы егерей, в окружении собачьей своры стоял старый, совершенно голый человек. Несколько охотников держали его за руки, другие, стянув старику запястья толстой веревкой, пытались привязать его к низко склонившейся ветви росшего рядом дуба. Старая женщина, стоя на коленях, о чем-то умоляла дядю Арманда. Тот коротким ударом тяжелого сапога свалил ее на землю.
   Судя по сузившимся глазам Арманда, багровому от напряжения лицу и вырывавшемуся сквозь сжатые тонкие губы звериному рычанию, дядя был вне себя от бешенства. Он казался олицетворением неукротимой потомственной жестокости всего рода Сан-Варенн. А что в подобных случаях нужно держаться подальше от своих ближайших родственников, Даниэль прекрасно усвоила с детства.
   Неожиданно над головой пленника взвился бич. На его голой спине тут же выступила кровавая полоса. Не думая о возможных последствиях, Даниэль спрыгнула с коня и бросилась к окружавшей несчастного старика толпе.
   — Прекратите сейчас же! — закричала она. — Пожалуйста, дядя, остановите это бесчинство! Вы же убьете его! Прошу вас!
   И Даниэль впилась ногтями в руку Арманда. Над ней склонилось страшное, искаженное яростью лицо дяди.
   — Какого черта?! — заорал он на племянницу. — Что ты тут делаешь, щенячье отродье? И почему суешься не в свои дела?! Убирайся домой! Или хочешь увидеть все до конца?
   Арманд схватил Даниэль за руку и стиснул с такой силой, что девушка закричала от боли. Еще раз взглянув в горящие звериной злобой глаза дяди, она прочла в них страшную решимость заставить ее, еще ребенка, стать свидетельницей варварского убийства беззащитного старого человека. А в том, что сейчас здесь произойдет убийство, сомневаться не приходилось: старик был слишком слаб и беспомощен, чтобы пережить новые издевательства, уготованные ему.
   Поняв свое бессилие, Даниэль вырвалась из рук дяди и бросилась назад к своему коню. Она заливалась слезами и, закрыв глаза и уши, старалась не видеть происходившее под дубом, не слышать несущихся ей вслед звуков бича и страшных криков жертвы…
   Остаток дня девушка как безумная носилась верхом по полям и прилегавшей роще. И только когда Дом совсем выдохся, а сама Даниэль уже была готова без сил свалиться наземь, она вернулась в замок.
   Даниэль знала, какими жестокими бывают порой ее родственники, какими беспощадными к совершенно беззащитным в глазах закона крестьянам. Но такого она еще не видела никогда. Хотя не раз слышала отчаянные вопли деревенских девушек, доносившиеся из залов замка, где дядья Даниэль устраивали дикие оргии. Мать в таких случаях уводила ее наверх или отсылала к кюре. Поэтому оставаться до конца свидетельницей творившегося в стенах дома дикого варварства ей еще не доводилось…
   …Уже несколько часов Луиза де Сан-Варенн ходила из угла в угол по выложенному мраморными плитами залу, с тревогой посматривая через открытые узкие окна на улицу. День уже клонился к вечеру, а дочери все не было. Луиза догадывалась, что Даниэль чем-то глубоко обидела своего дядю Арманда. И это привело в бешенство ее отца. Поэтому мать хотела перехватить девушку, прежде чем та встретится с Армандом или Люсьеном. Так было лучше всего. Тем более что тот и другой накануне напились как скоты. В подобном состоянии от них можно было ожидать чего угодно. Поэтому Луиза попросила дворецкого не только исполнять любые капризы обоих братьев, но также накрыть ужин для себя и дочери наверху.